Экзорцизм Девственности. Серия: Лишение девственности рассказы

- У меня к тебе дело! – Алла ухватила меня за рукав джемпера и увлекла за собой. По институтскому коридору, далее – в пустую аудиторию.

Алла действовала напористо и решительно, и была она барышней крупной, ростом едва ли ниже моего, к тому ж – играла в девичьей сборной страны по водному поло. Поэтому я вспомнил, что джентльмен, – и не стал противиться воле дамы.

- Какое дело? – полюбопытствовал я, когда Алла захлопнула дверь и стянула скобяные ручки велосипедным противоугонным тросиком. Кажется, она была настроена даже более решительно, чем я предполагал. В аудитории были парты, стулья, портреты ученых мужиков на стене под потолком – и мы двое.

Алла заскочила на парту, расселась весьма фривольно. Усмехнулась, малость нервно.

- Для начала – можем и потрахаться, - хрипловато и деловито объявила она.

Я давно заметил, что все Аллы – столь же деловиты, сколь и взбалмошны. И зачастую – почему-то имеют хрипловатый голос. Может, наперекор звучанию собственного имени, мягкому и сочному, как алыча.

- Хорошенькое начало! – сказал я, не зная, что думать.

Правда, я не знал, что думать. И попрошу отставить дурацкие шуточки. Серьезно, не надо хихикать! Ну говорю же…

О темпора, о морес! – мне приходится оправдываться не пойми перед кем, извиняться за то, что хоть раз в жизни я сохранил верность своей постоянной подруге. С которой, к тому времени, мы были вместе уже три года. И которой, конечно, я безбожно изменял на каждом шагу – слаб я и грешен. Но сейчас был не тот случай. В интонациях Аллочки сквозила некая истерическая напряженность, но ни капли, ни дуновения эротизма. Господа моралисты, не думайте обо мне лучше, чем я того заслуживаю: я попросту не завелся, вот и все.

- Что, не хочешь? – с явной тревогой спросила Алла.

- Нет, - кратко и честно ответил я.

Мы были знакомы всего-то пару недель – была середина сентября – но учиться нам вместе пять лет. Предположительно. Если кто-то из нас не вылетит. Конечно, Аллочка может ославить меня перед всем курсом как извращенца и некомпетентного мерина, но мне было пофиг. Даже – полезная реклама была бы. Девчонки падки на «недоступных» парней. Каждая пытается соблазнить, надеясь, что уж ее-то чары – пробьют брешь. Из всех моих знакомых самый удачливый бабник - один друг детства, впоследствии – учащийся духовной семинарии. Там – и заделался бабником. Потому что ему как бы нельзя блудить, о чем он с прискорбием извещал всех соискательниц. А после – выбирал из них, с кем нарушить запрет.

Впрочем, я-то поступил в институт не только ради траха. Для этого мне и Таньки, моей «перманентки», хватало. В общем и целом.

Тут Аллочка вдруг заревела. Совсем по-детски, уткнувшись мордашкой в ладошки. Сидела, скорчившись, тряслась и всхлипывала. Мне стало ее жалко. Я сел рядом, принялся поглаживать по дрожащим лопаткам, утешать:

- Ну ладно, чего ты? Я ж не потому, что ты уродина… ты ведь не уродина – и сама знаешь! Просто у меня есть девушка… И у тебя парень будет… Тебе бы хотелось, чтобы он вот так запросто, с другой?..

Ну и всякая подобная чушь.

- Ты не понимаешь! – прохныкала Алла. – Мне ж не ради разврата нужно!

«Да я вот как-то догадался, - подумал я. – Потому и не завелся: нафиг такой разврат, который не ради разврата? »

Наконец, Алочка успокоилась, кое-как утерла синие слезы.

- Сейчас все объясню, только обещай не смеяться? – она робко заглянула мне в лицо своими раскрасневшимися глазами.

- Какой уж тут смех! – пообещал я.

- Итак, случилось оно этим летом… - повела она свой рассказ.

АЛКИН РАССКАЗ

Случилось оно этим летом. На даче. Я шла по лесу. С лукошком, как Красная Шапочка. Собирала землянику. А тут – целых два серых волка. В смысле, два озабоченных подонка. Златокудрый и черненький. Златокудрый подонок был симпатичнее, но черненький – демоничнее. Я сразу поняла: беды не миновать.

