Бесценный груз Кубаны

Главы из повести

Марко

1.

Старенький Ил-62, неспешно поскрипывая, приближается к Москве.

А в Лас-Палмасе в него загрузились и мы. Мишель - жена директора нашей компании и управляющая курортом, и я. И мой неподъемный чемодан.

Мулат-служащий, явно кубинец, оценил полет этого гребанного чемодана над Европой в тысячу долларов. Взвесил – и оценил. И улыбнулся в ожидании наших дальнейших действий.

Мишель открыла рот и замолчала. Я тоже.

***

- Listen to me, - говорю я после несколько затянувшейся паузы. – Если я все правильно понял – мне надо заплатить тысячу? Чтобы этот чемодан полетел?

Он кивает. И пишет для верности на листочке: «$1000.-»

А у него – совсем недурной бизнес.

- Тогда, делаем так: вы мне даете тысячу, а я вам даю этот чемодан. Почти даром. Почти – дарю. И еще какой-нибудь сувенир. Договорились? И вы можете отправить его куда угодно – в Москву. Или в Гавану. Или в Катманду. Или – к этой самой матери. Он – полностью ваш. Со всем его содержимым. Правда, Мишель? Отдадим ему сокровище? Это tesoro! И какой-нибудь сувенир! Ваш муж не обидчив, Мишель?... У вас есть какой-нибудь подходящий сувенир?

Из моего английского мулат понимает, думаю, одно слово из четырех. Я - из его испанского – вообще ничего. Кашеед.

Вторую часть я вообще произношу по-русски – Мишель вполне справляется с простыми русскими фразами. Белоснежная улыбка сбегает с лица мулата. Он, очевидно, понял только, что должен мне тысячу. Что я хочу ее с него получить. Его черные глаза начинают косить в поисках ближайшего полицейского.

Я достаю стольник. Маню его пальцем поближе:

- Эта сотня – для вас. Лично. Не для компании «Кубана»! Она лично ваша. И чемодан летит. Isn’t it? Are you happy?

Опять белоснежная улыбка. Сотня, как по волшебству, исчезает.

- Иэсс сэр! Андрестенд сэр. Мучос грасиас…

***

И явно повеселевший чемодан с туристической макулатурой, дрожа от нетерпения, движется по транспортеру. Во чрево аэропорта Лас-Палмас. Увешанный бирками, заляпанный наклейками. Похожий на потрепанного жизнью, чуть испуганного жениха, плывущего навстречу новым приключениям - семейной жизни. Внутри которого – океанские закаты и рассветы пляжей Пуэрто дель Кармен. Фантастические виды совершенно пиратских окрестностей - с километровой высоты Мирадор-дель-Рио. Отели на берегу серо-зеленого океана и голубая вода бассейнов. Ослепительно зеленые – почти глянцевые – поля для гольфа. Африканский рынок по выходным в Аресифе. Бесчисленные паруса виндсерферов. Виноградники Херии и «мальвазия» с привкусом старого доброго портвейна «Три семерки». Бесконечные рыбные ресторанные столы. Оглушительные фиесты. Страшные и смешные маски. Мужественные инструкторы подводного плавания с пневматическими гарпунами в руках. Рыбалка с катера и метровые рыбины. И смуглые южные красавицы, красавицы, красавицы. В бикини, и топлесс.

Брошюры, каталоги, листовки... И моя память.

До встречи на борту, дорогой. Крепись, у нас впереди российская таможня. Около нуля – и мутный рассветный снегодождь по дороге из Ша-два. Крепись милый.

- Я тебе компенсирую эту сотню, - говорит Мишель. – Это накладные расходы фирмы. Если, конечно, мы из аэропорта заедем к тебе. А потом уже ты отвезешь меня по назначению. Ненадолго заедем. Согласен? Ты же должен бережно относиться к такому бесценному грузу - как я.

Должен - хорошее слово. Очень емкое.

Дэвиду глубоко за шестьдесят. Скорее всего – такие вещи его уже не очень волнуют. И что она ему скажет - почему так долго ехала из аэропорта – видно, ее проблемы.

А что я буду делать - видно, проблемы мои.

***

А под ногами - десять тысяч метров ночной небесной дымки и пустоты. Прямо под ботинками – закончились Пиренеи. И самолет перестали потряхивать восходящие горные потоки воздуха. Впереди, по курсу, Азия. Позади – Атлантический океан, и близкая пока еще Африка. Внизу плывет Европа.

Смотрю в темный иллюминатор – в нем отсвечивает мое отражение. Сквозь него - медленно, как богатые украшения, ползут ярко освещенные города. Постепенно уходя назад – в дымку, в ночное небытие. Горизонт чист, и все небо покрыто звездами. Слева – маленькая высокая луна. Прямо вверх, над подрагивающим крылом. На котором, неутомимо, мигает отблеск красных бортовых огней.

Мишель спит в соседнем кресле. Воткнулась копной волос мне в плечо – и спит. Плечо немного затекло. А волосы, когда я отворачиваюсь от иллюминатора, щекочут щеку. От них пахнет легкими духами, и, чуть-чуть – рестораном, в котором мы обедали перед вылетом. Странная смесь. Не раздражающая. Ручка кресла поднята, левая рука Мишель лежит у меня на колене. Я чувствую ее тепло. Красивая рука – тонкие, и нежные пальцы.

Все странно в этом мире – если приглядеться внимательнее. И подумать немного.

***

Она очень боялась лететь вообще. А на «Кубане» – в частности. Но жадность – победила. Фляжка дешевого коньяка из внутреннего кармана моего пиджака довершила дело. Поэтому и летим на Ил-62, давно и везде уже списанном. А не на аэробусе - с остановкой на денек в Лондоне, например. Или на два. Хороший город…

Но - что скажешь – хозяин барин. Мне приказано сопроводить и доставить. Бесценный груз – Мишель, и еще - чемодан с макулатурой.

На борту запрещено пить. Курить тоже запрещено. Хотя лету – восемь с лишним часов. Можно пойти в задний салон. Где в креслах раскинулись непонятные личности шоколадного цвета. Явно - нетрезвые. И там – не таясь - спокойно выкурить сигарету. Это – за допотопными, насмерть прокуренными занавесками - салон бизнес-класса. Кого сюда загрузили, и зачем – непонятно. Это явно – не бизнес-классные пассажиры. Да и крутой запах сигар выдает происхождение спящих. И валяющиеся одноразовые стаканчики. С сильным запахом рома.

Но я не двигаюсь, - чтобы пойти покурить. Надо дать ей немного поспать. Накануне мы не сомкнули глаз. А я, по-моему, поставил личный рекорд. Она – по-моему, тоже.

Диван в теперь уже бывших моих служебных апартаментах требует капитального ремонта. У него сломалась ножка.

О ремонте Мишель с утра распорядилась ледяным тоном – в ответ на нескромную улыбку горничной. И так посмотрела на бедную испанскую девушку арабского происхождения, что та вылетела в коридор, забыв про поломоечный агрегат, увешанный разноцветными тряпочками. Так и остался посредине комнаты, бедолага.

***

До того, как она вышла замуж за Дэвида, нашего владельца отелей, курортов и прочей недвижимости, ее звали Машей. Уже лет десять, как у нее английский паспорт, зовут ее Мишель, и она делает вид, что совершенно не знает, где расположен город Мытищи, из которого она, собственно, родом. С бывшей родиной она не хочет иметь ничего общего - видно, так ее достали наши помойки. Я ее понимаю. Они достанут кого угодно. Даже ярого патриота. А Мишель - совсем не патриот. Обычная русская девушка.

Летит - просто по необходимости. Повидать Дэвида и уладить что-то с финансами. А если попросту – попросить у Дэвида денег. Кажется, он ей еще никогда не отказывал. Но такие просьбы требуют личного посещения. И презентации. Так я думаю. Продемонстрируем - и сразу же – обратно. Дела, тут. Дела - на курорте. Всегда - неотложные. Не оторваться.

А так бы, пожалуй, и не полетела. Вызвала бы Дэвида к себе.

Но тут, на счастье – я, командировочный, подвернулся в попутчики. Со мной – и на Ил-62 можно. И не так уж страшно. Вообще – не так страшно вместе с кем-нибудь гробануться. За компанию. А мне из Москвы уже веселым тоном - приказано - сопроводить. И доставить. Скучает старик ведь тоже. С московскими шлюшками развлекаться - точно заскучаешь. Однообразные чересчур. А Мишель в этом смысле - никогда не повторяется.

В Москве, думаю, Мишель напрочь забудет русский язык.

«А где тут у вас Рэд Скуэр? Там ГУМ – да? Хочу шапку меховую».

В двухстах милях от Африки без чернобурой лисы не обойтись. Морозно бывает. Довольно часто.

***

- Вы не против исполнить некоторые дополнительные обязанности? С соответствующей компенсацией?

На третий день после моего перелета с Лас-Палмаса на Ланзароте, мы сидим в офисе Мишель. За окном – ослепительное африканское солнце, от которого не спасают опущенные маркизы и подрагивающие от дыхание кондиционера жалюзи. Даже полумрак офиса наполнен всепроникающей солнечной радиацией. И запахом океана.

- Компенсация – всегда приятна, – замечаю я. – Аниматор заболел? Для русской части... Надо какие-нибудь игры разучить? Общедоступные? Под пиво?

- Нет, заболел водитель. – Мы поедем на Мирадор дель Рио. У меня там деловая встреча. Вы захватили права?

- Нет – вру я, – не захватил.

- Это не проблема. Кстати – вам идет загар, даже еще пока не устоявшийся. Как у индейца. Краснокожего. Голову все же стоит поберечь особенно. Разве вы не получили памятку? Тепловой удар - не шутки. У вас есть страховка, надеюсь?

Я уже успел обгореть, несмотря на самые строгие предупреждения мазаться какой-то дрянью буквально с ног до головы, и носить на голове шляпу.

- Вы имеете ввиду – лысину?

- Именно так.

***

И ровно через час - на видавшем виды двухлитровом дизельном «Опеле-омеге", с люком в крыше и не работающим кондиционером - мы шуршим шинами в сторону горной, вулканической части острова.

С одной стороны океан, с другой - белые бунгало курортов, бесконечные теннисные корты и ухоженные поля для игры в гольф с редкими пальмами.

В кармашке у меня – сложенный вчетверо факс. Копия водительского удостоверения – полученная из московского офиса. Имя там мое. Бородатое лицо на почти черном фото – Дэвида. Права выданы в Уганде. Первый же дорожный полицейский будет крепко озадачен. Интересно - здесь сразу сажают в тюрягу, или сначала штрафуют и передают дело в суд?

- Don’t worry, - улыбается Мишель – переговоры с полицейскими я беру на себя. И машина здесь – всем известная. Если останавливают – только поболтать. Со мной, естественно. Просто удивятся, что у меня новый водитель. Не очень опытный - кажется.

***

Поздно вечером в крохотной гостинице неподалеку от Пуэрто дель Кармен, Мишель вдруг спрашивает:

- И какую же тебе хотелось бы получить компенсацию? Я по-моему, замучила тебя… Совершенно не относящимися к основным, обязанностями… У тебя в Москве – кто-нибудь есть?

- Это принципиально?

Лежу и смотрю на звездное южное небо за распахнутым окном. Слушаю стрекот цикад. Все тело – налито теплой усталостью. Сонные теплые миражи уже плывут – обнимают меня. А есть ли у меня кто-нибудь в Москве? Странный вопрос. Сейчас разве это имеет особое значение? Что ответить?

- Есть. Никого определенного – это есть.

Океан и цикады. И южное бесконечное ночное небо.

- А у меня – никого нет.

Мишель выбирается из объятий огромной кровати, подходит к окну. И ее силуэт загораживает звезды.

- А ты мне, в общем, не нравишься. Если хочешь, я все-таки могу тебе компенсировать мою блажь. Если ты не очень обидишься…

***

Кажется – я немного задремал. Это всего лишь шум двигателей – вовсе не шум океана. Уже погасли дорогие украшения - города, ушли назад, в дымку. Европа закончилась. Началась Азия. Темь с редкими огоньками у горизонта опустилась на землю… И звезды почти исчезли. И луна ушла куда-то. Судя по всему - влетели в пространство Беларуси. Еще каких-нибудь два часа лета в этой неприютной темноте – и совсем рядом с домом появятся огни МКАДа и Шереметьева.

- А ты прилетишь еще ко мне?... – шепчет вдруг очнувшаяся Мишель .

И смотрит мне в глаза.

- Прилетишь?

© Copyright: Марко, 2006

Свидетельство о публикации №1602240051

2.

Конец сентября - жаркое время. Воздух в тени может доходить и до пятидесяти. Вся жизнь – между кондиционерами отелей и автомобилей. Вода в заливе – около тридцати. Входишь – будто в нагретую ванну. Пока бредешь по мелководью, чтобы потом поплыть – стоит внимательно смотреть себе под ноги. Если не хочешь наступить на какую-нибудь неприятную живность. Сегодня видел, как маленький скат песочного цвета, совершенно не различимый сверху, сквозь воду, снялся вдруг передо мной с песчаного дна. И, как ожившая овальная тарелка с длинным хвостом, плавно и испуганно ушел из под ног.

***

Ощущение - непередаваемое… Хотя, наверное, они, эти маленькие скаты, не должны быть ядовитыми. Но наступать на них – не хочется.

Надо быть внимательным. Возможно, тут и морские ежи водятся…

И уплыл он куда-то вдаль, в направлении горизонта. На котором - в тягучей дымке, почти не двигаясь, темнеют нефтяные танкеры.

Они движутся - неуловимо для глаза. Один за другим, без просветов. И без конца, и без начала. Появляясь слева, стекая куда-то вправо, за линию горизонта.

