Зов природы

Все началось с того, что все закончилось.

Я больше у нее в доме не появлялся. Она не принимала участие в вечеринках, которые проходили у меня. Почему так случилось? А что, по-вашему, все истории, начавшиеся с банальной постельщины просто обречены на какое-то продолжение? На мой взгляд, такое предположение в принципе… нелогичное. «Переспать – не повод познакомиться» - аксиома.

Однако как-то хреново было на душе от того, что все хорошее когда-нибудь кончается. А то, что было хорошо, я думаю, не я не она не стали бы отрицать. В тот первый раз мы слезли с дивана лишь тогда, когда остальная наша туса, свалившая еще утром, дошла, наконец, обратно со всеми атрибутами следующей потенциальной пьянки. От их перекошенных ухмылками рож, типа, «ясненько-понятненько, чем тут занимались эти двое!.. » и наши лица кривили странные гримасы.

Правда, вслух никто не сказал по этому поводу ни слова. Наверное, свежи были в их памяти устроенные мной разборки из-за кем-то брошенного необдуманного словца в адрес очередной моей пассии. Она тогда чуть было не устроила прилюдно харакири из-за этого – скромна была, наверное. Насилу отговорил ее. После чего отговаривать пришлось уже меня – от смертоубийства товарища. Не то, чтобы я так уж любил ту девочку, но та, что со мной рядом, должна чувствовать себя защищенной. Разумеется, ежели она нуждается в этом.

После того, как наши шумные товарищи решили покинуть нас, оставив, наконец, вдвоем, мы зависали там еще пару-тройку дней, после чего решили разбежаться, пока не поздно. Пока еще не возникло слишком сложных чувств – не суть важно, положительных или наоборот…

***

Зима, наконец, кончилась, все это дерьмо под названием снег сошло, солнце пригрело… Каждый из нашей тусовки теперь уподобился мартовскому коту, открыв охотничий сезон за плотскими удовольствиями. Играл гормон, как говорится, а так как до преклонного возраста нам оставалась… э… ровно жизнь, то играл он с убийственной силой. Можно было сказать, что нам практически все равно, где и с кем… «Имелось» все, что шевелится, а что не шевелилось, так или иначе расшевеливалось и… В общем, резвились по полной все.

Кроме меня.

То ли это не моя весна была, то ли я растерял все свое, гм, обаяние, а может – и то и другое… Однако, на тот момент, когда земля достаточно подсохла для нашего традиционного похода на природу, и потеплела вода для открытия купального сезона, на моем счету была лишь одна несчастная, с которой мы лишь пару раз сходили в кино. Еще разок удалось ее склонить на мимолетный поцелуй перед домом, который вряд ли доставил удовольствие нам обоим. О большем не приходилось и мечтать…

Короче говоря, я ее откровенно пробросил. С тех пор – как отрезало.

Наверное, таковым и бывает возмездие.

Как оказалось, это было только началом. Перед самым походом, вероятно, из-за тех же пресловутых гормонов, да из-за всех этих неудач на личном фронте, я поругался почти с каждым из нашей команды. Разумеется, после этого никто особо не звал меня с собой, чего я, конечно, теперь уж и не ждал.

Они уехали, а я, забив на все, целыми днями слонялся по залитым солнцем улицам, с каждым часом ощущая все возрастающее раздражение, ощущая свою абсолютную никому ненужность. Вместе с тем, росла и, кажется, крепла, какая-то неуверенность в себе, которую я пытался погасить «народным» средством – алкоголем. Но – ничего не выходило. Каждый раз, просыпаясь с больной головой в своей, ставшей ненавистной мне, квартире, я понимал, что сегодня будет еще хуже. И я был прав. Я сходил с ума, когда видел десятки, сотни облаченных в практически прозрачные топики и юбки, или джинсы в облипку, одиноко бродивших девушек. Однако с каждым прошедшим днем мне было все труднее подойти к любой из них. Моя самооценка катилась вниз с устрашающей скоростью. Я становился одним из тех, кого мы обычно называли не иначе как тормоз, откровенно не понимая, что может помешать парню познакомится… и все прочее… с девчонкой, если она ему нравится. Это меня бесило, но я ничего не мог с собой поделать. Я становился все более нелюдимым, и, глядя на влюбленные парочки, не испытывал ничего, кроме отвращения.

