Швабры и джентльмены

Сквозь потеки налипшей за лето пыли открывается вид на буйно пожелтевшие, облетающие кроны деревьев бульвара. На редких в этот обеденный час прохожих на нем. На мокрые машины, нервно толпящиеся у перекрестка…

Стою на ватных – после внезапных занятий любовью ногах, смотрю на бульвар, и не знаю, что дальше будет…

***

Еще с утра ощущался вкус грядущих днем неприятностей.

И, в общем, они начались сразу, как только я приехал на работу и увидел при входе некролог.

Симпатичная девушка, лет тридцать, улыбчивая, в легком летнем платье. Совсем свежий, отпускной, очевидно, снимок.

И в черной рамке…

Я знал ее только в лицо, и здоровался с ней, не имея понятия даже, как ее зовут.

А в пятницу, вечером, возвращаясь работы на своей десятке, она въехала в металлическую дробилку крушения - сразу из шести машин. На нерегулируемом перекрестке в районе Очакова.

Кто-то куда-то несся, кто-то куда-то неправильно поворачивал, кто-то кого-то не пропустил…

Какое теперь это имеет значение для нее, кто, кого и куда не пропустил? Ровным счетом - уже никакого.

***

Стою на ватных ногах на лестнице у окна, курю, и, глядя на хищные машины, толпящиеся внизу, вдруг понимаю, что эта моя - кем-то на голову обиженная родина - быстро и напрочь развращает людей. Всех. Поголовно.

Увидав с утра некролог, поймал себя на том, что уже давно езжу по городу непристегнутым.

А с какой такой радости - вдруг? Из-за того, что все вокруг тебя несутся без ремней безопасности, и всем наплевать, пристегнут ты, или нет?

Стадный инстинкт?

А – если копнуть чуть глубже, - может быть, потому, что здесь чья-то отдельная жизнь особого значении и не имеет? Как не имела никогда, так и не имеет?

***

Раньше, еще не так давно, у меня прямо хватательный инстинкт развит был. Только за руль садишься – и сразу за ремень хватаешься.

Очевидно, штрафом в несколько сотен евро, - не меньше, воспитанный. Если тебя дорожный полицейский останавливает.

Полицейские в дискуссию по данному вопросу даже вступить с собой не дают. Молча и серьезно со штрафной квитанции разговоры начинают.

Что удивительно – едешь по дороге, и ни одного полицейского не видно, как головой не крути.

Но только что-нибудь нарушить соберешься, посмотришь в боковое зеркало – вон он, мотоцикл, обвешанный багажниками, мощный, как танк, - за тобой неспеша и беззаботно идет. Готовый моментально вдруг наддать ходу, включить сирену, и засверкать, как рождественская елка…

Но это все – за границей горячо любимой отчизны, откуда я не так уж давно и вернулся, после трехлетнего отсутствия.

***

И обнаружил, что тут у нас, оказывается – одни фаталисты собрались. Ремни, не ремни, однова! – кому суждено быть повешенным, тот не утонет. И даже в сплющенной консервной банке разбитого автомобиля выживет.

Или – не выживет?

Да чего там! Что на роду написано – то и будет.

А дома вечером в пятницу ее не дождались маленький ребенок, и мать - одинокая пенсионерка…

Такие вот мысли текут.

***

А всего десять минут назад мы с Алиной, помощницей нашего большого босса, одного из учредителей, занимались любовью. Как школьники, сбежавшие с уроков, и уединившиеся в каптерке уборщицы. Среди полок с резкими химическими запахами моющих и чистящих средств, среди ведер, накрытых сохнущими тряпками, среди швабр и щеток, расставленных у стены - точно автоматы в оружейной комнате.

И вот теперь стою, прихожу в себя, и смотрю сквозь окно, и чувствую, как мое тело от пережитого напряжения все еще немного ватное. И руки не отошли от напряжения. И ноги как-то не очень твердо стоят.

