Сен-Санс. Моя первая секс училка Часть первая. Глава 7

Глава 7. Нелогичное продолжение главы шестой…

Зачем я тогда так поступила?

Никто не знает, тем более я сама. Может быть, все пошло бы совсем по-другому и кто-то там наверху наверняка считает наши черные и белые камушки. А может и не считает, а просто иногда смешивает все в кучу и смахивает в раздражении со стола... Какое же божеское терпение нужно, чтобы спокойно наблюдать, что творят чада твои. Когда я вдруг вспоминаю об этой ночи, и кажется, «как все было здорово»! А иногда, «ну, и нафиг мне это было надо»!

Я рассказываю об этом так подробно, потому что только детали имеют смысл, а все остальное, главное, произошедшее той ночью, вообще кажется бессмысленным и нереальным. Я так и не нашла своих слов, описывая то, что произошло между нами, я могу говорить об этом только чужими словами и смотрю на себя точно со стороны. Я до сих пор не решаюсь искать в этом какой-то смысл или причины. Просто, что случилось, то случилось...

Вот говорят, что после водки нападает такая сонливость. Не нападает на меня. Я и сейчас от нее не совею. Мне может быть до тошноты плохо, но мозги никогда не туманятся, а в ту ночь…

Я бочком, тихонько прижималась к его голой спине и ягодицам. Горячий-то какой. И вязкая непроглядная темнота вокруг. Ночи в это время темные, а у нас не город, снаружи ни огонька. Черное душное безвременье. Мне всегда становилось страшно, когда я просыпалась вот так, посреди ночи, когда кажется безразлично, открыты твои глаза или плотно стиснуты. Кажется, что ослеп на веки вечные. Темнотища! Если бы не эта отчаянная темнота, я, наверное, никогда бы не набралась такой отчаянной наглости.

И дура-дурой, полезла голая в постель к голому мужику. И не мужик он совсем, он мой… Ох, девки–матушки, как же я теперь его называть-то буду! От этой ужасной мысли в моей дурацкой башке все окончательно смешалось и вместо того, чтобы выскочить из этой проклятущей постели, мчаться сломя голову, куда глаза глядят, я повернулась к нему и прижалась всем телом. Ну до того захотелось прижаться своим животиком к его упругим ягодицам, притиснуть мои, разом отвердевшие сосочки к его горячей коже, изо всех сил расплющить свои сисечки о его сильную спину. Я вдруг отчетливо поняла, что любовь бабе мозгов не добавляет, а наоборот. И пускай эти самые мозги безнадежно твердили бабушкину поговорку: «баба пьяна – вся чужа», сердце упрямо говорило мне нечто противоположное. Последняя, трезвая мысль о том, что место мое в дурдоме, за крепкими стенами, уже проскользнула так, для очистки совести.

Это был такой кайф, прижиматься, прижиматься, прижиматься к нему… Точно растворяясь в этом родном теле. Я любила его, когда была маленькой, когда меня еще совсем не было, а была только любопытная яйцеклеточка, тоже, наверное, любила. И теперь…

Остальное все было совершенно пофигу. А как еще можно любить?! Когда-то я видела, как он плавил свинец для грузил, и новые, сначала холодные кусочки погружались в горячую вязкую, маслянистую жидкость уже расплавленного металла, сначала с неохотой, а потом вдруг ныряли в глубину, растворялись напрочь… Так и я! Вообще-то, ничего не описать. Чувства, эмоции, глупости какие, я пылала, как солома на ветру.

От избытка этих самых чувств, я слегка потерлась носом о его шею, и он вдруг не то вздохнул, не то всхлипнул. Бедненький! И мои пальцы сами собой погрузились в его волосы, принялись шевелиться там, массируя и лаская его голову. Мне дико нравилось все, что я делаю, я сама себе нравилась. Законченная дура. Но постепенно это горячее, желанное тело обмякло и расслабилось в моих объятиях, он засопел как младенец, уткнувшись в подушку. Спи родненький!

А я так и жалась к нему, пока не сомлела от жары под стеганым одеялом, но стоило мне отодвинуться, повернуться на спину, как он немедленно повернулся ко мне, устроился носом где-то под мышкой и запросто положил поверх моих ног свою. Хи-хи… Его щекотное дыхание можно было вытерпеть минутки две от силы, а потом пришлось тихонько выползать вверх по подушке. Но теперь его губы оказались почти рядом с моим сосочком, носом он касался моей груди. Это мое перемещение не вызвало особой реакции, если не считать, что он вдруг почмокал во сне. «Спи младенец мой прекрасный, баюшки–баю…», с ума сойти!

