Андрей

Я встретил друга на краю дороги.

Мы вместе шли и вместе улыбались.

Бумаге только я доверю эти строки,

Чтоб люди нас вокруг не осуждали.

Что плохо в этом диком мире.

Что хорошо, кто твёрдо знает.

Любовь примчалась в кратком миге.

А завтра может, реквием сыграют.

Нам хорошо и большего не надо.

Двум каплям в бурных волнах мирозданья.

Ведь времени у нас уже так мало.

Тебе - моё последнее дыханье.

1985 г. н. э.

ЭТОТ РАССКАЗ ПОСВЯЩАЕТСЯ ПАМЯТИ МОЕГО ТРАГИЧЕСКИ ПОГИБШЕГО АРМЕЙСКОГО ДРУГА. ВСЕ СОБЫТИЯ ИМЕЮТ РЕАЛЬНУЮ ОСНОВУ. ИМЕНА И ФАМИЛИИ ИЗМЕНЕНЫ.

Так Любить было дано далеко не каждому. Это была неземная Любовь. Яркая и незабываемая. Полная чувства и жизни. Начиналась же она вполне по земному - стремительно, непредсказуемо, молниеносно. Как вспышка «сверхновой».

Было это где-то в 1985 году. Время шло интересное, необычное. Совдепия доживала свои последние «золотые» деньки. И как та старушка, которая знала что скоро пиз... ц, такие кренделя вытворяла ой-ёё-й! С витрин магазинов испарилось буквально всё. Даже мыло стало дефицитом. За пивом стояли километровые очереди. В стране вовсю процветала талонная система. Жить стало тяжело, невыносимо. Но нам молодым было весело и интересно. Появились видеосалоны. Я первый раз в жизни смог посмотреть «звёздные войны», сразу 2 части, да ещё на большом экране. Это было что-то! Из кинозала я вышел с большими «опупевшими» глазами. Эта кинокартина навсегда изменила моё отношение к Западу. После этого фильма я бы жизнь отдал за Соединённые Штаты Америки. Теперь я понимаю, почему Советские партийные бонзы, так долго запрещали его показ. Джорджу Лукасу надо было вручить орден конгресса США за «растление» Советской молодёжи. Нас «совков» долго учили, что капитализм гниёт и загнивает, а мы самые хорошие и «пушистые». А тут такая мина под устои Советского каМУДИЗМа. Сами догадываетесь, что я имею в виду.

Везде стали продавать хорошие американские сигареты. Правда, по диким ценам. Пачка «Мальборо» стоила 25р. На «балке» (барахолке) хорошие джинсы стоили минимум-200р, пустая видеокассета- 50р, аудио-25р. Бутылку водки из-под «полы» продавали за 25р, Кока-колы 10р - в магазине её просто не было. Средняя зарплата по Союзу составляла 150р. Для современных ребят объясню, «из-под полы» это когда заходишь в магазин, а там нет ни «фига»! Подходишь к продавцу, спрашиваешь-есть всё, но цены в 2-5 раз выше номинала.

Появилась туча кооперативов, которые усиленно делали вид что работают, а на самом деле просто "отмывали" деньги, прекачивая их из безликого государственного кармана в свой - личный. В одном таком «коопе» я и притулился. Мы строили в пригороде котельные, теплицы, гаражи и всякую другую гадость, которая должна была развалиться, чем быстрее - тем лучше. Чтобы потом быстро брать новые госзаказы и быстро строить новую гадость. В совдепии, так в основном последнее время и строили. Пожалуй, за исключением «военки» и то не всегда. Страна была на грани развала.

Хозяин нас сильно не напрягал. Платил хорошо. Свободного времени было много. После работы мы мылись в бане, ели, играли в карты, пили домашнее виноградное вино... Дни летели за днями. Было весело и прикольно. Бригада собралась в основном из молодых пацанов. Самым старшим из нас был бригадир Колян. Классный мужик. Спортивный торс, васильковые глаза и мягкий, добрый взгляд вызывали у меня глубокую симпатию к этому человеку. Он относился на работе к нам строго, но справедливо. Умел поставить на место чересчур оборзевшего. Всегда помогал слабому или не опытному. Его слово было закон. А кто хотел казаться сильно деловым или выпендривался, быстро покидал бригаду. Он не заискивал перед хозяином. Умел держать язык за зубами. Но был общительный и весёлый.

В субботу и воскресение все ребята разъезжались по домам в город. И я оставался один. Бродил по полям с пшеницей. Ходил на речку. Купался, загорал, ловил рыбу. В лесу собирал дикую малину и наблюдал за птицами. Время летело быстро, незаметно. А мне тогда этого и надо было. Я уже давно понимал, что не такой как все. И это разрывало мою юную душу на части! Сколько раз я задавал себе один и тот же вопрос - ПОЧЕМУ?! И не находил на него ответа. Я бежал сам от себя. Я пытался спрятаться, растворится в этом бескрайнем голубом небе. Впитать в себя великую целебную силу первозданной природы, чтобы они помогли мне. Ждал, что что-то изменится, что- то произойдёт, и я стану таким как все...

У меня не было друзей. Я сам отталкивал их, чтобы они не разгадали, кто я есть на самом деле. Я ужасно боялся разоблачения. Все вокруг говорили, что это гадко, стыдно и мерзко. Однажды я услышал как мужики, о жильце соседнего дома сказали - «пи-и-идор-р». Это было произнесено тягучим, брезгливым тоном. Так говорят, о какой то мерзости, гадине, которую надо медленно и мучительно раздавить; вредном насекомом, которое не имеет права жить на белом свете. Все перестали с ним здороваться. Его обходили десятой дорогой. Продавщицы в магазине вытирали хлоркой витрину, до которой он дотронулся. Глупые дети начали бить ему стёкла в квартире и мочиться на входные двери. Наконец к нему приехал ментовской воронок. Двое здоровых крепких верзил выволокли соседа в ржавых наручниках, избитого до неузнаваемости, без зубов, без одежды. Кинули как мешок с дерьмом в машину. А следом вывели молодого парня около 18- 20 лет. Он весь был в крови, в изодранной в клочья рубахе. Парень дико кричал - Алеша-А-А! Алеша-а-а-а! - и рвался в чёрный воронок с нечеловеческой силой. Один из ментов ударил его ребром ладони по шее, и он потерял сознание. Обмякшее тело, как мясную тушу закинули в фургон. Рявкнул мотор, и бобик растворились в чёрном смрадном дыме. Через месяц старухи на скамейке стали шушукаться, что сосед скончался в тюремной больнице, а парню дали срок 8 лет,3-за мужеложство и 5-за сопротивление органам правопорядка. Мне было тогда всего 11 лет. Но этот случай навсегда отпечатался в моём детском сознании.

Выходные дни летели быстро и незаметно. А с понедельника снова была работа, снова собирались ребята. Колян приезжал первым, в воскресение вечером, когда ещё никого не было. Мы долго сидели вместе за столом. Пили чай. Ели варенье и кексы, которые напекла Колина жена Мария. Долго разговаривали, «травили» анекдоты. Смеялись до упаду. Я нравился ему. Наверное, он чувствовал во мне душевный надрыв, и хотел помочь найти выход, раскрепостится, стать самим собою. Не знаю, как сложилось бы моя дальнейшая жизнь, если бы не Колян. Наверно я бы так и остался этаким маленьким, забитым кроликом с опущенными глазами, вечно боящимся разоблачения. Возможно, я даже женился бы на какой нибудь «клюшке». И ночью, в полной темноте, тупо насиловал её, как резиновую куклу из сексшопа, представляя что это кто-то другой. А на улице внимательно посмотрев на лево и на право, не следит ли кто за моим скользящим взглядом, украдкой рассматривал бы молодого паренька, весь напряжённый и пугливый, всегда готовый резко отвести взгляд, чтобы никто не понял моего интереса. Хорошо, что судьба распорядилась по другому и подарила мне встречу с Коляном.

Иногда Коля привозил домашнее вино, и мы долго сидели вдвоём тихими воскресными вечерами, и тянули удовольствие. Он рассказывал интересные истории из своей жизни, зная что я парень не из болтливых. Мы всё больше сближались с ним. От него исходила какая то непонятная тёплая сила, которая согревала и успокаивала мою юную, израненную душу. Он был уже не молод. Лучшие его годы остались далеко позади. Время сделало свою работу. Но мне дико до безумия хотелось его. Целовать эти губы, глаза, руки... Я еле сдерживал себя. Ночами на меня нападал дикий онанизм. Молодое тело истекало соками любви. Иногда я 3-4 раза подряд кончал. И всё время перед глазами было смутное видение - сексуальное, желанное, неопределённое. Я сам не ведал, чего хочу. Саша, сосед по койке наверняка знал, а если не знал, то догадывался о моих склонностях. Мы всегда хотим, что-то скрыть от окружающих, но правда рано или поздно выходит наружу. И труднее всего скрыть свои желания. Особенно когда эти желания такие сильные!

Саша презрительно и брезгливо относился ко мне, будучи в принципе не плохим парнем. «Народное» воспитание так «загадило» его молодые неопытные мозги, что в каждом человеке с нестандартной сексуальной ориентацией он видел только грязную, похотливую, растраханную задницу, и ничего более. Ему было не известно, что великие мыслители, учёные, композиторы, художники, государственные деятели, такие как - Аристотель, Леонардо да Винчи, Александр Македонский, Чайковский, не только любили мужчин, но ещё создавали прекрасную музыку, ваяли шедевры человеческой цивилизации, покоряли и приобщали к великой Греческой культуре целые страны и народы. И список таких людей, оставивших неизгладимый след в мировой истории ещё очень долго можно продолжать.

***

На дворе стоял тёплый, ласковый осенний вечер. Оранжевый закат подходил к концу, заливая своим мягким живительным светом всё вокруг. Где-то издалека доносился тихий звон колокольчика. Это местные мальчишки гнали на водопой коровье стадо. Пахло дымом костра и печёной картошкой. Беседка, в которой мы сидели на берегу ласковой спокойной реки, была густо заплетена побегами молодого зелёного винограда. Над нами свисали большие янтарные гроздья и светились в закате, как драгоценные камни. На столе стояла зелёная бутылка домашнего вина, два гранёных стакана, и лежала гора ароматных осенних яблок. Это был один из самых счастливых вечеров моей жизни. Я сидел напротив Коляна, и забыв обо всём на свете слушал его рассказ. Он поведал мне историю, которая произвела на меня, молодого неопытного пацана, неизгладимое впечатление, и окончательно убрала между мной и Коляном все преграды.

Коля служил в войсках Р. В. С. Н. . Это были, пожалуй, самые закрытые и засекреченные войска - ракетные войска стратегического назначения. Бункеры, шахты, локаторы густо покрывали всю страну с запада на восток. Особенно засекреченные части были затеряны в бескрайних просторах Сибирской тайги и Дальнего Востока. В одной из таких частей и «посчастливилось» служить Коляну. А может действительно, это было настоящее счастье. Ведь если бы он не попал туда служить, то не пережил бы ту великую светлую Любовь, которая согрела всю его жизнь.

Армейская жизнь в части, где он проходил службу, вращалась вокруг секретного объекта №7936. А короче, «бункера», о прямом назначении которого знала только Москва. Бункер был спрятан глубоко под землёй и явно рассчитан на прямое попадание атомной бомбы, настолько сильна была его защита и автономность. В этом свинцовом «гробу», похороненном на глубине нескольких километров в гранитной тектонической плите, постоянно дежурил взвод солдат. Они знали, что отопрут их только через 24 часа, даже если начнется мировая война. Здесь находился огромный запас еды и ремонтных материалов. Это был терминал военно-космической разведки, где всё было автоматизировано до предела. Странно, что с солдатами туда никогда не посылали офицера. Колян думает, что из-за радиации - возможно под бункером работал атомный реактор. Всё, что там происходило, являлось строжайшей государственной тайной. Два слова разрешалось произносить об этом объекте - Пост здал - и - Пост принял. И солдаты с сержантами пользовались этим на «полную катушку». Десятилетьями здесь проходил таинственный ритуал, о котором все знали, но ни кто не смел говорить. На это была своя причина. Любое оброненное слово, любого содержания об этом объекте тут же безжалостно пресекалось, как офицерами, так и сержантами, вплоть до применения грубой физической силы и даже карцера. Государственная тайна была превыше всего. Весь состав части от полковника до солдата, подписывал один и тот же документ, который сразу по секретному каналу связи передавали в столицу. В нём чёрным по белому, большими буквами было напечатано - «За разглашение любых сведений об объекте №7936 на территории СССР или на любой другой территории, любого содержания - ЛИКВИДАЦИЯ - на месте, без суда и следствия». А в низу, после графы фамилии и росписи было добавлено - «Особый приказ за №23476-ВВ от 03.07.1952. Генерал-полковник Г. М Маленков». И этот приказ иногда действительно приводили в исполнение.

***

Шла таёжная холодная осень. Небо налилось тяжёлыми свинцовыми облаками. И это было по-своему прекрасно. Лес стоял непроницаемой стеной. Лил ледяной осенний дождь. На плацу шла утренняя поверка. «Рядовой Бондаренко-Я. Рядовой Воропаев-Я. Рядовой Гренкин-Я. Рядовой... - Я»- охрипшим голосом выкрикивал молодой прапорщик, и ему вторили звонкие солдатские голоса.

Ураганный ветер безжалостно рвал и хлестал ребят, одетых в легкое осеннее ХБ. Сильные, выносливые солдаты стойко переносили сюрпризы погоды. Было видно, что их моральная и военная подготовка проходила на высшем уровне. Геометрически правильный ромб строя стоял не шелохнувшись. Четыре крепких сержанта впереди роты подчёркивали общее впечатление завершенности. Дождь переходил в неистовый ливень. Вода не успевала уходить в канавы. Плац стало затапливать. Прапорщик резко усилил скорость переклички. Его молодой охрипший голос начал срываться. Он пытался накрыть плащ - палаткой список роты, и не мог, из за сильного ураганного ветра. Одинокий старый полковник, как каменный идол стоял на постаменте. Это был командир части. Потоки воды бились об него, не переставая. Ветер пытался сорвать фуражку с головы полковника, но её как будто прибили. Лицо «Бати» застыло мёртвой маской. И только глаза, как два горящих каменных угля сверлили грозным взглядом солдат. Он был здесь Всем, и богом и дьяволом одновременно. Его власть была беспредельна в этом маленьком мирке, затерянном в необозримых просторах Сибири.

