Палвас

Заведующий хирургическим отделением Павел Васильевич Ревун был не просто хорош, а великолепен. Баскетбольный рост, лицо римского патриция, покрытое бронзовым загаром, пышная львиная грива серебряных волос. Галстуками Палвас себя не стеснял, носил спортивного кроя рубашки с отложными воротниками и элегантные костюмы из мягкого немнущегося твида темных тонов. Говорил тихо, неторопливо и совершенно непререкаемо. Вещал. Женский персонал отделения его обожал, Палвасом называл с интонацией нежной привязанности и только за глаза, а в глаза уважительно - профессор. Немногочисленные пациентки отделения смотрели на профессора с благоговейным страхом и слов его ожидали, как приговора суда последней инстанции. Впрочем, зав отделением осмотрами и диагнозами пациентов не баловал. Доверял врачам и сестрам.

На двери кабинета заведующего обитой кремовым дерматином никакой таблички не было, а была рядом с ней красная кнопка. Хочешь войти, нажми и жди разрешения хозяина из зарешеченного динамика.

Кустомаров, маленький плюгавый мужичок в затрапезном свитере, на который был накинут положенный для посетителей клиники голубой халатик, увидав кнопку, ухмыльнулся, ткнул ее ладонью и, не дожидаясь приглашения, вошел. Профессор, увидав посетителя, встал из-за стола и вежливо указал на большое кресло.

- Присядьте, Степан Никифорович, присядьте, - профессор огладил ладонями твердые бронзовые щеки. – Вам предстоит принять непростое решение.

Посетитель вольготно устроился в кресле, почти утонув в его сдобном уюте, и цепко взглянул на хозяина кабинета.

- Давай, эскулап. Выкладывай! Что у нее?

- СПИД, - коротко ответил профессор. – Как мы с вами и предполагали. Последняя стадия.

Гость молча пошевелил толстыми губами, встал, подошел к окну, посмотрел на высоченный, доросший до пятого этажа клиники, пирамидальный тополь, спросил:

- Родить сможет?

- Нет.

- Тогда, какое же решение я должен принять?

Профессор тоже взглянул на шелестящий под ветром тополь и тихо, со значением, промолвил:

- Ребенка нужно спасать.

- Со своим врачом я обсуждал это. Сейчас парню четыре месяца. Вы, вероятно, сколько сможете, будете поддерживать жену на плаву. Потом - кесарево сечение. Так?

Профессор промолчал.

- А потом будете выхаживать недоношенного и уже смертельно больного младенца, - продолжил гость. – И что в этой ситуации я должен решить? Предположим, я оплачу ваши хлопоты. Вопрос не в деньгах. Вопрос в том нужен ли мне такой сын. – Гость подчеркнул голосом слово «такой».

Профессор с минуту внимательно разглядывал посетителя, потом тихо спросил:

- Вы богаты? Сколько вы сможете заплатить за совершенно нормального здорового наследника?

Кустомаров нахмурился и выдвинул вперед массивную нижнюю челюсть, что должно было означать надменность богача и некоторое презрение к людям, задающим подобные вопросы.

- Как это здорового, если у матери СПИД в заключительной стадии? Вы умеете лечить эту хворь?

- Я задал вопрос, Степан Никифорович, - заведующий тоже нахмурил высокое чело.

- Деньги? Сейчас мои фабрики стоят никак не меньше сотни миллионов, и я бы дорого заплатил за здорового парня, но…

- Да, вы правы, - перебил посетителя профессор. – Описанная вами процедура не может гарантировать здоровье ребенка рожденного вашей супругой. Но нами разработан и клинически опробован качественно иной способ выхаживания плода больных рожениц.

- Что еще за новый способ?

Профессор пристально посмотрел в глаза посетителя, вздохнул и скучным монотонным голосом объяснил:

- У роженицы производится забор живой матки. Матка с плодом помещается в специальный аппарат, который обеспечивает ее нормальную жизнедеятельность вплоть до полного созревания плода. Затем матка вскрывается, и ребенок начинает жить самостоятельно.

- Забор? Как это забор живой матки, - Кустомаров побледнел и непроизвольно потрогал живот.

Профессор заметил это движение.

- Да-да, вскрывается брюшная полость, производится резекция матки и ее извлечение из организма женщины.

- О, Господи, - прошептал белый Кустомаров.

- Вы же хотите, чтобы у вас был здоровый наследник. А этот способ дает самые надежные гарантии здоровья ребенка.

- Здоровья моего сына? - Кустомаров зябко передернул плечами и сжал пальцы рук в кулаки. – Так он уже сейчас, вероятно, болен.

- Нет. На этой стадии беременности плод пока здоров. Природой предусмотрен биологический барьер перед маткой, который болезнетворные вирусы преодолеть не могут.

