Улыбка барби

Милая, голубоглазая Инка, с огромным бантом и длинными белокурыми локонами, отличалась от куклы Барби лишь грустным не по-детски задумчивым взглядом. Но когда смеялась, это была вылитая Барби. Настроение девочки менялось молниеносно. Она могла рассмеяться до слёз от показанного ей пальца, и тут же, прервав смех, задуматься, опустив свои пышные, длинные ресницы на грустные глаза.

Инкин смех никого не оставлял равнодушным, когда она смеялась, лица окружающих непременно расплывались в улыбке. Более жизнерадостного существа, чем Инка я никогда ещё не встречал в своей жизни. Это был распускающийся цветок, лишённый пороков, лишённый зависти и злобы, цветок которым можно было любоваться не уставая. И я любовался этим цветком, провожая девочку, домой темными, зимними ночами. Частенько Инка становилась серьёзной-серьёзной, опускала голову и прикрывала глаза огромными пушистыми ресницами. Но стоило только обратиться к ней, как она тут же поднимала голову, и улыбалась…

Пышное свадебное платье…

Белоснежную фату, слегка колышет легкий ветерок. Огромные букеты белых роз…

Инка жила в небольшом городке. Училась средне, двоек особенно не хватала, но и выше троек не поднималась. На то, чтобы выполнить домашнее задание затрачивала минимум времени и усилий. Обязательная и сообразительная от природы, она могла бы без усилий быть отличницей, но ей невыносимо скучно было сидеть одной в пустом доме. Хотелось приключений, веселых радостных игр, беспрерывного движения, не смеяться же одной в пустой комнате. А когда поздно вечером вся семья собиралась дома, было уже не до смеха. Родители если не ругались, то молча и мрачно ужинали, потом ложились спать. Однажды за ужином, Инка рассмеялась без всякой причины, и изо рта у нее вылетел кусок ели все вместе. Отец со всей силы ударил ее по лицу. Инка чуть не улетела от стола вместе с табуретом. Из носа струйками потекла кровь.

- Иди, умойся свинья – прорычал отец.

С тех пор Инка уже никогда не смеялась дома. Приходя со школы, бросала портфель и целыми днями бродила по городу или каталась на санках, если на улицах лежал снег. Подруг у нее почти не было, да и у тех, с которыми дружила, невозможно было целые дни проводить в гостях. Родители подружек культурно пытались ее проводить, усаживая своих девочек за уроки.

Когда в школе объявили, что набирают группу по доставке горячих обедов старикам, Инка записалась одной из первых. Руководителем группы был Сергей Петрович – отец одной из ее немногочисленных подружек. За работу вместо денег, тем, кто отработает весь год, обещали бесплатную поездку за границу. Кроме работы необходимо было посещать кружок иностранного языка и к поездке выучить немецкий язык.

Инка радовалась предстоящей поездке, радовалась новым друзьям, радовалась тому, что познакомится с девочками из другой страны, тому, что девочка, в семье которой она проведет месяц, приедет на целый месяц к ней в гости. Веселая, всегда смеющаяся Инка прибегала с горячим обедом к старику, накрывала на стол, и пока он ел, рассказывала ему о предстоящей поездке в Польшу и Германию. За месяц занятий в кружке, она уже умела составлять свои незатейливые предложения на немецком языке и наизусть выучила все пройденные темы.

Родителям девочка ничего не рассказывала, ни о работе, ни о поездке. Чтобы не носить обеды каждый день вдвоем Инна и Катя договорились, что будут носить по очереди, через день. Все равно два бидончика в руках, какая разница сколько там порций, одна или две.

В конце октября началось бабье лето. Столбик термометра опять подскочил до двадцати градусов. Осень яркими цветами раскрасила кустарники и деревья. Инка одела в школу самое красивое платье, завязав как обычно огромный белоснежный бант на свои непокорные вьющиеся волосы. Ей сегодня исполнилось тринадцать. Кое-как высидев, пять уроков, она помчалась с бидончиками в столовую, договорившись с Катей, что придет к ней в гости, отметить свой день рождения. Катя убежала домой предупредить родителей и приготовить угощения.

