Сен-Санс. Часть вторая. Глава 13

Глава 13. Может и не тринадцатая по порядку, но все равно тринадцатая!

«На речке, на речке, на том бережочке

Мыла Марусенька белые ножки.

Мыла Марусенька белые ножки.

Гуси летели, воду мутили…»

Твердые шины новенькой Лехиной Нивы, уже привыкшие к мягкой грязюке нашего бездорожья, недовольно рычат по свежему асфальту. Машина несется с сумасшедшей скоростью и ее красный кузов гудит так, что разговаривать невозможно. Да и о чем говорить?! Время от времени Леха зло трет глаза рукой, и машина добавляет еще…

Мне все пофиг! Вот начнутся объезды, там и поползем, наперегонки с черепахами. В наш райцентр тянут асфальт. До нас дотягивается цивилизация. До нас…

Облвоенкомат оказался в низеньком доисторическом купеческом доме. Толстенные стены, которые и прямое попадание танкового снаряда выдержат. Окошки - арочками… И военком, генерал, тоже низенький, чем-то похожий на грустного Леонова. Наверное, он ожидал увидеть тетку в черном платке, мать двоих детей, а тут сопливая девчонка в джинсах, кофточке и кроссовках на босу ногу. Я прижалась к его неожиданно широкой груди, и он вместо полагающихся речей, просто гладил меня по голове и повторял: «ничего, ничего…»

Ничего!!!

От папки мне вручили коробку с документами, письмами и двумя орденами. Леха, увидев ордена, только присвистнул…

А от Николеньки…

Справка о смерти, тоже послание, последнее послание от него. Точнее, от нее!

«На речке, на речке, на том бережочке

Мыла Марусенька белые ножки…»

Машина ревет, точно ракета, уносящая меня из прошлого…

А я все пытаюсь постичь смысл этой справки.

В графе «причина смерти» – явная бессмыслица, слово «смерть»! Нет, здесь вроде бы полагается что-то другое…

В графе «причина смерти» – смерть!

В своем безудержном, необузданном счастье, я не боялась любой соперницы. Любую мымру, попытавшуюся посягнуть на моего славного, любимого Бегемота, я бы в бараний рог согнула, и в пыль и в грязь ее! Я и Ее не боялась. В этом возрасте никого не боятся, Ее тем более. Но она оказалась намного коварнее, чем думала наивная деревенская девчонка.

Пока я… Она… Чертовы мысли, не смейте так бегать! Что там Леха сказал: «Все путем, главное чтобы молоко не пропало! »

Главное чтобы…

Даже изнурительные токсикозы вначале беременности я пережила без особых трагедий. Мне казалось, что все с завистью смотрят на мой округляющийся животик, а то, что бабки по углам сплетничают, так пусть, их дело. Моя бабка сухой хмель привезла.

- Будешь своему орлу заваривать и потихоньку в чай подливать. Чтобы ночью не очень докучал! Ты у меня девка бедовая, про тебя многое чё говорят. Начнешь с ним кажну ночь любовь крутить, еще скинешь чего доброго!

- Хорошо, бабуль! Я ему посылочку пошлю.

Ох, и хохотали мы с моей бабулей! Еще немного – точно бы «скинула». Пили чай, а она все улыбалась. С юмором у меня бабка, но забывчивая.

Мой Николенька на «северах». Холодно там. С квартирой у молодого лейтенанта тоже проблемы. И мы решили, что рожать надо дома, в деревне. Хорошо иметь домик в деревне. И самую главную акушерку, которая живет в доме напротив.

«Я ему посылочку пошлю».

А может и вправду послать! А то что-то уж больно часто он стал во сне сниться. Да так! Стыдно сказать. Я свою мохнатку могу теперь только в зеркало увидеть. И вдруг мой Бегемот во сне заявляется и начинает меня соблазнять самым беспардонным образом! Да еще в таком виде! Соблазнительном.

Я устала сражаться со своими желаниями и даже пару раз мистера Боба приласкала, убеждая, что ему не так уж много потерпеть осталось.

Точно, немного!

