Декаданс

- Слухи о вырождении мужчин как вида сильно преувеличены, - как-то заявила Лиля, - Из десятка всегда можно выбрать троих. Ххе-ге-ге.

Эта ее фраза почему-то полюбилась мне больше всего. И это коронное “ххе-ге-ге”. Так она смеялась. А еще у нее были красные губы и маленькие клычки по бокам. Как-то красилась она своеобразно, будто это не краска на губах, а клубники девочка переела. В общем, красиво вкупе с клычками.

Когда мы познакомились, нас действительно было трое. Лежали на пляже, на песке. Я, Юрик и Жорик. Жорик уже пришел из армии, мы с Юриком только собирались. Юрик с Жориком уже курили по пачке в день, я только начинал. Как раз тогда и начинал. Помню, лежим мы на песке, только из воды вылезли и я курю сигарету, вторую или третью в жизни. Тут-то и появилась Лиля.

У меня от сигареты с непривычки в голове помутилось, солнце еще палит, в общем, состояние слегка дурманное, и в этом дурмане откуда-то образуется эта девочка с красными губами и с клычками по бокам.

- Разлеглись, - заявляет девочка, - Идемте лучше купаться.

И это притом, что я ни секунды с ней не знаком. Вот те на, думаю, какая настырная, но красивая, стоит с ней искупаться.

- Да иди ты, Лялька, - ответил ей Жорик, - Только что купались.

Оказалось, что Юрик и Жорик уже с ней знакомы, один я такой – вечно последний в очереди.

- А я, пожалуй, искупаюсь, - заявил я тогда.

Так и познакомились.

***

- Я, думаешь, почему с тобой больше всех гуляю? – однажды решила пояснить мне Лиля, - Потому что с тобой можно поговорить.

Я промолчал. Говорила, в основном, она, а я почти всегда с ней молчал, Поэтому со мной вполне можно было поговорить.

- Я Жорика тоже люблю, конечно, - она поспешила меня успокоить, - И Юрика. Жорик - мачо такой, красавец, грудь у него волосатая, татуировки. Я люблю, когда грудь волосатая, - она запустила руку мне под майку и погладила мою безволосую грудь, - Да только у него во флигеле…кровать скрипучая. И воняет все время. Коноплей воняет и тройным одеколоном. Если бы сейчас была зима, и Жорик ходил в носках, то, наверное, воняло бы и носками. Хорошо, что сейчас лето, и Жорик без носков ходит, - Лиля поморщилась, - И книжек он не читает. Лежит на подоконнике у него “Собака Баскервилей”, забыл кто-то, наверное, но он ее не читает. И магнитофон “Маяк” с бобиной Высоцкого. И тройным одеколоном воняет. Он им головку смазывает…магнитофона “Маяк”. Де-ка-данс! – выдала она вдруг пафосно, - А Юрик тоже ничего, но правильный такой, ххе-ге-ге! – Лиля уткнулась лицом мне в плечо, - Делает вид, что не знает, что я с тобой и с Жориком тоже встречаюсь. Я на дискотеке потанцевала с пареньком одним, так Юрик хотел его доской с забора ударить. Ужасный ревнивец. А о вас делает вид, что не знает. Одним словом, с тобой мне лучше всего, - подвела она итог, - Ибо я девушка возвышенная и одухотворенная и хоть книжек тоже не читаю, но так сходу по мне этого не скажешь, ххе-геге! Вот посмотри на меня, посмотри! – она отбежала от меня на три шага, сунула руки за уши и подняла волосы, - Не правда ли я оригинальна? Богемна и породиста. Видишь, какие у меня клыки? – Лиля подняла верхнюю губу и ткнула пальцами в свои знаменитые клычки, - А ноги? – тут она изобразила что-то непристойное: расставила ноги, задрала платье до бедер и чуть присела, будто собираясь помочиться стоя.

- Ничего ноги, - наконец-то я поддержал беседу.

- Дурачок. Ничего-о-о ноги, - передразнила она меня, - Неволосатые, вот чего! Не растут у меня волосы на ногах. Вообще. Понимаешь? Знаешь, какой главный признак богемности и породистости? Клыки и отсутствие волос на ногах, ххе-геге! – она снова подскочила ко мне, взяла под руку и зашагала целомудренно, будто и не изображала только что непристойности посреди улицы, - А потому, ко мне особый подход нужен, - она снова уткнулась мне в плечо, - Одной любви здесь недостаточно… Мужчины такие влюбчивые, - заявила она вдруг, резко сменив вектор беседы, - Чуть что, сразу замуж предлагают…

- Я не предлагал, - поспешил я с ответом.

- Не предлагал, - кивнула она с готовностью, - Но ведь думал же! Думал! – она подняла вверх палец, - И Юрик тоже, и Жорик. Все вы меня любите. И я вас всех люблю, но…к сожалению ни с кем из вас ничего у меня не выйдет, - вздохнула Лиля.

- Почему? – задал я предсказуемый вопрос.

- Да я ж тебе уже полчаса объясняю, почему! – она посмотрела на меня с укоризной, - Вертелась тут перед тобой, ноги показывала. Порода у меня такая, понимаешь? Ну, как тебе объяснить? Вот ты, к примеру, симпатичный парень, умненький… Жорик тоже такой…зверь… Юрик. Но! Талантов у вас никаких, между нами говоря. Не обижайся, но… У меня ведь талантов тоже никаких. Ума нет. Дура я, одним словом. Кроме ног и клыков, ничего. И что с этим делать, а? – она развела руками, - Такая уж я есть никакая. А ведь вы все трое меня любите! За что? А за то, что я такая красивенькая, белобрысенькая, глупенькая, клыкастенькая, с неволосатенькими ножками, ххе-геге! А представь, выйду я за кого-то из вас замуж, тогда что? Жорик, к примеру, мне через полгода клыки выбьет, к гадалке не ходи. Ты, может, чуть дольше потерпишь, и все равно к другой убежишь. А Юрик зарежет. А все потому, что талантов во мне никаких… бабочка я, однодневка. А оценить вы этого не сможете… Я – муза! Вот, что я такое! – провозгласила она, - Почему это ты так скривился?