Так и лежали, а сон все не шел ко мне. Только рука стала затекать. Все, устала… Я решительно перевернула его на спину, и сама устроилась у него под мышкой. И даже ногу на него закинула, как он только что. Я с наслаждением потянула носом воздух, но под мышкой у него ничем не пахло. И грудь с курчавыми волосиками, на которой так ловко устроилась моя голова, тоже. Все-таки после бани… У нас мужики, перед тем, как идти на медведя, всегда моются в бане. И всю одежду, кальсоны, рубахи, ватники кипятят в чане с лапником. И медведь, такой чуткий, не чувствует запаха, когда охотник сидит на лабазе… И я почувствовала себя медведицей, только не он на меня охотился, а я на него. Я завладела им, и теперь он только мой. Захочу, укушу и съем. Захочу…

Господи, я и вправду его хотела! Ужас!!! Я поняла это, когда проверила простым и надежным способом, осторожно приподняла бедро и сунула руку себе между ног. Низ живота… Ладно, это не объяснить, и не буду. А вот пальцы оказались совсем мокренькими. Даже не надо было раздвигать горячие возбужденные губки моей киски, да и мистер Боб… Ох! Как стыдно... Я там вся мокрая... Я же мокрая! Я вдруг отчаянно сжала ноги, мне казалось то, что скопилось у меня там, в результате моего сумасшедшего желания и нарастающего возбуждения, хлынуло рекой...

Не знаю, как у других, но у меня это началось еще до того, как я научилась развлекаться с моим мистером Бобом. Когда, из-за сущей ерунды, иногда разливалась теплота в низу живота и по телу начинало блуждать Желание. Я, как могла, боролась с этим желанием, не понимая, чего хочет мое взрослеющее тело. Но теперь, от того же самого проклятого желания я, кажется, слабела с каждой минутой, моя воля слабела.

Когда-то давно, когда я еще не задумывалась всерьез об этих вещах, он сказал: "Всё равно тебе придется когда-нибудь стать женщиной. Все это в порядке вещей, но чаще всего, такое событие происходит на скорую руку, как бы, между прочим. Поэтому, в памяти остается только боль и разочарование. Вот этого мне бы не хотелось…» Скорее всего, он сказал это из чисто педагогических соображений, да и какие родители не пугают своих девчушек ужасами ранней половой жизни и сами пугаются при мысли о случайном «залете». Что будет если дочка «в подоле принесет»! А че будет, ниче не будет, внуки будут. Меня не сам факт этих слов предостережения, сказанных вроде бы ненароком, поразил, а то, что он заботился, чтобы мне было хорошо. Всегда было хорошо!

Деревня не город, тут все как на ладони. Кто, с кем, и когда.

«Сладка ягода в лес поманит…». А почему именно в лес? Можно и в другом месте. И что за шалые мысли лезут в эту ночь в мою растрепанную голову! Я тихонько повернула голову и поцеловала его грудь, едва касаясь губами. Курчавые завитки волос полезли в губы, но мне совсем не было противно…

Кто, с кем и когда. Фамилию этой пионервожатой я теперь забыла, а, наверное, и тогда не запоминала. Она мне не нравилась. Широколицая, чуть прыщеватая, с редкими конопушками, одним словом – никакая. Она не подходила под мои стандарты красоты. Я слышала, как бабки сплетничали о том, что она родила, приехали родители, увезли ее в свой район… Это тогда, она мне, юной пионерке, казалась чуть ли не старухой. Школу кончила, в институт не поступила, пошла работать пионервожатой. А так, я думаю, ей и было-то лет семнадцать – восемнадцать.

Мои подружки «соплячки» знали еще меньше, чем бабки и поэтому я «взяла за хобот» Витьку и принялась его раскручивать. Бедный Витька Сало-Масло вел себя совсем не героически. Ну, не как партизан на допросе, никакого достоинства. Он бекал, мекал, краснел и смотрел только на мои ботинки. Зато я выпытала у него все подробности. Впрочем, какие подробности от деревенского пацана, который и фильмы-то пересказывает просто – кто кому дал по морде, кто и как засосал, кто грохнулся, кто хряпнул и т. д. Нудно и непонятно. Слава богу, это был не фильм, а Витька жутко стеснялся, поэтому эмоции оставил при себе. И было понятно.

В общем, известный всему району шофер райпо и бабник Толян, который спал исключительно с продавщицами, чтобы ненароком не подхватить сопутствующую болезнь, а тут положил глаз на эту Нинку. Он охмурил ее за пару дней и даже не водил ее на танцы, что говорило о ее невероятной сговорчивости. Зато дальнейшее совершенно не укладывалось в моем девственном сознании, он «сломал ей целку» сидя на стуле, а потом они делали второй и третий заход уже на полу! Я понимаю, в пионерской комнате даже дивана нет. Откуда там диван. Но ведь там агромадный стол, большой и непотопляемый, как авианосец! Почему нельзя было на нем?!

