Глава 6. Байки на лужайке

Начало - здесь:

Эпиграф:

«Смотри, как пляшет табор звезд,

Смотри и слушай мой рассказ»

Константин Кинчев

День четвертый. Вчера мы досняли кое-какие материалы. Я один раз подрочил перед камерой, очень высокохудожественно. Оскара, наверно, не получил бы, но Венецианского Льва – точно: это по их профилю. И была еще групповушка в составе нашей крепко сбитой бригады, спаянной дружбой и спермой. Аня, Слава, Ирка и мы с Колькой. В смысле, не «мы с Колькой», конечно - другие сочетания… ну да вы поняли!

Из ярких моментов запомнилось, как атлетичный Славка держал Аньку вниз головой, и она ему сосала, ухватившись своими гимнастическими ногами за его крепкую выю. А Колька, взгромоздившись на два стула, пристроился спереди и «пилил» Анькину задницу. То есть, просто втискивал *** меж двух Анькиных спортивных полужопиц, потому что присунуть в «задний портал» из такой позиции не сподобился бы ни Гуддини, ни даже волшебник Гудвин. Но Колька был возбужден, и ему хватало такого скользящего полуконтакта.

Славку, чья физиономия маячила из-за Анькиной задницы, на прямом прицеле Колькиного фальконета, это малость беспокоило. И он честно предупредил: «Кончишь мне в репу, белобрысый - ремня всыплю уже по-взрослому! » Но Колька, когда созрел, отвернулся к ближайшей камере на стене и, малость додрочив, с высоты двух стульев снайперски влепил по объективу. Почти с метра.

Позвонила Агнесса из диспетчерской, выразила восхищение Колькиной удалью, но камеру попросила протереть. Ирка исполнила эту процедуру своим язычком, не без изящества. Думаю, камере понравилось.

Кстати, со стульями есть много всяких веселых затей. Иные невежды полагают, что функции стула просты. Ты садишься на него, девчонка – к тебе на коленочки, нанизывается, и вы ****есь без изысков в ритме адажио. Так могут мыслить только люди, лишенные фантазии. На самом деле, вот реальные рецепты, как развлечься при помощи стульев.

1. Девчонка лежит на полу, жопой кверху, приподнявши означенную часть до нужной высоты. Ты – висишь над ней меж двух стульев и поебываешь из этой позиции. Ощущения – улетные. Руки-ноги тянутся, пресс чертовски напрягается, ты весь – как один большой напружиненный ***. Полное единение со своим лингамом. Когда кончаешь – девчонку вбивает в пол так, что потом приходится поддевать монтировками. Но, конечно, для таких экзерсисов нужна приличная физическая форма.

2. Девчонка стоит раком на одном стуле, держась за спинку, ты – пялишь ее с соседнего. Вроде, все просто, но здесь фишка возвышенная. Высота, даже маленькая – рулит. Ну и шаткость-валкость – тоже. Стулья малость покачиваются, как ни ебись, а тем более – если ****ься задорно. Это совсем не то же, что банально пердолить барышню сзади в койке или на полу. Хотя, конечно, случается с пацанами и такое: банально драть барышень в койке или на полу.

Примечание: удостоверьтесь в надежности стульев!

3. Барышня присаживается на стул. Фишка в том, что со стула снимается сидушка. И барышня проваливается жопой, складывается пополам. Насколько глубоко проваливается – зависит от размеров жопы и стула. При этом барышня очень удачно надевается растопыренным содомским местом на торчащий *** пацана, который пристраивается снизу (в случае надобности – подложить под задницу подушку или чего еще).

Барышня – млеет от клаустрофобии, не говоря уж о *** в жопе. У пацана – ощущения тоже причудливые, когда он как бы заточён меж ножек стула. Для полноты композиции можно взять еще одну барышню (или пацана), чтобы отлизывать «основной стыковочный узел» у сложенной пополам девки. А еще одного пацана (или девку) – поставить рядом на соседний стул, чтобы ротик сложенной мадмуазель тоже не скучал.

По большей части, автором и худруком всех этих инсталляций был Славка. Говорит, в армии научили, в спецназе Ракетных Войск, в рамках программы подготовки ебаря-диверсанта. Для вербовки женского персонала наиболее вероятного противника – они там люто страдают от политкорректности и недоеба. Типа, секретные наработки НИИ Боевого Армейского Целкодробительного Арсенала (сокр. – НИИБАЦА) при ПГУ КГБ СССР.

Мы перепробовали все это, и даже больше, и с тех пор у меня встает не только на барышень, но и на стулья. Особенно – в театре. Там столько их, стульев, что как войду в зал – тут же мчусь в уборную, раздербанивая на бегу ширинку.

