Просветленные

ЧАСТЬ 1

(Часть 2,- очень рекомендую дочитать)

Мы – горя основа, мы – счастья рудник,

Мы – корень неправды и правды родник,

Низки и высоки, чисты и порочны,

Мы – чаша Джамшида и мерзости лик.

Омар Хайям /Рубаи/

Тщательно побрив голову и все затаенные участки тела перед большим зеркалом, он взошел в прохладную свежесть ванны. Испытав физическое удовольствие от соприкосновения нежной, как у девушки, только что выбритой кожи с мягкой водой, он улыбнулся чему-то своему, тайному, глубоко хранящемуся в душе. Душа надежно была скрыта слоем мяса и кожи от глаз посторонних.

Заткнув ванну затычкой, чтоб не утекала вода и, сделав глубокий вздох, он стал машинально разглядывать стены ванной комнаты, на которых была наклеена пленка под мрамор. Каждый раз он делал это с особым смаком, выискивая какие-то новые линии, образы, картины. Ему очень хотелось взять краски или карандаш и зарисовать все, что виделось ему, но, выходя их ванны, он мгновенно забывал об этом. Разглядывал... Щурился... Вот, два урода, с какими-то неестественными носами и вытянутыми подбородками целовались взасос, причем с ее стороны за ней наблюдал какой-то монстр, внимательно изучая весь процесс, а с его стороны, зорко следила за каждым движением мерзкая ведьма... Вот, девушка стояла на четвереньках, в какой-то монашеской одежде с широкими рукавами, и неприлично улыбалась, он видел развратный оскал ее рта. Морщинистый эмбрион, похожий на человеческое ухо, весь обвитый длинными собственными волосами, плавал в космическом пространстве. Огромных размеров баба, с толстой шеей и разными грудями, правая была раза в два больше, чем левая, стояла, подперев бока, и смотрела куда-то назад, на человекообезьяна, с пробивающимися рожками. Человекообезьян был тощим и изможденным, с хвостами, и спереди, и сзади, и с боков. А сколько на этих настенных рисунках было членов, и больших и маленьких, каких-то завивающихся и раздваивающихся на конце. Ему везде мерещились гениталии, и мужские, и женские...

От созерцания этих картин у него пересыхало в горле, и кадык начинал ходить вверх и вниз, как по команде. Три волоска торчали из его кадыка жесткой щетинкой, обычно он их тоже сбривал, но сегодня забыл. «А где рождается желание, в голове или в сердце? А может, где пониже? » – хмыкнул он. Нежно себя поглаживая, ощущая дрожь во всем теле, он любил «пофилософкать».

Из мраморного двучлена показались два маленьких язычка, они дразнили его, ритмично дергаясь, то вправо, то влево. Спелая грудь толстой бабы, та, что побольше, покрылась мелкими трещинками, которые с треском разрывались и оттуда вылезали тараканьи усы. Они извивались, рассекаясь надвое, пытались достать до его уха и прятались обратно в щели.

Его неуемная эротическая фантазия рисовала все новые и новые подробности: широко раздвинув тяжелые ляжки в разные стороны и запрокинув голову, на «мраморной» стене сидела кентаврица... Ноги ее заканчивались корнями, по которым ползали черви. Руки были закручены в спиральки, и этими крючками она пыталась разорвать свою задницу, из которой торчали змеиные языки.

Он специально разжигал себя дикими подробностями, изобретая каждый раз что-то новое.

Добавив горячей воды и размякнув от влажности, он сел в ванну и посмотрел на свое отражение. Из воды на него глядело моложавое скуластое лицо с длинными узкими глазами. Бритость головы делала его схожим с самураем. На вид ему было лет 25, хотя на самом деле, он был гораздо старше. «Однако пора», - подумал он, полюбовавашись собой.

Легко выпрыгнув из ванны, бритый самурай завернулся в махровое полотенце и босиком протопал в свою единственную комнату, которая служила ему спальней и гостинной одновременно. Он чувствовал легкое возбуждающее волнение где-то в груди. Его даже слегка колотило, будто дух томился чем-то непостижимым. Он чувствовал так всегда, когда ему предстояло это.

Натянув черный свитер и черные джинсы, (он не носил трусов), моложавый джентельмен взял точило и провел им несколько раз по стальным лезвиям огромных ножниц. Потом проверил ногтем. Остро. Он завернул ножницы в черный растянутый носок, засунул сверток в карман и вышел из квартиры.

Темнело. Проехав несколько остановок в метро, он сел в автобус и через несколько минут вышел. Пройдя два квартала, бритый свернул в парк. Здесь, затаившись в темных, густых кустах, он стал ждать. Долго никого не было. Прошел одинокий пенсионер с собакой. Она на секунду застыла, понюхала воздух, залаяла в сторону кустов, где прятался странный человек в черном, но короткий поводок крепко сжимал хозяин. Две старушки прошли с внуками, машинками и велосипедами к выходу их парка.

«Всё не то, ну, когда же? » - думал самурай. Прошла кучка разбитной молодежи, нового поколения, выбирающего пепси. И вот, наконец, с противоположной стороны появилась ОНА. Он сразу понял, что это ОНА, и ноздри его задрожали. Чем ближе она подходила, тем сильнее он чувствовал возбуждение. Она шла быстро. У него перед глазами мелькали каблучки, сумочка и главное, волосы... Длинные, как ветер, густые, как те заросли, в которых он сидел. Ее волосы были почти по пояс. Распущенные, они развивались за спиной, как крылья. Он даже не верил в такую удачу!

Когда она поравнялась с ним, бритый выскочил и в один прыжок очутился около нее. На лице его был черный носок с двумя прорезями для глаз, слишком больших, чтоб можно было не заметить его длинных узких глаз. В руках блестнула холодная сталь ножниц. Он быстро схватил длинноволосую, зажав ей рот. Она не успела даже пикнуть, и только в глазах застыл бесконечный ужас. Но это было уже неважно! Он прерывисто, со свистом дышал, его руки дрожали. Дикая страсть обуревала им и накатывала волнами по всему телу. Накрутив ее волосы на руку, он ловким движением отрезал ее волосы прямо под корень. И в этот момент почувствовал сладостную разрядку. Он на секунду замер и закрыл глаза. Из его горла вырвался нечеловеческий рык, в котором было все: и радость победы, и боль несчастного страдающего существа, и страх расплаты за содеянное. И в тот же миг, исчезнув в кустах с волосами, – своим чудным трофеем – он оставил несчастную, стриженую жертву на темной дорожке парка. Луна освещала рыдающее, перекошеное от пережитого ужаса, лицо девушки.

Тяжело дыша, самурай поднимался по лестнице своей хрущобы на пятый, последний. От волнения он не мог попасть в замочную скважину. Его руки тряслись. Наконец, непослушная дверь поддалась и прищемила ему палец. Он пришел в себя. Отдышался. Сжимая свою драгоценность, он поднес волосы к лицу, вдохнул их аромат... Живые... какие-то теплые, они хранили еще человеческую энергию. Любовно погладив их, он поднес их к губам и поцеловал. Потом положил на пол, недалеко от окна. Весь пол его маленькой квартиры был покрыт волосами. Каких только волос здесь не было! И белых, и рыжих, и черных, как воронье крыло, вьющихся, прямых, спиралевидных. Тяжелый труд последних двенадцати лет...

Мягкий волосяной ковер приятно щекотал босые ноги. Бритый разделся догола и лег на этот живой ковер, он предался воспоминаниям и смакованию деталей вечерней охоты. Как она потеряла дар речи, когда он неожиданно выскочил из своей засады! Даже можно было не зажимать ей рот, она бы не произнесла ни одного слова... А как затрепетало ее тело, когда он сжал его в своих руках. Даже между ног у нее стало горячо и мокро... Описалась что ли? Или другое, то, чего и ему нужно было от нее... Эту деталь он вспомнил только что, и ему стало опять волнительно. Он тоже вызвал у нее эмоции! А может, и она, искала его в неизвестности парка?

Ах, как приятно то, чем он занимается! Какое блаженство, какое наслаждение! Он лежал на волосах, которые ласкали его нежную кожу, и вспоминал всех тех, волосы которых остались у него навсегда. Приятно было, что он их не увечил, что забирал себе лишь то, без чего они могли обойтись, то, что через какое-то время у них появлялось, вырастало вновь.

А как-то раз он отрезал и взял себе волосы с одной и той же женской головы. Это было на том же месте, в то же вечернее время, но спустя четыре года. Ах, как они были хороши! Роскошные, белые, натуральные. Он, улыбаясь, вспомнил, как их владелица заорала со злости: «Опять ты, пидораст вонючий! Я их столько растила, козел!!! » Но было уже поздно! Волосики-то, вот они! Прямо под его левым плечом. Он добавил их к ее же собственным братьям.

Счастливый, он перебирал волосы и свои воспоминания. Нежно поглаживал себя по ляжкам длинными женскими волосами и улыбался. Они забирались ему между ног и нежно щекотали промежности. Самурай вспомнил ту единственную, с которой началось его безумие. Он вспоминал ее всегда, как только очередная жертва лишалась своей женственной красоты.

Случилось это в летнем детском лагере. Ему было шестнадцать, парня взяли в лагерь в последний раз, предложив на следующее лето, если он захочет, поехать вожатым. Но больше он уже не ездил по лагерям никогда.

Оля Русская была одной из девятнадцати девиц его отряда. Статуэтка, с правильными чертами лица и вкрадчивым голосом, она была бешено популярна. Но самым главным ее достоинством, то, что делало ее неотразимой на всех дискотеках и вечерах, непохожей на всех других девчонок, были великолепные, закрывающие маленькую попку, золотистые волосы. Ее волосы излучали свет, они светились и блестели, переливаясь всеми оттенками от утренне солнечного до цвета глубокого насыщенного заката. Когда она входила в столовую или в лагерный корпус, будто становилось светлее, вокруг нее было какое-то божественное сияние. Говорили, что Оля не стригла их с самого рождения, ее волосы были четырнадцатилетние, как и она сама.

Все мальчишки были влюблены в нее, не устоял и наш самурай. Он просто с ума сходил рядом с ней, терялся, покрывался испариной, язык прилипал к нёбу и никак не мог произнести что-либо членораздельное. Она знала свою уникальность и была очень высокомерна. Не церемонилась с ухажорами и всех, кто не нравился – посылала. Издевалась над ними в открытую и зло смеялась. А наш герой, как нарочно, был не в ее вкусе. Ее привлекали дерзкие, веселые, нагловатые и артистичные натуры, из которых, как из рога изобилия, сыпались остроты и шутки. Она любила повелевать сильными. Высокие и спортивные ребята, похожие на молодых жеребцов, удостаивались внимания королевы. А этот сморчок, двух слов связать не мог, смотрел на нее исподлобья, как волчара, длинными узкими глазами. Хм... китаец какой-то! Нет, нет, он ее просто бесил! Однажды она так прямо и заявила: «Больше всех меня раздражает этот сопливый китаец, вечно сопит мне в волосы у меня за спиной, пачкает меня своими соплями! » «Китаец» все слышал. Да из этого и не делался секрет.

Он долго не мог уснуть ночью. Все думал о несправедливости людской и в частности, о женском коварстве.

Было около трех часов ночи, когда он встал и отправился в маленькую комнатку, в которой накануне, вожатые вместе с активистами их отряда готовили стенгазету, что-то клеили, резали, рисовали. Он взял ножницы и тихонько прошел в конец коридора, где в палатах сладко спали девчонки. Дверь скрипнула, и он подождал, никто не проснулся? Было тихо. Слышалось ровное девичье дыхание и сап.

Отвергнутый самурай подошел к Олиной кровати, стоявшей в углу, у окна. Лунный свет падал на ее лицо, оно было прекрасным. Шикарные волосы были раскиданы на подушке во все стороны, как у нимфы. Он невольно залюбовался этой картиной. И тут рука с ножницами сама потянулась к ее волосам. Вдруг он почувствовал знакомое напряжение в трусах. Все налилось там, и было очень твердо. «Значит, сопливый я? » Он шмыгнул носом. «Значит, китаец? » И прядь за прядью, злорадно стал отрезать ее волосы, при этом, чувствуя необыкновенное возбуждение, пока не достиг того, к чему подсознательно стремился. Нервная дрожь била все его тело, он вдруг заметил, что стоит босиком на холодном полу. Какая-то девчонка скрипнула зубами во сне и перевернулась на другой бок. Оля лежала с закрытыми глазами, и было непонятно, спит она или нет. Он не слышал ее дыхания. Он стоял над ней, как Демон с мечом разящим, и сам был Дамокловым мечом.

Все трусы были мокрыми, руки вспотели, но ему стало так легко во всем теле, будто он заново переродился, будто избавился от всего груза, висящего на нем стопудовой гирей.

Оля спала сном младенца. Ей снилось, как ангелы заплетают ей десять тысяч косичек и украшают ее голову белыми цветами.

Звезды на ночном небе постепенно гасли. Лунный свет тускнел. Изуродованная прическа на ее голове теперь не делала ее привлекательной, кривые космы торчали неровными обрубками. Он положил ножницы рядом с ней на подушку, аккуратно собрал все ее волосы в руки, засунул ножницы в карман и вышел. Решил засунуть их подальше в чемодан.

Три дня Оля Русская плакала и не выходила из палаты, пока за ней ни приехали родители. Подружки таскали ей еду из столовой, как больной в изолятор. Вся синяя, с опухшим лицом, она садилась в автомобиль своего отца. Ее волосы за три дня почернели, и не было никакого света больше от них. Оля так и не узнала, кто лишил ее великолепия, и почему-то думала, что виновата во всем Катька из соседней палаты, которая ей вечно завидовала.

Приятные воспоминания... Он с грустью вздохнул и провел кончиком языка по верхней губе. Как давно это было!

После отъезда Оли, самурай совсем сник. Ему ничего не хотелось, ко всему пропал интерес. Пробовал отрезать волосы у себя на лобке, но это было не то, ничего не чувствовал. Олины волосы он хранил, как реликвию. Засунул их в целофанновый пакетик, где раньше были чистые носки и трусы, теперь носки валялись по всему чемодану и он часто не находил пару. Он стал еще более замкнутым, в отряде его не любили и сторонились. Ночью, когда все спали, самурай подходил к чемодану, трогал свое богатство осторожно кончиками пальцев, гладил, и ему становилось спокойно и хорошо. Собрав волосок к волоску, он часто расчесывал их, заплетал косички и бантики, представлял Олю лысой и тихо посмеивался.

Вожатые пытались заняться расследованием кражи волос, но ничего у них не вышло, ведь они искали их в мусорных ящиках, а не в чемоданах. Даже орудие преступления не нашли, а следовательно и отпечатков пальцев ничьих не было, «китаец» был хитрым. Привезя из лагеря Олины волосы, он спрятал их у себя в шкафу под замок, а ключ носил на веревочке, как кулончик.

... Несколько лет спустя, молодому человеку пришло в голову собрать коллекцию из разноцветных женских волос, а потом он просто не смог жить без постоянного ночного адреналина.

Уже светало, когда бритый моложавый мужчина, счастливый и блаженный, уснул. Завтра, с утра пораньше, ему пора было на службу.

*

- Какая же ты скотина, Муль! Ну, просто сволочь! Как же ты можешь?! – Миша в ярости хлопала целофановыми пупырышками от какой-то новой технической игрушки, точно управляла джойстиком. Они лопались у нее под пальцами со звуком мыльных пузырей.

- Она же моя мать, твою мать, ты понимаешь это?!

- И моя любимая женщина, - спокойно реагировала Мулька, - тебе она родная по крови, а мне по духу. И перестань щелкать, слышь! Как клопов давишь!

Помолчали.

- Кстати, сейчас придет Богиня, – Мулькины глаза заблестели.

- Мне уйти? – Миша опять стала безжалостно щелкать.

- Нет, ну, твоя квартира, сама решай...

Миша вздохнула от безысходности.

- Значит, ты устраиваешь свиданье с моей собственной матерью, в моей собственной квартире...

- Тебе не кажется, что что-то горит? – нюхала воздух Мулька. У нее был пунктик на запахи, ей всегда казалось, что чем-то пахнет, причем запахи иногда были самые экзотические.

Один раз ей показалось, что пахнет лыжами, натертыми канифолью. Это было в самый разгар лета, откуда взяться лыжам, посреди лета, в голландском цветочном магазине?

Даже пыль у Мульки пахла. Она залезала в Мишин книжный шкаф и орала истошным голосом: «Медвяк – дрянь, все книжки провоняли пыльём!! Смотри, сколько пыли лежит! » На что Миша, абсолютно равнодушная к чистоте, отвечала: «Пыль лежит... полежу-ка и я». «Гидра вонючая! Болтливый червяк! » – негодовала Мулька, хотя болтала без умолку, в основном, она.

Когда обе, накурившись и наспорившись о глубинах человеческой психики и об особенностях сексуальных пристрастий современного индивидуума, засыпали в одежде, еле ворочая языком от усталости и сладенького винца, ей снилась одна мысль: «у Миши изо рта пасёт, будто кошки насрали... у Миши изо рта... »

- Опять твои глюки! Вечно выдумываешь. То у тебя телефонные звонки палёной курицей пахнут, то...

- Срочно нужен лимон и мята! – перебила ее Мулька. Она вскочила и стала хлопать дверцами от шкафчиков.

- У меня есть мелиса – это лимонная мята. Не подойдет?

Мулька посмотрела на Мишу, как на идиотку.

- Не подойдет! – рявкнула.

Нервно закурила.

- Слушай, не смешивай селедку с манной кашей! Лимон – отдельно, мята – отдельно. Тоже мне – адская смесь в одном флаконе!

- Есть просто мята, - Миша обиженно пожала плечами, - если найти лимон...

- Быстро дуй за лимоном! Сейчас придет Богиня...

- Все же ты свинья, - Миша натягивала полосатый свитер.

Прищурив глаз, Мулька продолжала курить и отплевывать. Она немножко успокоилась и улыбнулась:

- Может, я тебя усыновлю, Миш?

- Еще чего! Папаша... - Миша хмыкнула и, брякнув ключами, вышла.

«Все-таки, Мишка – классная девка», – думала Мулька, – сколько раз выручала меня, грешную! И сейчас – поперлась за лимоном, в такою размокропогодину, без шапки, по первой моей просьбе! »

Мишей ее прозвал студент Соломон за толстые щеки, доставшиеся ей в наследство от отца. Невысокая девушка была ласковая и пушистая. Вся ее добродушная физиономия говорила о мягком, податливом характере, а вернее, об отсутствии его. «Ну, почему Миша? Это же мужское имя! » - доказывала она однокурснику, горячо дыша в темноте. «Миша – это медвежонок, плюшевый мишка, каким ты являешься! » - нежно говорил он под застиранным одеялом, беря ее двумя руками за обе щеки и целуя в нос. Соломон писал стихи и прозу запоем, а когда не писал - пил. Имел греческие корни, а, следовательно, был парнем темпераментным и любвеобильным.

Выжжев насквозь девичье сердце, он вскоре нашел себе другую музу для вдохновения. Миша ужасно переживала, но пережила. Свой скоротечный роман и первого мужчину, она попыталась забыть, как страшный сон.