***

Заниматься любовью на весу – довольно тяжелое околоспортивное мероприятие. Особенно, если ты не атлет, а на весу надо поддерживать, методично поднимая и опуская, килограммов шестьдесят живого и разгоряченного веса.

Правда, тебе даже помогают немного, крепко обхватив гладкими ногами твою талию, и сдерживая стоны радости.

Однако моментами эти ноги сжимаются так, что не хватает воздуха, и перехватывает дыхание. Может быть, она занималась в детстве балетом?

В кино это выглядит легко и просто. И даже страстно.

На практике – это совсем не так легко, как хотелось бы.

Хорошо еще, что почему-то нет проблем с потенцией, что было бы понятно, учитывая сложившиеся сегодня обстоятельства. И эта своенравная женщина тебя достаточно возбуждает, чтобы не пускать в голову посторонние мысли: а не начнет ли сейчас вот сюда ломиться уборщица?

И отгонять совестливое чувство – все на похороны поехали, а ты тут… в каптерке… с секретаршей.

Напоследок она, увидав, что я весь в мыле, но так и не кончил, встает передо мной на колени, и заставляет меня таки завершить этот наш раунд, начавшийся с большой ссоры, - глубоко и быстро затягиваясь мной, смакуя меня до самого конца, и долго не выпуская из горячего влажного плена своего маленького рта.

- Аперитив перед обедом, - говорит она, вытирая тыльной стороной ладони ярко красные - даже в полутьме каптерки - губы, и поднимая с пола ажурные шатанишки-трусики.

Я отмечаю про себя, что колготки она предусмотрительно сняла заранее, в туалете. Потому что, когда мы попали в эту комнатушку, мне не пришлось их с нее стаскивать, и я не заметил, чтобы и она их снимала.

Надевая трусики, стоя на одной ноге и ловя равновесие, Алина опирается о стенку, и цепляет швабру. И все щетки едут вдруг по стенке, и грохаются одна на одну - с пугающим шумом.

- Страшно? – спрашивает она.

- Нет, - говорю я. – Не очень. - И берусь за щеколду двери. – Неловко как-то все это.

- Плюнь на сантименты. Подожди-ка секунду, - говорит она, и оглаживает немного смятое на бедрах платье. – А вот теперь можешь открывать. Выходи первым, пожалуйста. Как джентльмен. В общем и целом – четыре с минусом. С учетом всех обстоятельств.

Выхожу первым, и мы расходимся, как подпольщики с явки.

Она идет налево, в секретариат большого босса, а я направо – к туалетам и курилке на лестнице.

В конце коридора я оглядываюсь – у каптерки стоит ни весть, откуда взявшаяся уборщица и, выпучив глаза, смотрит мне вслед.

Очень вовремя. Ну, очень.

***

Да… А вкус неприятностей действительно чувствуется еще с утра.

Мой маленький непосредственный шеф уже с утра глядел на меня волком. Угрюмым, тамбовским.

Хотя - разве бывают волки веселыми?

Особенно, тамбовские?

- Ваша самоирония - не очень тут уместна, - говорит он. Он явно недоволен цифрами. - Совершенно сегодня неуместна - ваша самоирония. Не по делу она. Нам не до шуток! Тем более, в такой печальный день.

Самоирония – обезоруживает умных. И - льстит дуракам. Прием такой. Моего шефа нельзя охарактеризовать – ни как очень умного, ни как большого дурака. Поэтому – мой прием потрачен даром.

- Кроме того, я тебе сколько раз говорил – проверяй материалы, которые сдаешь, с помощью вордовского редактора, переходит он на «ты».

Как будто у него самого в компе этого редактора нет. Мог бы тоже немного потрудиться.

- И во время приезжай. Хоть такую-то малость – можно сделать? За такие-то деньги.

- За какие – «такие-то»? Место для офиса надо было выбирать получше. Я каждое утро подъехать близко не могу. И встать не могу. И во двор не пускают.