Один раз, правда, неудобняк вышел. Спросил, где уборная, у какого-то местного чела в спецовке, а он вместо обычной – артистическую уборную указал. Я ворвался туда уже ничего не соображая, потому что по пути тоже стояли стулья, и невероятно сексуальные, в стиле арт-деко. Так я обидел народную артистку РСФСР, и ей пришлось менять грим на морде. Впрочем, она не очень расстроилась. Скорее – была даже польщена. Потому что, по собственному признанию, последний раз ей кончали на лицо в день открытия Московской Олимпиады-80. Какие-то негры в желтых спортивных трусах. Я ей лютиков придарил.

Вот так, единожды приобщившись к искусству, на этих съемках, я заделался театралом. Касание муз – облагораживает душу. Впрочем, это все лирика и философия. Вернемся к ебле.

Итак, четвертый день. Он был объявлен вроде как разгрузочным. То бишь, наоборот: неразгрузочным. То бишь, чтобы особо не еблись, поберегли себя на завтра. Дэй-фак-офф, короче.

А заодно – решили перезнакомиться. Сергей-сэнсэй сказал: «В своих комнатах вы, кажется, уже пообвыклись – теперь в широком кругу надо бы как-то пообнюхаться»

На что Колька возразил: «*** там нюхать, кого ****ь! »

Агнесса поправила: «Нет, сегодня – никого… не это самое. Ну, разве только для души, если уж невтерпеж…»

Мы выбрались на природу всем скопом. Соорудили пикничок. Стали знакомиться. Ту дебелую деваху, с которой у нас был мощный рабоче-крестьянский трах в первый день, в душе, звали Авдотья. Но, думаю, это все-таки сценический псевдоним. Какие мудаки всерьез назовут так свою дочку, в Москве и в нашу эпоху? Впрочем, как сказала поэтесса Серебряного века, «что в имени тебе моем? Не имя мы имеем, а в ****у ****». Остальных звали по-человечески.

Черненькая маленькая Катя, которую я прозвал «феминисткой», обратилась ко всем с явным вызовом:

- Кстати, никого не смущает, что я – на четверть еврейка?

Мой белобрысый друган Колька отреагировал тотчас:

- А тебя не смущает, что у меня на крайней плоти – родинка в форме свастики? Правда, с изнаночной стороны, и тоже – только четвертушка. Галочка, считай… Показать?

Катя фыркнула:

- Насмотрюсь еще. Тоже мне, гитлеръюгенд...

Я заверил:

- Не беспокойся! Мы этих фашистов в Вольфенштайне душили-душили, душили-душили… Любо-дорого!

Подал голос ламер-ботаник Игорь, который, сказать честно, не глянулся мне еще в автобусе. Наверно, парень как парень, – но зануда.

- Вольфенштайн – попсня! – сказал он. – Для детишек. Я больше в ХОММ играю. В Третий.

- Парень, - сказал я, - давай с тобой как-нибудь слинкуемся, в Третий ХОММ – и тебе запомнится. Потому что в такой форме – я ебу и пацанов!

Я мимолетно оглядел публику. Рыжий Андрейка чуть потупился, видимо, стесняясь своей бисексуальности, невостребованной в нашем благонравном предприятии. Мог бы ни «тупится»: мне похуй всякие там неординарные ориентации, когда ко мне не лезут. Правда, сказал я это, про свои исключительно компьютерные однополые контакты – именно чтобы сразу ненавязчиво расставить точки над «ё», и чтобы ко мне с этим «ё» не доёбывались.

- Я тоже в ХОММ поигрываю, - призналась Иришка.

- Ну, тебя-то и в реале грех не выебать! – отвесил я комплимент. Благодарная Ирка тоже отвесила – но затрещину. Символическую.

- Мальчишки! Девчонки! – обратилась Агнесса. – А давайте поиграем… - она малость запнулась, и Славка ей помог:

- В буриме!

Агнесса усмехнулась:

- Нет. Не сейчас. Давайте, каждый расскажет о своем первом опыте. Сексуальном, конечно…

Поспешно добавила: - То есть, в личное прошлое мы не лезем, поймите правильно! Врать можно – что угодно. Главное, чтобы интересно было.