Сводный духовой оркестр заиграл гимн. Рота начала быстро проходить мимо постамента, чеканя каждый шаг, вся в брызгах и пене. Казалось, ребята шли не по плацу, а по громадному бурлящему морю, покрытому большими адскими пузырями. Это была фантастическая картина. Лица солдат выглядели серьёзно и сосредоточенно. Они с неподдельной любовью смотрели на «Батю» и отдавали ему в строю честь. Развод заканчивался. И тут, вдруг, с громким лязгом открылись ворота КПП, и 8 вымокших до нитки, зябко жмущихся в кучу ребят, нестройным строем протопали на плац. Прибыло пополнение. Лица солдат заискрились улыбками. В этом изолированном мирке каждый новый человек вызывал неподдельный интерес. Ведь новый призыв - это новые знакомства, новые отношения, новая дружба, а может быть и новая любовь.

Шёл вторник - банный день. И всю роту с развода сразу повели мыться. В таком климате без хорошей парилки солдату нельзя. Баня находилась здесь же, в части. Строили баню всем скопом от солдата до полковника. Это была деревянная изба, сложенная из огромных стволов лиственницы, украшенная в лучших русских традициях. Затейливая, замысловатая резьба кружевами опоясывала окна и двери теремка. Он был похож на богатую древнерусскую купеческую усадьбу. Двойная резная лестница поднималась на второй этаж, там был вход. Чувствовалось, что в баню вложили душу, каждая мелочь была сделана здесь с большой любовью и старанием.

В помещение заходили небольшими группами по 10-12 человек. Остальные ожидали внизу, на первом этаже, разбившись на небольшие группы. Пацаны весело проводили драгоценное свободное время, рассказывая «прикольные» истории из солдатской жизни и анекдоты. Смех и гомерический хохот доносились с первого этажа. Это Мишка, маленький смешной солдатик, рассказал парочку очередных «солёных» армейских анекдотов, как всегда на женскую тему, и вся рота надрывно «рвала пупки». У Миши был талант, ему надо было выступать на эстраде.

Первыми повели мыться пополнение. Это была привилегия. Баню только, только натопили. И она была горячая и чистая, как девственница в первую брачную ночь. С пополнением зашли 4 сержанта, занесли новое солдатское бельё и закрыли двери. На улице не переставая лил ливень, и бушевала осенняя жестокая буря, а в бане было уютно и тепло. В прихожей лежали домашние домотканые русские коврики, маленькие окошки были прикрыты льняными белыми занавесками. На простых нетёсаных бревенчатых стенах висели берёзовые веники, а на лавке стояли самодельные деревянные ушата. От всего здесь веяло домашним духом. Молодых ребят заставили снять «гражданку» и сбросить все в большую кучу - все равно больше не нужна. Каждому выдали по куску хозяйственного мыла и по большому берёзовому венику. Сержанты тоже разделись и оказались такими же юношами, только постарше и покрепче. У некоторых красовались наколки, тогда в армии это было очень модно и престижно. Сержанты взяли берёзовые веники, и пошли парить салаг. Колян ещё на плацу «положил» глаз на спортивного, не высокого паренька из Москвы. Ему нравились его детские волнистые волосы и нежная девственная чистота. Он вплотную приблизился к салаге, и громко спросил - «Как тебя зовут солдат? ». «Серёжа»- последовал тихий невнятный ответ. Пацан явно смутился. «Пошли Серёга в парилку. Выбьем из тебя гражданскую грязь» - рассмеялся Колян, и дружески похлопал юнца по плечу. Серёжа стыдливо опустил голову и медленной плавной походкой направился в парилку.

У Коляна захватило дух - столько грации и непосредственности было в движениях этого скромного тихого паренька. Он напоминал греческую античную статую, сошедшую с Олимпийского пантеона и закинутую сюда, в дальневосточную тайгу невиданной силой. Абсолютно пропорциональное, классическое телосложение подчёркивалось слегка удлиненной шеей. Светлые юношеские волосы оттеняли перламутровым блеском вспотевшие бёдра и спину. Слегка южные тёмные брови, прямой аттический нос и чувственные живые глаза были просто непередаваемы. В Серёже собралось всё то, за что славянских парней в мире считают одними из самых красивых и сексуальных. Непостижимый сплав кровей древней Белой Руси и Монголо-Тибетской Золотой орды слились в этом пареньке как никогда неповторимо-прекрасно . Сергей медленно шёл, слегка расставив ноги, чтобы не упасть на скользком деревянном полу. И Колян невольно, во всех подробностях смог рассмотреть его красивые правильные ягодицы, переходящие в гладкую, почти без волосяного покрова упругую смуглую попку. У Коляна неистово заколотилось сердце и сорвало дыхание. Ему безумно захотелось объять этот желанный "персик", покрыть поцелуями, ласкать, ласкать и ещё раз ласкать не перестовая своими большими сильными тёплыми руками... Его писюн моментально встал. Он быстро прикрылся веником и громко крикнул на невинного пацана - «Быстрее шевели маслами салага, а то мы так до вечера не попаримся! ». И тут же мысленно обругал себя дураком. Серёга ещё больше расставил ноги, чтобы сохранить равновесие, и ускорил шаг. Прошлый раз с Колей случилось то же самое, и его друзья, сержанты Сашка, Алешка и Иван, долго подтрунивали и посмеивались над ним. На этот раз он отчётливо увидел девсвенно розовеющий анус и пару нежных упругих яичек, едва прикрытых пушком темнеющих юношеских волос. Его член оканчательно взбунтовался. А член у Коляна был то - что надо. Сержант сильно придавил тазиком дерзкий непослушный писюн. Но это мало помогало. Со стороны это была довольно комичная сцена. Он быстро пропустил Серёгу вперед, захлопнул за собой двери и с шумом бросил большой берёзовый веник на лежанку парилки. «Ух! »- вырвался вздох облегчения у сержанта. Парилка была пуста и туманна. «Ну что салага, видишь до чего довёл командира? »- улыбаясь, примирительным тоном, добавил Колян - «Раздвигай ноги. Ложись. Парить буду! ». Серёжа потупил смущённый взгляд, и начал неуверенно ложится, с удивлением уставившись на писюн сержанта. «Не дрейф пацан! Я тебя сегодня только попарю. До присяги нельзя». Чего "нельзя" и почему Серёга так тогда и не понял. Молодой призывник не придал значения этим двусмысленным словам -а зря.

Колян парил салагу нежно и заботливо. А тот тонким юношеским голосом постанывал от боли и наслаждения, и каждый мускул его тела напрягался от сладкой муки. Сержанту был глубоко симпатичен этот городской паренек. Невинный блеск его топазовых глаз доставлял Коляну необъяснимое наслаждение. По его телу разливалось сильнейшее либидо. Он «тащился» от Серёги, и сам ещё не понимал почему. Это были первые предвестники той большой, великой Любви, которая навсегда соединит их, и оставит неизгладимый след в жизни Коляна.

Дни шли за днями. Призывники жили в отдельной маленькой казарме, учили устав, проходили строевую подготовку. До принятия присяги ни кто не смел трогать молодой московский призыв, да никто и не пытался. Серега стал замечать, что в части между солдатами были не просто хорошие дружеские отношения, а что-то большее. Они являлись единой дружной семьёй, спаянной одной жизнью и судьбою как монолит. Наверное, сюда специально подбирали самых лучших офицеров. Это были образованные, глубоко преданные своему делу люди. Ни кто из них не орал матом на солдат, не пытался унизить или подавить. Для всех существовал только один непререкаемый закон - устав. Он был особый, как потом поняли ребята. В нём не находилось пустых и бессмысленных идеологических догм. Все было предельно ясно и просто. Возможно, его специально разработали именно для таких особо закрытых засекреченных частей, которые должны в случае ядерного конфликта стать само - достаточными ячейками не зависящими, на неопределённо долгое время, от внешнего мира. Поэтому при обучении с особым упорством в солдатах развивали чувство единого начала, самопожертвования, настоящей дружбы. Главный принцип воспитания, который им прививали с первых дней пребывания в части, гласил - «сам погибай, а товарища выручай». И это было абсолютно правильно. Возможно, даже жестокий и садистский ритуал в бункере был разработан, где-то в недрах какого нибуть закрытого НИИ, работающего в сфере теории коллектива. И искусственно внедрён много лет назад. Не зря в древней Греции самые цветущие и мощные города-государства имели в составе своих вооружённых сил отдельные элитные подразделения, в которые брали только юношей с не стандартной сексуальной ориентацией. Их статус был очень высок. Эти части использовали только в случаях крайней необходимости, направляя во время военных действий в самые критические места. Они никогда не сдавались, не бежали и не молили о пощаде. Чем больше из них погибало, тем ожесточеннее воевали другие. Они были навсегда соединены общей жизнью и общей смертью. У них была одна, не меркнущая, вечная как сама жизнь звезда - Любовь. Святая Любовь к Родине, которая поняла их и так высоко вознесла, и человеческая преданная Любовь к рядом сражающемуся другу, солдату, любимому. Поэты Эллады слагали о них легенды и песни. В их честь строили храмы. Их Любовь считалась в Греческом обществе наравне с лесбийской, выше любви между женщиной и мужчиной, чище и трагичнее. Ведь в мифологии древней Греции даже боги иногда имели нестандартные половые связи.

***

На гражданке Серёгу пугали дедовщиной. А тут её не было. Старшие призывники помогали молодым. В роте царил покой и порядок. Ни кто, ни на ком не смел паразитировать. Начальниками были только сержанты и командиры. А если кто-то зарывался, его тут же ставили на место магической фразой - «Хочешь ещё одну прописку пройти? Будешь выделываться, следующий раз на пост в «банк» вместо салаги пойдешь. С теми на кого ты «наезжал». Что бы служба мёдом не казалась! ». После этих слов даже самый «крутой» сразу опускал глаза. Что это за таинственный «банк» для Сергея было загадкой. И для остальных призывников тоже.

Наконец пришёл день присяги. Солнце весело играло осенними золотыми листьями. Огромное синее небо раскинуло свои голубые объятья. Воздух был кристально чист и свеж. Вымытый плац идеально блестел. На плац вынесли большой белый бюст вождя и стол, застеленный кроваво-красным бархатом. Молодых призывников построили. Будущие солдаты были одеты в новую чистую, «с иголочки» форму. Каждый в руках держал по автомату Калашникова, с примкнутым штык-ножом, начищенным до идеально-зеркального блеска.

Под торжественный гимн внесли священное знамя части. Полковник и три офицера при полном параде стали на вытяжку перед призывниками. Один за другим, чётким строевым шагом будущие солдаты подходили, брали планшет с текстом присяги и торжественно произносили её. «Клянусь...! Клянусь…! Клянусь!- разносились по всему плацу звонкие молодые голоса. После этого юноша приклонял колено и целовал священное красное знамя. Когда все прошли, командир части произнёс краткую, но пламенную речь. Голос у полковника был громкий и внятный. Каждое слово сказанное «Батей» навсегда въедалось в душу, столько в них было силы и чувства - «Солдаты! Сегодня у вас великий день! Вы приняли присягу на верность нашей Великой Родине! Мы с вами стоим на передовом посту защиты Отечества! Это трудная и почётная миссия! Будьте достойными защитниками нашего великого могучего Государства! Не щадя своей жизни всегда защищайте его, как защищали ваши отцы и деды! Поздравляю вас солдаты! Ура! » Вся часть троекратным эхом прогремела - Ура-а-а! Ура-а-а! Ура-а-а! В грозных глазах полковника сверкнули на солнце две молнии. Так показалось всем, кто стоял на плацу. А может быть, это были, всего две задавленные старческие слезы…

Присяга прошла торжественно и быстро. Вся рота, громко чеканя шаг, ровным строем направилась в столовую. Ребят ждал праздничный обед. Повар Никита, крепкий высокий юноша, с пропорциями Геракла, постарался на славу. Девять больших домашних тортов источали вкусный ванильный аромат. Весь в белом, в высоком накрахмаленном белом поварском колпаке, Никита торжественно внёс первый торт и поставил его на стол перед молодыми солдатами.

-Ешьте до упаду пацаны, сам таким был. Знаю, какой у вас сейчас классный аппетит. - улыбался Никита. Серёге положили большой кусок торта, и он с первобытной жадностью стал его поглощать. Ему казалось, что он ничего в жизни более вкусного не ел. Домашний торт был просто восхитителен, тем более что салаги уже два месяца не видели дома. А в армии каждый первый месяц, всё ровно, что год. Остальные солдаты вспоминая самих себя, с улыбкой смотрели на молодой призыв, слегка подтрунивая и подшучивая над ними. И действительно, это было очень забавное зрелище. Пашка, юный кучерявый призывник, южанин, замазал всё лицо, как свинушка. Белый крем, особенно комично выглядел на его смуглом лице. Большие невинные детские глаза с удивлением рассматривали смеющихся вокруг солдат. Почему это они так потешаются над ним? Рот Паши продолжал усиленную работу над тортом. Серёга достал из кармана маленькое зеркальце и показал его Паше. Он взглянул на себя и тоже залился смехом. Повар Никита уже нёс несколько вафельных полотенец, чтобы пацаны могли вытереть свои запачканные лица и руки. Праздничный обед подходил к концу.