- Ну вот еще, тебя во двор пускать… Грейд у тебя не тот. А если будешь приезжать раньше – всегда найдешь место для парковки. Я же – нахожу. Зато и налоговая к нам тоже подъехать не может. И это хорошо.

Хоть грейд у него значительно выше моего, а его тоже во двор на VIP-стоянку не пускают, думаю я злорадно.

***

У нас затеяли оптимизацию управления. Попросту, сокращение. Задача - сократить почти треть сотрудников, уменьшив накладные расходы. Но при том - увеличив продажи. Такой вот занятный план. Который заказали у консалтингового агентства.

Тоже - очень умное решение. Появляется тот, на кого потом можно свалить всю вину за результаты.

Или – на исполнителей плана. В их числе - и мой маленький шеф, и я.

Приезжали сытые, вальяжные консультанты с ноутбуками. Исследовали бизнес-процессы. Чертили схемы и графики. Пили много-много кофе и чая, бесплатно обедали, и делали мозговые штурмы. Созывали рабочие группы.

Жизнь кипела – и заниматься работой было просто некогда. И ни к чему. Зачем ей заниматься – когда великие умы заглядывают в наше будущее? И еще не очень понятно, как и что дальше? Возможно, оно, это будущее – совсем не такое светлое, как рисуется?

И вот уже третий месяц этих претворений везде царят анархия и упадок. Кого-то уже выгнали. Кто-то откровенно не работает, и ждет увольнения. Кто-то делает вид, что работает. Размахивает руками. И втихомолку пишет резюме.

***

Я тоже на всякий случай написал резюме. И повесил его в Интернете, в разделе - предложение рабочей силы.

Висит уже с неделю, и хлеба не просит. Но что-то - никто и не пишет мне в ответ. Только спам в ответ приходит. И переписка с дамочками завязывается. Совершенно никчемная.

И жаль, и неприятно.

Лишнее доказательство – не котируюсь я особенно уже на рынке труда. Хотя, собственно, я и не очень-то рассчитываю на быструю реакцию рынка. И вообще – не очень-то рассчитываю на реакцию. Любую.

Надо все-таки хоть иногда смотреть правде в глаза.

Поскольку в жизни я отвечаю только сам за себя – я уже готов спокойно пересесть из моего не очень удобного кресла на более удобное сидение автомобиля. И заняться любимым делом – извозом.

Несколько раз в жизни уже были такие периоды – когда я крутил руль - и в московских, и в немосковских пробках.

Честное слово - я чувствовал себя отлично. Именно – в своей тарелке. Где-то, наверное, ошибся в выборе профессии. Если не летчиком - так хотя бы таксистом надо было становиться.

Поэтому - такая перспектива меня не слишком пугает. Привычный.

***

- Так что же мы будем делать? – говорит шеф. Плохо с такими цифрами идти на ковер… - и смотрит вверх, в потолок. Где, в кабинете выше на этаж, приблизительно, раз в неделю, появляются учредители. Они же и хозяева. Иногда по очереди. Иногда – все разом. Оба два. Приезжают, контролируют бизнес. Подписывают важные документы. Собирают совещания начальников отделов. А потом исчезают, оставляя запахи хорошего дорогого парфума.

Разговоры там происходят всегда в очень однообразно-спокойных, даже, сказал бы – дружеских тонах. Только вот последствия этих разговоров бывают разнообразными. И чаще всего – неприятными.

А бизнес с началом оптимизации идти перестал - определенно. По моим цифрам выходит – расходы те же, и даже увеличились, а продажи падают. Как самолет, проваливающийся в воздушную яму - даже дух немного захватывает.

Я не бухгалтер, просто управляющий сбытовой сетью, менеджер. Но и без специального бухгалтерского образования понятно - когда начинают поджаривать живую и неощипанную курицу, палеными перьями пахнет крайне неприятно. Кудахтанья - много.

А яиц ждать уже не приходится.