Миша была самая молодая на курсе, но подающая большие надежды. На литфаке ее любили, и постоянные интриги стервозных сокурсниц обходили ее стороной. Девушка очень редко обижалась и всем пыталась помочь. Счастливый характер! Ее обустроенная двухкомнатная квартира, недалеко от Арбата, в тихом центре, стала местом сборища студентов и абитуры. Все вечеринки и праздники отмечались здесь. Вынося полведра окурков и пустых бутылок пива на мусорку, Миша сокрушалась, как дошла она до жизни такой? Почти никогда она не была одна в квартире, кто-то ночевал, кто-то блевал в туалете, кто-то пил чай или огуречный рассол, кто-то готовился к экзаменам.

Миша познакомилась с Мулькой в Кудепсте, куда обе случайно приехали отдыхать в зимние каникулы. Мулька заканчивала театральный, решила умиротвориться в горах перед дипломными спектаклями, а Миша была тогда на первом курсе литературного института, желторотым цыпленком, зеленой, неспелой черешней. Обе богемные, они быстро нашли общий язык и сдружились. Черешенка призналась, что она еще совсем недавно была девочкой, законсервирована, заспиртована, пока не появилась в ее жизни Солома, бурный роман с которым, уже успел отгореть. Все испытавшая Мулька, зевая, утешала ее, что будет еще и Солома, и Сено, и много-много других кобелей и кобельков, которые с ума будут сходить от Мишиного пухленького животика и круглого зада. Не все западают на кости!

Миша написала стихи о природе и о новой подруге, как одной из ее частей, Мулька надувала щеки и изображала Мишу: как Миша ест, как Миша спит, как Миша... Театралке сразу запало в душу сладкое прозвище медвеженка, так невыносимо подходящее к ее мордашке. Девушки были настолько разные, и внешне, и внутренне, что взаимно притягивали и дополняли друг друга во всем.

Мулька простучала по столу турецкий марш двумя пальцами. «Однако сейчас придет Богиня, - волновалась она, - ага, вроде уже ничем и не воняет». С Богиней их связывали нежные дружеские отношения уже несколько месяцев. Мулька ее боготворила и обожествляла. Однажды назвав ее Богиней, она раз и навсегда преклонилась перед ней, самоуничижая себя, и находя в этом несказанное удовольствие.

Богиня была для всех загадкой. Родив в 16 лет дочку, она, брошенная нашкодившим одноклассником, завязала с делами сердечными раз и навсегда. Десятиклассница вся ушла в воспитание дочери, оказавшись на редкость заботливой матерью.

Секс ее абсолютно не интересовал, может, она была фригидна? Прочитав массу иследований по сексологии, от Камассутры до Фрейда, она пришла к выводу, что эротических зон на ее теле не существует, пока ни познакомилась со странной женщиной с кольцом на правом большом пальце. Хотя это случилось уже много-много лет спустя.

Та показала Богине, каких многих радостей сознательно лишила она себя и открыла ей заново вкус к жизни. Женщина с кольцом на большом пальце вскоре ушла, но вкус к жизни и к красивым женщинам у Богини остался.

*

С детства Денис не отличался здоровьем. Он рос чахлым, узкоплечим мальчиком, который часто болел и пропускал школу. Классный журнал лежал в шкафу, без всякого замка, свободный и досягаемый, до того времени, когда Денис, пытаясь стереть свои плохие отметки с лица замли, ни выкрал его и благополучно утопил в грязной луже за домом, на городской свалке. Так и не выяснив, кто же из учеников причастен к исчезновению журнала, Тамара Михайловна, будучи классным руководителем 5«в», получила нагоняй от директора и строгий выговор, лишившись надбавки к зарплате за выслугу лет.

Когда Дениса решили оставить на второй год из-за неуспеваемости, мать забрала сына из школы и стала обучать его дома. Учителя приходили к нему через день, и индивидуальные занятия улучшили знания подростка по многим наукам. Здоровье парня тоже пошло на поправку, но появилась одна странная особенность в его фигуре. На позвоночнике выросли костяные зубцы – хребет, тянувшийся вдоль всей спины, как у динозавра. Мать забеспокоилась, стала таскать Дениску по всяческим научным центрам и частным клиникам. «Атавизм, – вынесли вердикт одни, - остаточное явление». «Рудимент» – поставили диагноз другие. Но все врачи сошлись на том, что это очень редкое явление. Посоветовали пока не трогать, понаблюдать.

Денис сокрушался, пугала неизвестность, чем это все закончится? Боли хребет ему не причинял, только перестал мальчик спать на спине – мешало. Стал носить свободные рубашки и джеперы, и ни к кому не поворачивался спиной. Эта привычка вызывала странную реакцию у окружающих, им особенно хотелось заглянуть ему за спину, а что этот ангелочек там прячет, а может у него крылья пробиваются? Внешность, и вправду, была у молодого человека очень привлекательная, огромные глаза с поволокой, с густой окаймовкой ресниц, аккуратненький носик и сочные пухлые губки под пробивающимся пушком усов. «Хорошенькой девчушкой» можно было бы его назвать, если бы золотистые кудряшки ему не остригали каждый месяц почти под корень.

Денис прозвал себя Дино и думал о себе только в третьем лице. «А вдруг его кожа покроется коростами и Дино превратится в настоящего динозавтра? И где найдется динозавриха, готовая его принять в свое лоно? », - думал Денис, лежа ночью на левом боку, занимаясь мастурбацией. Пятнадцатилетний подросток научился управлять разбушевавшимися гормонами. Сладостное ощущение разрядки на несколько мгновений отдаляло его тяжкие мысли о ненавистном хребте.

Ворочаясь с одного бока на другой, причем переворачивался он через живот, Дино беспокойно уснул. Ему ничего не приснилось в эту ночь, и утром он почувствовал, будто выбрался из вакуумной пустоты. Солнце ярко било в глаза, (мать специально выбрала ему комнату с окнами на восток, чтоб, просыпаясь, Дениска радовался солнышку и новому дню). Заботливая была у него мама.

Дино зевнул и почесал хребет. Ему чего-то хотелось, но он не понимал чего.

- Мам, Дино хочет папайу... – закричал он в открытую дверь на кухню.

Недавно, он прочитал в журнале о странах и путешествиях, какие удивительные и необычайные фрукты растут в Тайланде, и подумал, уж его мама – и тайские диковинки для него отыщет.

- Ты же уже сто раз смотрел этого своего «Папая», - сказала мать, протирая на кухне посуду. Ей и самой нравился бравый моряк с татуированным плечом, пожиравший шпинат в неимоверных количествах.

- Да не папаЯ, а папаЮ! Дино будет это есть, а не смотреть! – уточнил сын.

- А, так это ты о фрукте... ну так бы и сказал. Пойду сейчас на рынок и куплю тебе, малыш! Может и манго тебе хочется, мой гурманчик?

- И манго хочется. Дино его съест.

Мать прибрала на кухне, скинула передник и помчалась на рынок, выполнять желание единственного сына.

От предвкушения чего-то неизведанного, настроение у юноши улучшилось. Денис включил радио, нежная скрипка влилась в его уши и заполнила собой все пространство комнаты, как солнечный свет. Она пронзила ему сердце.

Когда мать пришла с рынка, то застала его в слезах.

- Что с тобой, Дениска? – испугалась она.

- Дино любит музыку... Дино очень любит слушать! – и зарыдал еще громче.

- Ка-тар-сис... – только и вымолвила мать, всплеснув руками.

*

Голубой Мечтой Леки Галлактиновой была покупка шубы из голубой норки. Став лауреатом конкурса молодых скрипачей и получив премию в три тысячи долларов, она, наконец, смогла ее осуществить. Свершилось! Получив денежки, Лека, не задумываясь, отправилась в меховой магазин и тут же рапрощалась с хрустящими бумажками, обменяв их на роскошную, до пят, норковую шубу.

Выйдя из магазина в обнове, она не удержалась и купила себе красных роз. Светлая норка очень освежала Лекину миловидную мордашку, и она чувствовала себя снежной королевой или, вернее, снежной принцессой, когда поднимала вверх свою маленькую ручку, чтоб остановить частника. «Шиковать, так шиковать! Возьму-ка тачку! » - предвкушала она.

Свое старое жалкое пальтишко девушка забыла в магазине, в примерочной, но не очень расстроилась, сидя в чудном Мерседесе, где обнаружила свою оплошность. Она все воспринимала в розовом свете и радовалась жизни, как новорожденная.

«Странной дорогой мы едем, однако, в Бистрогино... Здесь, за леском, нужно было свернуть направо, а не на... » Она не успела додумать, как машина резко затормозила, и водила приказал ей выйти, а шубу оставить. Лека отчаянно била его розами по башке, стараясь разодрать его щеки шипами, но он ловко увертывался и буквально отдирал ее от новой шубы. Наконец, силы покинули ее, и она сдалась. Рыдая, она смотрела вслед уезжающей в Мерседесе шубе.

Лека не чувствовала холода, хотя на дворе было минус 12, два дня назад ударили морозы и денежная премия пришлась так вовремя! Но теперь это уже не имело значения. Слезы застывали у нее на щеках маленькими льдинками и скатывались ей на ботинки, звеня бубенцами. Но Лека не замечала этого звона. Она не замечала ничего. Не успев даже день насладиться чудной покупкой, девушка стояла как каменная, не видя ничего вокруг, будто пелена застилала ее глаза от всего остального мира.

Мимо проехала «Скорая помощь». Лека опомнилась и пришла в себя. «Это за мной. Наверно, я сошла с ума! » Вдруг она почувствовала ужасный холод, который ее пронизывал насквозь. «Скорая» куда-то исчезла, она ведь была только в ее воображении. Лека оглянулась, и ей показалось, что за деревом стоит ее шуба и тихо смеется над ней. На снегу валялись красные лепестки роз, будто кровавые пятна. И тут она рванула. Она бежала сквозь кусты и деревья, утопая по колено в снегу, чувствуя ноздрями человеческий запах, она бежала на него. Холод забирался во все ее интимные места, он проник даже во внутренние органы и сковал их льдом.

Выбежав из лесу, Лека увидела трамвай, он нехотя затормозил на остановке, и девушка буквально вломилась в него. Все на нее смотрели с удивлением, а она стучала зубами им в ответ.

Трамвай оказался совсем в другую сторону, и Лека долго добиралась до дому на перекладных. Сумочку она тоже «подарила» водиле Мерседеса, и денег на проезд у нее не было. Подняв измученное лицо, она долго не могла понять, что от нее хочет подошедший детина-контролер, что-то бормотавший о каком-то билете.

Оказавшись опять на улице и прыгая на остановке, (она не могла стоять на одном месте, будто шило ей вставили, и она хотела от него избавиться), несчастная дождалась другого травмая и кое-как все же добралась до дома.

Бистрогино был спальный район Москвы, здесь почти все уже спали, улицы были пусты. Черные окна, похожих друг на друга многоэтажных коробок, безучасно глядели на девушку.

Около дома она осознала, что в квартиру попасть не может, так как ключ тоже был в украденной сумке. Она попросилась переночевать у сердобольной соседки, а на следующий день взломала собственый замок. Лека везде, не переставая, бежала, когда переходила через дорогу, когда бежала к подъезду. У соседки, от ванны до туалета, она тоже продолжала бежать, чтоб согреться.

С тех пор Лека разучилась ходить. Внутренний холод, поселившись в ней навсегда, заставлял ее бежать по комнатам, по улицам, в метро. Нормально это смотрелось лишь на стадионе, где тренировались спортсмены, готовясь к соревнованиям. В остальных местах Лека вызывала удивление и жалость. Где бы она ни бежала, ей мерещился злорадный оскал шубы, будто она измывалась над ней. Голубые ворсинки на норке сотрясались от безвучного смеха, шуба как будто говорила девушке: «Смотри, что сделала я с тобой, моя куколка! » Ужасная дрожь и холод в суставах исчезали только лишь во время игры на скрипке. Тогда молодая скрипачка забывала и шубу, и себя, и весь мир.

Несколько месяцев такой «бегающей» жизни превратили ее, худую шатенку в скелет, обтянутый мясом и кожей. У нее не было ни одной жиринки. Иногда ей думалось, что скоро она станет легкой пушинкой и улетит в небо.

Лека Галлактионова перестала носить юбки и каблуки, ее постоянной и любимой одеждой летом стали кроссовки и джинсы, (которые очень мало гармонировали со скрипкой), а зимой – легкая куртка на синтепоне.

Она стала давать частные уроки скрипки, с головой ушла в работу.

*

Рыжее пламя, извиваясь неестественными языками, сантиметр за сантиметром сжирало бумагу, которую Икс держала двумя неподвижными пальцами. Это было завораживающе… Она не могла оторвать глаз и опомнилась лишь тогда, когда обожглась. «Ауф!! » - взвизгнула Х., бросила маленький клочек и схватилась обожженной рукой за ухо. Пламя уничтожило последний кусочек бумаги, упавший на каменную плиту, и исчезло само, как будто его и не было. Акт самосожжения огня длился ровно семь секунд, но Х. не подсчитывала время, она просто растворилась в нем, пока все не закончилось. «Странно, - подумала она, - как это странно! Только что он горел, занимался бурной деятельностью, с жадностью пожирал свою пищу... а теперь, где он? Ни его, ни того, чем он питался. Осталась лишь горстка пепла... Зачем же тогда это было? » Она грустно смотрела на остатки огня, черные трухлявые пластинки, возми их в руку, потри, и они превратятся в прах... «Мы чем-то похожи на этот огонь. Жадно набрасываемся на то, что нам по зубам, едим, что можем, суетимся, беремся за что-то с азартом... и вот уже отгорели, отъели, и только червяки превращают нас в землю... » Х. наступила узким носком ботинка на пепел и размазала его по каменной плите.

Рядом с правым ухом что-то просвистело. Х. скосила глаза и увидела белую шелковую перчатку. Странное создание зависло на уровне ее глаз, его миниатюрные, прозрачные крылышки отчаянно рассекали воздух. Белая перчатка шевелила пятью пальцами и как будто хотела ей что-то сказать. Но как только Х. повернула голову, чтоб получше ее рассмотреть, крылатая путешественница спряталась назад, за спину и свистела где-то возле затылка. Х. на каблуках повернулась вокруг себя, но все попытки приблизится к перчатке, потерпели крах. «Ну, и черт с тобой, проклятая бестия, нужна ты мне! » - X. сделала вид, что шелковая разбойница ее не интересует. Та расслабилась, потеряла бдительность и тут, Х. изловчилась и одним движением схватила ее. Перчатка, жалобно запищала, стала вырываться, угрожать указательным пальцем, показала дулю и, дернувшись в конвульсиях, затихла. Крылышки ее обмякли и повисли, на них рельефно выступили прожилки.

Белая перчатка источала тонкий аромат увядающей розы. Х. осторожно провела рукой по ее гладкому, слегка подрагивающему тельцу, и нежно оторвала ей крылышки. В месте отрыва проступила сукровица и Х., недолго думая, зализала ранку. Маленькие шрамики остались на ее шелковой спинке. Женщина ловко натянула перчатку на правую руку и почувствовала ее прохладное прикосновение, во всем теле появилась необыкновенная легкость и сила. Х. подняла руку вверх и торжествуя, погрозила кому-то в воздух кулаком. Она никогда не пробовала наркотики, но ей казалось, что действие незнакомки на нее – наркотическое. Это была какая-то зйфория. Х. ощущала себя Богиней и Царицей, ей подвластно было все: и небо, и солнце, и ветра, и планеты, и ничтожные человеческие душонки!

Когда Амалия познакомилась с женщиной с красивым перстнем на большом пальце правой руки, та ей сказала: «Послушай, все в жизни условно, и имя, и возраст, и сама жизнь – условна. Если хочешь, мы выйдем за рамки условности, мы будем играть в свою игру, по своим правилам, которые напишем с тобой сами. Ты – женщина, я... тоже женщина. Как это условно! Это то, что дано нам природой, но мы можем все менять, в зависимости от наших желаний, вкусов. Я увлеку тебя в такой мир, из которого тебе уже не выбраться никогда! Не говори мне, сколько тебе лет, как тебя зовут, я буду звать тебя Lady X. Или просто Икс... А ты меня зови Тереза. Но это только сегодня. А завтра, если хочешь, Амалия или Изольда» (Она случайно назвала ее имя и Амалия вздрогнула от неожиданности). «У меня тысячи имен! - продолжала женщина с кольцом, - тысячи возрастов! Иногда я – моложе, иногда – старше. Сегодня, я чувствую себя - Терезой. Это глупо загонять человека в какие-то рамки названия-времени-места. Я всегда разная, я перетекаю из одного состояния в другое, как вода, иногда этому и имя сложно подобрать. Хочешь играть в эту игру? Я буду рядом, с тобой. Я тебя научу. Мы вольны, как две птицы. Я вижу сияние, исходящее от тебя! Ты – та, с кем у меня получится. Мой тебе совет: выброси паспорт и забудь, кто ты, откуда, ведь мы все равно этого не знаем. Никто не знает, откуда он появился и куда идет, а кто он – и подавно! Я живу уже много лет без паспорта. Моей душе никто не может дать паспорт, а тело не нуждается ни в каких бумажках! Я вижу твою неординарность. Твое имя не отражает твоей сути, потому что нет такого имени, которое бы отражало суть человека. А может быть, и сути никакой нет? Есть только суть переходящих состояний»

Женщина с кольцом на большом пальце печально смотрела, как кипящий закат солнца охлаждается в прохладной воде. Они сидели на берегу Москвы-реки, в вечерний час умиротворения. Было лето, температура воздуха была самая комфортная, когда ни жарко, ни холодно, а именно то, что надо, чтоб душа пела. Погода просто не замечалась, а прилагалась, как нечто само собой разумеющееся.

В тот день, когда Х. читала прощальное письмо своей подруги и решила его сжечь, она наконец-то поняла все, что та пыталась донести до нее. Но было уже поздно...

«Ты нарушила наши правила игры, Икс. Прощай! Прими мой скромный подарок за все, что ты мне дала. И... Будь счастлива... » - говорилось в записке.

Х. подумала, что здесь было бы к месту старинное серебреное кольцо с огромным тигровым глазом, что носила женщина на большом пальце правой руки. Камень был очень чувствительным, в нем жила душа тигрицы. Кольцо сжимало большой палец женщины будто острыми когтями, предупреждая об опасности, или тяжелело так, что она не могла поднять руку. Сам тигровый глаз был необыкновенной чистоты, которая увеличивала его силу и нейтрализовала пагубное влияние окружающего мира. Этот камень был без каких-либо дефектов, ни пузырьки, ни мутные области, ни трещинки, ни пятнышки не портили его идеальную поверхность. Серебро оттеняло камень, придавая ему изящество и массивность. Витиеватость его узоров была схожа со старинным молитвенником или рамой иконы. В какой-то оккультной книжонке Х. прочитала, что серебро темнеет не из-за окисления, а благодаря его способности записывать душевное состояние человека, и чем больше у него переживаний, тем серебро темней. Кольцо на руке женщины было темное, мрачное. Оно поглощало свет, как черная дыра, и даже на улице становился сумрак, исходящий из того места, где она проходила. Может, она много страдала? Или ее предки? Женщина унаследовала свой перстень от бабушки. Она очень дорожила им и всегда носила на большом пальце, кольцо было ей немного великовато.

Х. знала, чтоб проявить все свои свойства в полной мере, украшение обязательно должно быть передано по наследству или подарено, и она уже представляла, как женщина с кольцом прижала его к своему сердцу, а потом отдала ей с пожеланиями добра, гармонии, любви... Вообще-то, по своему состоянию души Х. предпочитала жемчуг – затверждевшие слезы морских нимф. Жемчуг был влажный и гладкий, как сама Х. Интересен он был в сочетании с бирюзой. Что-то светлое, весеннее, лучезарное...

