Щель как щель

На этом обрывалось письмо, которое Белка получила как-то вечером. Белка

распечатала его и честно принялась читать, но, даже не дойдя до конца,

уснула, уронив голову на столик.

Поднялся ветер, завыл, засвистел, выхватил письмо и выдул его за дверь.

Однако ветер нередко сует нос не в свое дело, поэтому на полдороге к

небесам он сунул его в письмо.

Мне вовсе не казалось, будто между нами такая уж пропасть; и я

частенько думал, что, если бы у меня отсохли ноги и мне приходилось бы вот

так же ползать по земле, в этом не было бы ничего странного и у меня не

было бы никаких оснований удивляться, почему мне выпала такая судьба. Так

что между нами словно было что-то общее.

Однажды осенним вечером я натолкнулся на него в парке, где обычно

встречаются влюбленные. Он лежал под фонарем, на освещенном месте, и

протягивал худую руку, хотя вокруг никого не было; может быть, он

надеялся, что от любви люди становятся щедрее, а скорее, просто не

разбирался в делах этого мира и лежал с протянутой рукой где придется;

или, может, он жил где-нибудь поблизости. Недавно прошел дождь, всюду

стояли лужи, Линдгрен весь перепачкался, и вид у него был усталый и

больной.

Где сверкает чистый свет? На пороге, обремененном болью. Щель раз-личия

сверкает чистым светом. Его лучащийся стык про-являет про-свет мира в его

событии. Щель просвета пропускает мир в его мирах, который покрывает вещи.

Благодаря явлению мира в его золотом блеске светятся также хлеб и вино.

Вышеназванные вещи светятся в единости своей вещности. Хлеб и вино - это

плоды земли и неба, посланные смертным божествами. Хлеб и вино собираются

при четырех из единости средокрестия. Названные вещи - хлеб и вино едины

потому, что их сохранение в мире исполняется непосредственно милостью мира.

Достаток таких вещей определяется тем, что они пребывают при средо-крестии

мира. Чистый свет мира и простое сверкание вещей соизмеряют их середину, их

раз-личие.

Меня выбрал Крег

Бенсон, фальшивый иностранец. Вместо дипломатического иммунитета он

предложил мне плеть и порядок. Спасибо ему! Я начинаю вновь владеть пером. Я

пишу про тебя, Вова. Мой Вова! Мое наказание! Отдайте мне мое наказание! А

если он умер - нет, ты никогда не умрешь, Вова, - если он умер, скажите, где

его могила. Я принесу ему охапку весенних тюльпанов. Мы - памятник, Вова,

разрушенный враждебными вихрями. Я слышу лебединую песню моей революции.

Теперь нельзя уже было не почувствовать иронии. Это разозлило

полковника, но он не нашелся, что ответить. Дух воинской дисциплины не

очень-то поощряет возражения, не говоря уже о споре.

Теперь уже нельзя было не почувствовать *** безмозглой абстиненции. Таковы правила. И мы обещаем победить их всех.