Авторам идеи оптимизации – самим учредителям - все это вряд ли может понравиться. Обижают любимое дитя! Поэтому – шеф и нервничает. Зацепить могут и его, шефа. Гонца с плохой вестью некогда казнили. Не отходя, как говорится, от кассы.

***

А у него, ведь, - жена, дети. И любовница – юная наглая особа. Которую интересует, конечно же, не этот сухой, и какой-то всегда ужасно пресный господин. А нечто – более материальное. Иначе бы она не строила глазки окружающим – в том числе и мне.

Она иногда заваливается сюда посредине рабочего дня. В открытую, никого не стесняясь, не спрашивая разрешений. В новой шубке и сапожках выше колен, сверкая лакированными стройными ножками – и мимо обалдевшей от такой фамильярности секретарши маленького шефа Любы.

Заваливается прямо в кабинет.

Вся контора от души развлекается в такие моменты.

***

У нее свои – и вполне явно написанные на белом фарфоровом личике, интересы. Удивительно – как мужская слепота может достигать таких размеров?

Шеф просит свою секретаршу с полчасика его не беспокоить. Никакого доступа, никаких звонков. Похоже на то, что стремительная любовь у них происходит прямо на рабочем столе. Там, где у него стоит фото жены с детьми. Интересно – в такие моменты он кладет это фото вниз лицом? Или нет?

Мне как-то даже трудно представить себе, как он занимается сексом. Настолько он, с моей точки зрения, выглядит не сексуально. Он смахивает на какую-то складывающуюся не к месту и не вовремя марионетку. Шарниры как-то не очень синхронно работают. Секс, судя по всему, происходит судорожный. Отрывистый. Будто маньяк дорвался до малолетки.

А, собственно, кроме стола, больше тут и негде заняться подобным отдыхом. Если только в кресле – оральным сексом. Хотя, думаю, это у них на сладкое. Когда уж очень он ей угодит с каким-нибудь подарком.

В такие минуты – если заглянуть в приемную - можно вполне пораниться о совершенно бешеные глаза секретарши Любы.

У нее, очевидно, свои взгляды на вопрос о привязанностях шефа. Она досталась ему по наследству, от предыдущего руководителя, и кажется, из-за этого он несколько брезглив - приближать ее к себе. Согласно местным обычаям. И, в то же время - всё руки у него не доходят ее заменить. На кого-нибудь более свежего.

А я бы - заменил. На второй же день бы - и заменил.

Зачем тащить в новую жизнь старые хвосты?

***

От своей пассии шеф просто тащится. Разница лет в двадцать – дает о себе знать. Могу даже предположить, он ведет с ней постельные разговоры о том, что вот еще чуть-чуть, и бросит он все к чертовой матери. Надоевшую до полусмерти жену, весь этот налаженный и заевший его быт, и уйдет к ней. Начинать новую жизнь.

А она, лаская его при этом – криво усмехается в темноте. Пока ее лица не видно.

Думаю, она была бы не очень рада такому повороту событий. Но пусть – тешится. Главное – чтобы исправно платил по счетам.

Еще у шефа - приличная квартира в неплохом месте – в Сокольниках, у самого парка.

И еще одна, маленькая, однокомнатная, где-то в Дегунино, съемная. Чтобы было, куда возить эту особу. Которая - явно пилит его за это Дегунино. Мог бы снять что-нибудь и в Центре. Не бедный же, в конце концов. Ездит же, хоть и на подержанном, но еще вполне приличном «лексусе».

И вообще, что это за идея - ей "матиз" подарить? Все равно - что "запорожец", только корейский. Или - узбекский.

Клянчит у него, по слухам, хотя бы "пежо" какой, завалящий...

Да… всех разом, всю эту капеллу – жену, детей, любовницу, квартиры и машины - не прокормишь. Если вдруг выгонят.

Я смотрю на него – и у меня в голове витает образ болида, входящего из мирного спокойного космоса сытого бизнеса в бурлящую атмосферу неопределенностей и сплошных проблем. Небесный огонь, искры, брызги, сизый дым… А в итоге – удар о землю, и бесславный взрыв.

