Очень длинная история -. Глава Порно истории часть 13 - 15

Часть 13

Парень мгновенно взбесился. Он вскочил и немного постояв, рухнул на стул. Его пальцы забарабанили по столу, а взгляд стал проясняться. На меня уже не обращал никакого внимания. Всю свою энергию он перебросил на Тейта. Несколько раз Рик окликнул его, но в смеси шума и музыки тот не услышал. Тогда пара верзил просто приволокла испуганного агента к ногам Дэвидсона. Джек дрожал всем своим сальным телом. Он удивленно посмотрел на меня и умоляюще на Рики.

Боров не был под кайфом. Надо отдать ему должное, он не принимал наркотиков. Но от этого не становился менее отвратительным. Я брезгливо отвернулся. Назвать толстяка боссом. Нет. Завтра я даже не смогу заговорить с ним. Просто расторгну наш недолгий контракт. Если бумажка еще действует. Ничего не должно связывать меня с торговцем дурью.

Дэвидсон психовал. Он негромко, прямо в ухо спрашивал у Тейта, откуда я знаю про Кларка. Спрашивал ещё и ещё. Не давал ответить. Агент только отрицательно тряс подбородками. Всё происходящее было очень унизительно. Казалось, вот-вот Рик начнет бить Джека. Но пронесло.

- Мерзкий комок желе… Ты можешь сделать хоть что-то правильно…?

Ёрзающий на коленях Тейт лепетал в ответ слова о времени, и что он не видел Кларка несколько месяцев, думал, что он умер, и кто-то другой, все это время приносил тому наркотики. Этого признания было вполне достаточно. Кларк не обманывал меня. Заживо гниющий от СПИДа человек не имеет никакого резона лицемерить. В отличие от этой раздобревшей на чужом горе, куклы-марионетки.

Изрыгнув ярость на толстяка, Рик перешел на меня. Он больше не сдерживался.

- Зачем ты пришел сюда? Какого черта тебе тут надо?

Я не отвечал. Такие вопросы остаются без ответов. Интуиция подсказывала, пора сваливать. Рик схватил со стола белый пакетик и с размаху скинул кружку.

- Тебе не надо дозы… Ты сидишь и пьешь кофе…? Слышите, ребята, мальчик пришел к нам попить кофе…

Вокруг раздались смешки. Парни знали, чем заканчивается гнев хозяина и предварительно расступились. Я намек понял. А обезумевший Рик только подтвердил необходимость экстренно удалиться:

-…Вон. Вон отсюда…

У верхнего выхода я перевел дыхание. Ух, легко отделался. Пропитанная дымом одежда резко контрастировала со свежим ночным воздухом. Неприятно нести с собой этот запах. Я снял рубашку, расправив, немного встряхнул. И удивленно заметил, что из кармана брюк торчит «подарок» от «Yet» - дармовая возможность понюхать богатство и счастье. Нет. Со мной такой номер не пройдет. Я вывернул все карманы и отправил «подарок» в близлежащий мусорный ящик при помощи однодолларовой купюры.

Всё, сегодня наступил конец работы с Тейтом, сегодня же наступит конец моему притворству. Надоело.

Шагая к гостинице я размышлял о потерянном времени и сделке с Парелли. О том, как будет удивлена Тайрес, своей попыткой соблазнить гея. О подушке в номере, к которой прикоснется моя голова. Было прохладно и темно. Только пара проскочивших мимо полицейских машин позволили добраться по улочкам спокойно.

Увы, день на этом не завершился. Стоит признать, кроме дней проведенных в ссорах с Питером, этот мог считаться самым резиновым днем в моей жизни.

Что человек успевает сделать за двадцать четыре часа? Несколько раз поесть, как следует выспаться и отработать малую часть денег для оплаты собственных счетов. Может ли он успеть признаться в любви или найти друга? Что останется у среднестатистического американца для самого себя? Двадцать минут у телеэкрана. Пена для бритья и зубной порошок. Пробки на дорогах как тромбы в артериях современного мира.

