14 лет

"истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное"

(Мф. 18,1-4).

Вы знаете, дорогие взрослые, все сексуальные фантазии, которые возникают в голове четырнадцатилетней девочки, через 10- 20 лет они же начинают казаться ей настолько порнографичными, что она начинает задумываться, что в неё вселился бес, нечистая сила, и даже если она полная атеистка, которая боится идти в церковь, она находит «Отче наш» по Интернету, и бессонными ночами, при включенной лампочке, тихо читает молитву.

Я знала одну 12- летнюю девочку, которая боялась смотреть порнофильмы, которая даже ни разу не целовалась с мальчиком, но, которая, приходя из школы - домой, мастурбировала с любимой игрушкой и представляла себе, что её насилует рота солдат. Сейчас же она взрослая женщина и уже двадцать лет живёт в счастливом браке. Я не знаю, стесняется ли она вспоминать свои старые фантазии или нет.

Но речь пойдёт не об этой девочке или уже женщине, дорогие взрослые, а о той, которая ещё не доказала в жизни, что она хоть в чём-то талантлива, о той, которая не подозревает, что является, наверное, самым лакомым кусочком для многих мужчин, о той, которая влюбляется в каждого мальчика, который ей улыбнулся однажды, я бы могла ещё долго тут трепаться, в общем, речь пойдёт обо мне.

Я думаю, Вам полезно будет узнать, в какой школе я учусь. Мне она нравится, действительно нравится. Мне нравятся учителя, ученики, школьные мероприятия и традиции. Я по истине чувствую себя в ней свободной, если закрыть глаза на тот факт, что школа - это каторга, которую предстоит пережить любому ребёнку с семи до семнадцати лет.

А ещё в школе я часто мечтаю, и, может быть, поэтому меня многие считают дурой, так как я вечно улыбаюсь.

Секта.

Наш человеческий мир, как вы знаете, это - СГС( Секта Гомо Сапиенс). Кроме СГС на нашей планете существует множество других сект: секта животных, секта богов, секта тараканов, которая в отличие от других, является самой древней и даже секта игрушек, ибо все знают, что у них есть души. Приходя утром на работу, сектант–продавец игрушек частенько замечает странные вещи, такие как: валяющие на полу кукольные головы, руки, ноги; грязные пятки у мягких игрушек; размазанную помаду у Barbie; обнажённые пупсики, стоящие раком или раздвинув ноги, и, наконец, определившиеся со свои полом. Для более тщательного контроля над людьми, СГС на протяжении всей своей истории открывала миллионы небольших сект: секта рабочих, секта богатых, секта Американцев, секта детей и т. д. В целом, секты указывают на ваше положение в обществе, ваш пол, рост, возраст, ранг, профессию и тому подобное.

Простите, дорогие взрослые, в первой главе, как положено всем писателям-сектантам, я забыла упомянуть, к какой же секте причисляюсь я. Я отношусь ко всем сектам, к которым может относиться любая среднестатистическая четырнадцатилетняя девочка. Но правда мне приходится входить в одну необычную секту – секта взрослых. Нет, они не считают меня уже достаточной взрослой, чтобы иметь равные права с ними и быть такой же сектанткой как они, я нужна им для определённых целей, я для них - избранная.

К сожалению, я никогда не могу увидеть фасад храма, в котором они собираются. Если бы это случилось, я бы осквернила его, или хотя бы написала баллончиком своим корявым почерком слово, которое является самым страшным для них, которое они могут услышать из уст девочки, с ещё маленькими сиськами и с бархатистым, и, по их мнению, невинным пушком внизу живота, так вот, я бы написала слово « ***».

Но куда бы я ни шла, каждый мой следующий шаг может перенести меня в этот храм. И даже если я останусь дома, и буду лежать на кровати, закрывшись одеялом с головой, они придут за мной и заставят проделать этот шаг.

Каждый раз в этом храме мне приходится перегибаться через высокий стол, покрытый алой мантией, снимать трусики и мучительно ждать, когда меня закончат избивать розгами. А так же отчитываться за каждый прожитый день, за каждую оценку в школе, за каждую мастурбацию и за каждую «нездоровую» мысль, в моей маленькой головке, обросшей редкими волосами.

Есть так же люди, которые не входят в СГС. Это те, которые отчаянно пытаются перейти в секту богов. Но они частенько возвращаются в СГС, и тогда секта каннибалов устраивает свой узаконенный СГСом праздник живота.

Но кроме всех сект, существующих на земле, есть так же и отшельники. Они не зависят ни от кого, они – по-настоящему свободны.

Мне очень повезло, что один из отшельников взял к себе на учение именно меня. Я – избранная для него, но только мне самой в скором времени придётся сделать выбор между миром отшельников и миром сектантов. Я являюсь второй ученицей своего учителя.

Когда в храме взрослых сектантов я на пол пути к смерти, я могу потратить немного силы своего учителя, чтобы оказаться у него дома.

Учитель.

Исходя из вышесказанного, вы могли предположить, дорогие взрослые, что мой учитель скорее является моим спасателем. Но это не совсем так. Всё, что вам не дано знать, знаю я, и этому меня научил мой учитель, которого никто не учил, он был, можно сказать, с рождения отшельником. Видимо, родители специально оставили его где-то в безлюдном месте, чтобы он встал на редкий, необычный, и в то же время нелёгкий путь отшельника. Когда его нашли сектанты, они хотели передать его секте брошенных детей, но то ли ветер унёс, то ли он сам улетел, об этом мой учитель никогда не говорит, в итоге он оказался один и смог выжить.

Как я уже говорила, я являюсь его второй ученицей, первая избрала путь сектантов, и ей пришлось забыть всю мудрость своего учителя. Вот поэтому до конца своих дней он пытается обратить хотя бы одного человека в отшельника. Нет, он не будет против того, если я стану сектанткой, ведь это - моя жизнь и мой выбор. Просто я прекрасно понимаю, что я его последняя ученица, и он в глубине души верит, что я стану его последовательницей. Я не знаю его возраста, может он уже в глубокой старости, а, возможно, и мой ровесник. У отшельников по-другому осуществляется счёт времени. Но он и сам никогда не хотел узнать свой возраст.

Он рассказывает мне о мире, об истинном предназначении сект, он учит меня заниматься сексом (это самая моя любимая часть занятий, которую по обоюдному согласию мы ввели совсем недавно), он учит меня выживать, думать, превращаться, играть, любить (я вообще никогда не слышала слово «любовь» до встречи с ним).

Вы, наверное, интересуетесь, дорогие взрослые, как же он так много знает, что может учить кого-то? Откуда взялись его знания? Всё очень просто: не живя с вами, прислушиваясь к себе, доверяя себе, очень многие тайны жизни человек может узнать и открыть.

О сексе.

Ну, а теперь, о том, что не волнует вас, и о том, что интересно подростку, то есть о сексе. В мире сектантов детям после первого секса, частенько запрещают больше трахаться: взрослые начинают обзывать их зависимыми от секса, как наркоманов - от героина; говорят им ещё рано («одним ещё рано, а другим уже поздно» - вы можете увидеть эту надпись в городе Новороссийске, Советов, 64, вход со стороны Советов, окно около двери на 5 этаже, надеюсь, она ещё сохранилась. Но кроме этого изречения в народе существуют и другие: «Никогда не рано и никогда не поздно», а так же знаменитое: «Лучше поздно, чем никогда»). Дети – вечные бунтари, и если бы не было чему или кому противиться, они были бы счастливые и спокойные. Во времена сексуальной революции, существовавшая свобода в сексе, пошатнула всю проходящую столетку СГС, и сектанты уже начали волноваться за счастливое будущее своих потомков. На спасение человечества были направлены все финансовые средства. И вдруг это спасение случилось, под абсолютно новым и неповторимым сокращением СПИД. Как же радовались сектанты яппи, как же огорчались сектанты хиппи. Но время шло, а сектанты хиппи так и не услышали, что кто-то из них болен этой всеразрушающей болезнью, под названием СПИД. Но даже сейчас сектанты хиппи не могут возвратиться к своему старому образу жизни. Видите ли: сектантская работа и всё такое. Даже своим детям, теперь они рассказывают, укладывая их в постель, сказки про злого змея СПИДа, который забирает их от родителей, если те их не слушают. Может быть, ко всей этой истории вы, дорогие взрослые, даже прислушались, но вот мои ровесники, возможно заскучали. Я знаю, что они (подростки) хотят прочитать - что-нибудь типа: «Я сосу его обнажённый член, засовываю пальцы себе в попу, выгибаюсь, как в упражнение по физкультуре « кошечка пролазит под забором», затем он сосёт мои соски, бьёт меня по клитору, а потом беспощадно избивает меня ремешком и трахает в быстром темпе четыре часа подряд», а, возможно, вы ждёте, что я напишу: «Он нежно целует меня в губы, затем, нечаянно спускаясь, его рука задевает лямку моего топика, и моя левая, немного возбужденная и пылающая, грудь обнажается, он трогает мой пах, и я, сама того не замечая, оказываюсь голой в его объятьях. Он медленно входит в меня, и мы купаемся в этой эйфории ещё несколько часов подряд». Мне жалко вас огорчать, мои ровесники, но возможно такого вы больше и не встретите в моей книге, хотя, что я напишу дальше, я и сама не знаю, я ведь всё-таки хочу, чтобы моя книга прошла цензуру. Зато такого рода интересные эротические истории вы можете найти в Интернете, например, на сайте: .

Правда и плоды фантазии.

К вашему сожалению или радости, мне необходимо сообщить вам, что возможно эти секты просто моё детское больное воображение, всего лишь плод моей фантазии. Возможно, я просто чётко умею представлять: я подхожу к дому учителя, а дверь оказывается открытой, слышится песня « Мне бы в небо» группы Ленинград, я нахожу своего отшельника в зале; за окном уже сумерки и шум проезжающих машин; я вижу его глаза, рот; мы занимаемся анальным сексом; после этого я обтираюсь его потом; и боюсь выходить за пределы этой комнаты. Я не спорю, скорее всего, это мои мечты или это предсказание будущего.

А возможно, я больше мечтаю оказаться в квартире своей любимой подруги, родители которой куда-то уехали. Она специально пригласит, мальчика, который мне нравится. В 23.45 мы услышим звонок в дверь, и я почувствую одновременно и страх, и счастье. Войдёт он: такой скромный и доброжелательный мальчик, не зная, что его ждёт, и кто его ждёт этой ночью. Он останется у нас на ночь, и в последствии выяснится, что, несмотря на то, что в доме три кровати, мне придётся вместе с ним лечь спать. Потом я буду долго бороться с желаниями, которых будет становиться всё больше и больше, всё извращеннее и извращеннее. По началу я не буду позволять ему прикасаться ко мне, но потом я начну сосать его палец, по его просьбе целовать его губы, сосать, впервые увиденный мною, член и заниматься вагинальным сексом. А на утро он будет идти, окрылённый счастьем, по пустынному проспекту.

Я не знаю, случиться ли это всё со мной. Это неважно (хотя на всякий случай, моё Будущее, учти, что вторая фантазия на данный момент времени, мне нравится больше).

Как измерить правду? Кто знает её? Вы считаете, дорогие взрослые, что бог - хороший, а дьявол – плохой. Но почему? Ведь дьявол, то же был под покровительством бога, он же за нас, за сектантов! А вы не сравнивали бога с каким-нибудь тираном, ведь принцип власти над нами, по сути, у них так похож? Я знаю, многие из Вас сейчас напугались: а-а-а нечистая ли сила вселилась в эту девочку? Скорее всего, нет, ибо этому всему меня научил мой учитель. Мне ведь пока четырнадцать лет, и, учитывая мой возраст, Вы, наверняка, надеетесь, что я ангел. Мне не очень-то хочется спорить с Вами по этому поводу, а Вы же так не любите, когда дети не согласны с вами в чём-либо.

А вот ещё одна, возможно, интересная история для моих ровесников: «Меня зовут Оля Козлабаева. Я учусь в школе № 17, в городе-герое Новороссийске. Однажды я шла из школы домой, и вдруг услышала шаги позади меня. Оглянулась – Коля Васильев, самый желанный мною парень, боже мой, что делать? Прибавила шаг, и он тоже, повернула за угол, и он тоже.

- Оль, а Оль, подожди!

- О-о-о, привет, как дела?

- Да, нормально. А у тебя?

- Ну, так себе.

