Бeзобразные заметки от М до О

О друзьях.

Что это такое, я не знаю. Хотя употребляю слово «друг» и «подруга» очень часто. Зато точно знаю, что если со мной что-нибудь случится, скажем, штукатурка на голову упадет и нечаянно пришибет насмерть, труп мой обнаружат, вскрыв квартиру, ЖЭКовские работники – спохватятся, что за год за квартиру не плачено. Друзья и подруги обо мне и не вспомнят… И потому, чтоб они меня хотя бы сейчас не забыли, время от времени я их навещаю.

Вот вчера, например. Зашла без приглашения к М*. А там уже и так две подруги сидят – Н* и О*. Увидели меня , и вместо здравствуй:

- Ну и нюх у тебя! А мы только-только собрались по рюмкам разливать…

Оказывается, они тоже стихийно собрались и очень стихийно вспомнили, что у М* должно было быть заготовлено - и оказывается действительно уже изготовлено – домашнее вино. Яблочное. Из шафрана.

Разлили. И стали пить вино. И сплетничать о мужчинах. И должно быть, слегка перепили...

- Так, - сказала М*, - а теперь давайте каяться в грехах. Ну, только честно, у кого и как было с первым мужчиной? Чур, я вторая!

- Ладно, с меня начнем, - сказала Н*. - Мой первый мужчина был мой будущий муж. Он меня изнасиловал.

- Фи, как интересно! – сказала О*. – Тогда после первых мужчин поговорим о насильниках.

- Идет, - согласилась М*. – Но пока о первых.

- Итак, - продолжила Н*, - мы были молодые и зеленые, и в те времена слово «секс» шло как иностранное ругательство.

- Ближе к делу, - потребовал кто-то.

- Пожалуйста. Мне было семнадцать с половиной лет, а ему на полгода меньше. Мы учились в техникуме, и однажды нас отправили по домам в самое что ни есть урочное время за комсомольскими билетами.

На этом месте мы дружно хмыкнули.

- Не вижу ничего смешного! Он, кстати, в комсомоле не состоял, и увязался за мной. Мы вместе вошли в квартиру, прошли в мою комнату, и я выдвинула ящик письменного стола, в котором лежали документы. И тут… он обнял меня сзади, и стал целовать, а потом повалил на диван. А потом… А потом все и получилось.

- Ты сопротивлялась?

- Да. Я пыталась его оттолкнуть, я все говорила, что нельзя и не надо, но он конечно же, не послушался… Но природа словно нарочно устроила так, что даже самый замухрыжечный мальчишка физически гораздо сильнее даже неслабой девчонки…

- А что ты чувствовала?

- Ужас. Что мать из дома выгонит.

- Это не о том. А что ты чувствовала физически?

- Мне было противно. И страшно. И потом, я ничего и не увидела и не поняла… Да – именно: и не увидела и не поняла, рот он мне словно кляпом зажал своими губами, а видела я только вихор его волос…

- Все с тобой ясно.

- А дальше надо?

- Можно и дальше.

- А дальше мы три месяца друг с другом не разговаривали. И делали вид, что ничего между нами не произошло. Чувствовала я себя ужасно – просто оплеванной. Главное, что я никому ничего не могла рассказать – боялась родителей, сплетен, слухов, славы дурной – гулящей девки… Я спасалась фантазиями и мечтами, где все было распрекрасно, он был принц, а я – Золушка, и чувства между нами были чистейшие. А потом мы уехали в другой город. Вместе, от техникума, надолго, на производственную практику. Тут он стал за мною ухаживать, и в первый же вечер завел в свою комнату, и мы жили как муж с женой. Да, сейчас так не говорят – а раньше ведь как было: как муж с женой… А потом я почувствовала, что со мною творится что-то неладное – залетела…

- Вы не предохранялись?

