Узурпация власти

Когда Марфа вернулась из своего одиночества, разведённый ею костёр, опять прогорел. Она не стала его разводить вновь, просто, переложила несколько поленьев, поплотней, а сама легла рядом с храпящим Медвежатником.

«Что-то дождей давно не было, а сейчас они, ой как к стати. Земля, уж совсем сухая, скоро в пыль превратиться, еще до первого укоса. Чем, потом, скотину кормить? » - думала Марфа.

Она погладила Медвежатника по его длинным, уже седеющим волосам, и стала разглядывать его лицо. Оно было спокойным и безмятежным. Длинный нос, выдавался над впалыми щеками. Это возвышение было каким-то не ровным. Горбинка заканчивалась небольшим шрамом и кривила его. Видимо из-за такой царапинки нос сопел как ёжик в лесу. Воздух через раз прорывался через сломанные косточки и выдувал далеко не соловьиные трели.

Нижняя губа чуть отвисла, обнажая зубы. О белизне этих зубов не приходилось говорить. При том все зубы были целы, вернее сказать, присутствовали. О том, что они были целы и невредимы, можно было б поспорить, но сейчас в сонном царстве, было не с кем.

Один передний зуб был на половину отколот,   между его останцем и соседом запросто могло, уместится целое, ячменное зерно. Нельзя сказать, что сей факт, украшал Медвежатника, но Марфа любовалась. Она любовалась странной бородой, то рыжей то черной, то седой.

Серебряные прожилки плелись странным узором. Борода скрывала болезненную худобу, но не могла спрятать выступающие скулы. Один глаз был затекшим, но опухоль, уже заметно спала. Она цвела совсем другими цветами. По краям синяк совсем пожелтел. Эта желтизна стала придавать лицу еще более бледный вид. Марфе было искренно жаль, этого человека из далека.

Он не знал простых, казалось бы, очевидных вещей. Пытался храбриться, и, может быть, был не из робкого десятка, но разве можно тягаться со своей судьбой? И ладно то сам, а то и этих отроков с собой взял. Вот не говорил он братьям, как и зачем он пришел сюда, а зря. Вот видно же, что не злой человек, хоть и нехристь. Но, все же, темная у него душа. И взгляд у него, какой то очень пронзительный. Как посмотрит, так и кажется, что видит тебя насквозь. И все про тебя ему ведомо, и мысли твои читает как по написанному. Страшно, однако, не ведомо.

Марфа все разглядывала Медвежатника, пытаясь понять его, и не заметила, как задремала. Во сне она оказалась дома, лепила пироги и явственно ощущала запах свежего теста. На широкой столешнице заботливо были приготовлены полотняные полотенца. Мука уже рассыпана на половине стола, тоненьким слоем. В кубышке поспело тесто, и Марфа аккуратно пытается его унять.

Тесто ложится на стол, оно вбирает в себя крупинки муки, становясь колобком. Колобок крутится, не хочет лезть в печку. Оно и правильно, сегодня будут печься пироги, а не вкусный хлеб.

Отец, как всегда, в сенцах, чего-то ворчит, себе под нос. Изредка покрикивает на сыновей. Если заглядывает в избу, говорит ласково:

- Марфуша моя, кудесница, не серчай, что похвалы нашей не  услышишь, стар стал я, вот и поблагодарить иногда забываю.

- Да что ты батюшка,   - отвечает она. Но отец исчезает.

Вместо отца на задних лапах, по дому ходит огромный, лохматый медведь. Но его Марфа, по чему-то совершенно не боится, и занимается своим делом. В широких глиняных мисках разложена начинка, вареные яички куриные, порезанные вместе с луком, капусточка пережаренная, да рыбка. Ой, и мороки с ней, все пальцы искалечишь, пока почистишь ее, да от костей избавишь. Зато, пироги с к рыбкой и вкусней всего, и сытней. Их братья больше всего любят.

А медведь все ходит вокруг и что-то высматривает. То в печку заглянет, то под лавку. Вдруг подходит к столу священному и огромным своим когтем подхватывает маленький кусочек теста, и к морде своей тянет. Длинный язык вытягивается и слизывает тесто. А язычок вылез-то не обыкновенный, почти как у собаки, а тайный. Вот попало на него тесто, и язык превратился в змеиный, противный, раздваивающийся в разные стороны.

Марфа глазами ищет икону Спасителя на руках у Матери своей, но в красном углу лишь черный круг.

Она начинает оглядываться, а оказывается и не в избе вовсе, на широком поле, без конца и края. Да поле то, не здешнее. Дома край у поля всегда виден, либо речкой кончается, либо лесом, а тут  и трава не та, и воздух не тот. Все холмы высокие, с белыми шапками. Они поднимаются выше облаков, чего и быть то не может. И в этом широченном поле ни души. Нет ни кого.

Марфа знает, ей нужно делать пироги, но где изба родная, ей не ведомо. Не ведомо куда идти, и она идет по направлению к высоким холмам. Долго идет, а они все не приближаются. Как стояли, так и стоят. Видать, далеки они. И тут поднимается ветер. Он то прижимает ее к земле-матушке, то норовит поднять в высь. Марфа пригибается, идти становится трудно, не в мочь. Приходиться, с начало сесть, потом и вовсе, лечь, прижавшись к земле всем телом.

Девичья коса расплетается и  сливается с густой травой. Начинается дождь. Огромные капли бьют по лицу. Марфа пытается вытереть лицо, и открывает глаза.

Вокруг, действительно идет гроза. Девушка уже вся промокла до нитки. Она начинает оглядываться и, замечает, что Медвежатника рядом нет. Он стоит у дымящего костра, раскинув над ним свою рубаху,   под ней на корточках сидит парень чуточку младше ее брата. Парень пытается раздуть огонь, но у него плохо получается. Все угли прогорели. Что-то краснеет в одном бревне, и от туда идет, не то дым, не то пар. Сява перевернул это бревно, положил на него несколько тоненьких мокрых веточек и начинает дуть. Но даже рубаха Медвежатника не спасает от потока воды. Последние угольки гаснут, и дым прекращается.

Шура открывает целый глаз, видит результат и, укоризненно замечает:

- Эх, Сява, Сява, по что на СЮТУРЕ плохо учился?

- А что, сам бы и разводил.

- Ладно, проехали, - увел разговор Медвежатник. – Дамы и господа, мы снова вместе, доброе утро!

- Утро добрым не бывает, - хором ответили Юля с Лешей, а Сява продолжил:

- Это каждый дятел знает.

- Ну, вот, и славненько!   Все, в роде, живы, да здоровы, а главное, вместе!

Дождь стал проходить стороной, и немного стих. Так как, все промокли, но еще ни кто не успел замерзнуть, стали вновь знакомиться. Шура представил свою спасительницу, Марфу, и с удовольствие узнал о появлении в дружной компании, Ягодки.

