Из цикла исповедь во время оргазма. Порно исповедь

ДЕФЕКАЦИЯ

Вторая глава из поэмы А. РОЛЕЛРНГЕЛЛА

«ПРИГОВОРЕННЫЙ»

Был этот год ко мне суров:

Фортуна повернулась задом,

И даже тихих нежных снов

Ко мне не доставляла на дом.

Был неприятностями сжат

Мой быт, мой труд, и даже хобби

Не приносило мне отрад.

Тянулись дни стеной надгробий.

Ну что же я? Зачем грешу

Пред памятью святой и правой?

Ведь были дни! Я удержу

Их в памяти своей дырявой.

О, мое хобби. Идол мой!

Прости ты мне мой грех забвенья.

Ведь ты дарило мне покой

И несказанные волненья,

И суету, и торжество,

порыв, восторг, безумства страсти,

Тревожило, как воровство,

И неземным дарило счастьем.

Но почему так мало дней

Ты мне красивых подарило?

Зачем ты в скупости своей

Все ускользаешь, словно мыло?

Так  рассуждая, я сидел

Программу "Время" мирно глядя,

Свой жалкий проклинал удел,

Живот свой под трусами гладя.

и вдруг какой-то странный звук

Раздался в животе чего-то,

Как будто из могилы стук,

как будто под землей икота.

Потом он громче стал и злей,

Как бормашина или рвота,

Как воркованье голубей,

Как звук большого самолета.

И вдруг меня скрутила боль,

И мир померк и почернел.

Я трепыхался словно моль.

Со стенок соскребая мел.

Я думал, что не выжить мне

От этих болевых атак.

Я извивался в тишине,

Как под лопатою червяк.

О, мой живот, ну что же там?

Какой кошмар, какие муки!

И я катался по коврам,

О стулья разбивая руки.

Стуча по стенкам головой,

Как будто это был горшок,

Я думал - что это со мной?

Запор иль заворот кишок?

Не помню как, но я приполз

В санузел совмещенный свой,

Штанами вытирая пол,

Я отпер двери головой.

А унитаз так высоко,

Как на девятом этаже.

Не помню, как достиг его,

Но, наконец, на нем уже.

Порвал ремень, спустил штаны,

И в крике искривился рот.

Иль это явь, иль это сны,

Но что-то из меня ползёт!

Как горячо, как больно мне!

Во мне какой-то катаклизм.

Гарцует кто-то на коне,

Живот оттягивая вниз.

А в туалете темнота.

Скриплю зобами, завываю.

Большое что-то лезет там,

Как будто кухня полковая.

Я напрягался, как штангист,

Пятьсот потов с меня сошло,

Я все стерпел, как коммунист,

И облегчение пришло.

Как долгожданная заря,

Как свет луча из темноты,

Как по врагу большой заряд,

Как утопающим - плоты.

Я вытер слезы, вытер кровь,

Болела попа, как ожег,

Но жизнь ко мне вернулась вновь.

Я трудно встал и свет зажег.

С тревожным чувством заглянул

В чехословацкий унитаз.

Я думал, что найду там стул,

И вижу вдруг раскрытый глаз…

О, боже мой, но как же так?

Вот ухо, нос, а вот и рот!

Я отползаю, словно рак,

Ведь просто оторопь берет.

Меня толкнуло что-то вновь

Взглянуть туда - не снится ль мне?

Нет. Что? О, это ты, Вано,

На унитазной белизне!!

Я вижу милые черты,

Я вижу профиль волевой.

В приметах южной красоты

Моя кавказская любовь.

Какое сходство, как похож

Он на тебя, любимый мой!

Колени подкосила дрожь

И я издал тоскливый вой

Зачем ты разлюбил меня?

Зачем уехал в город свой,

Ведь столько неги и огня

Я ощутил тогда с тобой.

Страдаю так, что мочи нет,

Гляжу не отрывая глаз

На твой законченный портрет

О, мой сапфир, о, мой алмаз.

Прижавшись к фарфору щекой,

Я плакал горькими слезами.

Ну что мне делать. Боже мой.

Ну что теперь скажу я маме?

О, мама милая моя.

Ты мое хобби не любила.

Тебя не мог послушать я

И воровал в кладовке мыло.

И вот расплата, вот итог

Моих порочных увлечений…

Вдруг слышу - щелкает замок,

Я на ногах в одно мгновенье.

Узнает дворник - я пропал!

Прости меня Вано Цакадзе.

Я тихо-тихо зарыдал

и дернул ручку унитаза...

ДЕФЛОРАЦИЯ

Вторая часть второй главы

поэмы А. РОЛЕЛРНГЕЛЛА

«ПРИГОВОРЕННЫЙ»

Под серым небом, без дорог

я брел сквозь ливни и метели,

весь изодрался и продрог,

не зная отдыха и цели.

На берегу большой реки

стояли домики - деревня,

скупые, злые рыбаки

тут жили семьями издревле.

И вот печальная судьба

пугая, мучая, маня,

на этот берег, в глушь, сюда

приводит юного меня.

Я озадачен, я подавлен,

стою, боюсь и шаг ступить,

а уж бежать,- того подавно

и в мыслях мне не допустить.

