Ungrundt. Глава 1

Глава 1.

Все зло исчезает из жизни силой того,

В чьем сердце сияет Солнце!

( «Рамаяна»)

Лето 15** года выдалось на юге Германии холодным – ветер глухо завывал в кронах елей вокруг дороги и в лощинах у подножия гор, промозглый дождь бил по крышам, стучался в окна. Погода, в какую хороший хозяин собаку не выгонит.

Однако в поле, покорно ожидающем пору сенокоса, паслось овечье стадо. Маленький пастух Иаков, восьми лет от роду, играл неподалеку со своим другом Иоганнесом в смелых рыцарей.

Мечи мальчишки смастерили себе сами из доски, которую выдрали из старой телеги. Раз – два – три – выпад. Все по правилам боя.

А стадо послушно щипало мокрую траву. Но, как и в каждом стаде, и тут была плешивая овца. История не сохранила ее имени, но мы будем называть её Мартой. И вот эта самая овца Марта, улучив момент, когда в сражении двух пастушков наступил решающий этап, сорвалась с места и под недоуменные взгляды своих коллег-овец двинулась к рощице у холма неподалеку.

Иаков со всей своей мальчишеской удалью нанес удар, мечи столкнулись, и оружие Иоганнеса не выдержало – меч просто треснул пополам.

- Ты убит! – Вскричал Иаков. И тут взгляд его нашел уже у самой кромки леса белое пятнышко – Марту. – Стой тут! – Велел он Иоганнесу, а сам бросился за овцой.

Меж тем Марта уже вошла в лес и медленно растворилась в темно-зеленом месиве.

Иаков ринулся сквозь колючий кустарник, изодрав одежду и кожу на руках. Он угодил башмаком в лужу грязи, нога его поехала, и мальчик растянулся прямо в отвратительной жиже посреди леса.

Утерев рукавом лицо, Иаков увидел Марту прямо перед собой. Овца стояла с таким надменным видом, будто бы это она поставила подножку своему нерадивому пастырю.

-У, тупая скотина! Скажу отцу – зарежет тебя на мясо первее остальных!

-Ну почему же она тупая? – Иаков обернулся. Позади него стоял высокий молодой человек в белоснежных одеждах. Самый обычный и непримечательный на вид. – Не пошла бы она сюда, ты бы со мной не встретился. – И он слегка ухмыльнулся. – Знаешь, кто я?

Иаков, само собой, помотал головой. В их земли незнакомцы редко захаживали, а всех жителей окрестных деревень он, несмотря на возраст, хорошо знал.

- Ну вот и хорошо. – Покровительственно улыбнулся незнакомец. – Зови меня Белым Странником. Ну как, победил друга?

- А вы что, наблюдали за мной?

Белый Странник Кивнул.

-Да – не без гордости ответил Иаков.

-Значит, ты любишь сражаться? А хотел бы командовать армией? Самой сильной армией на всем свете?

Иаков представил себя во главе целой армии, которая штурмует оплот каких-нибудь еретиков далеко на востоке среди песков и отбивает у слуг царя Гога Святой Грааль.

- Вижу, что хотел бы. Иди сюда – не бойся, я кое-что тебе подскажу.

Иоганнес ждал друга четыре часа, но безрезультатно. Стадо он отвел в деревню и сразу побежал к дому семейства Бёме – уважаемому в округе и довольно богатому. Их сын – маленький Иаков пропал. Его отец, получив весть, собрал всех мужчин и отправился искать сына с собаками. И Иакова нашли – в лесу. Спящим. Мальчик свернулся калачиком прямо в грязной луже. А рядом с ним лежала, словно бы согревая его своим теплом, овца, имени которой история, уж конечно, не сохранила.

Но мы-то с вами знаем, что звали её Марта.

Они появились из леса. Их никто не заметил. Из деревни никто не успел добежать. Причем, не совсем понятно, либо и сами деревенские жители перешли на сторону врагов, либо их просто перерезали как скотину.

Времена, когда монастыри были еще и крепостями, давно минули. Да и у атакующих был пулемет, так что хоть как-то оборонять монастырь было почти невозможно. Да и некем. Трое офицеров, причем один серьезно ранен, с десяток рядовых и еще десяток монахов, которые не покинули монастырь.