***

А лежащая вокруг на сырой нефти пустыня постоянно напоминает о себе - своим тяжелым сухим дыханием. Под каждой высаженной пальмой – искусственное ежечасное орошение – труба с журчащей водой. Можно легко сосчитать, во что обходится содержание шелестящей колонии. Все пальмы здесь на учете. Океанская вода и для полива, и для питья, поступает из опреснителей. Каждая капля – на вес золота…

Но есть ли смысл рассуждать о таких мелких затратах, когда тут каждый пятидесятый житель – миллионер? В долларовом исчислении.

***

Солнце совершенно беспощадно. Переливающийся воздух колеблется над песками Джумейры. Лучи просачиваются даже сквозь полосатый зонтик, и облизывают непривычную к таким жарким ласкам кожу, пропитанную жирным кремом.

Лежу, и слушаю шелест океана. И лениво размышляю о разных пустяках.

Вдали, на барханах, пристроились свободные почему-то в этот утренний час пакистанские строители - с биноклями. Правда, разглядывать им на пляже особенно некого. Только одна, непомерно полная, грудастая девушка в закрытом купальнике - метрах в пятидесяти от меня - бредет себе по мелководью. А ее не менее дородная и малопривлекательная мамаша намазывается кремом в тени зонтиков. Судя по всему – экономное немецкое семейство. Отдыхают в межсезонье – когда цены падают. И черт с ней – с жарой! Зато – в кармане звенит. Глава семейства оттягивается сейчас в кондиционированном тренажерном зале, выгоняя из организма избытки принятого накануне пива. Пока пакистанцы на бархане, за неимением лучшего – занимаются сексом с женской частью его семейства.

Шоппинг и пляжная жизнь начнутся здесь ближе к новому году, когда жара умерит свой пыл. А сейчас - покой и безделье. Как это там? – дольче фар ниенте… Сладкое ничегонеделание…

Но вот, когда пляжи заполнены, руки пакистанцев уже совсем не знают отдыха. Одной рукой они, обычно, держат подрагивающие бинокли. Другой – деятельно мастурбируют. Чай вприглядку, так сказать. Местный обычай…

Их, кажется, даже и не гоняют. Издержки строительного бума и дешевой рабсилы. Отели побогаче - строят заборы повыше. Глухие, недоступные для нескромных биноклей.

Я здесь уже не первый раз, некоторые обычаи и мне известны.

***

Лежу и плавлюсь в мягком полусне…

Великий исследователь океанов Жак Ив Кусто однажды предположил: под этим, беднейшим из беднейших, забытым и богом, и чертом рыбацким берегом океана, под этими раскаленными песками пустыни - лежат сокровища Али Бабы.

Кусто была предложена условная плата. За такое предсказание. Кажется, полцента за каждый добытый баррель. Или, четверть. Или даже - одна десятая цента… Это не так важно. Тут все равно хватило бы на всех.

И, почти полвека спустя после этих событий, Билл Гейтс выглядел бы, возможно - со своими-то миллиардами – просто мальчишкой. По сравнению с Жаком Ивом Кусто. Если бы тот принял этот подарок шейхов.

Жизнь, как и история, не признает сослагательных наклонений. Чудак человек – этот Жак Ив. Отказался.

Наверное, это все же просто сказка - в арабском духе. Нашла свое место в фольклоре. И в местном этнографическом музее.

***

Полусонные мифы прерывает служащий-малаец пляжного отеля. Здесь вся обслуга в отелях, в ресторанном бизнесе, в шоппинге – буквально начинена выходцами с юго-востока Азии.

- Извините, сэр, вам звонок, сэр, - и он протягивает мне телефонную трубку. Одетый в накрахмаленную белую курточку, он щурится, но не надевает темные очки, которые держит в руке. Выучка – с клиентами сквозь затененные стекла не разговаривают. Даже на солнечном пляже.

Не могу понять, кто мне может звонить.

Развеивая мое недоумение, служащий говорит:

- Это – мисс Паркинсон, Доминик Паркинсон, помощник управляющего нашим отелем…

- Хай, как протекается отдых, мистер? – спрашивает мисс Паркинсон почти интимно. Голос у нее загадочный. Глупость говорят те, кто считает – что англичанки не сексуальны. Какой-то расхожий, затертый до дыр штамп-образ синего чулка. Худой, костлявой ведьмы с тяжелой лошадиной челюстью и торчащими вперед зубами.

У мисс Паркинсон, насколько я успел заметить за наше краткое общение вчера вечером и сегодня рано утром – с сексуальной частью экстерьера все в полном порядке. И челюсть мила, и губы красивые, полные. А наглаженная блузка с угадывающимися под ней плавными высокими изгибами, и кокетливый платочек на красивой нежной шее – как у стюардесс – прямо так и притягивают мужские взгляды. Особенно - арабов. И рост у нее – и не маленький, но и без перебора - любимый мужчинами. Приятное свежее сочетание спортивности и женственности. И ее возраст так сразу и не определишь. Чудесный уход за собой.

А голос – так просто возбуждающий... Низкий, с легкой, бодрящей хрипотцой. Бодрящей – для тех, кто понимает.

По-английски она говорит так нежно, будто родной ее язык, – французский. Только в синих глазах что-то иногда поблескивает... Нечто, похожее на тоску смертную. И вот сеточка морщин – еле заметная, но уже не убиваемая даже патентованными средствами.

Она замужем. Ее английский муж работает здесь же, в одной из транснациональных компаний. Оккупировавших свободную экономическую зону.

***

Это мы уже успели с ней обсудить еще вчера вечером, после моего приезда, когда она показывала мне городскую часть отеля. Делая упор не на роскошные сьюты для шейхов, а на фотографии постоянных клиентов отеля.

Мадонна, Брюс Виллис, Дженнифер Лопес, Вилл Смит, Квентин Тарантино, Джимми Картер – вот они, все здесь, на памятных фотографиях. У водопада внутри здания. Главная ценность пустыни – вода, почти бесшумно падает вниз с верхнего этажа. Падает застывшей, играющей в свете неярких роскошных люстр, чуть ребрящейся хрустальной плоскостью.

Фотографии, фотографии известных на весь мир людей в рамках, с автографами. В компании - с управляющим отелем господином Хаэдом. И с Доминик - чуть сбоку. Впечатляет, надо признаться. Хотя, я не поклонник, например, жилистой, все еще делающей шпагаты, бывшей неудачной балерины Мадонны. Или сотканной по частям пластическими хирургами Дженнифер Лопес. Ну, не умеют они петь. Не умеют. Раскручено - но не дано. И не сексуальны - как ни выламываются. Есть девушки гораздо лучше. Мишель, например, в девичестве – Маша. Или даже мисс Паркинсон. Доминик. В девичестве – не знаю, как.

***

- Я хочу сообщить, что наш мистер Хаэд, вернулся из Абу-Даби. И готов вас принять в три пи. эм. Чтобы поговорить о делах. Вам удобно? Я послала за вами машину, она придет на пляж через полчасика.

- Я благодарен за хлопоты, Доминик.

- One moment please. Вам пришел факс. Прочитать?

- Если это не трудно…

- Oh yes… Тут написано – по-че-му не отве-ча-ешь на звонки, о-б-о-р-м-о-т? Уже залез в чей-нибудь harem? Могут отрУ-бить голову! Или что-то еще более важное!

- И подпись?

- Нет подписи – только на бланке вашей компании. Ваш босс так здорово умеет по-русски? Идиоматично?

- Я так не думаю… Вряд ли…

- Что такое harem – я поняла. А что такое, sorry,– «обормот»?

- Я объясню, когда вернусь. Дам вам несколько уроков русского языка.

***

Я догадываюсь, от кого факс. И он совершенно неуместен. Такие шутки здесь могут неправильно понять.

И вообще, странно, откуда она узнала? И каким образом выяснила, что Дэвид, ее муж, срочно послал меня в Дубаи, оплатить часть сьютов городского отеля… Заодно прицепив к этому мой неотгулянный отпуск. Мистика просто какая-то... Сидит себе сейчас эта самая Мишель в своей Испании, на Гран-Канария, Тенерифе или на Ланзароте, и развлекается...

А я – как будто игрушка, которую уронили на пол. «Эту мишку мы не бросим. Потому что он хороший…»

Очень смешно.

***

Мои сборы происходили в страшной спешке. В такое время всё уже, и везде, и прочно забронировано, застолблено, и выкуплено турфирмами. Или - такими, вот, дамами и господами, как Мадонна. Или Вилл Смит. Или – Джимми Картер.

Помогли личные связи Дэвида. И его обещание сразу прислать человека, сразу заплатить аванс. Без волокиты с переводами. Лично управляющему. Наличными деньгами. Минуя кассовые аппараты. А вся эта кутерьма возникла вообще из ничего – когда у Дэвида вдруг родилась в голове идея переправлять часть своих богатых гостей, которым надоела вдруг канарская экзотика – в Дубаи, на шоппинг... На пару-тройку дней. А потом возвращать их назад. Странная, в общем-то, идея. Но если человек хочет тратить деньги…

Но тут мне приходит в голову другая мысль – а не возникла ли эта идея в голове Мишель?

Я обратил внимание: все, за что Дэвид ни брался в жизни – обращалось в золото. Очень полезное свойство - надо бы отметить и подчеркнуть. Единственное, что не вписывается в его бизнес – это Мишель. Расходы и капризы. Капризы и расходы…

Очень неприятно, что ожидая возвращения господина Хаэда на пляже в Джумейре, я забыл мобильник в отеле, в городе. Если бы не забыл - не было бы и этого дурацкого факса, пришедшего, невесть откуда. И совсем не к месту.

Неприятно и то, что факс попал в руки аборигенов-англичан. Хотя он и не мог бы мимо них пройти… Черт подери - Мишель могла бы вести себя и скромнее. Тут ведь совершенно непонятно – кто кого знает, как тут все переплетено у них.

Но ей на это наплевать. Так же, как и на меня – будем в этом честны.

И вообще, если вдуматься – какое ей до меня дело? До мелкого служащего фирмы ее мужа? Который – хоть почти год уже прошел с нашей последней встречи с ней, так и не знает, куда глаза девать. Особенно, когда Дэвид вызывает его, этого самого скромного служащего, к себе в кабинет.

А он мне, в общем-то, симпатичен, этот старикан. И он – мой работодатель, и довольно щедрый.

***

- Tell me please, вот если бы у тебя была возможность украсть сто долларов – без наказания… Ты бы воспользовался? – спрашивает вдруг меня Дэвид перед самым отлетом.

- Вряд ли. Что такое - сто долларов…

- Well… А сто тысяч?

- …?! Во всяком случае, я бы задумался…

- Right, ответ принят. Я бы – тоже задумался, - и Дэвид протягивает мне кредитную карточку, и бумажку с пин-кодом. – На себя можешь потратить в пределах твоей salary. Как на отпуск. Отчет – все чеки. You must back in five days. It would be nice holiday for you!

***

Занятно, но эмират Дубаи лишь на тридцать процентов зависит от нефти. Все остальное дают свободная экономическая зона, грузовой порт, шоппинг…

Это уже вечером, в английском пабе Humphrey’s в отеле, втолковывает мне мистер Паркинсон. Он прилично налился темным пивом вперемежку с виски. Он рассказывает мне о том, что здесь пить можно только внутри отеля, и только европейцам. И упаси господь появиться на улице. И рассказывает случившуюся недавно историю о татарине из Казани, очевидцем которой он стал. Этот бедный малый, выпив, решил освежиться на сорокоградусной жаре. И тут же был взят под руки тайной полицией нравов.

- Вы муслим? – спросили его на всякий случай два вежливых молодых человека в хламидах.

- Да-да, - радостно заулыбался он. – Я муслим! Из Казани…

- Ага - сказали ему в ответ – так ты еще к тому же и муслим! Очень хорошо! Лучше даже и не придумаешь…

И две недели бедного малого вызволяли из местной каталажки. И срок ему грозил – не приведи господь … Мистер Паркинсон лично приложил руку к вызволению парня из тюряги – через английского торгпреда. И где эта самая Казань? В Сибири?

Мистер Паркинсон хохочет, и разливает пиво.

А я начинаю понимать, почему у мисс Паркинсон иногда что-то загорается в синих глазах. Я тоже – смеюсь. Эту историю я слышал три года назад. Здесь же, в этом же самом баре. От другого, такого же мистера Паркинсона.

***

Мистер Паркинсон неодобрительно смотрит на мой стакан с кока-колой, который до половины набит льдом.

- Хотите? Я угощаю! Гиннес – лучшее в такую жару… - Он делает широкий жест рукой…

- Хэй, мистер Паркинсон, stop it! Нам пора – darling… Завтра – тяжелый день не только у тебя, но и у нашего гостя. – Мисс Паркинсон, все такая же свежая, возникает откуда-то из сигаретного дыма.

- А вы, мистер обо-рмот… Вы поняли? От кого пришел факс?

- Ни малейшего понятия. Чья-то шутка…

- Да, и довольно фамильярная. Это явно не ваш босс написал. Мне даже кажется, это написала женщина. Кстати, познакомьтесь – это миссис Бриджет. Мучается тут в одиночестве… Составьте ей компанию, please…

***

Миссис Бриджет - ирландка - с копной завитых мелким бесом волос, покрытыми веснушками руками, и ослепительно зелеными глазами, первым делом просит пива. Мне кажется, она находится в еще больше кондиции, чем исчезнувший под руку с Доминик мистер Паркинсон.

- Ну и козел, этот Паркинсон, - говорит миссис Бриджет, и просит еще пива.- Кого хочешь уморит. - И дальше ее ирландский говор становится малопонятен.

Она тоже работает здесь – кем-то вроде кастелянши. Или финансового менеджера. Она ненавидит эту дыру в чьей-то заднице. Ненавидит этих арабов. Ненавидит также это пиво. И эту китайско-малайскую шушеру.