Однажды зимой, в клубах морозного пара, заявляется самый настоящий флотский дед мороз. И с порога бух ко мне в ноги, свое холодное ухо прижал к домашнему халатику, к моему животу.

- Стучат?!

- Где?

Николенька, солнышко мое!

- Где стучат?

- Ну, он стучит, ножкой толкает?

- Замерз от твоего уха и съежился! А вообще-то еще рано стучать. Тьфу на тебя, рано ему ножкой толкать. И почему сразу во множественном числе, ты что, троих заказывал?

Мой Бегемот неожиданно быстро покраснел и засмущался…

- Нет, конечно. Ну, сколько будет.

Ох и вредный этот кот Матроскин.

- Николенька, радость моя!

- Шурка, дикобразиха!

Он подхватил меня на руки и завертел по комнате так, что мне показалось, младенец сейчас точно начнет стучать, «что это вы там, молодые родители, с ума посходили»!

Это такой кайф, пройти мимо своих предков в ванную, ведя за собой здоровенного, красивого как Аполлон мужика. Не стесняясь того, что он там будет с тобой вытворять! И ничего он там со мной не вытворял, но большего кайфа, чем намыленные мужские руки на своем теле, на своем большом животике, моющие, ласкающие, любящие… Большего кайфа я не испытала даже при самом невероятном оргазме, когда кажется полный улет и больше от жизни желать нечего. В своих черных суконных брюках, тельняшке, под которой перекатывались тугие бугры мышц, он был так нежен! Все, многое я потом попробовала в своей жизни, но такого уже не повторить!

Аюшки, оюшки. Насупленный Леха вцепился в баранку и не отрывает взгляда от дороги. Вот только теперь я поняла, почему он так часто трет глаза… За щетину плохо выбритой щеки зацепилась предательская слезинка и холодит кожу. Ему можно, мне нельзя. «Молоко пропадет! »

- Все путем, Шурка, ты думай только о хорошем. Чтобы молоко не пропало…

А я и думаю только о хорошем!

Вечерний чай, предки расцветают как майские розы, в воздухе витает аромат счастья и любви. Зять приехал…

А я сижу как на иголках, наконец, не выдерживаю:

- Спина сегодня что-то устала, просто жуть!

Он провожает меня в постельку и уже не возвращается. Ничего, милые предки, перетопчетесь. У вас еще три дня впереди, а у меня только три ночи!

- Ты что спать в трусах собрался?!

Ну, телок! Только не мычит от смущения. Когда летом меня трахал во все щели, небось не смущался.

- И трусы и тельняшку. Стоп… - Я включаю всю иллюминацию в комнате и обхожу его кругом. - Хорош! Есть на что посмотреть. И за что подержаться, тоже есть.

- Шур, а можно, ты тоже ночнушку снимешь.

Можно, все можно, в комнате натоплено и уютно. Только я тоже начинаю смущаться. Во, придурки. Процесс эстетического наслаждения заканчивается совершенно неэстетичным лапаньем друг друга и мы просто задыхаемся от нахлынувших чувств. Я настолько вошла в образ беременной дурочки, что любое слово восхищения для меня как нектар для пчелы. Хотя этот большущий живот мне самой, по правде, не очень нравится.

- Иди сюда! В постели я поворачиваюсь к нему спиной и не могу удержаться, чтобы не потянуть его за ***. «Петух» и «хвост» совершенно не подходят к этому великолепному произведению искусства. «Фаллос» нужно выставлять разве что в музеях, а мне хочется сейчас только одного… Поэтому на ум не приходит ничего, кроме крепкого русского слова… Кому не нравится, закрывайте глаза не читая.

-А можно?!

- Только осторожно.

Ну сколько можно спрашивать?! Он что, совсем поглупел от счастья? Остается приподнять отяжелевшую правую ножку и заправить Его куда следует. Мы оба охаем и замираем как две ложки, плотно прижавшись друг к дружке. Только я совершенно мокрая ложка, там…

- Шурочка, подвигайся чуть-чуть!