- И вы гарантируете, что болезнь Зоечки ему не передастся?

- Гарантирую. Мальчик будет здоров. Но у разработанной нами методики есть некоторая…, - заведующий хирургическим отделением гинекологической клиники помолчал, подыскивая слово, - …особенность, которую вам следует учитывать.

- Это какая же такая особенность?

- Больные женщины редко выдерживают эту операцию и почти всегда погибают, - сказал профессор после секундной паузы.

- Почти? Значит, есть надежда? – спросил владелец фабрик охрипшим чужим голосом.

- Ваша жена, Степан Никифорович, умрет.

В ординаторской пили штатный «калорийный чай» с подарочными тортами, когда туда зашел заведующий. Чайный треп тут же сник, и все молча уставились на профессора. Не часто он радовал подчиненных своими визитами.

- Может, присядете, Павел Васильевич, и выпьете с нами чашечку? – подала голос старшая сестра, которая и управляла обычно «чайной церемонией»?

- Спасибо, Светлана Федоровна. Не сегодня.

Профессор подошел к столу, взял с блюдечка дольку лимона, пожевал ее, сморщился и оглядел коллег.

- На завтра я назначил спецоперацию. Ассистировать мне будет Марина Павловна. Техники должны приготовить стерильную камеру и проверить помпы питания матки. Остальных прошу все подготовить в инкубаторе, и… - профессор чуть замялся, - и в других местах.

- В морге? – тихо и очень спокойно спросил патологоанатом Алексеев.

- Да. Все зашьете и приведете в порядок. А вас, Марина Павловна, - обратился профессор к большеглазой высокой брюнетке, - прошу зайти в мой кабинет, чтобы обсудить некоторые детали предстоящей операции.

Почти год уже врач отделения Марина Павловна Кручинина знала о тяжком мучительном недуге своего кумира. В кабинете она положила ладони на плечи любовника и посмотрела в его глаза.

- Кустомарова?

Профессор кивнул и отвернулся, избегая ее взгляда. Руки Марины Павловны упали, она прислонилась к стене, тихо со стоном всхлипнула, и на глазах ее появились слезы.

- А муж? – шепотом спросила она.

- Бизнесмен с лихвой оплатит…

- Ты сказал ему, что жена умрет?

- Да.

Через минуту Марина Павловна вытерла платком глаза и почти спокойно спросила:

- Будешь… оперировать в звуконепроницаемом боксе?

- Да, - твердо ответил профессор.

Зоечку Кустомаров нашел на одной из своих фабрик в Сызрани. Углядел худенькую румяную девчонку в пошивочном цехе. В отделе кадров просмотрел, чтобы уж очень не ошибиться ее анкетку, и зазвал красавицу к себе вечерком на «рюмку чая». Отказать хозяину фабрики Зоечка никак не могла и осталась в его роскошной по ее понятиям квартире на ночь. Бессонной ночью веселая разбитная портниха продемонстрировала не избалованному женской лаской боссу все свои таланты, и тот был сражен. Через пару недель молодая пара отплясала буйную провинциальную свадьбу и провожаемая завистливыми взглядами Зоечкиных товарок уехала в Москву. Большой страстной любви Зоечка к мужу не испытывала, но уважала и усердно удовлетворяла его довольно скромные мужские потребности. При этом она охала, вздыхала, постанывала и называла супруга слоником.

- Ну, почему же я слоник? – притворно удивлялся растроганный Степан Никифорович.

- Хоботок, - смущалась жена и прятала лицо в подушку.

Забеременела Зоечка только через полтора года после переезда в столицу. Все это время супруг нервничал и вопросительно поглядывал не нее. Она отворачивалась и пару раз бегала к чудотворной бабке, которую нашла по объявлению в газете, чтобы выяснить, не наслал ли кто порчу на ее плодовитость. Бабка пристально смотрела в жуткий черный камень, порчу отрицала, велела подмываться дождевой водой и надеяться. То ли вода помогла, то ли муж расстарался, но наконец-то молодая жена понесла. А когда в женской консультации выяснилось, что родится мальчик, слоник был на седьмом небе от счастья. Распили они тогда вечерком бутылку дорогого колючего шампанского, и муж в подпитии сказал непонятную фразу: - «Ну, прелесть моя, теперь ты оприходована, и нам можно развлекаться без опаски».

Через совсем короткое время, однако, фраза разъяснилась, и Зоечка поняла, какие развлечения имел в виду ее разлюбезный «слоник». В ее жизни появился Жорик. Выяснилось, что Георгий был старым закадычным другом ее мужа, с которым «слоник» готов был делиться абсолютно всем. В том числе и красавицей женой. Улыбчивый статный брюнет с шикарными усами был душка, и Зоечка почти не возражала, но когда брюнет разделся, она испугалась. Душка оказалась матерым слоном с немыслимым хоботом.