И я снова пил.

После этого часто дрался, нередко отгребая настолько хорошо, что утром любое движение своего тела сопровождал долгими монологами с нецензурным уклоном. Часто я садился в любую электричку и ехал. Просто ехал, даже не зная толком, куда. Да мне было все равно. С кем-то знакомился, пил, дрался… До сих пор не могу понять, что заставило судьбу сохранить мне жизнь, или, по крайней мере, не сделать из меня калеку.

***

В городе было не продохнуть, стояла жара, какая бывает лишь в мае. А было между тем, всего десять утра. Ха, всего!.. Но обычно я просыпался гораздо позднее ввиду описанных мною ранее обстоятельств. А сегодня…

Подняв разбитое тело с измятой, влажной от пота постели, я потащился в ванную размеренной походкой каторжника. Справив малую нужду, я с отвращением посмотрел на зубную щетку, однако же, как-то заставил себя взять ее в руки и, включив воду, принялся совершать утренний туалет, если это напыщенное выражение подходило к тогдашней ситуации. «И кое-как я умылся и почистил зубы, и, подумав, я решил, что бриться мне лень…» - возникла на ум строчка из полузабытой песни. Нетвердой рукой я провел по щекам и подбородку: щетина была та еще – я уже успел забыть, когда последний раз брился. Взяв в руки станок, я… положил его обратно: это было выше моих сил.

Я переключил ручку смесителя в режим душа и встал под воду, задаваясь вопросом, за каким чертом я это все делаю. Но, так как думать все еще было для меня довольно сложно – голова была похожа на колокол, и звон там стоял не хуже – я покорился и героически вымыл свое осунувшееся, исхудавшее тело. Стало легче.

Закрыв воду, я, как был, в чем мать родила, так и побрел на кухню, по дороге вспоминая, стоит ли надеяться найти там хоть маковую росинку. Оказалось, стоило. Достав из холодильника какой-то полуфабрикат – кажется, это был паштет – и, убедившись, что он не грозит мне медленной мучительной смертью от дизентерии или еще какой гадости, я намазал его на батон. Медленно жуя, я проклинал про себя того, кто решил, видимо, исправить мне – вероятно, позавчера – прикус в мгновение ока и совершенно бесплатно.

А за окном неслись куда-то машины, люди разноцветным потоком топали по своим делам, изнемогая от жары. Обычный будний майский день, когда счастливы те, кто может себе позволить не выходить из дома, либо, выйдя, валяться где-нибудь у тихой заводи на траве, песчанике… да где угодно, лишь бы не в этом раскаленном аду.

Перестав жевать, я снова глянул за окно. Определенно, это была мысль. И неплохая. Наскоро запив бутерброд холодным чаем без сахара, я метнулся в комнату и достал из-под кровати сшитый из старой джинсы свой походный рюкзачок – довольно потертый, но еще крепкий. Закинув туда лишь чудом уцелевший после всех моих похождений плеер, сделав два бутера, я, нацепив единственную свежую, камуфляжную майку и синие джинсы, вышел во двор и направился к магазину, на ходу считая свои финансы. Там я взял из холодильника пару бутылок пива, не успевших еще даже толком охладиться. Положительно, я потихоньку приходил в себя. Обычно этот магазин снабжал меня куда более крепкими алкогольными напитками, теперь же, имея какое-то подобие цели, я, скользнув взглядом по полкам с батареями бутылок, быстро покинул душное чрево этого притягательного недавно монстра.

Вокзал встретил меня самыми всевозможными звуками, вполне обычными для него в эту пору – галдели люди, шурша легкой одеждой, топая, налетая друг на друга, ругаясь и смеясь; пышущие жаром поезда, электрички поглощали в себя всю эту разнородную массу. И несли ее дальше, прочь от мегаполиса, туда, где лучше, где нас нет.