Мне некому было признаваться в любви. Я просто не знал что это такое. Разве только из сериалов и газетных статей желтой прессы. Кто-то любит. Я же равнодушно взирал на окружающих, на проходящих мимо, на тех с кем просыпался в одной постели. Я обожал одни деньги и был безразличен к чужим чувствам. Отрицал целый мир, неведомый мне. Пока этому миру не надоело моё наплевательство…

Остановившись у двери своего номера, я второй раз за вечер глупо шарил по карманам. Ключей не было. Похоже, они отправились вместе с наркотой в мусорный бачок. Странно, я не помнил ни одного момента, когда открывал или закрывал номер сам. Мальчик, кажется, не по-возрасту становился тупым и рассеянным.

Спустившись к распределителю, пришлось убедиться в моих подозрениях. Мой номер не запирался. Однако он был заперт. Удивленный распределитель пошарил по шкафчику с запасными ключами и, полистав журнал записей прошлой смены, загадочно информировал, что единственный ключ находится сейчас у мисс Тайрес, который был выдан ей после настоятельной просьбы.

Модель представила меня, как своего парня, объяснив это тем, что ночевать сегодня мы будем вместе. Что оставалось делать дежурному по этажу? Отказать?

А что стоит сделать мне? Согласиться?

Я нерешительно топтался у дверей Ники и улыбался себе под нос, представляя, какая сцена меня ожидает. Наконец истина откроется. Обстоятельства сами вынудят меня рассказать правду, если силы воли не хватает. Одной проблемой меньше.

Ники как будто чувствовала моё присутствие. Она встала в проёме одетая в почти прозрачный халатик и наслаждалась моим замешательством. На девушке больше ничего не было. По крайней мере, так казалось. Первое впечатление редко подводило меня.

Осторожно войдя в номер я старался не провоцировать. Уже зная «тигрицу» в действии, мне вовсе не хотелось испытать её инстинкты вторично. В голове вертелось одно: «забрать ключ и уйти».

Но отдать его, модель не спешила. Да и меня отпускать не собиралась. Она внимательно изучила моё лицо и ненавязчивыми вопросами убедилась в моей вменяемости. На что я тут же поинтересовался, откуда она знает про наркотики. Девушка грустно вздохнула. Да, только круглая дура не смогла бы состыковать пару немудреных фактов.

Я вкратце поведал ей об увиденном, огорчив своими умозаключениями. Тайрес прекрасно осознавала, что с завтрашнего дня мы уже не работаем на Джека. И что все общие предыдущие проекты тоже уходят в небытие. Так же, как и наши отношения…

- Что же нам теперь делать?

Красавица поправила халатик и, почувствовав холод с коридора, плотнее укуталась. Мне не было жаль окончания нашего притворства. Наибольшие сожаления вызывала потеря проекта «Ozone».

- Не знаю. Думаю, Лоу не готовит сногсшибательных предложений… Мне показалось, мы ему не очень-то и нужны…

- Мы…, - тихо произнесла Ники и положила голову мне на плечо. – Я стала привыкать к тебе, Джо.

Я осторожно взял девушку за руку и улыбнулся. Женщины. Они так предсказуемы. Сентиментальны и романтичны. Некоторые не в меру. Тайрес одной фразой высказала все свои чувства ко мне. Точное слово «привыкать». Надеюсь, именно это она и подразумевала, когда её пальцы расстегнули верхнюю пуговицу моей рубашки. Я замер и нежно отстранился.

- Кажется, мы заигрались. Есть ли смысл продолжать… когда шоу уже почти закончено…

Девушка отсела и недоверчиво посмотрела мне в глаза. Прекрасное личико стало грустным. Если она не ждала таких слов, то была к ним готова. А я моментально вдался в объяснения:

- В лучшем случае кто-то из нас будет дальше в «Cash». Но нам не быть вместе. Нет смысла притворяться…

- Ты притворяешься? – парировала Ники моментально. Она поправила волосы и похоже начала злиться.