И единственная отрада – это свежий человек из самой России. Где медведи, говорят, и вправду бродят по улицам. Сбежавшие из цирка – не обижайтесь, сэр...

Примерно, через полчаса, мы оказываемся в моем в номере. Мисси Бриджет приходится поддерживать под острый локоток. Здесь она, не раздеваясь, падает поперек кровати и выключается, впадая в совершенно летаргическое состояние.

Впрочем, это не имеет особого значения.

Кое-как сдвинув ее, я тоже укладываюсь. И слушаю шум кондиционера. И пытаюсь заснуть.

***

А в три утра звонит мобильник.

- Привет, - говорит ясным голосом Мишель. – Ты, конечно спишь?

- А ты как думаешь? – отвечаю я.

- Я думаю, что спишь. Причем – не один. Я даю тебе десять минут, чтобы ты выпроводил свою ирландскую гостью… А потом - я поднимаюсь к тебе. Хоть наш самолет немного и задержался - я ведь не совсем к шапочному разбору, не так ли?

© Copyright: Марко, 2006

Свидетельство о публикации №1603050004

3.

Говорят, до сих пор Дэвид легко и непринужденно играет в теннис. И так играет, что может загонять на корте любого. А сам - даже и не вспотеть. Не видел воочию – но охотно этому верю.

Тренажерный зал с бассейном у него – два раза в неделю. И это – одна из его жизненных святынь. Встает в такие дни он в полшестого утра - чтобы к девяти появиться в офис. А ночует в квартире - неподалеку от офиса. И от фитнесса. И попробуй-ка ты опоздать. Попробуй ты приехать позже него в такие дни…

А вот когда эти дни выпадают – известно одному богу. И Дэвиду, естественно. Поэтому – лучше всего приезжать в офис до девяти, как сегодня. Сквозь утренний сумрак холодного московского дождя, зарядивший еще со вчерашнего вечера.

Именно в эти дни, чаще всего, он любит с утра вызвать к себе, и преподнести что-нибудь новое. Спорт, видимо, его сильно тонизирует. Думаю, если с утра потягать штангу, а потом проплыть в бассейне пару километров– сразу много свежих мыслей может появится…

Но, лично у меня тягать штангу по утрам особого восторга не вызывает. В моем случае, удовольствие, кажется, не стоит продовольствия.

Сон – вот лучшее средство от всех печалей.

***

- You’re looking very good! – говорит мне Дэвид. – Отличный holiday был, так? И ты успел загореть – так?…

- Так, сэр. Совершенно – так. Сэр. Замечательный холидей. Ваша замечательная идея. Сэр. Thanks a lot! Sir.

Мне приходит в голову, что Дэвид, сидящий сейчас в одних полосатых носках в кресле, отчаянно напоминает мне кого-то очень знакомого.

Конечно, легко узнаваем - его фирменный британский стиль. Сухой, высокий, спортивный. Но – таких англичан, думаю, много разбросано по всему миру. Дэвид, например, родился в Новой Зеландии. А, последние несколько лет, ведет свой бизнес из России. Довольно крепко обосновался здесь.

Но на кого же он тогда, все-таки, похож?…

***

У Дэвида есть привычка менять своих секретарш. Скорее, даже, - это хобби. Он заменяет их регулярно, раз в три-четыре месяца. Все эти приходящие и уходящие девушки у него - не старше двадцати пяти… Удивительно, но - при их увольнении – каких-либо, сцен, или эксцессов, не наблюдается. Уходящие секретарши остаются вполне довольными и жизнью, и днями, проведенными в обществе Дэвида.

Я их немного даже понимаю. В нем чувствуется школа старых мастеров. Правда, уже с сильным привкусом виагры.

Мишель, между прочим, сейчас всего лишь тридцать три – тридцать пять… А когда они познакомились, и она тоже сначала, не очень долго, правда, была его секретаршей и переводчицей – ей было всего около двадцати. А ему уже тогда – в районе шестидесяти. Можно только позавидовать точности его выбора. Или – ее? Странно, все-таки, что она никак не реагирует частную жизнь Дэвида. Я бы на ее месте был бы более внимательным. Так ведь можно и упустить свое счастье. С какой-нибудь проплывающей сквозь офис пираньей.

Его великое достоинство - он человек не жадный. Хотя, конечно, деньги считать –умеет. И на ветер никогда их не выбрасывает. Очень даже неплохо соотносит доходы и расходы.

Впрочем, сие и так, без каких-либо комментариев, очевидно. Иначе, он не был бы так богат, и не вел бы свои многочисленные бизнесы так успешно.

***

Но – все это, совершенно не мое дело… И виагрой, пока, я не интересуюсь. Между мной и Дэвидом, все-таки, разница лет в тридцать. Мне вполне пока хватает внутренних ресурсов. Даже с избытком, я бы сказал. Иногда вообще даже, стоило быть посдержаннее, попроще, что ли?

А с Мишель – в частности.

Ведь это был хороший шанс – не искать дальше на свою голову приключений. Выйти из игры - не тобой затеянной. Прикинуться простым, рабоче-крестьянским поленом. Не самым мощным. Не самым умелым. Не соревноваться с Дэвидом. Не доводить девушку до эфорийной истерики среди дорогих аксессуаров моего недешевого сьюта. Оплаченного Дэвидом...

Черт знает что такое! Искатель приключений местного розлива…

Но – если быть справедливым – это был ее удачный блицкриг. Что не удалось когда-то немцам, сгинувшим в ледяных снежных пустынях вместе со всей своей остановившейся техникой, удалось моей соотечественнице. Безо всякой техники. В благословенной жаре сентябрьского города Дубаи.

***

Работать Дэвид умеет - как заведенный. Похоже, что у него внутри - вместо сердца - и вправду крутится какой-то не снашиваемый микрогенератор. Если у него появляется новая, стоящая - с его точки зрения, идея, он может биться над ней буквально двадцать четыре часа в сутки. Да, буквально – так, двадцать четыре часа… Пока не добьется успеха. Или, пока не убедится в том, что ошибся.

Хотя – и ошибки признает легко и непринужденно.

- It was bullshit. Bad idea! – И все. Проехали. Без последствий для окружающих.

Но, пока он не убедится в том, что идея не имеет права на существование, он может позвонить и в два часа ночи:

- Hi boy! Stop sleeping… Прерви свой wonderful sex, извинись перед дамой, and listen to me please…

И дальше - может попросить приготовить какой-нибудь отчет. Скажем, к обеду. Или, даже, пораньше. К его появлению в офисе. Если можно, конечно. Если я не очень занят, естественно. В два часа ночи-то. И если дама – не очень против.

Время суток или местоположение и состояние других людей, для него, кажется, не имеют в этот момент никакого значения. Будто он – несколько инопланетянин, живущий совершенно в другом мире, в другом времяисчислении. Или же - будто окружающие его люди живут в мире секретных служб, где перед окружающими разыгрывается какой-то малопонятный боевик.

***

Вот, как он, например, себе это представляет – сказать среди ночи сонной подружке нечто вроде:

- Знаешь, дорогая, нам пора заканчивать. Шеф требует немедленно кое-что сделать. Ты не очень против – отправиться сейчас домой? Я тебе денег на такси дам. За счет заведения…

Я думаю, что никак. Его это просто не интересует. Он втягивает в свою орбиту окружающих, нужных ему людей – и все. Не спрашивая у них, нравится ли им это, или нет.

Все просто – делайте, и подайте счет за услуги, я оплачу.

Я иногда даже думаю, что слухи о том, будто он – бывший британский агент MI5 или чего-то в этом роде, вполне могут быть небезосновательны.

А как говаривал один из моих знакомых, в прошлом - гэбист – из таких служб не уходят. Из них – уносят. И, если уносят – то обычно, вперед ногами. А привычки и навыки остаются в подкорке до конца дней.

Не в этом ли, кстати, причина хорошей осведомленности Дэвида обо всех делах бизнеса, офиса и личной жизни сотрудников? Не в этом ли причина его обширных связей и знакомств в самых неожиданных кругах и местах?

***

Глядя на него, я вдруг, и не совсем, скажем так, к месту, вспоминаю ту ночь, когда Мишель появилась в отеле в Дубаи. Как она, не дав мне и тех, обещанных десяти минут - на прощание с мисс Бриджет, - влетела в номер. Как мы вместе с ней минут двадцать пытались у мисс Бриджет выяснить, где же она обитает. Хотя бы, на каком этаже? Слыша в ответ лишь отборный английский мат. Весьма неизобретательный, кстати. И просьбы оставить ее наконец, в покое. Опять же, вперемежку с матом, но уже, частично, с русским… Как, буквально на руках, тащили ирландку в лифт, провожаемые плохо скрываемыми, любопытными взглядами проснувшихся ночных дежурных.

***

Впрочем, думаю, эти ночные дежурные видали и не такие спектакли. В исполнении куда более знаменитых актеров. Если учесть, какие тут постояльцы иногда развлекаются.

А в своем номере мисс Бриджет, всех перепутав, немедленно стала стягивать с себя узкое платье, ругаясь и приговаривая, что две девочки и один мальчик – это ее любимое развлечение… А лучше – два мальчика. Не позвать ли нам еще кого-нибудь? Из соседнего сьюта. И Доминик Паркинсон тут была бы уместна, известная в Дубаи лесбиянка. Но, чур, она, мисс Бриджет, будет сверху… Она очень надеется, что никто не будет давить ей на живот и засовывать резиновые члены в рот. Иначе ее стошнит. Чего ей не хотелось бы…

После чего Мишель, чтобы привести ее в чувства, залепила мисс Бриджет звонкую пощечину, и та захныкала, и рухнула на кровать. И впала в свое следующее беспамятство. Так и не сняв с себя платье до конца. Впрочем, я не горел особым желанием посмотреть, какое на ней белье.

***

Сегодня Дэвид одет в свободные джинсы, и в обтягивающий мягкий спортивный свитер, из треугольного выреза которого выглядывает полосатая голубая рубашка с пристегнутыми уголками воротника. Шея закрыта синим платком, завязанным большим узлом. Очевидно – чтобы скрыть морщины. Я и не знал, что он стал поклонником немецких автомобилей - в углу – на другом кожаном кресле, валяется его совершенно мокрая спортивная куртка с логотипом «F1 BMW Team». Сентябрьский московский дождь, пришедший на смену короткому бабьему лету, похоже, все же – покруче лондонских будет. Судя по всему, он ночевал не в «Балчуге» - где за ним постоянно забронированы дорогие апартаменты, а пришел в офис пешком. А это значит, что утро у него началось с бассейна и фитнесса. И значит, у него родились какие-то новые идеи.

В проеме двери маячит лицо очередной секретарши, которая вопросительными знаками показывает мне – можно ли куртку забрать? Можно ли кофе сделать?

- Делай, Катья. Делай, - говорит он – не поворачиваясь к секретарю. - И посуши куртку. It’s fucking Russian rain all around Moscow…

Секретарша Катя - новая, пока еще не привычная к повадкам босса, и потому боится так просто зайти в кабинет, и забрать куртку. Ничего, быстро обтешется.

***

Ясные острые глаза Дэвида внимательно рассматривают меня сквозь круглые очки в простой, блестящей в свете ламп металлом, оправе. Я не отвожу взгляда – смотрю, как учили, в треугольник – два глаза и центр лба. Вроде бы, смотришь собеседнику в глаза, но не ловишь его взгляда. Мало кто долго переносит прямой взгляд в глаза. Это легко проверить на животных.

Раньше я этих очков не видел. Густые седые волосы блестят от воды и гладко зачесаны назад, лоб – с только намечающимися залысинами, седоватая ухоженная борода - коротко и модно острижена. Длинный прямой нос клювом. Узкие губы, крупные ровные зубы. И даже, я подозреваю, не совсем искусственные.

***

Ба, я понял наконец - да, это же просто Джон Леннон. Собственной персоной… Почти – как у меня дома, среди картинок в рамках на стене.

Сидит себе в кресле, закинув одну ногу на тумбочку с телефоном, и рассматривает меня сквозь свои знаменитые круглые очки. Нога на тумбочке – в одном носке, без ботинка. Мокрый ботинок стоит рядом с креслом. Другой мокрый ботинок валяется на борту - в другом конце кабинета. На мизинце правой руки иногда вспыхивает камешек. Стоимостью, пожалуй, с крутой «туарег».

- It’s fucking Russian rain…

***

Таким Леннон мог бы быть сейчас, через много лет после выстрелов Марка Чэпмена у дома «Дакота» в Нью-Йорке. И как это мне раньше не приходило в голову?

Меня осеняет еще одна мысль. Секрет обаятельности и Гарри Поттера – точнее, киношного его прототипа – тоже спрятан в этих круглых стальных очках. Что-то они добавляют симпатичное. Гарри Поттер тоже напоминает Джона Леннона – только в глубокой юности.

***

Какая-то чушь лезет в голову. И только потому, что я никогда раньше не видал Дэвида в круглых очках.

Читая мои мысли, он говорит:

- Разбил свой очки. На беговой дорожке. Наступил. Пришлось другие использовать. Мне не нравятся, плохо вижу. Ты не знаешь, где тут можно заказать новый?

- Мне кажется, в этих надо просто поменять стекла. Они вам очень подходят. Сэр.

- Нет, не подходят. Это подарок, и не очень приятный. Former wife’s present. Мне их подарила первая жена. Не понимаю, почему тоже не забрала их с собой – при разводе. Столько всего забрала. А этот забыла, bitch. Надо было их просто выбросить… Но жалко было. Understood? Она говорила, что я в них похож на Джона Леннона. Надеюсь, ты знаешь, кто это был такой? Но - хочу другие… Выясни, пожалуйста, куда тут можно обратиться – ОК? Я просил тебя не прибавлять – sir. Дэвид. Мистер Дэвид. Вот так. Меня это нервирует – sir. И это смешно.