Он предложил мне сесть на лавочку, а затем каким-то способом уговорил пойти к себе домой на чашечку чая и пару палок. Сначала, я не придала никакого значения словосочетанию «пару палок», но потом, когда я вышла из его дома, я поняла что же это такое, - я еле могла идти и скрещивать ноги».

Парочку распространённых предложений, описание квартиры и происходящего в ней, и, возможно, Нобелевская премия у вас в руках. Лично я, терпеть не могу большие произведения, размазанные, на пять, шесть томов. Я очень надеюсь, что моя книга вообще выйдет брошюркой.

Уборка.

Возможно, это не самая интересная глава, хотя, я не исключаю и тот вариант, что их вообще не имеется в этой книге, но, нет ничего ужаснее, противнее, отвратительнее в светлых днях беспечной юности, чем - Семейная Генеральная Уборка (или сокращённо - СГУ), когда, начиная с двухлетних внучат, кончая маленькой пугливой кошки - все пытаются надраить свои сидячие места для жопы с особым блеском, так, чтобы главнокомандующий СГУ в конце этого мероприятия смог вознаградить их тем, что даже не скажет ни одного замечания по поводу выполненной ими работы.

Я сижу в родительской спальне. Я занимаюсь по-настоящему нудным и бесполезным занятием. Ах, лучше отсосать две минутки член у отвратительного нигрилы, чем заниматься этим! Передо мною две коробочки, они довольно-таки старые, им уже лет пять или шесть, в них когда-то лежало вкусное заграничное печенье с очень приятным запахом. Одна из них - квадратная и красного цвета, с изображением того печенья, которое когда-то наполняло её, другая же – круглая и синяя, с изображением большого двухэтажного дома, с зелёной лужайкой перед входом и с бесконечным множеством окон на первом этаже.

Я представляю расположение комнат в этом домике, представляю как же солнечно в каждой из них, представляю, что там есть и моя, собственная комнатка с дверью, у которой есть замочек или щеколда, и я смогу быть там, наконец, одна, и никто, никто не сможет зайти в мою комнату без моего желания (если только не выломает дверь).

Так вот, в синенькой коробочке у нас хранятся пуговицы, которые заполняют её больше чем на половину, в красненькой – нитки. Я никогда толком не понимаю, что и куда нужно перекладывать, и для чего всё это нужно делать, но, к примеру, нитки должны лежать в отдельных пакетиках, и они должны быть точно разделены на тёплые и холодныё тона, правда, я только не знаю, куда надо класть чёрные и белые нитки, не могу определиться с их принадлежностью к какому-либо тону, но, к счастью, существует ещё два пакетика специально для белых и чёрных ниток. Не знаю почему, но в коробочке для пуговиц через определённый промежуток времени всегда появляется какой-то мусор или лишние предметы: зубочистки, золотые коронки, которые надевают вместо зуба или на зуб, короче я не знаю точную цель их употребления, камешки от порванных бус, огрызки от груш или яблок, косточки от персиков, и те же самые нитки, которые бросили не в свою коробочку. Всё это, и многое другое, мне приходится искать и выбрасывать или перекладывать из этой коробочки в другие, специально предназначенные для того или иного предмета места. И это происходит в доме, в котором один раз в полгода кому-либо нужна нитка с иголкой, и на это серьёзное задание посылают именно меня, это происходит в доме, где женщинам непринципиально, где лежат нитки и пуговицы, и разделены ли нитки на тёплые и холодные тона.

Но, так как, высоко почтенные взрослые, у нас есть главнокомандующий СГУ, то в каждом шкафчике должен быть порядок и чистота, даже если в этом шкафчике лежат мои ручки, блокнотики, стирательные резинки, наклейки от жвачек, которые так же по приказам главнокомандующего нельзя наклеивать на холодильник и даже на мои собственные полочки и шкафчики. И в любое мгновение дня, даже если этот день не предназначен для СГУ, главнокомандующий имеет право вынуть любой ящичек, и выбросить всё содержимое на пол, чтобы я немедленно и послушно начала заниматься перекладыванием, выкидыванием ненужных вещей и т. д. Хорошо, что мой любимый главнокомандующий не заставляет меня выполнять такие же задания с ящичками, где лежат мои трусики и прокладки (хотя, возможно, он проверяет их на предмет нужных ему вещей).

Иногда мне приходиться убираться в коробочках, где лежат мои игрушки. Главнокомандующий, в это время, распоряжается, каких куколок мне нужно выбросить, он интересуется, для чего я изуродовала волосы Barbie, покрасив их гуашью в синий цвет, и зачем мне нужен этот никчемный, по его мнению, кусок ткани. «Чтобы подтирать себе задницу после туалета», - отвечаю я шёпотом, когда он нервно ходит из комнаты в комнату, выкуривая третью пачку сигарет, а я быстро хватаю тем временем Кена и приставляю тем самым местом, где у него должен быть член, к попке Barbie, согнутой пополам, и уже готовой к жёсткому сексу. Да… года 2-3 назад это было кульминацией во всей моей многочасовой игре с куколками, хотя, конечно же, перед сексом была долгая прелюдия: выбор сногсшибательного наряда для Barbie, придумывания имён для действующих лиц, необычного сценарий их знакомства, слова Кена для соблазнения женщины-вамп или дурной простушки, первые поцелуи, хватание за сиськи или попки, раздевание и секс, секс, секс (теперь я понимаю, что вся эта игра была чем-то похоже на клип «Зверей» - «Всё, что тебя касается»). Но сейчас я почти не играюсь с игрушками, сейчас я постоянно мечтаю все эти игры воплотить в мою жизнь. Сейчас я хочу трахнуться, или хотя бы поцеловать какого-нибудь мальчика, у которого есть настоящая писька. Мне так много нравится знакомых мальчиков, но почему мне никто не предлагает встречаться, почему никто не замечает и не чувствует мое желание отдать всю любовь, всю накопившуюся похоть за мою маленькую, но бурную жизнь тому, кто просто обратит внимание, кто просто предложит, стать его девушкой? Может быть, я не совсем чётко показываю своё желание и полную готовность к тому, чтобы встречаться с кем-либо.

Все мои печальные размышления прервал главнокомандующий – нужно убраться в различных вазочках для цветов, в которых вечно валяется куча разного хлама. Он всё время мне даёт следующие задания, не смотря на то, что я не успела закончить предыдущие. Показываю ему Fuck ему в след и через время иду убирать эти конченые вазочки. Вообще, главная задача главнокомандующего – курить сигареты, сбрасывая пепел по всему дому; придумывать супероригинальные задания для выполнения их другими сожителями; показывать азы правильного выполнения этих заданий таким образом, чтобы никто не понял, как же их надо выполнять; решать правильно ли ты делаешь свою работу или нет, и в случае, если неправильно, заставлять делать сначала. Задача же остальных подчиняться, молчать и выполнять. Как вы могли заметить, дорогие взрослые, у бедного главнокомандующего гораздо труднее и больше обязанностей и дел, чем у всех остальных.

Кроме всех этих придурошных занятий, я так же должна мыть полы, двери, вытирать пыль, выносить мусор, убирать постель и смывать после себя в туалете. Нет, дорогие взрослые не стоит считать меня лентяйкой, просто всегда, когда проходит СГУ у нас в доме, у меня почему-то нет настроение это делать. Это очень странно и необычно. Я сама не понимаю, почему я такая.

Недавно я видела в библиотеке Крупской стенгазету, в которой рассматривалась проблема избивание детей, насилие детей и эксплуатация детского труда. Я задумалась, а не эксплуатируют ли мой детский труд? Нет, нет, на самом деле, я «только жру, сру и сплю в нашем доме»,- как выражается мой главнокомандующий. Хотя я считаю, что его слова не закончены – я ещё страстно желаю трахнуться в нашем доме.

Сегодня я гуляла в Ленинском парке со своими одноклассниками, мы отмечали окончание этого ненавистного мною учебного года, а ненавистный он потому, что я опять закончила его не с теми оценками, которые хотели бы видеть мои родители в колонке «итоговая оценка». Я не считаю себя глупой, просто как я могу учиться и заниматься уроками после школы, если каждый день, когда я прихожу домой, до того времени пока не придут родители, я смотрю телевизор, я ложусь на кровать и начинаю мечтать о любви, начинаю вспоминать на какой же перемене и как на меня посмотрел мальчик, который мне так сильно нравиться, я начинаю одеваться в мамины платья и представлять, как меня пытается завалить в постель какой-нибудь парень, я начинаю мечтать, как я знаменита и как мною гордятся родители, и завидуют ровесницы. Как же сладостно мне придаваться всем этим грёзам! Вы не представляете, дорогие взрослые, абсолютно не представляете, что же творится со мной, и что я хочу. На хрен мне нужна ваша школа? Я хожу туда для того, чтобы встретиться с подругами, ещё раз попытаться познакомиться с каким-нибудь мальчиком и, конечно же, шокировать всех придуманным мною утром прикидом.

Сегодня же на мне были одеты: белая рубашка, чёрная мини-юбка с двумя маленькими разрезиками по бокам, бежевые колготки, с заклеенной дыркой на попе при помощи лака для ногтей, замшевые коричневые полуботинки, вытертые спереди. Весь мой дешёвый наряд с борохоловки был завершён дорогой заколкой на растрёпанных волосах и маленьким рюкзаком. Мы покатались с девочками на «Орбите», затем съели по хот-догу и мороженному. Всё это время я наблюдала за мужчиной, сидевшего на лавочке, который время от времени, отрываясь от дорогого журнала, который, кстати, мой ультрамодный брат читает тоже, поглядывал на нас как бы невзначай. Я не знаю, чем он привлёк меня, но я начала представлять себе, что он следит за нами, и сейчас, как и многие мужчины подобного вида, которые раза 3-4 встречались в моей жизни, вытащит свой член и начнёт показывать своё мужское имущество нам без всякого стеснения, напротив, с наслаждением. Меня это не пугало, ведь я была не одна.

Но когда мы прощались с подружками на остановке, я сказала им, что мне надо ещё зайти к маме на работу. В действительности, я же решила ещё раз посмотреть на него, потому что сейчас мне уже 14 лет, и я уже не так испугаюсь его члена, как я пугалась, видя у других дядечек в 10-11 лет, да, и к тому же, на улице было совсем светло.

Когда я была с подружками в парке, то я делала всё, чтобы привлечь его внимание, так как этот незнакомец, если и смотрел на нас, любовался только моей подружкой Таней. Но почему ею? Я уверена, что она вообще не заметила его. Я же не теряла надежду, понравится ему, хотя я и не делала ничего, что может являться противоестественным для меня: я как обычно громко смеялась; обзывала подруг, выкрикивая на весь парк грязные словечки; прыгала по лавочкам; била ногами по мусорным бакам (возможно, поэтому мои замшевые полуботинки имели такой изношенный вид). Мне кажется, именно такое поведение нравиться взрослым мужчинам. Да и мне всегда нравится вести себя именно так, хотя, все уже «взрослые», мои подружки стесняются меня, но почему-то продолжают дружить со мной. Возможно, они продолжают гулять со мной, потому что знают меня с первого класса, а может быть, они и сами хотят творить все эти безумства, но что-то не позволяет им это делать вместе со мной.

Когда я вернулась в парк, он всё сидел на той же скамеечке, только теперь читал журнал - не отвлекаясь. Конечно, «не отвлекаясь», ведь теперь мимо него проходили только толстенькие тётеньки, возвращавшиеся с работы, домой. Я спряталась в кустах, которые были за лавочкой, так, что я была уверена, что он не увидит меня. Он опустил журнал на колени и улыбнулся куда-то вдаль. Затем он развернулся ко мне и, оперившись руками на перила, хитро и в то же время искренне продолжал улыбаться мне.

- Привет,- сказал он.

- Здрасте,- ответила я. Что-то случилась со мной в этот момент: я одновременно вспотела, и по телу пронеслась дрожь от холода, и я почувствовала головокружение, и дыхание замерло, и я захотела какать от страха, как это обычно бывает, когда ты играешь в прятки, и тебя находят. Я встала с корточек и вышла из кустов.

- Ты следила за мной?

- Нет, я просто потеряла свой брелок в кустах и искала его там,- это было первое, что пришло мне на ум.

- Как тебя зовут?

- Я не скажу.

- Ты боишься меня?

- Нет,- ответила я ему, хотя я всё-таки чего-то боялась, и в то же самое время, вглядываясь в его глаза, видя такую милую улыбку, мне было как-то спокойно.

