Сексодром. Минироманчик с продолжением. Часть 2. 12

Начало:

12.

Намусолившись за день по разным делам, набродившись по магазинчикам торгового центра, сижу на втором этаже галереи «Аэропорт», и пытаюсь впихнуть в себя кусок простывшей пиццы из ресторанчика. Итальянского.

С некотором трудом нам с Ксю отрезали большие треугольники, и положили на тарелки. Одноразовые. Точно - как в студенческой столовке. И поставили еще тарелки с греческим салатом.

Это – тоже, та еще штука, греческий местный салат… С подпорченными темными родимыми пятнами листьями, с кружочками маслин, пахнущими рыбой, и с кубиками безвкусной брынзы – больше похожей на несвежий рассыпчатый творог.

И фисташковое мороженое «Баскин энд Роббинс» на десерт - в стаканчиках, которые нужно разглядывать под микроскопом.

Да, это нечто и даже - классно, Италия - в чистом виде. Прямо вот она - в нашей родной, торговой галерее присутствует...

Если другой не видал – эта просто самая что ни на есть – итальянская Италия.

А пармезан у них закончился.

Я потряс у кассы пустую кружечку с дырочками в крышке, показал кассирше, стучащей по клавишам почему-то пластмассовыми перчатками, что там, в кружечке, ничего нет, и попросил подсыпать новый сыр.

И в ответ получил от девушки за кассой с непроницаемым, будто после местной анестезии, и с вкраплениями девичьих прыщиков - лицом:

– Пиццу пармезаном не посыпают, молодой человек. Она и так сырная. С вас – семьсот тридцать два рубля двадцать семь копеек.

В общем – не хило… За удовольствие побыть полчаса в Италии.

Спасибо и на молодом человеке…

И как это я сам не догадался, дуралей б/у, бывший в употреблении - советский, что пармезаном пиццу не посыпают?… И салат подпорченный – тем более не посыпают. Чтобы вкус пармезана не перебить и не испортить. Жалко на таких гурманов, как я, вкус переводить. Которые настоящей Италии не нюхали.

Судя по всему, этот пармезанчик у них - от братьев-прибалтов получен, тоже б/у – бывших у нас в употреблении лет пятьдесят, и многому у нас научившихся. Теперь, правда, он уже -европейский, из ЕЭС, значит.

За эуро поставляемый, значить))).

А может – быть даже – и вовсе настоящий, хохляцкий, за гривны купленный. Со специфическим вкусом – ни с чем его не спутаешь. Радяньским.

Эх, до чего же не перебиваем ничем этот вкус - подделок!..

Я их, итальянцев из местного ресторана, вообще-то где-то даже понимаю. Что жалко им такой изысканный вкус этого благородного сыра местными салатами с пиццами портить…

13.

А знакомиться что-то мне сегодня – прямо как-то не очень. Не идет как-то. Домой бы добраться, до душа горячего, да завалиться - ноги кверху, в обнимку с телевизором… Нервы, черт возьми.

Но дела надо делать.

Одежонкой на каникулы затариться. Новые кроссовки, новые джинсы, новое белье, новые рубашки… Все новое и пока надежное.

Очень полезные вещи, пока новые, никем не тронутые.

Если вдруг мои старые друзья одежду у меня чем-нибудь пометить успели. Каким-нибудь радиоактивным препаратом, например. Или еще какой-нибудь дрянью.

Чтобы в толпе меня моментально выделить. В случае необходимости. При попытке к бегству из под их неусыпного ока.

А у меня в самое ближайшее время намечается важная встреча, о которой мне совершенно не хочется никому докладывать. И дозиметра нет – проверить, все ли у меня с одеждой в доме в порядке? И других приборов нет, очень полезных в полдсобном хозяйстве.

И кстати, попутно, делая покупки, и на девушку напрашивающуюся поглядеть.

Вот и растащило на это свидание отправиться.

Точнее сказать, коллега по работе – растащил.

Все утро я наблюдал краем глаза, как он переписывается с кем-то, и рожи веселые строит. Сам себе - похоже.

Вполне достойное занятие для глубоко женатого господина. Которому не менее глубоко и безнадежно осточертела его семейная идиллия. Как он об этом вслух обычно и заявляет. В несемейной обстановке офиса, естественно.