- Не бойся, дурочка, он нежный. И я рядом, если что не так пойдет, - уговаривал ее супруг. А закадычный друг тяжело со свистом сопел и трогал ее самые чувствительные места.

Муж оказался прав. Испугалась она совершенно напрасно. Было почти не больно, и все пошло как надо. И произошло то, что и должно было произойти. Зоечка влюбилась. Жгучий брюнет с жадными пунцовыми губами снился ей почти каждую ночь. А наяву она каждодневно ублажала своего темпераментного ненасытного любовника в присутствии законного супруга, который с порочным энтузиазмом запечатлевал пароксизмы их бурной страсти видеокамерой. Эти «развлечения» продолжались месяца полтора, а потом ее тело не выдержало. Появились тянущие нехорошие боли, выделения, плохие анализы, и врачиха женской консультации напугала ее выкидышем. Кустомаров приуныл, сунул видеокамеру в шкаф и каким-то образом отвадил закадычного друга от дома. Жорик исчез из жизни Зоечки так же внезапно, как и возник, оставив после себя незаживающую рану в любящем женском сердце. Красавица поблекла, румянец сошел с ее нежных щечек, появилась доселе неведомая бессонница. Анализы стали совсем скверные, и Кустомаров по совету врачихи поместил жену в дорогую частную гинекологическую клинику на сохранение. Больница, расположенная за городом в густом сосновом бору, Зоечке понравилась. Комфортабельная одноместная палата, внимательные врачи, вежливые сестры, прогулки в большом больничном саду и тишина. Гулкая первозданная тишина без неумолчного утомительного шума большого города. Постепенно в ее измученную душу начал возвращаться покой. Улучшился сон, появился аппетит. Муж пару раз в неделю приносил большие букеты цветов и чешуйчатые, похожие на черепах, ананасы. Жорик постепенно выветривался из ее головки, а, если иногда и снился, то уже в совершенно приличных вполне пристойных снах.

Так продолжалось, пока она однажды после ужина, прогуливаясь по длинному пальмовому коридору своего отделения, не встретила профессора. Палвас стоял рядом с пальмовой бочкой и, нахмурив густые брови, слушал темпераментно жестикулирующую полную даму в трикотажном спортивном костюме.

- Она не болит, - говорила дама, - но я боюсь. Вдруг она злокачественная и даст метастазы? Вы потрогайте ее, она уже прощупывается через одежду. Вот тут ниже соска.

Дама взяла руку профессора и прижала ее к левой груди.

- Пустяк, - сказал профессор, выдергивая руку. – Пустяк, не требующий хирургического вмешательства. Пусть это вас не волнует. Впрочем, постарайтесь меньше бывать под открытым солнцем.

Палвас потерянно огляделся, прикидывая как бы ловчее избавиться от назойливой толстушки, и встретился взглядом с улыбающейся Зоечкой, которую позабавил подслушанный диалог. Профессор замер, губы его искривились в каком-то подобии улыбки, он круто развернулся и, ни слова не сказав, крупными шагами удалился от них по пальмовому коридору, оставив даму с пустяком в левой груди в некоторой растерянности.

Ночь после этой случайной встречи Зоечка провела неспокойно, и мерещился ей, нет, не снился, а именно мерещился в полузабытьи, седогривый высоченный мужик с неприятной улыбкой. А неделю спустя, после очередного обследования в кабинете УЗИ, ее перевели в хирургическое отделение клиники. Рослая невеселая брюнетка показала Зоечке снимок и объяснила:

- Ультразвуковое исследование показало наличие в шейке матки небольшого новообразования, которое может помешать ее полному раскрытию при родах.

- И как же теперь? – испугалась Зоечка. – Будете это образование вырезать?

- Это решит профессор? – уклонилась от ответа хмурая врачиха. – Вероятно, он зайдет к вам сегодня.

- У вашего профессора странная улыбка, - побледнев, сказала Зоечка.

Врачиха вздрогнула и, не глядя на нее, пробормотала:

- Вам показалось. Он никогда не улыбается.

Палвас вместе с хмурой врачихой зашел к Зоечке на следующий день во время утреннего обхода. Мельком проглядел записи врачей в ее карточке и повел в смотровую. Там усадил в гинекологическое кресло и долго исследовал Зоечку рукой в холодной и скользкой резиновой перчатке.

- Так больно?

- Да.

- А так?

Зоечка застонала и непроизвольно схватила профессора за руку.

После осмотра он сказал, обращаясь к своей спутнице:

- Вы правы, Марина Павловна. Опухоль необходимо удалить. Готовьте Кустомарову к операции.

Сказал и быстро, как тогда в пальмовом коридоре, вышел из смотровой.