После Витькиного рассказа я даже попробовала дома, пока никого не было, сесть голой попкой на стул, и потрогала свою писечку. Вернее, попыталась до нее добраться. Она так далеко упряталась внизу, что добраться до нее стандартным мужским причиндалом, который был у Толяна, не было никакой возможности. Дырка в стуле, который стоял в пионерской комнате, тоже напрочь исключалась. Да и Толян…

Наконец меня осенило! Он сидел! Конечно, он сидел… А она... Здорово! Меня жутко поразил сам факт ее невероятной отваги. Она сама! Я тут же попыталась воспроизвести ситуацию, положив на стул подушку, но мне мешал стул, мешали его воображаемые ноги, в общем, голова кругом… Что-то такое стало накатывать на меня, я даже представила, как его руки хватают меня за бока, тянут на себя, натягивают… Я даже задергалась и чуть не грохнулась со стула, а потом обнаружила на подушке мокрое пятно и жутко испугалась. Кто бы мне сказал, что я в первый раз от возбуждения «текла» почти по-настоящему. Месячные, конечно, до этого бывали, но эта сырость совсем на них не походила… Я так перепугалась, что больше никогда не воображала их короткую сексуальную жизнь. А потом уже подсмотрела, какие акробатические фигуры выделывают во время секса маман и папа…

Наверное, я никогда бы и не вспомнила потом этой истории, про пионервожатую, если бы не ее заурядный конец. Добившись своего, Толян перестал замечать свою очередную жертву. Хуже того, он в цветах и красках расписал все это своим приятелям. Не со зла, скорее от тупости. И что привлекает девок в таких парнях? Жеребец с интеллектом платяного шкафа. Впрочем, он во всех подробностях рассказывал и о других своих похождениях. Как ему не переломали кости обманутые мужья, непостижимо. Наверное, по одиночке никто не решался с ним связываться, а побить его коллективом было бы признанием наличия таких же коллективных рогов…

И если бы один Толян! Все они были дерьмо, болтуны и хвастуны, трепались о своих «победах» на стороне и, при случае, били жен. Деревня!

Во какие мысли и мыслишки лезут в голову. И уснуть нет никакой возможности. Хоть вставай и иди книжку читать. Умора, если бы я любила только книжки читать, все сложилось бы в моей извилистой жизни совсем по-другому. По другому…

Я вела себя как плохая девочка, совсем плохая, отвратительная… Я изучала его тело своей ладошкой, двигая ее медленно, по миллиметру в час! Чтобы не разбудить его… Словно ненароком, во сне моя рука попадала куда-нибудь, а потом медленно ползла миллиметр, за миллиметром ощупывая и изучая.

…когда я взяла ЭТО в руку... Совершенно необыкновенное ощущение, еще и потому, что я испытывала его впервые в жизни... Как будто в моей руке лежало тёплое, нежное, удивительно приятное на ощупь, а главное, живое существо.

Как ласковый сонный зверек, он почти не отзывался движениями на каждое мое поглаживание или пожатие. Я наслаждалась тактильными ощущениями. Смешенное чувство умиления и нежности. Конечно, я уже видела этого «зверя» в возбужденном состоянии, но теперь…

Я чувствовала в себе неожиданное умение гладить и ласкать этого зверька... Его кожица была мягкой и податливой. Но больше всего меня поразили его яички. Мне вдруг захотелось взвесить их на ладони, тяжелые, налитые, теплые яички. Я осторожно подсунула под них ладонь и почувствовала… Ой! Я едва не отдернула руку! Никак не могла ожидать, что они вдруг пошевелятся, причем, каждое по-своему. Они точно устраивались поудобнее на моей ладошке, чуть заметно переползали, пошевеливались. В другое время я бы ни за что не заметила этой интересной особенности. Я и предположить это не могла, но тут, замирая и не двигаясь, я ощущала их тайную жизнь. Теплые, нежные, волосатенькие…

Уже потом, когда в моей жизни появился Николенька, он вдруг задал странный вопрос, как можно любить таких волосатых, грубых и совершенно непривлекательных мужиков. Так, словно я должна влюбляться исключительно в рафинированную особь с безволосыми ногами и бархатной кожей. И странно, почему? Он долго хохотал, когда заметил, насколько озадачил меня этим дурацким вопросом. А правда, почему? Мне не нравятся ни грубияны, ни гориллы, ни бледные мальчики «со взором горящим»… И в то же время, стоит моей душе, моему телу услышать неведомый внутренний призыв, когда чуть екает сердце и становится тепло и спокойно внутри, я уже начинаю любить нарочитую грубость манер и даже прощать следы от порывистых объятий. Я с удовольствием зарываюсь пальцами в густую шерсть на крепкой груди и почти с материнской нежностью готова бесконечно ласкать не в меру стыдливого юношу. Покопавшись в небогатом наборе своего жизненного опыта, я вдруг поняла, что в отличие от моего любимого «бегемота», я почти равнодушна к внешним формам людей, с которыми я сближаюсь.

Я жутко люблю себя и свое тело. Мне до умопомрачения нравится моя гибкая сумасбродная фигурка, которая так славно реализует мои потаенные желания. Я неравнодушна к людям, которые с восторгом смотрят на мои красивые ноги и все остальное. Я почти готова их любить нежно и взаимно. Конечно, доступ к этому замечательному телу не открывается для всех и для каждого, но, ощущая эти ласкающие взгляды, я начинаю понимать, что чувствует богиня, решившая прогуляться по весенней улице, сойдя с заоблачного Олимпа. И, странное дело, другие женские тела меня ничуть не заводят. Может быть виной тому легкие уколы ревности, которые начинаются после некоторого сравнения. Ненавижу, когда на меня глазеют как на товар в магазине деликатесов. Что делать, я неравнодушна к людям, которые смотрят на меня с восхищением.