- А ты нет? Разве мы не только и делаем, что…

Я недоговорил. Женская ладошка звонко отвесила мне пощечину. Слабенькую. Означающую явное несогласие. Красавица стиснула зубы и процедила:

- Не строй из себя мужлана. Мне надоело… Может быть есть причины по которым ты не хочешь секса?

Я онемел от неожиданности и не знал что сказать. Вот он, разговор начистоту. Мне не верилось, что Ники хочет меня просто так. Она одержима своей карьерой, а в данной ситуации баловаться с партнером, нужда в котором отпадет завтра… Причины? Банальный секс?

Пока я мотал головой и беззвучно шевелил губами, модели показались мои стенания малоубедительными. Она сочла такое поведение за враньё.

- Возможно, у тебя кто-то есть. Которую ты любишь…

Я отрицательно махнул рукой. Тайрес встала и подергала входную дверь. Потом обернулась ко мне.

- Не лги… Я же чувствую, твоё сердце занято. Кто она? Неужели так хороша, что ты не смеешь изменить ей?

Мой взгляд остановился на чуть приоткрытом в пылу спора, халате. Но думал я о другом. Чудовищно. На свете существует самая ужасная пытка для меня. Эта пытка женщиной. Той, что жаждет секса не меньше моего. Все иные мысли выветрились из головы.

Сейчас или никогда. Я должен сказать это.

- Никого нет, Ники. Все гораздо проще…- на секунду я засомневался. Она могла неправильно понять. А могла не понять вовсе. Пришел момент проверить свои знания по части женской психологии. – Я - гей…

Мои слова наполнили комнату тягостным молчанием. Я закрыл лицо руками и не стал смотреть на девушку, которой столько времени врал. Пусть она набросится на меня, выместит злобу, ей станет легче, мне станет легче. Для моей пошедшей под откос карьеры, позор уже ничем повредить не мог.

И она набросилась.

- Перестань… играть со мной… - Ники угрожающе, процедила сквозь зубы. Она подошла вплотную и нависла как туча, словно хотела отвесить мне еще десяток пощечин разом. Что-то нехорошее таилось в её гневе. То, что она копила в себе и сейчас собиралась вывалить на мою бедную голову. – Гей?..

Интуиция не подвела, Тайрес скорее видела перед собой изворотливого вруна, нежели незадачливого гомосексуалиста. Всегда так. Упрямая женщина – хочет, значит получит. И сексуальная ориентация её мало интересует.

В доли секунды халатик упал на пол. Я одеревенел как Пинокио. Передо мной предстала красота, за которую отдали бы жизни тысячи мужчин, миллионы женщин продали бы души дьяволу. Под халатом ничего надето не было. И тут не ошибся.

Но чувство самосохранения заставило меня с ногами забраться на кровать и прижаться к стенке. Сердце вырывалось из груди. А глаза не могли оторваться от потрясающего зрелища. Себастьян Клер, в колледже показавшая свою наготу, не представляла из себя ничего в сравнении с телом чернокожей модели. И сравнению не поддавалось. Может быть, если бы я видел много голых женщин, моё оцепенение не смахивало на вожделение так сильно. Не хватало только слюней и восторженного улюлюканья.

Испуг был принят, как начало сексуальной игры. В которой тигрица сама устанавливала правила. И сама их нарушала. А испуганные мальчики для неё идеальные партнеры.

- … Вот сейчас и проверим…

Для начала её язычок попытался протиснуться сквозь ряд моих плотно сжатых зубов. Она умелыми движениями положила одну мою руку себе на талию, а вторую вжала коленкой в белоснежную ткань простыни. Потом, потянув за край рубашки, рванула со всей силы, так что пуговицы разлетелись в разные стороны.

Я пребывал в шоковом состоянии. Хотел возмутиться её выходкой, но всего лишь дал шанс прорваться в мой приоткрывшийся рот. Ники умела целоваться. И целовалась она так профессионально, что остаться равнодушным, продолжать ломаться, означало еще сильнее распылить бурную страсть девушки.