Молодых солдат построили и повели в казарму. На гражданке их пугали, что салаги выполняют самые грязные работы. Становятся «мусорными баками» на пол года. Чистят унитазы зубными щетками, заправляют за всех койки, подшивают за старослужащих белые подворотнички. За общим столом их объедают, забирают хлеб, масло, сахар, поэтому им придётся голодать, пока не придет новый призыв. По ночам их будут будить пинками, избивать, издеваться. А самые слабые и беззащитные будут «опущены». Москвичей же вообще ждёт тяжёлая жизнь, так как их нигде не любят.

На самом деле всё оказалось совсем по-другому. Рота была не большая, но дружная. Встретили их приветливо и радостно, как родных. Ребята просто обалдели от такого внимания. Сержанты настойчиво и терпеливо показывали, как и что надо делать. За столом с молодыми делились пайками. На физ. подготовке их поддерживали и подбадривали. Ни кто не принуждал их выполнять чужую работу. Многие из них впервые почувствовали, что такое настоящее тёплое человеческое отношение. Они быстро нашли себе настоящих друзей. И только с одним Адольфом никто не нашёл общего языка.

Адольф смотрел на всех свысока, как на более низших существ. Это имя дал ему приёмный отец, мерзкий «отмороженный» тип, помешанный на всякой фашистской чепухе. Он уделял физическому развитию парня огромное значение, при этом мозги молодого солдата были загажены до предела. Адольф был красивым стройным славянином, с типично фашистскими замашками. На затылке у него отвратительным чёрным пауком «красовалась» выколотая свастика. Он ненавидел все цвета радуги, или четыре пятых земного шара. Он ненавидел всех - чёрных, красных, жёлтых, голубых, зелёных. Его любимым цветом был только один - белый. Белый шизонутый цвет «арийской» вымирающей расы. Он часами наизусть мог рассказывать «Майн кампф». Его приёмный папаша давно уже рассказывал свои бредни о «белой» расе белым медведям, где-то за полярным кругом. Этого ублюдка «посадили», лишив родительских прав, ещё несколько лет назад. Но адский яд, который он с детства вливал в душу невинного ребёнка, продолжал отравлять всё вокруг. Адольф был высокомерен, чванлив и груб со всеми кто не подходил под его «долбанный» стандарт арийской чистоты. Особо он возненавидел Пашу – худого, слабого паренька со спокойным доверчивым характером. Паша имел явно семитские корни, и хотя в паспорте в графе национальность у него стояла запись - «Русский» - он сам как-то рассказал о своём происхождении. Его мама - студентка из Ливана, арабской национальности, которая приехала в Москву учится в медицинском университете. Папа - известный врач, москвич. Он был из дружной еврейской семьи. От их счастливого брака родилось четверо красивых здоровых детей - Сара, Ясир, Пасах и Садам. Пасах - это и был Пашка, его назвали так в честь еврейской пасхи, потому что этот праздник был днём его рождения. В детстве он чем-то переболел, поэтому отставал в физическом развитии от остальных ребят. Адольф этим пользовался и с садистским удовольствием издевался над Пашой. Для него это был не человек, а просто кусок мяса. Паша стойко переносил издевательства и горько плакал от обиды ночами в подушку. Он не мог понять, за что его так ненавидит Адольф. Постоянные пенки, пощечины и тумаки можно было ещё как-то терпеть до поры до времени. Но как стерпеть слова, которые соляной кислотой въедались в чистое Пашкино сердце - «Жидовская недобитая падаль. Мало душили вас в газовых камерах, мало! ». Адольф входил во вкус от своей безнаказанности. С каждым днём он всё больше издевался над бедным пареньком, но делал это скрытно, из-под «тишка», помня судьбу своего дебильного приёмного папаши. В учебке ребята не раз вставали на защиту Паши, но Адольф имел спец. подготовку. Он хорошо знал приёмы военного самбо и джиу-джитсу. Но он не знал куда попал. Здесь «обламывали» и не таких.

Шла глубокая чёрная ночь. Вся рота спала как убитая. На табуретках по проходу лежало аккуратно сложенное солдатское обмундирование. Дежурное освещение тусклым синим огнём, еле-еле освещало юные солдатские лица. За окном тихо падал осенний мокрый снег. Воздух в казарме был свеж и чист. Одинокий дневальный сидел за столом и писал домой письмо. Еле слышно чирикал маленький карманный приемник. Тихо скрипнула входная дверь, и на пороге появился сержант Иван. Дневальный вскочил из за стола как ошпаренный, и лихо отдал честь.

- Вольно – прошептал сержант. В руках Иван нёс тарелку, на которой лежало два больших ломтя белого хлеба, несколько кусков сахара и две пайки сливочного масла.

-Серега, доставай из каптёрки чай и стаканы, сейчас хавать будем. А я пока принесу воды - спокойным и ровным голосом приказал Иван.

- Да, и кипятильник возьми, там, на полке, внизу. И, больше не отдавай мне честь ночью, пацанов разбудишь - добавил сержант. Серега встал из-за стола, сладко потянулся, и не спеша пошёл в каптерку. Она была на другом конце помещения, поэтому пришлось проходить через всю казарму. Осторожно пробираясь между двухъярусных коек с безмятежно спящими солдатами он, вдруг, услышал тихий придавленный плач. Постояв несколько секунд, что бы привыкли к темноте глаза, Серёга внимательно всматривался и вслушивался, откуда идёт звук. Наконец он понял кто это. Пашка, судорожно зажав подушку в обеих руках, выл, как побитая собачонка. Его чёрные кучерявые волосы слиплись от холодного пота, а смуглая спина прерывисто поднималась и опускалась в такт рыданию.

- У, гадина. Сколько можно пацана мучить! Пускай потом отлупит. Все равно пойду «залажу» - злобно подумал Серёга и пошёл звать сержанта. Иван тихо пробрался через табуретки, осторожно оторвал заплаканного Пашу от мокрой подушки и прошептал

- Хватит реветь. Ты мужик или баба. Пошли, поговорить надо -. Пристыженный Пашка понуро побрёл в сержантскую каптерку, вытирая по дороге с лица слезы. Иван отдал ему свою ночную пайку, и пока салага жадно её «точил» внимательно рассматривал это несчастное создание. На все вопросы сержанта Пашка молчал, как рыба, но Иван и так знал в чём дело.

Сержант не однократно предупреждал Адольфа по-хорошему, в надежде на то, что он поумнеет, и время само собой все расставит на свои места. Наконец, этой ночью он окончательно понял, что по хорошему ничего не получится и пора научить уму разуму зарвавшегося подонка, глядишь, и человек ещё получится. Утром он построил своё отделение, в котором служили Адольф с Пашкой. Подозвал обоих и приказал - «Пашка, больше не слушай этого урода! ». Следом вызвал из строя крепкого, сильного солдата - «Антон будешь за ним присматривать. Утром вместо бега - штанга, вечером - турник. О дополнительной пайке я договорюсь. Три месяца тебе даю, чтобы у салаги наросло мясо. Пашкину прописку откладываю». Он вплотную приблизился к ехидно ухмыляющемуся Адольфу и громко, чётко, чтобы все слышали, отчеканил - «А ты, фашистский выродок, пойдёшь второй раз на прописку вместо Пашки. Я из тебя с-сучёнок ещё человека сделаю». Адольф нагло, уверенно улыбнулся в ответ и рявкнул - «Та пошёл ты на ***, жидовская морда. Я таких, как ты, на гражданке **** и ебать буду». Ни один мускул не дрогнул на лице Ивана. - «Три прописки подряд! Пойдёшь сегодня. Утренним рейсом»- медленно, но громко, чтобы слышали все, отрезал сержант. Повернулся к толпе внимательно следящих за происходящим солдат и добавил - «Желающие записывайтесь. Верзила крепкий. На всех хватит. И не забудьте повара Никиту. Нашу местную «Звезду» кордебалета! » - Все начали дружно ржать, как лошади. Адольф непонимающе захлопал глазами. От чего солдаты закатились смехом ещё больше. Наряд был через час.

«Молодым» говорили, что впереди их ждёт «прописка». И что "прописывали" тут всех. Но ребятам было хорошо в таком классном коллективе. Они думали что прописка- это просто какая то невинная традиция, ведь к ним так хорошо отнеслись. Но салаги сильно ошиблись. За всё надо платить.

Один за другим приходили, едва стоя на ногах, с наряда пацаны. А некоторых просто приносили. Все молчали. На вопросы никто не хотел отвечать. Первым прошёл 2 прописки подряд Адольф. Третью перенесли, иначе бы он не выдержал. Всю спесь с него как рукой сбило. Он тихо лежал и стонал – «Паша, Паш подойди». Пашка испуганно подошёл, ожидая от Адольфа, какой ни будь гадости. Вместо этого Адольф расплакался как ребёнок и попросил у Пашки прощения. Целую ночь Паша не отходил от кровати Адольфа, постоянно мочил полотенце и клал на его горячий лоб. Бегал в санчасть за аспирином и анальгином. Приносил из столовки паёк и кормил Адольфа супом из ложки, как маленького ребенка. В этот момент измученные глаза солдата наливались слезами. У Паши был мягкий незлопамятный характер. Видно было, что его родители были прекрасные люди, и вложили в парня море человеческого добра и тепла. Его сострадание к Адольфу было искренним и не поддельным. Он сидел возле него часами и рассказывал с детской откровенностью и непосредственностью обо всём на свете, пытаясь разговорить и отвлечь солдата от тяжёлых мыслей. У этого худого, слабого пацана было огромное благородное Сердце. Те дни для Адольфа были днями второго рождения. Весь яд, который в него вливали по капле годами, сгорал в огне великого стыда. Стыда не столько оттого, что его так «прописали», а от того, как к нему относился Паша. Через несколько дней солдат оправился. Это оказался не глупый, обаятельный парень с широкой и приятной улыбкой. Сержант Иван начал готовить из него приемника, он весной уходил в запас на «гражданку». А Адольф и Паша стали настоящими друзьями.

***

Вот пришла и Серёгина очередь принимать прописку. Его и ещё 12 солдат, в сопровождении сержанта, после утреннего развода посадили в машину и повезли в тайгу. Машина зигзагами петляла по узкой дороге. Огромные вековые сосны и лиственницы плотной стеной смыкались над головой, заслоняя солнце. Ехали часа два. Окна машины были из чёрного пуленепробиваемого, матового стекла. Вышли. Офицер сопровождения внимательно посмотрел на часы и сказал - «Американский спутник будет в нашем квадрате через 30 минут. Поторопитесь ребята». Серега побежал вместе со всеми. На опушке леса стояла маленькая неприметная лесопилка. Казалось, что рабочие ушли отсюда только вчера. Свежее бревно было аккуратно заправлено в пилораму. Везде лежали кучи пахучих сосновых опилок. Под навесом, рядом с пилорамой стояла обычная старая, облупленная трансформаторная электрическая будка. Чувствовалось, что за эти годы тут побывала не одна тысяча ребят. Вслед за офицером и сержантом солдаты осторожно протиснулись между рубильниками. По проводам низко гудел высоковольтный электрический ток. Впереди показался отдельно стоящий, неприглядный большой электрический шкаф. Офицер просунул в него сверху руку, и долго набирал код на невидимой панели. Наконец двери шкафа бесшумно отъехали. Темная, ледяная кабина лифта, казалась ненасытной «чёрной дырой» готовой проглотить на вечно каждого, кто попадётся в её ужасные объятья. Все кроме офицера зашли туда. У Серёги бешено заколотилось сердце. Металлический электронный голос проскрипел - «Пуск через 20 -19-18....1. Внимание. Пуск! ». Лифт начал падать вниз с невероятной скоростью. Серёгу стало мутить. За решёткой лифта проносились огромные гранитные глыбы выработанной шахты. Глубиномер быстро отсчитывал 300-700-1200-2476. Кто-то из солдат съязвил - «Не пуск, а попуск». Все засмеялись. Только Серёга молчал как истукан, ничего не понимая. А лифт уходил в гранитную бездну всё ниже и ниже... Пацаны чего-то напряженно ждали, переглядывались и улыбались. Лифт начал тормозить. Что-то холодное коснулось ноги Сергея в тесной клетке лифта, укусило как муха, и от укола транквилизатора он провалился в глубокий сон.

В бункере пацаны связали крепкими солдатскими ремнями молоденького паренька из Москвы. Раздели до гола. Привязали за руки и ноги к дисплею, который со спутника - шпиона показывал все текущие авиарейсы на Аляске. И насиловали по очереди все 24 часа. Когда Серёжа, через 4 часа истязаний начал умолять прекратить эту пытку, один из солдат съязвил - «Бедненький. Что, очко натёрло? Болит? Прилетели к нам грачи – педерасты Москвичи. Соси давай! » «Очко» нестерпимо жгло и бедный Серёжа, чтобы избавиться от этой невыносимой муки начал всем по очереди делать минет. Задница горела огнем. Ему засунули в анус кусочек льда из холодильника, и стало легче. Взвод 12 человек, изголодавшихся молодых ребят со всего Советского Союза трахал несчастного Серёжу из Москвы на радарной стойке, которая следила за «ненавистными» США. Вот это была настоящая «Дружба Народов». Просто сплошной «интернациОНАЛ». За час до открытия бункера Серёжу привели в чувство под холодной водой, одели. Чем-то из аптечки укололи, и сержант Колян громко отчеканил - «Все вы пацаны через это прошли. И я тоже. Кто случайно расколется - сам себе засунет яйца в электрический шкаф. А там 6000 вольт. Всё. Пошли. Сейчас нас достанут из этой могилы». Начальство в Москве наверняка знало, что происходит время от времени в бункере. Но объект то секретный. Везде не проходимые леса и болота. В увольнение разве что с медведицами таёжными трахаться ходить. Так пусть уж лучше солдатики трахают друг друга. Обратно же психическая разрядка. А то поедет у кого - нибуть крыша, и нажмёт солдатик кнопку, ту которую не надо нажимать. И начнётся 3-я мировая война. Да и зачем портить разоблачениями такую спокойную картину. Так, наверное, думало, а где-то на постсоветском пространстве и думает военное командование.