Распихав локтями ломящийся в эльку народ, я занял себе сидячее место. Через пару минут поезд тронулся. Надев наушники, я принялся глядеть в окно, обдуваемый приятным сквозняком из открытых форточек…

***

Сойдя на какой-то станции, я огляделся. Передо мной виднелась дорожка, ведущая к сосновому лесу. С другой стороны железной дороги открывалось бесконечное поле, объятое колышущимся маревом с парой-тройкой одиноких деревьев на всем своем пространстве. Решительно, тащиться в такую даль из ада, чтобы попасть на откровенную сковородку, меня не прельщало. Поправив на плече рюкзак, я пошел по тропинке. Мои легкие кроссовки взбивали на ней легкие облачка пыли, которые, ненадолго замерев в знойном воздухе, вновь опускались вниз. Стрекот сумасшедших кузнечиков, вот, пожалуй, единственный звук, который нарушал тишину леса. Иногда какая-то птица вяло начинала подавать признаки жизни, но, поняв, что, вероятно, в целом мире она одна такая дура, замолкала. Было около полудня, на небе ни облачка, между застывшими деревьями – ни ветерка. Лишь комариный гнус пытался насладиться моим вспотевшим телом, однако тоже как-то нерешительно.

Где-то здесь, как мне объяснили еще в электричке, должно было быть озеро - Темное. Но, идя по тропинке уже довольно продолжительное время, я ничего такого не заметил. Даже отдаленно похожего. Комары, между тем, становились все наглее. Слава богу, поднялся небольшой ветерок, отгоняя эту нечисть, изредка трепыхая какой-нибудь лист, да скользя по разгоряченной коже моей спины, неприятно отрывая от нее влажную майку.

Я снял со спины рюкзак и достал оттуда пиво, которое было противно-теплым, однако кое-как утолило жажду. Честно попытавшись съесть на ходу бутер, я забросил его в муравейник – мне не в кайф, а животным в радость.

Я огляделся. Все тот же лес, ни проблеска, ни поляны… Заметив в стороне от тропинки поваленное дерево, я направился к нему, чтобы немного отдохнуть, а заодно и подумать, что делать дальше. Возвращаться в шумный пыльный город у меня не было абсолютно никакого желания, однако и здешние красоты начали меня напрягать. Снова в память влез червь тоски неизвестно по чем, но что, несомненно, было лучшим, и что прошло мимо меня, как прошли незаметными почти два месяца депрессивного запоя.

Я все еще сидел на своей коряге, когда услышал легкие шаги. Устремив взгляд на тропинку, я ждал: быть может, это кто-то из местных, который, я на это надеялся, сможет, наконец, показать мне дорогу к ставшему казаться мифическим озеру. Неизвестно почему, но мне хотелось все же побывать на его берегу. Этакое необъяснимое маниакальное желание достичь-таки цели, не смотря ни на что.

Среди деревьев мелькнула гибкая, казалось, летящая по воздуху фигурка – так легко и ловко ступала она босыми ногами по всей этой опавшей хвое, шишкам и вылезшим из-под земли корням старых сосен, словно не замечая их. Девушка шла не торопясь, улыбаясь чему-то своему… а быть может, это были лишь блики солнца, пробивавшегося сюда сквозь кроны высоких деревьев. На ней был легкий светлый сарафан в мелкий непонятный рисунок, сандалии она несла в руке – в тонкой, на удивление изящной руке. Я удивился, что такое можно встретить в каком-то захолустье, в лесу. Она все еще не замечала меня, быть может, оттого, что я замер как истукан, тупо пялясь на нее как на потустороннее видение.