Десяток изб из чернотеса

к леску прижались. Мужики

толпой бредут вдоль ленты плёса,

над ними вороньё кружит.

Пытаюсь я понять, что ж будет,

что сделать тут со мной хотят.

И мысль мне сердце страхом студит,

и падает оно до пят.

Всё ближе мужики. Таращат

они угрюмые глаза

прям мне в лицо и что-то тащат

в большом мешке, как на базар.

Не понял этого намека.

Стою, как столб, не шелохнусь.

И вот уж группа недалеко.

Вот-вот с мешком соприкоснусь.

Молчат, приблизившись, мужчины.

Два самых  ловких у мешка -

большие руки на холстине

бечевки узел тормошат.

Я не заметил, как столпились

все мужики вокруг меня,

как из холстины появились

копыта, цепкою звеня,

как постепенно, раскорячась,

раскрыв огромные глаза,

в мешке брыкаясь и артачась,

возникла белая коза.

Два мужика, бечевку кинув,

замкнули круг, стоят и ждут

пока коза, свой рот разинув,

из жестких выберется пут.

Вот на свободе. Глупо водит

вокруг себя, круги чертя,

так, словно камень брошен в воду,

глазами, - страх застыл в зрачках.

И я боюсь. Я так растерян,

что вверх не подымаю глаз.

И в чем могу я быть уверен,

когда всё это в первый раз?

А вдруг они чего решили?

А вдруг мешок не просто так?

А вдруг они сюда тащили

его, как дар, или как флаг?

Вдруг это знак какой-то хитрый,

или коварный злой намёк,

иль умысел преступный, скрытный,

как со стрекозами кулёк?

Вдруг это всё не совпаденье, -

и ничего не изменить!

Вдруг это сговор? Преступленье!

Меня козою будут бить?

Стою, как громом пораженный.

И это ж надо, в цвете лет,

судьбой своей не защищенный,

я должен плакать. Сил уж нет...

И тут я понял хитрый  сговор,

холодный пот меня прошиб -

мужик огромный, словно повар,

с улыбкой вымолвил -."Ташшы!"

Козу схватили сразу трое.

Двое за ноги. За рога

схватился третий с глупым воем

рябой, плешивый, в сапогах.

Он весь сиял от предвкушенья,

он хохотал, глотал слюну,

он знал, что я сопротивленья

не окажу у них в плену.

Конечно, их толпа - здоровых,

могучих темных и простых.

К ним разве достучишься словом,

Поймут они душевный стих?

Как им сказать, что я не местный,

как объяснить, что им нельзя

со мной шутить, что неуместна

здесь эта белая коза?

Как образумить их, несчастных.

как гнусный грех предотвратить?

С козой, друзья, шутить опасно!

Козу бы лучше отпустить!

Но непонятливые люди,

Скотину за ноги держа,

так, будто съев холодный студень,

смазливо продолжали ржать.

И, ржа, ко мне пододвигали,

теснее становился круг,

меня вперед к козе толкали

угрюмых два десятка рук.

Я ноги стёр, сопротивляясь,

я накрепко сомкнул глаза,

но чувствовал, что приближалась

ко мне несчастная коза.

Тепло ее крутого тела,

дыханья шум, всё ближе звук,

я напрягался до предела,

разгорячился от потуг.

Но что я мог один поделать,-

песчинка в жерновах грозы -

при чём тут сила, гордость, смелость?

при чём тут блеянье козы?!

Я скручен был словно веревкой,

желаниями злой шпаны,

а кто-то незаметный ловкий

расстегивал мои штаны.

О, как мне плохо! Как мне стыдно!

О, как я ненавижу всех!

за то, что в немощи обидной

меня исхлёстывает смех.

И вот я чувствую, как что-то

мне упирается в живот.

Я слышу гадкий липкий шепот.

Я напрягаюсь весь... Ну вот...

Они добились. Они рады.

Они достигли своего.

И мой позор для них награда.

Не нужно больше ничего...

Стоят. Притихли. Глупо пялят

свои бесстыжие глаза

на нас. Я краской залит.

Я виноват, прости, коза.

Я не хотел. Меня насильно

к тебе, родная, привели.

Я честен. Весь в слезах просил я

не делать этого. Сгребли

меня, не стали слушать,

скрутили, как тебя, в мешок.

Ну, потерпи, так будет лучше,

еще немножко... Ну, дружок...

Ты моя рыбочка, мой пончик,

я этих гадов не боюсь.

Дай только, козлик мой, мне кончить!

Ну не брыкайся... Я... женюсь!..

Ну вот... Случилось. Сам не свой

сел на траву, лицо в слезах.

Гляжу, а берег уж пустой,

лишь я, да белая коза.

А за пригорком на холме

лежит убогая деревня,

в садах, отсюда видно мне,

цветут вишневые деревья.

Поют над ними соловьи

и солнце светит в небе чистом,

в оврагах звонкие ручьи

бурлят, звенят теченьем быстрым.

И я пою. Мне хорошо!

Мне бы шампанского бокал!

С трудом, но всё же я нашел

то, что всю жизнь свою искал...

И я встаю. Сидеть нельзя!

Веди, судьба, меня, веди!

Пойдем со мной, моя коза!-

Так много счастья впереди!..

Весна, 1914год.