Есть у меня такое ощущение, что он доживает здесь свои последние дни. Такое ведь может произойти… Вполне может. Если сегодня учредители будут не в настроении. Оба. Или, хотя бы, один. Иностранный. Более главный.

Но если выгонят его – выгонят и меня.

***

- У меня нет идей, - говорю я. - Цифры отражают объективную реальность.

- Вы что, тоже - за борт собрались – с таким отчетом? О вас же пока речи не идет. Такой пессимизм…

Я думаю, это лишнее – то, что он сейчас говорит. Тут не ты, обычно, собираешься. Тебя собирают. И отправляют. И ничего не говорят при этом – до последнего момента.

- Мне кажется, вы просто не очень правильно понимаете смысл нашей оптимизации бизнеса… Она направлена на повышение эффективности… - его прерывает зуммер громкоговорящей связи, и вклинивается Люба из предбанника:

- Автобус на кладбище ехать – прибыл. Нужно счет подписать. И деньги водителю… И венки привезли…

- Ах, черт, как не к месту эти похороны сегодня…, - говорит шеф и лезет в шкаф, где у него стоит сейф.

Слишком пафоса много в его словах, перебор, пожалуй. От страха – что ли?

Уже в ход пошла и «наша оптимизация».

Но на презентации наверху – это, по-моему, не пройдет. Наша-то, наша. Но не ваша…

- Возможно, - говорю я, - вы и правы. И цифры не очень-то… Однако – не знаю, что тут можно подправить? Вы – руководитель. Вам и презентацию делать. Преподносить все – как надо. Успехи оптимизации…

Он открывает рот, но теперь звонит его мобильник. Он смотрит на определившийся номер, и показывает мне жестами – выйди, выйди, пожалуйста. Разговор – не для твоих ушей.

***

Я выхожу в приемную, и закрываю дверь. Вижу двор, куда за шлагбаум простым смертным с маленьким грейдом - вроде моего, - доступа нет.

В пустой VIP проем, огороженный оранжевыми фишками, обогнув похоронный автобус, медленно втягивается лимузин одного из учредителей. Главного. Ну вот, беда и приехала. Не она ли звонит из машины шефу?

- Ну и как – спрашивает меня секретарша Люба. – Хорошие новости?

Я пожимаю плечами. Какие могут быть хорошие новости в такую дождливую погоду?

Но чтобы подразнить ее - говорю:

- Я забыл – я вас еще не спрашивал? Что вы сегодня делаете вечером, Люба?

- Не смешно, говорит она. Совсем не смешно. Я занята. И сегодня вечером, и завтра тоже. И так – до конца недели… Просто занята. Ничего личного – как вы понимаете…

- И это хорошо, - говорю я. - Когда нет ничего личного… Мы ж пока еще на работе...

***

Он выскакивает из кабинета:

- Очень хорошо, что не ушел. Ну-ка, зайди обратно! – опять переходя на «ты».

Иду за ним следом, - и захожу. Он плотно прикрывает за мной дверь.

- Скажи мне – начинает он без предисловий, - что у тебя с помощницей босса? С этой... С Алиной? И давно ли?

- Что – давно ли? Ничего, - говорю, - серьезного. Абсолютно ничего. И несерьезного – тоже.

- А почему она всем рассказывает, что ты на вечеринке к ней, по пьяни, опять приставал?

- Я ж не пьющий – это все знают. И думают, почему-то, что я из ФСБ.

- Я тоже так думаю. Иначе тебя давно бы уже выгнали.

- Что же еще обо мне думают?

- А еще думают, что у нее ребенок будет. Твой, кстати.

- И давно думают? – спрашиваю. - Вечеринка-то была в среду. Как-то очень скоро все выходит. Когда рожать будем? Сегодня? Так сегодня похороны, неудобно… Может, завтра? Или, все-таки, послезавтра? А потом - кажется, у нее все в порядке. С директором нашим.