Они долго говорили, перебивая друг друга, делясь впечатлениями за последние дни. Шура рассказывал о своем плене, а ребята о Сяве и его чудесном выздоровлении, и о его битве со Змеем-Горынычем. Когда разговор перешел на бой с медведем, то тут и Сява и Медвежатник сели  на своего коня. И Леша с девчонками только и слушали, как два воина восхваляли друг друга. Подчас, со стороны это напоминало известную басню Крылова, про петуха и лисицу. Но для кого-то она еще не была написана, а кто-то не очень усердно делал уроки в школе, по этому этот казус ни кто толком и не заметил, а просто слушал диалог.

- А помнишь, как ты ему пяткой в нос?

- Не в нос, а в зуб.

- Какая разница, ну, в зуб.

- Ага, пятка до сих пор болит. А от куда ты так мечем так владеешь?

- Да я же фехтованием больше года занимался. Потом, правда, бросил, а так, у меня второй разряд между прочем, юношеский!

За разговорами и дождь кончился, и солнце вышло. Медвежатник опять попытался взять бразды правления в свои руки.

- Все, конечно, здорово, но, как теперь без костра то? Тяжко будет.

- А, что, ты здесь оставаться собрался? Спросила Марфа.

- Пока не знаю, но покушать хочется, а я не всемогущ, без спичек, того, костра развести не умею.

- А кто-то, чему-то, как-то детей потом на СЮТУРЕ учит, да заявляет про плохую учебу, - буркнул Сява.

- Да, Медвежатник, ты же инструктор, в месте с Зеленым учился.

- Ага, учился, еще и таблицу умножения учил, да вот до сих пор не выучил.

- Как не выучил? – удивился Леша, - ее же надо знать как Отче наш!

- А ты знаешь Отче наш? – удивилась в свою очередь Марфа.

- Ну, все, поехали, - Шура не удержался от улыбки. – Значит так, теоретически, мы, конечно, проходили все это, и даже на практике потом пытались развести, но дальше тоненького дымка дело так и не дошло.

- Да о чем вы спорите? Разведу я сейчас вам огонь, - сказала Ягодка и стала готовиться к своей ворожбе. Шура посмотрел на нее с недоверием, но ни чего не сказал.

- Шура, Ягодка умеет. Она и Лешу научила, а вот у нас с Сявой, пока, не очень получается. А вы, с Марфой, пока, холодного поешьте, да пива выпейте.

- Пива? – не поверил своим ушам Шура, - Жигулевского?

- Нет, Бабушка Шатана нам сварила. – Вступил в разговор Леша и показал на кувшин.

Шура подошел к нему, отпил глоток, и сел прямо на мокрый мох.

- батюшки мои, это же просто осетинское пиво! Смотрите, совсем не разучились варить. – Заметил знаток кавказских напитков. Он сделал еще несколько глотков, и отлил в крышку для Марфы.

- Марфуша, - сказал заплетающимся языком Медвежатник, - возьми, это вкусно.

Он попытался встать, и поднести пиво к Марфе. Но его ноги, вдруг, отказали слушаться хозяину. Шура с изумление отметил про себя, что уж слишком быстро они отнялись, и упал обратно на землю. Да так не удобно упал, что уничтожил и так не многочисленные последние остатки «божественного напитка».

Ребята дружно засмеялись. Не обращая внимания на протесты мамы, бабушки, дедушки в одном лице Медвежатника, сами спокойно развели костер. Позавтракали, угостили Марфу и накормили Шуру. Единственное, на что он был способен,   так это лишь открывать рот. По началу, он делал это, для того, чтобы коряво подавать команды, но вскоре это всем стало это надоедать и по этому, в открывающуюся пасть, по лучшему в мире, кусочку мяса.

Насытившись, Шура произнес:

- Я теперь знаю, что значит полнолуние.

- И что же?

- Это тогда, когда полно лун.

- Где же ты луну увидел? – спросил кто-то из ребят, но ответа не последовало. Видимо, Шура решил, что сон, это самое главное лекарство для его израненного организма, в данный момент.

***

Данный момент длился чуть больше суток. Ребята уже стали опасаться за состояние своего вожатого, но, видя, как на его лице сходят синяки, в конце концов, решили не будить Медвежатника, а заняться более важными делами, а именно спорами. Дело в том, что первая и главная задача была успешно выполнена. Медвежатник благополучно спасен, вырван из лап Волчар. Это ни чего, а что дальше?

Сяве понравился образ славного Сослана. Он хотел подвигов и славы, и предлагал прийти в Киржач и поступить в княжью дружину, тем самым снискать уважение и почет.

- Это хорошо, а что мы-то делать будем? – резонно спросила Юля. – Нас то уж точно, ни куда не возьмут.

- Пусть только попробуют, - заявил Сява.

- А я, вообще в армии служить не собираюсь, - вдруг произнес Леша, - ни в старой, ни в новой. Ну, то есть, ни в прошлом, ни в будущем. Короче я в институт пойду, или по болезни откошу. Нечего там делать.

- Во, дает, - удивился Сява. – Дружина-то чем не к лицу тебе? Будешь сначала отроком, потом до богатырей дорастешь.

- Ты, что, Сява, навсегда решил здесь остаться? – спросила Юля.

- А, что, здесь прикольно!

- Угу, и уроков делать не надо.

- Во, точно, решено, идем в Киржач.

- Прям сейчас?

- Ну, можно и подождать, а вообще-то я уже устал под кустом спать, сыровато как-то.

- Насморка испугался, а все туда же, в дружину он собрался.

- А что, там путёво, я в книжках читал. Теперь уж точно возьмут, я ж с оружием, и насморк мне ни к чему.

- А как же стойко переносить все тягости воинской службы? – не унималась Юля.

- Ну, это в красной армии, так.

- А в дружине тебе медом намазано, и домой ты не собираешься.

- Я к маме хочу, - поддержал сестру Лешик.

- Да поймите же вы, бестолочи, как мы сюда попали одному лешему известно, и нам нужно привыкать к новым условиям. Я же, дело говорю!

- Леший, говоришь, знает? – спросила Марфа, и Ягодка сразу ей ответила:

- Не знает он, и дед Пехто не знает, мы их уже спрашивали.

- Как? Их же волчары забрали?

- Ну да, только, этот герой, славно их освободил, а потом дед…

- Не надо! – перебила Ягодку Юля – Марфуша, ни чего, что на ты?

- Ну, не знаю, ты же старше, вроде.

- А ваш Медвежатник меня старше, я уж и не знаю на сколько, вы его все на ты завете.

- Он сам разрешил, - констатировал факт Лешик.

- Ну, и я, тогда, разрешаю.

- Ой, ей, ей, - вставил Сява, - ну, прям, институт благородных девиц!

- Что девиц? – спросила Марфа.