Переписывался он, переписывался с кем-то, и потом вдруг говорит мне перед обедом: слушай, повстречайся с ней, а? Она меня ни разу не видала. И тебя тоже. Не хочет фото обмениваться. Смотри, что пишет: «а для вас красивая внешность на фото самое главное? »

- И что ты ей ответил? – спрашиваю.

- А для вас?

На этом они и решили свидание устроить. Дозрели, судя по всему. До решительных прелиминариев.

- У меня, - говорит коллега, - сегодня жена и сын с Таиланда вернулись… А я их даже не встретил. Что-то - в лом было отпрашиваться, в Домодедово тащиться.

- Я даже про них забыл, если честно… - говорит. - Что они именно сегодня, как назло, возвращаются. Идиот. И свидание почти назначил. Теперь вечером буду слушать, какой я у них внимательный, и хороший – не смог с самолета встретить, любимых… Они по своим таиландам, а я тут вкалывай за гроши. Да еще встречать катайся.

- Сходи…, - говорит, - а? Жалко так просто тетьку терять. Уже неделю переписываемся, все, вроде, на мази. Ты у нас – не занятый. И делать тебе, судя по всему, нечего. А потом – мне ее спихнешь, если не понравится.

Чего тебе – а?

14.

А действительно – чего мне, а?

Несколько ошарашенный событиями последнего времени – я даже сегодня не стал реагировать на призывные взгляды Елизаветы, уже дважды заходившей к нам – по пустяшным каким-то делам. Делала она мне знаки глазами, делала – выйди в коридор, поговорим… А я делал ей же глазами знаки – не понимаю ее.

Хотя, конечно, прекрасно все понимал.

Елизавета, очевидно, несколько обиделась и попозже позвонила по местному номеру:

- А ты сегодня занят вечером? Встретимся? Подождешь меня там, где тогда высаживал? – спросила в лоб. – Можешь сейчас говорить?

- Да, понимаешь ли, не могу сосчитать плановую нагрузку на одну живую душу…Допоздна придется сидеть, - ответил я.

Елизавета Матвеевна, конечно, была прелестна. Особенно, тогда, утром, у зеркала. Особенно, когда плавно натягивалась на меня своей волнующей попкой, и при этом утыкалась губами в свое предплечье, чтобы приглушить стоны от получаемых острых ощущений и моих глубоких экзерсисов. И все это отражалось в полутемном зеркале прихожей, добавляя специй в шикарное блюдо, которое мы поглощали.

Но пока я не буду твердо убежден в том, что и она, как Клара, например, не принадлежит к конторе, мне не хотелось бы продолжать наше слишком близкое знакомство. В этом нет ничего личного – только забота о собственной безопасности.

Интересно, что и Клара уже сегодня пару раз набирала мой мобильный телефон, зараза такая. А я не взял трубку, и просто выключил звук, сукин сын.

И что это их обеих разобрало вдруг так сразу? Синхронно почти?

Правда, как я уже сказал, особого желания сегодня знакомиться и с этой тетькой, Ксю, - из компьютера коллеги, у меня не было.

С которой мы сидим сейчас, угнездившись подальше от анестезированной девушки за кассой.

И даже не потому, что как-то устал.

В ходе моих поисков компаньонки на отдых, я убедился уже, что от такого знакомства все время нужно ждать какого-нибудь подвоха. Вроде появления Лже-Милены.

Барышни эти, виртуальные - или с возрастом наврут, или про рост, или – про размеры фигуры и тела обманут.

Или – на фото одно, а в жизни – крокодил крокодилович. Ископаемый.

Или – что-нибудь про оплату, сколько часик стоит. Как та же Милена.

Нет не жалко сотни, конечно. Но ведь – не за головогрудь же платить…

И здоровья жалко…

Фигуристок с неместным выговором за сто в час – пруд пруди. Подъезжай к Петровскому парку за стадионом «Динамо» – и в свете фар целый парад перед тобой выстроится. Какую хочешь, такую и выбирай. И даже за пятьдесят баксов – тоже легко найти. Гораздо приличнее – чем Лже-Милена. И даже приличнее, чем, девственница-прелестница, научившаяся работать языком.