- Меня зовут Павел.

- А меня Оксана,- наврала я ему.

- И почему тебя так назвали? - скорее всего, он догадался, что я лгу.

- Ну, ладно, тогда называйте меня Лолитой.

- А ты читала «Лолиту»?

- Да, это единственная книжка, которую я прочла.

Внезапно я ощутила себя ею, Лолитой: я держалась одной рукой за перила лавочки, другую держала за спиной и нервно дёргала брелок на рюкзаке, который я вовсе не теряла, я облизывала губы, и водила ногой по асфальту. Я старалась применить все те приёмы соблазнения мужчин, которые так характеризуют эту героиню и отличают её от всех других. Хотя я не делала всё это специально, это происходило само собой. Просто эта героиня давно уже стала частью меня. Всю жизнь часть моей души будет Лолитой.

- Ты очень смелая девочка, Лолита. Сколько тебе лет?

- Четырнадцать.

- Но ты ведь уже стара, чтобы быть Лолитой.

- Нет, я буду ей ещё целый год.

Он улыбнулся.

- Почему ты прочитала именно эту книгу?

- Потому что мне все её запрещают читать.

Потом мы молчали некоторое время. Я смотрела на качели, а Павел уставился в журнал, и начал читать его, будто меня не было рядом. Мне не хотелось уходить, я хотела ещё поговорить с ним или хотя бы просто побыть с ним рядом. Он не был похож на остальных взрослых, и это я сама внушала себе, что он педофил, потому что меня это пугало и возбуждало. Он скорее напоминал мне моего ровесника из-за своей непосредственности, неуверенности в себе, мне кажется, он тоже боялся меня, как и я его. Но я не хотела уходить. Мне хотелось стать дюймовочкой, чтобы залезть в его карман джинсов; и потом, по утрам садиться на его грудь и чувствовать, как громко бьётся его сердечко, и подскакивать от этого биения; с течением времени сделать дырочку в его кармане джинсов и путешествовать по темным зарослям его паха, и находить ствол дерева, стараться обнять его руками и чувствовать его теплоту. Впервые в жизни мне было так легко.

Он положил журнал в свою сумку, повернулся ко мне.

- Я бы оттрахал тебя сейчас во все твои узенькие дырочки, но ты слишком маленькая для меня.

- Вам бы всё равно это не понравилось.

- Что это?

- Ну, это.

- Скажи это вслух, не бойся.

- А я и не боюсь: ОТТРАХАТЬ меня.

- А почему мне бы не понравилось?

- А у меня СПИД (и значит, мы умрём).

- И как ты им заразилась?

- Я заразилась от такого же дядечки вроде Вас, - обманула я его, и меня понесло как обычно,- я вообще проститутка с 11 лет. Я занимаюсь вагинальным и оральным сексом.

Мне это не очень нравится, но приходится.

Я замолчала.

- А анальным ты занималась?

- Нет, вообще-то я Вас обманула. Я не проститутка, и я не СПИДозная,- призналась я ему.

- Я знаю, Лолита.

Он встал, взял сумку.

- Ну, пока, Лолита.

- Вы уходите?

- Да, мне пора.

- До свидания.

Он ушёл. Я легла на лавочку и прижалась к тому месту, где сидел он. Это место было ещё немного теплым, но со временем остыло, и на лавочку стали падать капли - это я отчаянно рыдала. Я начала психовать и бить руками и ногами лавочку.

Я прихожу на это место уже несколько дней. Я стараюсь это делать в разное время суток в надежде, что встречу его однажды, но всё безуспешно. Это несправедливо. Он нужен мне.

Дорогие взрослые, пожалейте бедное дитя, сделайте мне подарок, найдите его, и дайте ему право удочерить меня. Буду век Вам признательна.

Уже прошла половина лета. И когда она проходит, мне всегда становится грустно. Я начинаю нервничать, потому что в этот момент моя беспечность заканчивается, и я начинаю осознавать многие вещи, которые раздражают меня: я не прочла ни одной книги этим летом, и у меня нет ни малейшего желание сделать это, я не была загородом, я абсолютно не загорела, мне надоело носить старые вещи, а новые покупать бессмысленно, ведь через каких-то полтора месяца нужно покупать много вещей в школу, я не потеряла девственность и мне никто не предложил встречаться. Эти вечера с мамой, с папой, с братом - просто невыносимы. Самая лучшая часть вечера - это ужин, хотя зачастую мама готовит то, что мне очень не нравится. После ужина, я прячусь в своей комнате от всяческих расспросов, как же провела день их доченька. А провела я его отвратительно: весь день смотрела телевизор, играла в карты на компьютере, несколько часов просто лежала на кровати и смотрела в потолок. «Как ты можешь ничего не делать целыми днями? »,- вопрос, который каждый вечер я боюсь услышать от родителей. Мне бы и самой хотелось на него ответить. Я ведь хочу совершенно по-другому проводить свои летние нескончаемые дни. Я хочу, чтобы у меня не было ни одной свободной минуточки, чтобы мне постоянно кто-нибудь звонил, приглашал погулять, хотя потом, вечером, я обязательно услышу что-нибудь вроде: « Где ты шлялась целый день и куда опять намылилась? ». Но, наверное, все эти встречи, гулянки, дискотеки - не для меня, раз они отсутствуют в моей жизни.

Сегодня вечером я отпросилась выйти за мороженным в магазин. Но, купив его, мне не захотелось возвращаться домой, я пошла в Ленинский парк, возможно, потому что мне до сих пор хотелось встретить того соблазнительного взрослого незнакомца. Уже столько времени я мечтаю о нём, я представляю, как мы встретимся, я придумываю темы, на которые мы будем разговаривать, я чувствую его кожу, пухлые губы, я радуюсь его приглашению пойти к нему домой, я спокойна впервые в жизни, очутившись у него, я умоляю его жить вместе с ним, он пожимает плечами, я понимаю, что если живой мне нельзя остаться, нужно совершить единственный правильный шаг в своей жизни: зайдя к нему в туалет, с улыбкой перерезаю себе вены его бритвой. (Я всегда пытаюсь отыскать в своей жизни хотя бы долю трагичности. Трагичность возбуждает моё воображение, трагические судьбы восхищают меня, я сама мечтаю о трагической судьбе.) Да, я бы с удовольствием согласилась на такой конец своей жизни, если бы только смогла увидеть его ещё один раз.

Но, не обнаружив его в парке, я расстроилась и собиралась возвращаться домой, как вдруг меня кто-то окликнул: это была моя подруга. Она сидела на лавочке в большой компании, я подошла к ней, и она предложила мне остаться и посидеть с ними. Я, конечно же, заметьте, дорогие взрослые, позвонила маме и спросила её разрешение погулять ещё немного, объяснив, что встретила свою подругу.

Все мальчики и девочки (хотя их, девочек, было всего три, включая меня) были мои знакомые, но я всё равно чувствовала себя немного неуверенно. Со мной начали вести беседу двое из мальчиков: Дима и Ваня. Они смеялись над тем, что я такая странная, что я будто инопланетянка. Не скрою, мне это нравилось, и я начала ещё больше вести себя так, как подобает вести себя инопланетянке. Смеялась ни впопад, смотрела по нескольку минут в какую-то точку, блуждала по кустам, так, что бы все замечали моё отсутствие, и просили меня вернуться. Потом Дима выманивал у меня мой номер телефона, но я не говорила его. Тогда Ваня и Дима начали всячески издеваться надо мной: один щекотал меня, а другой лапал меня то за грудь, то за попу, то за писю. Нет, это не было насилие. Дорогие взрослые, это абсолютно нормальное явление, когда тебя хватают за интимные места, и на человека, который тебя лапает, никогда не стоит обижаться. Мы валялись на траве, мне нравилась вся эта игра за исключением того, что я терпеть не могу, когда меня щекочут. Я всё-таки выкрикнула им свой телефон, но они продолжали всё ещё щекотать меня и мацать.

Утром они позвонили мне. Это было часов в десять. Мы разговаривали часа два, в течение всего разговора они напрашивались прийти ко мне домой, и я, в конце концов, согласилась.

Когда они пришли, как и все порядочные гости, они вели себя скромно и вежливо разговаривали со мной, совершенно противоположно тому, как они вели себя вчера, или тому, как утром разговаривали по телефону. Мы смотрели телевизор, ели шоколадку, смеялись. Вся эта прелюдия продолжалась минут пять, но потом всё изменилось.

- Ты девственница?- спросил меня Дима.

- А ты? – ровеснику всегда боишься ответить правду или ложь, потому что никогда не угадаешь, засмеют тебя или зауважают. Для начала нужно разузнать, какое у него собственное мнение на этот счёт.

- Вопросом на вопрос, ну-ну.

- Тебе не кажется, что это слишком интимный вопрос?

- Вопрос как вопрос,- ответил он.

Мы все втроём переглядывались и улыбались будто детишки, творящие шалость.

Они схватили меня и положили на диван, они начали лапать меня, но, к счастью, не щекотали меня как вчера. Сначала я визжала, но потом мне понравилось, я закрыла глаза и выставила губы, и меня кто-то начал целовать, но я не хотела видеть, кто это был. Мы трогали друг друга, но я боялась прикоснуться к чьему-либо члену рукой и ощущала их члены своими ножками, животом. Мальчики начали раздевать меня, но я воспротивилась этому, объяснив, что я ещё не готова. Они послушались меня, видимо, они сами ещё не созрели для более серьёзных интимных отношений. Так мы провели несколько часов. Мы всё возбуждались и возбуждались, но так и не зашли дальше поцелуев в шею, грудь и страстных объятий. Они не целовались друг с другом, хотя если случайно прикасались, не отвечали холодом.

Я лежала между мальчиками, их головы – выше моей груди, подмышками. Они продолжали всё ещё гладить меня, только теперь нежно, даже немного уставши.

- Вы теперь будете думать, что я шалава?- спросила я их.

- Конечно, нет. Не знаю как Ване, но ты мне очень нравишься,- сказал Дима.

- С тобой было очень хорошо, - добавил Ваня,- ты - очень классная.

- Если вы расскажете про это кому-нибудь, я скажу всем, что вы тоже друг с другом трахались.

Вечером у меня было хорошее настроение, но в то же время я удивлялась, что со мной произошло всё так странно: ведь, обычно девочка и ОДИН мальчик должны долго дружить, затем он предлагает ей встречаться, а уж потом они целуются впервые. Я же даже не знала, с кем я поцеловалась в первый раз. С одной стороны это даже прикольно, с другой стороны немножко грустно. Я не встретила того единственного, кому бы я подарила свой первый поцелуй.

Я думаю о нём, я думаю о нём, о нём, о нём.

Я борюсь в душе с огнём, с огнём, с огнём,

Тело просит разрезать себя ножом, ножом, ножом,

В те минуты, когда думаю о нём, о нём, о нём.

Представляю его пах, пах, пах,

За стеной соседи - трах, трах, трах,

Час за часом стонут: ах, ах, ах,

И тебя не встретить – страх, страх, страх.

И тебя не встретить – грусть, грусть, грусть,

Ждать урода и водяру пить – муть, муть, муть,

Муж - урод мне по морде даст - пусть, пусть, пусть,

И вся жизнь - не моя, просто - жуть, жуть, жуть.

Сегодня Дима не пришёл ко мне, мы даже не хотели сначала встречаться с Ваней вдвоём, так как мы всегда и всюду были втроём, но потом Ваня разделил моё предложение о том, что надо попробовать и узнать, изменятся отношения между нами тремя, если бы мы хотя бы один раз встретимся по отдельности. Мы, конечно, спросили Диму, не будет ли он против этого, и он дал согласие на нашу встречу с Ваней.

Ваня и Дима были очень хорошие друзья, возможно, лучшими. Ваня был не очень разговорчивым мальчиком, но в нём было намного больше шарма и обаяния, чем в Диме. Он вёл себя как взрослый мужчина, заключённый в маленькое тело, который изо всех сил старался походить на юношу своего возраста. Но, в отличие от Димы, бешенного вспыльчивого и немного болтливого мальчика, Ваня был галантен, вежлив и даже немного романтичен. Когда мы встречались втроём, он всегда пытался удивить меня, сделать мне приятно, купив мне мороженое, и даже иногда цветок, а Дима лишь смеялся по поводу его ухаживаниям за мной. Хотя Дима был не менее интересным мальчиком: он умел всех зарядить хорошим настроением, был непредсказуем, и член у него был больше. Нет, я бы никогда не ставила это высшим критерием симпатии к кому-либо, но мне всегда казалось, что, показывая мне член при Ване, он безумно гордился, что я широко открываю похотливые глаза, когда вижу его член.