Но никакого кольца там не оказалось. Х. с замиранием сердца сожгла огрызок бумаги – последнее, что осталось от женщины с кольцом на большом пальце и, тогда вдруг услышала тихий призывный свист. Она поняла, что это и есть ее подарок... Перчатка.

Х. быстро пристрастилась к ней. Вначале она надевала ее только раз в неделю, чтоб почувствовать себя счастливой и любимой, забыть о всех печалях и переживаниях. Потом стала напяливать ее все чаще и чаще, через день, а потом – уже и не снимала. Это, действительно был наркотик, от которого Х. теперь уже была в полной зависимости. И даже не знала, то был дар женщины с перстнем или наказание? Но, если и наказание – то очень сладкое, решила Х. Все условно...

Женщина и ее кольцо оказали огромное влияние на Икс. Она забыла даже свое имя. Никогда больше она не думала о себе, как о какой-то Амалии. Она поменяла круг друзей, перестала поддерживать отношения с кем-либо из прошлого. Единственная, кто у нее остался – была дочь, которая тоже называла ее Х. Никто не знал ее настоящий возраст, паспорт был запрятан в надежном месте.

*

Дамоклов сидел у себя в кабинете и с азартом убивал старушек. Эту игру ему подарил приятель-туркмен, держащий точку с CD и DVD. Байрам регулярно платил дань менту за московскую регистрацию и покровительство. Дамоклов с наслаждением размазывал по стене мозги старушек, заливая весь монитор их виртуальной кровью. В перерывах межде убийствами курил. Ему нравилось давить старушек, нравилось, как они визжали и смешно барахтались в дерьме, в котором он их топил.

Быстро освоив компьютерную игру, он тратил на нее все свободное время. В комнате было душно и накурено. Он вспотел. Тусклый блик от сороковаттной лампы отливал на его лысой голове. Его милицейская фуражка лежала на стуле, рядом.

Разорвав очередную жертву на куски, Дамоклов вытащил носовой платок и протер им по вспотевшему лбу. Ну, вот, черт! Упустил хрычевку... Напряженно стал выжидать. Его узкие длинные глаза внимательно следили за разбегавшимися старухами, он метко нацеливался и настигал их одну за другой.

- Дмитрий Сергеич, - в дверь просунулась помятая женская голова, - можно?

- Что там опять у тебя, Пономарева? – сказал Дамоклов, не отрываясь от игры, - гадина!

- А? Что сразу обзываться...

- Да я не тебе... – он рассеянно на нее взглянул и опять уткнулся в экран, - пшла, так тебе, так!!! Проходи, Пономарева.

Грустная женщина с пропитым лицом прошла к столу и скромно села на посетительский стул.

- Дмитрий Сергеич, я к вам опять, насчет мужика своего. Вот поглядите, какие синяки у меня от этой сволочи!

Пономарева задрала рукава по локоть и сунула ему в лицо синие, с подтеками запястья.

- Бил меня, избивал, рожа проклятая, топтал меня ногами! – она зарыдала, из красных глаз ее потекли мутные слезы, - напился, гад вонючий, и за волосы меня! Но и я в долгу не осталась – сломала ему нос, подлюге!

Дамоклов поморщился и с сожалением оторвался от игры. Он тупо глядел на ее увечья, потом перевел взгляд на часы. Было без трех минут пять – время приема населения. Значит, сейчас попрут! Он вздохнул и вышел из игры.

- Опять, небось, вместе выпивали? Потом поссорились, подрались... Пономарева, тебе не надоело вести такой образ жизни со своим сожителем?

- А что я? При чем тут я? - женщина всхлипывала и утиралась, на щеке поблескивала размазанная сопля.

Пономарева Светлана была дворничиха из соседнего дома. Всем были известны ее пагубные наклонности к пьянству. Она часто прогуливала работу, ее участок всегда был самый неопрятный и запущенный. Ее постоянные выяснения отношений со своим сожителем Коляном уже никого не шокировали. Соседи привыкли к вечному звуку бьющейся посуды, пьяным голосам, доносившимся из их квартиры, моче и блевотине в подъезде.

Колян нигде не работал, весь татуированный и нетрезвый, слонялся по двору, пугая детей и кошек. Соседи писали жалобы в ЖЭК и Районную Управу, но управы на них не нашли. Колян, к тому же был не прописан в комнате Пономаревой, что особенно раздражало его соседей по коммуналке. Это была последняя коммуналка в доме №6/4 на Малой Пирожковской.

- Что мне делать, Дмитрий Сергеич? Что мне делать с этим мерзавцем?

- Гони ты его в шею!

- Как же я без мужика? Не могу я...

- Все не могут... Найди другого, без вредных привычек.

- Да кому я нужна, - запричитала дворничиха, - косая, рябая, хромая!

«Хоть сама понимает» - подумал мент, а вслух сказал:

- Ну и что ты хочешь, чтоб мы посадили твоего мужика?

- Пусть посидит, гаденыш, дней пять, осознает свое поведение, потом на коленях ко мне сам приползет!

- Пиши завление, Пономарева. Но, если твой Колян, придет тут со своим заявлением, что ты ему нос сломала... Заведем дело и на тебя, потом суд, два года условно за мелкое хулиганство... Зачем тебе все это надо?

Женщина перестала плакать. Она взяла в рот всю пятерню с грязными ногтями, смотрела на Дамоклова и быстро моргала.

Зазвонил телефон и мент поднял трубку.

- Опорный пункт 59.

- У меня угнали машину! Мерседес! Серебристого цвета! Что мне делать? Помогите! – надрывалась трубка.

- Минуточку, минуточку, не тараторьте. Почему вы звоните сюда, в участок?

- Я живу в этом микрорайоне, вы же наш участковый! - мужик не мог себя контролировать.

- Но мы этим не занимаемся. Звоните 02. Там вам все подскажут.

Дамоклов положил трубку.

- Это у Лупиносова из 102-й! Я его знаю! Орал сегодня на весь двор, как резанный, - довольная, сообщила дворничиха, - новенькая тачка, только купил.

В дверь постучали.

- Выхожу я, значица, во двор, беру лопату – снег очистить, смотрю – место талое из-под его мерседеса. Ну, я – что? Мне – меньше работы. А тут и Лупиносов бежит, растрепанный весь такой, глаза, как шары выкатились: «Где моя машина???!!! » - визжит...

- Ну, ладно, мы закончили с тобой?

Пономарева вспомнила о себе и тяжело вздохнула о своей нелегкой судьбе. Под столом, дворничиха увидела таракана. Проследя взглядом за его неровной поступью, она со злостью раздавила его ногой. Лицо ее налилось кровью. Она сжала губы и ударила кулаком по столу:

- Колян! Сука!

- Ну, ну, не матюкайся тут у меня. Давай, Пономарева, народ ждет в дверях, не одной тебе надо.

Грустная женщина вышла из кабинета.

Дамоклов надел фуражку и сделал непробиваемое выражение лица.

Робко вошла девушка в кепке.

- Здравствуйте. Я хочу написать заявление.

- Что случилось?

- Меня ограбили вчера вечером, - девушка внимательно посмотрела в узкие длинные глаза мента. Ей показалось, что-то знакомое мелькнуло в его повадках.

Дамоклов дал девушке лист бумаги и ручку. У него забилось сердце. Прошло полгода с его летнего безумного нападения в парке, и он опять не удержался. Накануне вечером совершил очередное обрезание волос.

- Что у вас украли? Деньги? Паспорт?

- Нет. Украли мои волосы.

- Простите? Волосы?

- Да. Их обрезали под самый корешок. Смотрите!

Она сняла кепку и из нее выпали жалкие неровные космы, которые небрежно упали на широкие скулы девушки.

- Но, зачем? – он глупо усмехнулся и побледнел.

- Кто ж знает, зачем этому уроду мои волосы? Может, он из них парики делает, бизнесом занимается.

- Да, мне такое и в голову не приходило...

Девушка хотела что-то спросить, открыла рот, но он не дал ей сказать:

- Нет, ну пошли бы, сделали современную стрижку, зачем в участок-то тащиться? Чем мы вам поможем? У вас украли волосы. Вы и без них – красавица! Что вам в этих чертовых волосах? - Дамоклов нервно стал ходить по кабинету туда-сюда, - ну, напишите заявление, найдем мы этого... маньяка. Ведь он не убил вас, не изнасиловал, просто обрезал...

- А откуда вы знаете, что он меня не изнасиловал?

- Ну, вы же сами сказали, что он только украл ваши волосы, вы не говорили о насилии, – Дамоклов заводился и нервничал.

Девушка с удивлением смотрела на него. Она где-то уже видела эти глаза. Но где? Она перестала его слушать и пыталась вспомнить, где она видела эти злые змеиные глаза?

Вдруг озарение снизошло на нее. Она подпрыгнула к нему, как кошка и стащила с него фуражку. Бритая голова, как страусиновое яйцо болталась на тонкой шее.

- Это вы были вчера в парке! Вы! Я вас узнала! Это вы – тот безумный маньяк, с сумасшедшими глазами!

- Девушка, вы что с ума сошли? – он остановился.

-Это вы – мой ночной кошмар! Ублюдок! Подонок! – девушка изрыгала ругательства ему в лицо.

Она размахивала руками, брызгала слюной, грозилась, била ему в грудь кулаками:

- Отдай мои волосы, ты, урод, мент вонючий, мусор! – остатки ее волос разлетались в разные стороны и хлестали ее по скулам, когда она трясла головой.

Он больно сжал ее локоть и вывернул руку. Второй рукой он зажал ей рот. Фигура Дамоклова оставляла тень на стене, но движения его тени совершенно не соответствовали его собственным. Она как будто существовала сама по себе, отдельно от Дамоклова. Его тень прыгала, кривлялась, танцевала. Руки тени строили рожки, страстно обнимали красотку, два пальца делали движения ножницами над ее головой, будто хотели еще больше обкорнать бедняжку. Он испугался. Девушка в ужасе смотрела на его тень. Она жалобно стонала от боли. Участковый вывел нарушительницу общественного порядка из кабинета и на глазах у двух удивленных посетителей провел ее в соседнюю комнату, запер на ключ.

- Нахалка! - возмутился поведением девицы, сидевший в приемной ветеран-сталинист и посмотрел на длинного тощего интеллигентного дедушку, ища поддержки. Тот не поддержал.

- Так ее, так! – опять подлизнулся к менту сталинист.

*

Когда Дениске исполнилось шестнадцать, мать подарила ему красивую лакированную скрипку и решила обучать его музыке. Она обзвонила несколько десятков учителей по объявлению и все-таки нашла, что искала.

Денис сидел на стуле и играл с самодельным кукольным театром: он, разрисовал фломастерами два полых куриных яйца под человеческие головки, надел их на указательные пальцы, и озвучивал смешными голосами. Вскоре ему надоело развлекаться подобным образом, он положил скорлупу на стул, и сделал стойку на голове.

Лека вбежала в их дом, достала новенькую скрипку из футляра, положила ее на левое плечо, и извлекла из инструмента божественные звуки. Молодой человек увидел перевернутую вниз головой учительницу (он все еще стоял на голове), и подумал: «Дино в восторге! Он хочет и эту скрипку, и эту женщину! »

Лека была странно одета: стильный костюм и белая кружевная блузка с глубоким вырезом, на ногах – стертые кроссовки. Юноша все стоял вверх ногами, рассматривал необычную учительницу и наслаждался грустной мелодией. Вдруг ему вспомнилось, как он обожрался папаей и икал три дня, а мать ему делала клизмы.

- Привет, я твоя новая учительница музыки...

Дино шлепнулся мешком на пол и быстро развернулся к ней лицом. Он испугался, что она заметит его хребет.

Учительница подбежала к Дино на цыпочках и протянула ему руку.

- Я учительница... музыки...

- Дино понял.

- Меня зовут Лека, а тебя, - Денис?

- Его зовут Дино.

-Интересное имя. Это, наверное, сокращенное от... Робертино?

- Нет, от динозавра.

Учительница сделала пару кругов вокруг него, старенькие кроссовки замелькали у него перед глазами. Дино крутился перед ее лицом, чтоб ни дай Бог, не повернуться к ней спиной.

- Я всегда бегаю и прыгаю, когда нервничаю, не обращай внимания, это скоро пройдет, - оправдывалась она.

Потом, Лека дала скрипку в руки Дино. Молодой человек сел на диван и положил ее себе на голову. Лека мягко поправила его, переложив скрипку на плечо. Она дала ему смычок. Дино взял смычок и, недолго думая, засунул его себе подмышку. Лека мягко поправила «несмышленыша», и опустила его руку со смычком на скрипку. В этот момент ее бюст, как раз оказался около его глаз. Дино заглянул внутрь глубокого выреза, и у него перехватило дыхание от лицезрения двух колыхающихся полусфер. Ему захотелось провести языком прямо в ложбинке посередине. Лека подбежала и встала сбоку от Дениса. Он дернул плечами, развернувшись к ней передом.

- Ну-с, попробуем, - Лека кивнула головой и села на стул недалеко от своего ученика.

Скорлупа треснула под ее задом. Она вскочила от неожиданности с криком «А-а-а! »

- Яйца... - проговорил Дино.

- Куриные?

- Нет, динозавровы.

Он скинул на пол скорлупу тыльной стороной ладони.

Лека опять села. Дино поднял смычок и уже был готов его опустить на скрипку, как вдруг Лека вскочила и жестом остановила его. Она повернулась к нему задом и стала рыться у себя в сумочке. Теперь уже миниатюрная попка молодой учительницы оказалась на уровне глаз ученика. Дино стал разглядывать это с удовольствием. Учительница достала пудренницу, припудрила физиономию и повернулась к нему с улыбкой.

- Пожалуйста.

Дино только поднял смычок и собирался им провести по инструменту, как Лека опять жестом его останавила. Она стремительно встала, повернулась к нему спиной и опять начала рыться в сумочке. Дино разглядывал ее попку и чуть не пустил слюну, но вовремя опомнился. Учительница достала веер, и обмахиваясь им, повернулась к нему.

- Пожалуйста.

Дино вздохнул и опять поднял смычок, но Лека в который раз прервала его и вскочила со стула. Роясь в сумочке, женщина достала оттуда беруши. Дино уже руки потянул к ее аппетитной попке и чуть было ни схватил, но тут Лека повернулась с берушами в ушах и, довольная, села рядом. Теперь она полностью была готова его слушать.

- Пожалуйста.

Дино издал на инструменте мерзкий, ужасный звук.

Все это время он стеснялся выглядеть придурком, и кроме того, был озабочен своим хребтом, боясь, как бы учительница случайно ни заметила его.

- У Дино не получается, - констатировал он, чуть не плача.

- Попробуем еще раз.

Лека улыбнулась и подбодрила его кивком головы. Она все равно ничего не слышала из-за беруш, торчавших в ушах. Дино начал с остервенением водить смычком туда-сюда. Жуткая какофония наполнила всю комнату.

- Ты очень талантлив. Если так будет и дальше... мы многого добьемся с тобой, Дино! - учительница была доброжелательна и терпелива.

Час пролетел быстро. Они смеялись. Денис повеселел. Маленький изящный инструмент он уже не сжимал судорожными руками, научился свободно держать его на плече и выглядел очень элегантным. Они остались очень довольны друг другом.

Лека побежала в прихожую надевать куртку.

- Дино старался. Ему понравилось. Когда Дино еще вас увидит?

- Следующий урок в четверг. Мы будем заниматься по понедельникам и четвергам, если ты не против.

- Он только «за»! – Денис широко улыбнулся и закрыл дверь за симпатичной учительницей музыки, а она побежала вниз по лестнице.

Приобретя в рассрочку дорогую импортную скрипку, мать не могла нарадоваться на прилежного ученика – своего сына, который день и ночь увлеченно занимался нудными гаммами, чтоб удивить свою молодую учительницу.

Денис ждал четверга с замиранием сердца. И холодел от одной мысли, что Лека обнаружит хребет, который покрывался мельчайшими чешуйками при этих мыслях, и чесался.

В четверг Денис помылся, осторожно намылил свой хребет, (было неудобно, но он кое-как справился), побрил бородку и усы, пробившиеся за два дня, и стал ждать. Услышав мягкое шуршание по лестнице кроссовок, он весь напрягся и подошел к двери. Через несколько секунд в дверь позвонили, и он тут же, резко ее открыл. Лека не ожидала такой быстроты и даже отпрянула от двери, схватившись за грудь.

- Ой, ты прямо напугал меня, Денис.

Он, довольный, оскалился.

Скрипачка была буквально поражена успехами своего великовозрастного ученика.

- Дино много занимался, - скромно похвалился он и потупил глаза.

- Ты такой молодец, уверена, у нас будут прекрасные результаты! Ты – прирожденный скрипач.

Похвала ему очень понравилась. Но еще больше нравилась Лека.

Дино решил в следующий раз превзойти самого себя. Он имел идеальный слух и к следующему уроку подобрал Калинку-малинку. Популярная мелодия в исполнении Дино выглядела каким-то маршем, но он был так мил и выглядел таким «ангелочком», что Лека залюбовалась им. Она искренне восхищалась Денисом, и все больше привязывалась к своему необыкновенному ученику.

- У тебя есть стакан воды? Что-то в горле у меня пересохло...

Денис стал мучительно думать, как ему пройти в кухню, не поворачиваясь к ней спиной. Решил попятиться назад. Он отложил скрипочку, и глупо улыбаясь, не отрывая от нее глаз, сделал несколько шагов назад. Но, не рассчитав то место, где был выход в коридор, больно ударился своим хребтом. Денис сжал губы, в глазах его показались слезы. Лека увидела, как побледнело его лицо, и подумала, что он ударился затылком. Она подбежала и с участием стала гладить его по щеке. Он был особенно хорошеньким в этот момент.

- Дино хочет Вас любить! – вдруг сказал юноша и стал ее целовать.

Лека закрыла глаза и вдруг стала прыгать. Он пытался удержать ее в своих объятьях, но она никак не могла совладать с собой и подпрыгивала на одной ножке. Постепенно ему удалось ее успокоить, и бедняжка расслабилась. На улице галдели московские воробьи. Они с интересом заглядывали в окно и наблюдали, как молодой человек, растегивал потными от волнения руками белую кофточку своей учительницы, как он неловко снимал ее с плеч, и затем, жадно целовал эти плечи. Леке не хотелось ни бежать никуда, ни прыгать, она затихла, и ей стало так же хорошо, как во время игры на скрипке. Смутная мысль, что Денис несовершеннолетний, выплывала откуда-то из ее помутневшего сознания, и благополучно исчезала, тонула в блаженстве, разливающемся по всему телу.

Мать Дениса поехала в супермаркет, покупать курицу и чернослив, чтоб сделать диетический плов на ужин. На обратном пути она попала в пробку и надолго застряла в дороге. Отец его сбежал еще лет пять назад, чтоб не заразиться, когда узнал об «атавизме» своего отпрыска. Влюбленным никто не мешал, впрочем, они ни о ком и не думали. Денис вообще забыл о материнском существовании. Он лихорадочными, непослушными пальцами пытался растегнуть лифчик и никак не мог вытащить крючочек из петельки. А Лека залезла к Дино под свитер и страстно обнимала своего рыцаря за талию, гладила по спине, все ближе и ближе приближаясь к таинственному хребту... Ее душа пела. Дино понял, что развязка неминуема и стал мягко отстраняться от Леки.

