Ольга Леон

ВИШНЕВЫЙ СИРОП.

Она была очень красива, действительно красива! Вы должно быть хоть раз, но наблюдали таких женщин. Гордых, с ангельской печатью... (раньше бы написали: на челе, сейчас мне кажется, после слова печать, лучше поставить точку, а впрочем, у вас есть выбор - читайте так, как вам больше понравится)… по-настоящему красивых и именно поэтому почти всегда одиноких.

Бывает правда что, вконец опустившийся алкаш начнет по безразличию своему изливать ей душу, как перед образом святым. В церковь-то ему не зайти, разве что только до паперти, а там уже, добрая душа денежку подаст и труба, огнем горящая, потянет в ближайшую забегаловку. Какие уж тут молитвы? Молитва, ведь не обыденные наши стоны да просьбы, а хвала господу, что мир такой удивительный, полный тайн и неведения сотворил, и нас в нем поселил, чтоб нескучно было…(кому только: нам или ему, тоже сами думайте, у меня свое мнение, у вас свое).

Жила Нина совсем одна и занимала огромный дом с безупречным, словно по линейке растущим вишневым садом. Мать, к слову сказать, уродина редкостная, умерла рано.

В тот год ей исполнилось шестнадцать лет. А в тот несчастный день, когда она возвращалась домой только что, получив в отделении милиции новенький паспорт, в котором она, стараясь, немного высунув язык и как, положено склонив голову влево, поставила первую в своей жизни роспись. Радуясь и гордясь собой, торопливо вошла в дом и застала мать на коленях возле трюмо, посиневшую, делающую последние, жадные, сипящие вдохи, но еще живую. Она сжимала уже омертвевшими руками позолоченные ручки трюмо, гнула их, как пластилин, не замечая той страшной силы которая, вселилась в нее в эти последние минуты жизни. Удивительной мистической силы помогающей, во что бы то ни стало, но задержаться в этом мире хотя бы еще на секунду.

Потом, не фотографии и не оставшиеся от матери вещи, а именно эти искореженные, странно изогнутые ручки трюмо будут напоминать Нине, о том, что когда-то и она жила не одна.

Девушке было жаль что, их отношения, нельзя было назвать близкими, но все-таки она когда-то была ее дочерью.

Мать умирала, так; как проводила большую часть времени, вглядываясь в зеркало и, наверное, пытаясь открыть ящички старого трюмо, где хранилась ее косметика, не делавшая ее, впрочем, ни сколько более привлекательной. Бесполезная трата денег, но вошедшая в привычку. Может быть, для матери это было неким символом надежды, а вдруг какой ни будь

чудо-крем враз уменьшит, расползшийся по всему лицу нос, уберет второй подбородок, выведет черные угри, плотно покрывавшие всю ее кожу, сделает губы чувственными и тогда... прекратится ее долгое одиночество.

Все одна, да одна - только дочь, раздражающе красивая, но ничем не скрашивающая ее тоскливой жизни, постоянно рядом. Была бы она на ее месте, не сидела бы дома. Она бы! Уж точно, насладилась бы вовсю - завистью подруг и похотливыми взглядами мужчин, уж она бы смогла заставить, только от одного-единственного ее взора на ширинки, окрепнуть их члены, она бы... Да!!! Все было бы! Было бы; много вина и шампанского, текилы и водки, много сальных шуток и страстных речей, а главное бессонных ночей, полных любви и эротических наслаждений... Все это могло бы быть, но она умирала, изведав за всю свою жизнь, и то при довольно таки странном стечении обстоятельств, одного лишь мужчину, единственного и единожды.

В последнюю минуту, своей не удавшейся жизни, глядя на себя в зеркало, она видела прекрасное и испуганное лицо своей дочери. Наверное, именно эта изощренная пытка. Очередная насмешка Бога – в такой серьезный момент - помутила ее рассудок. Вся тоска и боль, унижения и стыд, скопившиеся за долгие годы - это ведь так унизительно и стыдно быть одинокой женщиной, вылились проклятьями на ни в чём неповинную Нину.

- Ты, ты во всем виновата, - сипела она.

- Ты забрала мою молодость, украла мою красоту. Будь ты проклята, тварь! Будь проклято мое чрево, выносившее тебя. Но!!! тебе не удастся воспользоваться, тем, что ты украла у меня, моею красотой! Это я желанна и красива, а ты просто мое уродливое отражение….

Я уже говорила, что мать Нины была мягко сказать - некрасива. Но она нашла - хоть такое и нереальное, но все же оправдание собственного одиночества, не найденного за долгие годы. Сейчас этот бред, видимо, обрел какой-то смысл в ее умирающем мозгу.