Врагов же было несметное количество. Однако все решили сражаться до конца – так решил и лейтенант гвардии Белов, и настоятель Ферапонт.

И пока все готовились к отражению штурма, монахиня Прасковья закрылась в келье, припала к иконе и стала читать молитву. Она чувствовала и знала гораздо больше, чем все остальные из тех, кто собрался в этом монастыре. Это был не просто штурм монастыря. Это была не охота за офицерами царской армии. Красные перебросили сюда дивизии совсем для других целей. Точнее, это и не они их сюда перебросили. Точную схему Прасковья не знала, но догадывалась, что внезапно у радиста в штабе Революционной Армии заболела и умерла мама. Всегда жестокий наблюдатель из ЧК внезапно сменил гнев на милость и позволил радисту уехать домой, утрясти дела. Дескать, все равно дело Революции победит. На место прислали нового радиста – молодого, красивого. Так что все крестьянки, пришедшие в ряды Красной Армии с первого взгляда в него повлюблялись. А он, верно, что-то не так понял. Вот и пришла дивизия сюда – монастырь штурмовать. Потом, конечно, в штабе разберутся, начнут искать виновных, вспомнят о радисте, а его уже и след простыл. И не было такого. А наблюдателя из ЧК , конечно, расстреляют – как вредителя. Только потом, лет через пять-десять, его подросший сын найдет кошелек с кучей денег, а жена внезапно выздоровеет от неизлечимой болезни. Все это Прасковья видела очень ясно и отчетливо.

В дверь кельи постучали. Это был настоятель. Здесь, в келье, им не было необходимости разыгрывать свои роли. Тут они поменялись местами – старшей по церковному сану была, конечно, Прасковья.

-Дочь моя, они тут? – Голос настоятеля дрожал.

-Да, батюшка. Они тут. И фундамент с ними. Даже взрывчатку, бесовы дети, заготовили. Хотят взрывать, если штурм не удастся.

- А если удастся?

-Ну так коли удастся, все равно взорвут. Им место нужно.

Настоятель кивнул. Донеслись хлопки первых выстрелов.

Красноармейцы двинулись на штурм. Вперед пустили крестьян. Рядовые царской армии заняли окна и принялись методично уменьшать число наступающих. А потом двинулись и регулярные части. Тактика была фантастически проста. Красноармейцы решили просто проложить себе дорогу к монастырю трупами. И Прасковья знала, что это все тоже делается не просто так.

В ворота стали ломиться. Офицеры нацелили ружья на вход. Ворота поддались и слетели. Началось сражение внутри монастыря. Однако кончилось оно быстро. Монахов и рядовых перебили. Офицеров, настоятеля и Прасковью связали.

И вот в захваченный монастырь вошли трое – два офицера –старый с усами и совсем молодой. А третий был одет совершенно обычно, не в военную форму. Черная нелепая муфта, черные дурацкие брюки из грубой ткани. А в руках маленькая черная пирамидка словно бы из эбонита. И Прасковья знала, что это такое.

Молодой офицер – брюнет с очень живыми глазами странно посмотрел на Прасковью. Монахиня была готова поклясться, что видела его раньше, но где… Нет, этого она не помнила.

Человек с пирамидкой оглядел пленных и наткнулся взглядом на Прасковью. Потом бросил на связанных людей исполненный презрения и ненависти взгляд.

-Расстрелять. Увести и расстрелять. – Он произнес это спокойно и уверенно, как если бы заказывал еду в ресторации.

Пожилой усатый офицер уставился на него с неподдельным ужасом, но, видимо, перечить он права не имел. А вот тот, что был помоложе, вмешался.

-Нет уж постойте, товарищ Бездонный. Мы не мародеры какие, чтоб монахов и раненных убивать. Мы их в плен взяли, революционный трибунал с ними разберется. А вы нам не указ, товарищ. Командиры тут мы.

Лицо человека с пирамидой перекосилось, в глазах блеснул огонек безумия.