- Да не переживайте вы так! – попыталась успокоить Зоечку врачиха. – Операция простая, а у профессора, - она оглядела полуобнаженную, распятую в кресле женщину и завершила фразу, - золотые руки. Опустите ноги на коврик и одевайтесь.

- А когда? – дрожа то ли от холода, то ли от страха и оставшейся в животе боли, спросила Зоечка.

- Скоро. Думаю, на этой неделе. Перед операцией денек поголодаете.

Зоечка смирилась с неизбежным. Будь что будет. В четверг ее не кормили, вечером сделали клизму и тщательно побрили. В пятницу утром снова промыли кишечник. В десять часов пришла давешняя хмурая врачиха и отвела ее в операционную.

- Раздевайтесь и ложитесь на стол. Оставьте халатик на стуле. Ложитесь на спинку и лежите спокойно. Вот так.

Она тонометром измерила ей давление, посчитала пульс.

- Вы очень нервничаете. Так нельзя. Давайте-ка, пока не пришел профессор, я вам сделаю укольчик.

После укола Зоечке стало удивительно покойно, и она нисколько не удивилась тому, что врачиха торопливо надела ей на руки и ноги плотные резиновые браслеты. Потом она увидела профессора. Зоечка не заметила, как он вошел в операционную, а разглядела его длинную фигуру, когда он уже склонился над ее телом с блестящим скальпелем в руке.

- Что ты ей ввела, Марина? – спросил он стоящую рядом врачиху, которая, как и сам профессор, была зачем-то одета в странные блестящие балахоны. Зоечка видела такие, когда показывали кино про мясокомбинат и колбасный цех.

- Транквилизатор. Аминозин. Один кубик. Это не надолго. Сейчас она придет в себя и будет адекватна. Голову фиксировать?

- Нет. Пусть дышит свободно. Только плечи, руки и ноги.

- Грудь?

- Нет.

- Будет извиваться.

- Пусть.

- Продольный разрез до пупка?

- Еще не знаю. Как пойдет. Возможно и выше.

- Пойдет лучше, чем всегда. Вижу. Ты еще не начинал, а уже на пределе. Не режь ее подвздошный нервный узел. Пожалуйста! Не выношу, когда от болевого спазма вылезают глаза.

- Как пойдет, - повторил профессор и тронул скальпелем выбритый вход. – Клизму не забыли?

- Сделали. Вчера и сегодня.

- Мочевой пузырь?

- Не знаю. Думаю, там немного.

- Как она? Зрачки посмотри.

- Она уже полностью адекватна. Можешь начинать.

Профессор левой рукой сильно сжал грудь пациентки и прищемил пальцами ее сосок.

- Как ты себя чувствуешь, девочка?

Зоечка облизала сухие губы, посмотрела в глаза профессора и закричала от дикого ужаса. Вдруг она совершенно ясно поняла, что вот сейчас, сию минуту, он ее убьет.

- Да, начну, - спокойно сказал зав отделением. – Включи полный свет.

Он подождал, пока над операционным столом зажгутся ослепительные плафоны, медленно разрезал от входа до пупка уже чуть вздутый животик Зоечки, отбросил скальпель, сдернул с трясущейся руки перчатку и погрузил руку в ее внутренности. Губы его изогнулись в блаженной улыбке, на лбу выступили крупные капли пота.

- Ну, ты все? – спросила профессора ассистентка, стараясь перекричать звериный визг Зоечки.

- Почти… помоги мне чуть-чуть, - задыхаясь, попросил профессор.

Она помогла ему, и хирург, обессилев, опустился на пол.

- Все. Теперь иди отдыхать, - сказала ему ассистентка. Профессор кивнул, с трудом встал на ноги, сбросил забрызганный кровью балахон и вышел из операционной. Оставшись одна, Марина Павловна взяла брошенный профессором скальпель и, глядя в широко распахнутые глаза Зоечки, прошептала:

- Потерпи, миленькая. Я быстро. Ради сына потерпи.

Затем, уже не отвлекаясь на сантименты, она освободила матку, бережно двумя руками вынула ее из живота матери и поместила в стоящий рядом с операционным столом аппарат. Умело присоединила к сосудам матки шланги питания, включила помпы и вернулась к Зоечке. Самое сложное было сделано, осталось совсем немного. Придерживая конвульсивно дергающееся тело, Марина Павловна продлила до груди разрез брюшины сделанный профессором, отодвинула левой рукой кишки и желудок, обнажив диафрагму, разрезала ее и резким ударом скальпеля в пульсирующее сердце убила Зоечку. Все. Спецоперация была завершена, и уже через полчаса аппарат с маткой стоял в стерильной камере инкубатора, а в морге над трупом Зоечки колдовал Алексеев.