- Марфуша, не серчай, они иногда и не такое говорят, - попыталась стать переводчиком Ягодка. – Я вот, по началу вообще ничегошеньки не понимала. И в правду сказать, это как это армия может быть красной? Она что, такая ненаглядная?

- Это аллегория, - поставил точку Сява.

- Что? – спросила Марфа.

- Ал-ле-го-ри-я – по слогам повторил Слава.

- Ну, я же говорила, ты не вникай, тогда хоть чего ни будь, да поймешь.

- Яга, мы на нормальном языке говорим, - Леша подумал, и добавил, - просто многие слова у вас еще не придумали.

- То есть, как, слова не придумали?

- Самолет, например, или паровоз.

- А что, это правда, пар возит?

- Ну, что-то в этом духе.

- Не понятно.

- Я же говорю, Марфуша, не бери в голову. Давай уж лучше думать, что нам делать дальше. Мне к князю ни как нельзя. Меня там сразу окрестят.

- И правильно сделают.

- Мы же договорились.

- Ну, ладно, - согласилась Марфа. – Мне тоже нельзя, там брат увидит, ой, горя-то понаберешься! Позор-то, какой!

- Слушайте, а давайте в Ростов пойдем, - предложила Ягодка, - там город большой, нас ни кто не знает.

- Так, вы, что, нас покинуть собрались?

- Да мы вам только в тягость будем.

- Яга, ты что, обалдела? - Взбунтовался Алексей, - я же с ними свихнусь. Медвежатник после пива ни живой не мертвый, Сява в армию собрался, а Юлька меня ни когда и не слушала вовсе.

- Лешик, но и вместе нам ни как нельзя.

- Это как это нельзя? Раньше можно было, а теперь нельзя?

Объяснять пришлось Марфе:

- Раньше вас, сколько было? Вас трое, да Ягодка с вами, а теперь уже нас шестеро.

- Да хоть семеро, какая разница? Не понимаю.

- Большая, семь хорошее число.

- А шесть не очень?

-Да.

- Ах да! – догадался Сява, - трижды, три шахи и бесы, число зверя.

-Тсс! – испугалась Марфа, и перекрестилась.

- Ну все, приехали, - Слава даже присвистнул, но его урезонила Юля.

- Сява, ты иногда забываешь, где мы, и когда мы.

- Ладно, так делать что будем?

- Все как хотите, а я на рыбалку пойду. Надоела, что-то твоя змеятина. – Сказал Леша.

- Да что ты в этом ручье поймаешь? – удивился Слава.

- Между прочем, время, проведенное на рыбалке, Богом не учитывается. Юль, пойдешь со мной?

- Сейчас Лешик, - ответила сестра, и обратилась к юному Сослану, - а ты, Сява, лучше б дров насобирал.

Марфа посмотрела на Ягодку и предложила:

- Ягуся, пойдем, прогуляемся.

- Ай, да, Марфуша, - согласилась та.

- Смотрите, не заблудитесь, - вдруг забеспокоились мальчики.

- Щас, - хором ответили все три девочки.

***

Марфа шла с Ягодкой по лесу с радостью. Ей хотелось поговорить на нормальном, человеческом языке, а не на абракадабре, на которой говорили ребята, да и Медвежатник не далеко ушел. Правда, он почему-то все больше молчал, а теперь и вовсе храпит беспробудно. Не уж-то на него так пиво тетушки Шатаны подействовало?

- Ягусь, - обратилась она к  Ягодке, - как ты думаешь, он кто?

- Кто? – не поняла разговора Ягодка.

- Как кто? Медвежатник конечно. Он, наверное, чей-то князь, или вождь, заблудился, бедненький.

- Если князь, то не бедный, - констатировала факт собеседница.

- Я же не про деньги.

- Да от куда мне знать, Марфуша?

- Как от куда? Мы же с тобой на Кудыкиной горе, здесь многие тайны открываются.

- Открываться, оно, может, и открывается, но не для нас.

- Это точно, - сказала Марфа и замолчала.

- Марфуш, а ты что расспрашиваешь про него?

- Так, просто.

- Ага, так я тебе и поверила, что просто. Вот так запросто братьев бросила, из дому сбежала. А теперь, просто.

- Да не знаю, что на меня зашло, а как подумаю про него, так сердце колотится.

- Вот, оно, как бывает, оказывается, люб значит.

- Ни чего не значит, у него эта есть, Юля что ли? она и моложе меня, и остатней, да и вообще, из его племени.

- А она мне говорила.

- Да мало ли, что девка говорить будет. Ты еще мола, а знай не верь девкам.

- И тебе не верить?

- И мне!

- Ну, тогда, понятно.

- Чего понятно?

- Что дурь у тебя в голове, умом тронулась, от рода отвернулась. Беды ты не знала. У братьев жила как мышка под печкой, и тепло, и сытно.

- И кошка рядом.

- От того и под печкой. Чего тебе дома не сиделось?

- А ты бы сидела?

- Я бы? Да были б братья сейчас живы, - Ягодка запнулась, и замолчала.

- Скучаешь? – робко спросила Марфа.

- Теперь уже реже, - ответила Ягодка, стараясь казаться рассудительной и спокойной. – Ты же знаешь, теперь у меня есть друзья, Ты и бабушка Шатана. Так, что, скучать не приходиться.

- Да уж, с этими ребятами точно не соскучишься.

Девочки еще долго беседовали о своем, о женском. Как говориться, обо всем, и в тоже время ни о чем. Им просто хотелось побыть вдвоем, и почесать языками, как сказал бы кто-то из противоположного пола. В это время пришел момент пробуждения Шуры Медвежатника.

Шуру разбудил инстинкт самосохранения. Нет, ни какой опасности из вне, не наблюдалось. Но великая опасность состояла внутри его самого, ибо, мочевой пузырь грозился лопнуть, тем самым нанести непоправимый урон внутренностям, только что выздоровевшего человека. Медвежатник открыл глаза, увидел ясное голубое небо над головой, и понял, так жить больше нельзя. Необходимо что-то делать, а что делать, подсказывала природа.

Когда, чуть не взлетевший, от напора струи, направленной по направлению к центру планеты, Шура опустился обратно, на бренную землю, то удивился. Он удивлялся яркому солнышку, душистой траве. Состоянию полета, и легкости во всех частях тела, а главное души тоже удивлялся.

Бренное тело, это оболочка души, она стала столь новой и привлекательной, а главное вполне самодостаточной, что не требовало даже курева. Этот факт был странен по своей новизне.

Шура прекрасно помнил, что для нормального пробуждения его организму было необходима эта часть никотина в крови, плюс кусочек каких-то там смол, оседающих в легких. Ведь после выкуренной с душой, в полный затяг, папиросы, он мог что-либо соображать. Теперь же сего священного действия было явно не нужно, а может быть, противоестественно.