***

- Я уже просмотрел твой отчет, – продолжает Дэвид, - А ты, наверное, пришел мне сказать о коммишн, который тебе Хаэд дал за работу? – он вдруг смеется. – No? Нет? Не хотел? Don’t worry… Все в порядке, ты можешь оставить его себе, если ты не успел все потратить на shopping с Мишель. Даже думаю, я тебе еще остался должен… Хаэд звонил мне, рассказывал, как вы ездили с ней в World Trade Centre. Он хорошо отзывался о тебе. Говорит, ты немного похож на британца. Хотя – внешне, на русского… Моя жена тоже о тебе хорошо говорит. Говорит, ты надежный парень. Ей еще - давно - очень понравилось лететь с тобой. На старом самолете – ты ее успокоил, и самолет долетел…

- Странная логика, сэр. Женская… Она хотела лично осмотреть сьюты, в которых будут отправлять гостей. А для меня это знак, что я не очень-то справляюсь со своей работой. Иначе, зачем было бы меня проверять?

- Это не была проверка. Это она немножко хотела развлекаться. Сменить обстановку. Ей можно простить некоторые женские слабости – right? Она хотела прогуляться по магазинам, сделать shopping. И повидать подруг. Почему бы мне не пойти ей навстречу – она ведь так одинока там, на Lanzarote. Я заставляю ее работать. Hard. Потому что мне нужен свой человек на курорте. Пусть немного отдохнет. Так ты потратил коммишн Хаэда? Or not?

***

Какая сволочь – этот господин Хаэд! Ведь передавая мне коммишн, - изобретенный им по собственному почину, кстати - он уверил меня, что никто об этом не узнает. Ни одна живая душа – только он, и я. Ведь, наверное, старый скряга Дэвид платит мне не очень много - заметил при этом Хаэд. Я долго отказывался – но он все же засунул мне конверт в карман, и выпихнул из своего кабинета.

И я потом мучился, размышляя – сказать ли об этих деньгах Дэвиду? Или нет? И действительно, чтобы потом не возникало никаких сомнений в моей честности, просто потратил все эти деньги на Мишель – в торговых галереях World Trade Centre. Очень удачно ей пришла в голову мысль – после обеда с господином Хаэдом, в компании с мисс Паркинсон и мисс Бриджет – с телесным лейкопластырем на поцарапанной щеке, - отправиться на shopping. Прихватив меня.

А мне пришла в голову тоже неплохая идея – быстро спустить эти деньги. Я почему-то вспомнил разговор с Дэвидом о ста долларах – и потратил все до цента. Хотя, коммишн был совсем не сто долларов – а три тысячи. Английских фунтов. Как-то удачно все это сложилось.

Иначе сейчас у меня были бы проблемы. Шальные деньги – счастья не приносят. Дэвид мог бы и не начать этот разговор. Сам. Ждал бы, скажу я ему, или нет. Три тысячи фунтов – неплохая сумма, всегда пригодится в хозяйстве.

***

Мишель в торговом центре здорово брыкалась. И говорила гадости, вроде – если ты думаешь, что ты мне нравишься, то ты большой осел. Если ты думаешь, что меня так можно купить – ты осел вдвойне. Если ты думаешь, что мне нравятся казнокрады – то ты просто осел-осел, и еще раз осел… Если я захочу – я могу сразу же купить половину этого центра. А вторую половину мне подарит Дэвид. Вместе с этим гребанным зданием. Где даже нет указателей, куда даме можно зайти – попИсать. И я бы его, и только за это – снесла бы!

И делала она это так – будто с нами рядом не было мисс Паркинсон и мисс Бриджет.

И я сказал ей – слушай, ты можешь какое-нибудь другое слово изобрести, кроме осла? И зачем тогда ты все это подстроила? Ты что думаешь – я ничего не вижу и не понимаю? Или тебе нравится дергать марионеток за ниточки? Иди работать в театр. Или, ты хочешь сказать, что появилась здесь только для того, чтобы ночью двинуть по физиономии мисс Бриджет? Вон, полюбуйся… Это у тебя что?... Сексуальная причуда такая? Не описанная в камасутре? Почему ты вообще вспомнила обо мне? Что тебе вообще надо от меня? Воспоминания о славном городе Мытищи - и ностальгия заела, да?

***

И вдруг – она, задев каких-то, неодобрительно шарахнувшихся от нее мусульман в белых хламидах, – повисла посредине этого World Trade Centre у меня на шее. Да так неожиданно, что я, присев, уронил все эти пакеты и пакетики… И буквально впилась мне в губы. И не давала мне перевести дух - пока я не стал задыхаться по-настоящему.

А потом оторвалась, помогла собрать все, что упало, достала платочек, вытерла мне губы и лицо – и сказала:

- Теперь, быстро найди какое-нибудь кафе. Мы пьем кофе и возвращаемся в отель. Я просто умираю, как хочу тебя! И надеюсь, что это взаимно! Кстати – в кафе должен быть туалет. А кофе мы можем даже и не пить. И ты мне все - равно – не нравишься. Не нравишься – запомни раз и навсегда. И, прошу тебя: никогда не называй меня больше Машей. А завтра утром – обратно мой самолет. В Испанию.

Мисс Паркинсон и мисс Бриджет в этот момент делали вид, что все, что происходит перед их глазами – совершенно обычная русская разборка. Дикие люди, дети среднерусских равнин.

Потом мисс Паркинсон философски заключила:

- Наш шоппинг удался на славу. Действительно, пора выпить кофе и отправиться в отель. И в туалет - действительно хочется.

И мисс Бриджет согласно кивала головой.

© Copyright: Марко, 2006

Свидетельство о публикации №1603080112

4.

Секретарша Катя принесла Дэвиду электрокамин. Он греет промокшие ноги у раскаленных спиралей, поставив их так близко к защитной решетке, что от носок идет легкий пар. Как бы они не расплавились - прямо на ногах, думаю я.

А вот и кофе - в Катином исполнении.

Отличная итальянская кофейная машина стоит в предбаннике. Тысячи полторы стоит, не меньше. Но – эти деньги машина вполне отрабатывает. Производит настоящий эспрессо. А может делать также почти родной, итальянский ristretto. Черный, как уголь. И такой же крепкий. Правда, расход кофе существенно выше. Что и замечает мне иногда Дэвид – если я начинаю злоупотреблять появлением в предбаннике. А может – ревнует к своим пассиям, с которыми приятно полюбезничать?

***

Наперсток ristretto – и сердце начинает биться быстрее. И мир становится дружелюбнее. И будущее приобретает более привлекательные черты.

Особенно, если за стеклом витража маленького бара – Миланский собор. Во всей своей красе. А площадь, заполненная праздными людьми.

***

Вот так и сидит в голове этот кофе-ristretto в баре у собора. И ощущение свободы и полного покоя. Когда некуда спешить. Нет никаких обязанностей, и никаких обязательств, и никаких долгов. Только ты – и собор, и мягкий летний вечер. Здесь говорят – что собор никогда не будет достроен до конца. Мне кажется, это похоже на правду. Совершенство – непостижимо. И – недостижимо.

Итальянский бомж, парень лет двадцати пяти, не слишком хорошо одетый, спит беспечным сном прямо на плитах у входа. Придерживая шпаги, карабинеры в треуголках с разноцветными с перьями, аккуратно переступают через него. Стараясь не задеть.

А он спит себе у подножия уходящего в небо собора, положив голову на согнутую в локте руку. И на его лице – выражением полного счастья. Никаких обязательств, обязанностей, долгов…

***

Но Катя пока еще не освоила кофеварку в полной мере. Поэтому - сегодня мы пьем простой эспрессо.

А за окном – не собор, а мокрая решетка-антенна спутникового телевидения. С которой ветер сдувает мутную воду прямо на стекла окна. А внизу - мрачный, серый проспект, утренний затор у моста через Москву-реку, нещадно поливаемые дождем спины грудящихся машин, раздраженно вспыхивающих стоп-сигналами.

И BBC, новостной выпуск - из телевизора в углу кабинета. Мир ведь продолжает где-то вращаться вокруг своей невидимой небесной оси. Несмотря на этот проливной дождь.

***

У меня дома две кофеварки – одна немецкая, электрическая. Другая – в Италии купленная, газовая, из двух свинчивающихся вместе частей.

Кажется, во Флоренции покупал. Точно – во Флоренции, неподалеку от Уффици.

Ох, Firenze – тоже, чудо, что за город! А - Понте Веккио над Арно, напротив Уффици?… Мечта одинокого туриста! Не обремененного надоедливыми спутниками, которых так и тянет свернуть куда-нибудь в магазин.

***

Правда, что-то у моих кофейных машин не совсем так. Не получается у них этой самой кофейной пенки. Видимо, и та, и другая - не развивают нужного давления.

Про ristretto - и говорить нечего.

Можно, конечно, в электрическую кофеварку зарядить четыре-пять ложек кофе. Примять их как следует в фильтре, и залить в машину чуть-чуть воды. Так, только, почти для вида - чтобы кофеварку не разорвало. Получается, конечно, крепко. Но, все равно – не то, что-то… Совсем не то. Итальянцев не переплюнуть. И эту дорогую, почти профессиональную кофеварку – в прихожей – тоже не переплюнуть. СтОит она своих денег. Определённо стоит.

***

Поэтому, в спешке, по утрам, я чаще всего обхожусь без формальностей и протокола. И без своих кофеварок.

Сыплю в чашку ложку ядовито-растворимого «нескафе», капаю немного кипятка, беру сигарету. И вот он – мой полный утренний джентльменский набор - очень ленивого, и не очень выспавшегося, слегка мятого сном джентльмена.

Делаю безвкусный глоток, затягиваюсь, и слушаю, как отзываются прокуренные бронхи на первую, самую крепкую затяжку.

Обычно они отзываются хрипом. Их совсем не вдохновляет почти торжественный пафос момента - выкуривания первой за день сигареты. Они давно уже просят пощады. А пощады никто им давать, кажется, и не собирается.

И цветных ассоциаций – тоже не возникает. Всего лишь - будничное прокуренное московское утро.

***

- Hey boy! Ты не выспался? – спрашивает Дэвид. – Отпуск не на пользу? Где ты мыслями бродишь? Или тебе очень понравилась Катья?

- Понравилась. Очень даже… Катья хорошая…

Дэвид грозит мне пальцем:

- Don’t forget she’s mine secretary… Personally…New one…

- Я всегда знал - у вас профессиональное чутье на секретарей… Отличный вкус… Сэр.

Я вижу огонек раздражения в его глазах. Я опять автоматически прибавил «сэр», кроме того, его время – это его деньги.

***

Мишель улетала в Барселону рано утром. Машина должна была придти за ней в районе семи.

Около девяти вечера, почему-то, ко мне в номер прикатили ужин. Который я – не заказывал.

Я вообще от удивления едва не потерял полотенце, в которое замотался, чтобы открыть дверь сьюта. А, увидав вкатывающуюся тележку с ужином, отпустил край, и полотенце стало раскручиваться - к вящему удовольствию ресторанного служащего. Который, забыв о выучке, вылупил глаза на появившуюся за моей спиной обнаженную Мишель.

- Оставь тележку здесь, мать твою! – только и сказал я по-русски. – И выйди!

- Йесс, - сказал он. И протянул руку за чаевыми, скотина.

- Ты не хочешь чего-нибудь ему дать? – спросила Мишель, щелкая замочком сумочки за моей спиной.

***

Я думал, что Мишель никогда не остановится. И все это наше действо больше походило не на встречу после долгой разлуки, а на пир во время чумы. Отчаянный и безнадежный. Я и сам временами забывал, что у машины есть тормоза.

Флуоресцирующие стрелки на моих часах показывали сначала двенадцать, потом час, потом два, потом три часа… А потом вдруг стали показывать сразу - уже половину пятого утра…

Мишель уселась на подушки, разбросанные по ковру в позу лотоса – подальше от меня.

– Это я придумала,- сказала она,– чтобы привезли ужин. Со свечками. Для романтики. Романтики не получилось. Не до романтики было… Я не знаю, как смогу сегодня пережить этот день… Я валюсь с ног. У меня дрожат колени. Ножки не ходят, ручки не носят…

И засмеялась – тихо и нежно.

- Ты не хочешь поесть?

- Хочу - сказал я. – Сейчас, как раз, самое время. Поужинать, наконец. Со свечками. Только, боюсь, не дойду до тележки.

- И не надо. Не ходи. Ползи ко мне. Я еще что-то хочу тебе сказать на ушко. Что-то волшебное. Про тебя. И про меня… Про нас.

***

- Ты потратил этот несанкционированный коммишн на шоппинг с Мишель – right? - говорит Дэвид.

- Yes.

- Ты потратил больше? Я должен?

- Нет, сэ…, нет, Дэвид.

- Это откровенно? Или не очень откровенно?

- Откровенно. Это не имеет значения... Not important...

- Нет, это имеет значения. Я не хотел бы, чтобы Мишель получала подарки от кого-нибудь. От тебя, или от Хаэда. Или еще от кого-нибудь. Я плачу за свою жену – только я. Я сделаю перевод Хаэду. Я тебе советую никогда не брать, даже если дают. Особенно так, как Хаэд. И такой – как Хаэд. Никогда не знаешь, как все это может обернуться. Можно попасть в глупую ситуацию – right? Ты согласен? Agree? Or disagree, boy?

***

Я обратил внимание на то, что часто мысленно стал разговаривать сам с собой. Не могу понять – это первая стадия перехода старческим разговорам с самим собой уже вслух? Или что?