А вот здоровье – одно. За свои же деньги его гробить – только дурак и будет.

Кроме того, и сам чего-нибудь наврешь про себя, и не знаешь потом, как выпутаться… Как вот мой коллега.

Неловко…

15.

Но попутно с другими важными делами, вроде покупки одежды – можно на нее и поглядеть. Привык, все-таки, в своей холостяцкой закоренелости, к регулярным – более или менее, встречам. Хотя бы раз в неделю. Или два. Или, если уж очень зацепит – еще чаще.

И – так, поактивнее, чтобы. Чтобы в форме быть.

Чтобы вставалось с кровати – с трудом. На полусогнутых.

С чувством исполненного долга.

Да и чтобы лежалось – хорошо и с чувством выполненного долга.

Правда, глядя на Ксю, трудно пока сказать, что она там, в постели приготовить может. Какое немыслимое блюдо.

выглядит, в общем, ничего, но пока она как-то довольно индифферентно себя ведет. Молчит, и озирается. Видно, уплаченная мной за сей нехитрый ужин сумма ее несколько подавляет. Думает, видно, что все это можно было бы раза в три дешевле и дома приготовить. И с несомненно лучшим качеством.

А та легкость, с которой я эту сумму заплатил – настораживает ее, и наводит на опасные размышления: может быть, это и есть тот искомый принц на белой кобыле? Несколько облезлый, конечно. Но разве все выигрыши в лотерею сразу – и в шикарной упаковке с витыми ленточками - судьба преподносит?

Коллега позвал меня к своему компьютеру, и показал ее описания себя, любимой.

Я прочитал, и несколько заинтриговался:

«Интересная, общительная, понимающая и принимающая людей с их достоинствами и недостатками. Ищу близкого по душе, самостоятельного, способного дать красивой женщине то, что она заслуживает».

Занятно, чего же она заслуживает-то, а? Стоит посмотреть – определенно.

Нет, конечно, если заслуживает – надо дать.

Если – понимающая и принимающая – тем более.

И может быть – не один раз дать.

Только вот – чего дать-то?

Это уже надо будет по месту решать. Исходя из обстановки.

Еще я прочитал такую вот сентенцию:

«Вряд ли подойду тем, кто любит навешивать лапшу и производить определенные действия с мозгами. Уши маленькие и лапша скатывается, а мои мозги с трудом поддаются на мужские плоские уловки».

Тоже мне это понравилось. Особенно про маленькие уши и действия с мозгами. Маленькие женские ушки – бывают очень чувствительны.

Будем надеяться, что у нее маленькие, а не как у гориллы. Большие и волосатые.

И про уловки и действия – понравилось.

Когда так говорят – сами напрашиваются. На действия и уловки.

Пока мы разбираемся с подносами, салфетками и приборами, я мельком изучаю ее ушки. Нет, не врала – действительно, маленькие, красивые, нежные, и с маленькими сережками, поблескивающими камешками. Фианиты, наверное. Но это дело не меняет. Прелестные у нее ушки.

Осматривая ее. Осматриваю заодно и зальчик.

Небольшая компания в углу – это, судя по всему, мои бессменные визави из конторы. Два мужчины и немолодая женщина. Какую-то несъедобную чепуху взяли на казенные деньги в Ростик’се, попивают пиво, и делают вид, что увлечены беседой.

Особенно и не таятся, поглядывая украдкой на меня.

Правила игры у нас с ними известны. Я делаю вид, что не вижу их.

Они делают вид, что не интересуются моей персоной. И все довольны.

За соседним столом сидит пухленький китайский господин в очках, вылитый председатель Мао - в европейских тонких узких очках, в темно синем, наглухо застегнутом кителе, жует пиццу и одновременно поглощен чтением бестселлера Зюскинда.

И до того, видимо, он поглощен мрачной историей маньяка, что периодически подносит книжку почти к носу и причмокивает.

А на ее глянцевой обложке я вижу мелко, но четко написанные фломастером цифры – 1615013.

Кому-то может показаться, что это записан телефон. Я равнодушно перевожу взгляд на компанию, увлеченную пивом. Китайский господин сидит к ним спиной, и вряд ли они настолько умны, чтобы и его фиксировать.