Модель с поцелуями спустилась ниже, пока я судорожно заглатывал воздух, был освобожден от ботинок. Мои онемевшие пальцы не повинуясь голове, сами начали гладить её бархатистую кожу, ловко обходя самые «непривычные» для них места.

Есть в моём организме тайны, неизвестные мне самому. Самой загадочной тайной являлась внутренняя оценочная машинка. То, что сотворила машинка, оценивая Тайрес в прошлый раз, я принял за сбой давно несмазанного сексом механизма. Последний раз с парнем. Как давно это было. Кажется Джей…

В сознании отчетливо щелкнуло. И тело, потерявшее контроль, стало действовать самостоятельно, стремясь к привычному для него удовольствию.

Я сам схватил Ники в охапку и впился в губы, размазывая по щекам тёмную помаду. Ладонями сдерживал её порывы руководить мной. Нежно. С силой. Подмял красавицу под себя, терпя наверняка специально наточенные по такому поводу, ногти. Женщина сопротивлялась, отчаянно пытаясь заставить меня делать то, что хочется ей. Но я весь ушел в привычную для меня любовную игру, когда не важно кто главный, важны ощущения.

Сознание вернулось в тот момент, когда тело поняло, что чего-то не хватает. Слишком поздно ретироваться, но через чур рано, запретная черта не была пройдена. Я оценил ситуацию мгновенно. Пылающий взгляд Тайрес доведенной до животного состояния, взгляд вниз. Почти насмешливый. Мой вероятно такой же, только удивленный. Наши взгляды встретились и я понял, тигрица сдалась на милость победителю.

Случилось то, чего не должно было произойти. Смешок судьбы.

Мне долго потом приходилось ковыряться в собственных переживаниях, ища ответ на возникший в тот момент вопрос. Почему мой младший отреагировал на девушку? Именно в этом случае? Может до этого все было не так, неправильно? Слишком много закрутилось в мыслях вопросов всего от одного неоспоримого теперь факта: я мог быть с женщиной. Дьявол.

Одно только это возбудило меня так сильно, что сердце почти остановилось. Где мои мужчины, черт подери? Дэнни, Адам, спящие с девицами и не гнушающиеся мужских объятий. Вот вам моя месть. Я теперь такой же, как вы…

Дикий зверь ворвался в меня. Смесь жадности, страсти и ненависти. Агрессия. Я вжал выгнувшуюся дугой Ники в себя. Сделать это сейчас. Перейти черту. Немедленно…

Никогда больше я не говорил с Тайрес о той ночи. Просто молчал, мне было стыдно перед ней. Ибо возжелал тогда не её красоту, не её чувства, а себя самого, зациклившегося на открывшемся для меня новом мире. Решил ворваться в этот мир с напором и яростью. Не отдавая себе отчет, что совершаю лишь еще один, очередной, промах. Но, тогда, не знал в чем разница между простым спариванием и чувствами. Я был ослеплен. Да, сумасшедший вывод, теория открытия мира на основании невесть почему вставшего члена. Придурок.

Всего пять минут любви с самим собой при помощи женщины…

В ушах стояли всхлипы Ники и сначала тихая барабанная дробь. Потом, раздался глухой удар в дверь. В коридоре кто-то явно намеривался войти с треском.

Страсть испарилась. Все еще тяжело дышащая Тайрес прислушалась. Я обнял её за плечи.

В дверь ударили еще раз.

- Кто там, что вам нужно?..

Голос модели звучал не ровно. Разговор снаружи оборвался. И мужской баритон произнес фразу, которая заставила нас вздрогнуть:

- Откройте, это полиция…

Никогда мне не доводилось видеть столько людей в форме одновременно. В этот весьма поздний час весь Департамент полиции был на ногах. Полицейские сновали по помещению, как мыши во время наводнения. И шум стоял подобающий катастрофе, крики, угрозы, командная речь, все смешалось в общий гул. Еще при входе, когда нас высадили из патрульной машины, я краем глаза заметил несколько больших фургонов с решетками, из которых по одному выводили людей. Вместе с кучкой арестованных нас сопроводили внутрь, но слава богу не в камеру, а в кабинет одного из местных детективов, чьё рабочее место сегодня похоже превратилось в своего рода Мекку.