Agree? Согласен ли я с Дэвидом, что не стоит брать шальные деньги от посторонних людей? Конечно, - согласен! Еще в какую глупую ситуацию можно из-за этого попасть! Даже хуже, можно сказать – в безнадежную ситуацию!

У меня мелькает в голове странная мысль – прямо сейчас разрубить весь этот узел. Сделать проблему не моей – а проблемой Дэвида. И – будь, что будет.

Но только мелькает…

Дэвид изучающее меня разглядывает. Я не отвожу взгляда. Наше молчание длится, наверное, с минуту.

***

- Ну, хорошо, - говорит Дэвид. – Вот папка. Почитай немного отсюда, а потом скажи, что ты об этом думаешь? Я решил кое-чем заняться, и думаю, мы сможем сделать приличный бизнес. Через полчасика я жду тебя – расскажешь свои впечатления.

Он берется за мобильный телефон. Потом снимает очки – и сразу перестает быть похожим на Леннона.

- И, слушай, у меня есть еще один совет. Или – просьба.

- Да?

Он манит меня пальцем и говорит тихо, чтобы не слышала секретарша, звякающая где-то рядом кофейными приборами:

- Перестань глазеть на моих секретарш. Мне это не очень нравится. Когда ты будешь иметь свое дело, у тебя будут твои девушки. На которых ты сможешь смотреть, как хочешь. Договорились? Катья, ты этого не слышала.

- Нет, сэр, - говорит Катя и ретируется из кабинета.

***

Я выхожу из кабинета Дэвида с папкой под мышкой.

В офисе курить запрещено, и потому я прохожу мимо охранника на лестницу, спускаюсь на лифте вниз. И на крыльце закуриваю сигарету.

5.

Лежу в темноте, и отчетливо осознаю непререкаемую мудрость: все проходит, пройдет и это. И что толку планировать, если человек предполагает, а господь располагает. Какой тут может быть – стратегический менеджмент собственной жизни? Нужен ли он вообще?

Я не говорю даже о кирпичах, падающих внезапно с крыши на голову. И я же - не законченный фаталист.

Будто на темном экране телевизора просматривая кусками свою жизнь, я вдруг отчетливо понимаю - я давно бросил задаваться далекими планами на жизнь…

Конечно, для профессионального менеджера, манагера – на офисном сленге, - это не совсем верно. И даже – совсем не верно. Не профессионально. И - глупо. Стратегический менеджмент собственной жизни должен быть обязательно, должен присутствовать.… Хотя бы иногда - им надо бы заниматься…

И лучшее время для этого – ночь. Когда не спится, и рядом нет никого, чтобы унять эти сквозняки. Если невозможно переключиться на что-то, более земное, теплое, и отзывчивое.

Или даже, если рядом кто-то есть. Но нет никакого желания переключаться. Нет желания, а лишь усталость с привкусом горечи.

Тогда - самое время поразмышлять о видах на будущее.

Дождливая осенняя ночь над Москвой. Дождь гулко бьет по стеклам лоджии. Дверь на лоджию распахнута, оттуда в комнату тянет сырым холодом.

И я не могу заставить себя встать – и просто закрыть дверь.

***

Ну - должен же человек хоть к чему-то стремиться? – размышляю я, находясь в этот предутренний час с собой наедине. Иметь хоть какие-нибудь цели. Пытаться подправить обстоятельства так, чтобы они способствовали движению к этим целям. Не давать обстоятельствам полностью управлять самим собой…

Но когда я думаю об этом, вот, как сейчас – все отчетливей понимаю - целей у меня долгосрочных нет. И последние годы – не было. Обычное плавание по течению. По течению – и в один конец. Благо – никому от этого нет особого вреда, кажется. И пользы – тоже.

Или же – я слишком хорошо об этом думаю? И о себе, любимом?

***

Мы прощаемся в стеклянном, очень красивом, ослепительно чистом международном аэропорту Дубаи. Мишель изъявляет желание – зайти в один из магазинов duty free.

- Еще какие-то мелочи остались, - говорит она задумчиво. – Мы заглянем на минутку, а вы, мистер Хаэд, можете пока выпить что-нибудь. Вон там – в баре.

- Ценю ваше европейское остроумие, Мишель, – улыбается Хаэд. Хотя, как мне кажется, улыбается он несколько натянуто. Мне кажется. он не совсем доволен ситуацией. Моя поездка в аэропорт явно была незапланированной. Возможно, он что-то хотел бы сказать Мишель наедине – на прощанье. Бизнес – и ничего личного.

– Полседьмого утра – лучшее время для виски, мисс Крейн. Особенно для меня – правоверного, которого здесь знает каждая собака. Мы пока с мисс Бриджет посмотрим газеты – вот там… Да, Молли? Вы же не пойдете в duty free? Вы же вчера были на шоппинге? Нам с вами надо обсудить некоторые деловые вопросы сегодняшнего дня, не так ли?

Молли Бриджет показывает, что и не горит желанием идти в магазин. Вчерашнего шоппинга ей действительно, судя по всему, было вполне достаточно. Хотя, ей явно любопытно, о чем мы будем разговаривать там - на прощание. Она, зачем-то, тоже увязалась за нами с Хаэдом - провожать Мишель в аэропорт. На правах подруги, очевидно. Или – по распоряжению Хаэда. Что более вероятно.

Пластырь уже снят, даже и под утренним макияжем легкая царапинка на щеке почти незаметна. Пустяки, производственная травма.

***

Давай посмотрим на дело отстраненно – говорю я себе. Лежа на спине, заложив руки за голову, и пялясь в красные, бессонные, стэндбайные огоньки телевизора, DVD-проигрывателя и спутникового адаптера. Которые - стоят где-то в темноте, у меня в ногах. Посмотрим же на дело отстраненно – и честно.

Много ли проку в том, что ты сейчас опять в этой игре под названием Мишель. Которая способна разрушить все до основания – весь твой сложившийся мир. И – не только твой, кстати.

***

Не ты ли давал себе зарок – на высоте в десять тысяч метров, в ночном самолете «Кубаны», летящим из Лас-Палмаса в Москву, что больше не будешь искать таких приключений? Что больше не станешь удовлетворять эту блажь богатой и свободной в своих внезапных желаниях, Мишель. Красивой и, в общем-то, явно для тебя недоступной – в обычной ситуации? Которая сама выбирает свою будущую жертву. Или игрушку. И уж никак не принимает любое вторжение извне.

Не ты ли давал себе зарок, что перестанешь, наконец, плыть между изменчивых берегов, приставая на минутку к деревенькам дружелюбных туземцев, готовых - в обмен на дешевые бусы, вынести на берег свои сокровища? – говорю я себе. Чувствуя, как осенний холод в комнате становится все сильнее и промозглее.

Не тебе ли казалось – что все, едва вспыхнув, сошло на нет?… Прекрасно разрешилось. Разлетелись - и никаких заноз? Что ночной полет через Европу, и, почти африканские, безумства в Пуэрто Дель Кармен, ушли, наконец, в туман памяти. Скрылись за поворотом реки. Затерлись новыми впечатлениями, встречами, событиями, обстоятельствами?

И что – все твое павлинье самолюбование в этой странной встрече - уже давно облетело сухими перьями хвоста. Ставшими метелкой для смахивания пыли - в чьей-то богато обставленной гостиной чужой памяти?

***

Мимо нас, как в кино, гуськом, чапает команда девушек, замотанных в черно-серое. В сопровождении господина в дорогом цивильном костюме. У важно шествующего господина на лице - озабоченная улыбка собственника.

Мишель берет меня под руку и тянет сквозь стеклянные, услужливо разъезжающиеся двери.

- Ты можешь не пялиться на них так откровенно? Здесь так не принято. Могут просто забрать… И фотографировать их нельзя. Чтоб ты знал – на будущее. Разве тебе было мало? Меня…

Почему же, мало? Все было отлично, думаю я. Здорово поужинали. Просто – наелись под завязку.

- О чем ты говоришь? Что-то даже я плохо хожу. И в сон бросает некстати. Почему бы, как ты думаешь?

И, по привычке - к месту и не к месту, острить, добавляю:

- Но они так сексуально замотаны… Можно лишь догадываться, какое на них роскошное дорогое белье внизу… И какие фигуры… Отличный простор для воображения. Восток, и этим славен! А глаза… У них такие выразительные глаза… Неужели этот господин один справляется? По-моему, не очень. Если судить – по их глазам.

- Это – явно не его гарем, - замечает Мишель. - Это могут быть просто все женщины с его улицы, а он их сопровождает их по магазинам. А у тебя тоже могут остаться одни глаза – для любых надобностей. Очень выразительные газа у тебя будут. После кастрации. В соответствии с указом какого-нибудь местного шейха. Тут приказы выполняют беспрекословно, и без обсуждения. Голос тоже станет неузнаваемым. Малосексуальным, как мне кажется. Побереги-ка здоровье. Оно тебе может еще пригодиться.

***

Дэвид, думаю я, – совсем не дурак. Особенно, когда он говорит о том, что хочет сам оплачивать капризы своей жены. Он имеет в виду совсем не материальную сторону вопроса. Совершенно очевидно – не финансовую.

А эта сторона вопроса - после нашей встречи с Мишель в Дубаи, - явно приобрела просто неприлично широкую огласку…

Одно то, что Мишель хорошо знакома с лесбиянкой Доминик Паркинсон и ирландской оторвой - Молли Бриджет, и в дело впутался Хаэд – уже гарантия того, что Дэвид прекрасно, из первоисточников, осведомлен о происходящем. И разве не понятно было – с момента получения этого дурацкого факса, что Мишель все подстроила?

Так зачем ты опять полез туда? Или – не все павлиньи перья еще повыщипаны на метелки?

***

Мы бродим среди стеллажей с бутылками и блоками сигарет магазина duty free международного аэропорта Дубаи.

- Не сердись, - говорю я. – Я что-то не в своей тарелке. Жарко, наверное, очень. Мозги куда-то съезжают…

Мишель берет блок «кэмела», ставит его обратно на стеллаж. Берет другой – и тоже ставит обратно.

– Мне здесь ничего не нужно. Можно, я куплю тебе что-нибудь на память?

- И у меня осталось несколько фунтов. Давай, доведем счет до нуля.

- Нет, я хочу купить тебе что-нибудь сама.

Мишель подходит к витрине с выложенными за бронированным стеклом золотыми украшениями.

- I want to get this one, - говорит она появившейся прямо из воздуха очередной малайке. – And this one, - и показывает на длинную, тонкого витья, цепочку. И достает из сумки платиновую кредитную карточку. Малайка пытается упаковать покупки в заклеивающийся мешочек со штампами duty free, но Мишель берет у нее из рук маленького плоского водолея, продевает цепочку в ушко, поворачивает меня к себе, и почти касаясь щекой моей щеки, застегивает ее у меня на шее. Расстегнув рубашку, прячет его у меня на груди, застегивает пуговицы, и крепко целуют меня. От свежего цветочного аромата ее дыхания, от нежного вкуса ее мягких губ, ноги мои, и без того не очень твердые, еще больше слабеют.

- Ты же водолей, я не ошибаюсь? Ужасный знак воздуха… непостоянный… далекий…

***

- Madam, - говорит опешившая продавщица, - that broke all our rules… Take this please…- и пытается сунуть в руки Мишель пустой специальный пакетик. – You’ll have problems on the custom…

- Никаких проблем, - говорит Мишель. – Глаза у нее подозрительно блестят, на щеках сквозь загар проступают легкие пятна нахлынувшего румянца. – Этот господин никуда не улетает. Я его вам оставляю. Можете пользоваться, мадам.

- Да-да, машина на ходу. Куда поедем? – пытаюсь я весьма топорно разрядить обстановку.

Мишель уже совсем взяла себя в руки.

- Как это противно – прощаться в магазине. На глазах у этой… китайки… Я же просила не тащиться за мной хвостом в аэропорт… Я терпеть не могу, когда меня провожают.

Я молчу. Час назад Мишель сама просила поехать с ней в аэропорт. К неудовльствию Хаэда. Чтобы ей не было так одиноко в обществе Хаэда. И мисс Бриджет.

- Ты – не мой герой. Это очевидно. Я терпеть не могу водолеев.

Я вижу сквозь витрину магазина – как, напротив, у газетного развала, господин Хаэд и Молли Бриджет наблюдают за нами. Хаэд делает нам знаки, показывая на часы. Диктор, сначала по-арабски, а потом по-английски, сообщает, что посадка на аэробус подходит к концу.

- Я прошу тебя только об одном одолжении. Я прошу тебя - его не снимать. Пусть он жжет тебя. Особенно, когда тебе захочется закрутить роман с малайкой.

И опять целует меня. Наплевав на Хаэда, Бриджет, и несколько растерянную малазийскую продавщицу.

***

- Вас с Молли машина отвезет в отель – хорошо? – говорит господин Хаэд. Мы стоим под навесом на стоянке возле черного «мерседеса», принадлежащего отелю. На который, даже, посмотреть, и то – страшно. Такое, кажется, внутри него пекло. Но это – чистый обман чувств. Двигатель негромко шумит, над капотом мерцает уходящий из салона воздух и, значит, внутри вовсю трудится климат-контроль, создавая вполне комфортную прохладу. Аэробус с Мишель, думаю, сейчас как раз выруливает на взлет.

- А вы? – спрашиваем мы с мисс Бриджет почти хором.