- Откуда? Что и о чем мы знали? Мы были самые настоящие дети, играющие во взрослых. Мы вместе ходили в магазин, закупали мороженные пельмени и крохотные чайные пачки, приходили в общежитие, вместе на кухне готовили ужин, и шли в его комнату ночевать… И каждую ночь я уступала ему, потому что боялась, что завтра он уже не пойдет со мной по магазинам, и не будет стоять у плиты и развлекать меня разговорами… Я с таким ужасом вспоминала три месяца молчания, что пролегли между нами, и уступала, уступала, уступала ему во всем…

- И как же… Ты решила вопрос со своими родными?

- Мы вернулись с практики, и он в первый же день отвел меня жить к своим родителям. Я не знаю, что он им говорил, но они приняли меня в свой дом, и то, чего я боялась больше всего на свете – что моя мать выгонит меня прочь, уже стало неважным. Наконец мы дождались, когда ему исполнится восемнадцать лет, мы расписались, родили сына и до сих пор живем вместе.

- Но что ты к нему чувствуешь?

- Я чувствую, что я его облагодетельствовала. Я ему уступаю. Я приношу себя в жертву на алтарь его удовольствий. То, что мы делаем, мне не нужно, и мне жить без ЭТОГО было бы даже лучше – а он без ЭТОГО не может. В этом моя власть над ним и в этом же мое несчастье – как я радуюсь, когда он уезжает в командировки, и я могу от него отдохнуть!

- А… Удовлетворение? Удовольствие? Оргазм?

- А что это такое?

- Ой, Н*! Какой же ты несчастный человек! Ну ты ему хоть изменяешь?

- Что ты!!!

- Девочки, срочно пьем за несчастных верных жен!

Выпили.

- Послушай, Н*, неужели другие мужчины тебе ни разу себя не предлагали?

- Только Гадюшонок… - тут она густо покраснела.

- А-а-а-а! – закричали все разом. – Значит, с Гадюшонком что-то было?!

- Стоп! – сказала М*. – Сейчас моя очередь. А о Гадюшонке в следующем круге. А у меня было так: я училась в другом городе, жила на квартире, и за мной приударял женатый сын хозяйки. Умно приударял, хитро. Дом был частный, стенки внутренние тонюсенькие, и кровать моя стояла под той же стенкой, за которой с другой стороны было супружеское ложе хозяйкиного сына, и вечерами мне было слышно, как скрипят пружины чужой кровати, глухой шепот, чмоканье поцелуев и даже их взаимное постанывание – и мне становилось не по себе оттого, что там, за стенкой какой-то женщине говорят о любви, а мне же этого не от кого услышать. Словом, мне было очень интересно – что же такое происходит между ними. И вдруг подвернулась лафа, жена его уехала на курорт, а хозяйка слегла в больницу. И вот, каждый вечер мы ложились с ним в одну постель, я боялась касаться руками его тела, и напряженно цепенея от своей смелости – как же! лечь в постель к женатому! – вжималась в простыню, а он упорно трудился надо мною. Мы лежали почти одетые – я в длинной фланелевой ночнушке, а он и вовсе в пижаме, в полной темноте, под двумя теплыми шерстяными одеялами, и я вовсе не понимала, что он со мной делает, чем и как он прикасается к моим самым интимным, самым неприличным, самым скрываемым от посторонних взглядов местам...

- Тебе было приятно или противно?

- Нет же, я говорю – любопытно. Все было почти так же, как я привыкла слышать за стенкой – так же скрипели пружины теперь уже нашей совместной кровати, так же глухо он шептал мне о тех чувствах, каких между нами еще не было, и чмоканье его поцелуев прерывало этот шепот, и наше взаимное (с моей стороны абсолютно точно имитированное) постанывание тихим облаком повисало в крохотном пространстве спальни...

- И каждый раз, когда он затихал, я спрашивала его: «Ну как? Я уже женщина? »

- И он отвечал мне: «Нет еще».