Однажды я выползла из бани, как всегда помывшись после предков, и рухнула на диванчик почти в отрубе. Маман готовила на кухне ужин, а ОН вошел зачем-то в гостиную. Вот тогда я и увидела этот взгляд, полный изумленного восхищения. Так, словно мы лет пять не виделись. Мне было как-то плевать, распахнулся мой халатик или нет, упарилась по полной программе! А минут через десять он появился снова и просто сказал, что сейчас сделает своей любимой девочке педикюр. Педикюр, так педикюр, в нашем доме не принято удивляться. Он поставил мою ногу на низенький табурет и принялся вполне серьезно обрабатывать ногти. Кайф! Его руки так нежно касались моей ноги, что я была на седьмом небе от удовольствия. Откинувшись на спинку дивана, я созерцала, с каким удовольствием он занимается этим непростым делом. Именно созерцала. Слово «глядела» здесь совершенно не подходило. Из деревенской девчонки я вдруг превратилась в королеву перед балом. Сквозь полуприкрытые ресницы я с нарастающим любопытством следила, как его взгляд все чаще скользит по моим обнаженным ногам намного выше колена, подолгу задерживается там, куда смотреть совсем не полагается, на темнеющем треугольничке мягких волосиков... Их там еще совсем мало, да и не они, похоже, привлекали его любопытные глаза. Умора, я чуть не прыснула, когда поняла, что он не просто глазеет, он борется со своим желанием увидеть чуть больше, чем возможно.

Но тут заявилась маман и устроила нам выволочку! За ее косметику. Он привозил умопомрачительно дорогую и совершенно невозможную по тем временам косметику, которую в союзе купить было невозможно. Это была не Латвия и даже не Польша! Париж… Как много в этом звуке для сердца русского слилось. Впрочем, тогда в сельмаге торговали только Красной Москвой, за Дзинтарс выстраивались совершенно непристойные очереди…

Мамуля, понятное дело, ногти на руках никогда всерьез не красила, чтобы в нашей деревне ее считали вполне нормальной бабой. Разве что бесцветным лаком. А тут взвилась! А папка ее успокаивал, но как-то странно… Его интонации были совершенно райкинскими: «Ах - Роше, ах – Коти!.. » или что-то в этом духе он произносил так, что было похоже на: «Ах в грэческом зале, в грэческом зале…» Казалось, еще немного, и он добавит «мышь белая»! Но он так никогда бы не сказал. Он очень любил мою маман. Кончилось тем, что он усадил ее рядом со мной на диван и принялся делать то же самое, педикюр. Уголком глаза я ревниво следила за маман, как за наглой соперницей, но скоро его руки, по очереди управлявшиеся то с моими, то с ее пальцами, заставили меня снова расслабиться. Вдруг ее голая коленка прислонилась к моей и я отчетливо поняла, что маман тоже «поплыла»! Не знаю, сравнивал ли он наши укромные местечки, просто наслаждался созерцанием моей безволосой писечки и маминой мохнатки, но взгляд его казался мне ласкающим и загадочным.

- Ну, это уже борзость, принцесса!

Это было настолько неожиданно, что я дернулась всем телом, а моя рука так и не успела покинуть место преступления! Оказывается, он уже давно не спал, и эти совершенно не сонные интонации... Ни слова не говоря, он повернул меня к себе на грудь, властно положил ладонь на мой затылок, притянул… Его сухие губы в один момент нашли мой перекошенный, безмолвный рот и впились в него жадным всепоглощающим поцелуем. Какой там «взасос», он словно пил меня, как стосковавшийся по воде, как голодный, обсасывающий лакомый кусочек. Его губы, язык, полностью завладели моим ртом и принялись вытворять такое! Ошеломленная, я безвольно, как тряпичная кукла, лежала на его груди, не решаясь протестовать и еще не умея ответить на его исступленный поцелуй. Властная рука на моем затылке не давала отодвинуться, и смесь полной беспомощности и восторга прокатилась по моему телу от головы до пят… Мало того, вторая его ладонь мягко накрыла мою ягодицу и принялась ласково мять ее. Ужас, один из пальцев неожиданно оказался в районе ануса, погладил, и уверенно принялся путешествовать по короткой дорожке до моей киски и обратно. В состоянии полного пофигизма я даже не могла стиснуть попку.

Можно ли предать блаженство, постепенно охватившее меня! Мне казалось, я тысячу лет любила его, замирала от каждого случайного прикосновения. И теперь мои сосочки отчаянно прижимаются к его голой груди, его рука гладит мою спину, ласкает попочку, его язык проникает в мой рот...

Когда я наконец отвалилась от него, мы дышали как загнанные лошади, пот градом. Ох уж мне это стеганое одеяло. Лежали на спине и приходили в себя.

- Квасу хочешь?

- Ага…

Я скользнула из постели и, не зажигая света, прошмыгнула на кухню. Здорово, я даже присела у распахнутой дверцы холодильника, меня приятно окатило светом и прохладой. Ну что, тощие ножки, похотливые ляжки, достукались! Меня несла неведомая лавина в ужасную пропасть, и от этого весело замирало сердце. Холодильник меня уже не остудил и я, прихватив пару стаканов, отправилась в спальню.