Итак, встреча назначена на завтра. Шестнадцатого. В три. В условном месте под номером один.

На встрече нас будет трое.

Видимо, третьим будет китайский господин с лицом председателя Мао.

Я, вообще-то, всегда думал, что китайцы – более осторожные люди.

Но данный господин считает себя, очевидно, персоной вне всяких подозрений. Убедившись, что я зафиксировал цифры, он откладывает книжку, идет к стойке ресторана за новой порцией пиццы.

И чего только не закажешь во имя славных идеалов борьбы на невидимом фронте!

Да, наша сегодняшняя встреча с Ксю – неплохая ширма для нескромных глаз конторы. Делающих вид, что пиво – это лучшее, что изобрела природа-мать.

Вписывается этот поход с тетькой в характер их подопечного.

Беспринципный и блудливый. Бросающегося на все, что движется.

Срывающегося по первому свистку. Или вилянию хвостика.

Никакого разночтения с досье.

16.

А возраст у Ксю, в общем-то, вполне подходящий для постельных авантюр.

Тридцать один, как она написала. Как раз – после первого, или, на крайний случай - второго брака.

Горячая еще. Прямо из пекла. Из горнила, так сказать, где закалялась ее сексуальная сталь. Обиженна, судя по всему, на весь свет.

Только на саму себя – не очень, почему-то, обижена, кажется. Собой-то она вполне довольна.

Да… еще и фразочка зацепила, когда читал написанное ей собственноручно анкету: «Если вы молодняк до тридцати пяти – проходите мимо. Но вот если у вас за плечами штук пять этих жен, и все бывшие, то, возможно – вы мой вариант».

Ну, пять – это перебор, конечно, это она переборщила.

А две вот – в самый раз. За плечами. Бывших.

Хорошо, что висят, но не тянут. Вроде, как ордена. За боевые заслуги перед отечеством и, некотором смысле, даже родиной.

Жуем пиццу, и я искренне улыбаюсь тетеньке, что сидит напротив меня, и называет себя игриво Ксю. По-детски так, и непосредственно улыбаюсь. Всю искренность вкладываю.

А выглядит эта самая игривая Ксю на все сорок. Несмотря на шикарную фигуру.

Наврала она в анкете.

Хотя, ее это уже не особенно и портит. И в тридцать один, думаю, она также выглядела.

Или - ненамного лучше – это определенно.

- А я вас, Женя, другим себе представляла, - улыбается.

И пытается пластмассовым ножиком отрезать кусочек резиновой пиццы. А он – не режется. Кто же пластмассой резину режет? А?

Дело трудное – не советую повторять. Тут нужны настоящие каскадеры, привыкшие к опасностям.

- Да бросьте вы, Ксю, эту пиццу. Она – позавчерашняя. Ножик сломаете, поранитесь. Кстати, каким же вы меня себе представляли?

- Повыше… Сантиметров на десять… И – постройнее. И помоложе… Хотя мне лысые тоже – ничего. Чистенько так выглядит.

Вот так плавно и течет наша беседа.

Начнем с того, что ни меня, ни моего коллегу - Женей не зовут. И никогда не звали.

А что он там ей про рост и возраст наплел – вообще глупо. Ведь он ниже меня - сантиметров на десять. И старше. А выглядит - лет на десять похуже. И тоже лысый. И женатый, сукин сын… Забывший, что жена из Таиланда возвращается с наследником.

- Знаете, - говорю, - в жизни всегда есть место творчеству, фантазии. Я таким себя в мыслях представляю. Высоким блондином, красивым…

- А ведь мы-то с вами, - говорит Ксю, - на блондине с блондинкой и сошлись, помнится. Я блондинка, вы – блондин, с голубыми глазами, широкоплечий, спортивный. Очень подходящая пара. Красивая – я бы сказала. А вы, оказывается – лысый, русый по бокам… Там, где у вас волосы остались. Нехорошо обманывать, Женя…

Точно – нехорошо обманывать девушек, Женя… Свинство выходит одно, друг ты мой ненаглядный. Женя, так сказать…

Но, кстати, если она – натуральная блондинка, то я – лысая балеринка. Из кордебалета Большого…

- А я, вообще-то, тоже думал, что вы блондинка, натуральная…

Так мило беседуем.