- И я возмущалась: «Почему? »

- Он говорил: «Я не хочу, чтоб тебе было больно».

Наконец я не выдержала, и потребовала, чтоб он сделал ВСЕ.

- Ну и?..

И только тогда, я поняла, что все, что происходило до этого, было совсем не то... Он просто терся о мое тело, а теперь... А вот теперь он в это тело проник....

- Я разочаровалась, ЭТО оказалось так больно, так противно, так омерзительно, словом, совсем не то, о чем пишут в книгах…

- И что было дальше?

- На следующее утро я собрала свои пожитки и ушла на другую квартиру. Он стал мне не приятен и я не хотела видеть его лицо.

- И это все?

- Все. Если не считать того, что я забеременела.

- С первого раза?

- Да, с первого и единственного раза. Я приехала домой на каникулы, я боялась говорить об этом с матерью, я боялась, что она начнет на меня орать, обзывать меня непристойными словами, таскать за косу и хлестать по щекам. И обо всем, что и как со мною случилось, я рассказала... своему отцу.

Он стал утешать меня и говорить, что такое случается практически с каждой женщиной, и что в этом нет ничего предосудительного или постыдного... И что мне не нужно себя ни в чем винить и ни в чем упрекать – что это и есть самая обычная, будничная, настоящая жизнь, и от этого никуда не денешься, и когда я выйду замуж, мне еще не раз придется все это пережить снова... И он устроил все так, чтобы мать никогда не догадалась, где я провела вместо бабушкиного дома свои зимние каникулы...

И долго еще я только с отцом могла обсуждать свои сердечные проблемы, и только он один из всей моей родни говорил мне: не торопись, ты еще успеешь выйти замуж, не расстраивайся, что тебе в первый раз ЭТО показалось неприятным, попробуй найти себе такого мужчину, с которым ЭТО тебе будет нравиться...

- А муж? А измены? А насильники?

- Потом о них. Все по порядку.

И все дружно посмотрели на О*.

- Вы все знаете, какой я серьезный человек. Настолько серьезный, что мужчины боялись со мной флиртовать, а мальчишки боялись влюбляться. Словом, я умудрилась прожить без всяких романов до двадцати двух лет. Я была не в своей тарелке от ужаса, что все вокруг влюбляются, а со мной ничего не происходит. И потом, меня стала тяготить моя девственность. Я испытывала чувство зависти ко всем женщинам, носившим обручальные кольца, а особенно к дурнушкам. Меня убивала одна мысль о том, что они знали некую тайну об отношениях между мужчиной и женщиной, и пользовались ею, а я – нет. Я даже не знала толком, как выглядит голый мужчина. И даже ни разу не слышала знаменитое слово из трех букв.

- Ну, уж это ты загнула…

- Ничего подобного. Вы вспомните, в какой семье я росла, где училась и как проводила свободное время. Словом, все по бессмертному лозунгу: ни поцелуя без любви!

- Итак, я испытывала чувство зависти. А тут еще подвернулась преддипломная практика в чужом городе без родительского надзора. И тогда… И тогда я решила ни много ни мало – отдаться первому встречному, кто только осмелится об этом намекнуть!

- Вот это да!.. А дальше?

- Мы разговорились с ним на трамвайной остановке. Дело шло к вечеру. Мы отправились погулять по городу. Он был очень забавный и приятный. И мне было интересно его слушать, и мы бродили вдоль Волховской набережной под закатными лучами солнца, не замечая, что оно вот-вот утонет в водной глади. Нам одновременно захотелось пить, и мы заглянули в бакалейный магазин в поисках газировки. В те времена я не разбиралась в спиртном, а он, глядя на полки, уставленные разнокалиберными темными бутылками, удивился: «Смотри-ка! У них есть даже «Ркацители»! – «Ну и что? Что особенного в этом вине? » – «Как? Ты не знаешь, что это самое легкое из всех вин? У него прекрасный вкус, оно отлично утоляет жажду и веселит, не пьяня! » – «Ты тонкий ценитель и знаток вин? » – «Нет, я просто не принадлежу к тем, что пьют все на «Ш». – «Это как? » – «Шампанское, шипучее, шпирт, шо попало… Пожалуй, я возьму «Ркацители», вдруг ты согласишься его попробовать? »