Они угостили меня вином. Я выпила и подумала: «Ну и дура же я! »

И точно – дура. С первого же стакана как развезло, как я сомлела, да как страстью распалилась…

Короче, долго мы резвились в высокой траве, и я просто летала в облаках неземного блаженства, и оседлала радугу, и звездочки водили хоровод вокруг моей смятенной головушки, и райские птички пели звонкие песни восторга. Никогда не вкушала я такого зверского кайфа!

И это меня изумило, потому что я была, вообще-то, девственница, то есть в первый раз… но, знаешь, ни боли, ни муки – а одно сплошное блаженство.

А когда я спросила их, почему так, они ответили, что они не обычные парни, а братья-эльфы, и потому свое дело знают. А мне это вроде как награда за целомудрие, что блюла себя аж до семнадцати лет. Мол, заслужила я этого – от эльфов дефлорацию принять.

В общем, все было здорово, а потом я заснула, крепко и сладко, а когда проснулась – их уж и след простыл. Я даже подумала, что приснилось мне все. Но нет. Пальцами проверила: не приснилось. Не все. Хотя боли и тогда не было.

Воот… И тут хмель с меня сошел, и разобрала обида. И досада великая. Подумаешь, эльфы? Кто дал им право девушку бесчестить? Ведь кабы не опоили отравой своей – нипочем бы не далась…

И как я это подумала – выходит на полянку женщина. Рослая такая, статная, видно, что опытная, зрелая, но фигура – отпад, да и лицом – красавица писаная. В платье изумрудном она была, а волосы – где золотые, где черные, как смоль. Будто мелированные, да только не знаю, в каком салоне так изящно делают.

Спрашивает женщина:

- С тобой, что ли, сорванцы мои забавлялись?

Я ей:

- Так вы их мамаша, что ли?

Она:

- Ну да. Владычица я эльфийская. А они – сыновья мои. Кстати, нет ли к ним каких претензий?

Тут-то я взъярилась:

- Да как вам сказать, мамаша! Вообще-то, я бы сама хотела решать, где свою невинность потерять! А тут… произвол какой-то фэнтазийный! Сказочное свинство!

Она, кажется, огорчилась немного, но тотчас утешила.

- Ну извини, - говорит. - Они как лучше хотели. Где б ты еще эльфа-то нашла, для такого деликатного дела?

- Впрочем, - говорит, - беда поправимая. Коли то беда для тебя, конечно… Ибо я, как эльфийская владычица, - еще и волшебница зело могущественная. Так что, вот тебе зелье чародейское, - вручает мне алую бутылочку. – Вытяжка из сока зарастай-травы, печаткой бога портняжного усиленное. А для пущей крепости – заклятьем «шито-крыто» усугублено. Это я к тому говорю, что в фиале сём – очень сильное колдунство. Чтоб твою беду залечить – одной капельки достанет. А тут, почитай, две дюжины доз. То бишь, вволю наиграться успеешь, с потерей да с обретением сама понимаешь чего.

Сказала это – да исчезла. А я, значит, как была нагая, ноги раскинула – да и плеснула от души. Всю бутылочку и вылила, сгоряча.

И чувствую – затягивается оно, вместилище-то мое. Прям на глазах затягивается. Пощупала пальчиком – вот уж как прежде «зашторено». И все бы вроде ладно… Но тут ветер сердитый поднялся, солнце кануло в черные тучи – и вновь является передо мной эльфийская чудодейка.

- Что ж ты, - говорит, - наделала, глупая? Знаешь, какой побочный эффект тебе теперь выйдет, с такого-то передозу?

Я головой мотаю, ошарашенная малость.

- Теперь, - говорит, - навечно ты девой останешься. Кто ни прободеет – наутро обратно зарастет, как ни бывало.

Я сперва хотела сказать: «Ну и чего плохого? » А потом сообразила, что и хорошего – тоже, в общем-то, ничего.

- Да-да, - кивает эльфийская царица. – Всякий раз сызнова муку принимать будешь. Смертные-то вьюноши – не эльфы, чай. С ними так безбедно не выйдет. И тем более - не войдет…

Она еще и острила, ведьма!

- И одно только средство есть, чтоб избыть твое проклятье, - говорит. – Для того потребно, чтобы две дюжины разов чресла мужские в твое лоно погрузились, и страстью своей излились там. И то – в один день свершиться должно, при свете солнца, от зари до зари.

«Вот такая история», - подытожила Алла свой рассказ.