- Ну, чего ты, дурачок, не бойся, маленький! – она нежно притянула его к себе.

Вдруг ее руки нащупали что-то странное у него на спине. Дино отпрянул от нее, но было уже поздно... В этот момент, освободившийся от крючков лифчик, свалился с нее на пол. Лека схватила скрипку и прикрыла ею голую грудь. Ей показалось, что внезапно зажгли свет и осветили всю ее наготу. Она чувствовала, что что-то произошло, но не могла понять что. Воробьи нахально следили за окончанием этой сцены. Во что это вляпались ее руки у него на спине? Пока она решала эту задачу, зазвонил телефон. Но к нему никто не подошел. Дино стоял, как вкопанный, с ужасом ожидая приговор своей первой женщины.

- Что же ты не подойдешь к телефону, мой друг? – спросила она, после десятого звонка, - может, что-то важное случилось?

- Случилось. Дино сейчас умрет.

Телефон, наконец, перестал тренькать, и они с облегчением вздохнули.

- Сними свитер, - строго приказала она.

Он повиновался. Медленно свитер полез вверх, обнажая заросший золотыми кудряшками живот и молочные соски.

- Повернись спиной.

Он отрицательно замотал головой. На лице его был написан ужас.

- Повернись! Или никогда меня больше не увидишь, - она была неумолима.

Дино решил, что и так, все равно ее больше не увидит, ведь если она узнает о его несчастье, то никогда больше не захочет с ним быть. Да... не так он себе это все представлял...

Он не повернулся. Тогда Лека, высоко подпрыгивая, побежала к нему и попыталась заглянуть через его плечо. Но ничего у нее не получилось. Денис ловко уворачивался и ей никак не удавалось удовлетворить свое любопытство. Один раз она даже попробовала заглянуть за его спину снизу, просунув голову между его ног, но он крепко сжал ее шею сильными ногами, и ей пришлось отступить. Оба устали от борьбы и свалились на пол. Они тяжело дышали и смотрели друг другу в глаза.

Лека все же обманула его. Она сменила тактику: сделав вид, что ей больше это неинтересно, она неожиданно изловчилась и запрыгнула на него. Дино лежал на боку и не успел от нее отскочить. Поганый хребет предательски торчал из позвоночника.

Вначале Леку чуть было не стошнило при виде его. Она медленно и осторожно дотронулась до него одним пальчиком и отпрянула. Хребет был немного склизкий на ощупь. Потом, она провела по нему рукой и согрела своим дыханием. Хребет встрепенулся и стал реагировать на ее касания. Дино мучительно молчал и стеснялся. Постепенно хребет стал очень жестким и сухим, он весь горел, складочки его разгладились и напряглись. Лека, неожиданно для себя стала возбуждаться. Она ласкала зубчик за зубчиком, нежно гладила их то вверх, то вниз, то в разные стороны. Ей захотелось лизнуть хребет, попробовать его на вкус. Дино затаил дыхание, боясь чем-то напомнить о своем присутствии. Лека дотронулась до раскаленного хребта языком, он оказался соленым и немного перченым. Она прочмокала «ням-ням-ням» губами и уловила едва заметный вкус корицы. «Ммм... а вкус... оригинальный» - подумала учительница. Вообще, это была первая мысль, облеченная ею в слова, с тех пор, как она увидела зубья динозавра на спине своего юного друга. Хребет ей явно нравился. Она целовала его, гладила, сосала и покусывала. «Какой очаровательный хребетик! – думала она, - милый мальчик, он необычен во всем! »

Денис вначале робко и вяло отвечал на ласки своей учительницы. Он не верил своим глазам, что его не только простили, но еще и приласкали. Он был на седьмом небе от счастья. Молодой человек немного освоился, стал более уверенным в себе, и теперь он занял лидирующие позиции. Одним сильным рывком, ученик перевернул на спину свою учительницу и провел остервеневшим языком вдоль всего ее тела сверху вниз. Воробьи за окном перестали галдеть и замерли. Освободив тело возлюбленной от последней ненужной детали – трусов, он погрузился носом в то, что в них только что было. Утопая в мягких зарослях, Дино забыл про все: про день и ночь, про скрипку и воробьев, и даже про курицу с черносливом! Свершилось. Он стал мужчиной. Не смотря на хребет, который теперь превратился из недостатка, в достоинство. Сейчас, его «мужское достоинство» было похоже на гребень петуха, который немножко обвис и погрустнел.

*

Это было какое-то гиблое, заколдованное место, на углу дома №6/4. Как раз на повороте, где была эта дробь. Оно было абсолютно гладким и покатым, как лысина.

Однажды какой-то бродяга искусал бедную, пробегающую мимо него таксу, и она заболела бешенством. Хозяину пришлось делать 40 уколов в живот бедной псине, но не помогло – сдохла. В другой раз, старушка подскольнулась здесь совершенно на ровном месте, сломала свою палку с металлическим наконечником, а заодно и шейку бедра в трех местах. Долго она не протянула. Сколько раз школьники младших классов стукались лбами, набивали себе шишки, которые долго не проходили. У Миши, проходившей по нему как-то раз вскочил огромный чирий на попе, неделю она не могла садиться и лекции слушала стоя.

Каждую ночь, неизвестно откуда, на углу Малой Пирожковской и Малой Трутеньской улиц, около дома №6/4 появлялся гроб с цветомузыкой. Происходило это странное явление между тремя и четыремя часами утра. Гроб был на колесиках от рояля, тянула его лошадь, а сзади нее, на козлах, сидела темная мрачная фигура в капюшоне. Вдоль всей крышки гроба плясали разноцветные огоньки, как на летающей тарелке, а музыка была самая заупокойная. Это было жуткое, адское зрелище. От всей этой бредятины веяло чем-то тоскливым, потусторонним, отчего немедленно хотелось броситься в омут и утопиться. Но виден был гроб только с «проклятого места», нигде более.

Однажды, совершенно случайно, несчастной свидетельницей этого траурного шествия, явилась Миша. Она как раз возвращалась домой на такси, таксист отказался ее завозить в арку – двор был узкий, и ему негде было развернуться. Он высадил ее прямо на «проклятом месте». И вдруг появился гроб с цветомузыкой...

Вначале Мише показалось, что это какой-то маскарад, но по приближении траурной процессии ее охватил сильный озноб. Таксист давно уехал, а она не могда двинуться с места, как будто приросла здесь и пустила корни глубоко в землю. Когда проезжающая темная фигура посмотрела на нее из-под капюшона, на Мишу навалилась такая жуть и тоска, что она чуть было, не разрыдалась. Взгляд этого существа был полон черной пустоты, явившейся из другого мира. Внезапно гроб исчез в тумане, которого еще пять минут назад не было. Миша бросилась со всех ног и, задыхаясь, бежала до самой своей квартиры. Ей долго еще мерещился во сне взгляд незнакомца.

Постепенно память стерла детали, но ощущение того, что она соприкоснулась с чем-то мрачно-потусторонним, осталось. Миша никак не могла отделаться от чувства, что ее использовали. Может, старик в капюшоне питался людским страхом?

*

Икс была до неприличия красива. Высокая. Статная. Породистая лошадка. Очень короткие черные волосы, наподобие кудрявой шапочки из барашка, обрамляли ее бледное лицо. Огромные миндалевидные глаза казались еще больше от короткой стрижки, подчеркивающей идеальной формы череп. Невыщипанные темные брови, контрастирующие с бледностью щек, шли тонкой линией вдоль глаз, ссужаясь к вискам в одну ниточку. Губы были зовущие, притягивающие, когда она говорила, никто не мог оторвать глаз от ее чувственного рта. Она как будто проникала своими губами в твое сознание. Зубы были ровные и белые, лишь один, последний в верхнем ряду резак, был немного вывернут в сторону и выпирал, (нет в природе совершенства!), но это не портило ее, а придавало своеобразный шарм, несколько роднило ее с другими смертными, делало доступной. Ее хотелось целовать, прикасаться к ней, или чтоб она, зацеловала до смерти.

Х. никогда не пользовалась косметикой, лишь изредка накладывала небольшой слой румян, когда была особенно бледна. В школе ее прозвали «Чёртова кукла», Мулька назвала ее «Богиня»...

Богиня нигде не работала. Царское ли это дело? После трагической смерти родителей ей досталась огромная четырехкомнатная квартира, которую она поменяла на 3+1. В однушке жила сама с дочерью, (пока не умер ее несостоявшийся муж и дочь перебралась в его двухкомнатную, в дом на пересечении Малой Пирожковской и Малой Трутеньской), а трешку – сдавала. У нее в доме был сплошной антиквариат, который она потихоньку распродавала. Этих денег ей хватало, чтоб покупать дорогие продукты, отборные овощи и фрукты, (Х. была вегетарианкой), делать маникюры и педикюры, массаж и посещать фитнес три раза в неделю.

Доверяя обработку своих ногтей специалистам, расписывала она их сама. Необычайные рисунки на ногтях притягивали взгляды окружающих, как к неопознанному объекту. Богатая фантазия заставляла ее никогда не повторяться, и каждый раз она превосходила самое себя. Это было настоящее искусство, она комбинировала стили, цвета, фактуры разных материалов, расписывая свои длинные ногти то, под леопарда, то, под березу, то... под хохлому. Все новое, что появлялось в модных журналах, Х. брала на вооружение и совершенствовала. Созидать и преображать было у нее в природе. Когда-то, в юности она мечтала стать дизайнером. Но рождение дочери полностью изменило ее жизнь и возможности.

Родители Икс были врачи, они работали по контракту в Южной Африке, приезжали редко, и Х. с пятнадцати лет росла и воспитывала себя сама. Когда, приехав в очередной раз из далекой страны, и обнаружив «интересное положение» дочери, мама с папой решили наказать мерзавца, загубившего будущее их дочери, Амалия решительно отказалась от их помощи. Она не хотела никого женить на себе насильно, тем более этого, случайного, как она теперь поняла, человека. Родители одноклассника, и самого шокированного фактом неожиданной беременности, перевели в другую школу, и Х. потихоньку забыла его лицо. Она безумно радовалась рождению дочери и думала, что если бы это был мальчик – утопила собственными руками. Ее мама хотела остаться дома, помогать бедной девочке, она разорвала контракт с африканцами, который должен был закончиться через полгода, и поехала провожать отца Амалии в аэропорт. По дороге, таксист не справился с управлением, – ее родители разбились насмерть. А таксист чудом выжил, два месяца провалявшись мешком с выпавшими внутренностями, в реанимации.

Спустя восемнадцать лет, бывший одноклассник, умирая, решил найти свою дочь. Он пошел в ту старую квартиру, где когда-то Х. лишилась невинности, и узнал ее новый адрес, куда она перехала после размена жилплощади и смерти родителей.

Появившись дождливым вечером у порога одинокой квартиры Х, как гость с того света, он повергнул обеих женщин в священный ужас.

Х. представила своей повзрослевшей дочери ее отца. Одноклассник, сильно похудевший, (остались только его неимоверно толстые щеки, как у хомяка), пришел в неописуемый восторг от знакомства с дочерью. Сказал, что умирает от редкой болезни, которую врачи никак не могут классифицировать, и обещал ей в наследство, оставить свою квартиру в Центральном округе. Других детей, кроме этой невысокой, щекастой девочки, у него не было.

Несостоявшийся муж Х. тощал каждый день на два миллиметра и постепенно стал плоским, как бумага, при этом его щеки оставались неизменно толстыми. Смотрелся он карикатурно. Вскоре, под вечер, из него вышли два длинных, белых солитера – самец – через заднее проходное отверстие и самка – из горла, и уползли в неизвестном направлении. Круглые глаза самки чернели двумя блестящими бусинами. Из-за нее он и задохнулся. Диагноз был поставлен посмертно. Но на квартиру, замученный солитерами папаша, успел оформить дарственную. Хвала небесам! Так Миша поселилась в собственных аппартаментах.

«В каждом из нас сидит солитер и гложет нашу плоть. Это совесть. Но в некоторых заводятся сразу два солитера и пожирают его без пощады. И тогда человек умирает от переизбытка осознания собственной вины. Твой отец только сейчас понял, что ты – это было главное в его жизни, а он прошел мимо... » - сказала тогда Богиня дочери.

Миша рыдала на похоронах, сочинила скорбную эпитафию о человеке, с которым так и не успела познакомиться поближе.

В последнее время рука в перчатке начала немного чесаться, и Богиня периодически вынуждена была снимать перчатку, чтоб зуд прекращался. Каждый раз, надевая ее обратно, она понимала, как пагубно та действует на нее, и как она уже не может обходиться без этого наркотика. Она махнула на себя рукой.

Х. спешила к своей молодой подруге, с которой имела странные отношения последние несколько месяцев. Познакомились они с Мулькой случайно, благодаря одной немощной старушке-попрошайке, что клянчила мелочь у метро.

Богине льстила ее безграничная власть над девушкой, тем более, что та была совершенно не робкого десятка, за словом в карман не лезла, была независимой и оригинальной во всем.

Мулька, окончив театральный институт, четыре года мыкалась по кастингам кино и рекламы. У нее уже был чисто спортивный интерес, разомкнется ли когда-нибудь этот замкнутый круг, или нет? Продюссеры предлагали «проверить» ее актерские способности у них дома, перед тем, как представить ее режиссеру. Она гордо отказывалась.

Х. надела перчатку и с облегчением вздохнула. Она почувствовала знакомую легкость и блаженство во всем теле и подумала, что это стоит того. Она шла по снегу, не оставляя следов.

*

Всю ночь за окном шелестел дешевый пластиковый пакет, застрявший в ветках, и Лека не могла уснуть. У нее ныл и горел позвоночник, и она в ужасе думала, что заразилась динозавризмом от своего юного друга.

«Наверное, это передается половым путем! » - тихо стонала девушка. Проклиная себы за распущенность, за совращение малолетних динозавров, она обещала себе никогда больше не переступать порог его дома. Но таких чувств она не испытывала ни к кому до Дениса, и ни с кем ей не было так хорошо.

На следующий день Лека отправилась к врачу и решила сдать анализы. Она не объяснила в кожно-венерологическом диспансере истинную причину своих волнений, но никто и не интересовался причинами ее переживаний. Учительница пропустила урок, сославшись на невыносимую головную боль, и с волнением ждала результата анализов. Она беспрестанно прыгала из одной комнаты в другую и даже пару раз сфальшивила, играя Бетховена.

Анализы были готовы, никаких отклонений в ее флоре не нашли, все результаты были отрицательные, и Лека успокоилась. Она бежала на следующий урок к Дино, как на праздник. А он часами сидел за чтением научно-популярных журналов, в которых говорилось о жизни динозавров. Особенно его занимали их яйца. Он подолгу разлядывал яйца динозавров, различной формы и размера и пытался представить его в разрезе. Иногда ему это удавалось. Ему даже чудился маленький динозаврик, прилепленный пуповиной к стенке яйца. Он забросил скрипку и с упоением изучал способы размножения динозавров. Его любимые дино были раптеры, кровожадные, вечно голодные. Денису тоже всегда хотелось есть, и он искал в себе признаки кровожадности. Подумав, что он еще молодой раптер и не все качества в нем пока проявились, он пошел на кухню чего-нибудь перекусить.

Мама испекла пышный пирог с капустой и яйцами и спросила, когда же он будет заниматься музыкой?

- Он будет заниматься, когда придет его учительница.

Денис несказанно обрадовался появлению Леки. Они закрылись у него в комнате, и стали заниматься «музыкой». Мать, возясь в кухне, слышала удивительные, неземные звуки скрипки, раздававшиеся из комнаты Дино. Когда же соло скрипки закончилось и вступил весь симфонический оркестр, она подумала, что уже сходит с ума от успехов сына, и ей чудятся слуховые галлюцинации. К счастью, Лека вовремя поняла свою оплошность и вырубила магнитофон.

Через три месяца занятий музыкой, они играли дуэтом, и Денис был ни чуть не хуже своей учительницы. Он заметно повеселел и вырос на два с половиной сантиметра. Лека тоже вся светилась счастьем, пока мать случайно не заглянула в дверь комнаты сына, которую они, как нарочно забыли закрыть. А там, хм... она увидела такое...

Застыв от удивления и негодования с открытым ртом, мать Дино просто моргала, не в силах вымолвить ни слова. Из ее рта вылетали разноцветные пузыри и лопались об потолок. Голая Лека с достоинством слезла со спины Дино, оделась и, молча прыгая с ноги на ногу, выскочила в дверь. Соло на скрипке мучительно продолжало раздаваться из магнитофона. Оно вступило в свой апофеоз.

- Дино хочет жениться!!! Дино убьет себя!!! – орал Денис спустя два часа, а его мать рыдала, и слезы капали на хрустящую корочку пирога.

Три пустых пузырька из-под валерьяновых капель разбились об пол, и она, потихоньку успокоилась, даже стала находить достоинства в будущей невестке: работящая, скромная, мало ест.

*

Через неделю Лека и Денис подали заявление на регистрацию брака, но когда разглядели в анкете юный возраст жениха, им мягким тоном, как говорят с сумасшедшими, отказали. Посоветовали зайти через пару лет. Дино впервые за последние годы повернулся к ним спиной, желая выразить все свое презрение к чиновникам, и вышел. За ним побежала Лека.

А еще через неделю, девушка поняла, что беременна. Они опять решили подать заявление.

На улице был жуткий туман, вернее снежная буря. Снежинки залепляли глаза, набивались в рот и нос. Дино шел с вытянутыми вперед руками, боясь столкнуться лбом с каким-нибудь прохожим. Лека постоянно убегала вперед, и ей приходилось прыгать на месте, чтоб дождаться своего жениха. В тумане было очень опасно бежать, но она не могла остановиться.

Вдруг девушка увидела из-за угла дома голубую норковую шубу, свою давнюю знакомую. С тех пор, как Лека познакомилась с Денисом, она совсем забыла про нее. Шуба высунулась роскошным воротником и показала ей язык. Язык был кроваво красным, с белым налетом и мелкими пупырышками. Лека очень расстроилась и остановилась. От нелепого предчувствия она запрыгала на двух ногах. И в ту же минуту из-за угла дома №6/4 стремительной походкой вылетела красивая, коротко отстриженная женщина и сшибла ее с ног. Она была в ее шубе. Лека упала и больно ударилась носом об лед. У нее потемнело в глазах. Кровь из носа хлынула на ее синтепоновую куртку.

Что происходило дальше, девушка не помнила. У нее случилась частичная амнезия. Очнулась она только, когда подоспевший Денис поднял ее с земли и прижал к себе. Она вся дрожала от холода и страха. Когда Лека подняла глаза на своего возлюбленного, и он увидел ее лицо, то от неожиданности отшатнулся. Под ее глазами расползлись два огромных синяка от внутреннего кровоизлияния. Лека была похожа на китайского медвежонка панду. Дино взял панду на руки и отнес домой.

Они опять не подали заявление.

*

- Ну, нашла?

- Вот, две штуки, хватит?

- Ты – гений! – Мулька очень обрадовалась, беря лимоны из рук подруги, и расцеловала Мишу, притянув сразу за обе щеки, как это делал Соломон. Миша вспомнила Солому и горестно вздохнула. За это время у нее перебывало столько кавалеров, сколько стихов она сочинила, но своего первого она забыть не могла.

- Слушай, ты когда-нибудь видела, чтоб Богиня стирала свою белую перчатку? – перебила ее мысли Мулька. Она натирала на терке цедру лимона.