- Вообще-то, - говорит Ксю, - я с незнакомыми мужчинами с первого свидания домой не езжу. Вдруг вы – маньяк… Как Чикатило.

- А я, кажется пока к себе домой и не приглашал. Я – собственно, тоже с первого свидания не очень-то горю. Мало ли что? Пристегнете меня куда-нибудь к батарее наручниками, или в глаза какой-нибудь дрянью брызнете, Ксю. Или клофелина насыплете в стакан. Чтобы выключить часов на семь-восемь. И квартиру оберете. С сообщниками. Или – сообщницами. У вас есть сообщницы?

Смеется беззаботно, но явно что-то про себя думает.

- А вам что, групповой секс очень нравится?

- Вообще-то – в кино ничего. Смотрится. Правда – это в кино. Но я не пробовал. Наверное, на практике все гораздо прозаичнее выглядит. Не так сексуально. Я вообще-то – человек девственный. Всего-то две жены у меня и были. И обе сбежали.

- Странно, - говорит Ксю, - а писали, что одна… И вредная. Преследовала вас. Довела вас чуть ли не до самоубийства, пока развод вам не дала… А оказывается – уже две. От вас пострадавшие уже. Или – у вас склероз? Нехорошо, Женя.

Ну и сука - мой коллега, думаю я про себя.

- Да, возможно склероз мучить стал уже. По старости. Я вообще, - мало того, маразматик и маньяк, еще и похож на него – просто в точности. Вылитое Чикатило.

- А что вы думаете, маньяки очень прилично в жизни выглядят. Гораздо приличнее, чем обычные люди. Никогда и не скажешь… По первому впечатлению.

17.

- Знаете, Ксю, видно ваше первое впечатление – крайне негативное. Давайте, я вас куда-нибудь до вашего дома подброшу. Чтобы не рисковать понапрасну - ни вам, ни мне. Если не боитесь, конечно, со мной в одну машину садиться.

А то вы так об этом говорите, будто каждый день с маньяками общаетесь. Со знанием дела… Мне даже не по себе становится.

- А вы столько всего себе понакупили – решили гардероб обновить? – меняет тему Ксю.

- Собрался в отпуск. Давно не был, и обнаружил, что не в чем и ехать.

- Завидую, - говорит Ксю. – Меня не хотите с собой прихватить? Я могу недельку за свой счет на работе выпросить. Или две.

- Как же это вы со склерозным Чикатилой - и в отпуск проситесь?

- Опасность некоторых отталкивает. А некоторых – притягивает. Как меня, например. Ну что – поедем? Отвезете меня домой?

Увы, милая Ксю, ты явно не героиня моего романа. Кроме того, тебе ж подавай – высокого, блондинистого. По имени Женя.

А это – точно не я.

... И мы поехали. На прощание процеловались в машине минут двадцать у ее подъезда.

И грудь мне ее сразу понравилась – упругая, отзывчивая.

И даже сквозь трусики и колготки я почувствовал ее горячее влажное желание. И, конечно, при таком развитии наших отношений - развернулись, и приехали ко мне.

Первым делом Ксю все в квартире исследовала. Что это за фотографии, и что за девушки на фотографиях. И сколько пыли на полках, и сколько грязной посуды. И джинсы качелями на стуле висят, а не убраны - вот…

И вынесла за чаем, отказавшись от алкоголя, вердикт:

- Слава богу, хоть носок у тебя, Женя, грязных нигде не валяется. Но видно, Женя, что один ты тут. Без жены. Это важно. А не скучно?

Как же, как же, конечно скучно…

Только какой-нибудь из моих прошлых жен тут сейчас и не хватает, подумал я… Для комплекта. Чтобы групповым сексом заняться. Особенно последней жены не хватает. Убежденной, что я уже года два, как – покойник.

Очень острыми ощущения были бы, надо думать…Если бы узнала. чт о это далеко не так.

И вместо ответа, я обнимаю Ксю, и вдруг чувствую, как она буквально впивается мне в губы, а ее ручки дергают и тянут вниз тугой замок молнии на брюках, дергают нетерпеливо за пряжку ремня.