Воцарилось молчание. Меня подмывало спросить: «Подруга, а ты в Интернете не пробовала публиковаться? » Но я удержался. И от ржания – тоже.

Аллочка вздохнула:

- Ну вот, не смеешься… А значит, решил, что я точно тронутая! Обидеть боишься… Так смотри!

Она порывисто задрала юбку, обнаружив под ней отсутствие трусиков. Выхватила из сумки пустую пивную бутылку – и с силой, ожесточенно засадила ее в свое «проклятое» лоно.

- Ы! – сказал я, поежившись.

Алочка же, скривив заплаканное личико в свирепой усмешке, с мазохистским смаком поводила, поиграла бутылкой. И резко выдернула.

Горлышко было в красном. Не то, чтобы очень обильно кровь текла – но заметно. Достаточно заметно для того, чтобы не принять происходящее за дурацкий розыгрыш с вишневым соком. «Или, может, менструха у нее? Тогда – маньячка! Черт ее знает…»

До того времени я имел дело только с одной девственницей. И лишь ее же - наблюдал в критические дни. А потому и не пытался строить из себя детектива-гинеколога. Я честно был в замешательстве.

Алла, не стесняясь меня, законопатила «колодец греха» тампаксом, припечатала разлапистой «каждодневкой», похожей на ската манту; натянула трусики, извлеченные из той же сумки. Значит, понял я, она заранее подготовилась к этой демонстрации.

- Такие дела! – безотрадно хмыкнула Алка. – А завтра снова целой буду. Можешь проверить.

***

«Течки» у Алки не было (не люблю слово «менструация»; «течка» – и то не так гнусно звучит). Но вот чего еще у нее не было на следующий день – и что повергло меня в шок – так это ни намека на последствия от давешних манипуляций с бутылкой. Я был в густом и плотном ахуе.

- Теперь веришь? – грустно улыбнулась Алла. – Я уж по-всякому пробовала. И даже с болью смирилась как-то. Хотя все равно, конечно, напрягает… Достало, если честно! Помог бы, а? Исцелить меня? По рецепту феи?

Я замялся:

- Эээ… слушай… наверно, ты слишком лестно обо мне думаешь… и это приятно, конечно… но двадцать четыре раза за день – это, боюсь…

Она фыркнула:

- Да ладно, не пужайся! Понятно, что «командная игра» потребуется. Троих я уже уговорила. Ты, насколько понимаю, тоже не прочь поучаствовать, да?

- Ну… Я, конечно…

- «Уболтал, черт языкастый! » - Алка, с наигранной веселостью, ткнула меня в плечо. – Так и быть, заношу в список. Слушай, а у тебя есть друзья-под… подходящие друзья, без комплексов?

***

- Нет, ну это святое дело – наговор-то эльфийский снять, - сказала моя Таня.

Я поведал ей все без утайки о предстоящем ритуальном мероприятии. Честно говоря, я рассчитывал на ревность и спасительный запрет – но Танька вдруг явила женскую солидарность.

И было трудно понять, поверила она в эту историю про хроническую Алкину девственность – или ей просто до лампочки мой кобеляж. Танюха умеет хранить непроницаемость, швейцарским сейфам на зависть. Но если поверила – было впору усомниться в ее здравомыслии. А если нет – то в моем. Потому что я-то поверил, получив наглядные доказательства.

Я решил не париться.

***

Подходящих дружков, чья сексуальная крепость значительно превосходила моральную, у меня было двое. Вернее, двоих удалось найти и сагитировать. Мой бывший одноклассник Колька и один парень малость постарше, Слава. Нас троих объединяли основополагающий гуманизм, неравнодушие к страданиям ближних и совместное участие в порносъемках год назад. Последнее – было, пожалуй, самым важным фактором.

Алке, вдовесок к помянутой троице мушкетеров, удалось привлечь еще двух ланселотов, сочувствующих ее проблеме. Итого получалось восемь. Хорошее число. Двадцать четыре - очень удачно делится на него. И без остатка… и без излишеств.

***

И вот настал D-Day

Или по-нашему – «Операция Дефлорация». Массированная дефлорация силами восьми фронтов, каждый наносит по три решительных удара.

То есть, это мы так думали. Гладко было в планах генштаба. Но когда мы с Колькой и Славкой в заданный предрассветный час подтянулись на Алкин плацдарм – выяснилось, что целых три фронта позорно капитулировали. Засаботировали. Засачковали.