По пути я пытался разобраться в ситуации. Наш выход из гостиницы больше походил на арест. Постояльцы, страдающие бессонницей, получили незабываемое шоу с приложением дубинок, окриками и хлопаньем дверями машины. Само собой пару легких ударов отвесили не Тайрес. Та вообще вела себя на редкость спокойно. Разговаривала с полицейскими, убедила их не использовать наручники и выяснила наконец, что нас ни в чем не обвиняют. «Пока», - как выразился один из усатых полисменов.

Может быть, Ники уже имела возможность проходить такую церемонию задержания, а для меня все было в первый раз. Сегодня у меня многое случилось впервые. И только глядя на строгое, но чуть удивленное лицо напарницы, я начал понимать, что она скрывает больше, чем рассказывает.

В холодном коридоре Департамента нас усадили на скамью обитую кожей и под пристальным наблюдением слишком молодого юноши в форме, заставили ждать. Модель нервно натягивала надетое впопыхах платье, стараясь полностью прикрыть грудь, но ей никак не удавалось избежать сальных взглядов десятков мужчин при исполнении. Они все время на неё пялились. И этот пацаненок тоже не мог отвести взгляд.

Я же успел облачиться в рубаху без пуговиц и сверкал своим торсом, трясясь от озноба. Ники пыталась успокоить меня, но глядя на синеющего бывшего любовника, только помогала закутаться в тонкую ткань и грела мои руки в своих ладонях.

Когда из кабинета вывалилась целая толпа людей, нас пригласили войти, вернее втолкнули внутрь. Рассадив в обшарпанные кресла еще нескольких заскочивших коллег, усатый мужчина за широким столом, поглядывая на вырез единственного в помещении платья, начал задавать вопросы. Кучу вопросов обо всем. Зачем приехали в Майами. Куда ходили. С кем встречались. Поминутно.

Голос усатого не подобрел ни на йоту, после наших честных признаний. Он то ли не верил в их честность, то ли так было принято в местной полиции. Мне стали не нравиться нравы населения Флориды. Но кто меня спрашивал?

Спрашивали про другое. Я отвечал по возможности подробно о каждом разговоре. И иногда добавлял свои комментарии к словам Ники, но никак не мог взять в толк, в чем проблема. Нас мурыжили целый час, так и не посвятив в полицейские тайны, от чего я засомневался, в чистоте своих помыслов. Кругами ходили вокруг да около, пока речь не зашла о Джеке Тейте. И картина начала проясняться.

В кабинет вошли еще пара человек. И усатый смягчил тон. Он попросил меня поведать им о моём прошлом, как и где я имел счастье познакомиться с Джеком. Пришлось покопаться в воспоминаниях, к видимому удовольствию Тайрес. Она с любопытством слушала.

От сердца отлегло только в тот момент, когда присутствующие в голос загоготали над одним фактом из моей биографии, работой с Бертом Рэйнольдсом. Кто-то ехидно пошутил, что за дачу ложных показаний можно серьезно схлопотать проблем. Но чем я мог доказать свои слова? Странно, как знаменит Берт, неужели и тут он торгует жареными цыплятами? Но дело оказалось не в цыплятах. Родители наградили «короля куриных ножек» весьма распространенным именем. А фамилия их так же чудесно совпала с фамилией голливудского актера первой величины. Но мне-то, откуда было об этом знать?

За спиной раздался почему-то знакомый голос. Я обернулся. Немолодой мужчина среднего роста подтвердил, что я не лгу. Внешность его кого-то напоминала. Показалось, что я видел его совсем недавно. Но где?

В его глазах тоже отразилось удивление. И я вспомнил:

- Вы тот самый старик из клуба… Только без…

Он был очень похож. Но сейчас на нем была форма. И не было бороды. Странно.