Я поила его квасом, а он делал мне массаж. Он жадно и быстро выпил пару стаканов, словно путник, одолевший пустыню, уложил меня на животик, оседлал, почти сел на мои ноги и начал все с тех же ягодиц. Было страшно приятно, ничего эротического, хорошо и привычно. Казалось, еще немного, и я усну, когда он, ворча на тему моей мнимой худобы, перешел к спине и плечам.

Потом уже все происходило совершенно независимо от моей воли.

Какой кайф ощущать, чувствовать каждой клеточкой все эти поглаживания, растирания, разминания. Горячее дыхание на своих маленьких ступнях, охать от неожиданности, когда пальцы ног оказываются у него во рту, а язык норовит пролезть между ними…

И как-то само собой случилось, что, в конце концов, его голова оказалась между моих бесстыдно раздвинутых коленок. Я и теперь вообще-то не любительница покричать и поохать в постели, но в тот первый раз, я едва сдерживалась, чтобы не устроить настоящий кошачий концерт! А может, и не сдерживалась, помню плохо. Ахи, охи, сами собой вырывались из моего горла вперемешку с прерывистым дыханием. А что бы вы вытворяли, когда впервые в жизни ощутили, как упрямый язык настойчиво раздвигает ваши набухшие желанием губки, точно ввинчивается между ними и лижет снизу вверх, каждый раз задерживаясь на набухающем клиторе. Его язык умудрялся побывать и там и тут, он ласкал мою киску и попку. Он вылизывал мои дырочки и проникал так глубоко, что я почувствовала, как все мои интимности судорожно опрокинули меня одновременно и в жар, и в холод, мои ноги и живот конвульсивно вздрагивали, к горлу подкатывала истома, а в глазах вспыхивали радуги. Это был мой первый оргазм от МУЖЧИНЫ. Мой бедный, мой славный мистер Боб, он получил в эту ночь сполна! Когда он окончательно взбунтовался и, отвердев от всех этих лизаний, посасываний, покусываний, он начал генерировать такие невероятные импульсы, принизывающие мой живот и попочку, что я изо всех сил вцепилась моему учителю-мучителю в волосы и принялась долго и умопомрачительно кончать!

- Принцесса, может пора оставить мои волосы в покое?! А то мне придется побрить голову как шаолиньскому монаху.

«Монаху, монаху… А что монахи тоже занимаются сексом? Причем тут монахи?…»

Я потихоньку приходила в себя и вовсе не собиралась выпускать его голову из своих цепких кулачков. Просто уложила его щекой себе на живот и принялась разглаживать пострадавшие вихры. И поймала себя на том, что тихонько стараюсь прижаться киской к его плечу.

«Господи, юная нимфоманка…»

- А у тебя в животе булькает…

Мне хорошо и спокойно, ну и пусть булькает, он, наверное, выдумывает…

Губы чмокают мой живот, где-то в районе пупка, потом рука тянется ко мне и берет меня снизу. Раздается еле слышный хлюпающий звук. Как стыдно... Я там вся мокрая... Я же мокрая! Но его левая рука крепко держит, не дает отстраниться. А правая... Ох, что она там вытворяет! Так даже я не умею... Взгляд мой застыл, направлен вниз, точно я могу рассмотреть в этой кромешной тьме то, что страшит и манит одновременно, от того, что так угрожающе направлено на меня, слегка касается моей коленки.

Я запрокидываю голову и закрываю глаза. Мне уже все равно. Расслабляю ноги и полностью отдаюсь наслаждению, которое мне доставляют опытные сильные мужские пальцы. Меня поворачивают набок. Сзади ко мне прижимается горячее тело. Одна рука ласкает мои груди, другая настойчиво мастурбирует меня. Между моих ягодиц трется вверх-вниз упругий горячий цилиндр и я знаю, что это такое!

И дальше происходит уже совсем непонятное: одним рывком он ставит меня около кровати и прижимается сзади. Чтобы обрести устойчивое равновесие, мне приходится пошире расставить ноги и упереться в кровать руками. ЭТО меняет свое положение и трется уже о вагину. Пальцы раздвигают мои губки и горячий цилиндр теперь натирает мой клитор и всю промежность. Бог ты мой, почему так? Я не хочу так! Хочу чувствовать его сильную грудь, найти его губы. Ну, скорей бы уж, скорей...! Да, не могу больше, не могу этого терпеть!

- Папка! - доносится, как будто издалека, мой просящий охрипший голос. Я что-то сказала? Сама?

- Прогнись.