- У них, типа, подозрение на трипак, - сказала хмурая и озабоченная Алка.

- Что, у всех троих?

- Ага. Они в общаге в одной комнате живут.

- Иии…?

Видя, как округлились мои глаза, Алка поспешно уточнила:

- Да нет! На днях – с девчонкой сомнительной развлекались. Говорят: репетировали. И у одного – того. Закапало.

Я покашлял:

- Нет, очень мило, конечно, с их стороны. Что предупредили, что оградили, и все такое… Но…

- А может, и так справитесь? Ребят? – Алка обвела всех собравшихся молящим взором. – Может, попробуете?

Славка глянул на часы. Раздумчиво молвил:

- От зари до зари, говоришь? Что ж, и то хорошо, что не декабрь нынче… Ладно, не будем терять время, господа ебари-лекари?

***

Если кто-то ждал красочного и упоительного рассказа про самозабвенную еблю… его бы на наше место, романтика этого!

Нет, это была суровая и ответственная работа. Вдумчивая и сосредоточенная. Строго по графику, напряженному и скользящему, как наши чресла в Алкином заколдованном лоне.

Вам когда-нибудь приходилось трахать девушку, держа на уме четко расписанный план дальнейшей ебли? На «зачот», по «госту», можно сказать? Балансировать между требованиями «кончить поскорее» и «кончать не слишком бурно, поберечь себя»?

С Танькой мы как-то трахались на рекорд – но это был даже не спорт, это была просто блажь. Чистая развлекуха, растворение тел друг в друге, а мозгов – в пьянящем любовном угаре. Здесь – дело другое.

«Когда кончаешь в пятый раз – бывает трудно впасть в экстаз! » - архиверно подметил Колька, утерев пот со лба. Удручало то, что сказал он это, отстрелявшись лишь в третий.

«Типа, пятилетку за три года? – подколол Славка. – Заклятье-то, поди, не наебешь, фелонщик! Не госприемка! »

Меня после третьего спуска тоже потянуло на стихи. Я люблю поэзию. Порой даже встает от вдохновения. Что сейчас и требовалось. Я сложил обнадеживающее хокку:

Сколь ненасытен

Ни был бы грот прибрежный -

Упорны прибои.

Я значился последним в очереди. Итого – пятнадцать торпед ушли в цель. Оставалось еще девять. В смысле, оставалось запустить – хотя достаточность боекомплекта вызывала сомнения.

- Надо было экстази закинуться! – посетовал один из тех двух Алкиных ланселотов, прежде нам не знакомых.

Сказать по правде, сам я пробовал это экстази всего раза четыре в жизни. И эффект был какой-то сумбурный. Будто крышка над черепом приподнялась и левитирует над оголенными мозгами. С одной стороны, кайфово, психоделично, с другой – немного стремно. Но тоже психоделическая такая измена: кажется, будто на мозгах, под крышкой, прикорнул, свернувшись калачиком, пушистый котенок или что-то вроде. Барышни – впрямь раскрепощаются, расплываются с этих веселеньких колесиков. Но то – барышни. А если кто-то считает, что экстази – какая-то немеряная спермогонка и от него потенция колом задирается, то… Нет, все индивидуально, конечно, но, по-моему, паренек этот книжек бульварных перечитал!

Колька, дожидаясь своей очереди, настрочил на листке очередной стиш и с чувством зачитал:

«Для хороших для людей

Не щадит братва мудей…

Только как бы вот поймать

Тех двух эльфов и их мать? »

- Пушкин, бля! – похвалил Славка, слезая с Алки. – А знаешь, сколько раз мог запиндюрить Пушкин Анне Петровне Керн?

- Поддержим славу российской поэзии! – боевито пообещал Колька, устраиваясь на освобожденной Алке.

Конечно, он очень старался ради славы российской поэзии, но было видно, что прекрасные порывы его души - поиссякли. То и дело Колька «обмякал», вынимал, и Алке приходилось нагнетать его напор вручную. Глядя на друга, я понимал, что сам буду выглядеть не лучше…

***

И вот он решающий, заключительный пятый круг, дамы и господа. На финишную прямую выходит пилот под номером один, достославный Слава, шумахер шахер-махеров. Его болид… болит, наверное, как и у всех у нас, но несется уверенно, движок работает мощно и ровно… А, вот и финиш…

Колька тоже откатал последний круг на удивление гладко, хотя и на явном форсаже. Врубил третью космическую, наступил на горло собственной песне, пережав себе кислород до упора, перегрелся докрасна – но с честью вписался во все коварные повороты и финишировал достойно…

Свой дурацкий репортаж с гонок «Формулы-Любви» я вел вслух, подбадривая участников. Сам я расслабился: я же был пятым, последним, а значит – лишним. Пятью-пять – двадцать пять. Сдачи не надо? Надо, надо! Ибо сказано было: две дюжины, и ни палкой больше.