Серёжа сам не свой ходил целую неделю. В первый же день Коля подошел к нему, обнял сочувствующе за плечи и прошептал

- Серега, ты слышь, не обижайся. Это здесь заведено так ещё до меня. И я там был. Ты хоть не выпендривался. А меня «деды» из Красноярска 4 раза из молодых так переводили. «Понравился» я им - и тихо добавил - Пошли ко мне в каптерку. Не боись, всё будет класс, посидим чайку хлебнём. Моя «тёлка» мне шоколадных конфет прислала -

И началась между Коляном и Серёгой настоящая дружба, которая постепенно переросла в настоящую Любовь. Со временем все стали замечать их особые отношения. Получит Колян с дома посылку - Серёге всё самое вкусное отдаст. У самого слюни текут, а всё равно отдаст. Появятся у Коляна деньги, быстрей с Серёгой бегут в солдатское кафе. Поднимет кто-то хвост на Серёгу, тут как тут появляется Колян, два удара в «бочину» и все проблемы решены. Более всего Коляна выдавали глаза, это «зеркало души» человека. В них было столько нежности и мягкого доброго взгляда, когда он смотрел на Сережу. Все вокруг понимали, что твориться на душе у сержанта. Хотя Колян и «хотел» Серёгу больше всего на свете, но был старше, опытнее и события не торопил. Давал пацану прийти в себя, обжиться, расправить крылья. Но его желание было таким не сдержанным и страстным, Он так хорошо помнил все подробности «прописки» в бункере.

Серёгу раздели, привязали к дисплейной стойке и привели в сознание. Первым подошел Колян. Он не должен показать себя перед подчиненными слюнтяем. Он сержант и должен быть начальником. Ему было очень жаль этого плачущего от стыда мальчика. Он решил, что сделает всё, чтобы Серёга почувствовал кайф хотя бы в начале этого жестокого ритуала.

Колян медленно снял с себя солдатские штаны, аккуратно сложил их тройной складкой так, как учат складывать ХБ только в армии. Не торопясь, снял трусы. Все солдаты сразу притихли и замолчали. Настала мёртвая тишина, только тихо шелестел вентилятор в приборной панели. Да, природа наградила Коляна всем, чем надо, и даже более того. Крепкие красивые ноги, как у греческого атлета. Прекрасно слажённое, пропорциональное тело. Светлая, слегка смуглая кожа. Мощное, красивое орудие. Фаллос стоял почти вертикально. Такая эрекция бывает только при крайнем возбуждении. Член был красивый, с ярко выраженными венами; полураскрытый, блестящий от выделений. Напряжённая мошонка скрывала пару приличных яичек. Сержант был аккуратно подбрит. От пупка вниз шла полоска растительности, которая ещё больше подчёркивала его мужское «достоинство». Васильковые глаза шаловливо блестели.

Колян попросил - Артур, дай, пожалуйста, мазь для рук, тебе высылали. Я знаю, ты её носишь на прописки всегда. А то жаль пацана. Смотри, какое нежное, розовое очко. Порву, придётся в лазарет ложить. Обратно доктору врать, что у салаги был дикий запор, просраться 2 недели не мог - Все заржали, как кони. Только Серёга стал, в который раз ныть и просить

- Ну пацаны, отпустите, отпустите ну пожалуста-а-а-а -.

– Цыц! - приструнил его Колян - Не бойся Серый. Один раз не педераст -

Он подошел к нему вплотную, нежно обнял сзади, и тихо шепнул на ухо

- Потерпи, расслабься. Когда сопротивляешься, больнее. Я знаю. - Хорошо смазал мазью попку и анус. Шутя, похлопал по заднице салагу, и стал осторожно вводить член. Сначала наполовину, медленными плавными толчками, потом всё быстрее и глубже, глубже и быстрее. Серега застонал и сквозь сжатые зубы выматерился - ССуки, ****и, всех вас выебу-у-у-у-а-а!- Коляна это завело. Он вошёл во вкус и начал трахать салагу по полной программе. Было видно, что он в этом большой специалист. Его член теперь стремительно вырывался из ануса, чтобы в следующий миг вонзится в Серёгину задницу, по самые яйца. Серега начал кричать от боли. Колян увеличил темп до максимума. Его яйца с шумом стали хлопать по ягодицам пацана. Крик перешёл в нечленораздельный вопль. Глаза Серёги были полны слёз и муки, он закусил нижнюю губу и то орал, то мычал как корова. Колян с первобытным напором трахал салагу, загоняя свой член в его задницу по самый корень. Розовый анус Сергея стал слегка выворачиваться наружу, блестя в свете неоновых светильников влажным эластичным кольцом. Так продолжалось минут пять. Темп достиг своего высшего предела, член врывался в живую плоть с такой силой, быстротой и напором, что его почти не было видно. Наконец Колян начал кончать, застонал и заскрежетал зубами. На его лице появилось выражение непередаваемого кайфа. И тут он взорвался диким первобытным животным криком, который пронесся по всему огромному бункеру, эхом отдаваясь в его далеких закоулках и коридорах. Мускулы Коляна волнами заиграли по всему телу. Живот покрылся кубиками мышц, которые то появлялись, то исчезали, а голова была высоко поднята к верху в победном кличе. Он сделал десяток особо глубоких рывков и стал замедлять темп. Крик перешёл в стон. Серега затих. Все молчали. Вокруг стояла тишина. Гнетущая тишина. Такая тишина бывает только в бункере. Ребята замерли и смотрели, как их сержант открывает новые горизонты ещё для одного пацана. Каждый из них пережил эти мгновения.

Колян кончил, но не вынимал, а продолжал делать медленные плавные движения. По ягодицам Сергея из ануса начала стекать сперма. Он растянулся на приборной стойке, глаза были закрыты, а полуоткрытый рот стал наполняться наслаждением. Кто-то из солдат прокаркал - Тащится пидор! - Ему ответили - Ты тоже тащился. Помнишь?-

Колян начал "кидать" вторую палку. Не вынимая после первой и без передышки. На этот раз его движения были спокойные и глубокие. Он решил завести пацана. Этот паренёк с каждой секундой нравился ему всё больше и больше. Серёга начал кайфовать. Его член набух. Колян медленно вставлял свой фаллос в задницу пацана, руками массируя плотный Серёгин писюн. Темп снова увеличился. На этот раз Серый стонал уже не от боли, а от кайфа. Его рот широко открылся, он глубоко и надсадно дышал, а на приборную панель от невыносимого наслаждения из открытого рта капала слюна. Колян стал медленно, но неумолимо наращивать темп. Наконец темп стал бешенный. Серёга дико дёргаться в экстазе. Его голова моталась в разные стороны. Он, не переставая стонал, и начал непроизвольно «подмахивать», сам наезжая всей попкой на член сержанта. Это завело Коляна на полную катушку. У него промелькнула мысль – «Однако, шустрый парень! ». Кайфуя ещё больше оттого, что пацан первый раз в жизни испытывает такой кайф, он трахал его попку ещё сильнее. Серёге отвязали руки, и он тут же стал дико "наяривать" свой «малыш». Чувствуя, что они присутствуют не просто на «попуске», а на чём-то большем, ребята завелись и облепили Коляна и Серёгу плотной толпой. Картина была неописуема. Десять пар «опупевших» глаз впились остекленевшим взглядом в сержанта и салагу. Казалось, каждый из них желает в этот момент быть ими. Хоть на миг прочувствовать то, что чувствуют они сейчас. Вдруг Сёрый принялся громко кричать, кричать, весь напрягся, застыл на миг как скала и начал неистово "кончать". Все просто обалдели, и отбежали в стороны. Никто не ожидал от этого паренька такой прыти. Сперма бурными потоками начала брызгать на дисплей с Аляской. От невероятного наслаждения тело Сергея свела мощнейшая судорога. В этот момент Колян резко вытащил свой фаллос и тоже начал обильно "кончать" прямо на судорожно сжимающийся Серёгин анус. Сперма стекала по животу и ягодицам дёргающегося пацана, смешиваясь с его собственной спермой. Все были просто в шоке.

Такое не всегда увидишь, а может и никогда. Даже до самых тупоголовых дошло, что они присутствовали не только при очередной «прописке». Это был шедевр. Колян и Сергей слились вместе, как две волны в бушующем прибое. Казалось, они были созданы друг для друга. Представление закончилось. «Занавес опустился». Пацаны угрюмо и задумчиво отошли в сторону. Некоторым перехотелось "трахаться", такое сильное впечатление оказало на них увиденное. Колян, обессиленный до предела, в изнеможении упал на Серёгу. Оба были высосаны страстью до дна. Последние силы покинули обоих. Они лежали голыми на холодном дисплее, как два выкинутые прибоем жизни дельфина. А где-то в такой далёкой и такой загадочной Америке два «Боинга» шли на посадку, отсвечиваясь большими голубыми птицами на огромном табло бункера!

Коля незаметно поцеловал Серёжу и тихо прошептал - «Прости... » В его глазах всплыли льдинки слёз, и лицо исказила непередаваемое отчаянье. В этот миг он окончательно понял, что для него на самом деле значит этот паренёк из Москвы. Ему хотелось кричать, выть, биться головой об стены этого проклятого бункера. Он знал, что будет дальше, и не мог смотреть, как другие сейчас будут измываться над этим чистым, невинным созданием, над этим нежным юношей, почти ещё ребёнком. Он ведь, наверное, и бабской письки ещё не «нюхал». Сердце Коляна сковала непреодолимая тоска. В этот миг он чуть было не сорвался - сгрести в объятья Серёгино истерзанное тело и расплакаться как маленький мальчик. Упасть на колени перед своими солдатами, умоляя оставить парня в покое. Но что он реально мог сделать. Ничего. С каменным лицом сержант 24 часа наблюдал, как парня насилуют. Душа разрывалась на части. И каждый час казался вечностью.

***

Прошло четыре месяца, как призывники первый раз появились на плацу. Теперь это были красивые спортивные парни полные жизни и энергии. Многих из них как подменили. Серёга, казалось, расцветал с каждым днём. Колян прилагал неимоверные усилия, чтобы скрыть от него сильнейшее влечение. Воспоминания не давали ему покоя ни днём, ни ночью. Он втюрился в Серёгу, что называется по уши. Он готов был отдать самое дорогое за эту любовь - жизнь. Сказали бы сейчас Коляну, что для спасения Серёги нужна почка или сердце, он отдал бы и то и другое. Но его постоянно терзал один и тот же вопрос. Не останется ли его любовь безответна? Этого Колян мог не пережить. И если на душевном уровне они давно уже были одним целым. В физическом - всё было не понятно. Коля так сильно любил Сергея, что боялся даже намекнуть на интимную близость; чтобы случайным словом или поступком не разрушить хрустальный кубок их юношеской любви.

Они долго сидели вместе в сержантской каптерке и рассказывали о своей прошлой жизни, мечтая, как будет здорово на гражданке. Коля брал Серёжины замерзшие от мороза руки, прикрывал их своими большими горячими ладонями и держал, пока они не согревались. Внимательно слушая рассказ друга, он смотрел в любимые глаза и не мог отвести взгляда. Это были самые счастливые моменты его жизни. Такую любовь невозможно было долго держать в себе. Полная юношеского пылающего напора, однажды она взорвалась огненным потоком. Причем совсем неожиданно и непредсказуемо.

Дрова для бани приходилось запасать в тайге. Каждый день машина с двумя-тремя солдатами под покровом ночи выезжала в лес. Как раз в то время когда американский спутник-разведчик заходил за горизонт. Все передвижения вне части были строго засекречены. Рядом делать просеку было нельзя, и машина проезжала в специально отведенное для вырубки место. Здесь уже с лета были повалены небольшие деревья. Ребята брали с собой топоры, мотопилу, паек на сутки, спички, котелок. Работа была тяжелая, но благодарная. И если с утра хорошо поработать, то вечером можно было в лесной сторожке, уютно растянувшись у печки-«буржуйки» на большой медвежьей шкуре, пообщаться, рассказать море прикольных анекдотов, поиграть до утра в самодельные карты. Среди солдат наряд на рубку дров считался местной «таской», привилегией. Колян брал с собой Серёгу сюда уже не первый раз.

Погода была отличная. Стоял зимний, яркий, солнечный день. Ветра не было, и снег лежал на лапах ели огромными искрящимися сахарными гирляндами. Чистейший пьянящий Сибирский воздух наполнял всё тело энергией жизни. Пушистые белки затеяли весёлую игру, и прыгая с ветки на ветку, сбивали молодые зелёные шишки. Сережа поднял одну, растер в ладонях, и с жадностью вдохнул полной грудью еловый аромат.

- Скоро Новый Год - подумал он, весело по мальчишески улыбнувшись, а сам сказал вслух - Колян. Какой сегодня классный день! В такой день жить бы и жить, чтобы он никогда не кончался. Слышь. Коль, а? –

Колян всё отлично слышал. Но рот у него был забит тушенкой с хлебом и в ответ на Серёгины поэтические опусы он только мычал как филин - «Угу... Угу... ». От этого Серёгина улыбка стала ещё шире. Возле сторожки лежала приличная гора напиленных дубков. Работа была сделана. Буржуйка набита до отказа дровами. Ужин разогрет. Настроение у ребят было отличное. Серега веселился как малое дитя, бегал между деревьев и кидал в белок снежки. Здесь их было превеликое множество. Казалось, зверьки поддерживали его мальчишескую игру и шустро прыгали с ветки на ветку, не давая в себя попасть. Колян аккуратно вытер ложку обрывком бумаги, протер снегом и позвал друга - Серёга-а. Се-е-рый, хватит гулять. Иди хавать, а то тушёнка остынет. Сколько раз тебя можно звать? Придется потом снова разогревать. – На этот раз Серёжу не пришлось долго упрашивать, после хорошей работы на свежем воздухе он был голодный, как волк, и с жадностью набросился на тушёнку с хлебом. Удобно усевшись на пеньке, он доставал из большой железной банки горячую, армейскую тушёнку. Куски мяса дымились аппетитным паром, и Серёга с первобытной жадностью запихивал их в рот. Весь поглощенный этим приятным занятием он не заметил когда Колян отошёл. Прошло минут 15. Серёга уже убрал с пенька остатки еды, занес в сторожку лыжи, растопил буржуйку, а Коляна всё не было. Неясное чувство тоски стало вгрызаться в его душу. Серёга пытался сам себя успокоить - Ну что здесь такого. Ну, отошёл по делу. Первый раз что ли...