Так или иначе, факт  остается фактом, Шура Медвежатник бросил курить! Сия мысль посетила все еще пустую голову Медвежатника. Но она не то, чтобы очень уж обрадовала. По крайней мере, одной головной болью стало меньше. Вопрос о поиске дымящейся, ароматной папиросы, отпал сам собой, а значит, можно подумать, о чем ни будь существенном.

Лучше, конечно, о съестном. Желудок у Шуры был более пустой, нежели его бренная голова, и если внешний облик показывал наличие полного отсутствия не давних увечий, как, то дырочка в правом боку, полуоткрытого, или полузакрытого глаза, разбитых губ и пятки, то в здешних полевых условиях проведение гастроскопии было делом проблематичным. По этой весомой причине, абсолютно ни чего нельзя было сказать о ремиссионых  процессах язвенной болезни двенадцатиперстной кишки пациента.

Однако симптоматика  указывала на расширенную яму желудка, которая приводила к здоровому аппетиту и не здоровому желанию поесть, конечно, если здесь, это слово удобоваримо. Судя по валеологическим канонам, сей факт, был так же приятен и самому не больному.

Неприятности стали приходить потихоньку, с нарастающей постоянностью. С начала Шура обнаружил полное отсутствие чего-либо съестного у костра... Медвежатник подумал, о распустившейся молодежи, которая, вероятней всего утолила свой голод и не подумала о старшем товарище. Потом, до Шуры дошло, что, собственно молодежи-то и нет. Тоесть, наличие признаков обитания ребят в этом месте было, а самих отпрысков нет. Более того, о том, что ребята недавно здесь были, говорили многие вещи. Это не понятное покрывало, коим был заботливо укрыт Медвежатник, какие-то предметы, в принципе аккуратно уложенные по поляне, даже дымок от костра говорил о том, что ребята были тут не так уж давно. Но, все это было, как говорится в прошедшем времени. А где они теперь?

Он прислушался к голосу леса. Лес жил своей, отдельной от него жизнью. Пели птички, прыгали кузнечики, ветер качал ветви деревьев, и листва, шурша, шепталась между собой. Ни каких диких криков, свиста и воплей, а так же, других, привычных звуков, которые обычно производят дети в лесу,   не было слышно.

- А был ли мальчик? – сам себя спросил Шура. Он начал в серьез задумываться о состоянии своей психики. Судорожные воспоминания не давали вразумительного ответа, что же это было, сон или явь? Азис!

Что было на самом деле? Если сон, то допустить этот факт, вперемешку с пережитым, значит признать в себе полного шизофреника, или на худой конец, алкоголика. Ибо тогда, Шура отчетливо не помнил обстоятельств, как и когда это он лег спать и ему понаприснилась вся эта лабуда. Если же он действительно энное количество назад лег спать, и сладко все это время продрых, то тогда, где все? Опять пропали, исчезли? Их кто-то украл, они покинули его? По своей ли воле? Что вообще произошло? Куда бежать, опять их спасать? Тупик, да и только. Да и как после этого жить?

По началу, весело-радостное настроение смешалось рассеянностью, и перешло в апатию. Уже как-то не очень хотелось кушать, ну если только немножечко…

Шура еще раз огляделся, и не найдя ни чего подходящего под емкость для воды пошел к ручью с голыми руками. Спуск оказался не очень крутым, но достаточно долгим, что бы замечтавшись упасть и свернуть себе шею. В виду отсутствия такого желания, ему пришлось мобилизоваться и волей не волей смотреть себе под ноги. Сия своеобразная утренняя физическая зарядка придала Шуриным мозгам нужную порцию адреналина, который, в свою очередь, привел к ряду мыслей. Во-первых, сейчас наверняка не утро, скорее всего ранний вечер. Во-вторых, что даже пить становиться хотеться все меньше и меньше, при одной только мысли о том, что потом придется вновь подниматься. После этого Медвежатник всерьез задумался, а стоит ли подниматься, раз уж на верху ни кого нет. Когда он решил, что, наверное, все же, стоит, тогда индикатор его настроения, совсем зашкалил нулевую отметку.

Все это способствовало изречению единственной здравой мысли:

- Беспричинная смена настроения, при том, внезапная и полярная, от плохого к хорошему, и наоборот, это Шиза, или любое соответствующее заболевание подобного плана. Настоящий диагноз по характерной симптоматике!

Шура смирился с этой мыслью, и быть душевно больным согласился. Это его вполне устраивало, по крайней мере, теперь, многое объяснялось.

- Во, хорошо, что проснулся, - внезапно из-за спины появился Сява.

Медвежатник даже вздрогнул от неожиданности. Он обернулся, и понял, что последняя надежда на собственное умопомешательство растаяла как утренний туман. Перед ним стоял не то Сява, не то, действительно славный и отважный нарт из осетинских сказок, Сослан. На плече у него возлегало бревнышко диаметром ни как не меньше двух ладоней, длина же этого полешка, превосходило немереный рост Славы.

- Сява, а ты от куда здесь?

- Как от куда, с Кудыкиной горы, у нас лагерь там, не заметил чтоль?

- Да, нет, заметил, - пробурчал Шура, и стал жутко растерянным. – Вот только решил, что вы опять.

- Что опять? – спросил Сява, и легкой походочкой направился вверх.

Видимо, бревнышко, что-то да весило, потому что оно с легкостью сносило кусты у себя на дороге. Но, видя, как его несет Сява, можно было смело предположить, что бревно-то бутафорское.  

- Ну, опять пропали, куда-то девались. – Промямлил Медвежатник.

- Да? – спросил Слава, не оборачиваясь. В его движениях и интонациях была, кокая-то уверенность и даже важность.

- Ну, да, - не впопад ответил Шура.

- А, - протянул Слава, - а я думал, что это ты вечно куда-то деваешься. Бегай по тайге, ищи тебя, свищи. Понабрали руководителей похода по объявлению, теперь мучайся.

Шура понял, что за прошедшие дни, Слава возомнил о себе не весть что, но, видимо не без основания. Десятая часть кубометра древесины  преспокойно лежало на плече у школьника, пусть даже и старшего класса. Она своим видом намекала о силе юноши, несущего этот «прутик». По этой причине, Шуре расхотелось вступать в дебаты, но начать переговоры следовало бы.

Быть руководителем такой группы, не легкое занятие, а теперь уж, и совсем не понятно как им быть! Может, лучше, сдать бразды правления? Скорей всего, в этом случае, придется распрощаться не только с властью, но и с жизнью. И Ладно своей, других деток жалко. Это перспектива совсем не радовала.

- А ты как хотел, без трудностей? Без трудностей не бывает.

- Ну, Медвежатник, с тобой уж точно.

- А без меня?

- Без тебя, их еще больше, вот девчонки не хотят.

- Чего не хотят?

- Да не хотят в Киржач идти, к князю местному.

- А зачем?

- Как зачем? Мы, с тобой, там, в дружину поступим, их под крыло возьмем, будем, как сыр в масле купаться.