- Агент Брайден, отдел по работе с наркотиками Нью-Йорка… - важно представился мужчина и серьезным тоном констатировал, - а вы, тот выскочка, из-за которого чуть не сорвалась вся операция…

Присутствующие впились в меня взглядами осуждающе. Пара секунд потребовалось чтобы в моей глупой голове наконец собралась почти вся мозаика последних событий. Ники осторожно тронула меня за плечо. С одной стороны я не был болен паранойей. За мной действительно следили. Вернее за нами, но… А с другой стороны, никто не предупреждал, о планах полиции…

Я недоверчиво посмотрел на девушку. И осекся: ворох идиотских мыслей пронесся в башке. Она все это время все знала?! Предостерегала меня.

…пришлось начинать сразу после вашего искрометного выхода… - продолжил агент и его зрачки блеснули злобой, - Стоит проверить парня на наркотики…

Последние слова предназначались не мне. Усатый тут же приказал одному из полисменов препроводить выскочку на тест и не спускать с него глаз… Уже уходя из помещения я услышал, как Ники начала свой рассказ о работе с Джеком.

Черт, как всегда я пропустил самое интересное.

Передо мной никто не извинился. Даже когда через два часа оказалось, что тест показал отрицательный результат. Никому не было до меня дела. Все это время я неудачно пытался прикорнуть на твердой скамье.

Все-таки полиция портит людей. Мужчина, проводивший до выхода, сухо взял с меня расписку не выезжать из Майами в ближайшие сутки, а на вопрос о Тайрес, просто пожал плечами. Что мне оставалось? Я еле добрел до гостиницы и, ввалившись в открытый номер напарницы, рухнул на кровать, натянув на себя одеяло.

Хорошо выспавшись, я обнаружил, что Ники не возвращалась. Кроме моей усталой физиономии в зеркале и рваной рубашки, ничего даже не напоминало о вчерашних приключениях. Подставив голову под струю холодного душа, возвратил себе здравость ума. Ненароком обнаружился и ключ от моего номера. Он лежал на стеклянной полочке у входа. Взял бы я его вчера, многое могло пойти иначе.

Покопавшись в своей сумке, я надел спортивную футболку в обтяжку и потертые джинсы. Несколько раз похлопал себя по щекам и поняв, что Тайрес делает это много лучше, с приподнятым настроением спустился в холл. Предстояло найти мою первую в жизни женщину и второго агента, и еще попутно ответы на кое-какие мучавшие меня, вопросы.

Однако они сами нашли меня. Распределитель первым делом выложил мне две записи: Ники ждала меня все в том же полицейском департаменте, а Лоу назначил встречу нам обоим в своем офисе, приложив адрес. Я сразу навел справки где это находится и почти развернулся к выходу, как услышал сзади скромный голос администратора, который сообщил мне, что неплохо будет если бы мы освободим номера за два часа до полуночи. Я, выйдя на улицу, улыбался наконец-то появившемуся солнцу и хитрости Джека, снявшего апартаменты с минимальным зазором.

Сказать, что темнокожая модель выглядела замученной - ничего не сказать. Я не стал интересоваться, спала ли она этой ночью. Видно было, как ей тяжело. Она грустно поглядела на мой пышущий энергией внешний вид и, вздохнув, уже привычно прижалась ко мне прямо на виду у всех, ни капли не стесняясь. Похоже, господа в форме достали девушку.

Мы вместе прошли в кабинет к тому же усатому полисмену, изрядно подобревшему за ночь, ко всем присутствующим. Я подробно рассказал все о клубе «Not Yet», конечно о разговоре с Дэвидсоном и Тейтом, короче, выложил всё.

Усатый молчаливо откинулся в кресле и, дав прочитать мне мои вчерашние показания, отпечатанные на бумажках, смотрел, как Ники тоже проверяет листочки. У неё их была целая стопка. Видно ей было о чем рассказать. Может быть, она потом поделится со мной? Или это тайна следствия? В кабинет вошла полная женщина. Я лишь поднял на неё глаза, а Ники слабо кивнула ей головой. Странно, и тут у Тайрес есть знакомые? Чего еще я не знаю?

А не знал я, как выяснилось, многое.