- Ни разу, - сказала Миша, подумав.

- А ты замечала, что она всегда у нее, как новенькая? Странно, белая вещь, не пачкается... К ней, как будто никакая грязь не прилипает...

Мулька смешала цедру с мятой, легким движением скрутила папироску и провела языком по краю папиросной бумаги, чтоб склеить. Она затянулась... и вся свежесть, что есть на свете, окатила ее с ног до головы, как цунами.

- Я заметила другое, - подхватила тему Миша, - Х. стала нехорошо выглядеть в последнее время. Мне кажется, это как-то связано с перчаткой.

- Не думаю, - Мулька сладко зажмурилась, вспоминая какие невероятные ласки и удовольствия ей доставляла белая разбойница.

Миша внимательно посмотрела на подругу.

- Муль, а кого ты больше любишь, Богиню или ее перчатку?

- Обеих.

В комнате было невероятно свежо, аромат лимонно-мятной папироски пьянил.

В дверь поскреблись. Девушки переглянулись и улыбнулись: Х. всегда скреблась, как мышь, свободной левой рукой. Ее длинные ногти при этом шлифовались. На правой руке, расписанные ногти, торчали из перчатки странным образом, но она ими не скреблась. Богиня поправила легкий газовый шарфик и засунула его глубже, внуть норковой шубы.

- Сейчас на углу твоего дома я столкнулась со странной женщиной! – начала Богиня с порога, - Чертов угол! Эта стерва вцепилась в меня и заорала на всю улицу, как бешенная: «Отдай мне мою шубу! » Она была немного беременная, может, поэтому была не в себе...

Мулька и Миша с удивлением слушали рассказ Богини.

- Потом, удивительный молодой человек, спереди похожий на ангела, а сзади – на монстра, - продолжала она, - поднял ее на руки и исчез вместе с ней. У меня до сих пор в ушах стоит ее крик! Ужас какой-то!

- Это еще что! Видела бы ты гроб на колесиках с друганом таким, черным. Как вспомню его – сердце тоска сжимает железными когтями.

- Фу, Миша, опять литературщиной запахло! – Мулька скривила носик.

- А чем пахнет литературщина? – подняла на нее глаза Миша.

- Чем, чем – леденцом с гавнецом!

- Девочки, не ссорьтесь! – мягко попросила Богиня, - сделайте-ка мне лучше глинтвейн горячий, так метет на улице, я вся окоченела.

Мулька поцеловала ее руку с безупречными ногтями, погладила мокрый шелк перчатки, и посмотрела на Икс собачим взглядом. Миша пошла к плите, варить глинтвейн.

Вскоре он был готов, и все трое выпили.

Надевая белую перчатку, Богиня приобрела еще одну особенность: она стала менять цвет глаз. Иногда по желанию, если ей нужно было подобрать глаза к какой-нибудь кофточке. А иногда, если сильные эмоции захватывали ее, и она не могла себя контролировать, глаза сами становились от лазурно-бирюзового до изумрудно-зеленого, или от янтарно-кошачьего до иссиня-черного.

Сейчас, от выпитого глинтвейна, в окружении любящих ее людей, цвет глаз Богини был какого-то мягкого, темно-вишневого цвета. Внутри ее был свет, который выходил через глаза. Такого оттенка Мулька у нее еще ни разу не видела. Она втягивала ноздрями еле уловимый аромат меда, всегда исходивший от Богини.

*

«Черт, ведь специально уехал на край Москвы, - лихорадочно думал Дамоклов, а оказалось, что эта манда с моего участка! Ведь был таким осторожным всегда, бля! И – на тебе! » Он был вне себя от гнева. Отросшие за ночь волосы синели на голове. «Ну, почему она поперлась ко мне, а не по месту совершения преступления?? » - злился он. «И когда она к нам перехала? Надо посмотреть, где она прописана»

Он был весь мокрый, из подмышек по бокам струился пот. «Что же делать? Что с ней делать? Сука! Опознала! Может, в психушку ее? Потом, разберутся, начнут подозревать, расследовать... Нет, нет. Надо избавиться от нее. Но как? Ее видели у меня. Видели, как я ее заламывал... Может, наркоманку из нее сделать? Кто поверит наркоманке? Отвезти ночью к себе на квартиру. Связать. И колоть, колоть, колоть... пока не деградирует! Или удавить ее? »

Размышляя таким образом, Дамоклов плюхнул два яйца на сковородку. Через минуту на него глядели два равнодушных желтых глаза. Глазунья была его любимым блюдом. Холостяцкая жизнь приучила его обходиться малым и самые обычные кушанья вожделеть, как деликатесы. Он не спал всю ночь и уже выпил два тройных кофе.

А девушка всю ночь томилась в подземелье опорного пункта 59. Она дрожала от холода и страха неизвестности, проклинала себя за идею искать защиты и справедливости у ментов. С чувством гадливости вспоминала тень Дамоклова на стене.

Едва забрезжило за окном, он решился. Встал и поехал в участок.

*

Лупиносов искал пропавший мерседес. Глупо было бегать кругами возле дома и орать: «Где моя машина? », но он ничего не соображал. Лицо его было красное и блестело от пота. Он добегал до арки, потом выбегал со двора и бежал к «проклятому месту», там чувствовал, что черти забирают его душу, летел обратно во двор. Это было невыносимо! Поверить в то, что его новой, дорогой машины больше нет – не было сил. Каждый раз, возвращаясь к тому месту, где стоял мерседес, он надеялся, что свершится чудо, и тот, будет стоять на месте, как ни в чем не бывало. Но мерседес, как ни странно, не появлялся.

До его слуха доносился женский голос, кричавший из окна: «Сы-рик!!! Сы-рик!!! » «Странные имена, однако, пошли у этих хачиков! » - подумал расстроенный Лупиносов. Он решил позвонить участковому и заявить о краже автомобиля. Поднялся к себе на третий этаж, дрожащими руками набрал номер милицейского участка.

Женский голос надрывался на весь двор: «Сы-ырик! » Лупиносов не выдержал и заорал в форточку: «Кал-ба-а-си-ик! » Но легче ему не стало.

Его молодой жены не было дома. И он даже не мог представить, как она отреагирует на такой «форсмажор». Бриджит была такая непредсказуемая!

Вторая жена Лупиносова была гражданкой Канады. Пять лет в этой стране в качестве программиста совершенно изменили его вкус к женщинам. После первого неудачного брака с русской женщиной Симой, все ему казалось пресно, обыдено. Он решил иммигрировать в Канаду, чтоб сменить обстановку, начать новую жизнь. И тут он осознал свою пагубную страсть к мулаткам. Сколько их у него перебывало! Лупиносов тратил огромные деньги, покупая канадских проституток и жесткое порно с участием шоколадных звезд.

И вот однажды судьба свела его с идеальной женщиной – Бриджит Гудлак. Она была талантлива и необычна во всем. Кроме экзотической внешности, Бриджит была не по-женски умна, чертовски обаятельна и силой могла сравниться с любым мужчиной. Они часами резались в карты. Лупиносов научил играть ее в подкидного и переводного, а она его – в преферанс, и не было ей равной в этой хитрой игре.

Бриджит была красива, как фотомодель: она была выше Лупиносова на полголовы, узкая талия, большая упругая грудь, длинные черные волосы были заплетены в тончайшие косички, что было очень эффектно. (Как-то раз вечером, Лупиносов из любопытства насчитал их около 420 штук!) Издалека эти косички казались просто густыми волосами.

Мужчины провожали ее взглядом. Недавно, встретившийся у подъезда мент, просто чуть не умер на месте при виде Бриджит. Он замер и стоял, как вкопанный, будто язык проглотил, не давая ей пройти. Потом опомнился и спросил документы о регистрации. Хорошо, муж предупредил ее, что в Москве нужно всегда иметь при себе штамп о временной регистрации, которую он ей предусмотрительно оформил.

Низким грудным голосом Бриджит ответила менту: «Пажялюста», порылась в сумочке и протянула ему бумагу, очаровательно улыбаясь. Кокетка. Мент проглотил подлую слюну, которая предательски застряла в горле. Он изучал бумагу, к чему здесь можно придраться? Тень от его фигуры прыгала на стене, изо всех сил делала резательные движения пальцами, будто ножницами. Бриджит посмотрела на странную тень участкового и усмехнулась. Отдав ей документы, и взяв под козырек, Дамоклов еще долго смотрел вслед удаляющейся Бриджит. Ее косички развивались и струились при ходьбе, как змеи на голове медузы Горгоны. Было ветрено.

Когда Лупиносов познакомился с Бриджит, и она отнеслась благосклонно к его предложению вначале поужинать вместе, а потом поехать к нему, он не мог поверить в свое счастье. Бывает же такое! Еще в баре, где они случайно познакомились (Бриджит была спутницей его канадского приятеля), узнав, что Лупиносов – русский, она ужасно обрадовалась и заинтересовалась им. Назадавала кучу вопросов о России, делала множество комплиментов и он, немолодой лысеющий мужчина, с приличным животиком, свисающим над ремнем, почувствовал себя семнадцатилетним мальчишкой. Больше всего в этом полутемном баре ему запомнился контраст ее светлых ладошек с основным ореховым цветом кожи и светло-розовый язычок, мелькавший игриво во рту, когда она произносила звук «th».

При близком знакомстве, Бриджит оказалась мужчиной. Задумчиво поглаживая яички Лупиносова под простыней, Брэд тихо сказал: «Когда-то и у меня были такие... » Вздохнул. «Жалеешь? » - поинтересовался Лупиносов. «Ну, что ты! Ощущать себя женщиной – это дар Богов! В жизни хорошо бы попробывать все, насколько это возможно и безопасно для здоровья. Быть мужчиной и стать женщиной – самый главный эксперимент в моей жизни. За это можно многое отдать»

Вначале Лупиносов был в шоке. Он только что переспал с мужчиной! Хоть и с бывшим. Его обывательское сознание и совковое воспитание не могло принять сей факт. Лежа на спине бревном, он выпускал колечки голубого дыма, которые таяли в воздухе, пропахшем спермой. Очаровательная, прелестная, нежная, трогательная Бриджит... трансвестит. Ему было больно. Он с горечью думал: «Но почему идеальные женщины получаются только из мужчин? » Его мучила совесть, как отнесутся друзья, родственники к такому его выбору?

Но постепенно, умная Бриджит-Брэд смогла настолько его завлечь и очаровать, что он уже не мыслил своего существования без этой знойной мулатки.

«В конце концов, у всех свои недостатки, - размышлял Лупиносов, - я тоже, не идеал» Он вспомнил маленьких паучков, живущих уже несколько лет у него в пальцах ног, от которых он все никак не мог избавиться. Паучки плели паутинки между пальцами и ползали, но выше щиколотки они не поднимались. Изредка приятели говорили ему: «Ой, смотри, по тебе паук ползет! » «Это к известию, - говорил он - нельзя убивать» И стряхивал его на пол. Раз в неделю программист вымывал всех паучков и их паутинки из пальцев, но к середине следующей недели они появлялись вновь буйной зарослью. Наверное, яйца откладывали в трещинки. Лупиносов даже купил специальный антипаучиный гель, но их меньше не стало. Как только пауки чувствовали запах геля, куда-то прятались по щелям, как тараканы. Он перестал их травить гелем.

В общем-то, каких-то особых неудобств паучки ему не причиняли, наоборот, по ночам приятно щекотали пятки и скрашивали одиночество. Пока не появилась Бриджит. Лупиносов опять стал тщательно мыть ноги, смазывал прозрачным гелем, но она все-таки заметила. «Ничего страшного, - деликатно ободрила его канадка, - я знаю рецепт одного прекрасного паучиного супа из африканской кухни племени Кау-Чаго-уу. Мы их насобираем и сварим. Люди такие деньги платят, а нам и покупать не надо, свои есть, жирненькие, домашние, каждую неделю к обеду! Чудный супчик получится из твоих паучков! » Лупиносов недоверчино посмотрел на нее, может, шутит? Но она была абсолютно серьезна. После этих слов программист решил жениться на Бриджит и сделал ей предложение.

Бриджит была супервумен во всем. Она необыкновенно готовила, и Лупиносов невольно вспоминал свою первую жену, проводя аналогию. Но мулатка знала почти все кухни мира от японской до французской, а также смело экспериментировала. Но не только на кухне. Эксперимент – это была главная цель ее в жизни, главный девиз, жизненное кредо, концепция жизни. Ради него она бросалась в разные крайности, в разные страны и ситуации, и даже поменяла пол. Она ставила опыты в постели, на себе, на своих близких, распоряжалась своей жизнью, как мячиком. Многие не понимали ее. Один из последних ее жизненных экспериментов был переезд в Россию, в страну, которой она всегда интересовалась, как прежде, культурой и самобытностью Китая, а еще раньше – Японии. Она умоляла мужа поехать в Россию и жить там. Хм... для того он что ли иммигрировал, чтоб вернуться? Следующим этапом ее экспериментов могла оказаться любая страна мира. В своих исканиях она была непредсказуема.

Жить с Бриджит было интересно и страшно. Никогда нельзя было точно предугадать ее реакцию. Она могла сегодня тебя безумно любить, а завтра – ни с того, ни с сего – бросить.

С детства Бриджит-Брэд не училась в школе, как все остальные дети. Она была путешественницей и исследовательницей морей и океанов. С родителями она объездила все страны Средиземноморья, Тихий и Атлантический океаны. Величие и красоту мира она изучала не по скучным учебникам, а по реальной жизни. Отец научил ее читать, писать и совершать простые математические вычисления. Вот и вся школа. Но огромный природный ум ее, настолько не выдавал этого пробела в образовании, что никто и не замечал ее «необразованности». Бриджит много читала, и сама освоила многие науки гораздо лучше своих сверстников. Ее родители были богаты. Путешествуя на большой красивой яхте, вся семья несколько раз в году отдыхала от пучины морской на собственной вилле в окрестностях Торонто, но Бриджит считала своим домом яхту и бесконечные гостиницы. Бриджит тогда еще была Брэдом. Никто из родителей не подозревал о тайных замыслах единственного любимого сына. И когда Брэд коварно решил поменять пол и назваться Бриджит, они не вынесли такого удара. Вначале умерла мать, она не смогла пережить позор, потом и отец. Когда он был при смерти, Бриджит пришла к нему во всей своей женской красоте, но папик не принял «размалеванного сынка». Так и осталась она на земле – непрощенная, лишенная наследства.

После долгих уговоров, Лупиносов привез Бриджит Гудлак в Россию, купил квартиру в доме 6/4 на улице Малая Пирожковская, новенький мерседес на честно заработанные деньги, и попытался сделать жену счастливой. Заморская диковинка и ее обладатель стали притчей во языцах во всем дворе.

*

Через две недели от Лекиных синяков не осталось и следа. Дино трогательно ухаживал за ней, кормил из ложечки и подмывал. В этом вовсе не было необходимости, но он настоял. Ему очень хотелось окружить нежной заботой свою любимую. Он боялся за маленького динозаврика, живущего теперь в теплом детском месте Лекиного живота. Но с ним, к счастью, ничего не случилось. Гинеколог, Петр Иванович, старый друг матери Дино, которому доверили наблюдение за ходом беременности успокоил их, что малыш развивается нормально, даже очень нормально. Что он подразумевал под словом «очень нормально» молодым не пришло в голову уточнить. А ребеночек в утробе несказанно быстро развивался. Через 5 месяцев это был полностью сформированный младенец, что подтверждали многочисленные узи.

Лека готовилась к родам. Было просто чудесно, что ей не пришлось мучиться долгие девять месяцев, как другим женщинам, потому что с каждой неделей ей становилось все труднее и труднее бегать с таким грузом. Дино попросил свою мать достать инвалидную коляску и заставил будущую маму передвигаться в ней хотя бы по квартире. Отношение к невестке у Серафимы Платоновны очень изменилось. Она полюбила Леку за доброту и преданность ее сыну и с нетерпением ожидала рождение внука.

- Дино, милый, проснись! Кажется, началось, - горячо зашептала Лека как-то на рассвете.

Денис спал, повернувшись к ней спиной. Она погладила его по хребту и вдруг опять почувствовала тупую боль в животе. Застонала. Схватки были пока не часты и не очень болезненны. Она лежала на спине, и огромный живот возвышался над ней горою. Это была единственая удобная поза, которую она могла использовать. Да еще, она позволяла себе лежать на боку, отвернувшись от Дино. Девушка боялась, что он как-нибудь во сне пропорет ей живот костянными зубцами своего хребта и поэтому поворачивась к нему спиной. А Дино обожал обнимать ее сзади и прижиматься к ней всем своим горячим естеством. Ему казалось, что они две большие ложки, сложенные друг в друга.

- Милый, началось! Я рожаю! – Лека стала трясти его за хребет.

Но он глубоко спал и никак не мог проснуться. Она с трудом встала с кровати, перебралась в инвалидную коляску, темневшую неподалеку, и направила колеса в комнату к Серафиме Платоновне. Лека жила с Денисом в том самом доме его матери, в котором давала уроки игры на скрипке отцу своего будущего ребенка.

С тех пор здесь многое изменилось. Серафима отдала молодым свою комнату, а сама перебралась в маленькую комнатку Дениса, в которой как-то застукала любовников. Была куплена широкая двуспальная кровать, которая занимала большую часть комнаты, и на которой молодые супруги кувыркались все ночи напролет. Лека до последнего работала, преподавала музыку бестолковым ученикам. Мать Дино бегала по рынкам, варила вкусные обеды и прибирала дом, а Дино валялся в постели с журналами, переворачиваясь с боку на бок. Его многое интересовало в жизни: секс, что-нибудь вкусненькое, жизнь динозавров – хищников и травоядных, вымерших миллионы лет назад, рождение его ребенка. Он часами думал, каким он появится на свет, пытался представить его тельце, личико. Они много говорили с Лекой, мечтали, выдумывали имя, достойное их чада и – ложка в ложке – засыпали.

Денис безумно любил свою первую женщину, свою первую учительницу и был благодарен ей за то, что она хочет подарить ему сына. Он, почему-то был уверен, что это сын, хотя мнение Петра Ивановича было неоднозначным. Иногда, главврач женской консультации склонялся к мысли, что это мальчик, а иногда... «Хм, мы тоже люди, и, конечно, тоже можем ошибаться, да и потом, никакое УЗИ не дает стопроцентный ответ» - глубокомысленно произносил он. В такие минуты хребет Дениса отчаянно чесался и он незаметно скреб его об стенку докторского кабинета. Ему не терпелось посмотреть, будет ли сын похож на него? Или на мать? Какой характер будет у малыша? И главное... вырастет ли у него хребет?

И вот, когда этот день настал, такой важный день в его жизни – он безмятежно спал. Спали все. Серафима Платоновна, закрутившая накануне двадцать банок папаевого варенья, и, уснувшая в три часа ночи, спала, как убитая. Лека покрутилась на колесах из комнаты в комнату и подумала: «Ну, что ж, придется рожать самой, без всякой моральной и физической поддержки».

Лека хотела позвонить в скорую помощь и ехать в роддом, но не успела добежать до телефона. Накатила очередная схватка, она скорчилась от боли. Бедняжка пыталась дышать по-собачьи, медитировать...

Потом ей в голову пришла одна идея. Она вскочила с коляски и стала лихорадочно носиться по всем комнатам, придерживая живот. Искала свою скрипку. Наконец, нашла. Усевшись снова в инвалидную коляску, Лека положила инструмент на левое плечо, взяла смычок и склонила голову. Она провела смычком и боль ушла. Девушка закрыла глаза и стала ждать очередной толчок – малыш стремился выбраться наружу, в этот грешный мир... Господи, и зачем?