18.

Замечательным бывает иногда утро.

Просыпаешься, и думаешь, что жизнь, несмотря ни на что – неплохая штука. Очень даже.

С кем, только, не познакомишься. С кем только о всякой всячине не поболтаешь. От маньяков, до грязных носок и участковых.

Даже – если это и не блондинка, и под девочку работает, и нашу песню любит. Громкую. Задушевную. Какого-то Шафутинского, что ли? Ночью, и на всю катушку. Так, что даже в такт с ней попасть – и то мысли об участковом мешают. Которому соседи, сволочи, точно позвонят, чтобы эти оргии унять.

Только он ночью - участковый, - не придет. Он же не дурак ночами шляться. Их еще, соседей, и обложит, как следует, чтобы спать не мешали.

…Наша восхитительная битва при пирамидах, все же, подходит, кажется, к концу.

Я просто сбился со счета от своих удач.

Я разворачиваю напоследок к себе Ксю крутой попкой - и тут Шафутинский, или как его там, все дело портит. Рявкает. Будто участковый на бомжей. Или азиатских гастарбайтеров.

Попробуй тут что-нибудь путное исполнить. Нежно-настойчивое... финальное. Этакое – протяжное и нежное...

Ксю это чувствует. И, она, судя по всему, прекрасно знает, как ставить на ноги даже безнадежных покойников.

Вся изогнувшись, и подсунув влажную ладошку под себя, направляет меня по другому пути:

- Попробуй повыше, милый. Так мне очень нравится… Ох!... Не смущайся… И восхитительно хватается острыми коготками за самый мой корень.

А даже и забавно – насчет смущения. Что-то вроде – не смущайтесь, кушайте пудинг на десерт! Он такой вкусный!

Повыше - так повыше,– запросто. Если она не против, и сопротивление не слишком большое. И мое давление подскакивает обратно, как будто мы только-только попали друг другу в объятия.

А между тем – уже часа три ночи.

Чувствуя, что я все же боюсь сделать ей больно, Ксю смачивает ладошку слюной, и я вхожу уже - безо всякого сопротивления.

Видимо, она часто практикуется.

- Сильнее, сильнее…- просит она. – Не бойся, Женя... Еще сильнее…

Кожа попки у нее шелковистая, ласкающая мои ладони, и через них мне передается изумительная дрожь ее удовольствия.

Все-таки, мой коллега – дурак дураком, мелькает мысль. Полный дурак.

И я постепенно сползаю в нирвану. Так мы раскачиваемся в ночи с Ксю - в такт хрипам и стонам из динамиков.

А в семь утра я обнаруживаю, что Ксю и след простыл.

Как это крепко так заснул, что даже не слышал, что она – огородами, огородами – и домой… По-английски. Без лишних слов и долгого прощания.

Но, может быть, это – и к лучшему.

Надо ей отдать должное - Ксю оказалась просто чумой какой-то, и если бы не навязчивая музыка, сморившая меня в итоге, я бы, думаю, довел бы дело до рассвета.

На зеркале в ванной – помадой, номер телефона и сердечко. Тоже помадой.

Сердечко нарисовано острием вверх, снизу стрелочка пририсована.

И написано: твердым красивым почерком: «Ты просто супер! Повторим? »

И диск на подзеркальнике лежит среди бритвенных принадлежностей. На память.

19.

Иногда утром бывает ощущение, что мы с моим приятелем, тем, что за стеклянной гранью зеркала живет – никак, особенно, и не связаны.

Здороваемся глазами, встречаясь во время утреннего бритья взглядами, и расходимся.

Он в ванной остается, я на работу двигаться начинаю.

Не скучно ли ему там одному жить, когда я свет в ванной гашу?

О чем он там думает, в одиночестве и влажной темноте – под шум водопроводных труб?

О покойнике, воскресшем, и живущем в чужом, ставшем к тому же враждебном мире?

О Ксю, любительнице острых ощущений в лапах доморощенного Чикатило? Уделавшей это Чикатило так, что оно еле ходит.

О рисковом китайском господине с лицом председателя Мао, поэта и императора?

О том, что наша встреча должна состояться раньше, чем зазвонит спутниковый телефон?