Положив наши показания в огромную папку, мужчина расслабленно вздохнул. Он поблагодарил нас за сотрудничество. С нашей помощью департамент Майами совместно с полицейскими Нью-Йорка провел масштабную операцию по задержанию нескольких крупных наркоторговцев и их приспешников. В их числе оказался и наш бывший агент. Полицейский заверил, что в ближайшие несколько лет мы не услышим о Джеке Тейте, так как ему грозит лет пять тюрьмы. А единственное, что может беспокоить свидетелей, это возможная явка в суд, не более. При этих словах женщина немного напряглась, но Ники по-дружески ободрила её. Я вопросительно глядел на обоих, пока модель не представила:

- Джон, это Анжелина Тейт, жена Джека…

Моя растерянность их обоих только рассмешила. Я поинтересовался, давно ли они знакомы и что еще скрывает Тайрес. Они засмеялись и предложили перенести разговор в ближайшую забегаловку. Там, на удобных стульях, мне поведали короткий рассказ о страшном женском заговоре против Тейта. Анжелина сама догадывалась о нехорошем увлечении мужа, но когда к ней пришли две его подопечные с тем же самым, она решила действовать. Пухлые щечки женщины румянились от произнесенных слов, а я рассматривал её, ту, которая могла жить под одной крышей с боровом. Она, верно, была старше мужа, не обладала красотой, не несла с собой ни грамма очарования, ничего такого, от чего на неё мог бы запасть работающий с девушками модельной внешности, мужчина. Однако, причиной знакомства с будущим супругом, послужила работа редактором в крупном модном журнале Майами. Тейт не упустил момент и тут воспользоваться дармовщиной. Здесь же в Майами он, похоже, купился и на другое бесплатное дельце: наркотики. Которые оказались условно-бесплатными и стали вгонять агента в немалые долги, за которые приходилось расплачиваться и жене. Именно поэтому она не сомневалась ни минуты в словах Санчес и Тайрес об опасном хобби толстяка.

Мы пили лимонный чай. Я слушал сбивчивую речь Анжелины. Ники устало потягивалась. На душе было немного грустно. Всё закончилось благополучно. Что дальше?

Я не мог существовать в одном моменте жизни не планируя, не загадывая, не исполняя. Мне всегда надо было знать свой следующий шаг.

Миссис Тейт угадала моё настроение и с грустью сообщила, что наши контракты теперь в руках Лоу, как и мы сами. Она ни чем помочь нам не могла.

- Все мы в этой жизни немного куклы…, - констатировала Ники.

Анжелина заторопилась по делам, и дежурно чмокнув модель в щечку, произнесла:

- Спасибо вам, ребята за участие…- И обратившись лично к Ники, - передай миссис Кларк и Винсенту, мою искреннюю благодарность… Если бы не они, мы бы не смогли ничего сделать…

Ники вдруг помрачнела, и тоже чуть привстав, совсем тихо ответила:

- Конечно… Только Винс… Он умер вчера…

- Мне очень жаль…

- Не надо жалеть. В этом мире ему было очень плохо…, - Тайрес грустно взяла женщину за руку, - Будем надеяться, иной мир окажется для него лучшим…

Анжелина кивнула, не отрывая взгляда от бездонных глаз модели, вдруг улыбнулась. Ники тоже. Я глупо лицезрел очередной женский секрет. Они щелкнули пальцами и шепотом пропели в голос, будто делали это сотню раз: «Катись-ка ты Джек. И не возвращайся, никогда, никогда, никогда…»

Анжелина ушла, а Тайрес продолжала стоять в ступоре, пока я не поднялся и не обнял её. На лице красавицы лежала какая-то тень из прошлого. Она сдерживалась как могла, но, уткнувшись мне в плечо заплакала. Её хрупкое тело тряслось от всхлипов.

Я гладил её по волосам и успокаивал. Шептал, что все будет хорошо, глядя на обеспокоенного нашей сценой, официанта.