- Ты будешь еще более одинока, чем я. Ты будешь вечно одна. Вечно!!!

Смерть закрыла ей рот, еще более обезобразив, ненавистью и злобой, пеной изо рта и враз посеревшей кожей, ее лицо.

Все, тишина. Нина больше не услышит ни упреков, ни болезненных вздохов, ни проклятий, ни просьб поставить чайник, выстирать белье или накапать валерьянки. Тишина. Соседи горожане почему-то стали обходить ее дом стороной, не осталось ни подруг, ни даже просто приятельниц. Что уж говорить о мужчинах! Лишь изредка сердобольные старушки кивали головой, как бы приветствуя ее, а потом быстро крестились, глядя ей вслед и шепча молитвы.

Похоже, что проклятье набирало силу. Нина росла, наливалась соком, становясь еще более красивой. Что - подтверждая бредовое пророчество, отпугивало от нее людей, пожалуй, даже больше, чем уродство матери. (Мне не хочется пускаться в размышления по этому поводу, отчего так происходит? Подумайте, опять таки сами, софистика не самое скучное развлечение).

Шло время, для Нины оно тянулось еще более медленно, чем для обычно не понятно чем, но постоянно занятых соседей. Потеряв надежду, зажить как все, оказавшись в бессрочной изоляции, она все больше и больше походила на ангела сошедшего с небес, но она не была ангелом. Впитав в себя всю нерастраченную страсть матери, она грезила о любви, о плотском удовольствии, об огромной постели, где она среди роскошных и бешено возбужденных мужчин, с крепкими членами, с горящими страстью глазами - она, Нина, - разметает копну своих пламенных волос, бесстыдно раздвинет ноги и впустит в себя всех, кто только пожелает ее. У нее хватит сил удовлетворить их! Слишком долго она ждала, слишком долго.

И вот однажды ранним летом, когда в саду уже отцветали вишни и белые лепестки играли в «метель». Нина сидела в эпицентре летней вьюги, в расстегнутом домашнем халате из-под которого выглядывало невесомое шелковое белье. Мысли лениво пробивались сквозь дремоту, и, пожалуй, что ей впервые за долгие годы было не-то что бы хорошо, а как-то уютно и спокойно. Лепестки цветов, гонимые ветром, дотрагивались до ее тела нежно и очень даже чувственно. Было приятно. Ее девственная до ласк кожа воспринимала это с истосковавшимся наслаждением, а в мыслях рождались фантазии, от которых теплые волны стали разбегаться от живота к приятно отяжелевшим конечностям. Соски на ее грудках набухли. (Ах, если бы вы только могли видеть их совершенную форму.) И руки впервые сами собой заскользили по ним, далее по круглым бедрам… (Какая бархатная кожа! Ммм!) … к животу. Там они на мгновение задержались, как бы раздумывая, куда дальше? А дальше, уже нестерпимое желание повлекло их через кудрявые волосики на лобке, которыми она не преминула немного поиграть, к ее девственной вульве. (Оооо!) Легкое прикосновение к горошине клитора, вызвало у Нины реакцию - выделения блаженства, по силе сопоставимой разве, что выбросу энергии при делении атома. Все цветы в саду в миг сбросили свои лепестки и белым хороводом закружились вокруг девушки. Произошло чудо, простое чудо!

Теперь на небольшом пятачке земли маленького городка: всегда лето! А в центре него - в шезлонге сидит необыкновенной красоты девушка, одна ее рука придерживает роскошные, огненные волосы, другая опущена в трусики, а вокруг метет вьюга из огромного количества белых лепестков. Поверьте мне - это очень красиво, страшно красиво! А – запах!!! Дурманящий, головокружительно сладкий и бесконечно нежный, напоминающий запах свежесваренного вишневого сиропа.

Проходили дни и месяцы, а для Нины ничего не менялась, она не возвращалась из мира эротических грез и затянувшегося наслаждения. Конечно же, совершались попытки перенести ее в дом и уложить в постель, отвести в больницу и вылечить. Но каждое следующее утро ее непременно находили в вишневом саду, в той же позе и с неизменным счастливым выражением лица. Пробовали стеречь, но ее охранники всегда были одурманены сладким запахом вишневого сиропа. После - их было не разбудить по несколько дней, а более податливые действию этого «наркотика» и сами не хотели расстаться, как они потом говорили с ощущением сладкого вишневого счастья.

В итоге: этот дом вместе с садом обнесли колючей проволокой, поставили по периметру солдат, назвав все это: «Секретным объектом № Н – 777».

Все. Что произошло дальше? Не знаю да и узнавать страшно.

Почему мне страшно? Потому что я совершенно не могу взять в толк, почему теперь для меня понятие «вечное счастье» ничем не лучше, чем «вечные муки»?