- С кого начнем? – спросил Слава. Все выжидательно притихли. Он вздохнул. – Ладно, давайте с меня. Итак, мой первый сексуальный опыт…

Он томно закатил глаза, заговорил негромко, мускусно-хрипловатым тембром, нараспев:

- О, это было чудесно… Ее нежные, заботливые руки коснулись моих обнаженных плеч… сползли ниже по спине, охватили ягодицы… она игриво шлепнула меня ладонью, не больно, а скорее ласково, для ободрения… так мне подумалось… потом она перевернула меня на спину, заглянула в глаза своим чарующим солнечным взором… а я подумал: «Во, бля, сиськи! » И у меня тут же встал… первый раз в жизни… - Славка помолчал, погрузившись в сии благостные воспоминания. Потом закончил, все столь же одухотворенно и мечтательно: - У нее правда классные сиськи! До сих пор. И она до сих пор работает в том же роддоме!

До всех – дошло не сразу. Поэтому фырканье и ржач нарастали постепенно, как прибавляется свет в театре (чего-то меня сегодня клинит на Мельпомену). Анька толкнула Славку в плечо:

- Читер ты! Первый, блин, сексуальный опыт!

Славка закурил, пожал плечами:

- Попробуй сказать, что не сексуальный! Знаешь, каким колом вздыбился? Правда, тогда я еще не умел дрочить – и приходилось отрываться на погремушках…

- Ладно, а что Аня скажет? – спросила Агнесса, взявшая на себя роль ведущей.

- Аня скажет правду, - сказала честная блондинка Аня с деловитым лицом. – Аня – правдивая девушка, в отличие от некоторых. Когда Ане стукнуло шестнадцать лет, Аня подумала: «Пора! ». Но еще Аня подумала: протыкать себя каким-нибудь парнем – стремно. Вдруг неопытный окажется, неумелый? Поди разберись, какой опыт у него, когда у самой – нифига? Да и вообще, Аня не хотела, чтобы у нее потом секс ассоциировался с болью, кровью и все такое. Аня не хотела портить себе впечатление. И потому взяла решение проблемы в свои руки. Решение имело вид дилдо из лавочки Аниного папы. Самое миниатюрное. Всего-то на каких-то десять сантиметров больше Славиного агрегата, который вскакивает на сисястых акушерок!

Невозмутимый Слава осведомился:

- Ты имеешь в виду тогдашний размер, honey?

Аня округлила свои бесстыжие глаза в очень правдоподобном изумлении:

- А что, тогда он ЕЩЕ меньше был?

Мы с Колькой и Иришкой посмеивались. У Славки все в порядке с габаритами. Просто Анька мстила ему за «читерство» и, наверное, скоропостижно взревновала к акушерке.

Славка, пристроив сигарету в угол рта, невозмутимо расстегнул джинсы и как бы невзначай вывалил на всеобщее обозрение оклеветанный Аней предмет. Но она продолжала, как бы не обратив внимания:

- И вот Аня разделась, сложила шмотки на кроватку, постелила на пол пластиковый пакет и села на него. Раздвинула ножки, зажмурилась, и… Операция прошла успешно! Кровь была, но боль – терпимая. Аня, стиснув зубы, еще немножко «выгуляла» искусственного зверя по своей норке, для верности – и ей это даже начало нравиться. И нравится до сих пор… От таки дела.

Все примолкли. Видимо, незатейливая исповедь Аньки была правдива. Очень даже в ее духе – не ждать милостей от природы. Прагматичная барышня. Нарушил молчание Славка. Покачал головой и деликатно молвил:

- Да нет, Анют, я все понимаю… Но кардан от Камаза – это, по-моему, уже немножко перебор. В конце концов, мне просто страшно, когда эта дрына висит над кроватью, среди прочих твоих милых игрушек!

Анька вцепилась когтями в Славкин загривок. Он ойкнул и вжал голову в плечи. Они впрямь любили друг друга. Счастливая семейная парочка.

Следующей на очереди была Ирка. Она стеснялась и нервничала, как отличница, которая горит желанием ответить, но не уверена, что расслышала вопрос, но все равно тянет руку, потому что знает все.

- А какой именно опыт? – уточнила Ирка. – Оральный – пойдет?

- Конечно, - сказала Агнесса.

Тут Ирка рассмеялась, с наигранной беспечностью:

- Ну, тут уж и не помню, когда в первый раз… Лет в одиннадцать, в двенадцать, такого плана где-то… Может, и раньше…

Я глянул на нее с некоторым удивлением. Я помнил ее лет в одиннадцать-двенадцать. В седьмом классе мы с одним приятелем тайком подменили в ее плеере кассету Рикки Мартина на похабную поэмку «Графъ Орловъ» - так Иришка чуть хедфоны не поплавила своими ушками. Потом – чуть не убила нас и обзывала всякими словами… которые были чистой правдой, но тогда Иришка не знала, что «подонки» и «мерзавцы» - это круто.