Я как автомат выполняю эту отрывистую команду с точностью, до наоборот, и сильная рука нажимает на мою спину, показывая как надо прогнуться. И движения прекращаются. Что-то большое прижимается к самому входу. Ой, мамочки, по ощущениям это мало похоже на пальчик! Это начинает входить в меня. Оно мелкими толчками раздвигает мою плоть, да так, что кажется, ноги раздвигаются в стороны сами собой под этим неумолимым напором. Оно продвигается все дальше и дальше, кажется, этому не будет конца. Изо всех сил я вонзаю ногти в одеяло, ожидая всего что угодно…

Странно, но нет никакой боли. Одна рука подтягивает меня к его ритмично движущемуся животу настолько сильно, чтобы я не соскользнула с этого сладкого крючка. Вторая рука не отпускает мой клитор, теребит его, гонит волны наслаждения. Они попадают в такт с начавшимися движениями внутри. Они какие-то механические, но мне все равно хорошо. Я готова качаться на этих сладких волнах сколько угодно, потеряв счет времени. Я уже понимаю, что второго бесшабашного оргазма не будет, но это не важно. Уже не важно. Мне просто хорошо.

Наконец оргазм настигает и его. Он быстро дергается, стараясь не причинить мне особенной боли, и дышит точно всхлипывая. Вот и все…

Когда он выходит, я испытываю сожаление. Всё кончилось. Он гладит меня по голове, по плечам, целует мою спину и шею, я молчу и улыбаюсь в темноте. Мне просто не хочется говорить. Благодарно трусь щекой о его руку. У меня уже нет сил радоваться или сожалеть о случившемся. Он мой первый!! Мой первый мужчина...

На следующий день мы проснулись к обеду и не глядя друг на друга выползли из постели. Сказать, что мы испытывали смущение, значит, ничего не сказать. Было такое ощущение, что над нами только что пронеслась третья мировая война и вокруг одни руины. Кто бы знал, чего мне стоило не опускать глаз и делать вид, что ничего не случилось. А правда, что случилось? Эта мысль настырно лезла в мою лохматую голову, которую не хотелось расчесывать. Из зеркала на меня смотрела шалая физиономия лица неопределенного пола, малолетки с припухшими губами и кругами под глазами. Физиономия показала мне язык и натужно захихикала. Она пыталась радоваться своей пирровой победе. В ответ я состроила ей рожицу и даже рассмеялась. Теперь у меня появились силы для того, чтобы приготовить сносный обед и сделать его чуточку праздничным.

Садимся, обедаем. Есть почти не хочется. Я украдкой поглядываю на него, и сердце мое странно сжимается. Он мой!! Мой первый мужчина...

Удивительно, поглощение пищи подействовало на нас настолько успокаивающе, что к десерту мы уже разговаривали с непринужденностью нормальных людей, а над шутками можно было посмеяться! Наша застольная беседа постепенно раскручивалась и обтекала острые углы, будущих проблем так, словно мы вели опасные дипломатические переговоры. Оказалось, что проще всего смеяться над тем, что мы натворили и подтрунивать над своей теперешней неловкостью. Смех сквозь слезы. Двое ненормальных! В общем, два сапога пара.

Когда мне в очередной раз досталось за то, что я по жизни еще мало что умею, я не выдержала и ляпнула:

- А научить слабо? Два дня впереди… И прикусила язык. Мы смотрели друг на друга с минуту, внимательно и не говоря ни слова. Это был как раз тот момент, когда все можно обернуть в шутку или начать оправдываться, но он молчал, я тоже… Чувствую, что уши у меня горят, выдавая меня с головой. Чай мы допивали в противной тишине, но мне показалось, что в его зрачках заискрились знакомые бесенята.

Молча убрали со стола и помыли посуду. Он вышел вслед за мной из кухни, потом как-то оценивающе на меня сзади посмотрел, сверху вниз и очень буднично сказал,

- Знаешь, а ведь ты права, пожалуй, стоит кое-чему тебя научить.

И, сзади, обеими руками уверенно, по-хозяйски, прихватил за грудь. Я как будто остолбенела. И от этих слов, показавшихся мне неожиданно хамскими, и от этой наплевательской самоуверенности. Не могла даже не то, что сказать что-нибудь в ответ, но даже и пошевелиться. Однажды меня уже пытались так хватать, в школе…

Потом меня таскали к завучу, потому что этот здоровый охламон Мишка упал очень неудачно, грохнулся головой и отделался сотрясением своих тупых мозгов. То ли мозги вправились, то ли он меня зауважал после этого простенького приемчика, но больше ко мне пацаны не приставали.

А тут… Накатила такая слабость, ноги стали, как ватные. И Он, не слова не говоря, стал спокойно и уверенно меня раздевать! И раздел всю догола прямо в полутемном коридорчике. Затем несильными, но властными шлепками по попке погнал меня в комнату - в постель. На меня свалилось ощущение полной нереальности происходящего. Какой-то сладкий бред вперемежку с кошмаром! И не проходило это ощущение слабости. Я покорно лежала на широченной кровати и смотрела на него. А он, не торопясь, разделся, прилег повыше. Потом взял в руку член, нагло прижал его к моим губам, сказав: «Ну-ка, начнем с разминки! » Я даже не успела отрицательно покачать головой, только приоткрыла рот, чтобы сказать «нет», как он ловко вставил его мне в рот. Впрочем, не надолго, к этому приятному уроку мы не раз возвращались потом, еще и еще.