Третий паренек, наркоман-теоретик, обошелся и без экстази. Через двадцать минут усердных коперных работ – приподнялся на локтях и сказал: «Уфф! Я уж *** нихуя не чувствую, но по-моему, кончил».

- Зачет! – подтвердила Алка.

«Итак, - комментировал я, - на дистанцию выходит последний пилот нынешнего сезона гран-при, несравненный… (его имя я утаю, поскольку он обидчивый паренек). Стартует резко, с пробуксовкой… Трибуны замерли в тревожном ожидании… Но что это? Болид заезжает на пит-стоп? Так рано? Ну ничего-ничего, команда техобслуживания известна своей расторопностью и профессионализмом… О, эти проворные нежные ручки знают свое дело… Сейчас они его живо поддомкратят и…»

Вдруг паренек отдернулся от Алки, едва не оставив в ее нежной и профессиональной ручке свой лингам. С неожиданной злостью рявкнул на меня:

- Слушай, а не пошел бы ты нахуй?

Я понял, что, пожалуй, переборщил. Мы-то с Колькой и Славкой были как-никак профи, привыкли подкалывать друг друга на тех же съемках порнухи. А на свежего человека мой цинизм впрямь мог произвести гнетущее впечатление. Тем более, что все мы утомились до чертиков, а этот парень – был на грани истерики.

- Да ладно! – примирительно сказал я. – Я ж поддержать хотел… морально.

- Морально? – он взвился. – Я тут въебывай, а ты - морально? Если такой умный… вот и еби сам! Физически!

Он совсем сник. Казалось, готов был разреветься. А слезы плохо дружат со спермой, что бы там ни говорилось в известном анекдоте… Меж тем, день неумолимо клонился к закату.

И я, чувствуя долю своей вины в том, что последний пилот сошел с трассы, мужественно пожал плечами:

- Хорошо. Отдохни, успокойся. Я за тебя…

Я гордился красотой своего жертвенного поступка… ах, если бы конвертировать мою гордость в эрекцию!

Тем не менее, кое-как заправил. Мой лингам казался мне истертым, истраченным, не толще сигареты. Замечу, сигареты с ментолом – такое было онемение. Но, как ни странно, он вроде бы не падал. Возможно, просто уже привык стоять, как спящий слон или интеллигент, задушенный в толпе на похоронах Сталина и там же закоченевший… Да, он не падал – даже при таких мыслях.

«Сто фрикций туда, сто фрикций сюда… еще по сто туда-сюда, - философично думал я. – Все рано или поздно кончается! »

О близости извержения я узнал, как сейсмолог на станции слежения за тектонической активностью: по неким датчикам, по едва уловимым колебаниям стрелочек. Нарастил амплитуду своего «самописца», торопя долгожданное событие.

- Погоди! – Алка вдруг открыла глаза. Кажется, она даже умудрилась кончить. В этом заключительном сеансе. Никто, конечно, не считал, сколько раз она заходилась хрипловатыми стонами за этот безумно долгий день – но она оказалась той еще нимфоманкой. И на последнем моем заезде – тоже, вроде, кончала. Уму непостижимо, каким чудом, ибо ее онемение, по логике, следовало бы помножить на пять. А может, мне и пригрезились ее стоны: сам я малость отрешился, забылся в своих методичных, механических телодвижениях…

- Погодить – что? – чуть сонно и ворчливо уточнил я.

- Не надо! Не в меня! – внутренне напрягшись, попросила Алка.

- ЧЕГО? – от изумления я замер, грозно навис над этой чудачкой на распрямленных руках.

- Знаешь… - Алка улыбнулась устало и виновато. – Знаешь, я подумала… Жалко все-таки с девственностью расставаться… Насовсем-то…

***

- Пожалуй, и правильно, что мы ее не придушили, – задумчиво заметил Слава, когда я подвозил его до дому. – Такой уникальный образчик женской логики – стоит сохранить для человечества!