-Товарищ Брюс. – Усатый командир выпрямился , горестно вздохнув, приготовился слушать. – Надеюсь ВАМ не надо пояснять, кто тут командует? Меня послал ЧК и я наделен достаточно большими полномочиями. По-моему, ваш младший товарищ немного не в себе.

-Да-да-да, товарищ чекист. Да-да-да. Сережка просто переживает, два десятка без малого положили. Вот он, знать, и вскобенячился. Ну, Сереж, хорошо же все. Не перечь товарищу из ЧК.

-Два десятка, говоришь? – нахмурился человек с пирамидкой. – Не надо их расстреливать. Вкатите бочку с порохом.

Брюс поглядел на него растерянно, потом обернулся к адъютанту и кивнул. Бочка достаточно быстро оказалась в пределе храма.

-Поджигайте и выходим. – И человек вышел из монастыря первым, бережно укрываю пирамиду.

Брюс последовал за ним, двое рядовых по его команде взяли под руки молодого офицера и вывели его. Остальные запалили масляные факелы и принялись поджигать деревянные конструкции.

Через минуту уже весь монастырь был объят пламенем, а красноармейцы укрылись за бугорками, ожидая взрыва.

И тут молодой офицер отшвырнул от себя отвлекшихся рядовых и ринулся в монастырь. Брюс взглянул на чекиста. Но тот лишь стоял с улыбкой на лице. Страшной улыбкой, скорее напоминавшей звериный оскал.

Внутри все полыхало, Сергей – а офицера звали Сергеем – посреди этого ада кое-как нашел Прасковью, взвалил её на плечи. Она не сопротивлялась. Только успела еле слышно прошептать «его тоже», указывая на настоятеля. Ферапонт был человеком крупным и любившим покушать, и он сам это понимал.

-Её, вытаскивай её. – Отмахнулся он. – И да помоги тебе Господь.

Сергей ринулся к витражу у противоположной стены. С разбега он высадил раму и вылетел на улицу вместе с Прасковьей. Мгновенно вскочив на ноги, он сова забросил девушку на плечи и побежал. Нога зацепилась за корягу, и он вместе со своей ношей покатился в овраг.

И в этот момент за спиной прогремел взрыв.

Они бежали берегом реки, то и дело заслоняясь от веток ив, в обилии выросших на красном суглинке. Солнце медленно катилось на запад, когда они решили подняться от берега вверх по горе к лесу, а оттуда вышли на сельскую дорогу, проходившую по гребню. Вскоре дорога сошла на нет и сменилась полем. Сергей рухнул в траву без сил.

-Негоже лежать. Они выследят нас и настигнут. – укорила его Прасковья.

Он посмотрел на неё.

-Не помнишь меня? – спросил он.

Она помотала головой. Она знала, что видела его, чувствовала, но не решилась об этом сказать.

-Так и знал. – Улыбнулся он. – Ну да дело-то поправимое.

-Только не сейчас поправлять его следует. Соглядатаи везде у них нынче.

-Да нет тут ни кого. Ни единой живой души.

-Вот то-то и оно. – Произнесла она тихим голосом и потупила глаза.

Он глянул на неё. Ему казалось, он почти понимает, о чем она. И тут он увидел всадника. Совсем неподалеку. И это был никто иной, как чекист. Он спрыгнул с лошади. И приближался к ним, держа в руках шашку.

-Думала уйти от меня, наивная? Никуда не уйдешь. Все равно ты мне не помешала. Семя посажено в землю, а тебе осталось умереть. И я с охотой помогу.

И он занес шашку, резко опустил её, но сталь встретила на пути другую сталь. Это Сергей подставил свою шашку.

-Сука гнилая! – Взревел чекист и атаковал с разворота, но Сергей подставил свою шашку, увел ее вниз и сделал выпад. Сталь пронзила плечо чекиста, тот вскричал и упал на одно колено. Сергей от души приложился по его лицу своим кирзовым сапогом, и чекист повалился навзничь. Он попытался подняться, но не смог. Кровь ручьем заливала землю вокруг него.

- Амба тебе, товарищ. – Прошипел он. – Всем вам амба. Лучше убей меня, а то ведь найду тебя и прикончу.

Сергей посмотрел на поверженного врага очень серьезно. Потом на Прасковью.

-Значит, не помнишь меня?