- А домой, ты уже не хочешь?

- Домой? Конечно, хочу, но, что мне там делать? Экзамены скоро, а тут раздолье. При том, мы же не знаем, как до дому добраться, так там, в дружине, хоть крыша над головой будет.

- Ага, или доска гробовая.

- И что, ты с ними за одно?

- Слава, я пока, и так не во всем разобрался, времени мало было.

- Зато у нас, выше крыши. Поход, конечно, дело хорошее, но эта лесная жизнь мне почему-то надоедать стала. Не мазёво, прямо скажу.

- Это понятно, а где все остальные?

- Лешка с Юлей на рыбалке, а местные в лесу, шаманить, может, пошли. Странные они какие-то. Хотя, Яга ни чего, с Лешкой подружилась, одним словом, наш человек.

- Понятно. Слав, тебе, может помочь? Бревно-то  тяжелое. – С надеждой на отказ, изрек Шура.

- А? Что? Да, нет, мы вроде дошли, ты хоть ел?

- Нет, конечно. Я и не нашел ни чего.

- Не могли же суслики всё схомячть? - Ну, так как, по поводу моего предложения? По моему, дельное.

- Слав, знаешь, лично мне, эта идея не нравится. Давай соберемся, все вместе, и поговорим.

- Опять поговорим, одна только болтовня!

- Что поделать. Дело-то не шуточное. Нам бы дров не наломать.

- Это верно, а как тебя короче звать, та уж очень длинно?

- Я же говорил уже, просто, Шура. Так проще, ну, показывай, что тут поесть у нас имеется?

Они дошли до так называемого лагеря. Слава скинул с себя вполне посильную ношу, и как ни в чем не бывало, взлетел на дерево. Там, на верху, среди густой кроны, оказалось дупло. Из этого дупла Сява достал то, что можно было положить в яму желудка Медвежатника.

- Лови, - крикнул Слава, и кинул сверток Шуре. Медвежатник поймал посылочку, и в животе у него запели пузырьки чего-то. Под языком стали образоваться слюнки, он понял, что на самом деле жутко голоден.

Шура стал вкушать лесные дары природы, абсолютно не вдаваясь в гастрономические особенности предложенных блюд. Он отметил про себя, что так вкусно давненько не кушал, однако, Шура ни когда не забывал одной французской истины, что лучший повар – это голод.

- Видать, пиво Шатаны, действительно, волшебное.

- Тоесть?

- Ну, - протянул Слава, - ты позавчера выпил немного, и того.

- Сразу нажрался? Извини, просто осетинское пиво очень опасная вещь, особенная.

- Что напился, это ерунда. Ты что, думаешь, мы на другой планете живем, пьяных не когда не видели?

- Это ты правильно заметил по поводу другой планеты, но об этом потом. А так по поводу пьянства, ты, наверное, прав. Я, случайно, когда спал, матом не ругался? Али еще, какие непристойности творил? К девчонкам не приставал? С меня станется.

- Да, храп твой, конечно, немного поднадоел, но я не об этом.

- А о чем? – все ни как не мог понять Шура.

- А о том, что Марфа тебя привезла, мягко говоря, помятым. Если не выразиться более точно, чуть живого. А теперь, ты как огурчик. От синяков один лишь след остался.

- Сон, как известно, лучшее лекарство.

- Вот только лучшего лекарства не осталось.

- Тоесть как?

- Да ты все изничтожил.

- Как, все выпил?

- Скорей, всё поразливал, да кувшин убил, так что мы с тобой без сладкого остались.

- Мда, - произнес Медвежатник. Что ж придется, видимо, вести трезвый образ жизни.

***

- И так, продолжаем разговор, - после не долгой паузы произнес Шура.

У костра уже все собрались, и разговор начался нешуточный. Однако ребята либо очень шумели, либо просто отвергали все разумные и неразумные предложения. Самое страшное, что Шура сам не знал, как поступить, и к какому решению он должен подвести ребят.

- Значит так, Шура, мы все тут не маленькие, - начал Сява, - и по этому давай смотреть правде в глаза.

- А мы, по-твоему, все отворачиваемся, - попыталась перебить его Юля.

- Ага, яки красны девицы!

- Ребята, - повысил голос Шура. – А ту! Хватит, давайте о деле.

- Чего о деле? – вспылила Юля, - сейчас Сява в тысячный раз будет рассказывать нам, какой он богатырь. Ты, Медвежатник и так ни где не пропадёшь, а мы с Лешиком, да Ягодка с Марфушей, куда должны деваться?

- Вы как хотите, а у меня, действительно дельное предложение. Можете не соглашаться, вон с Медвежатником оставайтесь.

- Ну-ну, мил человек, спасибо, конечно, за доверие. Вот только, давайте договоримся, не разделятся.

- Ага, - подхватил Лёша, - правильно! Хватит нам того, что мы Медвежутя искали, а потом тебя как вызволять?

- Действительно Сява, тебе, ведь это не зачтется в качестве альтернативной службы,- улыбнулась Юля, наконец.

- Всё, надоели вы мне все.

- Придётся потерпеть.

- Ша! – крикнул Шура, - и так, мы все остаёмся вместе, кому не нравиться…

- Может уходить? – с надеждой в голосе перебил его Сява.

- Ага, уходить. Три раза по часовой стрелке, два раза против, вокруг костра и задом на перёд. – Медвежатник явно нервничал, и по этому встал, сам обошел костёр, наломал веток, подкинул их в огонь, и уселся на прежнее место.

- А что, это, Марфуша, придумал твой Медвежатник? – спросила шепотом Марфу Ягодка.

- Не знаю, Ягуся, может, у Волчар что подсмотрел?

- Нет, скорее всего, он Сяву посылает, на Кудыкину гору. – Вступила в разговор Юля. Ей не понравилось, что Медвежатника присудили не ей.

- Так мы ж и так на ней.

- А он еще дальше.

- Так, что, Медвежатник не хочет, чтобы он здесь оставался?

- Да хочет, конечно.

Шура обратил внимание на шепчущихся девочек, и встал. Все замерли, в ожидании произношения речи, от которой могла коорденально измениться вся их дальнейшая жизнь.

- И так, мы, как всегда, посовещались, и я решил.

- Как всегда, - подтвердили ребята, поняв, что именно сейчас ни чего страшного не произойдёт.

- И так, у нас есть следующие предложения. И что мы выбираем, тем путём и пойдём. Сначала о маловероятном. Это то, что бы вернутся домой. Но, как мне кажется, это не сейчас. По крайней мере, не сейчас. И думается мне, что не сегодня, и возможно, не в этом году. По этому придётся приспосабливаться к здешним условиям. При том, нас уже стало несколько больше. И Марфа с Ягодкой к нам идти уж совсем не обязаны. Значит, остаётся одно оставаться в этом мире, но вопрос как. Мотылятся по тайге до первых заморозков, а потом помереть, от холода и голода? Конечно, при условии, что мы, где-то раньше не загнёмся.