Зайдя сначала к бабуле - Катиной подопечной, и отложила ей порции обеда, Инка пошла к своему дедушке.

- Ой, какая ты сегодня нарядная внученьке. Прямо сияешь вся, ты как сегодняшнее солнышко.

- А у меня сегодня день рождения Иван Иваныч.

- Тогда это нужно отпраздновать, присаживайся со мной к столу. – Дедуля открыл шкафчик, доставая из него бутылку с вином и две рюмки.

- Нет-нет Иван Иваныч, я не пью. – Инка конечно уже пробовала, и ни раз, вино, но это было дома, когда родители были на работе.

- А я тебе много и не налью – наливая пол рюмки, проговорил Иван Иванович. – Да оно у меня и не крепкое, это же не водка. Уважь старика внученька.

Инка присела на краешек табурета, откинув подол платьица так, чтобы не помять его. Для уважения, стукнувшись рюмками, отпила глоток терпкого красного вина.

- Ох, что-то у меня в голове закружилось внученька. Дай-ка я прилягу.

Опершись, на плечо Инки, Иваныч дошел до кровати, и вдруг ловко подмяв под себя девочку, навалился сверху. Задрав подол платьица, он свободной рукой начал стягивать с нее трусики.

- Что вы делаете, пустите меня, пустите. – Инка со всей силы отталкивала навалившегося на нее старика. Когда его рука коснулась тела обезумевшей от страха девочки, девочка, рванувшись из последних сил, выскользнула из-под навалившегося на нее старика. Вскочив на ноги, ударила его по лицу со словами – Вы, что, с ума сошли? – она метнулась к двери.

Со слезами прибежала к Кате, та же, ничуть не удивившись, сказала: - Фу дурочка, чего ты испугалась, он ведь совсем уже старый, ну что бы он тебе сделал, погладил бы между ног, да и все. Он уже не раз меня гладил, даже чуточку приятно было, мы же - женщины.

- Я завтра же расскажу обо всем Сергею Петровичу. Противный старикашка, – не унималась Инка.

- Про себя можешь рассказывать, а про меня не нужно. Да ладно, черт с ним, успокойся, и пойдем праздновать твой день рождения, мама всяких вкусностей для нас приготовила.

На следующий день девочки наперебой рассказывали Сергею Петровичу о случившемся, скрыв, что Катю старик уже не раз валил на кровать и залезал к ней в трусы.

Сергей Петрович отругал девочек за то, что они самовольно нарушили условия работы и в одиночку разносили обеды. О резвом Иван Иваныче он доложил в соцобеспечение, попросив убрать старика из школьного списка доставки.

Время летело быстро. В январе Сергей Петрович назначил общее собрание с родителями. Для того чтобы познакомиться и, конечно же, обсудить все условия предстоящей поездки.

Инка не хотела ничего говорить родителям, но, не зная как ей поступить, сказала маме, что ее вызывают на собрание в школу.

- Что, опять двоек нахватала? Пусть отец идет, и ремень с собой захватит, чтобы влить тебе сразу же в школе по голой заднице.

Инка, опустив голову, молча пошла к своему столу. Она знала, что отец обязательно будет и против ее работы, и тем более поездки.

С собрания возвращались молча. Еще на собрании отец запретил ей носить обеды, а о поездке и речи быть не могло. Его даже уговаривали другие родители, но он, насупившись, отмалчивался. Когда пришли домой, его как будто бы прорвало.

- Слышь, мать, что твоя дочь устроила? Она собирается приглашать девочку из Польши, или не знаю, откуда, к нам в гости. Она не подумала, чем мы ее кормить будем, и где ее поселить. Дура - ни дура, в кого такое уродилось…

Инка молча сидела за своим столом, низко опустив голову. Слезы тихо капали из глаз, но их никто не видел.

«Верка вон, живет куда хуже нас», - думала она, «но её родители так обрадовались, а мои…»

На следующий день Инка, вернувшись со школы, до вечера бродила одна по городу. Теперь у неё даже подруг не осталось. Девочки после школы бежали разносить обеды, потом заниматься немецким, они все были заняты, а она, как выброшенная на берег рыбёшка, задыхалась от обиды на родителей, и завидовала подружкам.