-Да нет же. – Слегка раздраженно ответила она.

Чекист еле заметно ухмыльнулся:

-Что, не убьешь ведь, слабак! Ты и мухи-то обидеть не можешь, а тут собрался Революцию делать.

-Говно вы там в ЧК, однако. Жалко руки марать.- Сергей сплюнул под ноги.

Прасковья подошла поближе.

-Сколь бы ни была глубока та бездна, что так ужасно разевает пасть свою за спиной твоей, мы найдем в себе силы закрыть ей пасть. – Торжественно произнесла она.

-Наивная девочка. – Чекист открыто издевался над ними, ухмыляясь желтыми зубами. – Вы все равно обречены. Мы вас сожрем. – И он расхохотался.

-Молчи, бес! – Крикнула она, но он не унимался. – Молчи, отродье Сатаны! Молчи.

Но хохот лился и лился. Тогда монахиня внезапно выхватила из кобуры Сергея наган и всадила в чекиста всю обойму.

Чекист захрипел и упал. Умер. А монахиня поглядела сначала на него, потом на пистолет в своих руках и, разрыдавшись, упала рядышком.

Сергей присел к ней, обнял.

-Ничего, ничего. Все хорошо. Пойдем, поднимайся. Нам предстоит долгий день. Тебе нужно много что вспомнить.

И она посмотрела на него. Она видела его раньше. Где? Где???

Артиллеристская канонада смолкла. Наступление врага было остановлено. Генштаб готовил план контрнаступления. До победы еще, конечно, было очень далеко, но мы уже поняли, что с Гитлером и немцами можно воевать. И можно их бить.

Было нас в отряде четверо. Я, снайпером был белорус Зайцев, спец по подрывному делу был из Выборга – Миха Павлов. И радист наш – то ли молдаванин , то ли румын Георге. И отправили нас в маленькую деревеньку недалеко от якобы стратегически важного мостка, значит, на разведку. По мне, так, конечно, ни хрена этот мосток важным не был. Ну да командованию же виднее. Ну добрались до деревеньки. Она, значится, не пустовала, да вот только сразу понятно, что фашист тут был. Все порушено, попорчено. Идем, значит себе тихо – от дома к дому. Ну, понимай, чисто все. И тут Георге и говорит:

-Слушайте. Плачет кто-то?

Ну, считай, на то и радист, все слышит. Ну мы прислушались, значит. Ну и хрен его разберет, то ли и впрямь плачет дитя малое где, то ли ветрюган так завывает.

Ну румын-то знай себе говорит, что ребенок, надо, дескать, проведать. Мало ли мамаша нерадивая бросила.

Ну мы за ним и пошли. Входим, значит, в хибару такую полуобрушенную. А там, глядь, женщина сидит на кровати. Да вся такая мила-премилая. Только грязная, немытая. Как будто с нами воевала и километр за километром носом перепахивала по грязюке. А рядом и впрямь мальчик голенький лежит. Малый совсем – и недели нет. А волосы белые – белые. И стоят над ними три немчюги. Все в черном, аки черти. Да в схваштиках все. Это кресты такие у них с перекладинами на концах. Ну чисто черти, вот те крест.

Ну мы, знай, ружья похватали. Сдавайтесь, говорим. Ханде, понимаешь, хох. Ну они чисто ноль эмоций. Вдруг один из них как хвать ребенка и давай бежать. Ну я как на духу одном взял и пальнул в него. Прям в живот и попал. Он подкосился, к стенке прислонился, ну Георге раньше всего подоспел, ребенка подхватил, на руки взял.

Ну фашисты поняли, что с нами шутки плохи. Руки подняли, сдаются, знать. Мы их двоих повязали, вывели. Мало ли, вдруг знают чего интересного.

Ну и Георге на женщину смотрит. И тут мы понимаем, что не выживет она. У нее рана здоровая такая прям на груди. И кровяка течет. Медленно так, словно насмехается. Ну и Георге говорит:

- А где тут у вас ребенка можно омыть, а то он в кровяке весь.

Ну женщина силы собрала, пальцем тычет. Там, дескать, за стеной. Ну Георге с ребенком и пошел туда. Зайцев немцев вывел на улицу под прицелом.