Я рассмеялась. Дело шло совсем к вечеру, и он проводил меня к моему общежитию. Мы поднялись к моему последнему этажу, да так и застряли на глухом лестничном переходе, на последней площадке, что вела на технический этаж, и по которой никто никогда не ходил – мне не хотелось вести его в комнату, где кроме меня жили еще пять человек. Я тихонько прокралась к нам в общагу на кухню, вынесла оттуда штопор, чтоб было чем откупорить вино. Он ждал меня на лестничной клетке, и даже постелил на ступеньку свою ветровку, чтоб мы могли на нее поудобнее сесть. И мы сидели обнявшись, во всю целовались (черт побери, я целовалась впервые в жизни!), и пили по очереди вино прямо из горлышка.

- А дальше?

- А дальше был совсем вечер. По лестнице никто не ходил, и я чувствовала себя в полной безопасности – я боялась чужих взглядов. Итак, мы целовались… И в промежутках между глотками вина и поцелуями, я наконец решилась:

- Послушай, зашептала я ему в ушко – уши у него были очень маленькие и ладные, - у меня никогда не было мужчин… Я хочу, чтобы все это было с тобой…

- Зачем? – удивилась М*. – Он бы и так все сделал… И сам бы немного погодя стал тебя просить и уговаривать…

- Как ты не понимаешь! Если б он сделал сам, то это было бы совсем не то. Мне хотелось, чтоб он сделал это по моей просьбе, а вовсе не по своему желанию, чтоб все это было осознанно…

- «Не было? – удивился он. – И ты… ... не боишься? Ты действительно хочешь? »

- «Да… Я ничего не знаю и не умею, и буду делать так, как ты скажешь…»

Какое-то время он очень внимательно смотрел мне в глаза – должно быть, моя просьба его все-таки очень удивила, и он не мог ее сразу принять – но не забывайте, что мы все-таки малость выпили, пусть даже и легкого вина, и вот он слегка качнул головой:

- «Хорошо… - помню, он очень мило и мягко улыбнулся и долго и нежно целовал мое лицо и шею. – Для начала… Немного расстегни здесь…» - и он стал расстегивать мою блузу, бюстгальтер, джинсы… И все это он делал так не торопясь, так степенно, покрывая мое обнажающееся тело сухими и жаркими поцелуями, что я не испытывала никакого чувства неловкости или стыда… Мне даже захотелось каким-то жестом откликнуться на его нежную ласку, и я тоже стала расстегивать на нем рубашку и гладить его… Да, забыла: он ведь все время шептал – какое красивое у меня тело, грудь, кожа… Он все время меня хвалил… И вот, он осторожно сдвинул вниз мои джинсы – и я даже помогала ему с какой-то отчаянной радостью… Он встал передо мной на колени и медленно, с поцелуями, его лицо спускалось все ниже и ниже – и вот он исцеловал мой плоский упругий живот и прильнул щекою к пушистым мягким локонам…

- Что я чувствовала? Мне было интересно, я все ждала – а что же будет дальше… А дальше он долго и бережно изучал своей рукой особенности моего внутреннего рельефа, и пальцы его были так милы, что я уже чувствовала совершенно незнакомые мне нотки удовольствия во всем теле… И мне страстно хотелось сделать ему что-нибудь приятное, и я спросила его:

- Как мне тебя поласкать? Я хочу, чтоб тебе было хорошо со мной…

И только тогда он извлек на свет свое сокровище – Его. Он был уже достаточно напряжен – и мой мужчина тихо объяснил мне, что Ему приятно, какие прикосновения Он любит и как Он устроен…