Она перехватила мой взгляд, кивнула:

- Ага! Пока вот этот романтик дергал меня за косички, с задней парты – я чуть ли не всем старшеклассникам минеты строчила, только в путь. И одиннадцатые, и десятые, и «А», и «Б»… И чтоб от хулиганов защитили, и чтоб с алгеброй, там, помогли… Да просто за бутылку «колы» и миндальное пирожное… Для меня тогда было что ручку пожать, что за щечку взять – одна фигня.

Я расслабился. Иришка нагло ****ила, рисуясь перед камерой. Но ****ила артистично, вдохновляясь по мере своих «откровений».

- Как-то обещала, что если наша волейбольная юношеская сборная выиграет на районном турнире – всех подряд обслужу. Типа, для поддержания чести школы. Ну и сказано – сделано. Прямо в физкультурной раздевалке, в подвале. Двадцать парней чохом, включая всех запасных. В режиме нон-стоп. Пока последнему отсосу – у первого снова стоит, в рот просится…

- Ириш! – молвил я проникновенно. – Тебя элементарно развели. Потому что в школе Ноль-Шесть-Раз – отродясь не было волейбольной команды.

- А! – Иришка беспечно поморщилась. – Знаешь, я, вообще, догадывалась! Потому что среди этих чемпионов был один очкарик с иллюминаторами на минус десять, а двое - освобожденные от физры по плоскостопию. Но все что ниже глаз и выше стоп – вполне себе ничего. Исправное. Подумаешь, «развели». Это я их развела! «Кефирчику» вдоволь хлебнула, они мне потом каждый по конфетке еще скинулись. «Каракум», между прочим, не абы какая ***ня.

Кто-то охуевал, принимая за чистую монету, кто-то смотрел с уважением. А кто-то едва сдерживался, чтобы не заржать, особенно я. Иришка продолжала:

- Во-от… Но это, значит, что касаемо орального секса. Тут и говорить нечего: дело житейское. А вот как меня первый раз протыркнули – это история поинтереснее. Даже, трагическая, в каком-то роде. Иду я, значит, по улице. Возвращаюсь с тренировки по…

- Художественной фелляции! – вставил рыженький Андрейка. Гхм, надо же: он еще и слова научные знает.

- Нет, по волейболу. По средам – волейбол у меня был. И, значит, темно уже, страшно, а тут еще в сквере – компания ребят сидит. С гитарой и с явно недобрыми намерениями. Стремно так сидят, как будто не при делах, на меня даже не смотрят, не окликают, не присвистывают, не прицокивают даже… То есть, шифруются. А зачем? А заманивают, ждут, когда бдительность утрачу! Ну да я-то девушка грамотная? Сразу смекнула. И решила, что надо действовать на упреждение. Пересекла этот сквер – невелик крюк, двести метров! – подхожу к ним, такая бесстрашная, и выдвигаю условия сделки. Ребят, говорю, давайте я у вас отсосу, у каждого, а вы за это меня насиловать не будете!…

- Ну и вот… Прошла моя хитрость: повелись они. Присела я, значит, на корточки, а они – в очередь встали. Их было пятеро. Хотя нет, вру: шестеро. Просто один отлить ходил – и я его не заметила. И это сыграло роковую роль в дальнейшем развитии событий. Потому что когда первый спустил и я взяла у второго, шестой незамеченный, коварный такой, вдруг жестоко ухватил меня сзади… - Иркины огромные глаза выразили благоговейный ужас, - приподнял одним могучим рывком, и сказал: «Извините, барышня, но завелся я – спасу нет. Боюсь, не дождаться мне своей очереди, а потому уж не обессудьте! » Откинул юбочку, трусики – хрясь-пополам! – ну и засадил, я даже ойкнуть не успела…

Ирка тяжко вздохнула, снова переживая прощание с девственностью, и после паузы закончила свое «признание», скорбно кивая:

- А дальше уж – по кругу пошла. Драли меня все кому не лень в этом сквере. И музыканты-гитаристы, и мальчишки-футболисты, и собачники-полуночники… кабыздоха своего к дереву привяжет – и ко мне… Участковый мимо проходит – здравья желаю, ноль-два. Скорая проезжает – приветик, ноль-три. И доктор, и ассистент, и водитель, и даже дедушка инфарктник, которого они везли, – тоже враз поздоровел… А я? – Ирка сокрушенно всплеснула руками: - Что ж, мне было уже нечего терять, и я окончательно встала на путь разврата…

Все аплодировали, кое-кто – стоя.

«Это в журнал «Лиза» надо отдать, - предложил Сергей-Сенсей. – Или даже в «Космополитэн»

- Слишком жирно будет! Нефиг их баловать! – возразил я, как парень, имеющий разумение и вес в литературных кругах.