- Скажите водителю, чтобы он вернулся сюда через час. Нет, через полтора часа. У меня есть некоторые дела. Формальности на таможне. А позже, когда я вернусь в отель, вас могут отвезти опять на пляж. - Хаэд трогает меня за локоть, потом распахивает заднюю дверь автомобиля. – Ваш отпуск еще не закончился. Отдохните немного – и опять к океану. Если я правильно понимаю – вам понравилась наша пляжная часть? Please take your places. Молли, не забудьте – к двенадцати мне нужна вся бухгалтерия за последнюю неделю

***

Тебя подобрали, как игрушку, на вулканическом берегу Lanzarote. Куда тебя забросила судьба. Не совсем, чтобы свежую, на так чтобы задорную игрушку. Хотя – и не слушком сопротивляющуюся. Это просто один из случайных вариантов развития твоей непутевой жизни. Походный вариант. Кэжуал виэр, как говорят твои друзья англичане. Спасение от внезапной вынырнувший ни весть откуда, ностальгии. По родным помойкам. По языку, который начинает постепенно забываться. По нашим парням – что - без особых заморочек. Схватилась за подвернувшегося на ее пути встречного соотечественника. И ей при этом – с ее английским паспортом и богатым мужем – совершенно наплевать, как это выглядит со стороны. Все – съедят, и будут довольны. Такой боевик! Так что – можешь ни о чем не переживать, и ни в чем себе не отказывать, - размышляю я, лежа и слушая стук дождя…

***

Дорогой в отель Молли Бриджет молчит, и только на поворотах, хотя машина оснащена боковой стабилизацией и почти не кренится, прижимается ко мне упругим горячим бедром. Я надеюсь, что это происходит непредумышленно. Но, судя по всему – совершенно напрасно.

- Мне нужно подняться в ваш сьют. Не будете возражать? Я кое-что у вас забыла – тогда, ночью... Видимо, это закатилось под кровать, и хочу эту вещь найти, – отвечает она на мой вопросительный взгляд на своем малопонятном наречии. Мы стоим в холле у роскошного, стилизованного под старину лифта - с раздвижными решетчатыми дверям. Мальчик-лифтер ждет, пока мы соизволим зайти. За спиной у мисс Бриджет я вижу, как, почти беззвучно, падает хрустальная плоскость водопада, распространяя вокруг себя прохладу.

***

В номере мисс Бриджет просит налить ей чего-нибудь попить - минеральной воды с лимоном, например. Только без алкоголя, please. Ее до сих пор немного мутит, а, кроме того, через полтора часа ей - на доклад к Хаэду. Он не одобряет женское пьянство – и особенно, с утра.

- Я воспользуюсь пока вашей ванной, говорит она. И не слушая моего ответа, закрывает за собой дверь.

Я наливаю минеральной воды из бара-холодильника, выливаю туда лимонного сока. Потом сажусь со стаканом в руке в кресло. Ее подозрительно долго нет. Потом, наконец, дверь открывается – и из ванны выходит Молли Бриджет. На ней - только стринги.

***

Я смотрю на нее во все глаза…

Без удивления. Без желания. Просто – рассматриваю ее. Фиксирую в памяти.

Небольшая молочно белая нежная грудь, довольно узкие стройные, но упругие, бедра - в чем я уже успел убедиться в машине. Красивый, спортивный силуэт.

И странное, почти гипнотизирующее сияние зеленых ирландских глаз.

В нашем обоюдном полном молчании, она подходит ко мне, берет у меня из рук стакан, и выпивает сразу почти половину.

- Well… Мне нужна компенсация, – и она дотрагивается до своей пораненной щеки. – Пока твоя lovely герлфренд – в воздухе. Я заслужила компенсацию, не так ли?

Я продолжаю молчать. Не то, чтобы ошарашено. Я, кажется, уже знал, что будет дальше - еще по дороге из аэропорта. Слишком горячим и настойчивым было ее бедро.

Не выпуская стакана из рук, она становится на колени перед креслом, отталкивает рукой мою руку, и быстро, ловко, одним движением, расстегивает на мне джинсы. Отдает мне стакан, и двумя руками стягивает с меня трусы - вместе с джинсами сразу. Я ей не помогаю.

- Well… Пока не так шикарно, - как казалось, говорит она, поднимая взгляд вверх. – Но – будем играть! У нас мало времени.

И припадает ко мне – настойчиво, твердо и жадно.

***

Посмотри на дело с другой стороны… - размышляю я, лежа ночью без сна, и разглядывая темный экран телевизора, проступающий в слабом свете улицы, затекающем в комнату с лоджии вместе с холодом.

Что ей от тебя нужно? Что тебе нужно от нее? Что она тебе может дать? А ты сам - что ты-то ей можешь дать? И хочешь ли?

Разве ты – великий герой-любовник? Или владелец заводов, станков пароходов – вроде Дэвида? То – что отражается в зеркале по утрам, никак не соответствует голливудским стандартам? Или стандартам журнала «Форбс» с рейтингами самых богатых. Самых успешных.

И даже просто - дешевым порно-стандартам, сляпанным с помощью местных жеребцов и дешевых проституток в Питере – тоже не соответствует. Явно.

Зеркало ведь не имеет привычки врать. Зеркало не умеет обманывать и себя, и окружающих – в отличие от большинства людей.

Мы же давно условились не бросаться высокими и пустыми словами. «Люблю», «обожаю», «жить без тебя не могу». Пустые звуки, отображение лишь химических реакций. Вяло текущих в мозгу, в эндокринных, половых и прочих железах. Показатель повышенного содержания адреналина. Которого просто некуда больше деть.

Смотри, пожалуйста, в глаза, дорогой. И не отводи взгляда. Собственный взгляд ты же должен выдерживать.

***

Через некоторое время мы лежим рядом с Молли Бриджет на постели в спальне. По-моему, даже, еще немного теплой. То ли - от нынешних баталий, то ли – еще не совсем успевшей остыть после недавних ночных утех.

- Конечно, - говорит Молли Бриджет, - русские медведи могли бы быть и поинтенсивнее… Как о них рассказывают. И менее солеными – все-таки. Хотелось бы, чтобы ты заглядывал в душ, sweet. Хотя тоже иногда надо попробовать на вкус настоящего мужчину, а не эрзац. Ты же понимаешь слово эрзац? Но я - списываю это на усталость. И на мою внезапность. И на первый опыт. Столько переживаний было… В аэропорту… Я понимаю… не каждый день такое получается. В целом – very-very good! Четыре с двумя плюсами.

Я все еще не знаю, что надо говорить в такой ситуации. Нет никаких мыслей. Или – даже намеков на мысли.

***

Молли, в общем-то, оказалась гораздо сексапильнее, чем выглядела внешне. Или – у нее так много накопилось энергии. Или – она просто не хотела ударить в грязь лицом. Раскачиваясь на мне – она - на все катушку - использовала свой жгучий природный темперамент и желание. Потом, вдруг прерываясь не надолго, опять припадала ко мне губами, чтобы добавить энергии и давления. И надо сказать – ей это очень даже удавалось.

И вновь раскачивалась и раскачивалась, двигаясь во все более убыстряющемся темпе.

И сумела все-таки, кончить – насколько верно я смог это почувствовать. Когда я, разозлившись даже на ее агрессию, развернул ее к себе спиной и, уже не останавливался до тех пор, пока она не застонала, и не уткнулась головой в подушку, зажав рот ладонями. А я, не удержавшись, почти чуть не рухнул прямо сверху, всей своей тяжестью.

Потом она перевернулась – почти спихнув меня с кровати– и вновь впилась в меня губами – завершая начатое ей дело.

***

Молли лежит рядом, и с интересом смотрит на нас в зеркало над кроватью. Я только сейчас его заметил – почему-то оно раньше выпадало из поля моего зрения. Видимо, потому, что ночью все происходило в кромешной темноте.

Картина наверху, над головой - весьма непрезентабельная. Голый субъект с несколько испуганным выражением на лице, лежит, обессилевший, и прижимает рукой к груди амулет. Витая цепочка выдержала нашу с Молли борьбу, хотя несколько раз за что-то опасно цеплялась. Увы, золотой водолей даже не и думает жечь мне кожу.

Сказки для маленьких, Мишель, говорю я мысленно. Сказки…

- Все нормально, - говорит Молли Бриджет, - не бойся, обычная безделушка. Не убьет. Я уже проверяла – с другим парнем. С моим – что остался Дублине. С одной шлюхой.

– Тебе просто надо немного отдохнуть, - продолжает Молли Бриджет - До вечера. Я буду молчать – как рыба. А вечером мы увидимся в пабе. Я тебе обещаю, не буду пить так, как в прошлый раз. Я хочу получить полную компенсацию за это – и она проводит рукой по царапинке. И ничего скажу Паркинсонам. И не позвоню Дэвиду – если ты этого боишься. Хотя – он мой дальний родственник. Кажется, дядя.

Конец 1-й части.

© Copyright: Марко, 2006

Свидетельство о публикации №1603100044

Часть 2.

1.

У нас с Мемфисом – один небольшой кабинетик на двоих. Небольшой, узкий и не очень уютный. Здесь сначала планировалось подсобное помещение – что-то, вроде гардеробной, или мини-кухни, но в целях экономии места, Дэвид приказал всем уплотниться. Не стал брать в аренду еще этаж бизнес-центра. И распорядился засунуть в эту узкую комнату мебель. Влезло как раз два неудобных компьютерных стола с двумя потертыми вращающимися креслами, шкаф, вешалка, и тумбочка с факсом и копиром в одном лице. И мы – с Мемфисом. Мне – досталось место у окна. Мемфису – при входе, возле вешалки.

Узкое высокое окно кабинетика смотрит во двор сквозь уже почти полностью облетевшую серо-желтую крону огромной липы, растущей прямо под окнами.

***

Мемфиса редко можно застать на месте, поэтому он и не очень обижается на такое распределение мест в комнате. Он отвечает за визовую поддержку, и большую часть рабочего времени его потрепанную «пятерку» можно увидеть где-нибудь неподалеку от выскобленных до неприличия приемных консульств.

На переднем сидении его машины обычно лежит сумка из-под ноутбука, набитая анкетами, паспортами клиентов и прочими бумагами. Которую он, на крутых поворотах, для верности, придерживает правой рукой - дверца машины, после очередного удара, не всегда захлопывается хорошо. А он очень не хотел бы подвести фирму, и на ходу вдруг потерять важные документы. Или деньги, иногда даже, довольно приличную сумму – когда Мэмфис едет к каком-нибудь туроператору, проплачивать взятые нами попутно туры.

В консульствах его знают. Улыбка положительного героя, приводящая в ступор отдельных сотрудниц консульств, бывает, что и помогает фирме в сложных ситуациях. Когда виза вдруг нужна – и срочно!

***

Он – рослый, широкоплечий мулат, выше меня на голову. Впрочем, у меня рост средний – около ста семидесяти пяти, поэтому, думаю - просто размеры нашего кабинетика делают из Мемфиса такого верзилу.

Его курчавые мелированные волосы заплетены в забавные косички. И он очень похож на какого-нибудь голландского футболиста. Или на певца в стиле регги.

Но, как это ни странно, он не очень любит именно этот стиль. Хотя сам – из южных краев, с Гаити. Говорит, что регги вообще, а Боб Марли, в частности, напоминают ему о тех несчастливых временах, когда ему пришлось бежать из райского уголка через полмира, чтобы, наконец, найти себе пристанище здесь.

Хотя, Боб Марли, насколько известно, происхождением с Ямайки, а не с Гаити...

***

Зато он обожает футбол, и болеет за «Спартак». В дни, когда «Спартак» играет, Мемфис, даже в жару, приходит в вязаном бесформенном берете - с бело-красными полосами, и не снимает его. Берет ему связала жена. Это несуразная шапка на голове - хорошая примета, своего рода талисман. Она дает ему большие виды на выигрыш. И он плюет на замечания помощника Дэвида мистера Райса, отвечающего за режим, кадры и безопасность компании. А заодно – и за внешний вид сотрудников. А также - за чистоту их помыслов.

***

Ни один сотрудник компании не принимается на работу без многочасового собеседования с Райсом. Иногда – состоящего из нескольких частей, и растягивающегося даже на несколько дней. Похожего на хороший, основательный допрос.

Удивительно, и как это Мемфис прошел такое испытание?

Говорят, что Дэвид подобрал Мемфиса где-то на московской заправке. Тот – вставлял шланги в бензобаки, протирал стекла, отгонял от машин клиентов дружелюбных, облезлых бездомных собак, и собирал в грязную, пахнущую бензином, перчатку, мелочь клиентской сдачи.

В общем – постепенно доходил до ручки.

Дэвид, обычно очень прислушивающийся к мнению Ника Райса, как правило машет на его комментарии по поводу беретки Мемфиса, пугающей посетителей офиса, рукой:

- Take it easy, - говорит он весело. - Take it easy… We must bring some exotic here...

Я думаю, он лично приложил руку к тому, чтобы Мемфис прошел собеседование у Райса. Или, даже – попросту отменил его.

***

Я все-таки пересиливаю себя. Встаю и закрываю дверь. Хожу по квартире, иду на кухню и мою неожиданно для себя посуду - трехдневной давности. Курю сигарету, принимаю крепкий душ. Четыре утра.

Сна нет. Включаю телевизор: на одном канале – стрельба и откручивание голов. На другом – рассказывают как салат готовить. В четыре утра - самое время… На третьем – идут избранные матчи «Челси». Красиво – но тоже неуместно. За окнами – настоящий потоп, если к утру еще и похолодает, дороги станут стеклянными,– не тормози… А там, за экраном - трава идеального газона, красивый, игрушечный, футбол. Правильно говорит Мемфис – неживое все какое-то… Хоть и очень красивое.

И вообще – тоскливо ночью, в бессонницу, из помоек в другой мир смотреть.

***

На Blue Hustler’е – и как всегда - деловито трахаются. Одно личико заинтересовало - страшное, глупое, в пятнах и родинках, с интересом рассматривающее, как ее двое отделывают - в хвост и в гриву, в хвост и в гриву… Один снизу, другой сверху. Потом наоборот. Потом один спереди. Другой сзади. А потом еще и при участии вибратора - каких-то несусветных размеров.