- Ну и… как…

- Кстати, Он, как я сейчас понимаю, имел у него весьма средние размеры и не отличался никакими особенными достоинствами, но… Слушайте дальше! – Итак, я смогла вполне с Ним ознакомиться – на лестнице было весьма светло, ибо в тех краях ночи белые. И вот Он купается в моих локонах и незаметно ныряет в мое лоно… Движения моего мужчины были так осмотрительно осторожны, а его рука – ведь пальцы ее так и не покидали мое лоно – так умела и нежна, что я… Я почувствовала такое удовольствие, какое только и может быть доступно женщине – оно накатывало на меня волнами – первая, вторая, третья… И тут я услышала, как вскрикнул мой мужчина, и увидела, как по его лицу и телу прошла дрожь судороги… Он перевел дыхание, открыл глаза - и мы разомкнулись, разъединились, расстались…

- Я не могла выразить словами то чувство невероятной признательности, что я испытывала к нему – и мне захотелось отблагодарить его каким-то движением, жестом… И тогда уже я опустилась перед ним на колени, взяла в свои руки Его друга – Он стал совсем маленькими невесомым, Его покрывала прозрачная влага – и я расцеловала Его, совершенно не чувствуя ни смущения, ни брезгливости.

- В первый раз?!

- С мужчиной, которого ты знала несколько часов?!

- И так… так все сразу?..

- Да, да, да! Все сразу – я посмотрела ему в глаза, все еще стоя внизу на коленях – он порывисто поднял меня вверх, прижал к себе, и сочно, со вкусом поцеловал меня в губы – чуть не до боли, и это была моя первая боль за весь вечер! А потом он так же порывисто опустился вниз, и долго еще целовал мои вторые и третьи губы… И мягкая прохлада его языка одаривала меня такими ощущениями, что я не выдержала и сказала – первый раз за весь вечер! –«Я так тебя люблю!.. » - потому что уже ничем не могла показать ему, как он мне приятен…

- А как же… девственность?

- Никак. Ей было так хорошо, что она не порвалась, а растянулась – и девственницей я вдруг оказалась в постели с мужем.

- Как… Вы расстались? Разве ты вышла замуж не за него?..

- Конечно. Я ведь только и хотела – узнать, что такое плотская любовь. Он предлагал мне еще встретиться – а я тут же наотрез отказалась, меня вдруг стали мучить угрызения совести, что все получилось так сразу, так охотно… Мне стыдно стало, что я так легко отдалась на пыльной лестничной клетке… Я испугалась, что никогда он не сможет меня уважать и не сможет меня любить именно за то, что это случилось так легко, так сразу и так охотно…

- А... последствия? – не удержалась от мучившего ее любопытства М*.

- Последствия? Ну, я же была умная девочка, хотя и неопытная, и четко рассчитала свои безопасные дни, прежде чем приставать с просьбами к своему первому встречному мужчине...

- Да ты у нас везунчик... – завистливо вздохнула М*.

Несколько минут мы все молчали.

А в глазах О* вспыхнули искорки, она мечтательно улыбнулась:

- И вот теперь, когда со времен нашей встречи прошло полтора десятка лет, и я перебывала в нескольких чужих постелях, я могу сказать, что лучшего мужчины, который бы сумел доставить мне хоть часть того удовольствия, что я испытала с ним, мне так и не встретилось…

- Вот это роман!

- Но он же не был первый встречный забулдыга, верно? Ты же примерно знала, кто он? – пытливо спросила ее Н*.

- Как - кто? Такой же, как и я, студент, только из стройотряда, из весьма приличного столичного вуза – Московского инженерно-физического института…

- Эх ты, ворона…

Все дружно вздохнули и посмотрели на меня:

- А твой?

- А мой первый был насильник.

- Как хорошо! Сразу после тебя перейдем к насильникам.