Как-то ближе к весне к ней подошел верзила Борька, который был старше всех в классе и предложил:

- Инка хочешь видак посмотреть, мои предки на неделю укатили в командировку, а я нашел у бати такие клевые фильмы, в кинотеатре не увидишь.

Инка молча кивнула.

Борька был второгодником, но компанейским мальчиком. Его отец часто ездил в командировки, и даже за границу. Дом у них был огромный. Когда родители уезжали, Борька оставался со старенькой глухой бабушкой, которая с трудом передвигалась по дому, но все же каким-то образом умудрялась накормить оболтуса-внучка. Борька приводил в дом шумные компании и устраивал такой тарарам, что слышно было на улице.

Инка сразу же после школы пошла с Борькой. По дороге к ним присоединились еще Света и Генка, бывшие его одноклассники.

По началу смотрели мультики, было весело, и все хохотали с незадачливого кота, который никак не мог справиться с маленьким мышонком. Потом Борька притащил бутылку вина, бокалы и с загадочным видом воткнул в видак касету с «клевым» фильмом.

- Все, гасим свет и смотрим взрослое кино – сказал он, бросая на пол подушки.

На кассете был порнофильм. Инка никогда такого не видела, было как-то стыдно и не приятно, но любопытство непознанного брало верх над всем остальным. Она видела, краешком глаз, как Генка обнимает и целует в щеку Светку, и не убрала Борькину руку обнявшую ее, и прижавшую к себе. Голова слегка кружилась от выпитого вина. Инка не убрала и вторую Борькину руку, которая гладила ее ноги, потом между ног, потом она уже не смотрела на экран телевизора, а смотрела на Борькино лицо, который лежал сверху нее, раздвинув ей коленями ноги, и пытался всунуть в нее свой член. У него ничего не получалась, тогда Инка сама взяла его член и направила туда, куда нужно…

Домой Инка пришла разбитая и растерзанная. Родители уже давно были дома. Старшая сестра, которая обычно приходила домой только спать, и та уже была дома. Инка не знала сколько времени.

- Ты где была? Ты что уже прямо со школы идешь куда-то шляться? – вытаскивая из брюк ремень, надвигался на нее отец. Инка только закрыла лицо руками, повернувшись к отцу спиной. Она не почувствовала боли от ремня, у нее болело где-то внутри, и эта боль была намного острее и чувствительнее. Ее уже не трогала физическая боль, ее уже ничего не трогало. Она даже не заплакала, а, молча, раздевшись, легла в кровать.

На следующий день она сама подошла к Борьке и как бы невзначай спросила: - а у тебя нормальные фильмы есть?

- А какие ты любишь? Боевики любишь?

- Не знаю?

После школы Инка снова пошла к Борьке. На этот раз они были одни. Посмотрев, какой-то боевик, пошли в Борькину комнату. Инка сняла с себя всю одежду.

- И ты раздевайся, я хочу тебя увидеть раздетым, и увидеть то, что ты в меня вчера засунул. Мне, между прочим, было очень больно, и фигня все, что показывают по телику, ничего хорошего в этом нет. Может потому, что там женщин везде целуют, а ты грубиян.

- Сама ты дура. – Но, все же Борька разделся.

- А теперь ложись, теперь я буду сверху, потому что ты

тяжелый и грубый – сказала Инка, беря в руки его член и разглядывая как какую-то диковинную вещичку.

На этот раз Инке было приятно. Не так, чтобы очень, но она ощутила что-то такое, чего никогда с ней ещё не было. Выпив с Борькой чай, она заспешила домой.

- Побудь еще Инн.

- Не могу, меня и так вчера отлупили.

Через неделю вернулись из командировки Борькины родители, и Инка опять целыми днями бродила по городу. Дни стали длинными и теплыми. До каникул оставалось совсем немного, а летом можно будет гулять подольше и бегать на танцплощадку.

В июне все подруги уехали, как и обещали им, за границу. Инка издалека наблюдала, как их провожали на автобус родители. Вечером она одна пошла к танцплощадке. На танцах познакомилась с парнем. Олег уже пришел из армии и работал на стройке. После танцев он проводил Инку до дома. Когда они уже были возле ее калитки, Олег наклонился и поцеловал ее. Как назло в это время из дома вышла мать.