- Я же говорил, в Киржач нужно идти, – вставил Сява.

- Подожди Сява, я же не закончил. И так, в свином предложении есть доля разума, при том не маленькая. В городе легче пристроится, и затеряться. Но мы все равно очень сильно будем выделятся из общей массы. У нас другой разговор, манеры, умения, да и габариты тож. – При этом Медвежатник прищурился и посмотрел на Сяву.

- И что  тогда? – спросил Леша.

- У меня есть несколько иное предложение. Как это сказать? Несколько иного плана.

- И какое?

- Вернутся в Марфину деревню.

- В Марфино, так в Марфино, - сказал Лёша.

- Я туда не вернусь! – крикнула Марфа.

- Марфуша, и что будет? Тебя что, братья камнями побьют?

- Побьют, еще как побьют, еще из дома выгонят.

- Ну, мы этого не позволим, - вполне вертко утвердил Сява.

- А ты разве уже дома? – резонно спросила Юля.

- И так, мы приходим в деревню, и останавливаемся жить у Марфы. Лишние руки они любой семье не помешают. – Продолжал Медвежатник.

- А лишние рты? – поинтересовалась Юля.

- А что с Ягодкой? – спросила Марфа.

Шура проигнорировал первый вопрос и ответил сразу на второй:

- Ягодка идёт с нами. Я же сказал, что теперь мы живём все вместе.

Тут своё слово сказала сама Ягодка:

- Я в деревню не пойду.

- Почему?

- Я же говорила, нельзя мне, да и люди прогонят меня, и вас вместе со мной.

- Во-первых, ты мне ни чего такого не говорила, а если прогонят тогда и думы думать станем.

- Ага, как сейчас, - заметил Слава.

- Так, я ребятам говорила, а тебя еще не было, - ответила ягодка.

- В чем же проблема?

- Не крещенная я.

- И всё? – удивился Медвежатник.

- А этого мало?

- В деревне поп есть?

- Батюшка что ли? – спросила Марфа.

- Пусть батюшка, у вас там церквушка стоит, я видел.

- Он сейчас у нас был, а что?

- Так значит, окрестим.

- Я же не могу. Кто у меня? Ни кого. Кто отцом с матушкой крестными станут?

- Да хоть кто, сказал слава.

- Мал еще, - строго сказал Шура.

- Так ты и станешь, сам предложил, - предложил Сява.

- Он же нехристь, - напомнил Леша.

- Я, вообще-то, крещенный. Но подождите, может, Ягодка сама, не хочет? Ведь ей не только имя менять но и веру придётся.

- Не хочу, - вполне кратко и четко ответила Ягодка.

- Всё, стоп. Значит, моё дуратское  предложение отменяется.

- Ура, значит, остаётся моя идея! – радостно резюмировал Сява.

- Твоя идея тож, ни куда не годиться. Ягодка тем более в Киржач не пойдёт. – Урезонила Юля своего одноклассника.

- И, что тогда делать? – спросил он.

- Не знаю, - прозвучал ответ.

- Подождите. – У Медвежатника возникла идея, и он мучительно пытался подобрать слова, ибо с детства не блистал красноречием. – Ягуся, - обратился он к камню преткновения.

- Ты, может, и сможешь прожить в этом лесу, хоть всю жизнь, но мы-то не сможем.

-Я знаю, вы из другого мира, в него и уйдёте.

- Да что ты, Яга! – вступил в разговор Лёша, - что тут такого, подумаешь, станешь крещенной, и что, от тебя убудет?

- А вот и убудет.

- У нас свобода совести Лёша, - сказал Сява.

- Это что еще?

- Свобода вероисповедания, - пояснила Юля брату сложный термин, и обратилась к Сяве.

- Нам еще уроков государства и права, здесь не хватает.

Ребята перепрыгивали с темы на тему, часто задерживались на мельчайших подробностях, и так ни о чем не договорились. Шура посмотрел на Марфу, которая всё это время оставалась в стороне и молчала.

Медвежатник смотрел на девушку пристально, как будто гипнотизировал девушку. Он и сам не знал почему так поступает. Его взгляд был направлен лишь на один глаз. Когда-то, давно, еще учась в институте, он уяснил специфику человеческого зрения. Если смотреть в оба глаза, то тогда взгляд получается бегающим, от одного зрачка к другому. А вот если посмотреть иначе, в один глаз, то картинка резко меняется. Так же и меняется настроение и поведение объекта, тоесть глаза.

Марфуша не была исключением из правил, и стала ёрзать на одном месте. Потом, ей показалось, что он знает про её мысли всё, и зарделась. Но Медвежатник продолжал пристально на неё смотреть, и тогда Марфа сказала:

- Ягодка, сладкая, милая, не хочешь не иди с нами. Давай, мы тебя к деду Пехто отведём. Он, конечно, не тётушка Шатана, но тоже вашей веры, не даст пропасть.

- Только без меня, пожалуйста, - встревожилась Юля.

- Ага, и внученек Пехто будет очень рад, извращенец несчастный, - не упустил случая поёрничать Сява.

- Ягодка, - вцепился мёртвой хваткой Медвежатник, - ты скажи, хочешь к деду Пехто, или что нам с тобой делать?

- Лучше к деду Пехто отведите меня, а Лешик на меня не позарится, я ведь его названной сестрой стану.

- Ну, вот и ладненько, хоть одной проблемой стало меньше, - со вздохом облегчения изрёк Шура Медвежатник.

- Ага, только дед Пехто об этом не знает пока. – Улыбнулась Юля.

- Так значит узнает, - заключил Медвежатник и добавил, - любое хорошее дело начинается с утра, а теперь пора спать, завтра нам снова в путь, спокойной ночи.

Ребята разбрелись по поляне и стали готовиться ко сну. Они не выставляли ночных дежурных, ибо на них, как им казалось, ни кто не охотился. А звери, звери не привыкли к запаху костра.

Когда все улеглись, Лёша попросил:

- Медвежатник, а расскажи нам сказку.

- Вот еще, сказки им подавай, вы уже большие.

- Да ладно тебе, я с удовольствием послушаю, - заявил самый большой по габаритам из присутствующих, Сява.

- А не боитесь?

- Чего еще?

- В прошлый раз, я вам Шатану рассказывал, и что вышло? Ни чего хорошего.

- А что получилось? – спросила Марфа.

- Тут на утро очутились,   - за всех ответил Лёша.

- Так, значит, в этом и есть разгадка! Давай, расскажи нам про Москву!

- Не знаю я московских сказок.

- Ты что, чукча? – спросил Сява.

- Слава, опять национализм? Чукчи народ тот еще.

- Ага, знаем, знаем, телефона, телефона, чукча кушать хочет, однако.