А может быть, о Кларе, Елизавете Матвеевне или девственнице, которую надо бы затянуть на к себе вместе с Ксю, и все три стороны останутся довольны друг другом?

Кто знает, может быть такой вот поток нехитрых мужских мыслей несется в его голове – за стеклянной гранью с нарисованным хулиганским сердечком…

При таком обилии свободного времени - он уже давно, думаю, философом стал. Мыслит себе на просторе, в темноте, никем и ничем не отвлекаемый. Свет выключили – и нет ничего, кроме его одинокого сознания.

20.

Зато, о чем я думаю, заводя автомобиль, выдвигаясь из гаража, и отпугивая вьетнамских студентов, движущихся мимо гаражных ворот неуправляемыми стаями – знаю точно.

Из – первоисточника.

Жалко, что они, вьетнамские студенты и студентки из общежития неподалеку, мысли читать не умеют. Мне кажется, легкомысленные они какие-то немного. Не тонкие. Хоть и представители народов Востока. Где тонкость мысли – многовековая традиция. Тысячелетняя. Даром, что высшую школу здесь, у нас, посещают.

От недостаточного знания русского языка, может быть, это происходит?

Их такая нетонкость?

Видят же, что машина задом подает, медленно (не задавить бы кого ненароком!), а им на это наплевать. Идут прямо под колеса, руками машут, хихикают. Как будто эта дорога - исключительно для них здесь проложена.

А я точно знаю, что не для них. Или – не совсем для них.

Хотя, конечно, гостям нашей страны я всегда рад. Чем богат, тем и рад, как говорится…

Даже и такой ухабистой дорогой - с не просыхающими лужами там и сям, тоже рад и богат. Это у нас – национальное богатство, раздолбанное и радостное. За наши же, деньги выстроенное.

Пользуйтесь, наслаждайтесь, и не взыщите, если что не совсем так. Или – совсем не так.

Денег у нас не густо, а и те, не густые, на половину скрадены.

Зато - очень эта дорога гибкость, ловкость и прыгучесть развивает. Не хуже фитнесса.

Но если бы они моим родным языком в достаточной степени владели, или мысли читать научились - точно остановились бы, и пропустили бы машину.

Да еще бы и смутились. От содержания моих мыслей. А думаю я – о Ксю.

21.

А он, мой друг, значит, тем временем, мыслит себе параллельно дома, в ванной. До вечера времени – много.

Может быть, нашел, где там можно даже и прилечь поудобней - за гранью зеркала. Стоя-то - ничего путного в голову и не полезет. Проверено на себе.

Прилег, и мыслит неспешно. В отличие от меня – горемычного.

Я бы там тоже просто прилег – и выспался бы как следует.

Потому что хожу с утра с трудом.

Он же – нет. Размышляет о тех, с кем иногда в этом, зазеркальном мире встречается и знакомится – иногда вечером, иногда среди ночи, или по утру иногда…

Какие они, все-таки, хорошие, ласковые, нежные, неповторимые… Как здорово выглядят, когда к нему заглядывают, и все с себя снимают. На него внимания не обращая.

А он особого внимания к себе и не требует.

Главное, чтобы мне тут – по эту сторону зеркала, неплохо было.

Вот, Ксю, например.

Почти уже близкая знакомая.

Как она его порадовала!

«Она была пастушкой, но, боги, как прелестна…» - просится на язык классика, чуть перевранная для удобства чтения.

Перевести?

Пожалуйста: чума! Просто чума безо всяких кавычек! Если по-немецки, так просто – штурм унд дранг какой-то! Буря и натиск.

Или даже наоборот - сначала натиск, потом - буря! А затем еще и штурм.

Пятьдесят первый - бедер. Или – пятьдесят третий. Сантиметра у меня не было – на глазок все, на глазок. На ощупь. Но до сих пор в ладонях, держащих руль - ощущение этой волнующей силы. Неутомимой и горячей.

А грудь! Опробованная еще в машине у ее подъезда. Гранит. Не знающий любовных неудач. Ни грамма силикона! Ни мгновенья сомнений. Один сплошной восторг!