- Ты что, уже с мужчинами гуляешь? Ни стыда, ни совести, год на одни тройки окончила – кричала мать. – В подоле принести хочешь? Вот сучка, воспитали на свою голову.

Инка молчала. Хотелось все кому-то рассказать, рассказать о том, как ей больно оттого, что уехали подружки, о том, что Борька оказался сволочью, рассказать о том, что у нее уже месяц назад были первые месячные. Но Инка молчала, а в глазах от грубых и незаслуженных оскорблений блестели слезы. Она молча зашла в дом, разделась и легла спать. Сна не было. Инка вспоминала танцы, вспоминала как Олег, такой добрый и нежный, провожал ее до дома. Как поцеловал, расставаясь… Как, мать назвала ее стервой… Как Борька предложил ей потрахаться с его дружком, потому, что дружку очень хочется…

Утром проснулась поздно. Родители уже ушли на работу. Пошарила по холодильнику – пусто. Посуда была вся вымыта. Выпив чашку чая, одев, купальник и летнее платье Инка пошла на городской пляж. Сидеть на одном месте не хотелось. Искупавшись и взяв, в руки шлепки и платье Инка медленно брела по берегу реки. Пляж уже давно закончился, река уходила в сторону от города. Инка не заметила, как прошла километров пять. Не замечая, скатывающихся по щекам капля за каплей слез, девочка не заметила одинокого мужчину с удочкой в руках и натянутыми по берегу лесками. Спотыкнувшись о первую леску Инка, чуть не упала.

- Куда ты прешься, не видишь что ли? – вернул ее в реальность окрик.

- Извините, я не хотела, я не заметила. – Робко оправдывалась Инка.

- А почему плачешь, – уже более мягким голосом спросил мужчина, - кто обидел?

- Не знаю. Я не плачу – пытаясь улыбнуться, ответила она, но вместо улыбки слезы потекли по лицу. Мужчина подошел к ней, обнял за плечи и прижал к своей груди.

- Успокойся, ничто в мире не стоит слез такой милой девушки.

Зазвонивший колокольчик, подвешенный у основания натянутой лески, известил о поклевке. Отстранив от себя Инку, мужчина быстро подошел к натянутой как струна леске. Начал выбирать ее на берег время, от времени попуская и опять подтягивая.

- Иди сюда – крикнул он Инке. – Иди, помогай.

- А как, я же не умею.

- Ничего, научишься, я тебя всему научу. – Вытащив на берег крупную рыбину, и отцепив ее от крючка, он поднял ее и протянул Инке.

- Бери под жабры и неси ее вон в тот рюкзак.

Инка, неловко взяв рыбину под жабры, понесла к рюкзаку. Сазан, мотнув хвостом, ударил ее по ногам. Инка вскрикнула от испуга и уронила его на берег. Освободившись из неловких рук, сазан, подпрыгивая, скатывался к воде.

- Я уронила ее, она сейчас уплывет – крикнула Инка.

- А ты лови скорей, не бойся, рыба не собака – не кусается.

Инка, падая на берег, накрыла рыбину своим телом. Сазан придавленный, между песком и вздрагивающим от смеха телом девушки притих и перестал биться.

- Я поймала ее, поймала – смеясь от радости и восторга победы, кричала Инка.

- Значит он твой – тоже смеясь, ответил мужчина, наблюдая, как девушка борется с непокорным сазаном, вытаскивает его из-под себя, и несет к рюкзаку.

Снова забросив леску в реку и поправив колокольчик, мужчина подошел к девушке.

- Давай знакомиться. Меня зовут Борис Юрьевич.

- А меня Инна.

- Вот и хорошо Инна. Ты уже не плачешь, и это хорошо, а пойманного сазана ждет большая сковорода и маленькая повариха. Клева, наверное, уже не будет, посидим еще с пол часика, и пойдем жарить сазана. Ты не возражаешь? Ты умеешь жарить рыбу?

- Нет, не умею.

- Ну, это проще, чем ее ловить. Этому я тоже тебя научу.