- Этот бородатый анекдот они сами и придумали.

- Почему?

- Да был у нас случай на Эквене.

- А это где?

- На Чукотке, у мыса Большая вертлюжка, что в Беринговом проливе.

- Ну не тяни, рассказывай, - не терпелось Леше.

- Да, собственно рассказывать и нечего, - Начал Медвежатник, - представьте, мыс Дежнёва, Берингов пролив. Раскопки ведёт мой хороший знакомый, Кирилл Днепровский.

- А мыс Дежнёва и Берингов пролив, это что? - спросила Марфа.

- Не перебивай, а то опять не в ту степь уйдёт, - попросил Лёша. – Далеко это, у самой Америки.

- А Америка, это что? – тут не выдержала своего любопытство Ягодка.

- Слушайте, народ, давайте обойдёмся сегодня без урока географии, - зевнул Сява.

- Так вот, приезжает немецкий профессор со своими студентами шведами или швейцарцами, не суть, в экспедицию. Копали там поселение,   Эквен.

- Чукчей что ли? – уточнил Сява.

- Нет, значительно раньше. – Ответил Медвежатник.

- А сколько лет?

- Что, копали? Двенадцать лет копали.

- Нет, сколько тому поселению лет.

- Там большой комплекс жилищ, всего около трёх десятков, а ему ни как не меньше чем полторы тысячи лет. Огромный могильник, так что жило тогда народа на Чукотке куда больше чес сейчас.

- Ни фига себе,   - вырвалось у Сявы.

- Что-то вроде, - хмыкнул Медвежатник. -  Так вот, находки уникальные, красоты не обыкновенной. Их все сможете увидеть в Музее Востока.

- Если сможем, - грустно сказала Юля.

- Сможем, Юленька, сможем, правда, что, завтра не обещаю, но сходим обязательно.

- Замётано, - утвердил Лёша, - продолжай Шура, а то ночь пройдёт, а ты нам сказки так и не расскажешь.

- Так вот, всё бы ни чего, но вот незадача, до ближайшего жилья тридцать километров, это по тундре!

- А по морю?

- По морю сорок, но это уже та самая Америка. Ну вот, иностранцы привезли с собой рацию, Супер навороченную. Лампочки мигают, радиоволны ловят. Так ловят да ни чего толком поймать не могут. Засечет рация что-то типа аналога советской передачи в рабочий полдень, или того хуже голос России или Корею на русском языке, и всё. Правда, мы это обыкновенным транзистором тоже ловили, но не суть.

- А что в Америке передавали? – спросил Лёша.

- Чушь разную, ну передавали привет для тётушки Билла какой ни будь кантри напев, короче говоря, связи с внешним миром ни какой.

- А сотовый телефон?

- Там их пока нет.

- А спутниковый?

- И спутникового тогда не было еще. Да и вообще, это слишком дорогое удовольствие, для экспедиционного бюджета. Но про этот телефон отдельная песня, как ни будь в другой раз.

- Хорошо.

- Хорошо, конечно. Повадился к нам один чукча, приезжать оленину на спирт менять. Обычно он приезжал на нарте.

- Вы, что, замой копали?

- Брр, зимой, на Чукотке? Мы, конечно фанаты, но не до такой же степени.

- А как же, на собачей упряжке?

- Легко, у хорошего каюра, собачки летом бегут по мокрой тундре как по снегу. Так вот, приезжает он как-то разнее на собаках, а на МТЛБ, малый тягач легко бронерированный. В простонародии вездеходом называется. Приезжает не один, с вездеходчиком. Тот достаёт из вездехода деревянный, патронный ящик. В нём куча ламп и матрица. Пятнадцать минут химичит над этим, легошенько так, по типу, входит не входит. В это время, его напарник пристраивает к деревяшке обычный провод, а другой, закидывает вверх, на трубу волка.

- А, волок это что? – спросил Лёша.

- Домик без колёсиков.

- Так все дома без колес, - сказала Ягодка.

- Этот домик перевозят с места на место на волокушах.

- Как целый дом? – удивилась Марфа.

- Эй там, хватит,- призвал всех к порядку Сява, - так что дальше-то было?

- А дальше, всё просто было. Вытаскивают чукчи из вездехода бутылочку водки, тушенку, и уходят в тундру, духов кормить. Помолились, и за рацию.

- И что?

- Что, что, позывных Уэлена и Эквена я не помню, но то, что связь была отменной, могу констатировать.

- И всё из-за водки?

- Водку духи выпили, а остатки, естественно чукчи с археологами.

- Ну вот, говори после этого, что скупой платит дважды. Дорогая-то рация не работала.

- Кто знает, может этот деревянный ящик в свои советские времена стоил не дешевле евромодной штучки. Ну всё, давайте спать.

- А сказка?

- Я же только что рассказал.

- Так, то, была байка, а нам сказку расскажи, чукотскую, - сказал Лёша.

- Расскажи, Шура, правда расскажи. Чего тебе стоит?

- Да стоит мне ни чего не стоит, просто поздно уже, да и их сказку может не поймёте.

- Ты, что, на чукотском рассказывать будешь? – Спросила Юля.

- Это почему еще? Раньше понимали, а сейчас не поймём?

- Я же вам тысячу раз говорил, что есть разные народы, а у них разные культуры, а значит, и сказки разные.

- Всё равно расскажи, - потребовал Лёша.

- Хорошо, только давайте договоримся, что вы меня не перебиваете, а на вопросы ваши я утром отвечу. После завтрака.

- Договорились.

И Медвежатник стал рассказывать свою чукотскую сказку, пытаясь хоть не много приблизить её к смыслу европейскому. Хотя всё равно, по мнению Шуры не так уж и получилось.

- Люди рассказывают. Жил охотник с женой. Очень удачлив охотник был. Ни когда без добычи не возвращался. Летом в море уходил, на морского зверя охотился, а зимой из тундры дикого оленя приносил. И было у него много мяса всегда, только детей не было.

Как-то раз, говорит жена мужу, охотнику:

- Ты славный охотник, но почему мы не едим мантака, знаешь же сам, как я люблю китовую кожу.

Ни чего не сказал охотник, стал в море собираться. Каяк новой лахтачьей шкурой обтянул, к гарпуну крылья приладил, поплавки надул. Сел в каяк, потуже ремни стянул и в море ушел. Далеко ушел, уж и берега не видно, и кита не видно. Вдруг, видит, касатки фонтаны пускают. «Худо мне будет – думает охотник, - съедят меня касатки». Подумал так и стал каяк свой разворачивать. Гребет со всей силы, а каяк на месте стоит, не  двигается. Тогда снял с себя шапку, бросил в море. А шапка была из волчьей шкуры сшита, и как полетела, так сразу в воздухе в волка обратилась, а до воды коснулась, в касатку превратилась. Тогда говорят касатки охотнику:

- Ты зимой волков убивал, кухлянки из их шкур твоя жена шила, за это мы тебя съедим, но жалко нам тебя. Ты нашего брата освободил, говори, чего хочешь.