Когда Ваня пришёл, сначала мы игрались в компьютерную игрушку, которую он принёс. Потом я попросила его поиграть со мной в переодевание: я вывалила кучу одежды из моего шкафа, шкафа моих родителей и брата. Я заставила надеть его папин костюм, и была удивлена, как элегантно он выглядел в нём. Мы улеглись на разбросанные вещи по всему полу и дивану и взялись за руки. Мы смотрели в потолок. Его рука стала потной. Он трогал меня между пальцами, рисовал круги по ладони, сжимал и разжимал кисть. Почти всё его пребывания у меня он молчал, но внезапно спросил меня:

- Ты когда-нибудь хотела заняться любовью со своим братом?

- Нет, он особо никогда не возбуждал меня. А он тебе нравится?

- Он красивый.

- А ты хочешь с ним это сделать? Тебе нравятся мальчики?

- Скорее всего, нет. Мне нравишься ты. Я люблю тебя.

Я повернулась к нему и освободила кисть из его руки. Он повернулся ко мне.

- Я чувствую это, я чувствую, что я люблю тебя, - повторил он.

Я смотрела на него. Он что-то разрушил - вот, что чувствовала я, и я не знала, приведёт ли это к чему-то хорошему или плохому. Я закрыла глаза и отвернулась от него. Я боялась обидеть его, и я обижалась на него сама из-за того, что он сказал. Моё сердце сильно билось, и я пыталась подумать о чём-то отвлечённом. Я вспоминала, как однажды, совсем недавно, мы были с Ваней у Димы в гостях. Мы позвонили, и Дима открыл нам дверь в одних трусах. Когда мы шли в его комнату, мы проходили мимо зала, и моя излишняя наблюдательность подметила многие факты того, что здесь недавно занимались любовью: по телевизору показывали порно, кровать была расстелена и потрёпанна, на полу лежали Димины вещи, и его мама, одевавшаяся на ходу, споткнулась о них, но не упала, когда вышла, чтобы поздороваться с нами.

Я спросила затем у Димы, не трахалась ли его мама с кем-нибудь, до того как мы пришли к нему.

- Со мной, - ответил Дима и начал смеяться.

Я была уверенна, что он трахался с ней, в самом деле, и просто засмеялся сейчас из-за того, что боится, чтобы мы узнаем правду, или стесняется. Дорогие взрослые, пожалуйста, не бойтесь этого бесстрашного слова – «инцест».

Дима опять не пришёл на нашу встречу, и мы с Ваней гуляли одни, мы гуляли и гуляли, но только теперь мне не очень хотелось целоваться с ним, мне просто нравилось быть с ним рядом.

Дима совсем пропал, я звонила ему, но мне сказали, что там такой не живёт. Это показалось мне очень странным, он не говорил, что куда-то собирается переезжать. Мы шли с Ваней по шумному проспекту, и я спросила его:

- Ваня, а почему Дима больше не гуляет с нами?

- Какой Дима?

- Ваня, я серьёзно. Я звонила ему сегодня, а мне сказали, что там такой не живёт.

- Какому Диме ты звонила? У тебя новый мальчик?

- Нет, старый, который трахается, если это можно так назвать, с нами, и у которого член, между прочим, больше чем у тебя. Но для меня член - не главное.

- Ты - сумасшедшая, какой Дима? Ты видела ещё чей-то член кроме моего?

Я остановилась, повернулась к нему.

- Ваня, где Дима?

- Какой Дима?

- Твой друг.

- У меня нет друга Димы.

- Пусть вы и не друзья, где тот мальчик, с которым ты щекотал меня в парке, и с которым ты потом приходил ко мне домой.

- Слушай, ты меня очень пугаешь, я не понимаю, о каком Диме ты говоришь. Ты всегда немного странная, но сегодня я не понимаю, что твориться с тобой. Лучше тебе пойти домой и поспать. Я всегда приходил к тебе домой один, мы всегда гуляли только одни.

- Ты - идиот. Что ты с ним сделал? Это из-за того, что у него большой член, или ты завидуешь, что он трахает свою мать, а может быть, потому, что он действительно может рассмешить меня? Что?… Чему ты завидуешь?

Я видела только его тупой и обеспокоенный взгляд. Я побежала от него и иногда оглядывалась: он стоял на месте, не двигаясь, будто сам дьявол поговорил с ним сейчас, и из-за этого он окаменел.

Я села в маршрутку, и поехала в Димин микрорайон. Я стала вспоминать мои встречи с Димой, и поняла, что абсолютно не помню его внешности. Все мои воспоминания о нём были похожи на то, что я будто прочитала книгу, которая заставила меня поверить, что все герои и вправду существуют, и даже я одна из них, но в этой книге нет ни единого описание чьей-либо внешности, и самому читателю никогда не приходиться задумывается, как выглядит тот или иной герой. В маршрутке я поняла, что не знаю, где он точно живёт, хотя город маленький, да и я хорошо ориентируюсь в пространстве. Я вышла на той остановке, где и собиралась. Я ещё час смотрела на все эти многоэтажки, но так и не вспомнила. Я даже немного блуждала по микрорайону, но так и не встретила знакомый подъезд, двор.

Я пришла домой, взяла листок бумаги и начала записывать, что реально, а что нет:

Реальное

Ручка

Листок бумаги

Мама готовит ужин

Я встречала в парке взрослого мужчину, которого звали Паша

Я придумала всю историю сама про Ваню и Диму, а что-то из этого мне приснилось

Когда я ходила за мороженым, я погуляла по парку, но никого не встретила там

Игрушку, в которую якобы я играла с Ваней, купила на самом деле сама

Я одна игралась в переодевание несколько дней назад

Я ездила на маршрутке искать якобы Димин подъезд

Нереальное

Я знакомилась в парке с Ваней и Димой

Они приходили ко мне домой

Ваня играл со мной в переодевание

Мы с Ваней были в гостях у Димы

Ваня приносил мне компьютерную игру и оставил её у меня

Сегодня Ваня рассказал мне правду про Диму

-Всё, ты выводишь меня из себя. Хватит придумывать все эти истории, я хочу жить реальностью.

- Но мне надоело мастурбировать. Мечтать не вредно.

- Что за бред?

- Я хочу встретить того мужчину.

- Дура. Ты всё равно не встретишь его.

- Я не всегда думаю о нём, но иногда это просто невыносимо. Я хочу быть с ним.

- Заткнись, ты раздражаешь меня. Ты сходишь с ума. Сама убедишься, что твой брат был прав, что психушка - твой будущий дом.

Когда тебе будет за 30, ты окажешься непременно там. И тебе в баночках будут приносить еду. Ты будешь хотеть трахаться, но до сих пор будешь девочкой, потому что тебя никто так и не захотел. Посмотри, какой у тебя прыщ выскочил! А потом ты убежишь из сумасшедшего дома, когда тебе будет лет сорок, ты будешь ходить в шубе голая, и платить деньги мужчинам за то, чтобы они посмотрели на твоё тело в каких-нибудь подворотнях, и ты будешь даже ещё страшнее и уродливее, чем сейчас, может быть потом, ты всё–таки добьёшься согласие какого-нибудь мужчины трахнуть тебя, и ты заплатишь ему 1000 баксов за этот подвиг.

- У меня голова стала большой-пребольшой и болит, так что заткнись.

- Вот и отлично, иди посмотри телек с родителями. И зачем надо придумывать, как ты что-то придумываешь?

- А зачем осознавать, что ты думаешь, о том, что ты думаешь?

- Заткнись.

- Иди в жопу.

- Смотри телек.

- Иди в жопу.

- Поговори с мамой, наконец.

- Пошла на фиг.

- Хватит смеяться, кроме тебя этот бред никто не слышит. Поговори с мамой. Спроси у неё что-нибудь.

- Заебала.

- Спроси что-нибудь у мамы.

- Ты можешь дать мне время подумать, что у неё спросить?

- Хватит смеяться, я сказала.

- Мам, а чё мы завтра будем делать?

«А мы обычные, мы не Маша, мы по-другому не умеем... »

Из пьесы Святославы Кожуховой

Родители уехали. Ко мне пришла моя подруга на ночь (на самом деле, как Вы видите, дорогие взрослые, я абсолютно не одинока, у меня есть друзья), и я сказала ей, что мне нужно выйти на несколько минут на улицу. Она согласилась подождать меня дома. Я пообещала, что на обратном пути, я обязательно куплю ей что-нибудь вкусное. Уже было больше 12 часов ночи, когда я собиралась, она очень волновалась за меня, но я не обращала на это внимание. На улице было жарко, очень жарко. Я даже вспотела, пока дошла до той лавочки, где я встретила Пашу. К счастью, в парке никого не было, но мне было немного страшно, хотя в то же время я понимала, что то, что находится в моем огромном школьном рюкзаке, может убить любого. Как ни в чём не бывало, я достала тяжеленный топор. Я еле могла поднять его, а то, как им вообще правильно замахиваться, было совершенно невозможным для меня. Но я чувствовала настоящую экзальтацию оттого, что я, вообще, пришла сюда ночью с топором. Мне было смешно, хотя я надеялась, что буду серьёзной и злой. Я старалась хоть чуть-чуть приподнять топор. И мне удалось это: маленькими ударами почти не слышными я начала бить по лавочке. Но, честно говоря, я заранее рассчитывала, что вряд ли из этого что-нибудь выйдет, хотя я сладко придавалась мечтам, что лавочка будет разлетаться в маленькие древесные палочки. Будучи прагматично рассудительной девочкой, я принесла так же ножик – самый большой кухонный ножик, который есть у нас. Я начала бить им по лавочке, как обычно отбивают мясо. Я смеялась так, что даже немного расплакалась. Теперь лавочка была только слегка изуродована: в некоторых местах отошла зелёная краска, а ножик явно теперь был испорчен, да и настроение моё очень ухудшилось: мне стало жалко себя. Я поспешила домой, так как мой брат должен был вернуться с дискотеки в 2 часа ночи. Я шла и плакала.

Моя подруга уже лежала сонная в постели, когда я вернулась. Съев несколько ломтиков купленного мной шоколада, она еще настаивала, чтобы я рассказала ей, куда же я выходила. Я сказала, что не могу сказать ей это. Я надела пижаму и улеглась с ней рядом на кровать. Мне нравится спать с ней, правда по ночам я просыпаюсь от отвратительного запаха из её рта, который она испускает похрапывая; или когда она забирает у меня одеяло, так как, видите ли, в порыве ужасного сна она выбросила его на пол, и более того, у неё уже бесполезно вырывать моё одеяло, даже если бить её: у неё зверская хватка; и поэтому приходится подниматься, вставать на ужасно холодный пол, чтобы получить эту «капельку тепла». Но, к счастью, сейчас очень, очень жарко.

Я улеглась рядом.

- Ты помнишь, как мы играли в «секс» или в «в»? (прим. так мы шифровали слово секс, что позволяло нам при взрослых говорить: «Пойдём поиграем в «в»? ») Знаешь, мне сейчас стыдно и смешно вспоминать об этом, - сказала я.

- Мне тоже. Мы были маленькими и дурными, - ответила она.

- А сейчас мы чё взрослые? Это ведь было каких-то полтора года назад. Мне, кажется, я совсем не изменилась.

- Да ну, мы были дурами.

- Нет,- возразила я, - тогда нам это очень нравилось. Я многие из этих игры уже забыла. Я помню, как впервые мы играли в это. Это был Новый год. Мы праздновали его у нас дома. Помнишь? Мне было 8 лет. И Катя рассказала нам про эту игру. В первый раз мы были проститутками. Нас было четыре девочки, и в то время как родители праздновали Новый год, мы кувыркались, прикасались друг к другу телами на родительской кровати. Ты помнишь? Это было как потеря девственности.

Мне неприятно и интригующе вспоминать об этом.

-Алиса, я хочу спать. Я уже почти заснула, - сказала она.