Аккуратно собрав и сложив свои снасти в рюкзак, Борис Юрьевич достал из рюкзака нож, сазана, и, уложив его на огромный валун начал чистить. – А давай-ка ты попробуй. Держи вот так. Правильно. А теперь вот так вот веди ножом, слегка нажимая. Вот видишь, получается. Еще нужно вспороть брюхо и выпотрошить, а еще вырвать жабры. А сейчас я его выкупаю. Сняв брюки, Борис Юрьевич зашел в воду, и, выполоскав сазана от чешуи и крови, положил его в рюкзак. Потом прямо с берега нырнул в воду. Вынырнув, почти на средине реки, крикнул: - залезай в воду, ты же, как русалка, вся в рыбьей чешуе и песке.

Жил Борис Юрьевич один, на самой окраине города, в небольшом и совсем убогом домике. Сад, окружавший домик, был запущен. Заросли высокой травы напоминали джунгли. Дверь домика была закрыта всего лишь на щеколду. В домике было чисто и уютно, ничего лишнего, ничего не бросается в глаза. Шкаф для одежды. Низкая, похожая на настил самодельная кровать. Деревянный стол с деревянными табуретами вокруг. На стене круглая картина, обрамленная корой и колючками, на которой две руки и малопонятная абстракция.

Пока Борис Юрьевич жарил рыбу и одновременно варил уху, рассказывая как это нужно делать, Инка молча наблюдала за его не по-мужски проворными руками.

- Вот и обед готов, прошу к столу. А к ухе полагается по сто грамм. А если ты не умеешь пить водку, я тебя научу и этому. Хотя сам я пью только в компании и очень редко, потому, что умею пить. А кто не умеет – пьет каждый день и валяется в канаве…

Теперь Инка частенько проводила целые дни у Бориса Юрьевича, она была в его доме хозяйкой, наводила порядок, стирала, готовила обеды и звонко смеялась с удивительных анекдотов и историй рассказываемых им. Даже когда начались занятия, Инна приходила в дом отшельника и в его отсутствие готовила уроки или молча сидела, мечтая о прекрасном принце, любви и жизни с любимым вот в таком маленьком домике, где-то далеко - далеко от всего и всех.

Возвращаясь с рыбалки, Борис Юрьевич непременно залезал в ее ранец, доставал дневник и проверял оценки. Если в дневнике красовалась двойка, он морщил нос и молча засовывал дневник в ранец. Когда же видел пятерку - радостно улыбался. Инне каждый раз его сморщенный нос приносил значительно больше горечи, чем крепкие руки отца и его ремень. Ей было ужасно стыдно, и она всегда оправдывалась:

- Борис Юрьевич, миленький, ну прости меня, я обязательно исправлю двойку, завтра же исправлю.

- Вот исправишь, тогда и буду радоваться, а как можно радоваться тому, что ты ленивая и не уважаешь людей, которые тебя учат. Ты ведь умная девочка, и тебе должно быть стыдно, получать двойки.

Незаметно пролетели осень с зимою, снова зазеленели лужайки, и маленький садик Бориса Юрьевича наполнился несмолкающим щебетом птиц. Инка настолько выровнялась в учебе, что классная руководительница перестала портить ее дневник размашистыми записями красной пасты. Она даже перестала обижаться на отца за упущенную возможность съездить за границу, и совсем без зависти слушала рассказы подруг о поездке. У нее был Борис Юрьевич, такой умный, такой добрый, и такой хороший. Никто из подружек не умел варить тройную рыбацкую уху, никто из них не умел вытаскивать на берег огромных сомов и сазанов, никто не умел жарить шашлыки из осетрины. Инна скрывала свои кулинарные способности, но время от времени рассказывала лучшей подруге о своем самом-самом хорошем друге.

- Инн, а какой он в постели, – как-то прервав ее, спросила Катя – он же уже старый?

- Ты что, дура? Он же для меня как отец, лучше отца, он, он… - Инна замолчала, не зная какими словами объяснить лучшей подруге, свои чувства к человеку, который был для нее всем.

- Да, ладно, тебе. Не хочешь, не говори. Подруга называется, я так ей все рассказываю, а она, строит из себя… - надув губы, Катя, резко развернувшись, ушла.