Испугался охотник, но виду не показал. Говорит касаткам:

- Кита хочу взять, один убить хочу, да вот не вижу я кита.

- Хорошо, - ответили касатки, - плыви домой, готовь упряжку.

Сказали так касатки и глубоко в море нырнули. Оглянулся охотник, не видит он никого вокруг, решил домой плыть.   А в какую сторону не знает, туман опустился. Тогда снял охотник свои торбаза, шнурки к каяку привязал, и в море бросил. Подмётки на торбазах были из лахтака сшиты. Превратились торбаза в лахтаков. Видит охотник, лахтаки за рыбой поплыли, он за шнурки держится, как каюр, только по морю едет. Приплыли лахтаки к месту, где река в море впадает. Много там рыбы собралось, косяками ходят. Лахтаки есть стали. Отрезал охотник ремни, отпустил Лахтаков. Зашел в лагуну, видит землянка на берегу стоит. Его с женой землянка. Вышел он из каяка, пошел упряжку готовить. Проверил все ремни, накормил собак, потом залез в полог и спать лёг.

Будит жена охотника, говорит:

- Просыпайся, касатки кита на отмель привели, смотри как много касаток.

Вылез охотник из полога, сел в каяк. А каяк загружен был уже, охотник же не разгружал его. Поплыл к киту. Подплывает к киту, видит не большой кит, маленький, всего в два его каяка в длину. Бросил гарпун в кита. На гарпуне был с наконечник из черного камня и оленьего рога. Гарпун кита не убил, кожу пробил. Кит под воду нырнул, поволок гарпун на дно. Отскочил наконечник с гарпуна, в коже остался. А к наконечнику поплавок из нерпы привязан. Но и поплавок под воду ушёл, кит хоть и маленький, но нерпа еще меньше. Охотник гарпун достал, другой наконечник приладил, из моржового клыка и прозрачного камня.

Долго кит не выныривал, но кит же не рыба, не может совсем под водой быть. Фонтан выпустил, хочет опять под воду уйти. Тогда охотник еще один гарпун бросил. Попал в кита. Наконечник в коже застрял, два поплавка не дают киту под воду уйти. Говорит охотник:

- Прости меня кит, должен я тебя убить.

Сказал так, на спину кита прыгнул и копьём сердце пробил. Убил кита. Привязал поплавки к каяку, и к берегу поплыл, тяжело ему грести, кит хоть и маленький, но больше охотника. Тогда охотник привязал ремни к поплавкам, а сам к берегу причалил. Потом вышел из каяка, к упряжке подошел, к нарте ремни привязал. Крепко привязал. Стал он вместе с упряжкой кита из моря вытаскивать, не получается. Тогда позвал охотник жену. Пришла жена, взялись они кита вытаскивать. Вытащили кита к берегу. Охотник покормил кита, он ведь правильный охотник был, и настоящий человек. Жена кита разделывать стала. Охотник попил крови, чая ведь тогда не было, и стал мясо в яму таскать. Долго таскал, в моржовые шкуры оборачивал, на всю зиму хватит.

Потом наелась и жена мантака. Так было, а родила жена охотнику детей или нет, я про то не знаю. Всё.

-  Странная, какая то сказка,   - сказала Марфа.

-  Я же говорил, - стал отвечать Шура, - что вы ни чего не поймёте.

-  Ребята спят уже – шепотом сообщила Марфа.

-  Угу. Давно пора.

-  Шура, давай выйдем.

Они выбрались из-под полога, и присели у костра. Медвежатник подложил веток на угли. Костёр вспыхнул ярким пламенем, потом не много затих. Марфа села в плотную к Шуре, и затем, прижалась к нему.

-  Как ты себя чувствуешь?

- Нормально, - ответил Шура. Он обнял девушку, и стал любоваться языками пламени.

- А мне хорошо.

- Наверное, - Шура был не многословен, - Марфуша, как ты думаешь, Ягодке будет хорошо с Дедом Пехто?

- Да кто знает, во всяком случае, лучше, чем одной, или с нами.

-  Почему ты так решила?

- Она стареть начинает, не даром её в деревне недолюбливали, вот и Юлей командовать начинает.

- И ты, тоже недолюбливала?

- А что я, мне Шатана, нужна была.

- Зачем это?

- Как зачем, замуж пора была выходить. Да вот беда, жениха достойного не сыскать.

- А сейчас?

- А сейчас поздно, у меня ты вот есть.

Шуру как кипятком ошпарило.

- Послушай Марфуша, ведь ни чего не было ведь!

- Это только ты так думаешь.

- Что я По-пьяни, чего не хорошего натворил?

- Успокойся,   я ж тебя ни в чем не виню. Придём в деревню, сыграем свадьбу.

- Постой, я не могу.

- Ну, я женат, наконец! Официально, между прочем, и сын у меня, вон как Лешик. И вообще мы так не договаривались.

- Ты, разве не хотел меня?

- Мало ли чего хочет моё тело? Марфа, я не знаю, но я же собирался возвращаться. Да уж, наломал я дров.

- И что?

- Да, нельзя этого делать, как ты не понимаешь элементарного, можно нарушить весь ход истории.

- Это для тебя так важно?

- Ну, тебя не пробить, мы и так здесь засиделись. Вдруг, в том. В нашем, мире мы не родимся теперь из-за этого.

- А разве такое бывает?

- Как я понял, теперь бывает по всякому.

- Ну не хочешь, не женись. Я всё равно тебя только любить буду. И даже первый, кто войдёт в меня, кем бы он ни был, глаза вот так закрою и представлю, что это ты.

Новая версия происходящего оглоушила Медвежатника не меньше, чем предыдущая. Теперь, он совсем ни чего не понимал.

- Марфуша.

- Что, Медвежатник? -  в этом ответе слышались все ноты мира, ненависть и любовь, нежность и раздражение.

- Марфа, ты скажи мне, - и Шура запнулся на подборе нужных слов. Он подбирал их так, что бы потом, нельзя было ответить иначе, или понять ответ по другому. Банальное, «мы что, вчера кувыркались»? или еще проще, «мы спали с тобой», абсолютно не подходили.

- Марфа – продолжил Медвежатник, - давай я задам тебе несколько вопросов, только ты пожалуйста, не обижайся. Поверь, я тебя совершенно не хотел обидеть, но ситуация складывается таким манером, что в данный момент…

- Шура, ты короче изъяснятся можешь? – с улыбкой перебила Марфа Медвежатника.

- Могу.

- ну, так, действуй, ты меня не обидишь, – сказала Марфа и её руки сплелись на шее у Медвежатника. Её губы прикоснулись к его губам и они слились в долгом поцелуем. Дыхание Медвежатника участилось, и мысли стали будоражиться в голове.