- Так вот ему и не нравится, что ты к ней не первый же раз подкатываешься. А девка она хорошая. Лошадка этакая…. И ты у нас, кажется, – не женат. Хотя давно бы пора уже остепениться.

- Слушайте, - говорю, - я, конечно, не ангел. И работник может быть не лучший. Но у меня все-таки принципы есть. Определенные. На работе не подкатываться - как вы выражаетесь. И остепеняться больше не собираюсь. И вообще – это все – мое личное дело. Мы ж не на парткоме, и вы не партсекретарь – правда?

- Не правда. Я тебе по дружески советую - от нее отстать. Хоть ты, наверное, и из ФСБ, но директор тебе за нее – не простит. Дедушка он у нас совсем пожилой..... Может быть, это у него последнее увлечение. Поставь себя на его место.

- Не приставал я к ней! Мы с Таней и Валей из бухгалтерии весь вечер в среду отрывались. И уехали вместе – я их подвозил по причине моей перманентной трезвости. Врет она все – эта ваша Алина.

- Иди, я все сказал. Переделывай срочно отчет. Мы с боссом вернемся с похорон, и он захочет увидеть этот отчет. Иди-иди, дел много. Да, кстати, давай двести, на похороны.

- А мне что, не надо на кладбище ехать?

- Сдай деньги, и садись переделывать отчет.

***

Я поднимаюсь этажом выше, захожу в секретариат учредителей.

- Босс Джонс у себя?

- Нет его пока. Звонил, поднимается снизу и зашел по дороге куда-то. Пописать, наверное. С пожилыми людьми это часто случается...

- Скажи, зачем ты какие-то глупости рассказываешь? Разве я к тебе приставал? Да еще пьяный? Когда-нибудь вообще - приставал?

- Нет. Но ты ж с этими, из бухгалтерии, все крутил. А мне обидно было.

- Постой, Алина Владимировна. Постой. Я-то тут причем? С кем хочу, с тем и кручу. Как ты метко выражаешься. У нас, по-моему, с тобой никаких отношений, кроме рабочих, и нет.

- А жаль, что нет. Но ты ж на меня все время так смотришь, так смотришь…. Что я, дура, что ли?

- Да мало ли, на кого я и как смотрю! Я вот смотрю на тебя сейчас – у тебя помада смазалась.

Алина берет зеркальце:

- Врешь ты все. Ничего не смазалось.

- А про ребенка – это что за новости? Кроме того, у тебя твой босс вполне еще способен за себя постоять. Или я не прав?

- Да ну, старый он козел. Английский. Ты все-таки, перестань с этими, из бухгалтерии. Мне это очень неприятно. И даже обидно. Ты такой сексуальный, как это тебя кому-то другому так просто отдать? Смотри, а то ребенка действительно придется родить....

- Слушай, Алина, ты что – спятила совсем? На почве недотраха? А?….

***

И тут дверь открывается, и вплывает босс, главный учредитель, собственной персоной:

- Хэллоу, ладис! Энд - мистер Алэкс, хэллоу! Как хорошо, что вы уже зашел в мой огород, я вас собирался вызывать. Пройдите ко мне в апартмент. Алина, два кофе, пожалста. Please…

***

- Слушайте, Алэкс, какой сегодня печальни день, а? Как это все грустно. Надо обязательно ездить по городу с водительем-профи.

- Да сэр. Если на это есть деньги.

- Тоже, правильно. У меня имеется две новости для вас - очень хороший, и просто замечательный.

- No news – best news. Sir! – говорю я, не совсем понимая, надо ли уже сразу заявление писать садиться, или стоит еще чуть подождать, и узнать, чем вся эта история с Алиной закончится.

- Тогда начинаем – с хороший. Мне нужен отчет о вашей деятельности в компании за последние полгода. Мистер э… Ну мистер… эээ… этот, твой начальник – вам говорил?