- Чего же тут хорошего! У меня потом такой бзик был… Но по порядку. Дело было летом. Мы познакомились с ним на почте – я звонила по межгороду подруге, а он кому-то отсылал телеграмму. Тары-бары-растабары – он проводил меня до дверей моей квартиры, мы очень мило болтали о пустяках.

- Ну ладно, пока, - сказала я ему.

- Пока! – возмутился он. - Хотя бы воды мне вынесла попить – такая жарища на улице!

- Хорошо, давай напою тебя компотом – стоит в холодильнике, ледяной, клубничный… - и я открыла дверь своим ключом. Родителей дома не оказалось – мы были одни в квартире, но это меня не насторожило. Мы отправились на кухню, там что-то перехватили, пили компот и разговаривали. Все, впрочем, вполне невинно. Он даже начинал мне нравится – курсант последнего курса, будущий офицер, мне хотелось продолжения знакомства с ним, и даже на миг я представила себя рядом с ним в белом свадебном платье…

- Наконец, я решила, что ему пора уходить, и проводила его в прихожку. И вдруг он, вместо того чтоб договориться о новой встрече и уйти, хищно улыбнулся, поднял меня на руки и отнес в спальню на кровать…

- Эх, как мы с ним воевали! Я вырывалась – но не кричала из гордости, мне было стыдно, что мои вопли могут услышать соседи – я располосовала ему лицо и оставила на его запястьях въедливые фиолетовые лунки от впившихся в его кожу моих ногтей… Кстати, я готова глаза выцарапать тому, кто скажет, что от насильника вполне можно отбиться, и что женщины оказываются изнасилованными исключительно оттого, что им, женщинам, так хотелось… Мы с ним отчаянно толкались, пихалитсь, хватали друг друга за руки… Он был выше меня сантиметров на двадцать и килограммов на тридцать грузнее, ну а говорить о физической силе…

- В конце концов он сорвал с меня юбку, блузку, бюстгальтер, а трусы так и вовсе разодрал по швам – у меня до сих пор хранится этот лоскуток… Я лежала абсолютно нагая на кровати, а он был одет, и его грубая роба – он же был курсант в летней хэбэшной форме – причиняла мне дополнительную боль, жестко проезжая по моему телу… Он лежал надо мной сверху – его ноги прижимали мои, пальцы его вцепились в мои запястья, да именно так – он даже не лежал, а нависал надо мной… Время от времени он пытался перехватить обе мои руки в одну свою, чтоб освободившейся рукой расстегнуть свои галифе – наконец ему и это удалось, хотя я отчаянно пыталась ему мешать, и вот я почувствовала, как горячее упругое чудовище коснулось слюнявым кончиком моего живота…

- Да, забыла сказать: мы все время с ним переругивались, я его обзывала, грозила, кляла, и он тоже огрызался, и говорил, что я все равно ему достанусь… Так вот, когда его палица прижалась ко мне своей горячечной головешкой, я поняла, что все – я проиграла, и единственное, что я могу сделать – это попытаться уберечь себя от излишней боли. И тогда я заплакала от отчаяния, и сквозь слезы стала просить его дать мне несколько минут, чтобы я могла смириться с неизбежным, и привыкнуть к мысли, что сейчас он все от меня получит. Должно быть, он понял, что я его не обманываю, что никуда уже от него не улизну – и даже поднялся с кровати, что б сбросить с себя свою робу…

- Ну…

- Подожди… Подожди еще немного…

- Тогда… тогда сама раздвинь ноги!

Я подчинилась и еще несколько минут мы смотрели друг другу в глаза – я с ненавистью, он со злорадством.

- Ну, когда…

- Еще чуть-чуть… - я чувствовала, как все мое тело было напряжено и наполнено ужасом.