Он имел меня, как хотел, какими угодно способами. Со смаком удовлетворял свои желания, крутил меня как обезьяну, переворачивал и ставил меня так, как ему было удобно, отпуская время от времени покровительственным тоном какие-то реплики. Временами у меня наступало состояние прострации, честно говоря, я была еще не готова к такому обилию секса. А он был просто неутомим. И уж потом я поняла, что отличало его от других мужчин. Он испытывал потрясные, просто заразительные оргазмы, но не спускал! Точнее, никогда не завершал все это фонтаном малафейки, как говорили деревенские.

Это было ничуть не похоже на то, что я могла представить себе в самых смелых фантазиях. Никогда потом я не встречалась с такой невероятно взрывоопасной смесью деликатности, бесцеремонности, мужского опыта и знания моей физиологии. Он безошибочно угадывал мои эрогенные зоны и уделял им ровно столько внимания, сколько было нужно, чтобы мое сладкое томление перерастало в новую волну кайфа. Только раз, когда его палец проник в мое совершенно мокрое влагалище и принялся аккуратно выискивать очертания того, что теперь называют G пятном, я слегка поежилась…

- Ты что?

- Очень писать хочется!

Я выдавила эти слова, почти не смущаясь, мне было действительно неуютно, где-то в районе мочевого пузыря. Он, по-доброму, рассмеялся, но перестал.

- Это оттого, что твое тело еще просыпается. Придет время, и ты от этой простенькой ласки будешь рычать как счастливая тигрица.

Тоже мне, учитель-мучитель.

Я растворилась в его ласках, я чувствовала себя покорной самкой и полностью отдавалась ему, ощущая то состояние смущения, то восторга. И по мне волнами пробегали неизвестные раньше сладкие спазмы. И первый в моей жизни, дикий необузданный оргазм. Я отчетливо помню, как это случилось. Я не успела еще отдохнуть от предыдущей позы, как он сказал: «Ну-с, а теперь поставим принцессу рачком, и малость раскорячим». С этими словами он перевернул меня на живот и действительно «раскорячил» - больно развёл и согнул мои ноги в коленях так, что я оказалась плотно прижатой к кровати и распластанной в совершенно бесстыдной позе "цыпленка табака". После чего в очередной раз вошел в меня. Эта смесь покорности, боли и ощущения неумолимой мужской власти привели к тому, что я полностью потеряла над собой контроль, стала елозить под ним и всячески подставляться, как животное. И через несколько минут меня «снесло»... В какую-то пропасть, куда я падала, охая и поскуливая совершенно по-щенячьи, с ужасом и восторгом...

Много позже, уже с Николенькой, в ресторане нам подали «цыпленка табака», и вдруг вспомнила эту позу, первого своего настоящего оргазма. Я смеялась так, что на нас глазела половина зала.

Вечером, пресытившись сексом, мы сидим каждый в своем кресле и смотрим совершенно дурацкую передачу местного телевидения. Спать не хочется… Ничего не хочется.

- Скупой рыцарь!

- Кто? Он вяло реагирует, еще не зная, куда повернется дело.

- Вы, ваше величество.

Он, кажется, начинает врубаться и смотрит на меня с неподдельным интересом.

-Это надо заслужить!

-А разве я не…

Хорошая интонация - обиженная невинность и эффектный вздох в конце. Он неуловимым движением возникает из своего кресла и чувственно целует свою принцессу. Я отвечаю на поцелуй, а моя рука уже гладит его штаны, чувствуя немалый бугор на ширинке. Я удивляюсь не столько величине этого бугра, сколько невероятной своей наглости обретенной в течение последних суток.

Не говоря ни слова, мы срываем с себя немногое, что есть из одежды. Он стоит передо мной голый, откровенно глазея на мое тело, а я любуюсь его спортивной фигурой и пропорциональным красавцем членом, под углом вздымающимся кверху. Он вновь тянется меня поцеловать, а я уворачиваюсь, приседаю перед ним и ласково глажу его яички, чувствуя, как самая заурядная похоть волнами подымается по моему телу.

- Шурка... – почему-то укоризненно произносит он охрипшим голосом, в котором не звучит ни да, ни нет…

Я опускаюсь на колени и его упругий, перевитый жилами красавец оказывается перед моим лицом. Сантиметров двадцать живой упругой плоти, подрагивающей от напряжения. На конце головки капля выделившейся смазки и неожиданный, едва уловимый запах мужского тела, который пьянит сильнее вина. По-прежнему не говоря ни слова, я беру его член в рот. Он вздыхает, и обе его ладони опускаются на мой затылок, двигая мою голову навстречу его члену. Я заглатываю его, насколько получается, сосу и нежно облизываю языком головку. Потом, даю ему упруго выскользнуть из моего рта и целую по всей длине до основания, пока довольная не утыкаюсь носом в курчавую поросль на его паху. И снова беру в рот и опять выпускаю, и снова, и снова. Он уже не вздыхает, а глубоко дышит открытым ртом и хрипло выдыхает: «Ах, Шурка... »