Мне было грустно. Когда-то моя подруга была такой же сумасшедшей, как и я (по степени производимого эффекта на окружающих, но не по качеству. Она тоже была ненормальной, но по-другому.) Я слышала, как она заснула. А я же уходила в царство сна, вспоминая наши сексуальные игры. В течение пяти лет мы упорно практиковались в этой игре. Мы совершенствовались с каждым разом. Мы очень боялись, что взрослые когда-нибудь застанут нас. Мы были отчаянно рискованны, делая это в соседней комнате, или даже за небольшой ширмочкой в малосемейке. Мы были невообразимо осторожны, поднимаясь, при малейшем звуке идущих шагов к нашему «месту соития». Мы были необычайно справедливыми, разделяя роли мужчины и женщины, хотя не совсем, обычно я всегда была женщиной, так как я была младше всех, хотя одна из моих подруг была старше меня на 9 месяцев, и мне приходилось иногда уступать свою роль в эти три месяца равенства возраста. Мы были настоящими фантазёрами, придумывая новые атрибуты для нашей игры: подкладывали различные материи в тех местах, где должен быть член или сиськи; или когда играли в это в родительской машине.

Вспомнив всё это сейчас в постели, я вообще перестала относиться к этому стыдясь, напротив, я поняла, сколько счастливых минут я пережила в своей малюсенькой жизни. И я уверена, что некоторые из Вас, дорогие взрослые, желали пережить нечто подобное в своём детстве, а, может быть, даже полноценный секс.

Утром приехали мои родители. Нам с мамой нужно было пойти на рынок, чтобы купить необходимые вещи для школы, так как занятия начинались уже через три дня. И я практически удовлетворила свои потребности, купив самые клёвые тетрадки, ручки, пенал, рюкзак, чёрную юбку и брюки, несколько белых рубашек, белые гольфы, сетчатые с рисунком колготки, простых хлопковых, но в то же время дьявольски-похотливо сидящих на моей попке, трусиков. И, конечно же, мы не забыли купить парочку дорогих заколок и различной бижутерии. Но самой главной покупкой оказался лифчик. Это ведь первый лифчик в моей жизни! Я даже по иному стала держать осанку, стала более уверенной, и чувствовала себя взрослой, когда надела его на себя. Я была счастлива.

Мы вышли с огромным количеством пакетов в руках, и направлялись к остановке. Когда мы ждали троллейбус, я была уставшей и хотела спать, как обычно после многочасовых покупок.

Я увидела его. Паша стоял возле газетного ларька. Я перестала дышать. Казалось, всё замерло на мгновение. Но потом моё сердце начало так колотить, что я боялась, что моя мама услышит его стук. Я вся дрожала, и головокружение настигало меня. Я не могла подойти к нему, но я была готова отдать всё, абсолютно всё, чтобы сделать это. Сейчас в мире существовали лишь: он, я, мама и троллейбус, который подъезжал к остановке. Он пошёл в мою сторону. Он увидел меня. Я увидела, что он увидел меня. Я поняла, что он испытывает нечто похожее на то, что испытываю я, хотя, возможно, с меньшей силой. Мы смотрели друг на друга. Но уже надо было садиться в троллейбус. И мы сели с мамой, а он пошёл дальше. « Что же сделать? » - думала я.

- Мама, я, кажется, забыла свой кошелёк там, где мы покупали лифчик. Можно я вернусь за ним?

- Да.

Я вышла на следующей остановке и помчалась назад со всей силой, которая была у меня. Хотя на физкультуре я бегаю очень плохо, но в этот раз я, наверняка, обогнала бы самого быстробегающего в своём классе. Его не было там. Паши не было. Я металась по всем закоулкам, прилегавшим к перекрёстку, но всё было тщетно. Я опять рыдала, хотя я начала плакать, когда ещё бежала. Я пошла домой пешком и по дороге, о, спасибо, всем смертным полубогам, встретила его! Со мной повторился тот же букет чувств, который я испытала на остановке. Наконец, я поговорю с ним. Я подбежала к нему со спины.

- Привет, - сказала я.

Он обернулся. Я всё поняла, хотя я даже не знаю, что именно, но на меня будто снизошло озарение.

- Привет,- сказал он.

Я не знала, что же говорить дальше. Я просто смотрела на него. Мы молчали и смотрели друг на друга.

Глава долгорождающаяся.

Тёмная комната. Очень тёмная. На полу сидит ребёнок, освещённый настольной лампой снизу, из-за чего кажется, что его очертания лица напоминают очертания самого дьявола, дьявола, дьявола, дьявола, дьявола, дьявола. Да … и этот ребёнок ощущает себя им. Порой это ощущение проходит, и в эти минуты он просто мёртв, он - нигде. Ладно, короче я хотела сказать, что этот дьявол – я. Я голая, и обнимаю руками колени. Напротив меня открывается дверь.

- Бесёнок, а почему у тебя такие выпученные глаза.

- Я какаю.

Павел смеётся, я тоже. И моя улыбка злорадственна и пугающа из-за освещения.

- Пошли.

- Уже пора?

- Пошли. Ты теперь вся грязная. Там же грязно. Блин, теперь тебе надо купаться.

Мы улыбаемся.

- Я не хочу уходить. Не хочу. Я не могу без тебя. Я не хочу… Я замолчала. («Что тут можно ещё сказать? Всё равно, всё – тщетно»).

- Мы ещё увидимся, обещаю.

Я бегу на остановку. 17:50. Блин, мама будет дома через 10 минут. Может лучше к ней на работу? Нет, я у неё недавно уже была. Как же классно бежать! Это очень красиво, все движения совершенны. Когда бегут взрослые, это особенно красиво. В те минуты, когда они, к примеру, куда-то опаздывают. Они уже давно не бегали и стесняются, и поэтому, чувствуя себя неловко, они всегда улыбаются. Дети при беге тоже улыбаются, но делают это от счастья.

Сажусь в автобус. Следующая остановка маминой работы. Блин, хоть бы она ни села в этот транспорт, хоть бы её не было на остановке. Вот она жизнь! Вот она! Именно такой я люблю её. Как можно не любить её, если она дарит столько чувств, которые переполняют тебя в одну секунду, в одну миллисекунду?! Любовь! Счастье! Страх! Неуверенность! Осознание того, что всё это ты испытываешь прямо сейчас. Не только головой, но и телом, которое испытывает это томное чувство после секса, адреналин - от страха, тяжёлое дыхание - от бега. Я вижу этих людей, я вижу пассажиров, они уродливые, они маленькие человечки, они никчёмные, и жизнь их никчёмная, но я люблю их действительно люблю, по крайней мере, они не вызывают у меня чувство дисгармонии.

Чёрт, мама на остановке. Нет, нет, только не сюда! Нельзя всё так разрушить. Она не садится. Отпустило. Но как хорошо-то было! Кажется, по количеству, выброс адреналина в кровь сейчас побил все рекорды.

Я вышла на своей остановке. Бежала изо всех сил, и всё-таки я успела. ( Huza!)

Самая короткая глава

Никто не хрена не знает о любви. А я знаю. Но рассказать не могу, всё равно никто не поймёт.

Одноклассники, пронизывающие мою душу ненавистью, отвращением к ним, вызывают у меня желание агрессивно бить их по головам. Одноклассники, сидящие за соседними столами, заставляют меня задуматься о причине неприязни к ним. Почему таким ангельским и добродетельным человеком как я может завладеть мимолётная агрессия, которая возможно со временем подавит все оставшиеся во мне добрые качества?

Да… был бы у меня тот топорик, которым я лавочку портила! О, да, сейчас бы я влезла на эти изрисованные и отфакированные парты в кабинете английского языка и начала бы искать, где же души находятся у этих людей. Но вскоре бы разочаровалась: ведь у вас, их просто нет! Не было их! И не будет! У меня сегодня немножко агрессивное настроение, но меня ещё больше бесит то, что я, конечно, не считаю вас людьми, а тем более такими, на которых стоит обращать внимание, но я ведь пишу о вас, то есть думаю, то есть вы беспокоите меня, то есть я переживаю за вас, а это значит, что я вас люблю. Это писец.

Вот о чём может размышлять 14- летний ребёнок на уроках, уважаемые взрослые.

Помню, в этот день великих размышлений я была одета в тёмно-зелёные Мартинсы, в школьную форму и в чулки. Я боялась, что кружева могут быть видны из-под юбки. И, к тому же, у меня начались месячные сразу же после этого урока английского языка, когда я встала из-за парты, чтобы отправится в буфет. Я знала, что ещё чуть-чуть, и я начну плохо чувствовать себя. Мне надо было отпроситься, и я пошла к классной. По дороге к ней я почему-то задумалась о современной русской литературе, в частности, которая написана рукой женщины. В основном, все произведения о 30-летних женщинах, добившихся уже всего к своим годам, кроме счастья, либо решившие, что их счастье - жить одним и быть сильными. И вся эта богемная жизнь Москвы, блин, тошнит уже…

Когда я отпросилась, зашла в туалет, пришлось воспользоваться тетрадками по алгебре, конечно. (Менструальная кровь смотрится особенно хорошо на этих формулках, циферках).

После того, как закончилась перемена, и все уже зашли в свои кабинеты, я зашла в буфет, и встретила там Свету. Она со своим наркоманским лицом сидела за столиком. Мы улыбнулись.

- Прогуливаешь?- спросила я.

Она кивнула головой.

- Почему тогда не уходишь из школы?

- Не знаю.

- Пошли со мной?!- я предложила.

Было немного холодно на улице. Шёл небольшой дождь. Я шутила всю дорогу, несмотря на то, что у меня уже кружилась голова, болел живот, и, конечно же, хотелось в туалет.

Когда пришли ко мне, я легла на диван, меня морозило. Я знала, что Света понимала, что происходит со мной, но почему-то не уходила.

- Ты знаешь Ваню и Диму из 10Б?- спросила она.

Я удивлённо посмотрела на неё.

- Тебе они нравятся? – добавила она.

- Нет.

- А мне говорили, что ты с ними встречалась.

Я в шоке. Вот это менструальный бред… Я посчитала, что всё это мне кажется, и поэтому рассказала ей обо всём, что произошло между мною, Ваней и Димой, а также о том, что я считала лишь иллюзией, что они существует.

У Светы были счастливые, будто обкуренные глаза. Я нравилась ей, но этого я не понимала. Мой рассказ ещё больше заставил её восхищаться мной.

- Ты знаешь, ты – сумасшедшая.

- Света, я серьёзно.

Мы начали ржать: она упала на пол лицом, и умирала со смеху, а я согнулась и держала живот рукой, потому что при смехе он ещё больше болел.

На следующий день в школе мне хотелось прикоснуться к ней, обнять её, она стала каким-то близким человеком для меня. Но в классе мы просто улыбались друг другу и ржали, когда через ряд наши взгляды встречались. На перемене мы пошли с ней в буфет. То, что люди с ней здоровались, успокаивало меня, так как это значило, что она реально существует.

Я купила себе пиццы, а Света - чай. Затем в буфет зашли Ваня и Дима. Они подошли к нам.

- Привет, - сказал Дима и поцеловал меня, а потом и Свету, в засос.

- Ты офигел! – оттолкнула я его и вытерла губы.

Они присели рядом.

- Дай пиццы, - сказал Дима, откусил почти половину и с довольным видом, со стонами наслаждения проглатывал кусок.

- Ты офигел!- опять заорала я.

- Ну, чё, барышни, прогуливаете следующие уроки?

- Прогуливаем, но без вас. Мы пойдём со Светой ко мне и там устроим Куннилингус-party.

- Алиса, на этом месте поподробнее.

- Иди в задницу.

- Становись. Ща…

Он начал будто расстёгивать ширинку. Мы засмеялись.

- Дима, у меня тест по английскому.

- Забей.

- Я не могу отпроситься, я вчера отпрашивалась.

- Забей.

- Да меня уже все учителя видели.

- Забей.

- Ok.

Мы вчетвером помчались как ужаленные в раздевалку.

- Куда пойдём? - спросил Дима.

- Что на меня все так уставились? Офигели все уже, - сказала я.

Мы смеялись.

Перед тем как идти ко мне домой, мы все сложились и купили вино.

В храме секты взрослых:

- Чем ты занималась с Димой, Ваней и Светой у себя дома?

- Они не были у меня дома.

- Вы прогуляли школу?

- Нет.

- Не обманывай нас.

- Прогуляла.

- За прогул - 20 ударов.

- Fuck you.

- За «Fuck you» - 2 удара.

- Так чем же Вы вчетвером занимались дома?

- Учитель, спаси.

Тайна потери девственности.