Ждать пришлось недолго. Следующая схватка была гораздо интенсивнее предыдущей. Серафима Платоновна мирно посапывала в маленькой комнате. В эту ночь ей приснился ее бывший муж, уплетающий дессертной ложкой еще горячее, только что сваренное варенье. Она отчетливо разглядела большой язык Антона, чернильный, как у жирафа.

Денис видел утренний отрывочной сон о том, как он сидел на лапе у египетского Сфинкса, и Сфинкс, загадочно посмотрев на него сверху вниз, подмигнул.

Лека вдохновенно играла, не тормозя на крутых виражах пьесы. Она забыла о боли, она забыла о родах, так и сидела, играла с закрытыми глазами, а ребенок рвался наружу. Она была обернута простыней, как римская патриция, а ее широко раздвинутые, натренированные ноги, упирались в подлокотники коляски, как в гинекологическом кресле. Босые ступни, торчавшие в разные стороны, придавали особый калорит всему этому образу со скрипкой. Такой и застал ее Дино, вырвавшийся из объятий Сфинкса в реальность. И в этот момент появилась головка новорожденного.

Молодой человек подскочил к коляске, потом бросился будить Серафиму Платоновну, метался из комнаты в кухню и обратно, не зная, что делать. Лека была совершенно невменяема, ее пальцы самозабвенно водили смычком взад и вперед по струнам, глаза были закрыты. А ребенок вылезал наружу. Денис подумал, может ему нужно помочь малышу и вытянуть его самому? Он в нерешительности подошел к Леке и наклонился над ее животом. Между ног появилась маленькая головка и плечики. Тут скрипачка дошла до самой высокой ноты и... разродилась.

Музыка прервалась. Дино успел подхватить выскользнувшего из ее лона ребенка. Лека открыла глаза и в изнемождении рухнула на пол. Раздался слабый крик новорожденного.

Мать Дино все еще спала, и он заметался с орущим ребенком на руках. Положив его на свою двуспальную кровать, он побежал приводить молодую мать в чувство. Вылив ей на голову холодной воды из чайника, он поспешил к малышу. Лека очнулась, позвала Дино и увидев его с маленьким червячком в руках, протянула им руки. Сын...

Она дала грудь ребенку и тот, сразу успокоился.

Заспанная Серафима Платоновна появилась в дверях и зевая спросила, что случилось? Увидав «святую троицу», во главе с Мадонной и младенцем, она так обрадовалась, что устроила салют в их честь. В воздух полетели подушки, простыни, стаканы, книжки, тапочки, банки с папаевым вареньем, все, что попадалось ей под руку, она кидала вверх.

- Как же это я проспала твои роды? – удивилась Серафима Платоновна.

- Я и сама их проспала, – заявила Лека.

Дино не верил, что все позади. Он так перенервничал, что чуть не сломал свой хребет.

Малыш сосредоточенно сосал грудь, его ручки и ножки подрагивали. Молодой папа стал искать у сына первичные признаки динозавризма. Он попросил перевернуть малыша на спину. Диназаврик как раз наелся и уснул. Лека острожно приподняла его, и родители жадно стали разглядывать спину новорожденного...

Никакого хребта не было, его спинка была вся усыпана перламутровыми чешуйками. Они очень красиво переливались на солнце, как раз в этот момент, заглянувшим в комнату. А еще, солнце ярко осветило тоненькие прозрачные перепонки между пальцами у него на руках и ногах. В остальном, это был самый обычный маленький человечек, немного сморщенный и синюшный. Он спал беззаботным сном, совершенно не волнуясь, что исказились лица у его родителей, и что его бабушка лишилась чувств.

Леке было около двадцати семи, Дино – около семнадцати. Но внешне, разница в десять лет совершенно не чувствовалась. Жених был здоровый детина, в широченном свитере, который делал его еще больше. Маленькие усики и бородка, которую он перестал брить в последнее время, чтоб выглядеть посолидней, придавали ему интеллигентный вид.

В просторном, светлом помещении они с обожанием смотрели друг на друга, ворковали, как два голубка. Работница загса долго изучала справку о том, что парочка имеет отпрыска, и наконец, подписала заявление.

Назначили день свадьбы.

*

На мокром скользком асфальте около метро, подстелив грязную тряпку под колени, сидела жалкая, скукоженная старуха. Она трясла головой, вытягивая старческую руку из-под каких-то рваных лохмотьев, прося падаяние. На голове ее был длинный, неопреденного цвета, платок, закрывающий большую часть лица, то, что виднелось – было безобразно. На подбородке торчали уродливые бородавки, из длинного носа свисали пучки волос, губы были абсолютно бесцветными, лицо было желтое и морщинистое. Люди, проходившие мимо, с тяжелым сердцем смотрели на нее и содрогались, представляя себя в старости на ее месте. Одни кидали ей мелочь, которую старуха жадно ловила костлявыми руками, другие пытались поскорей отвернуться и сделать вид, что не заметили ее. Старуха безвучно шевелила бескровными губами. Создавалось впечатление, что она вот-вот развалится. Вся она была каким-то гротеском на старость, слишком театрально уродлива, слишком претенциозна, скорее пародией, чем реальным существом. Да еще этот мерзопакостный дождь! Он вымочил старую до нитки – на ней не было ни одного сухого места. А она как будто тихо радовалась этому – чем хуже – тем лучше! Мазохистка какая-то!

К вечеру, дождь перестал идти, последняя толпа часпика схлынула и бабка засобиралась. Подняв закатившийся за мусорный бак круглый рублик, она устало встала с колен и немощной походкой почапала по тратуару. Машинально выставляя руку просящую, и опираясь другой на палочку, она добрела до старенького подъезда. Выходивший из иномарки респектабельный мужик в накрахмаленной рубашке, виновато сунул ей десятку. Не успев зайти в подъезд, дряхлая старуха легко поскакала вверх по лестнице на четвертый этаж и резво позвонила в дверь. Долго никто не открывал. Наконец, сдернув с головы неопрятный платок, она поправила волосы и спокойно зашла в открывшуюся дверь.

- Господи, думала, тебя дома нет! Слава Богу! – сказала «старуха», и быстро прошла в ванную, по дороге отковыривая гумозные бородавки с подбородка и стирая гримм.

- Ну, как сегодня? – не отрываясь от компьютера, спросила Миша.

- Звенело...

Мулька уже разделась и, стоя перед зеркалом, сдирала гумозный пластырь с носа. Горячая струя воды ударила ей в плечо и приятно потекла по животу и ногам. Она направила душ на грудь, и потом погрела спину. Смывая птичье дерьмо, которым была перепачкана ее челка, актриса запела: «Как хороши, как свежи были розы в моем саду, как взор ласкали мой... » Ее голодное воображение нарисовало аппетиные картины в мозгу:

- Миша, оторви свой круглый зад от компа и завари чаю с травами для подруги.

- А в рот тебе не плюнуть жареной морковкой? – Миша безмятежно продолжала стучать по тете Клаве.

«Подруга» не обиделась. Она вышла из ванной, завернутая в махровое полотенце. Лицо ее озаряла идея получше:

- А супчику не-е-ет? – с надеждой спросила она с каким-то азиатским акцентом.

- Есть, но ты такой не любишь. Музыкальный.

- Давай! Мне все равно! Лишь бы согреться!

Миша «оторвала свой круглый зад от компа» и пошла греть гороховый суп.

Синел фосфорицидным светом телевизор.

Мулька хотела надеть свои джинсы, которые еще утром постирала и повесила сушиться. Но на полу кухни она увидела огромную лужу, которую Миша равнодушно перешагивала. Джинсы были мокрые.

- Так! В чём дело? Я же предупреждала – не капать! – строго отчитала Мулька джинсы.

Джинсы нахально молчали.

- За это будете наказаны! Я вас выжму, как лимоны! – разозлилась артистка.

Она со всей силы отжала джинсы и побежала за тряпкой, вытирать пол.

- Безобразие! Раскапались тут мне!

Ей пришлось опять мыть руки.

Миша залезла в «старухину» сумку и подсчитывала Мулькину выручку.

- Слушай, суп у тебя какой-то мокрый получился, слишком много воды в нем, - чавкала Мулька, - я и так под дождем вся вымокла, потом в душе! А теперь еще внутри меня одна мокрота будет булькать.

Миша не слушала ее, перекладывая барыши из сумки на стол, она приговарила:

- Какие люди жадные пошли! Бедная бабулечка под дождем корячится, спину гнет перед ними, а они проходят мимо и нос воротят! Вот бы им такую старость, гады!

-Во-во, волки позорные! – Мулька наклонила тарелку и выхлебала последнюю ложечку, - а суп у тебя, Медвяк, рыбим жиром отдает.

- Ну, бросила я туда одну ма-аленькую «жирную» рыбку, чтоб сюрприз тебе сделать, - созналась Миша и вдруг... рыгнула.

- Фу, как не эстетично, Медвяк-смердяк!

Миша вернулась к компу, ей не хотелось прерывать работу. «Я не ищу слов, слова сами находят меня, - думала Миша, мелькая пальчиками по клавишам. Слова ссыпались на нее непрекращаемым потоком, и она только успевала их припечатывать к виртуальной бумаге. Молодая женщина не считала себя ни поэтессой, ни писательницей. Она считала себя сочинительницей. «Я сочиняю, - любила говорить она, - и записываю сочиненное. Иногда можно даже что-то понять», или «Писатель оставляет после себя писанину, а сочинитель – сочинину. Пусть о моем «собрании сочинин» заботятся потомки». Ее поэзия иногда была настолько заумна, что Велимир Хлебников порадовался бы, читая это. Миша была самокритична, но то, что рождалось из-под ее пера – считала гениальным.

А Мулька затянулась папироской-самозакруткой и подсела к телефону, расслабиться после тяжелого трудового дня.

Римма Романова приехала поступать в театральный, когда была уже не молода. Ей стукнул 21 год. Семнадцатилетние абитуриентки посмеивались над «древней». Продержавшись до третьего тура, но, все же слетев со всех театральных конкурсов, она прошла лишь во ВГИКе, туда и подала документы.

Приехала Римма из города Саранска, что вызывало ехидные улыбки у злых сокурсников: Саранск – Мухосранск! Римма стала Риммулька, а потом и просто – Мулька, Мулька из Мухосранска. Особенно дразнила девушку пигалица Аня – дочка известного артиста, который прославился ролями алкашей и забулдыг. Травестюшка самоутверждалась за счет провинциалки.

Мульку нельзя было назвать красавицей, но она была очень характерная, яркая. Лирики в ней было маловато, скорее больше здорового прагматизма, такого необходимого для выживания в волчьей стае. За себя она могла постоять, обижать себя не позволяла. Однажды так отбрила выскочку Аньку, что у москвички пропала всякая охота ее доставать. Маленькая злючка была вынуждена находить себе другие объекты для насмешек. Мулька показала свои острые зубки и еще больше заматерела.

Провинциалки вообще были зубастые. Чтобы выжить в этом жестоком мире, нужно было иметь огромную волю и хватку, им приходилось буквально вырывать роли у ни к чему не приспособленных москвичек. Мулька, живя в общаге с двумя перифирийными подругами, познала все «прелести» общежитской жизни. Но, вырвавшись в мегаполисную столицу, она поклялась не возвращаться в свой Саранск-Мухоср... Чтобы здесь остаться, Мульке пришлось сделать фиктивную прописку, через фиктивный брак с москвичом. «Муж» был старше ее лет на 30, но приличный, спокойный, уравновешенный. Вся расплата – полчаса секса в месяц. Род его занятий Мульку не интересовал. Она смиренно выполняла супружеские обязанности, пока однажды супруга ни взяли под белы рученьки, и не посадили.

Павел Иванович Подзёма крал машины. Мулька еле отмазалась, чтоб ей не пришили соучастие, затаскали повестками в прокуратуру. И тут, как из-под земли вырос его сынок. Он оказался очень предприимчивым молодым человеком и сумел выжить Мульку из квартиры, доказав всю фиктивность ее положения в этом доме. Отвоевав недвижимость у молодой «жены» своего папочки, (который повесился в камере, еще до суда, при загадочных обстоятельствах), Подзёма-младший по наследству получил и «бизнес» отца.

Мулька, оказавшись на улице, надеялась только на одно: сын повторит судьбу отца и справедливость воссторжествует. Лишившись московской прописки и жилья, она не унывала. А друзья на что? Миша приняла подругу, как и должно быть, без лишних вопросов. В кино снимали и без прописки, но ее все равно не снимали. В театр не брали без прописки, но она не хотела служить в театре. Раскидав по актерским агенствам свои анкетные данные, Мулька ждала у телефона чуда. Тогда-то у нее и началась «болезнь» на запахи. Миша считала, что это нервы. Актриса пожимала в ответ плечами. Когда громкий телефонный звонок вдруг резко начинал пахнуть паленой курицей, она знала – звонят из очередного агенства, зовут на кастинг. На кастинги она ходила, но это стало своеобразным развлечением, ее ни разу никуда не пригласили. Странно, вроде, все у нее было, и молодость, и обаяние, и талант... А вот не попала, как говорится «в струю». Что-то не случилось в карьере. Основной свой заработок, она имела, играя роль побирушки у метро, гриммируясь по три часа перед зеркалом в свободные от кастингов дни.

Подзёма-мл. как-то случайно проходя мимо мерзкой «попрошайки», кинул ей на землю пятак, на что та прошептала в сердцах: «Чтоб ты сдох, подзёмское отродье! » Тот вернулся и уставился на нее с видом, будто что-то недопонял или не расслышал. «Молюсь, молюсь, батюшка за тебя! Во имя отца, и сына, и святаго... » - мастерски прошамкала актриса. Подзёма плюнул, недалеко от подола ее юбки и исчез в метро. «Давай, давай, Подзёма – под землю! Чтоб тебя не отрыли оттуда! » - шептала ему вслед злостная «старуха», бесстыже выставив вверх средний палец.

Тут подошел Дамоклов с еще одним ментом собирать дань у попрошаек и побирушек, проверять регистацию у «черных», авось, что обломится. Откупившись от прожорливых ментов, Мулька и им вслед пустила пару проклятий, ее сумка заметно похудела.

Солнце скрылось за тучами. Стало холодно. После налета «ментовского рекета» полдня воняло тухлыми яйцами, даже точнее, тухлой яшницей-глазуньей. Молодая актриса никак не могла отвязаться от этого запаха, хотя никогда до этого не нюхала ничего подобного. Настроение было безнадежно испорчено. Она побрела домой. Улучшилось оно лишь через несколько дней, когда Мулька прочитала в газете странную историю, связанную со своим «пасынком». Подзёма-мл. сам пришел и сдался властям. С ним за решетку загремели и два его сообщника: ранее судимый за кражу Малышев и автослесарь Хрюкин, работавший в дорогом автосервисе. Он и давал всю информацию о дорогих тачках и их владельцах. Малышев делал дубликат ключей от машин. А там уж за дело брался профессионал Подзёма-мл., открывал золотым ключиком дверцу, отключал сигнализацию и спокойно увозил «мерсики» и «бээмвэшки» в неизвестном направлении.

Как-то раз, еще прошлой зимой, Подзёма-мл. ехал на только что угнанном новеньком мерседесе и увидел голосующую девушку. «Эх, черт, какая роскошная... шубейка! – подумал он, – дай-ка, рискну» И резко затормозил. План кражи моментально созрел в его криминальной голове – завезти, отобрать, выгнать. Так и сделал. Все сработало! И шуба у него заимелась, и сумочка с кошельком, и даже ключи! Вот только от какой квартиры? Девка, видно, богатая!

«Нет, нет, я – не квартирный вор, - гордо напомнил себе Подзёма-мл., – я не по мелочам, я – по-крупному! » Он выкинул ключи в мусорку, подальше от соблазна и забыл про них. Каково же было его удивление, когда на следующий день ключи опять появились на столе. Он их опять выкинул, но уже не в мусорное ведро, а сам отнес на помойку. На следующее утро все опять повторилось. На этот раз ключи ужасно воняли, к ним прилипли остатки пищи и грязи.

Что только Подзёма-мл. ни делал с ключами, куда только ни выкидывал, все повторялось сначала – ключи неизменно оказывались на кухонном столе и воняли тем дерьмом, где побывали накануне. Он пробовал их и в туалет кидать, и подбрасывал в чужие сумки, и «забывал» в общественных местах, но ключи от Лекиной квартиры сверлили ему глаза каждое утро. Парню стало даже интересно, каким образом они появлялись, но он никак не мог отследить этот момент. То сосед в дверь стучал, то телефон звонил, и, возвращаясь на кухню, он их снова находил на столе. Или что-то отвлекало его от стола, и когда он поворачивался – ключи были на месте. Он часами сидел, уставившись в то место, где происходило «явление ключей», но вдруг «случайно» засыпал, и когда просыпался – ключи уже поджидали его, будто кто-то нарочно его усыплял в самый критический момент!

Вскоре, молодой человек стал тихо сходить с ума. Он слышал, как в соседней комнате кто-то скребется и шелестит. Ему мерещились тихие голоса, мягкие шаги, плач младенцев, пение на каком-то неизвестном иностранном языке. Вначале, у него в ушах пел женский хор, потом к нему примешивались мужские голоса, которые постепенно становились все громче и громче. Кончалось все это жуткой какофонией, которую не было сил слушать, и Подзема-мл. включал на полную громкость телевизор, чтоб заглушить это безобразие. Или пил снотворное, надеясь отключиться.

Прошло больше года с того злополучного ограбления девушки, а ключи все продолжали мучить его. Он даже стал думать, может, ключи просят его, чтоб он воспользовался ими, подталкивают его к чему-то светлому, доброму? Но сколько он их не вставлял в разные двери, они ни к чему не подходили. «Наверно, это ключи от моего мозга», – думал Подзема-мл. и пытался крутить ими у своего виска, чтоб открыть потайную дверцу в своем черепе.

Однажды, зайдя ночью на кухню, попить воды, бедолага увидел висящего на веревке отца. Глаза его были выпучены, изо рта торчали ключи, а руки делали движение, будто играют на воображаемой скрипке. «Папка, так это ты тут у меня шутишь? – мягко спросил Подзёма-мл., погрозил ему пальчиком и... явление исчезло. Только ключи остались лежать на столе. Сынок в бешенстве схватил ключи и швырнул ими в окно. Разбив стекло, ключи звонко полетели вниз, с семнадцатого этажа. Послышался нарастающий свист, будто это были не обыкновенные ключи, а бомба, что вот-вот взорвется. Подзёма-мл. зажал уши двумя пальцами, зажмурился и стал ждать разрыва снаряда.

Он долго стоял, не решаясь пошевелиться. Потом открыл глаза и уши и понял, что ничего не слышит. Вокруг стояла жуткая тишина. Он ударил рукой по столу, чтоб проверить, будет ли звук? Но было тихо. Он прошелся по кухне и понял, что не слышит собственных шагов. Вот здесь, на этом месте обычно скрипела половица... Он давил на нее, давил, но скрипа не было! Все! Оглох! Подзема-мл. сел за стол и горестно зарыдал. Незаметно для себя, он вскоре уснул.

Когда низкое февральское солнце разбудило его, первое, что он почувствовал – ужасная головная боль, как будто кто-то играл его головой всю ночь в футбол.