Моя левая рука играет с его яичками, правая на его заднице, долг платежом красен! Правой я нахожу его анус и тихонько ковыряю его ноготочком. Мне понравилось, почему же ему может не понравиться! От этой незатейливой ласки он дергается всем телом, и мне приходится сопротивляться, чтобы он не насадил мою голову на свой твердый конец по самое безнемогу. Блевануть, когда на меня тоже начинает накатывать волна кайфа, это уж слишком! Я протестующе мычу, мотаю головой, как корова от слепней, хватка его рук становится слабее, наконец, пальцы просто ласкают мой затылок…

Оказывается, достаточно плотно стиснуть бедра, и у меня внизу живота тоже начинает пульсировать и зарождаться…

Черт, я так и не успела распробовать свои новые ощущения, в небо, кажется, прямо в горло прыскает нечто... Маленькие струйки почти неощутимо бьются внутри, в момент переполняют рот. Нет, я, понимаю, что мой рот почти весь занят горячей пульсирующей мужской плотью, но никогда не думала, что спермы может быть так много! Кажется, что она мгновенно заполняет все свободное от члена пространство во рту! Я чуть-чуть не поперхнулась и невольно выпустила головку его члена наружу. В те мгновения, пока я пыталась героически сглотнуть, ухватить рукой дергающийся перед моим носом предмет мужской гордости и снова поймать его губами, из него продолжали рывками вылетать струйки спермы прямо мне на лицо. Это теперь я на все сто уверена, что нет на свете ничего прекраснее, чем идеально сложенный мужской член с налитой, почти багровой головкой, из которой фонтанируют отливающие перламутром струйки. Впрочем, кому что нравится…

А тогда я на всякий случай крепко зажмурилась и водворяла беглеца на место на ощупь. В результате, одна из струек влетела в мою ноздрю и… Это было какое-то сумасшествие! Какой-то темной частью женского подсознания, там, где гнездится вся многовековая женская память о мужчинах, я понимала, что в этот момент никак нельзя останавливаться. Не дышать я тоже не могла! Я стискивала зловредный член рукой изо всех сил, чтобы опять не выпрыгнул, как могла, работала языком и сосала, пыталась потихоньку дышать одной ноздрей, и отчаянно боролась с чихом. Борьба с чихом завершилась какими-то хрюкающими звуками, которые издает сытая свинка-обжорка. Сглотнуть мне не удалось, и липкая драгоценность нагло стекала из уголков моего рта. Зато отчаянные шевеления языком по члену, даже тогда, когда паршивец уже обмяк, вызвали восхищенное «Ух! » у моего мужчины. Он все также стоял столбом и довольно шевелил своими пальцами мои волосы…

- Ну, ты даешь! В его веселом голосе ни чувствовалось и нотки восхищения.

И тогда я молча поднялась с колен и впилась в его губы «страстным» поцелуем. Если когда-нибудь вы отважитесь проделать то же самое, никогда не закрывайте глаз! А то не увидите самого потрясного! Его лицо отразило всю гамму чувств человеческих, но он героически проглотил все, что накопилось у меня во рту. А может и больше!

Не думаю, что очень приятно, когда ваше лицо лижет шершавый мужской язык, но сознание того, что он вылизывает остатки своей спермы с моей мордашки - просто супер!

- Ты вредный и скупой рыцарь! Я все еще ощущаю необычный вкус во рту и пытаюсь мысленно разобраться, нравится это мне или нет…

- Тратить сперму просто так – вредно, - вяло махнул рукой мой домоучитель и плюхнулся в кресло.

Но все проходит. Выходные тоже когда-нибудь кончаются.

Воскресным вечером я забралась в его постель просто так, чтобы поспать. Похоже, что сил не осталось даже у него. Мы прижались друг другу голыми довольными телами, и он тихонько философствовал на тему того, как причудливо переплетается во мне мужское и женское начало, образуя поистине демоническую, взрывоопасную смесь, перед которой невозможно устоять. Я слушала его вполуха, и мне было хорошо и уютно у него подмышкой. Другое ухо слушало, как где-то в глубине постукивает его сумасшедшее и сумасбродное сердце, которое я очень любила. Он что-то говорил о родстве душ, и я не удержалась:

- Только не говори, что ты мне не родной… Я этого не переживу!

Получила за это ласковый шлепок по попке и уснула.

- Александра, вставай! Школу проспишь.

Мамин голос. Понедельник. Мама уже вернулась. Я просыпаюсь в своей постели, в своей светелке. Ну и нафантазировала я. Руки привычно приласкали под одеялом просыпающееся тело, и оно ответило сладким потягиванием.

Черт, какая школа, мне в офис пора! Какие там фантазии… Было как было. Я вываливаюсь из постели и мчусь в ванную, забывая сунуть ноги в шлепанцы. И так тепло, хорошая вещь пол с подогревом.

И нет времени поразмышлять на тему: «как все было здорово» или «ну, и нафиг мне это было надо»! И нет никакого желания заниматься психоанализом.

А на фоне всего того, что я сейчас узнаю и знаю о современном сексе, история моей жизни иногда напоминает мне тихую сказочку на ночь, которую рассказывают перед сном детям.

Вообще-то, по законам жанра, после этого я должна была перетрахаться с мужской половиной школы половозрелого возраста или, на худой конец, устроить в классе групповушку. Но…

© Иван Басев