Каким образом о Борисе Юрьевиче узнал отец, Инна не знала, но в один из вечеров за семейным ужином разразился скандал.

- Вырастили проститутку, посмотри на нее мать, посмотри-посмотри, она с бомжами уже встречается. Я, как проклятый пашу на работе, а этой сучке какой-то бомж дороже отца.

Впервые в своей жизни Инна не выскочила из-за стола со слезами. Впервые осмелилась возразить незаслуженной обиде.

- Он не бомж, он тоже работает и зарабатывает деньги, он такой же человек, как и другие…

Лучше бы она промолчала, слова ведь ничего не значат, как и чье-то мнение о человеке не таком как все. Но слова цепляют порой намного сильнее, чем физическое насилие. Они ранят души.

- Ты просто неблагодарная сучка, принесешь в подоле, можешь убираться из дома и жить у своего бомжа. Ты поняла меня? – В подтверждение своих слов отец наотмашь ударил дочь по лицу.

Инна молча встала из-за стола и выскочила из дома. Темная ночь поглотила девочку в своих объятиях. Она не видела дороги, не помнила, как шла через пустырь, не помнила, как оказалась у знакомой двери одинокого домика. Всю ночь Инна просидела в объятиях Бориса Юрьевича, дрожа всем своим хрупким тельцем. Всю ночь Борис Юрьевич пытался успокоить рыдающего ребенка. Лишь на рассвете Инна забылась в его объятиях тяжелым безрадостным сном. Уложив ее в свою холостяцкую постель, Борис Юрьевич вышел из дома и побрел к реке. Через час он вернулся, тихонько приготовил и съел завтрак, поправил сползшее с Инны одеяло. Взяв книгу, устроился в уголке на табурете поближе к окну.

Инна проспала до обеда. Обедали молча. Каждый думал о своем. Инна никогда не спрашивала, почему Борис Юрьевич живет один, а он старался не влезать в душу девочки.

Вот и сегодня, он молча смотрел на опухшие от слез глаза Инны, боясь задать вопрос, который, снова разбередит больную душу. Борис знал, что это за боль, но не знал, как ее лечить. Говорят, что время лечит, но, сколько нужно времени, чтобы боль прошла? У каждого это происходит по-разному. Его боль закопалась где-то в глубинах подсознания, но не прошла, у юных, наверное, все проходит быстрее, думал он. Вот, выплакалась, а завтра уже снова прибежит радостная и веселая. Не прибежала. Ни завтра. Ни послезавтра. Появилась лишь через год.

Инка пришла, когда Бориса Юрьевича не было дома. Открыла по привычке все так же запертую лишь на щеколду дверь. Вошла. Навела порядок. За год ее отсутствия в домике ничего не изменилось, все стояло на своих местах, на стене весела та же малопонятная картина, та же кровать, тот же стол с табуретами вокруг. Изменилась только она. Изменилась настолько, что вошедший в дом хозяин, не сразу узнал ее. От пышных, вьющихся волос, осталась лишь стрижка под мальчишку, крашенная в неопределенный цвет. Вместо пышного платьица - рваные вытертые джинсы и идиотская, мужская майка с асимметрично вырезанными дырами, через которые просвечивается грудь.

- Инна? Неужели ты? Боже, на кого ты похожа? Что ты с собой сделала?

- Я Боря, я. – Инка впервые назвала его только по имени. – За год много воды утекло из реки. Очень много Боря.

Борис Юрьевич приготовил обед, и они до полуночи проболтали. Инна сама рассказывала ему все, что с ней произошло за минувший год. Рассказывала о том, как наглоталась таблеток после очередного домашнего скандала и попала в больницу, в которой провалялась все экзамены. Оценки в свидетельство выставили по текущим оценкам года. О том, как поступила в СПТУ и ушла из дома в общежитие. О том, как познакомилась с «классным» парнем, от которого забеременела и сделала аборт. За «хорошее» поведение из общаги турнули, вернулась домой к родителям. Сейчас вроде все нормально.