Я думаю, ее сопровождают в жизни - ослепшие пляжные жертвы летом… А также их обескураженные и разъяренные жены.

А карий взгляд блондинки на жизнь? Бездонный, как у удава. Съевшего кролика, но явно не наевшегося, и собирающегося полакомиться следующим. Натянуться на него перчаткой, и заглотить - тепленького, покорного. И осмотреться – а еще одного не припасено ли где поблизости? Для полного удовлетворения?

И понеслась эта картина маслом - неизвестного мариниста. Сбрендившего на почве хронического сексуального голода. Изобразившего нападение морского змия на мирное торговое судно, и поедание этого самого судна вместе с командой. Со всеми, вытекающими из этого обстоятельства, разнообразными последствиями.

Всю грудь пастушка жертве искусала, и она, жертва, теперь мчит на работу со скоростью пять километров в час - по причине обильных пробок, и почесывает синяки сквозь рубашку. Знатные синяки – надо должное ей отдать. Умелые. Памятные.

Как сбитые самолетики на борту истребителя.

И всю спину исцарапала. Тоже чешется. Но вот до спины и поясницы - на ходу – любовно покусанный, рука не достает. Даже с пробками, на малой скорости – нельзя же руль так вот взять, да бросить. Безнаказанно. И спину почесывать начать – с поясницей. И даже немножко ниже.

А один волосок фигурный, помнится - на подушке остался. Нежный. Но почему-то навевающий мысли о зубе акулы-убийцы. Засевшем в борту разбитой шлюпки, выброшенной на берег.

На страх аборигенам.

И живот весь в синяках, и еще что-то там, внизу, до потеков накусано. И приятно ноет от финальных наших битв.

А если приятно ноет, значит еще что-то у меня даже и осталось. Будущим поколениям.

А ведь такая поначалу была скромная. Почти, жеманная. Когда мы ко мне уже приехали:

Кофе – цвет лица портит. И сердцебиение вызывает. И сон прочь гонит – совсем не к месту.

Пирожное – полнит. И так - вон какие бедра... Прелестные.

И кожу жирной делает чересчур.

Коньяк – слишком крепко, вино – очень вяло.

А шампанское – так просто совсем не к месту. Даже – с фруктами и шоколадом. Газы одни, и голова как не родная.

Про пиво – и слышать не хочу. Гадость мочегонная.

Сукразит к чаю – для печени яд. И для почек - яд. И для всего остального – тоже яд.

А сахар – и подавно, белая смерть. Вкус чая портит.

А уж от лимона – так и вообще все, как от уксуса, скукоживается. И на лице, и в других местах, не менее интимных.

Витамин С лучше в виде смородинового варенья потреблять…

Ну, вот тебе и смородиновое варенье. С витамином С…

Ка-ак вдруг мы набросились друг на друга – пуговицы с рубашки россыпью!

Ка-ак рванула молнию – чуть ремень турецкий, кожаный, довольно прочный, пополам не разорвался!…

Ка-ак впилась – только глаза на лоб у кролика. От такой бури и штурма - посредине вполне мирного пейзажа.

А звуки какие - при этом!

Какое там смородиновое варенье…

Отдаться, и ни в чем себе не отказывать!

И умереть – среди руин. На руках у победителя, не знающего снисхожденья.

Что и произошло… Часа в три под утро. Когда уже синяки некуда ставить было.

Так вот мы, кажется, параллельно и размышляем с моим приятелем. С тем, что в ванной остался.

Он там тихонько скучает, и ожидает, что вечером еще с кем-нибудь познакомиться - чтобы новая пища для размышлений нашлась.

Я смотрю на забитую стоянку перед офисом. И думаю, как бы этот день поскорее закончился. Чтобы вернуться, поздороваться с ним глазами, пожелать ему спокойной ночи, и завалиться спать.

К его одинокому огорчению.

К моей измочаленной радости.

Но сегодня мне – не до сна.

Сегодня шестнадцатое.

И в три у меня встреча.

И к тому же, внезапно звонит Кларин телефон.

И номер на нем не определяется, и я понимаю, что надо снять с запястья шнурок и присоединить спутниковую антенну, воткнув шнурок в гнездо на корпусе. И приготовиться к чему-то совсем нехорошему.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