И тут его как будто током ударило. Беспричинное чувство тревоги заставило сердце бешено заколотиться. Каким то седьмым животным чувством он почувствовал, что-то неладное. Серёга сорвался с места и начал, как полоумный метаться вокруг сторожки. Это продолжалось секунд 30. Наконец мозг проанализировал ситуацию, и Серёга громко завопил - «Колян! Коля! Ау-у! Где ты! Ау- у-у! ». Ответа не последовало. Он заорал еще, сильнее. Обратно тишина. Серый бросился бежать по следам Коляна, задыхаясь от волнения и чувства смертельной опасности. Не понимая, куда бежит, и зачем. Еловые ветки беспощадно хлестали его по искажённому лицу, но он не чувствовал боли. Он по пояс проваливался в снежные сугробы, быстро выкарабкивался, и с упорством умалишённого продолжал бежать. Он бежал сам не зная куда. Его вёл инстинкт, подсознание, интуиция. Душевная связь между Серёгой и Коляном была настолько близка, что он не задумывался, правильно поступает или нет. Это можно было назвать телепатией, или ещё бог знает чем. Серёга диким галопом несся несколько минут, не разбирая дороги, ничего не видя под ногами, доверяя только своему чувству. Наконец впереди на снегу он увидел маленькую чёрную точку. Это была голова Коляна. Он всё мгновенно понял. Сдирая ногти с мясом до крови, Серёга выломал голыми руками большую еловую ветку и бросил Коле. Мёртвой хваткой, из последних сил Колян уцепился непослушными обледеневшими руками за её конец и начал терять сознание. Серега лёг на живот и моментально вытащил друга из полыни на снег. Взвалив Коляна на плечи, и подхватив под коленки, он пулей помчался к сторожке. Пот выедал глаза, дыхалка работала на пределе, а в голове у него крутилась только одна мысль - Быстрей! Быстрей! Быстрей!

Серый пинком открыл дверь в сторожку, осторожно положил мычащего Коляна на медвежью шкуру, и стал судорожно стаскивать с него одежду. Трясущимися руками он принёс в шапке снега, и начал растирать посиневшее тело Коли быстрыми резкими движениями. Так продолжалось минут двадцать. Дыхание Серёги было на пределе, лёгкие надсадно свистели, последние силы были на исходе. Наконец Колян начал приходить в себя, открыл глаза и тихо простонал

- Серёга… а ведь я…по настоящему… люблю тебя –

По щекам Серёги потекли слёзы. Он взял Колино лицо в окровавленные ладони и жадно стал целовать. Целовать эти любимые глаза, брови, губы, которые жестокая судьба чуть не отняла у него. Судорожно всхлипывая, он обессилено зашептал

- Зачем... ты так долго... мучил меня... ведь я... не могу без тебя... жить…уже очень давно... –

Горячие счастливые слёзы затопили его измученное лицо. Он срывал с себя ненавистную солдатскую одежду, напрочь отрывая желтые пуговицы. Наконец совсем голый и обессиленный Серёжа накрыл Колю своим телом как одеялом, согревая любимого. Коля окончательно стал приходить в себя. Он крепко обнял Серёжу и жадно прислонился своими губами к его груди. Не смотря на то, что случилось, оба были бесконечно счастливы. Они окончательно поняли, что значат друг для друга в этой жизни.

Жарко пылала печь. За окном медленно падал снег, вечерело. Впереди их ждала долгая полярная ночь. Серёжа смотрел в эти такие любимые, такие полные муки и желания глаза, и не мог оторвать взгляда…

***

Время летело незаметно. Вернее для Коляна и Серёги его не было вообще. Все в роте знали об их чистой неподдельной любви. Это невозможно было скрыть, да они и не пытались. Их постоянные отлучки в свободное от службы время, воспринимались абсолютно нормально. Подобный «Роман» в этой части был не только у наших ребят. За долгую историю роты не один десяток солдатских судеб пережил здесь самые лучшие годы своей жизни. А сколько сотен таких закрытых частей было разбросано по всему Союзу, наверное, не скажет никто. Пять миллионов солдат защищало Родину, и каждый был сделан из крови и плоти!

Когда Коля и Серёжа смотрели в глаза друг другу, даже до самого тупого доходило, что у ребят настоящая любовь. Высокое, благородное чувство подняло их на непостижимую высоту в собственных глазах, и в глазах товарищей. А когда Колян отказался от отпуска домой, и до офицеров окончательно дошло, что для него значит Серёжа. Они были неразлучны. И если обстоятельства складывались так, что им приходилось быть какое то время не вместе, все вокруг замечали резкую перемену в настроении этих двух ребят, такими молчаливыми и подавленными они становились. Но стоило им встретиться, происходило волшебное превращение, и их лица озарялись счастьем и искренней радостью.

Серёжа и Коля всегда пытались уединиться, насколько это было возможно в армии. И каждую свободную минуту проводили вместе. Они как будто предчувствовали, как мало у них осталось времени. Люди иногда ощущают приближение конца своей жизни. Однажды не задолго до смерти, Серёжа сказал другу очень тяжелые слова, смысл которых дошёл до Коли гораздо позже.

- Колян мне кажется, скоро должно случится, что-то плохое. Мне приснилась моя бедная покойная мама. Она гладила меня по волосам и сказала - «Сынок. Скоро мы будем вместе. Ничего не бойся моя деточка. Мама всегда будет рядом» -

И Серёжа горько зарыдал, спрятав свою вихрастую голову на груди у друга. Колян целовал в шею любимого, успокаивал, как мог, доказывая, что это ничего не значит, у него самого нет в живых отца, и он ему часто сниться. А Серёжа вдруг посерьёзнел, и спокойно добавил.

- Колян, обещай, что если со мной что-то случиться ты себе ничего не сделаешь – В тот раз, он успокоил Серёжу, сказал что это всё глупости, всё будет хорошо и у них впереди целая жизнь. Но на душе у Коляна повис тяжёлый камень предчувствия.

Каждую секунду проведённую вместе, они любили друг друга так, словно это была последняя секунда их жизни. И окружающие как будто понимали, что у этой великой и пламенной любви будет такой трагичный конец. Никто не трогал ребят, не подтрунивал над ними и тем более не осуждал. Их любовь была настолько чиста и лучезарна, что казалось своим теплом, согревала всё вокруг. Да и может ли вообще любая настоящая любовь быть нечистой? А пока у ребят было ещё немного времени, было ещё несколько дней простого человеческого счастья, и они кинули в священный огонь этой великой Любви свои чистые юные души, не задумываясь, сколько драгоценных мгновений им отпустит жестокий рок судьбы.

Часы, проведённые в лесной сторожке, летели как секунды. Два Апполона соединились в единое начало и любили друг друга. В углу тихо потрескивала печь, и её живительный огонь озарял своим первобытным пламенем Серёжу и Колю, слитых в едином поцелуе. Наверное, не найдётся слов, чтобы описать их юную Любовь. Такую беззаветную, преданную и непостижимую...

«Допьяна» насытившись, друг другом, ребята голышом выбегали на лютый сибирский мороз. «Детям севера» всё было нипочём. Они как мальчишки прыгали от счастья, и бросались снежками.

Серёга кричал, задыхаясь от счастья

-Колян! Смотри, какие сегодня классные звёзды! Они светят сейчас только для нас Колян! Я люблю тебя! Пускай слышат все! Я Люблю одного тебя! Навсегда! Навсегда-а-а!- И его юный победный крик эхом отдавался в лесу.

Они растирали друг друга охапками лесного девственного белого снега, и бегали как ошалелые, вокруг сторожки. Что такое тридцатиградусный мороз для двух русских ребят? Охладив свои разгоряченные любовью тела, Серёжа с Колей падали в изнеможении на большую медвежью шубу в сторожке, и снова сливались в объятии.

- Ты моя жизнь - тихо шептал Коля. - Береги себя, я ведь без тебя не смогу - и горячие слёзы Коляна падали на Серёжину грудь. Он нежно целовал любимые губы и тонул в этих таких желанных и таких полных нежности и преданности глазах. Его сердце, в этот вечер, разрывала на части необъяснимая животная тоска. Он крепко сжимал в объятьях Серёжу, инстинктивно предчувствуя, что это их последняя встреча. Он гнал от себя эти ужасные мысли, но они настойчиво бились в его сознание, не давая ему покоя. Если бы только он тогда поделился с Любимым своими переживаниями, может быть, всё было по-другому. Этот вопрос мучил потом Коляна всю оставшуюся жизнь. Но он не хотел огорчать Серёжу. Ведь в этот вечер друг был таким беззаботным и жизнерадостным, таким весёлым и молодым. Разве мог тогда Коля представить, что завтра Серёжи уже не будет в живых!

*** На дворе стоял прекрасный зимний день. Яркое зимнее солнце пело гимн света всему живому. Ветер утих, и снегири весело кувыркаясь, завели свою весёлую перебранку. Шел утренний развод. Стройные ряды роты по «струнке» выстроились на плацу. Четыре сержанта статуями застыли впереди. Ни кто не смел шелохнутся. И только пар из солдатских ртов на сорокаградусном морозе густыми облаками поднимался вверх к небу. Дисциплина в части была железная. «Батяня» как всегда принимал развод, стоя в одиночестве на постаменте. Ни кто не смел прервать раз и навсегда заведённый ритуал. И тут вдруг неожиданно, как из под земли вынырнув, появился офицер спецсвязи. Он моментально подбежал к «бате», отдал честь и что-то тихо и быстро стал говорить ему. Внезапно лицо полковника побагровело. Он резко прервал прапорщика, делающего перекличку

- Смирно! - Заорал «батя» - Солдаты, сынки! Случилось ЧП. В тайгу упал гражданский самолёт. Он горит. Там ещё остались живые люди. Лётчик попросил помощи. На сотни километров, рядом, только мы одни. Надо помочь. Это очень опасно. Падая, лётчик передал, что в баках ещё полно горючего. Кто чувствует, что не сможет, винить не буду. Добровольцы - три шага вперёд! - отрезал «батя». Вся рота как по команде прогромыхала три строевых шага.

- Молодцы сынки! - прослезился полковник - Другого я от вас и не ожидал. Срочно грузите машины. Офицеры ко мне!-

Рота стала в бешеном темпе грузиться на большие армейские машины. Офицеры большою кувалдой сбили замок со склада НЗ, бежать за ключами было некогда. Оттуда выкатили толстую пушку, которая ослепительно блестела на солнце огромной титановой трубой. Это была портативная импульсная пожарная установка. Она заряжалась спецснарядами и тушила пожар взрывной волной. Солдаты быстро прицепили её к тягачу, забросили в машину несколько тяжёлых блестящих ящиков, и вся колонна моментально выехала за пределы части. Счёт шёл на секунды. Где-то в тайге в чреве искореженного самолёта заживо горели люди.

Ехали часа полтора с максимальной скоростью. За окнами быстро мелькали высоченные корабельные сосны. Ребята притихли, обстановка стояла напряжённая, каждый думал о своём. Лица офицеров были серьёзными и сосредоточенными. Солдаты кидали нетерпеливые взгляды на большие фосфорицирующие танковые часы, висящие в глубине кабины. Все понимали, что время работает не на них. Серёга, как маленький кролик пригрелся возле Коляна и задумчиво молчал. Коля не отрываясь смотрел в глаза любимого нежным лучистым взглядом. Вдруг он внезапно взял в свои большие тёплые ладони Серёжины руки. Все обратили на это внимание. Никогда прежде Коля при посторонних не делал этого. В части не приветствовалось такое открытое общение, тем более между сержантом и солдатом. Но никто из офицеров не сделал Коле замечание. Все понимали, в какое пекло они едут. И что вернётся от туда, может, далеко не каждый. Коля держал в своих больших горячих ладонях Серёжины руки, и беспредельная нежность и любовь «лилась» из его глаз. Он держал бы эти любимые руки целую вечность. Если бы ему сказали сейчас, что Серёжа погибнет, он никогда бы не оторвал от него своих рук. Он пошёл бы вместе с любимым на всё, на самые адские муки, только бы быть вместе! Только бы любимый остался жить! Но жестокая судьба распорядилась по-своему.

Это был не первый случай, когда роту использовали в экстремальных обстоятельствах. Возможно, Москва специально отдавала такие приказы. Ведь в случае реальной атомной войны солдаты и офицеры этой части окажутся в настоящем ядерном пекле, и лучшей проверки на сплоченность и выживаемость, чем подобная катастрофа, трудно себе представить. В вестибюле роты висел большой стенд с фотографиями молодых улыбающихся ребят, которые отдали свои бесценные юные жизни в подобных ситуациях. И каждое утро при перекличке прапорщик торжественно называл их фамилии, а молодой солдат из строя торжественно отвечал - Погиб смертью Храбрых!-

Машина резко затормозила. Рота стала быстро строиться в отделения. Чёткие громкие команды офицеров пытались пробиться через беспрерывный гул лесного пожара. Тайга горела. Вековые сосны трескались пополам от чудовищной температуры как спички. Воздух был наполнен удушливыми парами керосина. В огромной воронке лежал остов пассажирского лайнера. Везде разбросаны чемоданы, вещи, фрагменты человеческих тел. И страшнее всего было то, что через непрерывный гул пожара, из пылающего фюзеляжа самолёта, доносились душераздирающие вопли заживо горящих людей.