- Не понял я ничего, - признался я.

- Не понял? – Лиля тщательно потерла нос из стороны в сторону тыльной стороной ладошки, что-то обдумывая, - Вот как Лиля Брик! – заявила она после паузы, - Человек – никто и ничто, с боку припеку, а славы – на века! Правда, я не еврейка, но… Или вот эта, как ее, Шаганэ, ты моя, Шаганэ… Айседора Дункан! Не, не подходит, ее шарфиком удавило. Но не важно… Главное, что с ними рядом были мужчины, которые любили их только за… Я, в общем, не знаю, за что их любили, но, наверное, как меня – за клыки, ноги и… искренность чувств. Как вы меня любите с Юриком и Жориком. Но вот в чем большая разница – ни ты, ни Юрик, ни Жорик, не можете это выразить так, как те, кто любил Лилю Брик или Айседору эту, понимаешь? А без этого я никто, понимаешь? А я хочу быть кем-то, понимаешь? Я, кстати, тоже Лиля. Это уже полдела.

***

А потом я поступил в институт и уехал в столицу. Закончил, в банк устроился. Торговал облигациями внутреннего государственного займа. До самого дефолта.

Юрик появился еще раньше дефолта. С тетрадкой в руке.

- Я поживу у тебя с полгодика, - попросился он.

Как оказалось, пока я учился-торговал, Юрик окончил летное училище и стал летчиком, вернее, вертолетчиком. А потом решил поехать в горячую точку денег подзаработать. Вот и прибыл в столицу на курсы подготовки к горячим точкам. Ходил все вечерами по квартире с тетрадкой и твердил: “Хеллоу. Май нейм из Джордж”.

А еще через неделю явился Жорик. С мешком конопли и пистолетом Макарова.

- Времена щас такие смутные, - пояснил он, запихивая “макарова” на антресоли, - Всякое может случиться.

Так мы и прожили полгода. Я работал допоздна, Юрик на курсы ходил, Жорик валялся дома, курил траву и готовил нам ужин. А вечерами мы курили траву и играли с Жориком в карты на мои деньги. Юрик в карты не играл, брезговал. Все ходил по квартире с тетрадкой и твердил: “Хеллоу. Май нейм из Джордж”. “Это май нейм из Джордж”, - говорил ему частенько Жорик, - “А твой нейм из Йорик”.

А через полгода трава кончилась, и Юрик уехал в Югославию, а Жорик в Харьков. Месяц спустя я увидел обоих по телевизору, в новостях. Сообщили мне, что в Югославии упал вертолет. Ракетой сбили или сам упал. Я больше склоняюсь к второй версии – как-то никогда не мог поверить, что Юрик умеет управлять вертолетом. Вертолет был набит наблюдателями ООН, которые благополучно и сгорели заживо, а летчики спаслись – вылезли вовремя. Среди спасшихся был и Юрик – сидел в кресле на колесиках и улыбался неловко с экрана, будто извиняясь за то, что сам не сгорел. А Жорика показали в криминальной хронике – почему-то он средь бела дня оказался в офисе какой-то автомастерской с “макаровым” в руке. Странная история. Дали “пятерик”...

***

А еще через месяц я встретил Лилю. Не узнал, конечно, она сама на улице за руку схватила, потащила в кафешку. Приятно было ее увидеть, да говорить-то не о чем. Рассказал я ей, конечно, про облигации внутреннего государственного займа, про Юрика и Жорика с их трагической судьбой. И она о себе так немножко поведала.

Замужем, говорит, дети. Муж-банкир, салон мне купил красоты. Вижу, говорю, что салон. Клыки ты себе сточила. А зря. Красиво было. Улыбнулась она - видать, вспомнила. А стихи, спрашиваю, он тебе пишет, банкир-то твой? Шаганэ там и все такое.

- Не пишет, - вздохнула Лиля, - Да и ты не издевайся, пожалуйста. Я и сейчас верю в то, что говорила. Не получилось… ну что ж. Такая уж я муза…неудачливая.

- Поэтов щас мало, - успокоил я ее.

- Зато я себе грудь силиконовую сделала, - похвалилась Лиля, - Человек ведь должен развиваться, ххе-геге! – она подперла грудь руками, демонстрируя мне ее рукотворную красоту.

- Я заметил, - признался я, - Только постеснялся сразу спросить.

- Ты всегда был такой стеснительный, - Лиля погладила меня по голове, - Скажи, ты обо мне иногда вспоминал?

- Все время о тебе помнил, - говорю, - Ни на минуту не забывал. Когда мы втроем жили, с Юриком и Жориком, только о тебе вечерами и говорили.

- Правда? – Лиля казалась польщенной, - И Юрик с Жориком вспоминали?

- Конечно, - говорю, - Да я просто уверен, что когда Юрика на вертолете подбили, он в последний момент только о тебе думал. И Жорик на киче на воспоминанья о тебе мастурбирует.

- Издеваешься? – усмехнулась Лиля, - Когда вертолет подбили, обо мне думал?

- Ну, - говорю, - Он мне сам признался. Говорит, лечу вниз, горю, а сам только о Ляльке думаю. Ей бы, говорит, еще чуток силикона в сиськи.

- Хххе-ге-ге! – Лиля откидывается на спинку стула и громко смеется, - Декаданс!