В разбитое окно сильно дуло.

Второе, что он почувствовал – ключи лежали рядом, на столе. От них пахло морозом и снегом.

Молодой человек схватился за голову, не выдержал давления и побежал в ментовку, где честно рассказал про угнанные им машины, про совершенное нападение, с целью ограбления, про шубу, деньги и про ключи. А заодно и про своих сообщников. Сам, отвел ментов в гараж, где стоял последний, угнанный им накануне мерседес Лупиносова.

А потом, когда его опять увезли в участок для дачи показаний, его стошнило от милицейских физиономий. Он нагло положил ногу на ногу и облевал всех троих, сидевших перед ним ментов, показав тем самым истинное отношение к властям. Зловонной жижи, выплеснутой из его желудка, было так много, что она хлынула под дверь, на лестницу и стекла с порога, где подоспевшая бездомная собака стала ее лизать. Увидев пса, Подзёма-мл. залаял, встал на четвереньки и присоединился к трапезе. Люди в белом, которых он всех перекусал, скрутили его и доставили в белое помещение с решетками на окнах, до заключения судмедэкспертизы.

Лупиносовскую машину и Лекины ключи менты нашли, а вот шубу... Впрочем Подзёма-мл. сам признался, что продал шикарную норковую шубу за тысячу баксов одной роскошной тетеньке, которая приехала к нему по объявлению и сразу выложила наличные. Ни ее адреса, ни ее имени, он, конечно, не знал. Лишь описал незнакомку: высокая, красивая, короткие черные волосы... На недвусмысленное сальное предложение молодого человека, она так посмотрела на него, что ему сделалось дурно. Причем ее глаза от янтарно-зеленого вдруг сделались пепельно-черными, как дым. Вся ее благородная осанка выражала негодование и презрение к непристойному поведению продавца. Подзёма-мл. оторопел и молча закрыл за незнакомкой дверь.

Мулька читала-читала и не могла поверить в такой «счастливый» конец двух Подзём. Приятно пахло бензином... Потом она подумала, может Богиня носит ворованную норковую шубу, даже не подоревая об этом? Нужно будет спросить, откуда она у нее, хотя, может, отшутится так же, как с белой перчаткой...

Прочитала эту статейку и Лека. Она сидела во дворе с коляской, вдыхала весенний воздух, жмурилась от теплого солнышка и грызла яблоко – гостинец от заботливой свекрови.

Молодая мама вспомнила шикарный мерседес, в котором уехала ее новенькая шуба, вспомнила водилу в красных лепестках роз и ту красивую незнакомку на углу, одетую в ее норку, из-за которой у нее чуть не случился выкидыш. Найти бы ее... А впрочем, плевать.

- Вот такая история, Димыч, - мент, рассказывающий это, помирал со смеху. Он поделился и другими подробностями дела Подзёмы-мл., которые не были освещенны в прессе. Рядовой Бровко хохотал каждую минуту. Особенно его забавляло, как подследственный пытался сожрать ненавистные ему ключи. Но ему не дали это сделать. Как он просил взять ключи под стражу и приставить к ним караул, а под конец изловчился, схватил их и бросил в лицо, стоявшему рядом охраннику. Тот мгновенно отреагировал и успел отскочить, ключи попали в зеркало, и оно разбилось. Подзема-мл. кричал, что теперь ключи размножились, что он их видит в каждом маленьком осколочке, и успокоился лишь, когда ему вкатили двойную дозу морфия.

- А что, ключи, исследовали, что они какие-то особенные? – спросил Дамоклов, с интересом слушая по телефону болтовню своего приятеля.

- Ну, ключи, как ключи... Повертели мы их, понюхали, ничем не пахнут, Смеланин даже лизнул их... железом отдают! Только, знаешь, как увезли этого Подзёму в психушку, исчезли они. Везде обыскали – нигде нет. Был вещдок – нет вещдока!

- Да... ну, дела. Мистика прямо какая-то.

- Не говори, Дамоклов, мистика, – согласился Бровко, – так что ты обрадуй этого, своего, Лу-пиносова. С него причитается.

- Само собой, - Дамоклов уже хотел положить трубку.

Раздался смешок, Бровко нерешительно кашлянул.

- Да, давно собирался тебя спросить, Дамоклов... А чё ты каждый раз голову бреешь, как в армии?

- Лысость – это будущее мужчины, – после небольшой заминки проговорил мент, – я считаю, что давно пора издать закон, запрещающий мужчинам отращивать волосы. А женщинам – их стричь! Женщины должны ходить с длинными волосами...

- Хм... интересная теория. А я вот, например, не желаю брить волосы, мне нравится моя шевелюра!

- Закон есть закон, Бровко! А с нарушителями законов... сам знаешь, что у нас бывает.

- Ну, ладно, бывай. Рад был пообщаться.

*

Бриджит приехала в Останкино, на телевидение. Она предложила себя в качестве телеведущей токшоу «Российская изюминка». В дверях она столкнулась с Мулькой, выходившей с кастинга. Та подумала, что где-то уже видела эту «штучку», но не могла вспомнить, где.

Мулатка сказала продюсеру и режиссеру, с удивлением разглядывавшим экзотическую внешность Бриджит: «Я плёха говорить на русски изик, но уметь улибаюсь и раздеваюсь... » В доказательство своих слов, она широко открыла передний ряд ослепительно белых зубов и обнажила матовые оливковые соски. Режиссер и продюсер переглянулись. Правильно ли они ее поняли?

Нет, конечно, они неправильно поняли Бриджит. Ее не интересовал групповой секс. Она просто гордилась своими «прелестями» и лишний раз не отказала себе в удовольствии продемонстрировать то, что имела.

Продюсер Андрей интеллигентно протер толстые очки и надел их на крупный нос. Он уставился на две шоколадные полусферы с видом космонавта, исследующего планету Марс. Бриджит засунула обратно свое богатство и подняла руки в стороны: «Апплёдисменты! » Мужчины с энтузиазмом захлопали в ладоши. «Штучка» раскланялась в разные стороны, приложив руку к груди и довольная, улыбнулась: «Thanks... » Продюсер Андрей заметил, как эротично промелькнул у нее во рту светло-розовый язычок, когда она произнесла звук «th».

- А что вы еще умеете, лэди? – многозначительно спросил он.

Бриджит загадочно улыбнулась и поднесла палец к губам:

- Толька никаму...

- Зуб! – хором поклялись мужчины.

Сколько в ней было в этот момент женственного! Бездна обаяния и сильнейшая харизма!

- Ссать стоя... – сказала она.

Так Бриджит-Брэд стала телезвездой. Ее передача просуществовала три месяца, имела самый высокий рейтинг и грандиозный успех.

*

Богиня умирала. Она чувствовала, как холодеют по ночам ноги, покрываясь холодным потом. Правая рука ужасно чесалась. На ней образовались синие пятна. Богиня сняла перчатку, но почувствовала себя еще хуже.

Через несколько дней под синими пятнами стали пробиваться почки, которые развивались и преобразовывались в маленькие нежные зеленые листочки. «Я превращаюсь в дерево», - подумала Икс. Эта мысль ее позабавила. «Интересно, каким деревом я буду? Хочу быть березой. Пусть моё тело покроется черно-белой контрастной корой, а голова будет в молодой зелени».

Она провела много дней в кровати.

Было солнечное утро, Х. проснулась, посмотрела на потолок. По потолку плыли облака, а сам он был лазурного цвета. Х. полюбовалась тем, как облака изменяли форму, превращаясь из слонов в динозавров, и встала. Она умылась холодной водой, потом села перед зеркалом и положила толстый слой румян на щеки. Сегодня она была особенно бледна.

Набрав телефон туристического агенства, Богиня сказала, что хочет отправиться на Тибет. Она хотела забронировать билет в один конец, но ей сказали, что российским гражданам положено только в два конца, и, если она хочет остаться на Тибете навсегда, то может выкинуть обратный билет к чертовой матери. «Хорошо», - согласилась Икс. Она в изнеможении откинулась на подушки, с телефонной трубкой в руках. «Есть еще одна проблема, у меня нет загранпаспорта».

За двести долларов ей пообещали сделать паспорт и попросили подвезти необходимые документы в офис. Богиня повеселела. Она позвонила Мульке и попросила ее срочно приехать.

Все это время Мулька навещала Богиню, но только когда она сама ее звала. Гордячка запретила приезжать Мульке без звонка, она не хотела, чтоб ее видели больной и немощной. Дочь ее была в Италии и Мулька всячески развлекала и подбадривала больную.

Богиня лежала на высоких подушках, прикрыв глаза, и вспоминала всю свою жизнь. Состоялась ли она, как женщина, как мать, как человек? Вероятно, нет. А может у нее слишком завышенные требования? Она подарила миру прекрасного человека – свою дочь, талантливую писательницу. Она сделала счастливыми несколько людей. Правда ничего не оставила человечеству сама, но сколько миллиардов людских жизней проходит незамеченными и может, весь смысл в этом постоянном непрекращающемся процессе? Она думала о своих родителях. Как рано ушли они из ее жизни, сколько вопросов она не успела им задать! Она вспоминала женщину с кольцом на большом пальце. Кто она была? Ее уроки так глубоко запали ей в душу, но она так мало знала о ней. Женщина с кольцом назвала ее Икс, потом ее звали Богиня, а раньше – Амалия, а еще раньше – Оля. И фамилия ее была, кажется, Русская. Русская такая фамилия... Но она только что об этом вспомнила. И что означала белая перчатка в ее жизни? Зачем ее подарила ей женщина с кольцом? Символом чего она стала на ее руке? И для чего вообще это было нужно?

И вдруг она поняла, что женщина с кольцом – это она сама. И что не было никакой перчатки. А было просто всепоглощающее одиночество. Ее одиночество, и всех необычных людей. И Мишу, и Мульку, и всех им подобным ждет белая перчатка, за которую они захотят спрятаться, но никуда им ни деться от себя, от вечного Одиночества Великих.

Ей стало грустно. Она вспомнила далекий летний лагерь, когда ее волосы за одну звездную ночь стали короткими, черными и больше уже не росли никогда. Черные кудряшки стали своебразной отметиной ее уникальности. И может тот парень, которого она называла «китайцем» просто исполнил то, что было уже предрешено в ее судьбе? Он поставил на ней печать избранности... Однажды она догадалась, что это был именно он, - Демон, с мечом разящим в руках. Или сам он был Мечом, оружием в чьих-то руках? Кто же он был на самом деле? Палач или жертва?

За всеми этими размышлениями Богиню застала Мулька. Она принесла ей огромную глиняную амфору, стилизованную под старину. Бородатые олимпийские боги величественно восседали на ее выпуклой поверхности. Пахнуло древней Грецией.

- Здравствуй, моя медовая Богиня! – замурлыкала Мулька, садясь к ней на кровать.

Богиня загадочно улыбнулась одними кончиками губ и стала похожа на Джоконду.

- Я тебя так ждала, дружок - и сжала теплую Мулькину руку, - я умираю.

- Не говори так! Боги – бессмертны!

- Я уеду на Тибет.

И добавила, улыбаясь:

- Дам безбрачия обет... Как сочинила бы наша Миша.

- Да, Медвяк без стихоблудия не может, - засмеялась Мулька, - ты ведь и так никогда не была в браке. Ты у нас – без брака, идеальная!

- Ты заблуждаешься, малыш, идеальных на Земле нет.

Мулька поцеловала каждый ноготок левой руки Богини. Она заварила в калебасе аргентинский матэ. Тонизирующий горький напиток благотворно действовал на больную.

«Нет, я ни одинока! – думала Богиня, цедя через трубочку матэ, – одиночество – это всего лишь составляющая ощущения жизни, жизни, которая складывается из сотен разных чувств счастья и несчастья. И сколько всевозможных оттенков ощущений жизни, вкусов и послевкусий».

В этот момент глаза Х. были лилово-фиолетового цвета, как у цветка анютины глазки.

- Боже, какие у тебя глаза! Я никогда не забуду твоих глаз! Ты – незабудка, нет фиалка, нет, ты... просто редкий цветок, воплощение любви, красоты и божества! – восхищалась ею молодая подруга.

Богиня сняла перчатку и Мулька увидела молодой побег березы, листочки были тонкие, салатового цвета, очень нежные и трепетные.

- Нет, все кончено, - упавшим голосом проговорила Богиня, глядя на руку-ветку, – я не успею ни на какой Тибет, паспорт будет только через две недели. Пожалуйста, когда я покроюсь корой и превращусь в березу, посади меня в Мишином дворе. Я буду вечнозеленой березой.

От этих слов в воздухе запахло хвоей, и Мулька заплакала. Она поняла, насколько все серьезно и почувствовала, что не готова принять уход Богини из своей жизни.

Вдруг, лежащая на столу белая перчатка, мелко задрожала, и Мулька увидела, как из двух шрамиков пробиваются радужные крылышки. Перчатка взмыла к потолку, описала два круга по комнате, потом опустилась на стол, взяла ручку и написала на полях вчерашней газеты: «Я тебя люблю! » Она показала Мульке большой палец вверх, что все отлично, потом соединила в букву «О» большой и указательный, на манер иностранного ОК, потом мягко погрозила Мульке, как провинившемуся ребенку, поманила ее указательным пальчиком к себе и погладила по щеке.

Все это время Мулька удивленно смотрела за действиями перчатки, все ее внимание было сконцентрированно на крылатой прелестнице, и когда она обернулась на постель, где только что лежала Богиня, то просто обомлела! На постели актриса увидела молодое крепкое дерево, его корни переплелись, а ветви шелестели и звенели.

Перчатка помахала Мульке пятью пальчиками и вылетела в открытое окошко. Мулька бережно взяла березу, положила ее в амфору и отнесла к Мише во двор.

*

Мраморные извращения занимали все мысли Дамоклова. Он лежал в теплой ванне и думал, как жаль, что у девушки, прикованной наручниками к батарее в его комнате, больше нет роскошных, длинных волос. Но ничего, зато есть она сама... Он представлял, как, выйдя из ванны, повторит то, что составляло теперь для него главный смысл жизни, его главную страсть.

Обе руки девушки надежно прикованы. Ей мягко, комфортно на живом ковре из волос. Самурай постарался создать ей великолепные условия! Если она будет и дальше послушна, он уберет пластырь, заклеивающий ее рот.

Созерцая картины, большая часть которых была воображаемой, Дамоклов все больше и больше возбуждался. Теперь у него был живой объект для его сексуальных изысканий и опытов! Он мог осуществить все свои дерзкие тайные мечты и желания. Причем, это был идеальный объект, без своих собственных желаний, бесприкословно исполняющий его волю и подчиняющийся во всем. В то же время, это была не бездушная резиновая кукла, а живой человек. И даже постоянный страх в ее глазах был таким живым, приятным.

Власть... Боже, какое неописуемое удовольствие дает власть! Она пьянит, сводит с ума! Ему подвластна человеческая душа. Пусть пока единственная на Земле, но она полностью в его власти! Правда, обрезать у нее на голове больше нечего, он уже налысо обрил ее. Это было в первый день. Надо же было ему возбудиться! Что-то дохлое болталось у него в штанах, и он взял свою бритву. Но когда поднес ее близко к лицу девушки, увидел столько неподдельного ужаса в ее глазах, что даже прослезился. Он только сейчас понял, что девушка во всем зависит от его каприза, и ничто ее не спасет от его безумств...

От осознания своей значимости и власти он так возбудился, что это ни шло, ни в какое сравнение с тем чувством, когда он срезал волосы со своих жертв. Мальчик его ожил, бешено стал выпирать из штанов и... все прошло прекрасно. Дамоклов радовался, душа пела. Теперь они были чем-то похожи с девушкой, оба лысые, скуластые, худые.

Дамоклов пожарил глазунью из четырех яиц, взяв сковороду большего размера. Девушка не сопротивлялась, и он с удовольствием покормил ее. Дал ей выпить молока, слизал то, что потекло у нее по подбородку, шее и груди. Он просто с ума сходил от осознания своей власти. «Захочу – дам ей яички, захочу – накормлю червяками, - думал мент в упоении. Еще раньше, работая рядовым милиционером, ему доводилось испытывать сладкий вкус власти, когда что-то зависело от него в этом мире. Но чтоб так безгранично и безнаказанно распоряжаться чужой жизнью – об этом приходилось лишь мечтать.

Дамоклов счастливо улыбнулся. Он был сегодня удовлетворенный и добрый. Лежа в пене, он до деталей впитывал малейшие изгибы линий, сочиняя и дописывая, как великий художник. Он вдохновенно фантазировал о различных позах людей и животных, все они имели извращенческий и насильственно-агрессивный характер. Благодаря сексуальной рабыне самурай открыл в себе такой потенциал, что даже сам поражался.

А рабыня сидела у холодной батареи с пластырем на лице. Она была обнажена, ноги были раскинуты в стороны, так приказал хозяин (за непослушание он наказывал ударами плети – прядями волос), – он хотел наслаждаться ожившей мраморной порнографической картинкой.

Вот, он вышел из ванны и увидел послушание и преданность в ее глазах...

Вот, он снимает ей пластырь, и она может сказать ему слова любви...

Вот, он нежно гладит ее по щеке... потом дает пощечину.

Это обидно.

Ведь она послушна.

Но что же ей остается делать, как ни терпеть?

Она решила быть сегодня такой, как он пожелает, всё, что он захочет – ему дать.

Задушевно, с любовью и благодарностью она говорит ему:

- Милый, я сейчас такое испытала с тобой, такое! Я просто в восторге! Никогда со мной раньше такого не было! Это было так восхитительно, так чудесно, так необычно! Я должна еще раз так попробовать! Пожалуйста, повтори это! Мне было так хорошо! Сделай это еще раз, умоляю!!! – она срывается на рыдания, она почти в истерике.

Страстно шепчут ее губы:

- Любимый, я тебе так благодарна! Я тоже хочу доставить тебе удовольствие... Позволь мне приковать тебя... Ты улетишь в такие дали! Давай поробуем наоборот! Ты никогда не испытывал такого в жизни! Ну же, сними с меня наручники! Мы вместе с тобой испытаем такое блаженство!

Он в нерешительности смотрит на девушку, но в ее глазах столько страсти, желания ему угодить.

Немного поколебавшись, самурай сдается.

Наконец-то, он сможет осуществить свою самую заветную сексуальную мечту…

Он снимает с девушки наручники, надевает на себя, она защелкивает замок...

Вот он прикован к батарее.

- А веревки? Где-то были веревки, милый? Наслаждение будет неполным, если я не свяжу тебе ноги, - она целует ему бритую впалую грудь, потом ниже, ниже...

- Там в ванне, - слабым голосом говорит самурай, разомлевший от неги.

Она бежит в ванную, срезает ножницами две бельевые веревки, скорей, пока не прошло его возбуждение, бежит обратно.

Сильно стягивает ему ноги.

Он улыбается.

Ему нравится игра.

- А пластырь? Любимый, куда ты его положил? Ты можешь так сильно кричать от страсти, что прибегут соседи!

- На верхней полке того шкафчика, - утомленно прикрыв глаза, говорит Дамоклов.

Липкая полоска залепляет его рот и... далее ничего не происходит.

Ти-ши-на.

Он удивленно открывает глаза – резкий свет фонарика ослепляет его.

Раздается громкий женский смех.

Палач и жертва поменялись местами.

В ее глазах самоуверенность и мстительное злорадство.

В его глазах ужас и подобострастие.

Девушка берет прядь длинных волос и бьет ими о свою руку будто плеткой, подходит к нему.