В нашей жизни бывают так называемые роковые дни. Один из роковых дней моей жизни начался, когда я покрасила утром волосы в синий цвет. Мама, папа и брат были дома. Мама помогала мне красить волосы, готовила кушать. Папа как обычно курил, и вся спальня родителей была в тумане и горьком запахе сигарет. Я хотела укрыться от этого разъедающей вони в своей детской. Но вскоре через нижнюю щель и через проёмы по бокам двери начал проходить запах, который дарил мне чувство страха, возникающее одновременно в икрах ног и в анальном отверстии.

Я вспоминала, как однажды я ехала в лифте, я плакала. Со мной ехал злой, сердитый человек. Пока лифт поднимался всё выше и выше его глаза становились всё безумнее и безумнее. Он снимал свой пояс с брюк. Это был мой папа. У меня дрожали колени, и всё тело было в мурашках. Я даже боялась посмотреть выше уровня своих глаз. Открывая входную дверь, я всхлипывала. Страшно было представлять, что меня ждёт впереди, ведь дома не было ни мамы, ни брата. Когда я захлопнула за собой дверь, я начала снимать ботинки. Папа ударил меня.

Я просила его больше не делать этого. Но, наверное, для полного удовлетворения, и для того, чтобы доказать самому себе и почувствовать, что он real man, что он главный в семье, он ударил меня ещё два раза. Он сел на кухне и закурил, я, наконец, закончила развязывать шнурки и уже снимала куртку.

- Алиса, иди сюда, - сказал он.

Я подошла к нему, всё ещё рыдая. Он посадил меня на колени, обнял, и начал плакать, и просить прощения.

И вот сейчас я сижу в своей комнате, как пугающийся всего на свете ёжик в тумане. Когда облако табачного дыма растворилось, зашла мама и сказала, что пора смывать краску. Я, кстати, ей никогда не рассказывала о том, какой инцидент случился между мной и папой.

Родители уезжали праздновать Новый год в другой город, брат должен был пойти на дискотеку с друзьями, я собиралась пойти к Свете вместе с Димой и Ваней. Ещё полгода назад я решила потерять девственность в этот день, так что этот день был роковой искусственно, запланировано. Но он впоследствии оказался роковым вдвойне. Теперь-то я понимаю название «Роковые яйца». Их всегда должно быть два. Я уверяла родителей, в том, что я не совершу никаких глупостей. Они чувствовали, что может произойти со мной. Но это была моя судьба, моё решение, моя жизнь. И даже если бы они остались дома, и заперли меня в своей комнате, я бы пальцем проткнула девственичную плеву.

Мы договорились встретиться с Павлом на Городском пляже. Я пришла вовремя. Было около двух часов дня. Люди кормили беспечно плавающих лебедей. Я присела на высокий бордюр, затем прогулялась по мостику. И чтобы я не делала, я делала с расчётом того, что Павел мог увидеть меня в любой миг, и в это мгновение я должна была быть совершенной, идеальной. Когда я вернулась на бордюр и расслабилась, ну, в смысле, перестала следить за театральностью своих поз, я увидела, как он спускался по лестнице. Но он не подошёл ко мне, а пошёл к другой женщине. Решив, что она, наверное, его знакомая, я пошла с нескормленной булкой хлеба для лебедей по направлению к своему дому. Я постоянно оборачивалась.

- Ты классно выглядишь, - сказал Паша, подойдя ко мне.

В тот день мой наряд кибер-панка был действительно хорош: синие волосы, белые колготки, чёрно-белое мини-платье.

Что делать с булкой хлеба мы не знали, и спрятали её около одного заброшенного и сломанного забора. Мы сели на лавочку, напротив которой Дима месяца два назад написал мне признание в любви.

И я, дорогие взрослые, сама, заметьте, сама предложила ему пойти ко мне домой, и выпить чашечку чая, чтобы согреться.

Когда мы вышли из лифта, Дима сидел на лестнице.

Мы зашли втроём ко мне, дома никого не было. Дима где-то затерялся в комнатах, Паша был в зале. Я искала кружки для чая. Я подошла к Диме и попросила, чтобы он не беспокоился насчёт меня. Я сказала, что Паша мой друг, и я хочу с ним просто пообщаться. Когда мы в неудобном молчании выпили чай, Дима предпочёл удалиться. Мы с Пашей уселись на ковёр в комнате с запахом ёлочного сока и пыльных игрушек, висящих на ветках. Я зажгла новогодние фонарики и свечку. Мы смотрели друг на друга. Мы были йогами, поднимающиеся в позе лотоса к самому потолку, мы были людьми, чувствующие, что их свобода сейчас заканчивается там, где возможно лежит граница вселенной, мы были магами, которые могут поменяться телами и поблуждать по просторам чужой души с помощью направленных зрачков друг на друга. И в это время пребывания непонятно в чьём теле, Паша сказал:

- Алиса, разденься, пожалуйста. (Одно яичко).

Мне казалось, что я раздеваюсь абсолютно неуклюже, я даже чуть не упала, когда снимала колготки. Лифчик и трусы я не сняла (надо же, какая продуманная девочка). Мне казалось, мужчина получает наслаждение, когда снимает нижнее бельё сам; хотя, возможно, на ум мне пришла ещё и другая идея: это был очередной кастинг; или я просто не хотела оголяться дальше.

Мы легли на диван. Не знаю, но, возможно, мы долго целовались и насыщались прикосновениями кожи друг друга. У меня отсутствовали все признаки разумного человека, мозг был в отключке, и, наконец, первый раз в жизни я ни о чём не думала. Когда он взял руками (в прямом значении слова) мою попу, он сказал:

- Ты чертовски привлекательна.

В тот момент я даже не увидела всю красоту его тела. Он пытался овладеть мною, я удивлялась, что он не может войти в меня из-за волнения, возможно, он действительно переживал, и член был недостаточно, как бы это сказать, упругим.

О, уважаемые взрослые, не обвиняйте меня, не называйте меня развратницей. Вы же знаете, любая блудница может стать святой, даже небывалой шлюхе могут простить грехи. Милые взрослые, если же вы терпеть не можете развратниц, советую Вам пропустить следующие сорок девять слов.

Я сказала ему, что я считаю, что я уже не девственница, так как в прошлые «тренировки» с Димой, мне, казалось, что он порвал её, плеву.

- Нет, - сказал Павел, - кажется, ты ещё девственница. Он хихикнул. Он вышел из меня и продолжал ласкать. Он облизывал мой бутон. Потом я посасывала его…

С Димой и Ваней мы должны были встретиться в центре, и потом пойти к Свете. С Ваней мы проторчали на улице около получаса, так как мы оба с ним были излишне вежливы и воспитаны. Мы не могли дозвониться до Димы, и Ваня решил пойти к Свете, не дождавшись Диму.

У Светы был двухэтажный недостроенный дом. Её мама занималась тем, что лепила глиняные вазы, горшки. И весь дом был обставлен маленькими, большими произведениями рук. Папа занимался искусством. Я всегда считала её предков идеальными родителями, они были ещё совсем молодыми. Но кроме этого, мне ужасно нравился её папа, как мужчина. У него были пронзительные, сексуальные карие глаза. Но в своей симпатии к её отцу я никогда не признавалась Свете. И, к сожалению, он не давал повода, по крайней мере, предполагать, что я ему нравлюсь. Скорее всего, он никогда не замечал меня.

У неё дома по разным углам валялись уже обкуренные или ещё пока только подвыпившие подростки. Некоторых я знала, но большинство видела в первый раз. Хотя, сказать, что я их видела, сложно: было так темно. Кто-то сказал, что Света в родительской спальне. Мне стало понятно, что она там явно не одна. Вечеринка, нет, это слово совершенно не подходит, но другого - я не могу подобрать, была, так сказать, в самом разгаре: кто-то бездарно играл на гитаре в кухне, но, конечно же, голос Мэрлина Мэнсона пронизывал весь дом.

Ваня искал Диму, я тоже хотела его увидеть.

Света спускалась по ужасно опасной и крутой лестнице, но видимо за свою жизнь она так набегалась по ней, что сейчас делала это просто мастерски. За ней шёл Дима. Я поняла, что они были вместе в спальне. Когда он увидел меня, он сразу пристроился к тем, кто как раз забивал косячок. Света направилась на кухню, я пошла за ней, поздравила её с наступающим Новым годом и подарила ей подарок. Она была пьяна немного.

- Света, знаешь…- я как раз хотела поделиться с ней тем, что случилось сегодня со мной, но тут меня перебил кто-то:

- О-о-о, Света, привет, с Новым годом, - кто-то начал её целовать.

Я поняла, что хорошо, что я не рассказала ей ничего. Я собиралась выйти на улицу. Мне стало одиноко. Я надевала куртку.

-Алиса, ты хотела сказать, что потеряла девственность? – спросила Света.

- Нет, не потеряла.

- Алиса, ты сегодня настоящая синька,- сказал мимо проходящий Медведь.

Кто-то в соседней комнате разбил, по-видимому, глиняный горшок, и Света умчалась туда с раздражённым визгом.

Какие-то люди входили с пакетами, в которых бились несколько стеклянных бутылок. Я вышла во двор. Лужи были повсюду, я заметила, сколько грязи на моих ботинках, посмотрела на свои ноги сзади: белые колготки были запачканы.

Ваня вышел на улицу. В руках у него была банка Джин с Тоником. Я взяла у него банку и отпила немного.

- Ну что, пойдём ко мне? - спросила я. (Второе яичко).

Тут, дорогие взрослые, вы ошибочно могли бы предположить, что мне было абсолютно всё равно с кем трахнуться, или что я делала это назло Диме, или просто из принципа. Спешу вас огорчить. Дело в том, что, наверное, любой девочке не всё равно кому отдать свою девственность. И ещё, в этот день, как сейчас я понимаю, у меня действительно, было то, что не дано ни единому взрослому человеку, то, к чему многие так стремятся: я не думала. Я текла. (Извините за полисемию слова.)

По телевизору начал выступать Путин. Я лежала в тёмной комнате на родительской кровати. Мне не очень было больно, Ваня всё делал очень нежно. Ну, возможно, не так уж и нежно. Ну, вы же знаете Ваню. Даже самое звериное в нём казалось таким по-джентельменски изысканным. Он любил меня. Речь Путина подходила к концу, начали бить куранты, и Ваня кончил. Мы голые смотрели, как сотни пиротехнических зарядов оправдывали свою цену, за которую их купили. Наши лица приобретали разные оттенки цвета. Он обнимал сзади.

Я должна была ночевать у бабушки, так как она жила недалеко от Светы. И мы отправились в путь, после того как вдоволь повалялись на кровати, и ещё раз позанимались любовью. Улицы закутывались в столь редкий для нашего города снег. «Это хороший знак», - подумала я. Вскоре я начала замерзать. Мне, как и улицам, не терпелось закутаться поскорей, но не под снег, мне хотелось поскорей очутиться под тёплым бабушкиным одеялом.

Помню, когда мне было лет восемь, бабушка будила меня часов в шесть утра, заплетала мне косички, и уже в половину седьмого, летние лучи солнца сопровождали нас на пути к рынку. Сейчас это кажется таким диким.

А ещё я всегда могла поваляться у неё дома в кроватке подольше, делая вид, что сплю. Потом когда я пила свой утренний чай, она просила дедушку убрать мою постель. И когда они находили мою кровать уже аккуратно заправленной, она хвалила меня за мою быстроту. И я была счастлива.

Перед сном она всегда читала молитву, но делала это только после того, как все улягутся спать. Наверное, кроме неё я больше ни от кого не услышу эти шёпотом произнесённые божественные слова, которые имеют необъяснимую силу над человеком, и которые настолько умиротворяют и духовно очищают тебя перед сном. Это была именно она, кто когда-то в детстве поведал мне о боге. И в эту ночь я будто сливалась с этой молитвой, которую она болезненно выдыхала из себя. Я будто была внутри закрученной спиралью слов «отче наш» над её ртом. Никогда ещё я не была такой чистой как тогда.

На следующее утро, когда я вернулась домой, брат был уже там. Он ел кукурузу в банке, сидя на кухне. Я переоделась, и уселась на родительскую кровать. Теперь она стала мне такой «близкой»! Включила телек. Мои ноги почувствовали что-то неприятное и липкое: это были два аккуратно сложенных и завязанных презерватива, которые мы, видимо, оставили вчера.