Иллюминаторы самолёта лопались от жара с оглушительным треском. Рота моментально разбилась на отделения, и ребята приступили к тушению пожара. Солдаты первого отделения выкатили пушку и прямою наводкой с четвёртого раза сбили пламя с останков самолёта. Второе отделение в это время лихорадочно прорубало просеку, пытаясь остановить бушующий лесной пожар. Третье отделение быстро переодевалось в костюмы пожарной защиты высшей степени. Им предстояло выполнить самую опасную работу - вытащить ещё живых людей из чрева затушенного самолёта. Поэтому четыре сержанта и два офицера вошли в её состав. Всё вокруг было залито керосином и могло в любой момент вспыхнуть. Его едкие пары драли горло и забивали лёгкие. Серёжа и Коля надели металлизированные костюмы и стали похожи, как и всё отделение на пришельцев из космоса. Пятнадцать человек направились в самое чрево, когда-то бушевавшего пожара. Его температура была настолько высока, что обшивка лайнера местами расплавилась. Везде под ногами лежал белый пепел и обуглившиеся человеческие останки. Они вырезали большой алмазной пилой отверстие в ещё не сгоревшей части самолёта и пробрались внутрь. Часть была отлично оснащена средствами спецпожаротушения, адаптированных к условиям ядерного конфликта, а солдаты и сержанты хорошо обучены. За спиной у каждого находился огнеупорный титановый бак с порошкообразным наполнителем, готовым для тушения самого чудовищного из всех пожаров - атомного. Костюмы были с вмонтированным мощным криогенным охладителем и керамической, металлизированной многослойной оболочкой, способной выдерживать часами высокие температуры и радиацию. Фактически это были высокотехнологические военные термостойкие скафандры со своей собственной системой жизнеобеспечения. Работа шла уже второй час. Ещё живых людей аккуратно заворачивали в термоодеяла и немедленно переносили в медицинскую палатку. Два военных хирурга-офицера при помощи четвёртого отделения быстро развернули полевой госпиталь, и немедленно приступили к срочным операциям.

Всех живых уже вынесли. И тут Серёжа услышал задушенный детский плач. Он доносился откуда то из под груды оборванных кресел. Аккуратно протиснувшись в самый конец салона, солдат стал быстро разбирать нагромождение искореженных взрывом сидений. Коля помогал выкидывать их через входное отверстие наружу. Наконец они увидели гору обугленных тряпок. Серёжа стал аккуратно разворачивать свёрток. Наверное, мама ребёнка, когда падал самолёт, чтобы спасти любимое дитя навернула на него такое невероятное количество разного белья. Сначала шла обгоревшая дотла норковая шуба. Затем неимоверное количество свитеров, кофт, пастельного белья и ещё бог знает чего. Наконец из под вороха тряпок показался испуганный до смерти, почти задохнувшийся голубоглазый мальчишка 2-3 лет от роду. Его посиневшее тельце судорожно тряслось в нервном тике. Большие детские невинные глазки увидели Серёгу с Коляном в скафандрах и начали от ужаса медленно закатывать белки. Наверное, для малыша столько пережившего, их вид стал последней каплей. Серёжа сразу прикрыл пацану глаза, быстро достал из чемодана с аптечкой шприц-тюбик с транквилизатором и уколол ребёнка в шею. Солдаты были отлично подготовлены на случай экстремальной ситуации. Мальчик моментально уснул. Они осторожно завернули щуплое детское тельце в термоодеяло и понесли к выходу. В обугленных останках самолёта кроме них уже никого не было. В живых там никого не осталось, а мальчика они нашли совершенно случайно. Первым из разрушенного фюзеляжа Ту-134 по приставной лестнице вылез Коля. Он протянул свои руки, чтобы взять ребёнка из рук Серёжы. И тут предательская, практически сгоревшая дотла сосна с шумом обвалилась на останки самолёта. Из дупла высыпался ворох тлеющих углей. Керосиновые пары мгновенно взорвались. Взрывная волна отбросила Колю от самолёта на 20-25 метров, и он тут же потерял сознание. Его спасло только то, что удар смягчил большой снежный сугроб.

Серёжу с мальчиком от мощного взрыва завалило останками самолёта. Начался новый сильнейший пожар. Обломки самолёта вспыхнули с невероятной силой. Казалось пламя мстит людям, за то что они так рано прекратили его всепожирающий хаос. Солдаты быстро зарядили пожарную пушку и с пятого раза сбили адское бушующее пламя.

Всё отделение в скафандрах бросилось на помощь Серёжи. Они быстро затушили сиреневым химическим порошком из наплечных титановых ранцев предательский огонь. Прорезали в останках фюзеляжа новое отверстие. Но драгоценное время было упущено. Они знали, что спецскафандр военной пожарной защиты спокойно выдержит и не такую температуру, но несчастный малыш наверняка уже погиб.

Когда ребята прорвались в горящий самолёт, там практически всё выгорело. Едкий ядовитый дым стелился по полу салона. Они сразу увидели пятнистый сине-зелёный Серёжин скафандр. Он был аккуратно одет на малыша, все соединения чётко зафиксированы. Под большим шлемом безмятежно спал мальчик. Внутренняя вентиляция теребила на его лбу несколько пушистых детских волосиков. Казалось дитя только что заснуло после забавной весёлой игры. Рядом лежало обугленное, обгоревшее до неузнаваемости тело Серёжи. Его опознали только по жетону и фрагментам рук, которые перед смертью он зачем-то вложил в титановую коробку с аптечкой. Солдаты завернули останки героя в термоодеяло, и аккуратно, что бы не просыпать драгоценный пепел, вынесли наружу. Некоторые плакали, это было видно по судорожно вздрагивающим спинам скафандров. Вся рота молчала.

Над тлеющей тайгой заходил красный зимний закат. Огромное оранжевое солнце медленно садилось за горизонт. Где-то вдалеке жалобно курлыкал зимородок. Высоко в голубой синеве необъятного неба, которое Серёжа так самозабвенно любил, одинокий самолет, переливаясь всеми цветами радуги, уходил в бесконечную, непостижимую даль. Ребята собрались вместе и молча стояли, опустив головы. Никто не скрывал своих слёз. Приехал старый полковник. «Батя» с непокрытой головой стал у титанового контейнера с останками Серёжи. Ветер рвал его белые, седые, коротко стриженые волосы. Большие хлопья снега падали на синие с золотом погоны. Лицо полковника было оцепеневшим, каменным, как восковое изваяние. Он долго стоял, низко наклонив голову. Казалось, его душа находится сейчас где-то далеко, далеко. И только застывшая на морозе слеза медленно стекала из правого глаза «бати». Скольких ребят он оплакал за свою долгую службу, наверное, было известно только одному всевышнему, но каждая невинная смерть наложила неизгладимый отпечаток на этом волевом старческом лице.

***

Коля уже две недели находился в коме. Полковник лично попросил двух офицеров-медиков сделать для него всё возможное и невозможное, чтобы вырвать солдата из цепких когтей смерти. Но те были бессильны. Коляна вертолётом перевезли в Салехард, а затем в Подмосковье. Госпиталь КГБ, куда его положили, был великолепно оснащен. Здесь работали отличные специалисты, преданные своему делу, но все врачи беспомощно разводили руками. Вроде бы у больного и кости уже давным-давно срослись, и разорванная селезёнка зажила, а из комы сержант никак не выходил. Десятки раз Коле снимали инцефалограмму, делали на компьютерном резонансном томографе многочисленные снимки головного мозга, всё без толку. Такая суперсовременная аппаратура в Союзе была ещё только для членов правительства, в закрытом отделении ЦКБ.

Прошло полгода. Расширенный консилиум врачей собрался принимать решение об отключении аппаратуры жизнеобеспечения. Но фортуна на этот раз была к Коляну более благосклонна. Бывают же такие совпадения в жизни? Среди специалистов, входящих в состав комиссии находился отец Паши, того щуплого больного солдатика, которого обижал Адольф. Паша уже давно стал статным, красивым юношей, впитавшим в себя лучшие черты двух великих культур - Арабской, подарившей миру великих поэтов, учёных и мыслителей древности, и Еврейской - мощной, динамично развивающейся современной цивилизации, с глубокими историческими корнями. Паша написал папе письмо из армии, зная, что у отца есть обширные связи в медицинской сфере. Солдаты были в курсе, что Коля уже полгода находится в коме. Это письмо с личного разрешения командира части по секретному каналу связи быстро передали в госпиталь. Ведь Пашин отец был не простым врачом, а психиатром - логистиком особого отдела ГРУ. В повседневной жизни коллеги знали его как скромного детского педиатра-психолога, которого постоянно посылали в командировки. И только парадная форма полковника КГБ, спрятанная дома в самом дальнем углу плательного шкафа, выдавала истинную профессию доктора.

Это был высокий сильный мужчина с большим открытым челом и ясными умными глазами. Мягкий, чуткий и понимающий взгляд вызывал у окружающих неподдельную симпатию. Он внимательно проанализировал всю Колину жизнь от рождения и до момента катастрофы. Ему, как специалисту экстра - класса были доступны все возможные архивы. Даже святая святых сверхсекретный архив ЦК КПСС, в котором побывали единицы ученых, был доступен ему в любое время и в любом объёме. За такое безграничное «доверие» Исаак Моисеевич и его семья платили непомерно высокую цену. Целое подразделение специально обученных, высокопрофессиональных шпиков-телохранителей днём и ночью следили за ним и его семьёй. Они вели себя совсем не навязчиво и спокойно. Но Исаак Моисеевич хорошо знал, что каждое их слово, каждый вздох, крик, жест будут тут же записаны и проанализированы десятки раз компьютерами и людьми. Он сам был суперспециалистом по взламыванию мозгов, и прекрасно понимал, что в любом государстве существует такая же система всеобщей проверки и подстраховки. И чем выше человек поднимается по ступенькам познания этой гигантской машины власти, тем больше вокруг него смыкается кольцо слежки и мониторинга.

Исаак Моисеевич проделал большую работу, внимательно анализируя жизнь Коли. Он поговорил с его родителями, учителями, знакомыми, друзьями, сослуживцами. Узнал о его привычках, пристрастиях, взглядах, вкусах, характере. Собрал массу таких сведений, которые для несведущего человека показались бы сплошной чепухой. Ему даже было интересно, каких фигурок в детстве лепил Колян, кошечек или зайчиков, что он предпочитал есть по праздникам, горячие или холодные закуски, на какой парте он любил сидеть в школе, на ближней или на дальней. Все сведения записывались на специальные бланки. Но больше всего Психиатра–логистика поразила необычная, сильная любовь между сержантом и солдатом. Из части ему передали Колин дневник. Он был зашифрован. Шифр ни когда - бы ни разгадал никто из простых людей, это была система подмены букв на цифры. Но для дешифровщиков ГР - главного разведывательного управления, это была просто детская забава. Дневник озадачил врача. Он понял, что мало вернуть Колю к жизни, это надо сделать так чтобы юноша смог пережить невыносимую боль утраты, не наложить на себя руки и не попасть в психлечебницу. Долгими бессонными ночами Исаак Моисеевич перелистывал и анализировал горы собранного материала. Неоднократно консультировался со своими коллегами. Наконец общими усилиями они выстроили шаткую схему возвращения из комы и психофизиологической реабилитации Коли. Это был последний шанс. Все с нетерпением ждали, когда соберётся консилиум.

Колино тело, иссушенное полугодовой комой, деревянной колодой лежало на большой белой кровати. В палате было прохладно и тихо. За большой стеклянной перегородкой стояла группа людей в белых медицинских халатах. Две еле заметные видеокамеры в углах помещения помигивали зелёными светодиодами. От головы больного тянулся всего один провод к индикатору мозговой активности, который тихо и печально попискивал, давая знать, что в этом теле ещё теплится искринка жизни, готовая в любой момент погаснуть.

Старая пожилая женщина в белом халате отделилась от группы врачей за перегородкой и медленно подошла к Коле. Это была Хакинэ Людмила Рифатовна, психолог - паранормалист, доктор медицинских наук. В руках она держала большой православный деревянный староверческий крест. Её большие чёрные восточные глаза были похожи на два бездонных чёрных омута. Смотреть в эти непостижимые глаза больше нескольких секунд было просто невозможно. Она положила свою иссушенную старческую руку на лоб юноши, и начала сеанс паранормального гипнотического внушения. Стоящие за стеклом врачи надели специальные аппараты, прикрывающие ушные раковины, и глаза. Смотреть на такие вещи без надёжной защиты было небезопасно. Людмила Рифатовна была не простым человеком, простых людей в такие профессии не брали. Она родилась в семье потомственного народного целителя, а фактически Колдуна Белой и Тёмной магии. Вся её семья из поколения в поколение находилась на особом счету. И способности этой простой, щуплой, высохшей старой женщины были просто невероятны.

Она стала медленно на распев по памяти, декламировать древние православные староверческие молитвы. Руки Людмилы Рифатовны как две большие птицы делали в такт словам загадочные замысловатые движения. Её чарующий голос был то еле слышен, переходя в невнятный осторожный шепот, то взрывался громкими певучими восклицаниями. Интонация голоса была невероятно разнообразна, иногда казалось, что говорят совершенно разные люди. Сначала он был чисто женским, старческим и страдальным, затем внезапно переливался в низкий мужской бас и, наконец, щебетанье молодой девушки заполнило всё помещение палаты. Казалось, само бытие, выплёскивалось вместе с теми святыми словами, такие они были доходчивые и прекрасные. Это были не просто давно забытые староверческие молитвы, а невероятной силы психотронный зов к жизни, совмещённый с сильнейшим звуковым гипнозом. Вот, наверное, от каких людей древние Греки взяли миф о зове сирен. С той лишь разницей что наша «сирена» с невероятной, нечеловеческой силой звала Колю к Жизни!

Так продолжалось приблизительно полчаса. Наконец Людмила Рифатовна резко остановилась, сделала глубокий вдох, опустила руки и вышла в соседнее помещение, где её ждали коллеги.

-Я не могу больше. Наверное, этот мальчик пережил огромную потерю. Уважаемый Исаак Моисеевич, я внимательно изучила ваши выводы, которые вы сделали по этому трудному пациенту. И вполне с вами согласна, что тут надо предпринимать особые экстраординарные меры. Что вы на это скажите коллега?-

Исаак Моисеевич взял небольшую коробочку, подошел к Людмиле Рифатовне и стал доставать из неё что-то непонятное.