***

Наверное, Молли Бриджет, тоже смотрит ночами нечто подобное. То-то ей вибратор вспоминался спьяну. Чтобы в рот без нужды ей не засовывали. Понять ее можно. Таким, как на экране сейчас, запросто можно подавиться.

Хотя там, в Эмиратах, даже и такие - не слишком откровенные каналы, без жесткого порно - запрещены. Я думаю, даже Blue Hustler, где съемка стыдливо не доходит до показа излишних подробностей деловитых соитий, вряд ли имеет хождение.

***

Смотрю на экран сквозь уже начавшие слипаться веки, и думаю: наконец-то, она свое место в жизни отыскала - эта пятнистая девушка. И на улице мерзнуть не надо, и платят более или менее. И натраханная с утра до вечера - под завязку. А за двоих зАраз – еще и премиальные выдают. За вредность.

***

Оба гладко побритых с ног до головы гладиатора - тоже в мыле. Еще бы не в мыле быть, сколько им, бедолагам, виагры сожрать пришлось, сколько смазки в конечности втереть: дубль раз, дубль два-с, дубль три-с, дубль четыре-с… Встаньте так, посмотрите сюда, посмотрите туда… Да не пыхти, урод, в микрофон, девушку не слышно! И еще - барышне пятнистое личико не прикроешь – перед камерой же! А трахать ее надо. Вот работенка-то. Да и под кожей у нее жирок волнами прокатывается, уже целлюлитный, дрожит, как - глянешь, так ээ-хх…

Правда, это тоже - на любителя. У арабов – девушка без живота, талии, широких бедер и обширной попы – просто не человек. Надо, чтобы шлепнуть ладонью – и до утра колыхалось. Вот, какие в цене…

Впрочем, я тоже не люблю худых, съеденных фитнессом, ядовитой диетой, обгоревших под кварцем барышень. Не мой стиль. Злые они - от кварца, фитнесса, диет. На весь мир обиженные. И заносчивые выше крыши – почему их по достоинству не оценивают? Но что-то все «порши» к ним не подъезжают. Или все –как-то мимо, мимо едут. Одни дети гор все вокруг крутятся, будь они неладны.

***

До бензоколонки, до встречи с Дэвидом, Мемфис едва не стал питерской порнозвездой. Но вовремя заразился триппером, и до сих пор счастлив, что так легко отделался и не подхватил от местных уличных суперзвезд чего-нибудь покрепче. Вроде ВИЧ. Все деньги, которые он получил за съемки – в сущности, как он говорит, гроши, ему пришлось потратить на лечение.

Об этих съемках Мемфис иногда вспоминает с большим остроумием. И действительно – эти рассказы Мемфиса о съемках могут развеселить кого угодно, даже сотрудников похоронного бюро. Наши, местные барышни – просто умирают от восторга от его рассказов. Особенно - если он в ударе.

***

И я вдруг веселюсь. Лежу ночью, вспоминаю рассказы Мемфиса о том, как он был порнозвездой, гляжу на пятнистую девушку на экране, и веселюсь от души. И даже сон, уже набухший теплом, куда-то сползает.

***

И мы с одной подружкой, будущей телезвездой с журфака, покупали на «горбушке» видеокамеру. Кто-то ей чего-то был там должен, в какой-то палатке – моей бывшей подружке. И она предложила продавцам долг - в скидку на камеру перевести. А мой долг - уже ей – промотать.

***

Я не очень люблю съемочную технику. Сначала загораюсь. Потом наиграюсь, посмотрю на свою бездарность – и валяется эта техника выброшенными деньгами. Используется только по необходимости – что-нибудь отснять для Дэвида. Какую-нибудь гостиницу. Или номера – как устроена ванна, что в гостиной понаставлено. Каков вид из окна – на море – или все-таки. на помойку?

Но выходило в полцены. Решил – в конце концов, подарю потом кому-нибудь неплохую цифровую «соню».

***

Посидели мы с Тусей в почти итальянском ресторанчике «Сбарро» - где все одноразовое, и даже пицца оставляет какой-то одноразовый – другого слова и не подберешь - вкус. Видимо, хозяин этого ресторанчика давно не был в Италии, забыл, как настоящая пицца выглядит и пахнет.

Однако Тусе – моей бывшей подружке – и такой вкус нравился. И антуцраж ресторанчика - как заправская студенческая столовка- тоже нравился. Но - ей простительно. Ей было всего двадцать. Дальше Кавминвод она не бывала, это и не ее вина...

Потом поехали пить кофе к ней.

Кофе занял ровно минуту. Только дверь закрыли, как Туся – так я ее звал сокращенно от уменьшительного – Натуся, попросила осуществить ее давнюю фантазию:

- Сними нас. Я тебя поцелую. Как тебе нравится… Туда… Минетно… А ты это сними… На камеру. Ну, пожалуйста…

***

Говоря откровенно, публичного опыта сексуальных выступлений у меня маловато. Что-то вспоминается крайне-крайне юношеское, даже - романтическое. Да-да – очень романтическое.

Однажды, в автобусе, на заднем сидении грохочущего в ночи «Лиаза», развозившего пьяных гостей после свадьбы одного моего приятеля юности. Среди безмолвных и темных полей и перелесков Подмосковья. С совершенно чумовой, и страшно озабоченной свидетельницей. Там-то мы и поладили – на прыгающем заднем сидении.

***

Ее нетрезвый бой-френд дрых прямо перед нами, автобус рычало и качало, свидетельница, сидя ко мне спиной, мерно двигалась вверх и вниз, и при этом нежно теребила бой-френду волосы, получая, очевидно, дополнительное удовольствие. А я думал: что же это будет, если крепыш, сидящий впереди, похожий на боксера, проснется и вдруг - обернется. Острота ощущений присутствовала – определенно. Собственно, именно из-за остроты ощущений все так и обустроилось – свидетельница была совершенно не в моем вкусе. Но когда, сначала хорошенько меня раскочегарив руками, села на меня попкой – это перестало иметь какое-либо значение.

***

Наши съемки с Тусей заняли, наверное, минут двадцать. Сначала было серьезное беспокойство, что вообще ни черта не выйдет. Потом затекла рука с камерой и меня стала мучить мысль, что свет падает не так, и объектив качается, выхватывая не столько увлекательные сцены мерного и влажного поглощения вяловатой плоти, сколько куски не слишком приглядного быта съемной квартиры. Потом Туся устала, и захотела пить - после острой пиццы ресторана. И пошла на кухню к холодильнику - за водой. А за это время давление в трубопроводе упало настолько, что все потом пришлось начинать сначала…

***

Но, наконец, все благополучно, и даже – на удивление скоро, разрешилось, и она начала вытирать губы и щеки о подол моей скомкавшейся рубашки и живот, а я стал вытирать камеру – ей тоже досталось.

***

Туся, помнится, взяла с меня страшную клятву, что я никому и никогда не покажу эту запись, даже если мы жутко поссоримся. Если родители это увидят, это будет просто крах всего... Диск где-то у меня валяется, и слово я держу. Забавно: когда смотришь - получилось даже ничего. Особенно, если думаешь о том, что это ты – на экране. Смотрится. Правда, никак не возбуждает.

***

Да, Мемфис, - размышляю я, - выключив телевизор. Нам тоже есть, что об этом рассказать. О нелегком труде порнозвезд. Есть, чем поделиться – в минуту печали.

А вот интересно – как бы прореагировала на такие рассказы Мишель? Хватило бы у нее чувства юмора воспринимать это просто как историю из серии – бойцы вспоминают минувшие дни? Такие истории ведь, если покопаться, есть в трудовой биографии каждого нормального мужчины. Только не все этим любят делиться. И особенно – с женщинами.

Да и у самой Мишель – мало ли скелетов в шкафу?

И чтобы она сказала – узнай она о наших невиртуальных борениях с Молли Бриджет, подругой и племянницей дядюшки Дэвида? Пока ее аэробус рассекал воздух в направлении Испании?

Но это, с легкой руки мисс Паркинсон, надо думать - тоже для нее не секрет.

***

В межсезонье, поздней осенью и зимой, Мемфис явно тоскует по футболу, и проводит иногда допоздна время в офисе, в кабинете Дэвида – с его разрешения, у телевизора – смотрит матчи английской Премьер-лиги по каналам MU и Chelsea.

Ник Райс очень неодобрительно относится к тому, что Мемфис сидит в кабинете Дэвида. И тоже располагается где-нибудь поблизости, хотя, по-моему, футбол не любит. Но считает своим долгом контролировать ситуацию. Райс – поклонник регби и бокса.

К тому же, мне кажется, Ник Райс еще и расист. Судя по некоторым его комментариям.

Так вот, сидя иногда по необходимости, вместе, и коротают время за легкими, но не всегда безобидными, подколами.

***

- «Спартак» все равно играет человечнее. А эти – как машины! Правда – отличные машины! - говорит Мемфис с некоторым сожалением - когда ему звонит его жена с интересным именем Олимпиада, и осведомляется, не соизволит ли он, наконец, оторваться от футбола… Дома есть дела и поважнее, чем разборки в Премьер-лиге! И уже поздно, дорогой...

Олимпиада беспокоится за Мемфиса – особенно по вечерам. И никогда не пускает на стадион - посмотреть футбол живьем. Опасно это для Мемфиса. И она, надо сказать, права.

– Пиять минут, Оли! Пиять минут осталось, потерпи немного, зайчак, и я твой навека!

- Get home, шоколадка, - потягивается Райс в кресле. – Пора тебе народить еще пару маленьких мэмфисиков. А то - тут слишком много развелось вьетнамцев. Плюнь – и узкоглазого попадешь - exactly. Вот уж никогда бы не подумал о России такого. Пока сам и не увидал.

- А тебе, конечно, хотелось бы плевать, и попадать в негров? – отвечает ему Мэмфис.

***

Райс ничего на это не отвечает. Он явно рад, что его мучения у телевизора в кабинете Дэвида заканчиваются, и он может наконец тоже покинуть офис. По рассказам – этот невысокий, лысый, на вид – очень добродушный и безобидный человек - всегда гладко выбритый, в дорогом костюме и в непременной полосатой рубашке – бывший спецназовец, мастер рукопашного боя, специалист по джиу-джитсу, каратэ и легкому стрелковому оружию. То, что он совсем не прост – выдают его мягкая неслышная походка и темные мозоли на костяшках пальцев. Способных, думаю, пробивать кирпичные стенки – при необходимости. И очень внимательный взгляд, которым он иногда, внезапно, окидывает собеседника. Как будто – фотографирует глазами. Чтобы запомнить состояние собеседника во всех деталях.

Очень странно бывает смотреть на него по пятницам, когда, согласно английской традиции, он появляется в офисе в затертых джинсах, в майке или старом свитере, и с признаками рыжеватой щетины на румяных щеках.

- Не будем мелочны, - говорит Райс. – Could I bring you home? Чтобы мисс Оли не беспокоилась. И я тоже.

- Не стоит, мистер Райс, - отвечает Мемфис.- У меня есть машина, и вот это, - и он показывает Райсу свои большие темные кулаки.

- Впечатляет. Однако против милиции это пустяки, - говорит задумчиво мистер Райс, и выключает телевизор.

© Copyright: Марко, 2006

Свидетельство о публикации №1603130037

Продолжение.

Начало:

2.

***

Сижу, листаю папку Дэвида, смотрю в окно на облетающую липу.

Сзади стучит по клавишам Мемфис. Что-то он не очень веселый сегодня. Слышу, как он иногда тихонько материться по-русски – когда делает ошибки. Горелые блины – так и отлетают. Видно – переносит в компьютер анкетные данные клиентов, у которых бывают совершенно не читаемые почерки. Тут и чистокровный русский не разберется. Не то, чтобы мулат с Гаити.

- Можно, ты потом несколько проверишь все это? – спрашивает он.

- Конечно, Мемфис, куда же я от этого денусь.

Впрочем, и у меня – совершенно не рабочее настроении. Мне очевидно, что разговор с Дэвидом – далеко не закончен. Непонятно только, чего старик ждет? Зачем ему вся эта комедия?

***

Вечером Молли Бриджет и Доминик Паркинсон появляются в пабе Humphrey’s вместе.

Доминик Паркинсон – все такая же, уже привычно свежая. И чем-то явно недовольная. Молли Бриджет – оживленная. И неправдоподобно трезвая.

И обе – совершенно очаровательные.

- Hi, - приветствует меня Доминик Паркинсон, - раздраженно поправляя свой форменный, вишневого цвета платочек на шее. - И давно вы тут развлекаетесь? Что пьете? Стали поклонником лимонада? Или слегка перегрелись на пляже?

- Слегка перегрелся, мисс Паркинсон, - отвечаю я. – У вас тут – жарковато для моего возраста. Не тот сезон немного.

- Не заметила, чтобы ваш возраст как-то на вас отражался. Вы очень энергичны, я бы сказала. Даже очень. Take it easy! Или – нужен какой-нибудь крем, бальзам? Для притирок? Или другие лекарства – внутрь, перорально? В магазинчике – большой выбор, могу порекомендовать. От перегрева. И от других недугов.

- Hello honey! How do you feel my sweet teddy-bear? – говорит Молли Бриджет. – Закажите мне пока «гиннес», please. Мы отыщем господина Паркинсона, и я подсяду. Если не возражаете. У Доминик просто день не заладился.

***

Эх, текущая река, лесистые холмы, и ласковые туземцы… Как я вас все же люблю… Просто жить без вас не могу. Особенно в тот момент, когда - как крестьянин засушливой весной, размышляю о видах на будущий тощий урожай - нынешней осенью.

Интересно, какова была бы их реакция, если бы я вдруг сказал, что место за столиком – занято? Окьюпэйтед? Наверное – просто бы остолбенели.