«Мне всегда немножко грустно…»

Из кинофильма Жан-Жака Анно «Любовник».

У меня была контрольная по математике в тот день, и если учесть, что за ту, ещё незаконченную четверть я успела прогулять уже 14 уроков по математике, понятное дело, мне было в тягость идти на эту контрольную работу. Я никогда в жизни ещё столько не прогуливала, но, просто, когда прогуляешь один урок, страшно идти на второй, прогуливаешь второй, а потом это затягивает. Дождь уныло постукивал по капюшону. Был обычный день Новороссийской зимы. Такой день, который тянется долго из-за своей тусклости света. И когда ты приходишь в школу, везде зажигают жёлто-белые лампы, и, кажется, что ты опять учишься во вторую смену, ты опять маленький и одинокий. Как же на самом деле одинок ребёнок! И вот поэтому человек становится по настоящему счастливым, когда он находит другого человека, который, наконец-то, сможет порвать все его связи с тоскливым одиночеством.

Но внезапно я очутилась в храме секты взрослых. Вообще-то я привыкла к таким неожиданным попаданиям туда, но сегодня - это действительно был сюрприз, зная, что у меня в этот день должна была быть контрольная по алгебре, они бы никогда не решились вызвать меня в такой важный день.

В храме не было никаких изображений, чем он и походил на мусульманскую мечеть, и он был таким мрачным и тёмным, что, казалось, его создание восходит к готическим временам. В центре стоял такой «родной» для меня стол, и это была единственная часть храма, на которую падал свет. Взрослые равномерно расположились вокруг стола. Я за столько лет посещения этого места, и будучи подростком-максималистом, вела себя до того непринуждённо, что некоторые из взрослых считали, что такое поведение попахивает некой вульгарностью и невоспитанностью, зарождающуюся и успешно развивающуюся во мне. Я уверена, что среди них было много людей, которые, приходя на премьеру фильма «Сволочи», кончали за сеанс фильма по три, по четыре раза, наслаждаясь, как взрослые могут издеваться над детьми. А в 16 лет женщины из этого храма, ведя светскую беседу, выдавали что-нибудь типа «ой, эти малолетки» или «ужас, сейчас не одной нормальной четырнадцатилетней девчонки нет, все такие шалавы пошли! » Мне их жаль, и от лица всех четырнадцатилетних целок заявляю: «Ну, нельзя, Вам, таким взрослым быть такими неудовлетворёнными в свои 16 лет», а и ещё лично от меня: «Ну, хватит уже завидовать, мы ведь всего лишь на два года вас младше, хватит жрать мамину еду, а то к двадцати годам юбочку размера XXXL не застегнёте. Да, трахнитесь Вы уже, наконец, а то от спермы, знаете, и зубы могут выпасть! »

- Чем обязана? – спросила я взрослых, сжав свою грудь ладонями.

- Ты же знаешь, за излишнюю вульгарность мы прибавляем удары. И если учесть, что мы сорвали тебе сегодняшнюю контрольную, ты должна быть нам благодарна.

Если честно, я в первый раз жизни действительно была рада оказаться здесь, на контрольной было бы гораздо хуже.

- Ты можешь доказать нам, что ты не страдаешь шизофренией?

- Я думаю, что каждый человек шизофреник. Человек - сложная и неповторимая за счёт своих черт характера особь. Просто большинство из нас - скрытые шизофреники.

Кто-то ударил меня по лицу. И я решила всем доставить удовольствие и начала хныкать.

- Говори по существу. Этот Паша научил тебя только и делать, что умничать.

- Хорошо,- промямлила я, - нет, - я не шиза. Во-первых, у меня одно имя, во-вторых, от смены настроения, я не становлюсь другим человеком.

- Тогда ответь нам…

Вижу как некоторым уже невтерпёж: кто-то стал лезть неслышно в свою заранее расстёгнутую ширинку, кто-то подымать подол юбки, под которым отсутствовали трусики.

- … какого цвета волосы твоего брата?

Я молчала. «Умеют ведь запугать человека, что даже цвет волос своего брата забудешь. Интересно, какие места тела, где эти волосы растут, они имеют в виду».

- Не знаешь?

- Нет.

- А сколько-то у тебя этих братьев, знаешь?

Все начали хохотать, но делали это, как будто им сложно было, как будто у них у всех были пивные животы и проблемы с сердцем.

- Один, - ответила я.

- Так вот, слушай, по адресу Исаева 4, квартира 81, помимо двух взрослых, прописано трое детей: ты – Алиса, и двое твоих братьев: Саша и Ваня.

- Ну и что, - сделала я невозмутимое лицо. «Мне не привыкать к таким эксцессам», - подумала про себя.

- Кроме этого, Алиса ты же сама говорила, что у тебя есть маленькая племянница. Но твой брат живёт с вами, ему 18 лет, и у него нет дочери, и, по твоему мнению, он ни с кем сейчас не встречается.

- Знаете, это не мои проблемы. А их, братьев, сколько бы их там не было, я их всех люблю. Ну, а что касается моей племянницы, то я в ней души не чаю, она - ангел. И, кстати, вы там говорили насчёт цвета волос моих братьев, так вот у моего брата, ну, у которого чёрные волосы, по дому развешены фотографии, где он белой тушью волосы себе накрасил. Ну вот, я и запуталась, и не ответила вам на вопрос.

- Мы знаем, что ты уже не девственница. Мы предполагаем, что ты отдала свою девственность этому Паше, чёрт его побери!

- Тише, тише, - кто-то перебил говорящего.

- Ладно. Так вот, это правда?

- Наверное, после того как Вы увидели, что днём я заходила к себе домой с ним, вы предположили, что это был он. Это неправда. Я с Ваней потеряла девственность, хотя Вы скорее могли бы предположить, что я это сделаю с Димой. И, вообще-то, это личное моё дело, - сложила я руки крест на крест.

- Алиса, пойми ты, наконец, мы тебе помочь стараемся. Взрослые ведь не могут обидеть ребёнка. Мы добра тебе желаем, даже когда бьём тебе. И ты нам нужна, мы пытаемся детей понять, изучить их.

- Как подопытного кролика, что ли, меня взяли? А чтобы понять детей Вам нужно себя вспомнить в детстве, чего вы хотели от родителей, от жизни. А как вспомните, вам сразу стыдно станет за то, что вы сейчас делаете.

- Так ты с братом, что ли, потеряла невинность?

- Вы чё? С Ваней из 10Б

- По нашим данным, в 10Б учится, как ты говоришь, некий Иван по кличке Дима. Вы не находите это странным? – обратился он к публике.

- М-да, странная кличка, – кто-то ответил.

- И Дима вместе с ним учится, по крайней мере, мне так кажется,- последние слова я произнесла с дикой неуверенностью, - знаете, моему читателю уже надоели все эти мои нахождения раздвоения личностей в людях. Он скоро выбросит эту книжку. Хватит уже! Я хочу контрольную по алгебре писать!

- Подожди, ты действительно отличала Диму от Вани? Если Ваня – шизофреник, как ты могла воспринимать, видеть двух разных людей, как ты могла общаться с ними, это же не твоё раздвоение личностей?

- Ну, во-первых, дети умеют делать такие вещи, которые для взрослых немыслимы, необъяснимы. Реальность и выдумка для детей, неразделённые понятия, а одно целое. Во-вторых, я же Алиса из страны чудес, и как она, я считаю: «что надо быть таким, каким хочешь казаться, или, если хочешь ещё проще: ни в коем случае не представляй себе, что ты можешь быть или представляться другим иным, чем как тебе представляется, ты являешься или можешь являться по их представлению, дабы в ином случае не стать или не представляться другим иным, каким ты ни в коем случае не желал бы ни являться, ни представляться». Ну, а в-третьих, Паша.

- У тебя же есть крёстный отец?

- Да.

- Как зовут его сыновей?

- Паша и Дима. Не думайте, что я сошла с ума, если хотите, можете проверить, их на самом деле так и зовут. К тому же, в детстве я была влюблена в одного из них с 1-ого по 7-ой класс.

- А ты уверена, что этого твоего Пашу действительного зовут Пашей, а не Сашей?

- Но вы говорили, что так одного из моих братьев зовут?

Их лица начали искажаться как в фильмах ужасов или в фильмах про сумасшедших. Я интуитивно чувствовала, хотя, и никогда не видела, где находится входная дверь. Конечно же, она была где-то напротив меня, это вполне логично.

Я ринулась сквозь толпу, касаясь рукой то кусочка чьего-то извергающего члена, то чьего-то перевозбуждённого набухшего соска, то чьего-то красного и через юбку горячего клитора, и этот зловещий запах вспотевших рук, старой спермы, струящейся из изношенного члена, этот запах затраханной женской расщелины с примесью трестами пятидесятыми, по счёту, месячными, или сухой и холодной одновременно, придуманной кем-то, женской менопаузой, - всё это душило меня, каждая клеточка моего тела впитывала весь этот коктейль запахов и влажности. И я, с закрытыми глазами, держа руки впереди себя, наткнулась на дверь, и, подтолкнув бедром, открыла её.

Татьяна Викторовна, учительница по алгебре, только и успела выкрикнуть без комментариев мою фамилию, когда я садилась за свою парту, и на моём лице можно было прочесть только одно: «мне теперь всё по ***».

- Паша, они так хотели запутать меня, и я запуталась в этих именах. Ты же знаешь, у меня плохая память на имена. А ещё, ну почему взрослые всё время обращаются с ребёнком на «ты»? Я никогда не позволяю себе где-нибудь на улице обращаться к незнакомым мальчикам или девочкам на «ты». И после такого обращения дети начинают так удивляться, и по иному чувствовать себя. Я же с ними, с взрослыми, на «Вы», так пускай и они со мной так же. Я же полноценный человек. Кто такие правила придумал, вообще? Хорошо в английском языке, всё время: you, you.

- Перестань плакать, иди ко мне. Я думаю, ты их сделала. Теперь я за тебя спокоен. Ты сама впервые убежала от них без моей помощи. Ты это осилила. Ты – молодец.

- Ещё было бы лучше вообще к ним никогда не попадать.

- Это сложно, ты в мире сектантов. Такие вирусы тебя из-под земли достанут, если им надо.

- Я хочу быть с тобой.

- Не торопись, подумай ещё.

«Всё в этом мире для тебя. Как в кино «Matrix» Если умеешь разгоняться так, чтобы никто не смог достать. Только так можно уйти за пределы. Иначе ноги рано или поздно устанут. Нельзя танцевать в одном ритме, надо постоянно ускоряться, и тогда нет страха, нет смерти. Этот танец война. Нужна сила и молодость, чтобы получилось. У тебя есть. Нужно отчаяться, быть к себе безразличной… Я уже нет, но могу научить. »

Из smsок от Паши.

Дима говорит, что я, на самом деле, некрасивая. Подросток, ростом метр семьдесят, с веснушчатым, немного прыщавым лицом. Дима, вообще, считает, что моя попа, видите ли, дорогие взрослые, может понравиться только пятнадцати процентам мужчинам, и подбородок у меня немодельный. Возможно, это и так. Если на меня на улице и обращают внимания мужчины, так это: пьяницы или те, кто чуют любую ****ятину, проходящую мимо. Но если не затрагивать мою внешность, а только мои черты характера, Дима убеждён, что тут тоже нечем гордиться.

Я эгоистка, постоянно ставя себя выше всех, я плюю на причиняемую мною боль другим людям; моё желание быть неординарным человеком - всего лишь притворство, и, строя из себя непонятно кого, я начинаю выглядеть, за счёт моей напускной необычности, в глазах других полной дурой; кроме этого, я бессовестна, мне никогда не бывает больно, и я просто использую людишек в своих коварных и корыстных целях, и, заметьте, дорогие взрослые, я, к тому же ещё, жестока.

__________________

Дима, тут необходима твоя роспись, чтобы читатели не подумали, что я ещё и врунья.

Да… Я не такая красивая, какой мой самый обыкновенный склад ума может представить себе. Моё злое сердце не даёт ни малейшего шанса окружающим меня людям помечтать, что когда-нибудь я изменюсь и стану такой как все.