- Этот предмет уважаемые коллеги, был обнаружен в руке трагически погибшего солдата, Серёжи – неразлучного друга Коли. Я бы сказал, что не только друга, но ещё, ну-уу, э-э - замычал полковник, мучительно подбирая правильное слово. – В общем, между молодыми людьми была не просто дружба, а большая настоящая любовь, если хотите. Я передаю этот неясный мне предмет, вам уважаемая коллега. По моим психологическим заключениям он имеет для Коли и Сережи, какое то непонятное, но, несомненно, очень сильное значение. Очень вас прошу, попытайтесь ещё что-либо предпринять. Коля очень дорог многим людям, которых я узнал за последний месяц. И не судите его слишком строго за эту «нестандартную» любовь. Он хороший человек, спасите его, пожалуйста -

Людмила Рифатовна всё это время молча сидела, и медленными долгими глотками пила крепкий горячий чай с лимоном из высокого граненого стакана. Видно было, что каждый такой сеанс истощал её последние старческие силы. Доброе, чувственное, южное лицо не пощадило время, былая красота давно прошла, но глаза, глаза, как будто Феофан Грек рисовал эти глаза с неё на своих иконах. Большие, черные, бездонные. Казалось вся вселенная отражается в этих глазах, столько в них было непостижимого.

Она не спеша допила чай, встала, и произнесла уставшим голосом – Хорошо, я попробую, ещё один, последний раз - И медленно пошла в комнату.

В палате она плотно закрыла окно чёрными непроницаемыми шторами, отсоединила Колю от прибора мозговой активности, и начала не торопясь надевать большой черный плащ. Осторожно сняла с Коли лёгкое покрывало, и стала растирать его костистое, истощенное, посиневшее голое тело какой то жидкостью. Это была мирра из Киево-Печёрской лавры. Затем она положила на Колину грудь непонятный предмет, который ей отдал Исаак Моисеевич, и зажгла у изголовье юноши две толстые восковые свечи. Отошла к его ногам, вся в чёрном. В чёрном высоком куполообразном капюшоне. Её большие чёрные глаза светились огнями двух свечей. Она широко развела руки крестом, и начала читать древнюю, как сама вселенная, толи молитву, толи заклинание. Неизвестный, явно восточный язык, проникал в самые глубины подсознания. Постепенно комната стала наполняться еле заметным серо-голубым сиянием. Это на груди у Коли начал светиться неизвестный предмет. Сияние нарастало. Учёные за стеклянной перегородкой замерли. На Колиной груди стали проявляется едва заметные силуэты двух рук. Где-то, как с небес, молодой, тихий, но внятный голос прошептал

- Коля…прости, что я так поступил… но я не мог иначе. Я жду тебя, но твоё время ещё не пришло …. Вставай…. Разве ты не слышишь, как страдает моя душа? -

Старая женщина перестала читать молитву, и застыла безмолвной статуей с высоко поднятыми руками. Чёрный капюшон упал с её головы. Одухотворённое, замершее лицо смотрело вверх неземной мудростью и покоем. Казалось, сейчас она была подключена к какому то великому, безграничному информационному пространству, вселенскому Интернету. Была его проводником, живым терминалом в эту одинокую больничную палату. Наступила долгая гнетущая пауза. Тихий, теперь уже еле слышный юношеский голос прошептал

-Коля, усынови мальчика.… В нём будет жить часть моей души…. До свидания…Любимый.-

Сияние резко пропало, свечи сами собой потухли. В комнате наступила мёртвая тишина. Людмила Рифатовна подошла к окну и резко отдёрнула чёрные шторы. Яркий дневной свет залил всю палату. На койке сидел Коля. Он свесил свои сухие ноги, его глаза были широко открыты, а по подбородку стекала одинокая слеза. За перегородкой ему улыбались счастливые врачи.

Старая, уставшая, изможденная, но счастливая женщина подошла к Коле и едва слышно сказала, чтобы никто кроме него не понял значения этих слов - Коля это с тобой говорил Серёжа. Люди ещё многого не знают, куда улетают наши души. Надо жить, мой мальчик. У тебя будет впереди с Серёжей, ещё целая вечность. Ты должен ещё очень много хорошего сделать в жизни. – и по матерински поцеловала парня в лоб.

Два месяца сержант выходил из тяжелейшей психо - неврологической комы. Его заново учили говорить и ходить. Все зубы и волосы от пережитого стресса начисто выпали. Он медленно, но уверено возвращался к жизни. С Колей работали прекрасные специалисты, умные, преданные своему делу, благородные люди. Профессиональные психологи, терапевты, ортопеды, тренеры, массажисты. Коля целый день был окружён заботой и лаской, и только вечером, под пристальным взором всевидящей видеокамеры, он оставался почти один. Стиснув керамические вставные зубы, чтобы не расплакаться, Коля брал в руки журнал «Огонёк» притворялся что читает, а сам часами вспоминал Серёжу. Он держал в ладони тот самый непонятный предмет, который Любимый зажал в руке перед смертью и думал, что же этим Серёжа хотел ему сказать. Он сотни раз в уме прокручивал подробности того страшного дня, и не находил ответа. Кусочек расплавленного металла, с вкраплением какой то обуглившейся амальгамы жгли душу Коли непереносимой тоской по погибшему другу. Завтра его должны были выписать.

***

Детдом находился в сосновом бору. Колян вылез из рейсового автобуса и не торопясь потопал в сторону небольшой поляны. Ему некуда и незачем было торопиться. На груди сержанта поблёскивал новёхонький орден «За Отвагу», но в душе было холодно и пусто. Казалось, сердце не могло уже страдать, и застыло в немом оцепенении. Коляна вёл вперёд только долг перед Серёжей, и более ни чего. Это была она, её величество Депрессия, когда не хочешь ровным счётом ни чего. Ни-Че-Го. Вокруг пели птицы, и одуряющий запах горячих елей будил самые горячие воспоминания. Жизнь бурлила, яркими «обалденными» красками теплой ранней осени. А ему было всё равно. Коля медленно брёл, как робот в направлении детдома и неотступная мысль преследовала его - Господи, ну когда же всё это закончиться?-

За поворотом показалось небольшое двухэтажное здание. Мраморные колонны подпирали парапет дома. Светлые большие окна создавали впечатление воздушности и невесомости. Наверное, до революции, здесь проживал богатый купец или знаменитый учёный. У парадного входа две молодые девушки в белых халатах качали в люльках младенцев и о чём-то оживлённо беседовали, беспрерывно хихикая и попеременно покрываясь свежим румянцем. Девчата одновременно увидели подходящего Коляна и резко, как по команде замолчали. Наконец, после долгой тягучей паузы, одна из них, молоденькая дородная девушка мечтательно продекламировала.

– Ой, какой хорошенький! Мария, ты только посмотри, какой Красавец. Да ещё и с медалью. Это ж не Мужчина, это ж мечта! - Обе впились в Коляна цепким девичьем взглядом. Сержант медленно подошел к ним, поставил на землю небольшой чемодан, и устало спросил – Здравствуйте девчата. Скажите, где здесь найти детдом №783 -

- Солдатик, да ты прямо в цель попал – сострила высокая белокурая Мария – Щщас, я тебя провожу. Тебе, дружок, какое отделение надо? - кокетливо добавила девушка - Коля неопределённо пожал плечами. - Ладно, дружок, пойдём к директрисе, она всё знает. Иди за мной-

Мария летящей походкой стремительно плыла, между цветущих клумб. Наверное, сам бог Эрот спустился с неба и вселился в это молодое прекрасное создание. Длинные, цвета спелой пшеницы волосы развивались за ней чувственным вихрем, источая неповторимый аромат луговых трав. Пару упругих, наполненных страстным желанием «персиков» сжимал тугой медицинский халат. Высокие смуглые от загара ноги плавно переходили в нежную девичью выпуклость. Покорный, нежный, одухотворённый взгляд изумрудных колдовских глаз вызывал сильнейшее желание. Мало было мужчин способных противостоять этому неповторимому созданию. Она бросала на Колю быстрые, долгие взгляды. Ей явно не был безразличен этот высокий статный красавец, с печальным подавленным взглядом, покорно идущий за ней в новенькой форме старшего сержанта с орденом на груди. Всем своим девичьем существом Мария почувствовала - пробил её звёздный час. Яркий пунцовый румянец густо залил её белое юное лицо. Вот он - её единственный и неповторимый, ради которого она в свои восемнадцать лет стольким отказывала, чтобы сохранить нетронутым первозданный цветок своей девичьей невинности. Вот он - её любовь и мечта, ради которого долгими бессонными ночами было пролито столько девичьих горячих слёз. Мария была девушкой не из робкого десятка, и умела добиться того чего сильно хотела. Печальный взгляд Колиных васильковых глаз «сводил» её с ума. Наверное, это была любовь с первого взгляда. Молниеносная и сильная. Не даром художники эпохи Возрождения позаимствовали для сюжетов своих великих полотен из Римской мифологии образ маленького бога Амура, поражающего своими острыми стрелами сердца влюбленных.

Мысли вихрем проносились в сознании Марии - Не будь дурой, дорогуша. Такого «Орла» второй раз уже не будет. Что-то со мной сегодня творится непонятное. Я хоть сейчас бы зажала его где-то в коридоре и зацеловала бы до бесчувствия. Надо что нибудь придумать. Ага, покажу ему старый директорский кабинет, скажу что директриса приедет завтра. А сами пойдём «пить чай» ко мне домой. Мама сегодня и завтра на даче. А там будь что будет. Только бы не упасть, что-то плохо мне стало. Намокло всё внизу, и сиськи не кстати встали. Однако почему не кстати, очень даже вовремя. А не по Бля…ки всё это будет? Я ведь ещё вроде бы девочка, и никого к себе не водила. А почему у него такие печальные глаза? Наверное, что-то случилось. Ничего залечим, зацелуем. Ой, какие глаза! Ой, ма-мо-чка! Надо завтра девчонкам рассказать. Наверное, я влюбилась. Нет, не наверное, а точно!-

Позади Марии безразлично брёл уставший Колян. Низко опустив, голову он с сосредоточенностью больного на голову человека рассматривал куски тротуарной плитки. Клумбы были засажены алыми розами, фиалками и белой благоухающей петунией. Стройные высокие сосны, окружавшие детский дом, создавали впечатление сказочного городка. Всё здесь было наполнено покоем, чистотой и уютом. Шло обеденное время, и из детской кухни доносился аппетитный, домашний аромат кипячёного коровьего молока. Дородные няньки в белых халатах прогуливались с детскими колясками между клумбами о чём-то тихо, чтобы не разбудить малышей, разговаривая. Когда Коля и Мария проходили мимо них, няньки резко замолкали и с восхищением смотрели в след молодой паре, томно кряхтя и вздыхая, наверное, вспоминая свою давно ушедшую молодость.

Всё получилось так, как хотела Мария. Директриса «пропала» до следующего дня. Красавцу-сержанту негде было остановиться, и Мария невинным нежным голоском прощебетала

- Товарищ сержант, а не пойти ли нам попить с моей мамой чая. Моя мама умеет заваривать настоящий чай, по-узбекски. Сегодня она печёт кексы с изюмом. Пойдёмте к нам в гости. Пожалуйста. –

Мария вела Колю к себе домой и единственная мыслью, неотступно преследовала её - Только бы мама сегодня уехала на дачу к папе, только бы уехала! А там будь, что будет. Вот он, мой единственный! -

Трясущимися руками она едва попала ключом в замочную скважину, открыла дверь, и мысленно поблагодарила Бога. Дома никого не было, на столе лежала записка

-«Доченька. Борщ и котлеты в холодильнике. Кексы в хлебнице. Нас с папой сегодня не жди, мы приедем послезавтра. Пока моя девочка. Целую. Мама».

Мария усадила Колю на диван, включила телевизор, а сама побежала заваривать чай. Заварка рассыпалась из её непослушных рук. Чашка из китайского дорогого маминого сервиза, который ей подарили на свадьбу, и который она оберегала как «зеницу ока», вдребезги разбилась на мелкие кусочки. Как специально, пропали куда то спички, и пришлось с десятой попытки зажигать газовую печку от большой папиной зажигалки в виде льва, которая весила килограмма три. Напоследок Марию фатально подвёл кот Мурзик, которому она в впопыхах сильно наступила на его большой пушистый черный хвост. Котяра дико взвизгнул, заорал, и впился своими гадкими когтями в лодыжку Марии. В этот момент, как назло, Мария торжественно вносила в комнату, где сидел Колян, огромный поднос со всеми мамиными припасами. Поднос был густо уставлен пиалами и чашками из драгоценного маминого китайского сервиза, до краев наполненных ароматным дымящимся чаем, вареньем, мёдом, сливочным маслом, кексами, печеньем и ещё бог знает чего. Вскрикнув от боли, когда мерзкий котяра впился в неё когтями, Мария зацепилась шпилькой от французских модельных туфель, которые мама подарила ей на день рождения в восемнадцать лет, и которые она одевала только в особо торжественных случаях; и с грохотом опрокинула на Коляна поднос. Колян моментально вышел из меланхолического настроения. Что явно пошло ему на пользу. Стиснув зубы от нестерпимой боли ошпаренных горячим чаем яиц сержант вскочил, сделал круглые злые глаза, и с негодованием посмотрел на Марию. Парадная форма была безвозвратно испорчена. Коля походил на живую карикатуру в стиле «боди арт». Мед, сметана, сливочное масло и варенье стекали с него густыми потоками.