- Так что летом опять будем с тобой рыбачить. А сейчас пойдем спать. Боря, ты не возражаешь, если я останусь у тебя? - С этими словами Инка стянула с себя дырявые джинсы и майку.

Борис оцепенел, глядя, на Инку.

- Боря, ты всему меня научил, кроме одного - быть женщиной. Думаю, ты научишь меня и этому…

Все лето Инка прожила у Бориса. Они ни разу не поссорились, угадывая, каждое желание друг друга, каждую мелочь. Им было настолько хорошо друг с другом, что когда наступила осень и Инна сказала, что она должна уйти, Борис молча вышел из дома и побрел к реке. Когда вернулся, Инки уже не было…

Пышное свадебное платье…

Белоснежную фату, слегка колышет легкий ветерок. Огромные букеты белых роз…

В белом гробу лежит совсем еще юная женщина-ребенок.

Инку хоронили всем училищем. Никто не знал, что произошло с ней, никто кроме Бориса. Перед смертью, Инка забежала к нему радостная и улыбающаяся.

- Боря, можно я оставлю у тебя на хранение вот этот сверток? – и протянула пакет, аккуратно перевязанный широкой белой лентой ее банта. – Я потом заберу его…

Борис Юрьевич много раз перечитывал оставленный ему дневник. Только прочитав его, он понял, каким был глупым и не внимательным. Ведь если бы он знал как жила Инка, он мог бы ее спасти…

Через год после смерти Инки умер Борис Юрьевич. Инкин дневник лежал открытым на его столе…

Вернувшись, домой из общежития Инка уже не боялась отца. Она грубила ему, матерясь, как последний мужик, а когда тот попытался урезонить строптивую дочь силой, взяла с плиты чугунную сковороду. Единственное, что теперь мог отец - это слова. Они, как и прежде били Инку посильнее кожаного ремня и пощечин.

Инка уже год встречалась с Шуриком. До восемнадцати лет ей оставалось чуть меньше месяца, и тогда они могли пожениться. Они любили друг друга так, что им невозможно было не завидовать. Шурик отслужил в армии, в горячей точке и уже пять лет работал таксистом. За рулем он был асс. Но, как говорится, в России во всем виноваты дураки и плохие дороги, а того и другого всегда в изобилии. Авария была как всегда наиглупейшая. Спасая любимую, Шурик принял удар на себя. Трое суток в реанимации боролись за его жизнь, трое суток Инка не отходила от двери реанимационной палаты. Когда все закончилось, Инка побрела домой. Она не знала и не понимала день или ночь на улице. Она просто шла домой, чтобы выплакаться, забившись в постели под одеялом.

Было около пяти утра. Дверь дома открыл отец.

- Что, с ночной смены вернулась? Или у тебя уже по трое суток смена? Дожил отец, с проституткой под одной крышей доживать. Так наработалась, что уже ноги не держат. Не хватало еще заразу, какую ни будь подхватить от тебя.

Зарывшись с головой под одеялом Инка, беззвучно рыдала, вздрагивая всем телом. Когда все ушли на работу, встала. Наполнила ванну. Выкупалась. Присела к столу, вытащив из тайника свой дневник…

Последняя строчка дневника, была написана Борису.

«…ты мой самый лучший друг».

СВЕТЛОЙ ПАМЯТИ И. М. ПОСВЯЩАЕТСЯ

О случившейся трагедии, я узнал совершенно случайно спустя много лет после смерти Инки.

Прекрасный цветок завял не распустившись.

Прекрасную душу растоптали - не поняв, самые близкие люди.

Она ушла, никого не виня за любимым, подарив последнюю улыбку лучшему другу.

Все события и имена героев выдуманы.

Совпадения могут быть только случайностью.

Отсутствие понимания поколений вечны.

Трагедии на планете происходят каждый день. Происходят по вине тех, кто в первую очередь должен предотвратить их.

Остановитесь. Задумайтесь. Не спешите сказать то, что ударит острее меча.

Детские сердца самые ранимые.

Сегодня в России семьсот тысяч беспризорных детей.

Более двух миллионов девушек вывезено из России и продано зарубежным сутенерам.

Каждая вторая девушка в России, чтобы выжить, готова заниматься проституцией.