Все же усилием воли я заставил себя сдвинуться с места. Забросив под корягу бутылку, я пошел к тропинке. Девушка быстро повернулась ко мне, и я смог разглядеть получше ее смуглое симпатичное лицо в обрамлении коротко стриженных, не доходящих до плеч густых волос смоляной черноты, которые лениво ласкал легкий ветерок. На секунду я пожалел, что не нахожусь на его месте. Из-под ниспадающей челки на меня глядели чуть раскосые почти черные глаза, и в этом взгляде не было ни испуга от встречи с незнакомцем, ни смущения перед противоположным полом, лишь вопрос с долей любопытства.

- Привет! – услышал я приятный, но чуть резковатый ее голос.

- Привет… - эхом отозвался я, и вдруг затараторил, – Не подскажешь, тут озеро должно быть какое-то… Темное, что ли… Блин, иду уж сколько, а его все нет.

Откинув с глаз непокорные волосы левой рукой (простой жест, но почему-то от него вдруг во мне проснулось какое-то подобие… нежности, что ли к этому юному созданию), она вдруг улыбнулась, отчего на щеках появились неглубокие ямочки.

- Тут многие путаются. По этой тропинке ты так и к вечеру не дойдешь. – ее глаза засветились задорной искоркой. Какое-то время я с какой-то жадностью созерцал девушку, словно боялся, что она вот-вот исчезнет, растает в воздухе – это гибкое тело, очертания которого сарафан лишь подчеркивал, небольшую, почти незаметную грудь, стройные ноги…

- …в ту сторону…

Я понял, что абсолютно потерял нить ее объяснений. Вероятно, мой взгляд красноречиво свидетельствовал об этом, потому что она замолчала, казалось, задумалась над чем-то. Потом, тряхнув несильно головой, негромко сказала.

- Ай, все равно не найдешь! Вы, городские, в трех соснах заблудиться сумеете… - на мгновение она снова замолчала, окинула меня изучающим взглядом и сделала приглашающий жест, - Пошли, сама покажу, тут недалеко.

Она двинулась вперед все той же легкой походкой, совершенно не заботясь о том, иду я следом или нет. Чтобы не отстать мне пришлось догонять ее уже почти бегом. Но и за такое короткое время я снова успел полюбоваться тонким точеным телом своей проводницы. Вся она была какая-то миниатюрная, однако двигалась вперед так уверенно и ловко, даже грациозно, что в ней чувствовалась некая скрытая сила. Определенно, таких в городе вряд ли можно было сыскать хотя бы двух из всего того количества девушек, что его населяло. Там миниатюрность всегда была синонимом хрупкости, здесь же…

- А зачем тебе озеро? – спросила она, глядя мне в глаза. Я чувствовал, что начинаю закипать – но не от жары, а оттого, что прочел в ее взгляде… это было похоже на интерес, и одновременно… Я отвел взгляд и направил его себе под ноги.

- Да незачем, собственно… Я сюда вообще так заехал. В лес. На природу там посмотреть, искупаться, отдохнуть…

- А… понятно…- протянула она и стала смотреть вперед.

Дальше мы шли молча. В моей голове творилась полная неразбериха. Хаос, и тот по сравнению с ней мог бы показаться весьма упорядоченной системой. Сердце мое со всей дури колотилось по ребрам, кровь молотом лупила по ушам. Буквально каждой частицей своей кожи я чувствовал ее присутствие. Это было словно наваждение…

…вожделение…

Да, пожалуй, вожделение, и, вместе с тем что-то еще, что-то, что вызывало неугасимую тоску – до отчаяния – от мысли, что вот мы дойдем через пару шагов до этого долбаного озера и… все. Она уйдет в свой колхоз, а я останусь с бьющимся сердцем, вспотевшими ладонями и бардаком в голове, тупо глядя, как она будет удаляться все дальше…

Внезапно лес кончился, и мы вышли на небольшую, залитую солнечным светом поляну, заросшую высокой жухлой травой, за которой поблескивало зеркало так долго и неизвестно зачем разыскиваемого мною озера. За ним снова виднелся лес.