- Я уже устал ждать… - и он резким движением рванул во внутрь меня – должно быть, такую боль, как мою, испытывает в первый миг загарпуненный кит. Но дальше – ведь он вовсе не замер там, внутри, в стал елозить взад-вперед, а внутри меня все сжалось, и всякий раз он буквально продирал себе дорогу… Наконец он шумно, со вкусом застонал – я про себя возмутилась, что он, подлец, еще и стонет, хотя стонать было впору мне – но я его так ненавидела, что несмотря на боль не издала ни звука – и вот, застонав, он затих…

Потом он встал. И с ехидной, презрительной рожей процедил сквозь зубы: «Я поступил с тобой, как с последней проституткой! » – и рассмеялся.

И тут… Тут меня подбросило вверх, я полетела к нему и влепила великолепнейшую пощечину – тройную, от неожиданности он не уворачивался, и я хлестнула его по левой щеке, потом с разворотом по правой, а потом снова по левой, и очень удачно плюнула прямо ему в глаза, и крикнула – с надрывом, горячечно:

- Мразь! Фашист! Подонок! Вон!..

И он испугался. Он стал что-то лепетать, что он пошутил, что ничего особенного в общем-то не произошло, что мы – взрослые люди (нам было уже за двадцать), и что в сущности стоит ли шум поднимать и делать подробности нашего знакомства достоянием общественности…

А я сникла. Обессилила. Села на край кровати и зарыдала. Как я ненавидела в этот момент себя! Свое тело! Я ненавидела все свое прошлое – за то, что никогда, ни разу даже с самыми горячо любимыми с моей стороны мальчишками, у меня не возникло случая переспать – они относились ко мне так бережно и почтительно, как к сестре, и боялись причинить мне боль, и боялись обидеть… И мне было так отчаянно жалко, что это тело досталось нетронутым такому подлецу…

Потом, помню, он кричал:

- Ты что! Ты что!!! – и хватал меня за руки, и оттаскивал прочь от окна – оказывается, я пыталась из него выброситься… Как глупо… Сколько я потом слышала этих случаев с окном… Это ведь самая простая возможность навсегда заглушить в себе любую память… Так вот, потом он меня одел, укутал, поил чаем… И все уговаривал, уговаривал никому ничего не рассказывать… А мне и так было противно хоть одной живой душе сознаться, как мерзко я рассталась со своей девственностью… И вы, в общем-то первые, кто слышит от меня эту историю…

- Ни фига…

Какое-то время все молчали и смотрели на меня с ужасом.

- Но ведь это еще не конец. У меня начался сдвиг по фазе – впрочем, он и сейчас есть, но в меньшей степени. Со мной были постоянные истерики – родители считали их беспричинными, а я рыдала от любого воспоминания об этом происшествии, я возненавидела всех мужчин, и мне постоянно хотелось наложить на себя руки – только как-нибудь по-хитрому, чтоб больно не было… И потом, мне страшно хотелось ему отомстить – не как-нибудь, а убить его и надругаться над трупом – мне хотелось проколоть ему сердце тонкой вязальной спицей, а потом, когда он сдохнет, отрезать его удовлетворитель и засунуть его ему в рот. И только потом, где-нибудь очень далеко от трупа, наложить на себя руки.

Вот такие зверские мысли я имела в голове.

Но и это еще не все.

Мое тело, лишенное невинности незнания, вдруг властно потребовало мужского внимания – а ведь у меня прежде никогда не было мужчин! Это было невыносимо: по ночам меня мучило томление – тело хотело ласки и любви, а память хранила позор и боль насилия. Я сходила с ума, а окружающие требовали, чтоб я ходила на работу, четко с ней справлялась, вкалывала по дому и радовалась жизни.

И это еще не все.