Она перешагивает через его грудь и встает над ним.

Предательски торчит его член. «Вот зараза! »

Первое, что она делает – писает ему в лицо и хохочет.

Желтая жидкость попадает Дамоклову в нос и рот, он отворачивается, вертится в разные стороны, но струя достает его везде.

Облегчив мочевой пузырь, девушка завязывает волосы на его твердом члене.

Безобразно смеясь, она садится на него и начинает ёрзать туда-сюда.

Утерев его лицо пучком волос, подобранных с пола, она залепляет пластырем его глаза, оставляя только нос.

Она дышит Дамоклову в лицо.

Веет несвежим дыханием давно нечищенных зубов.

Ему больно, он стиснул зубы от злобы и унижения.

В глазах слезы, скрытые под пластырем.

Достигнув оргазма, девушка слезает с мента и говорит ему:

- Вот так мне нравится!

Она дает ему пощечину, потом вторую, потом дает ему коленом в пах.

- Ну, а ты получил обещанное наслаждение?

Он скулит от боли.

Ей нужно видеть его глаза.

Она сдирает пластырь с одного глаза.

Он похож на пациента глазной клиники.

- Теперь у тебя будет «вечный кайф»! – она показывает на его распухшее хозяйство, злорадно слушая его жалостные стоны.

Дамоклов с ужасом смотрит одним глазом на то, что еще надавно было его гордостью, что так задорно красовалось между ног.

Девушка берет новые пряди волос, их так много... так бесконечно много...

Она засовывает ему волосы в уши.

Сначала щекотно, потом жутко неприятно.

- Ну, что, сразу покончить с тобой или еще тебя помучить?

Но он уже не слышит.

Плотные волосяные тампоны свисают из его ушей.

Решила, – сразу.

Новые пряди волос полезли ему в ноздри.

«Неужели это конец» - думает Дамоклов.

Ему не хватает воздуха, он задыхается.

Ему так хочется открыть рот, сделать глубокий вдох...

Но рот залеплен пластырем.

А она все запихивает ему в нос, запихивает, крепко держа его голову, чтоб не вырывался.

И вот почти все готово.

Дамоклов перестал дергаться.

Все...

Холодный стакан воды выплеснулся в лицо девушки. Она открыла глаза. Мент стоял над ней и ухмылялся. Она поняла, что провалилась в какое-то обморочное состояние, задремала и сейчас медленно возвращалась в реальность, вспоминала остатки сна. Руки затекли. Она пошевелила слегка посиневшими пальцами. «Боже, это был только сон, - подумала бедняжка, - этот кошмар продолжается! »

Дамоклов покрутил маленьким изящным ключиком у нее перед глазами.

- Я уж хотел с тебя наручники снять и пластырь... - он положил ключ на подоконник.

- А ты не выполняешь моих приказов!! – вдруг заорал он, - ноги!

Он больно ударил ее по ногам, раздвигая их в стороны.

- Ну, так-то лучше... – Дамоклов сел на корточки и стал внимательно разглядывать в деталях то, что раньше открывалось только гинекологу, проникая ненасытным взглядом во все складочки, черточки, волосики. Ожившие мраморные линии...

В этот момент за спиной Дамоклова пролетело что-то белое. Или это показалось девушке? Может, в ее мозгу, обедненном кислородом, начались необратимые процессы и она оказалась во власти галлюцинаций?

Белая перчатка, залетевшая в кухонную форточку, села на плечо самурая. Она сложила тоненькие прозрачные крылышки вместе, как бабочка и посмотрела на девушку, как ей показалось, тепло и участливо. Потом вдруг резко вцепилась в горло Дамоклова и принялась безжалостно душить его. Дамоклов пытался двумя руками отцепить перчатку от своего горла, но – куда там! Перчатка сильнее и сильнее сдавливала его шею, пока он ни начал хрипеть. Его лицо покраснело, изо рта пошла пена. Девушка не верила своим глазам, ей казалось, что она опять уплыла в какой-то фантастический сон.

Задушив Дамоклова, который свалился на пол, белая перчатка подлетела к подоконнику, и взяла двумя пальцами ключик. Девушка смотрела на нее, широко открыв глаза. Спасительница открыла замок наручников и погладила ее руки, там, где они особенно затекли.

Девушка отклеила пластырь и, покачиваясь, встала. Ей захотелось помыть руки, смыть разноцветные волосы, прилипшие к телу, всю грязь со своей души.

Перешагнув через труп Дамоклова, она зашла в ванную. Ее чуть не стошнило от разрисованных ручкой обоев. Везде были половые органы, совокупляющиеся тела. «Какое убожество, - подумала девушка, - вот урод! » Она с омерзением залезла в ванну, жажда воды была сильнее. Она закрыла глаза, чтоб не видеть мраморных стен, и стояла под горячей водой, ни о чем не думая, пока не почувствовала себя чистой.

Выйдя из ванной, девушка попыталась вспомнить, куда мент засунул ее одежду? Она чувствовала себя свежей и бодрой. На подоконнике ее ожидала красивая белая перчатка с крылышками. Перчатка подлетела к лысой Афродите, только что родившейся из пены морской, и вытерла ее голое тело вместо полотенца.

Девушке стало легко и спокойно. Она не испытывала к перчатке страха, а только бесконечную благодарность. Будто приобрела нового друга или сама стала другом кому-то. В сердце ее поселилась любовь. Только она еще не понимала к кому.

Она подошла к задушенному менту и вытащила его удостоверение из кармана, прочитала: «Старший сержант милиции Дамоклов Дмитрий Сергеевич». «Дамоклов меч... - подумала девушка, - интересно, он пошел в менты, потому что был таким дегенератом или, служа там, в милиции – деградировал? »

Она нацепила свою кепку на бритую голову, поцеловала шелковую перчатку, нежно обтягивающую ее правую руку и, вышла из волосатой Дамокловской квартиры.

Эпилог

Миша поехала в Италию найти какое-нибудь средство для лечения матери. Она была уверена, что там обязательно что-нибудь найдется. Богиню можно было вылечить чем-то прекрасным, неземным, нерукотворным. Итальянские мастера, которые подарили миру непревзойденные шедевры искусства, у которых генетически была тяга к прекрасному, обязательно должны были ей помочь... И она нашла, что искала: Невидимый Источник Света, Любви и Красоты.

Это был абсолютно невидимый предмет, но его можно было ощупать. Он был твердый и гладкий. На ощупь это был шар, около метра в диаметре, но его нельзя было объять руками. Шар был не тяжелый, легко поднимался за ножку, на которой стоял. Он был наподобие ночника, и кнопочка была сбоку. Но все это можно было только узнать на ощупь, ножка и кнопочка были тоже невидимыми. Шар мог стоять на полу или на столе, в зависимости от желания. И, если нажмешь на эту кнопочку, то шар преображался, загорался, начинал светиться разными цветами. Он напоминал мини-солнце: то в предрассветный час – фосфорно-белое, то в час заката – розово-оранжевое, то шар раскалялся до малинового и пурпурного в холодный день, или светился мягким голубым – в жару.

Источник Света очень странно выглядел. Ничего подобного Миша в жизни своей не видела. Когда его включали, было совершенно непонятно, почему вдруг здесь этот сгусток света и энергии. Но в выключенном состоянии, он был прозрачен.

Эта вещь была необычайной красоты и притягательности, от яркого света становилось тепло и светло на душе. Миша выложила бешеные деньги за его приобретение. Но это стоило того. Свет, исходивший из Источника, дарил счастье и любовь. На него хотелось глядеть бесконечно.

И конечно, если бы только Миша успела и поставила невидимый шар в комнате Х., она бы выздоровела! Но Миша опоздала. Богиня умерла за день до возвращения дочери.

Мулька и Миша посадили березку под окнами. Миша каждый день поливала ее. Перевоплощенная в дерево Х. цвела и благоухала круглый год.

А Невидимый Источник Света и Любви Миша подарила в дар своему дому. Его поставили на «проклятом углу» и угол преобразился. Место стало притягивать к себе совершенно разный народ. Вначале студенты потянулись, они сидели недалеко от горящего шара, готовились к семинарам, писали курсовые. Потом мамочки с колясками облюбовали это местечко. Они показывали шар своим малышам, гуляли, стояли, разговаривали друг с другом. Дети здесь не плакали, не ссорились, не дрались между собой. Никому не хотелось уходить. Нищие старушки тянулись к Источнику, здесь они молодели духом и телом.

Вскоре, образовалась стойкая очередь паломников к Источнику Света и Любви. Люди приходили дотронуться одной рукой до шара, впитать его свет, постоять рядом с целительным источником. Они загадывали желания и все добрые мечты сбывались. Совет дома решил построить что-то вроде часовни, маленькую церквушку Святого Источника Света, Любви и Красоты.

Дворничиха Пономарева принимала самое активное участие в обустройстве церквушки. Она стала чем-то, типа, жрицы при храме. Собирала подати для содержания Источника в чистоте. Ушла с работы. И странное дело, во дворе дома 6/4, снег сам таял, от оголенного асфальта поднимался ароматный пар, и веяло как будто от кондитерской фабрики. А весной, осенью и летом весь мусор выметался ветром.

Проводились всевозможные исследования, и благотворное влияние Источника было зафиксировано официально научными приборами. Выяснилось, что вблизи него у людей выделяется гармон счастья, омолаживающе и болеутоляюще действующий на организм. Дом 6/4 был занесен в международную книгу, как объект ЮНЕСКО, подлежащий охране и защите.

Представители власти и правительства пробовали утащить Невидимый Источник Света к себе, но он как будто врос в землю на углу бывшего «проклятого места» и не было никаких сил выдернуть его оттуда. Так его и оставили в Храме Света и Любви, возведенном вокруг него.

Главная жрица Храма Любви Светлана Пономарева развела бурную деятельность по получению валютной дотации от международных организаций на расширение Храма и близлежащих территорий. Рядом с Храмом Пономарева и сама стала другой, она перестала пить, растолстела, раздобрела. Только с Коляном приключилась беда, но и это она переносила стойко. Шар давал энергию, любовь и сострадание.

Колька стал последней жертвой «проклятого места». Упившись как-то в сосиску, (он не просыхал уже две недели подряд), Колян свалился на углу дома 6/4 по Малой Пирожковской и пролежал там несколько часов. Когда он проснулся, все, кроме него, поняли, что он тронулся умом. Колян весь день дежурил у окна и выкрикивал ругательства, проходившим мимо соседям. «О-о-о... Пошла, пошла, кусок проститутки! Куда поперлась, сучара? » - орал он молодым женщинам, а старухам с тяжелыми сумками, смеялся в лицо, крича: «Эй, ты, тварь мелкая, куда потащила, дерьмо свое? Гроб тебе на колесиках в задницу, карга старая! » Мужиков во дворе боялся, вкрадчиво просил в форточку: «Эй, раздолбай, дай затянуться, марихуЯну! » Люди не обращали на него внимания, проходили, будто не слышали, жалели Пономареву.

Жрица водила сожителя к Невидимому Источнику Света и Любви, ему помогало. Три-четыре дня после этого он сидел в углу тихонечко. Не матерился, не срамился. Большую и малую нужду справлял в туалете, а не под себя, как обычно. Бывшая дворничиха привезла ему из глухой деревни каменную печь (на пожертвования паломников) и он лежал на ней – полеживал, грел холодные бока. А Пономарева пекла пирожки в печи, которые раздавала нищим и сирым, ждущим по обочине дороги, ведущей к Храму Света. Эту улицу так и назвали – Малая Пирожковская, в честь ее знаменитых пирожков. (А Храм Света, жрица Пономарева называла про себя скромно – Храмом Светы). Пересекающую Малую Пирожковскую улицу сделали пешеходной, движение перекрыли и повесили дорожный знак «кирпич». Из-за многочисленного сборища тунеядцев, зевак и трутней на этой дороге, ее назвали – Малая Трутеньская.

Вместо Дамоклова появился новый участковый, кажется по фамилии Бровко, но это не точно. Он строго охранял этот отрезок дороги от... других ментов, жаждущих поживиться за счет неожиданного процветания бывшего «проклятого места».

Благодаря статье, обличающей злостные преступления Подзёмы-младшего, Серафима Платоновна узнала, что ее бывший муж Лупиносов Антон живет и здравствует, и даже покупает мерседесы. Вместе с сыном они выяснили его адрес и послали телеграмму дедушке: «ПОЗДРАВЛЯЕМ РОЖДЕНИЕМ ВНУКА ЗПТ ПРИГЛАШАЕМ ГОСТИ ТЧК».

Лупиносов был несказанно рад весточке из своей прошлой жизни! Его мерседес нашелся, но Бриджит потерялась. В одно прекрасное утро он увидел вместо Бриджит-Брэда на подушке красную розу и записку: «Жизнь с тобою просто бред. Брэд». Коротко и предельно ясно. На другой стороне была приписка: «Но я тебя любила! Надеюсь, ты это не прочитаешь... » Лупиносов заплакал, как ребенок. Он только сейчас осознал, как много в его жизни значила Бриджит. Он гонял на своем мерседесе по городу, мечтая разбиться. И именно в такую минуту отчаяния получил телеграмму от первой жены. Чувство утраты у него было глубоким, но бывшая семья помогла ему пережить удар. Увидев своего внука, пятидесятилетний Лупиносов совсем размяк. Ему очень понравилась Лека. А когда его сын Денис Лупиносов вместе со скрипачкой, исполнили классическое произведение Моцарта, он понял, что жизнь продолжается. Программист почувствовал себя молодым и счастливым. Он решил привести внука, и других членов семьи к Невидимому Источнику Света и Любви.

Как-то в воскресенье, все оделись по-праздничному и отправились в гости к Лупиносову. Он обнял Серафиму Платоновну, подвел ее к Храму Света и торжественно поклялся в любви и верности перед Источником. Бриджит более не занимала его мыслей. Она растворилась в прошлом, как мгновения сна. Идеальных женщин нет. Серафима Платоновна – прекрасная женщина, мать, жена, свекровь, а теперь и бабушка. Не так красива, не так умна, но зато не переделанная женщина, а самая натуральная. Они вполне могут быть счастливы.

Лупиносов даже не вспоминал, как Бриджит-Брэд, узнав о краже мерседеса, купила семейный велосипед с двумя седлами и четырьмя колесами. (Зимой этот велосипед можно было переделать в двухместные сани). Как она решила запрячь упряжку саней с собаками, которых приобрела на птичьем рынке. (Свора собак с лаем носилась по квартире, они виляли хвостами, выли под дверью, просясь на улицу, и изгрызли всю мебель). И как, оставив на подушке розовый вибратор без батареек, Бриджит исчезла, наверно, не вынесла «собачьей» жизни. Она нашла себе чукчу, с которым познакомилась на съемках рекламы на телевидении и уехала с ним в Тундру. Ей очень хотелось увидеть северное сияние.

Лека случайно познакомилась с Мишей у Невидимого Источника. Они очень заинтересовали друг друга, поговорили об искусстве, стали общаться.

Как-то раз, в гостях у Миши, Лека увидела в ее шкафу свою шубу и долго не могла придти в себя от этой «встречи». Миша сказала Леке, что это память от матери. С дрожью в голосе, скрипачка попросила новую подружку дать ей примерить шубу. Надев свою драгоценную норку, Лека поняла, что ее больше не знобит, она почувствовала умиротворение и полную гармонию. Величественно и спокойно она прошлась по комнате и... с удивлением заметила, что начала ходить. Она больше не бегала! И не прыгала! Лека засмеялась. Она обняла Мишу и станцевала с ней по комнате. «Я хожу! – кричала она, - я хожу! »

Миша подарила ей шубу.

А Денис в это время, радовался первым шагам сына. «Я хожу, - кричал он, - я хожу! » Он называл сына «я», а себя – «он». Дедушка Антон с бабушкой Симой любовались на младшее поколение. Лупиносов отрастил седеющие волосы и стал собирать их сзади в хвостик, который забавно смотрелся в сочетании с лысинкой.

Сыну Леки и Дениса сделали операцию по совету Петра Ивановича, отрезали ему перепонки на пальцах рук и ног. О его мутации теперь говорили только серебристые перламутровые чешуйки, которые Денис наотрез отказался корректировать.

Это был необычайный ребенок. В два года он умел читать, писать, танцевать, петь, сочинять музыку и водить автомобиль. Часто он «угонял» мерседес Лупиносова и дед кричал ему вслед: «Вернись, внучок, у тебя же нет водительских прав! »

Мать назвала сына Лео, в честь Леонардо да Винчи. Это имя понравилось всем членам семьи.

Лео поражал все новыми и новыми способностями. Однажды, он разбежался, оттолкнулся от пола и, взлетел... Несколько минут парил в воздухе. Но, когда, вошедшая в комнату Сирафима Платоновна, заорала благим матом на его полёт, Лео упал и больно ударился попой. Дедушка Антон только усмехнулся: «Ишь, ты, птеродактиль, какой! »

Мульку Романову пригласили сниматься в кино. Ей предложили роль декадентки Веры Засулич. Мулька была счастлива, она всегда мечтала сыграть что-нибудь «революционное». Неужели еще рано ставить жирную точку в карьере?

Она грустила только об одном, куда исчезла белая перчатка?

Подзёма-мл. старел в сумасшедшем доме. Шизофренник снимал с ног воображаемые инфузории-туфельки и на цыпочках подходил к двери. Невидимыми ключами он открывал все двери, прежде чем выйти и зайти, и не было на свете средства вылечить его от «ключной» болезни.

Что стало с девушкой и белой перчаткой... неизвестно.

Послесловие

Невидимый Источник Света имел только одно побочное воздействие, хотя было спорно – отрицательное или положительное. Люди, попадавшие в поле действия Источника и познавшие на себе его странное влияние, начинали жить в разных временных отрезках. Для одних, – время расстягивалось, как жидкий каучук, для других, – наоборот, спрессовывалось, будто плотный, торфяной слой. Одни и те же события для них происходили в разное, только им предназначенное время, всё смещалось, насслаивалось друг на друга, иногда это были месяцы, иногда годы. Когда для одних – наступал сентябрь, другие – жили еще в апреле...

Это качество Источника, вносило некоторую путанницу в жизни людей, но они все равно не хотели с ним расставаться. Память стирала вчера, сегодня и завтра. Им казалось, что события, происшедшие в прошлом, еще только должны случиться, и наоборот, то, что только предполагалось – давно свершилось...

... Давно свершились события, описанные в этой истории неким Хулi Ганом, древним старцем, монахом тибетского буддийского монастыря, в мирскую бытность свою звавшегося Лео, сменившего за свою долгую жизнь несколько религий: язычество, христианство, мусульманство, и все-таки, пришедшего к буддизму.

Как-то раз, весной, будучи еще в самом юном возрасте, он строил невиданной красоты замок, сидя в песочнице под высокой раскидистой березой, и услышал глас. То ли ветер прошептал, лаская его воротничок, то ли листья березы прошелестели, ошетинив его чешуйки на спине, но до него четко донеслись пророческие слова:

Ты будешь страшный хулиган,

Увидишь в жизни много стран,

И путь окончишь на Тибете,

Счастливей всех людей на свете.

Так и вышло.

Монах с трудом вспоминал былое, многое из которого случилось еще до его рождения.

Кстати, длительное время Хулi Ган был подвержен «облучению» Источника Света, поэтому некоторые факты и события этого повествования могут быть смещены во времени. И да просветит его разум Великий Будда.

Москва, 2005 год