-Ой, мамочки! - вскрикнула Мария - Сейчас я тебя отмою солдатик! Форму выстираю, отглажу. Завтра ты её не узнаешь! Потерпи немножко – и принялась быстро стаскивать с Коляна пиджак и рубашку. Вся разгоряченная, влажная она опустилась на колени, и стала помогать снимать Коляну брюки. Сержант был в плавках, приличное мужское достоинство красиво выделялось на его спортивной стройной фигуре. Девушка кидала мимолётные смущённые взоры на желанную выпуклость, и горячая чувственная волна начала заливала всё её женское начало. Пальцы Марии как бы нечаянно, сами собой вскользь дотронулись до бугра, она подняла голову и пристально посмотрела в глаза Коле зовущим, горящим взглядом. Внезапно она вся покраснела, тяжело задышала, смутилась, стыдливо закрыла лицо руками и убежала в ванную комнату. Оттуда послышалось тихое журчание текущей воды. Наконец минут через десять она позвала.

- Коля. Иди купаться. Всё готово -

Колян зашёл в ванную комнату и растерялся. Комната была отделана нежным розовым мрамором, а искусная резьба по камню выглядела просто бесподобно. Два юных Атланта поддерживали высокий свод купальни. Большая старинная ванна, полная горячей воды, стояла на львиных чугунных лапах, и дымилась паром. Пол купальни покрывала цветная мозаика в древнеримском стиле - молодая, до пояса обнаженная охотница Диана преследовала белоснежного оленя, а свора гончих псов помогала ей в этом. Коля долго рассматривал это великолепие. Наконец он снял плавки и осторожно окунулся в воду, боясь как бы ненароком, не разрушить эту великую красоту дореволюционной эпохи. Он растянулся всем телом, закрыл глаза, расслабился, и позабыл обо всём на свете. Давно Коля так не купался. А в такой ванне - никогда. Легкий воздушный пар медленно поднимался вверх. Душистое розовое мыло создавало неповторимое очарование нежности и чистоты. Море солнца проникало через большое круглое матовое окно между двумя Атлантами, и заливало купальню мягкими спокойными кристально чистыми лучами жизни. Тихо скрипнула входная дверь, и тёплые девичьи руки обвились вокруг его шеи. Он не сопротивлялся. Мария сбросила лёгкий халат и опустилась в ванну рядом с Колей. Алые губы стали покрывать его страстными, желанными поцелуями. Упругие соски девушки были, как у богини. Коля медленно покусывал их и массировал пальцами лоно любви. Он вставил разгоряченный фаллос в девственное влагалище и стал медленно вводить. Мария откинулась вся назад, и постанывала от невыносимо сладкой муки. Её изумрудные колдовские глаза в упор смотрели на Колю, который медленно, но уверенно вводил свой член всё глубже и глубже. Девственная плевра натягивалась всё больше и больше, и вот Мария вскрикнула, застонала, завизжала от боли и непередаваемого наслаждения. Она инстинктивно впилась своими руками в спину юноши, расцарапав её до крови, но он продолжал, не чувствуя боли. Кровь сочилась из разорванной девственной перепонки, и окрашивала воду в розовый цвет. Мария первый раз в жизни стала бурно кончать. Она кричала и вопила, как раненная медведица, прижавшись всем телом к груди Коляна. Он целовал её алые дрожащие губы, вводя свой мощный фаллос по самую мошонку в её маленькую аккуратную писечку, и неумолимо наращивал темп с каждым движением.

Это был чистый Эрос во всей его первозданной красоте и силе. Коля не задумывался, правильно поступает или нет. Почти три года он не был с женщиной. И природа взяла своё по полной программе. Просто ему невыносимо дико «захотелось». Он был Мужчина с Большой буквы, и всё его мужское существо проявилось сейчас в полном объеме. Это не была любовь со стороны Коли, но его истерзанная душа, как никогда желала ласки и понимания, а волшебство Любви в том и заключается, что если любит только один, всё равно она согревает обоих.

Два дня Мария и Коля провели вместе. Для девушки это были самые счастливые дни в её жизни. Коля был нежен, печален и молчалив. На все вопросы отвечал неопределённо и расплывчато. Мария прилагала все свои женские чары, чтобы разговорить парня, но её попытки были напрасны. Она целовала Колю в губы, и обвившись вокруг любимого всем телом, как маленькая зверушка, не переставая смотрела тёплым согревающим взглядом в васильковые глаза юноши. Николай понимал, что сейчас любое неосторожноё или резкое слово кровоточащей раной останется на сердце девушки. Ему до глубины души было жалко это нежное невинное трепещущее создание. Он «держал» в своих больших крепких мужских руках непорочное, чистое, ранимое девичье сердце, и не знал что делать. Из головы не выходили слова Марии.

– Цветочек мой. Мой василек. Наверное, господь услышал мои молитвы, и занёс тебя ко мне, моё солнышко. Не бросай меня, пожалуйста. Я тебя очень, очень люблю. Если бы ты знал, мой ненаглядный, как я долго тебя ждала!

Коля нежно обнял Марию, поцеловал и ответил, тщательно подбирая каждое слово

- Давай усыновим мальчика. Я это сделаю обязательно. Мой… друг Серёжа погиб спасая его. Как ты на это смотришь Мариша?-

Девушка ещё сильнее прижалась к его груди, вся оживилась, загорелась, обрадовалась, что он не отказал ей

- Милый, да хоть двоих! Я за тобой пойду и в огонь и в воду, лишь бы мы всегда были вместе. И своих обязательно заведём. Я мамка хорошая, опытная. А у тебя, видишь, какой большой и красивый. Только детишек и делать – она игриво теребила его мужское хозяйство.

- Значит решено. Завтра забираем мальчонку к себе. И поедем ко мне домой. Только, я… обязательно схожу …к другу… на могилу… Не могу я уехать, не простившись с…Серёжей-

Неожиданные слезы брызнули из глаз Коляна. Внезапно его лицо исказило непередаваемое отчаяние. Он резко отвернулся к стене, зарылся в подушку и зарыдал, завыл от мучительно невыносимой тоски. Большие сильные Колины руки начали рвать подушку на части. Его спина судорожно поднималась и опускалась. Мария поняла всё сразу своим чутким женским сердцем. -

- Колечка, любимый мой. Не надо, не плач. А то я сейчас, тоже заплачу. Мы поедем к тебе домой, возьмём с собой мальчонку. Вырастим из него хорошего сына. Вот и будет тебе настоящая память о Серёже. Не убивайся так, родной мой –

Горячие девичьи слёзы капали на Колину спину. Мария целовала любимого в каждую ямочку, в каждую щелочку на этом таком родном и таком несчастном создании. Душа девушки ныла и болела от сострадания к любимому. Она обвила руками шею Коли и тихо шептала

- Посмотри на меня, цветочек мой. Теперь твоя боль - моя боль. Теперь всё у нас в жизни общее. И печали и радости. Время не повернёшь. Боль притупиться. Не пускай её к себе -.

Постепенно Коля стал успокаиваться в объятьях Марии. Он как ребёнок пригрелся на её груди. Девушка нежно гладила волосы любимого, и тихо пела ему колыбельную песню. Коля стал медленно, глубоко дышать и постепенно заснул. Мария бережно положила голову юноши на подушку. Осторожно слезла с кровати. Проскользнула на цыпочках в соседнюю комнату. На стене висело распятие. Она, в чем мать родила, опустилась на колени, сложила ладони и начала тихо читать молитву. Золотистые волосы упали на её голую грудь, и большие чистые глаза наполнились благодарными слезами.

*** Утро следующего дня выдалось на славу. Птицы завели свою вечную песню. Сосновый бор источал живительный аромат еловых веток и древесной смолы. Коля и Мария, взявшись за руки, шли между клумбами благоухающих роз. Сегодня Мария надела своё самое лучшее выходное платье, и была нарядная и красивая, как никогда. Парадная форма Коли золотом сверкала в солнечных утренних лучах. Директор приюта, старая добрая женщина, ласково встретила их, быстро подписала все бумаги, и они пошли забирать малыша.

Дети кушали в большой светлой столовой. Мария и Коля сели на лавочку не далеко от входа, дожидаясь, когда закончиться завтрак. Девушка гладила любимого по руке и успокаивала напряженного, как натянутая струна Колю

- Не надо так волноваться, милый. Сейчас детишки доедят манную кашку, встанут, скажут хором «Спасибо», умоются, и воспитательница выведет нашего сыночка. Здесь такой порядок. Потом его искупаю, переоденут, и приведут к нам. Потерпи ещё немного, родной мой.-

Коля молчал. Он напряженно смотрел на дверь столовой, готовый в любой момент сорваться с места. Для него не существовало сейчас ничего вокруг, а только эта белая двухстворчатая дверь с большими стеклянными ручками. Дверь тихо открылась, и из неё попарно взявшись за руки, стали выходить дети. Мальчики были одеты в одинаковые шортики и маячки, а девочки - в голубые сарафанчики. Коля привстал со скамейки, прищурился, и впился напряженным взглядом в выходящих из столовой детей. Его сердце неистово колотилось, на лбу выступил холодный пот. Он теребил руками пуговицу на парадной форме, почти полностью оторвав её. Мария беспокойно смотрела в лицо любимого, пытаясь усадить обратно на лавку, но это мало помогало. Неожиданно Коля сорвался с места, одним прыжком перепрыгнул через большую цветочную клумбу, схватил в охапку малыша, прижал к груди, и его лицо засияло непередаваемым счастьем.

- Сынок. Сыночек мой - Тихо прошептал он, нежно целуя растерявшегося мальчонку в губы – Если бы ты знал. Как я долго ждал нашей встречи! - Приговаривал Коля, качая мальчика на своих больших сильных руках. - Мы поедем с тобой далеко, далеко. В город под названием Владивосток, который стоит на берегу огромного океана. Туда со всего мира приплывают большие красивые корабли. Мы вырастим из тебя настоящего человека. Кем ты хочешь стать?-

- Кос-мо-на-утом – ответил малыш.

- У, ты золото моё! Молодец, настоящий мужик!- рассмеялся Колян – А вот и наша мама пришла. Хочешь к маме, сынок?- мальчонка протянул свои маленькие детские ручки к Марии. Она посадила его на колени, обняла, поцеловала в нос и сказала – Ну, как, у нас папа хороший? Правда? Такой папа один на миллион. Такого папы ни у кого нет, а у тебя будет, сыночек мой. Давай мама расскажет тебе сказку. Жили были…-

Они втроём сидели на скамейке. Малыш пригрелся на груди и чутко слушал старую добрую сказку. Его невинные глазки внимательно смотрели в нежные материнские глаза. Коля одной рукой обнял жену, а другой сына. На душе у него впервые за последнее время стало так радостно и спокойно. Небо сегодня было особенным для Коли, и солнце тоже, и птицы, и деревья, и все люди вокруг. Он впитывал в себя каждый звук, каждое дуновение ветерка, каждое слово. Он до глубины души понял что жизнь – это великий дар. Дар, который надо передать другим людям как бесценную чашу добра и тепла, надежды и любви, страдания и возрождения…

***

Скорый поезд Москва-Владивосток уносил Колю, Марию и маленького Серёжу в необъятные просторы России. Жена и сын спали. Коля один стоял в тамбуре у раскрытого окна вагона. Солнце уже почти скрылось за горизонтом, и его последние вечерние проблески едва пробивались из-за проносящихся мимо деревьев. Огромный тёмно-синий Байкал раскинул свои бирюзовые объятья. Ветер пах тайгой и дымом костра. Коля держал в руке кусочек оплавленного металла и его глаза, наполненные невыразимой печалью, смотрели в беспредельную даль вслед заходящему солнцу. Холодные слёзы медленно падали с подбородка Николая, и шквальный ветер уносил их своим северным дыханием. Коля глубоко вздохнул всей своей грудью, и тихий шёпот сорвался с его дрожащих губ - До встречи… Любимый…. До встречи …

P. S

Ты смотришь на меня с экрана компьютера, мой юный герой. Моё сердце болит, грустит и мучается. Я хочу обнять тебя, мой мальчик, прикоснутся к тебе, слиться с тобой, стать одним целым, раствориться в твоих зовущих глазах, но наталкиваюсь лишь на холодное безжизненное стекло монитора. Яркие чарующие краски льются с экрана монитора, кажется, что сама жизнь выплёскивается вместе с ними. Твои васильковые глаза притягивают меня непреодолимой силой. Я тяну к твоим рукам свои руки, и не могу обнять тебя. А мне так хочется сегодня простого человеческого тепла и ласки. Я так истерзал себя за эти года одиночества. За окном хлещет ледяной осенний ливень, в доме холодно и одиноко. Я остался на этом белом свете совсем один! Один. Друзья куда то пропали. У каждого свои заботы и тревоги, семьи и дети. Почти никто не заходит ко мне. Я уже не молод. Мои юные годы далеко позади. Они пролетели как вихрь, как ураган, как огненный пожар юности, оставив после себя только пепел воспоминаний... Но моя душа по прежнему хочет любить и быть любимым. Сколько раз я смотрел на тебя, мой малыш, мой герой, моя несбыточная мечта! Сколько раз ты спасал меня, мой голубоглазый демон. Годы идут. Их неумолимый бег невозможно остановить. А ты всё такой же весёлый и беззаботный, каким был двадцать лет назад. Это было так давно и так недавно. Мне кажется что это было только вчера. Только вчера мы расстались с тобой, моё солнышко. Ты нежно поцеловал меня на прощание, сам не зная что это последний наш поцелуй. Двадцать лет я просыпаюсь утром в холодной постели и ищу тебя рядом, моя радость, мой цветочек, моя жизнь, и понимая что тебя нет рядом и никогда уже не будет, ищу в себе силы чтобы продолжать жить дальше. Двадцать лет я смотрю на твою фотографию, и моё сердце сжимается в невыносимой муке невыносимой утраты. От тебя давно почти ничего не осталось Андрюша. Только забытая поросшая могила и эта старая потрепанная солдатская фотография. Но тепло твоих ласковых рук продолжает согревать моё израненное сердце. Я до сих пор слышу твой задорный весёлый смех. Я не знаю сколько мне отпущено лет. Я думаю что не так уж много и осталось. Но я обещаю тебе Андрей, что пронесу через всю мою жизнь факел нашей Любви с высоко поднятой головой. Пусть его тепло согреет не только наши души.

10.11.2003