Мы вдруг столкнулись с ним однажды вечером на улице, что называется нос к носу. И он остановил меня и стал умолять его выслушать, и я, измученная черными воспоминаниями, согласилась. Мы с ним вдвоем зашли в заброшенный скверик и сели рядом на скамейку. Я не боялась его – он же один раз уже меня изнасиловал, что может быть страшнее? И вот он дрожащим голосом вдруг стал говорить мне… о любви! И он стал прямо перед мной на колени, и целовал мои ноги – порывисто и страстно, и умолял его простить, и умолял… умолял отдать в его власть мое тело!.. И он плакал… И у него оказались жгучие, словно брызги соляной кислоты слезы, и они капали мне на колени и растекались по моим ногам, и лицо его упиралось в треугольную впадину между ногами и животом…

Обескуражена – вот единственное слово, способное выразить мое состояние. Я растерянно взмахнула рукой – словно хотела от него отгородиться – и вдруг задела своим локтем его волосы, и они мягко погладили мою кожу, и это прикосновение все решило – мне вдруг… мне вдруг захотелось почувствовать, как это бывает иначе. И словно какой-то импульс передался ему от меня – он приподнялся, обнял меня и стал целовать сзади, - между спиной и затылком – шею… И вдруг оказалось, что он умеет прекрасно целоваться, что у него обжигающе страстный сухой рот – а я терпеть не могла слюнявых поклонников, и объятья его, хоть и были крепки до боли, оказывается, могли быть приятны, и шершавые пальцы умели разглаживать кожу до чувства греющей теплоты… И… И я сама сбросила с себя юбку.

…Теперь-то я понимаю, что быть таким, как он – одновременно страстным, грубым и нежным – мало какому мужчине дано. Это какие-то взаимоисключающие качества. Но в нем они уживались… Он был недостаточно опытен – и не сумел поразить мое тело удовольствием, как это случилось потом с другим мужчиной… И все-таки именно тогда, именно с ним, я почувствовала себя настоящей женщиной…

- И вы поженились? – спросила Н*. – Да, кстати, у меня ведь с моим мужем было что-то подобное… Просто я не умею так красиво и точно все описывать. И потом, мы ведь были давно знакомы, учились с ним в одном классе в школе, в одной группе в техникуме, я была в него влюблена, и сопротивлялась в первый раз из страха перед родителями, потому что знала, что до свадьбы это делать ни в коем случае нельзя… И сопротивлялась слабо, для проформы, слегка… Да и он был мальчик, все получилось мгновенно - он тут же кончил, и меня больше всего мучил страх перед родителями, но я тоже много ревела из-за того, что потом долгих три месяца он на меня не смотрел. И там, на практике, все случилось почти полюбовно. Только мне до сих пор обидно, что он мне ни разу так и не сказал, что он меня любит… - и она горько-прегорько вздохнула.

- Нет. Не поженились. Он уже был женат.

- Как?!

- А так. У него жена в роддоме лежала, когда он в первый раз ко мне зашел. Он потом мне так и сказал – «У меня так давно не было женщины, что я просто уже не мог с собой совладать, а по бл…м ходить боялся. А тут - чистая, свежая девчонка, хоть и в возрасте... Никак не ожидал напороться на девственницу, и сначала принял все за шутку…». С женой из-за меня он разводиться не думал и не собирался, но бегал ко мне полгода – пока я сама его не выставила. Кстати, я все время пыталась с ним порвать – но в нем была потрясающая мужская сила, он весь излучал желание, которому было невозможно противостоять… И даже после того, как я его выставила, он все искал встреч… Но как же я ненавидела себя за то, что отдаюсь своему насильнику! Что он мною наслаждается! Тело жаждало его, а разум требовал изгнания, и мне порой казалось, что я теряю сознание от этой борьбы между духом и плотью… И с тех пор – я сумасшедшая, правда это старательно скрываю, и очень боюсь, что об этом кто-нибудь догадается…

- Да у тебя же был сильнейший эмоциональный шок, который ты пережила в полном одиночестве!

- Нельзя быть скрытной!

- Просто чудо, что все еще так обошлось… Давайте выпьем…

И мы долго пили.