А мы глядь на того, что я ранил, а у него глаза квадратные и шепчет себе, знай:

-Нихт! Нихт! Нихт!

Ну я ему натурально так говорю:

-Ты не напрягайся бормотать, немчик, мы по-твоему варварскому наречию не кумекаем.

А он смотрит. Ну точно псина какая. Все понимает , а сказать не может. И тут вдруг говорит на русском:

-Что ж вы, дурьи головы наделали!? В карман лезьте, там документы мои. Я – русский офицер, разведчик в тылу врага. Верните человека вашего с ребенком.

Ну мы с Михой переглянулись. Он из кармана бумаги достает. Глядь, и впрямь офицер. Ну мы в недоумениях, значит. А он как рявкнет :

-Живо, сучьи дети, верните ребенка сюда.

А женщина так страшно еще смотрит.

-Под трибунал отправлю! Верните!!!

Ну вот неуемный какой, куда ребенок-то денется, он же с радистом нашим. Ну да ладно, к дурости офицеров не привыкать уже. Ну я Михе кивнул. Сам остался с офицерчиком, а Миха пошел за Георге.

Минуты три прошло, смотрю офицер нервничать стал. А Миха, гад, небось, самокрутку смастерил на пару с молдаванином, да стоит смолит.

Тут выстрел. Да так отчетливо. Ну натурально рядом. Я пулей вылетел. Смотрю, Зайцев тоже мечется. Немцы в снег попадали. Мы с ним сразу за дом, на немцев плюнули. Прибегаем, а там лежит Миха с дыркой в башке. А от него по снегу пара следов.

Тут еще один выстрел слышим. Ну уже в доме. Мы обратно. Смотри, немцы прям по снегу ковыляют, ну Зайцев давай им вдогонку палить, значит. А я в дом. Вбегаю. Смотрю, лежит офицер, а в него помимо моей пули еще штук пять всажено. И нет женщины и в помине, только окно высажено.

Выстрел. Второй. Выбегаю на улицу. Смотрю, Зайцев немчиков пристрелил. Идет медленно к дому. Тут щелчок какой-то. И Зайцев, как был, покачнулся, косолапо пару шагов сделал и в снег упал. Ну я, не будь дурак в дом спрятался. Подмогу надо звать, а рация с Георге пропала. Тут появляется, значит, откуда ни возьмись женщина та. Вот те крест! Прям она. И идет на меня с ружьем. Ну я натурально испугался. А тут сзади бах-бах. И она упала. А на пороге, глядь, командир наш стоит. Ему уже под пятьдесят. Тяжело так дышит. А у самого в руке пистолет дымиться. Оглядел он, значит, все и говорит:

-А ребенок где?

Ну я тогда не понял ничего, исчез, говорю. Он поморщился тогда, головой покачал да вышел. А там уже наши стали тот берег занимать, немцев выбили. А Георге так и не нашли, пропал с ребенком, несчастный. Жалко ведь, добрая душа был.

И только потом я смекнул, что неоткуда было командиру нашему про ребенка знать. Вот такие дела.

Дед закончил свой рассказ. Внуки смотрели на него заворожено. Радио мурлыкало какую-то песенку. И тут стук в дверь. Дед нехотя поднялся, посмотрел на старые ходики. И кого там ночью несет? Подошел, открыл. На улице завывала вьюга, а на пороге стоял человек в плаще. Перестройка шла вовсю, и английские плащи оказались в моде.

-Вы кто будете таков? – спросил дед.

Незнакомец не ответил. Он схватил сильной рукой деда за одежду, тряхнул и бросил в снежный сугроб. Подошел, пнул его с силой под дых. Дед захрипел.

-Что-то ты больно умный у нас. – И новый удар ногой. – Память хорошая? Внукам рассказать решил? Урод! Ну сам виноват!

Удар, еще удар.

Старик захрипел, еще раз захрипел. И только перед тем, как он смог прохрипеть в последний раз, он понял, чей голос у незнакомца в плаще. И ему стало страшно, попросту не оставалось ему ничего, кроме как умереть в сугробе под ударами ног незнакомца, который вмиг стал старым знакомым.