Его дыхание щекочет волосы за ухом, а руки совсем по-хозяйски берут в ладони мои груди. Говорят, что грудь женщины должна умещаться в его ладони. Вот теперь она и умещается, это вам не худосочная железа малолетки! Это… Мне самой нравится, какой она стала, мягкой, налитой…

- Слушай, кто беременный, ты или я?! Давай, давай, Бегемот, нечего сачковать.

Он потихоньку находит нужный ритм и глубину погружения, и мерно двигает своей прекрасной задницей. Кайф! Его рука выпускает мою грудь и тянется на встречу с мистером Бобом, я прогоняю ее… Хорошего помаленьку, мне нельзя чересчур увлекаться.

- Шур.

- Аюшки.

- У тебя там все такое мягкое, нежное, просто слов нет. И груди стали, с ума сойти!

- Ты мне зубы не заговаривай. Чего еще?

- Давай поцелуемся!

Ничё себе желание. Я на такие извороты теперь не способна! Мы долго вошкаемся в постели пытаясь найти позу поудобнее, его одуревший член тыкается куда попало, но наконец я устраиваюсь на спине, согнув правую ногу, он лежа под ней обхватывает ногами мою левую, член радостно влазит в покинутую было вагину… Все довольны.

Мы сосемся, как одурелые, а мои и без того припухлые губы завтра наверняка будут как у негритянки. Он не забывает двигаться и делает это так классно, что я все время в состоянии какого-то тихого оргазма.

- А кончить можно?

- Можно, можно, только вылазь повыше, я хочу его!…

Мой тюлень очень удобно устраивается рядом, ОН на уровне моего лица, и я мгновенно поглощаю его до половины. Ум-м, сладенький ты мой! Ты бы во время токсикоза ко мне с этим попробовал подъехать, оторвала бы нафиг! А сейчас, сил нет, как хорошо. Ну, Шурка, дорвалась до бесплатного!

Может, это у меня губы такие стали, мягкие и умелые, может, я жадная такая стала. Я удерживаю во рту большую, яростно пульсирующую головку и с наслаждением глотаю, не забывая водить по уздечке языком. Ну, когда же у нас будет своя квартира?! Уж я бы заставила его постонать от восторга. А когда подсознанием чувствуешь, что за стеной родители, все-таки стесняешься.

И все три ночи мы спим вполглаза.

Про очереди будим друг друга и… Я побаиваюсь чересчур тревожить младенца, но ведь у нас еще есть руки, ноги, языки, губы… У нас много чего есть! Это мне надо было настойку хмеля употреблять литрами! Наверное, я своего деда мороза здорово умучила. Ничего, у себя на лодке отоспится…

Он уезжает в обед и перед отъездом я надеваю шубу, тащу его на чердак, где папкин спортзал. Хороший здесь стол крепкий. На него можно лечь спиной, распахнуть шубу, под которой почти ничего нет…

- Ну что ты стоишь столбом?! Вперед. Только потихоньку, маленького не потревожь. Я так тебя хочу Николенька! Я так тебя люблю-у-у, милый мой соловушка!

В справке страшное и нелепое: в графе "причина смерти" - СМЕРТЬ!

И тогда я поняла, что это не ошибка, нельзя быть такой самонадеянной. Я совершенно забыла, что из всех соперниц есть одна, та, которая сильнее меня. Самая подлая из всех. Самая трусливая. Она забрала его, когда меня не было рядом. Она подкараулила его где-то там, на дне дрянной лужи, имя которой Мировой океан. Она душила его и мучила, а у меня даже сердце не екнуло!

Я была занята. Занята другим делом, слышите вы, занята!!! И все-таки я виновата, нельзя увлекаться только собой, слышите, я…

«На речке, на речке, на том бережочке…»

Моя знакомая, которая одного рожала в Актагае, другого в Германии, как-то сказала, что рожать в Союзе – смертельно опасный аттракцион! Может и опасный, но у меня было, за чью руку подержаться.

- Ну, дева, с первого раза и двойня. Ты у меня крепенькая, выдержишь, ничего особенного…

Если бы ей папироску в руки, точная копия киношных хирургов. Вот только убей – не помню, курила Петровна или нет. Скорее всего, не курила. Она была высокая, белотелая и улыбчивая, как все хорошие повитухи.