Но можно ли быть таким невежливым? Или – позволить себе быть таким невежливым? И даже – если тебе несколько не по себе, и у тебя не лучшее настроение – стоит ли это так явно демонстрировать?

Учись у японцев самообладанию, дорогой мой. И почаще вспоминай про золотого водолея.

И то он и вправду начнет кожу жечь. Или выкинет что-нибудь еще - похлеще.

***

- Разведка донесла, он уже где-то успел надраться, - говорит Молли Бриджет, имея в виду господина Паркинсона. – И стал несколько выпадать из действительности. А здесь это не принято. Даже у англичан. It could be dangerous. Даже для англичан. Очень он неосторожный, этот мистер Паркинсон. Особенно, если вдруг успел додуматься сесть за руль и отправиться домой. По своей привычке…

- Молли, язык когда-нибудь сослужит тебе плохую службу, - все больше раздражается Доминик Паркинсон. Или, делает вид, что раздражается - именно по данному поводу.

У меня же ощущение – ее раздражение имеет совсем другие корни. И пьяный мистер Паркинсон тут совсем не причем. Не очень хорошо так думать о людях, но Доминик в душе, кажется, была бы рада, если ее благоверный поехал домой самостоятельно. И на пару неделек угодил бы в каталажку. А, может быть, и под высылку. Или, на самый худой конец – в больницу.

***

- Какие же могут быть тайны от нашего Russian bear? I though у них там, в Москоу, это – обычное дело. Usual thing sure. Гораздо более привычное – чем нестандартная женская ориентация, например. Или холодная сибирская трезвость, - Молли с вызовом щелкает ногтем по моему стакану со светлым, зеленоватым соком и почти растаявшим льдом. – Вообще не пьешь, honey? Или как? Или только делаешь вид? Может быть, все-таки, заказать пива?

Я качаю головой. Мне начинают нравится ее повадки юной оторвы. Хотя, в конце концов, имея за спиной таких родственников, как дядюшка Дэвид, можешь вести себя как хочешь и со своими начальниками. И начальники при этом будут помалкивать. Какой это чудесный возраст – двадцать пять… Когда совершенно не хочется думать о последствиях. Или – пока еще просто не можется думать о последствиях. Или – пока не умеется думать о последствиях…

Но если посмотреть на дело объективно – на все эти происходящие события последних дней и часов – у меня самого, кажется, появились проблемы с чутьем на опасность. Хотя мне и не двадцать пять – как Молли.

И об этом стоило бы задуматься.

Конечно, не рваться в церковь, замаливать грехи, но так, про себя хотя бы – помолиться.

А потом – и еще раз помолиться. На всякий случай.

В стакане у меня – лимонный сок со льдом и джином. Внешне - выглядит вполне невинно. И пусть так себе и выглядит. Разумная маскировка еще никому и никогда вреда не приносила. Главное в этом – не перебарщивать. С количеством джина в соке, или с маскировкой.

***

- Молли, ты хотела мне помочь, а не обсуждать чьи-то сексуальные пристрастия, не так ли? В том числе – и мои. Или пьянство. Мистера Паркинсона.

- Yes of course madam...

- Наличие богатых родственников, Молли, не украшает человека само по себе. И не дает право быть таким распущенным. И говорить окружающим гадости. Isn’t it?

- Не совсем понимаю, что вы имеете в виду, lady. What do you mean? Dissoluteness… Причем тут мои родственники? Тем более, что они – далеко. И что за гадости я говорю? Разве – все это не так? Разве это – не факты. Все - как на BBC, с минимальными комментариями. Вся соль – в этих минимальных комментариях.

***

Доминик Паркинсон наклоняется ко мне, и замечает, чуть понизив голос:

– Удивительно, как можно в столь юном возрасте быть такой... Прямолинейной, что ли?… Никаких нюансов – только black and white. Черное и белое. И, к тому же, трахать все, что движется. Невоздержанность какая-то. Главное, чтобы экзотика присутствовала. Посади сюда, на ваше место, австралийского папуаса – эффект был бы тем же самым… Уверяю – тем же самым…И можете не строить на сей счет иллюзий.

- У меня нет никаких иллюзий, мисс Паркинсон. Я с ними распрощался сразу после окончания школы. А это было – очень давно.

- Кстати, если вам интересно, - продолжает мисс Паркинсон несколько притворно-сокрушенно,– звонила жена вашего босса. Мисс Крейн. Ее зовут Мишель – если вы еще не забыли… Ваш мобильник был, почему-то, отключен с самого утра. Она долетела нормально. Немного беспокоилась за вас, не стоило вас так нагружать с поездкой в аэропорт. Интересовалась, как проходят остатки вашей деловой активности, довольны ли вы? Are you satisfied? Кстати, я тоже хотела об этом спросить?... Are you satisfied?

- Да, мадам, вполне.

- Are you sure? Я взяла на себя смелость сказать – вы не скучаете. Активность – превосходная. Wonderful activity you have here.

- Вы сказали именно то, что нужно мисс Паркинсон. У вас тут действительно – не скучно.

- It’s strange, но, по-моему, как раз это-то и не вызвало у нее особого восторга. Do you understand me?

- Прекрасно вас понял, мадам. Exactly. Слово в слово.

***

- OK, мистер teddy-bear, приятного вечера! Не забудьте про кремы и другие пероральные средства. Бриджет, благодарю за помощь. Оставляю вас в прекрасной компании. Вы - в очень хороших и крепких руках. Я отыщу мистера Паркинсона самостоятельно. And I hope - он не такой, все же, остолоп, чтобы садиться за руль. Хотя, это было бы даже занятно – как далеко он смог бы уехать со стоянки? И во что бы нам это обошлось. Но, будем надеяться…

Хотя, с другой стороны, каждый сам должен платить за свои глупости. Вы не находите?

***

- Она меня ревнует, - делится впечатлениями Молли Бриджет, отхлебывая пиво, и по-мужски вытирая губы тыльной стороной ладони. – Лесбиянка лондонская… Она меня с утра искала, а потом ей донесли, что мы с тобой весело проводим время. Она и взбесилась. Ох, как хочется пить! Наелась за обедом рыбы. По-моему – не океанской, а мороженой. И как только господин Хаэд допускает такое безобразие –подсовывать гостям мороженую рыбу на берегу океана… И к тому же – втридорога. Надо будет у него поинтересоваться.

- Это было бы опрометчиво, Молли, - говорю я. – Боссы не любят, когда кто-то, особенно, подчиненные, заглядывают на их кухни.

- Мне кажется, - этот совет ты должен бы примерить на самого себя, teddy-bear.

Да, на это просто нечего возразить.

***

Небольшая компания то ли арабов, то ли англичан за соседним столиком - прямо обращена в слух. Настолько им интересно, о чем мы разговариваем с Молли.

- В этом отеле ни от кого нет никаких секретов. – Она поворачивается к этой компании и повторяет:

- Ну, совершенно никаких секретов, джентльмены. Абсолютно – никаких! Ужинайте спокойно. Вам все расскажут в свое время.

И, потом, уже мне - более интимно:

- Не хмурься, please. И не думай про меня плохо, я никому ничего не говорила. Чтобы здесь заниматься сексом тайно – надо уехать в другой эмират. Да и то – там тоже есть свои глаза и уши. Don’t worry ‘bout it. And be happy. Уже все свершилось, так что – не о чем больше беспокоится. Можно расслабиться и продолжать в том же духе. У нас с тобой еще сегодняшняя ночь впереди, и я хочу получить все, что мне причитается! We should have the night before my sweet teddy-bear. А мне еще причитается много!

***

Мне кажется, я не все улавливаю из говора ирландки, и решаю кое-что для себя уточнить.

- Молли, а если бы здесь сидел австралийский папуас? – спрашиваю я. - И вы что, – с ней спите? С Доминик Паркинсон? Регулярно?

- Trifles honey - один раз всего. Ради эксперимента. Надо же все попробовать. Также, и мисс Паркинсон. Она меня напоила, и к себе затащила. Показать новую коллекцию белья. Fanny. Но это не по мне. That’s absolutely not my way of life. Кстати, трахаться она совершенно не умеет. Не знаю, как с мужчинами – а с женщинами точно! Только охает и орет. И языком совершенно работать не может. Только слюнявится...

***

- Так что – если у тебя есть какие-то виды на это – не советую,- продолжает Молли Бриджет, заказывая еще один бокал с пивом. - Холодная – как Антарктида. И вообще, мне больше нравится самой кого-нибудь трахать. Люблю крепкие руки и упругие men’s asses. Like your pretty ass… And other your sweet things… my honey Russian teddy-bear. Я думаю, Паркинсон и пьет с утра с горя из-за нее. С утра и до вечера. Как это его с работы не выгоняют за пьянство? Впрочем, понятно – он один из совета директоров компании. Это он выгоняет, as usually. А папуас – совсем другое дело. Говорят – у них умопомрачительные гениталии! Огромных размеров.

- И не только. У папуасов также могут быть очень крепкие попки. Они ведь с утра до ночи бегает в поисках пищи. По вельду. Или – по бушу. Не знаю – что в Африке, а что в Австралии находится… Бег очень развивает мышцы. Надо будет тебе подыскать тут какого-нибудь. Наверняка, кто-нибудь и сюда добежал.

Молли улыбается ехидно, как только умеют рыжие девицы:

- Тебе тоже ведь все равно, кто это будет – я, или мисс Паркинсон. Или – мисс Крейн. А, между прочим – если Дэвид мой родной дядя, то она – моя тетя. Ты об этом не забыл?

***

А ведь у меня и в мыслях не было тащить ни мисс Паркинсон, ни мисс Бриджет к себе в постель. Во-первых, я все же лучше о себе думаю, чем, наверное, кажется. У меня, несмотря ни на что - есть какие-то принципы. В сексуальном плане. Может быть – чересчур эластичные, малозаметные, но все же - принципы. Кроме того, Молли несправедлива. Редкий бы мужчина устоял перед ее утренним натиском.

Мне кажется, при таком раскладе сил – у Молли тоже намечаются неприятности. А она их не чувствует. И напрасно. Насколько мне известно, лесбиянки – мстительные и коварные существа. И – более ревнивые, чем мужчины. Способны идти гораздо дальше мужчин. В своих оскорбленных чувствах. Мисс Паркинсон еще может себя проявить. Во всей своей красе.

***

- А ты не боишься, что тебя, как минимум, уволят? – спрашиваю я. - А как максимум – сошлют куда-нибудь подальше?

Молли смеется.

Еще больше ее веселит бармен. Который с дурацкими словами: – Ваш третий джин, сэр. С лимонным соком. И со льдом, сэр. Как вы любите, сэр, – ставит передо мной еще один высокий стакан.

- Эх ты, teddy-bear… Открытая душа… Пьешь, оказывается, втихую… И куда меня можно еще сослать? Я уже здесь, подальше, с глаз долой. Из-за того наркомана. Который остался в Дублине. Проходит лечение, не выходя из тюрьмы. По настоянию семьи. И куда это меня дядюшка может еще сослать? Только в Россию… Чтобы просто заморозить… Семья решила, что я буду работать здесь. И ни в чем себе не отказывать. Я и не отказываю. - И Молли под столом прижимается своей ногой к мне.

- Девушкам твоего возраста здесь работа запрещена, и въезд запрещен – без мужа.

- А кто тебе сказал, что у меня нет мужа? Вон он сидит – повернись. Там, в углу. Видишь, такой весь черный. И, кажется, ревнует. Вбил себе в голову, что если мы фиктивно – для визы, женаты, то я должна и спать с ним, и жить вместе. Но вот об этом мы как раз с Дэвидом и не договаривались.

В углу действительно сидит довольно мрачный тип, маленький, сухонький, загорелый до черноты, и похожий на индуса. Пьет пиво, и периодически бросает на нас свой затуманенный взгляд сластолюбца. Лет ему под сорок, хотя. под таким загаром и не разберешь. Может быть, меньше, а может быть - он гораздо старше. Во взгляде читается - отойди от моей собственности, подонок.

***

- Знаешь, Молли, что-то я себя не слишком хорошо чувствую, - говорю я. Мне надо отдохнуть – я завтра улетаю. Пойду-ка я наверх.

- ОК, это же даже прекрасно! Мне тоже тут надоело. Пойдем, мой сладкий папуас. Я тебя провожу. У нас есть еще дела – до твоего отлета. Я бы сказала, - много очень приятных дел, darling. Мы же не можем с тобой ударить в грязь лицом, правда? Перед лицом семьи, хотя бы. Пусть знают. с кем имеют дело. Yeah?

***

Сижу и листаю папку.

И попутно – открываю вакансии турагентов и туроператоров.

На экране монитора – совсем мало предложений. Под зиму, обычно, спрос на рабсилу в турбизнесе сокращается, а некоторые компании вообще отправляют своих сотрудников в бессрочные отпуска.

Если сейчас встанет вопрос о моем увольнении, я вряд ли найду себе что-нибудь подходящее так просто и сразу. Может быть – и скорее всего так и будет, придется опять сесть за руль и колесить по Москве в поисках добычи.

Но это будет вполне справедливо… Как говорится – сам напросился.

Утешает лишь то, что мне некого кормить при этом. Только себя. Нет ни жены, ни известных мне пока детей.

***

Хотя, впрочем, кто его знает, кто его знает…

А вдруг раздастся звонок в дверь, и на пороге появится молодой нахал, или нахалка, и скажет тоном прокурора:

- Ну, здравствуй, папа… Помнишь зиму одна тысяча восемьсот такого-то года? Метель, полустанок… Так вот – это была наша мама. Кстати, папа, с той поры ты нам очень много задолжал… Очень ты нам много должен. Папаша…

(Продолжение следует)