- Там километра два еще пройти лесом, и будет мой дом, - проговорила девушка, щурясь на солнце и глядя на воду. Выражения ее лица я не мог разобрать, однако что-то подсказывало мне, что уходить ей совершенно не хочется. Почему я так решил, я не мог понять, но, неожиданно для себя, я выдал:

- Оставайся… - что было говорить дальше, я не знал. Во рту у меня было настолько сухо, что какая-нибудь пустыня Гоби почернела бы, наверное, от зависти. Я прочистил горло, - Ну, если не торопишься. Искупаемся…

Теперь уже я смотрел на до боли в глазах блестящую водную гладь - спокойствие которой лишь однажды нарушил залетевший откуда-то легкий ветерок - стараясь скрыть те чувства, которые, наверное, так отчетливо отражались на моем лице. Но, так как ответа все не было, мне пришлось-таки посмотреть на девушку – бесконечные как Космос глаза сразу же поймали меня в свой капкан, и я понял, что даже Армагеддон вряд ли сможет помочь мне отвести взгляд. Я был замерзшей в вечном леднике статуей, внутри которой полыхало такое пламя, что, вырвись оно на свободу, то было бы подобно тысяче ядерных взрывов…

Тут она улыбнулась.

- Хотел купаться, так пошли! – звенящий голос, легкий смех, - Я тоже хочу…

Когда она скинула сарафан, я понял, что пропал. Окончательно понял лишь сейчас: ее обнаженное тело, манящее, гибкое, стремительно летящее к воде, словно ожог от внезапной вспышки застыло на сетчатке моих глаз – пламя, бушующее во мне, вырвалось на свободу – я пылал все сильнее!

А она, пробежав несколько шагов, грациозно нырнула – и словно исчезла. Испуг внезапной потери обуял меня на мгновение, сердце, казалось, нырнуло вслед за ней на непостижимую ледяную глубину, во мрак хищной пучины…

- Эй, - донеслось до меня, - ты где?.. – и смех… задорный, дразнящий.

Уже ни о чем больше не думая, кроме как оказаться рядом с ней, я, проклиная прилипающие шмотки, скинул их с себя и, через пару секунд мы уже оба плескались в прохладной, освежающей воде Темного озера.

Казалось, не было почти двух месяцев беспробудной пьянки, не было прошлого раздражения и неуверенности в себе – все куда-то исчезло… Был лишь ее звонкий смех, очищающий, как церковный перезвон для свято верующего, был мой смех в ответ. Не зажатое ехидное хихиканье, не пьяный хохот ни от чего, а естественный смех человеческой радости, какого-то облегчения, забвения.

Мы были похожи на детей: озорничающих, простых, не обремененных проблемами взрослой жизни. Мы то плыли наперегонки, то лежали на отмели, прищурив глаза от солнца, глядя, как на ресницах дрожат радужные капли воды, то вдруг вскакивали и начинали снова дурачиться, брызгаясь и смеясь.

В один из моментов, когда мы подплыли к берегу после очередного заплыва, я вдруг заметил – словно со стороны наблюдая – как наши обнаженные тела все ближе подходят друг к другу по мелководью, словно влекомые разнополюсными магнитами.

Глаза в глаза…

вот соединились наши ладони…

вот разжались – для объятья…

вот мы обнялись, чувствуя тела друг друга…

наши губы соединяются…

поцелуй.

Первое единение плоти и, быть может, душ двух абсолютно разных людей, на мгновение ставших неотделимой частью друг друга…

Все так же, сторонним наблюдателем, я смотрел, как мои руки подхватили ее – легкую, почти невесомую, такую желаемую! Мой взгляд ни на миг не отрывался от нее: глаза, губы, шея, грудь…

Отойдя прочь от воды, я бережно уложил ее на нашу одежду. Ее нежные руки ласково гладили мои волосы, а губы снова нашли мои…

…мои руки осторожно скользили по груди, по животу, ниже, по бедрам, между ними, находя уже готовое принять меня, ждущее лоно с завитками черных волос.

Сторонний наблюдатель исчез.