Как двойня?! Мне в консультации ничего не говорили! Накаркал Бегемот! А может, он в гидроакустики подался, и раньше других услышал, Николай угодник.

Для участия в этом аттракционе я поперлась сама и пёхом. Никто ж не сказал мне, что он «смертельно опасный». Просто после обеда начались схватки, оставила мамуле записочку и отчалила. У нас в поселке все под рукой. Роддом, это просто одноэтажный деревянный дом на окраине, рядом чистенькая роща… Очень удобно, тут же можно детей заделать и почти тут же – родить. Только мне было не до смеха. Медсестра ворчит, мол, приперлась рано. А Петровна, слышу, звонит своему мужу – к ужину не жди. А я сижу, как дура, улыбаюсь, у меня все прошло! Все равно переодели, в палату устроили.

А вечером снова началось! От неожиданности я заорала, на всю ивановскую.

- Ну и голосище у тебя Шурка. - Это уже Петровна со своим ворчливым юмором, - щупленькая, а голосище, как иерихонская труба!

И странное дело, после этих слов я сама до родилки дошла, сама куда надо залезла… И снова заорала, блин!

А дальше, вообще фильма с клоунами…

За окном крик, дверь пытаются вышибить, санитарка с фельдшерицей побежали эту дверь оборонять. Остались мы с Петровной и эти, двое нетерпеливых!

- Петровна, там какой-то пьяный мужик в дверь ломится и орет, что убийства не допустит!

- Настюха, ты ему говорила, чтоб вывеску почитал: «Роддом»!

- Говорила, только он похоже уже ничего не соображает!

- В милицию звони, дура!

Ну просто цирк, с участием публики! Мне даже орать расхотелось, зачем мужиков пугать, у них нервы слабые.

- Настюха, скоро ты там?! Милицию вызвала?

- Сейчас Петровна, токо помоюсь и готова.

- А мужик чё?

- Он с санитаркой в приемном покое сидит! Ремень расстегнул, шнурки на ботинках развязал, даже пуговицы на рубахе порасстегивал… Говорит, чтобы рожать было легче! А в милицию я не звонила, там сегодня Валентин дежурит, он сгоряча точно мужику накостыляет.

- А трусы он случаем не снял?! Ну дурдом! Пусть сидит, только не курит!

А дальше все путем. Больно конечно, неописуемо больно…

«На речке, на речке, на том бережочке…»

Когда я в себя приходить начала, снова крик… Сначала мои пацаны, потом мужик за стеной.

- Настюха, убью. И тебя, и мужика!

- Все, все, Петровна! Я ему сказала что двойня, он и заорал! От радости…

- Валерьянки надо было дать.

- А я ему спиртику… И он ушел.

- А штаны он случаем не оставил?

- Не–а, только ремень.

- Вот придет завтра за ремнем, мы ему и выдам этим ремнем по самому мягкому месту.

Петровна смотрит на меня довольным взглядом, все хоккей! Младенцы в норме, разрывов почти нет. А мне пофиг, я устала как ломовая лошадь!

------------------------------------------

Асфальт почти кончился, и вдруг вспоминаю о том, что должна была сделать еще раньше. Мучительно давит груди, где этот проклятый молокоотсос, которым снабдила меня соседка. Я бесстыдно вываливаю грудь наружу и прижимаю к ней стекляшку с резиновой грушей…

- Помочь?

На Лехином лице подобие улыбки. Ожил…

- Анютке своей помогай…

- А я и помогаю, опыт имеется.

Его физиономия расплывается в широкой улыбке. Машина баюкает нас, не спеша, как утка, переваливаясь по объездной грунтовке.

Причина смерти – смерть!

Ну почему я навсегда осталась на том берегу, где ни кустика, ни травинки!

«На речке, на речке, на том…»

Мутные воды Стикса смыкаются над моей бедной головой, и становится ясно, что я ни там и не здесь…

«На речке, на…»

© Иван Басев