- Да, говорил. Я уже все подготовил.

- Сегодня. До трех пи эм. Мы вернемся с похорон, и я хочу это видеть. Я подозреваю, что вы много полезного принес фирме. И может быть, на основании этого отчета, я рассмотрю вопрос о твоем повышении по службе. У тебя есть хорошая заколка работать за границей of Russia, не так ли?

- Закалка, - поправляю я его машинально. – Так ли, сэр, так ли.

- Да, вот именно, закалка. Это – вторая новость. Очень замечательный, как думаю. И не называй меня – «сэр». Что-нибудь еще? Как мой русски?

- Нет, sir, ничего больше! Ваш русский – нет слов передать…

- Мы учим его вместе с Алина Владимировна. Она хороший профессор. По русски. Ожидаю отчет к трем пи эм. Не разочаруйте меня…. В противном случае придется ваш зарплат сократить и снизить коммишн. Он очень великий – ваш коммишн. И зарботный плат - тоже высокий. Бай энд вэллкам ту сри пи. эм. Алина, где мой кофе, пожалста? Или есть вопрос?

- Нет, sir, вопрос нет.

- Возьмите ваш кофе с собой, Алэкс. Чтобы не теряйт времени.

***

- Будешь себя умно вести, все будет ok! – шепчет Алина мне вслед. – Вот только попробуй еще раз с этими. Бухгалтерскими щуками!... Я к тебе зайду – как они все на кладбище уедут. Продолжим разговор.

***

Перед обедом она звонит:

- Тебя тут вызывают, - говорит с каким-то странным смешком.

- Кто бы это? – думаю я.

А когда поднимаюсь на этаж выше – вижу, что Алина стоит в коридоре, возле уборщицкой комнатушки:

- Ну вот, никого нет, а ты все не заходишь. Давай сюда заглянем. Поговорим серьезно.

И открывает обычно запертую дверь каптерки:

- Заходи, не смущайся. У меня все схвачено. Тут ничего даже, уютно. Да заходи, заходи, я ж не кусаюсь.

И едва мы оказываемся в каптерке, прижимается ко мне, и я чувствую, как ее руки дергают за замочек молнии на брюках.

- Что ты, как теленок, а? А чья-то смерть – возбуждает, заметил? Мы-то ведь с тобой – еще живы, правда? Так надо жить! Не тянуть!

***

…Сквозь потеки накопившейся на стеклах летней пыли, размазываемой дождем, открывается вид на буйно пожелтевшие, облетающие кроны деревьев бульвара. На редких в этот обеденный час прохожих на нем. На мокрые машины, нервно толпящиеся у перекрестка…

Разгоревшаяся из желтых искр августа, и как-то совершенно внезапно превратившаяся в настоящий желто-красный пожар осень, наводит на разные размышления.

Не скажу, что мысли эти какие-то очень невеселые или совсем уже унылые.

Или наоборот – очень радостные и возвышенно-приятные.

Никакие, на самом-то деле, это мысли. Безотносительные. Не портящие, но и не улучшающие настроение. Ни хорошие, ни плохие. Просто – мысли, и все.

Думаю о погибшей девушке. О ремнях безопасности. О том, что вся наша жизнь – одна большая глупость. И что, видимо, моя карьера тут закончилась, так и не начавшись.

А также о том, какие женщины, все-таки… Какие удивительные существа… И что у меня верно - не все дома.

***

Алина играющей бедрами походкой идет мимо. Колготки уже на ней.

Фамильярно легонько шлепает меня ниже спины:

- Пойдем обедать. А то они сейчас уже вернуться. И будет не до этого. «Сри пи. эм. » Я думаю, он тебя уволит. Особенно, после того, как я на тебя пожалуюсь. Что ты ко мне приставал и даже домогался. Старик этого не любит. И уборщица подтвердит… Да еще в такой день. Скорбный. Ну что, аппетит не пропал? Пойдем обедать, герой!

Март-сентябрь 2006