Она раздвинула ноги, и я проник в нее. Казалось, это хрупкое тонкое тело не сможет выдержать моего присутствия, почти девичья плоть просто не создана для меня… Однако, лишь только я вошел в нее, в это создание как будто вселились все бесы, все суккубы преисподней. Теперь уже мне пришлось усомниться в своих силах.

Ее тонкие пальчики плавали в моих волосах, иногда с силой дергая их, ногти рвали мне спину, вонзаясь в кожу, словно в каком-то диком танце, ноги то сжимали меня, то расходились, то, приподнимая наши тела, упирались, скользя, в землю, сминая иссохшую траву. Она то нежно целовала мне шею, то вдруг кусала, то впивалась губами; ее язык не пропускал ни сантиметра моей кожи…

Никогда в жизни я еще не встречал такой неутолимой жажды, такого необузданного желания обладать и быть обладаемой, такой звериной похоти, такого яростного огня! Что, по сравнению с ним те «ядерные взрывы», пламя которых металось в моем теле и разуме когда-то – лишь жалкий, едва тлеющий свечной огарок…

Это была и не любовь, и не просто похоть, это была битва насмерть двух юных полубогов, желающих, чтобы другой был повержен; повергал, но тут же поддавался, чтобы отдалить тот миг, когда нужно будет сделать свой выбор.

Как мог, я держался в этой пляске страсти, не сдавался, но чувствовал, что скоро… скоро… И вот, наконец, громко застонав, она прижалась ко мне, дрожа и тяжело дыша.

Вот оно!!

…«я кончил в нее, словно бросил букет белых лилий в свежевырытую могилу…»

Почему-то именно эти слова, где-то прочитанные и ставшие уже забытыми, тонкой иглой впились мне в мозг, тогда как мое тело словно разорвало от ощущения полного освобождения, когда удовольствие балансирует на грани боли…

Какое-то время мы лежали не двигаясь. Моя рука осталась лежать у нее на животе, время от времени теребя смоль ее волос на лобке, лаская влажные еще губы. Она же просто лежала, и я слышал, как выравнивалось ее дыхание, как переставало метаться в груди сердце.

Несильно, но настойчиво оттолкнув мою руку, она, едва заметно пошатываясь, словно тростинка на теплом майском ветру, пошла в сторону озера не сказав ни слова. Я же, нашарив свой рюкзак, достал из него пиво. Отпив залпом почти полбутылки, но, так и не утолив жажду, я откинулся на траву и, прикрыв лицо руками от все еще нещадно палящего солнца, мысленно стал заново воссоздавать все то, что произошло несколько минут назад на пустынном пляже у Темного озера. По телу разливалась приятная волна истомы, уносящая меня куда-то вдаль…

- Эй… - кто-то осторожно, но не прекращая, тряс меня за плечо, - эй, парень, тебе выходить сейчас, приехал!

Я, сонно озираясь вокруг, не мог понять, где я нахожусь. Хотя обычно, даже после длительных пьянок я не забывал этого.

Духота, шумная, многоголосая толпа, замедляющийся перестук колес… электричка.

Пробормотав благодарность, я, маневрируя между потными телами, поплелся к выходу, держа на вытянутой руке над головой свой походный рюкзак.

«Сон… это был сон. – свербила в голове мысль, - Лишь сон…»

Спрыгнув с подножки электрички, я какое-то время стоял, не двигаясь, на перроне. Вдаль от меня, к сосновому лесу, тянулась тонкая полоска тропинки.

«Так, а сзади должно быть поле…»

Поезд, набрав скорость, уехал. Как только последний вагон промчался мимо, я обернулся: бесконечное поле, объятое колышущимся маревом… вон и деревья – штуки три.

- Значит, мне прямо, - я улыбнулся, чего не делал уже давно, - Прямо… и пусть мне повезет!

Мои кроссовки взбивали над тропинкой легкие облачка пыли, которые, ненадолго замерев в знойном воздухе, вновь опускались вниз.

Я шел, чтобы отыскать Темное озеро… и, возможно, свою судьбу.

1.03.04.