«Быть такой как все» - больной вопрос. Паша считает, что я отличалась от других детей ещё в детстве. Но я отлично помню, как в один солнечный день, когда я шла около центрального рынка, я встретила, несколько девочек и мальчиков, которых причисляли к такой неформальной тусовке в моей школе, в которую не могли пустить каждого. В тот день мне так захотелось, чтобы эти весёлые люди с дредами, косичками, яркими шарфами, и в Гриндерсах поздоровались со мной. И я встала на тот путь, который смог бы привести меня к такому, по моему мнению в то время, человеческому совершенству. Они были моими кумирами (мне никогда не нравилось, что Бог, став кумиром для стольких людей, не позволяет никому сотворить себе собственного кумира). Но когда я начала с ними общаться, я поняла, что они, конечно же, не такие идеальные, как я себе воображала. И, в итоге, оказалось так, что я пошла дальше, по пути, где ещё не было проложенной тропинки. Я стала их кумиром, их идолом. И мне стало страшно. Я поняла, что внутри меня было гораздо больше предрасположенностей, больше таланта, чем у этих неформалов, и моя незаурядность стала в какой-то мере для меня работой. Все только от меня и ждали что-то необычного, как в мультике «Суперсемейка» - чего-то невероятного. И я старалась: я ложилась на грязный кафель в школе, я одевалась с таким вкусом, которому могли позавидовать Marc Jacobs и Miuccia Prada, я читала вслух Маяковского в классе:

«Любовь

не в том,

чтоб кипеть крутей,

Не в том,

что жгут угольями,

а в том,

что встаёт за горами грудей

над

волосами-джунглями».

Я говорила людям в лицо всё, что я о них думала, я была живой, я смеялась, я улыбалась, что тоже так нехарактерно подростку, в котором вечная борьба внутреннего мира с внешними обстоятельствами. А я высвобождала всё, что таилось внутри меня, но, оголяясь таким образом перед людьми, я не могла их научить такой внутренней свободе, которой обладала я. И, действительно, в отличие от других я была одарена с рождения, и вот теперь, словно повернув клапан, мой внутренний мир разливалась по школе над головами учащихся, как только я открывала дверь без пяти восемь и затуманивала умы подростков, забитые всякими заморочками. И после этого, за всю мою щедрость, за заветный билет, приглашающий любого в мой внутренний мир, распространяющийся и перемещающийся во внешний, люди вроде Димы заявляли потом, что я эгоистка. Как может человек, настолько отличающийся от других, быть бескорыстным? Конечно, я что-то забирала у этих людей - билетики при входе.

О, ненавистные мне и любимые взрослые, вы пытаетесь огородить от всего плохого ребёнка, который, не имея собственного, как вы говорите, жизненного опыта, порою знает о жизни столько, что самому ему непонятно откуда взялась эта мудрость в нём. То ли интуиция приносит ему эту мудрость, то ли чистое сердце подсказывает правильный путь, то ли накопленный житейский опыт предков передаётся генетически.

Если нарисовать карту дороги одной человеческой жизни, то она, чем-то напоминающая дерево без ствола, всё равно закончится там, где самые верхние листики стремятся ввысь.

И это не в нашей власти жить вечно, да и зачем это нужно. Нам посильно только то, что можно выбирать по какой ветке нам идти дальше. И эти ветки постоянно встречаются нам на пути к смерти.

Завтра, 28 апреля, мне исполнится пятнадцать лет. Я обнажена перед своим читателем, я прозрачна. Я сняла перед читателем не только одежду, но, также содрав кожу, мои окровавленные мышцы, я вырвала все свои органы и раскидала их по миру, и прах моего сердца развевается и оседает на те места, где я никогда не была. Только костяшки всё ещё отчаянно танцуют в конвульсии по Новороссийску (словно в клипе Robbie Williams «Rock DJ»).

Сегодня утром, когда я проснулась, я увидела, непонятно откуда взявшиеся, синяки, будто оставшиеся от мужской руки, и этот мужчина меня всю отодрал. И самое ужасное то, что это, действительно, правда (я о синяках). Я понятия не имею, что же в этом мире реально; если в этом мире хоть что-то, про что можно сказать, что этом на самом деле существует.

Даже если мы занимаемся, как вы, дорогие взрослые, говорите «животным делом», имея под этим значением слово «секс», даже вы не только ведь ощущаете внутри себя просто член или свой член внутри вагины, ваши ощущения не ограничиваются только материальной чувствительностью, есть что-то большее, даже если это секс на одну ночь, вы поглощены, чем-то таким, что нельзя описать словами, вы за пределами своего тела. Хотя можно сказать и наоборот, вы сами полностью становитесь и вагинами, и членами, и ртами, и анальными отверстиями и языками. Вот это и есть самый лёгкий и доступный способ, чтобы поверить в чудо, которое, на самом деле, встречается и ходит рядом с нами рука об руку каждый день. Только отступите с дороги, и вы узнаете, как невообразимо прекрасна жизнь, сколько в ней заложено сюрпризов для нас. И смерть, хорошо, что она есть, мы можем увидеть, благодаря ей, мир в таких красках, о которых Бог со своим черно-белым виденьем мира и представить не может. Жизнь прекрасна, потому что в конце пути нас ждёт смерть. Так зачем нам чувствовать себя грешниками, зачем всё время ждать прекрасной и сказочной загробной жизни? Ничто нигде и никогда не принесёт нам столько счастья, ресурсов которого в нашей жизни в изобилии, остаётся только протянуть руку и взять.

Но почему же этого счастья у нас на земле в изобилии? Взрослые беспощадно обворовывают бедных детей, они хотят больше счастья для себя, но, видите ли, счастье почти для всех людей распределено в равном количестве. Даже бомжу, как говорит Паша, отведено столько минут счастья, сколько и богатому. Счастье - самая справедливая вещь на нашей планете. И это воровство приводит к тому, что ни у детей нет счастье, ни у взрослых оно не прибавляется, и поэтому, это сворованное счастье валяется по всему свету. Бывают такие взрослые, конечно, которые это счастье отбирают для того, чтобы накопить резервные запасы для своих отпрысков, но им можно воспользоваться только в ту минуту, когда оно врывается в нашу жизнь.

Суицидальные мысли, о, да, они посещают меня. Примерно одиннадцать месяцев назад, 3 июня, почти сразу же после того, как я встретила Пашу, разговаривая с ангелом, который сидел на родительской кровати, ангел предложил мне, эта божья сволочь предложила мне покончить жизнь самоубийством. Я, конечно, по своей тогда ещё детской глупости, пошла в детскую, открыла окно, залезла на подоконник, и, стоя на нём, рыдала. «Конечно, эта же божья прихоть», - твердила я себе – «и я должна её выполнить». Но потом меня осенило: «Какой он на хрен хороший Бог, который даёт такие распоряжения? »

Теплота летнего вечера успокаивала меня. Конечно, я бы неплохо смотрелась на этой земле под окном, даже свежие ветки и листики, пытаясь остановить меня, ещё несколько дней напоминали бы моим родственникам, оставшимися кусками одежды, капельками крови на острых концах веток, изрезавшие моё тело свежими царапками, о прекрасной жизни, которою я не прожила. Вся эта лирическая трагичность так сильно притягивает одинокого подростка, что не соблазниться такому - по истине тяжёлый шаг. Да, это своего рода не естественный отбор, а искусственный, создавшийся не из-за природного выживания, а из-за выживания, которое сформировалось в связи с разумностью человека, в связи с тем, что человек начинает размышлять о смысле жизни.

После моего выбора повременить с таким важным решением, я больше никогда не встречалась с моим ангелом.

Бог приносит чувство страха. И сейчас, когда я, своего рода, богохульствую, глумлюсь над ним, где-то внутри меня есть боязнь, а вдруг он услышит, вдруг сейчас отругает и накажет меня. Это религиозное воспитание, приучающее ребёнка только хорошо думать о боге, хорошо говорить о нём, оставляет внутри чада отпечаток страха, которое не оправдывается, в конечном счёте, ничем. Страх – самая всеразрушающая вещь, которая есть на нашей планете (в подтверждение этому может служить «Повелитель мух» Уильяма Голдинга).

Сегодня, как я уже говорила, 27 апреля. В преддверье своего пятнадцатилетия, я полна мудрости, которой не обладает ни одна среднестатистическая сорокалетняя женщина, я полна решимости, которая отсутствует в среднестатистическом тридцатипятилетнем мужчине. Но что меня делает воистину выше них, так это то, что моя мудрость прекрасно уживается с наивным выражением лица, моя решимость живёт по соседству с сомнениями. Женщина либо мудра, либо глупа с рождения; мужчина умнеет с годами или на протяжении всей жизни остается на уровне интеллекта рождённого малыша. Наша жизнь - сплошное противоречие. Всё что мы слышим, видим, чувствуем - и правда и ложь.

И теперь, за день до своего дня рождения, когда мне исполнится пятнадцать лет, мама бьётся в истерике, она виснет на папе, обнимая его ноги, она прижимается своим самым нежным на свете лицом к холодному кафелю на кухне, который хранит ещё невидимые крошки от еды, грязь, оставшуюся от тараканьих праздников по ночам, след обнажённой ступни кого-нибудь из родственников, подарившая свою теплоту ледяному полу утром.

Папа же молчаливо глядит куда-то в сторону, но кажется, что этот взгляд всего лишь обман, и, в действительности, его яростные голубые глаза пронизывают насквозь меня, будто он знает, что творится со мной сейчас, и из-за этого в его поведении, в его взгляде прослеживается черты надменности и злости ко мне.

Я же играюсь с пепельницей, которая лежит на столе, смотрю в окно, в котором облака уже начинают прощаться с лучами солнца на западе, потом перевожу своё внимания опять на пепельницу. Я выпрямляю окурки, чуть выкуренных сигарет, затем использую их в качестве грабель, формируя небольшие кучки из пепла в разных углах пепельницы.

Я сама создала всю эту напряжённую ситуацию для всех троих. Я хотела свой день пятнадцатилетия провести с Пашей. Родители догадывались о моих встречах с ним. Но теперь, когда я заговорила о наших с ним отношениях открыто, они испугались. Считая его плохим человеком, они уверенны, что он причинит мне много зла, ведь он не такой как все сектанты. Хотя скорее, они ещё больше боятся того, что будет с ними. Я ломаю их представления о моём счастливом будущем, я не оправдываю их надежды, возлагаемые на меня.

Сейчас мне даётся выбор. Теперь я стою на распутье двух дорог, которые, по мнению моих родителей, никогда нельзя будет соединить в будущем.

Вам думается, дорогие взрослые, что выбора у меня всего лишь два: остаться с родителями, не встречаться с Павлом и трахаться с Ваней или Димой или вообще со всем городом, или, наоборот, жить с Пашей, не встречаться с родителями, трахаться только с одним человеком всю свою жизнью. Но всегда, даже в самой безвыходной ситуации, есть ещё один резервный выход. Выход, с которым я обещала себе повременить, – самоубийство (хотя некоторым, порою, и это не помогает).

Но кроме всего вышеперечисленного (я же всегда должна отличаться от всех хоть чем-нибудь) у меня есть ты, читатель. И если у тебя есть идеи, и ты знаешь, как мне помочь, и можешь, расширить выбор моих последующих действий, присылай свои предложения на мою почту alicenov@mail. ru как можно скорей. Дело в том, что я уже так устала сидеть на кухне и перебирать сигаретные окурки в руках, что уже не терпится хоть что-нибудь изменить в своей крохотной четырнадцатилетней жизни.

«Часто говорят о республике ученых, но не о республике гениев. В последней дело обстоит следующим образом: один великан кличет другому через пустое пространство веков; а мир карликов, проползающих под ними, не слышит ничего, кроме гула, и ничего не понимает, кроме того, что вообще что-то происходит. А с другой стороны, этот мир карликов занимается, там внизу, непрерывными дурачествами и производит много шуму, носится с тем, что намеренно обронили великаны, провозглашает героев, которые сами - карлики и т. п.; но все это не мешает тем духовным великанам, и они продолжают свою высокую беседу духов».

Шопенгауэр

«Любимый цветок – это, прежде всего, отказ от всех остальных цветков».

Антуан де Сент-Экзюпери

«Смеётся гадкий мальчишка

И прячет от сестрёнки

Торчащую в штанах

Любимую

игрушку».

Иван Естегнеев

«Милая, я смотрю на ванильное небо и вспоминаю тебя».

«Ты знаешь, мне всегда нравилось это слово - гаргантюанский, просто у меня всё не было возможности его вернуть».

Из фильма Квентина Тарантино «Убить Билла»

P. S. У меня такая же проблема со словом «воин», которое я так и забыла употребить в своей книге.