Следующий скальд - Колька. Его сага была предсказуема, но, правда, только для меня, потому что я хорошо знаю этого урода. Колька задумчиво повертел пальцем в ладошке, собираясь с мыслями, начал вяло:

- Дык… Мне-то и рассказывать особо нечего… Банально, как банан… Тусовались с пацанами… пива выпили… в карты играли… кто-то на гитаре бренчал… Вечер такой теплый был, приятный. Звездочки ясные… Большая Медведица такая… аппетитная: как на небо глянешь – так сразу подрочить хочется! Ну да пацаны поймут… - он обвел аудиторию глазами, выявляя, нет ли среди нас извращенцев, которые не дрочат на Большую Медведицу. Продолжил: - Вот… Сидим мы, значицца, сидим… Сирень над нами шелестит, ароматом своим в нос шибает, очень так возбуждающе… Тут вдруг подходит к нам девушка. Говорит, что она очень любит волейбол, сама сейчас с тренировки по волейболу, и… -

Тут уж не только я догадался, тут уж многие захмыкали.

- …и, значит, готова отсасывать у всех встречных волейболистов, коими мы, на ее опытный взгляд, безусловно являемся. Просила, правда, чтоб ей тушку не попортили, в смысле, целку… Ну да я разве слышал? Я поссать отходил. Заодно и вздрочнуть. То есть, поймите правильно: одну лишь Большую Медведицу я бы перетерпел. Но вот Кассиопея в ту ночь – она так раскинулась… О-ой! – Колька томно покрутил головой и почмокал. – Короче, стоял я, гонял лысого, а тут вдруг гитара смолкла. И я подумал: наверняка ебут кого-то! А я тут, как дурак, дурака валяю. Ну и подошел… А дальше вы знаете! Добавлю только, по секрету: мы на ней тогда пять кило «Каракума» заработали. С собачников, ментов, дворников… ремонтная бригада Мосводоканала, опять же… сток там прочищала… заодно и Иришке прочистила… С миру по конфетке – нам сладкая жизнь!

Ирка ехидно осведомилась:

- Белобрысый! А ты не забыл, что вчера проигрался? И сколько за мной ударов осталось? Напомню: пятьдесят три, Славкиным ремнем. Вчера-то простила – но могу ведь и… взыскать! Сутенер хренов!

Колька встал, повернулся спиной. Расстегнул пряжку, нагнулся, похлопал себя по голой заднице: «Welcome, honey! »

Никто не выразил особого удивления. Рискну предположить, позавчера во всех комнатах играли в карты на желания и наказания, «по заказу Гостелерадио».

- Не стой – привыкнешь! – сказала Ирка Кольке, и тот, получив от нее эту своеобразную индульгенцию, плюхнулся обратно на траву. Но штаны не подтянул. Не пожелал стеснять себя после этой милой пикировки с Иришкой.

Дальше на очереди был я, но моя выспренняя баллада об утрате невинности - слишком изысканна и талантлива, чтобы осквернять ее соседством с неумелыми россказнями всяких бездарей :)

Как-нибудь в другой раз.

Ну и остальные «исповеди» – тоже как-нибудь в другой раз.

Потом, конечно, несмотря на пожелание руководства беречь силы, все перееблись. Прямо там на поляне. Ибо сил было дофига, а от взаимных откровений, правдивых и стебных, все расчувствовались.

Колька заправил черненькой Кате, которая на четверть еврейка, еще на четверть – «феминистка», на остальное – лесбиянка, по уверению Ирки. Когда Колька кончил и вынул, Катя повернула к нему голову и серьезно молвила:

- Чего-то никакой родинки-свастики я не заметила. Гонишь ты!

- Стерлась! – предположил я, кайфуя лежа на спине. Дона Хулио ублажали Иришка и Вика, рыжая девчонка, которую я ошибочно принимал за сестру такого же рыжего Андрейки, который «би», но не ****. В смысле, не колышет. Они впрямь разыгрывали инцестуальные сцены для особых любителей, но родичами не были.

- Сотрется тут! – кивнул Колька. И с сердитой серьезностью обратился к Агнессе: - Между прочим, когда я сюда приехал – у меня было двадцать пять сантиметров. А сейчас от силы восемнадцать. Мне кто-нибудь компенсирует износ оборудования?

- Новый со склада выпишем! – утешила Агнесса.

***

К слову, потом мы сыграли и в буриме. Но я не могу опубликовать получившийся шедевр, потому что это было коллективное творчество, а я уважаю чужие копирайты.