- Ты не понимаешь, Джо…, - наконец произнесла Ники, - … он был моим первым парнем…

Уже сидя в просторном офисе Пэта Лоу, я размышлял на неблагодарную для себя тему, отношений. Вся история начала карьеры Тайрес основывалась на её страстной любви к многообещающему, на тот момент, юноше мужественному и обаятельному Винсенту Кларку: из-за него она, наивная провинциалка, выбрала не известное модельное агентство, а захудалую конуру Тейта; туда же перетащила и одну из своих подруг - Пенни Санчес, которая тоже попала под влияние чар великолепного юноши, первые шаги которого в модельном бизнесе оказались весьма успешными; Тайрес с горечью призналась мне, как больно ей было смотреть на взлет молодого человека и как он, добившись успеха, забыл о своих друзьях и даже о своей девушке; пелена лести и славы свела его с ума, а, появившиеся в его жизни наркотики, свели на нет все их отношения; несколько тщетных попыток отправить парня в клинику для наркоманов пресекались Тейтом, вытаскивавшим Винсента для очередных съемок, даже тогда, когда он был полностью невменяем, агент заставлял его работать.

Слишком поздно модель поняла, насколько ошиблась. После того, как Кларк был выкинут из бизнеса за ненадобностью, а вернее, из-за невозможности его использования, она осталась с толстяком, с трехлетним контрактом, и разбитым сердцем.

Я думал, какова моя роль в её жизни. Роль очередного смазливого мальчика, перепихнуться с которым подталкивают обстоятельства или продолжение её неосуществленного романа с Кларком? Отношения между мужчинами казались куда проще, чем мужчины с женщиной. Все эти перипетии чувств - слишком сложные загадки для меня, чтобы начать их разгадывать.

Пэт не был любезен. Перед нами предстал тот самый бизнесмен, деловыми качествами которого так восхищался Тейт - сдержанный, расчетливый и, до наглости честный. Его оранжевый галстук, кричал о нарушении всяческих правил. Яркие постеры с обнаженными девицами и ребятами под толстым слоем оргстекла приковывали внимание - тут были даже настоящие знаменитости, словно бабочки, пойманные объективом в самый пик их популярности - целый музей таланта мистера Лоу.

- Так как я теперь являюсь владельцем ваших контрактов. На мне лежит ответственность за ваше будущее. – Пэт на этой фразе закончил вступление. – Если с контрактом мисс Тайрес мне все понятно, то вашей судьбой вы вольны распоряжаться по своему усмотрению, молодой человек.

Я понял, что означают его слова: в контракте были оговорки внесенные мной, на подобные, непредвиденные случаи. Избавиться от груза работы с агентом я мог практически в любой момент. И вот такой момент настал.

Не знаю, когда я решил не связываться с Лоу? Наверное, это решение приходило ко мне постепенно. С каждым странным взглядом дельца в мою сторону. И теперь, смотря на все его работы, в которых главенствовали не образы, а тела, мой крохотный опыт в модельном бизнесе, помог сделать выбор.

- А что вы можете предложить, мистер Лоу?

Мужчина улыбнулся, кажется обрадовавшись моему деловому тону.

- У меня немало хороших проектов, Джон…

- Есть ли такие, где мне не придется стать очередной оголенной задницей в вашей галерее? – перебил его я.

Ники немного улыбнулась, думая, что я острю только ради того, чтобы рассмешить её. Но нет, все было очень серьезно. Работать в том же ключе, что и Лоу, означало оголиться и раз и навсегда, потерять шанс стать чем-то большим нежели «симпатичная попка февраля». Такое мне не годилось.

- Джон, буду с тобой откровенен. – Агент привычно сцепил руки за головой. – В большинстве случаев я имею дело с мальчиками э-э-э…. Геями.

Я все так же вопросительно смотрел на него. Для меня его слова не были новостью. Его хитрые глаза тоже чего-то ждали.

- Вы хотите услышать мой ответ? - Я посмотрел на Тайрес и твердо принял окончательное решение. – Нет. Я не гей.

Модель взяла мою ладонь в свою и улыбнулась.

Я лгал. Откровенно лгал. Так же как лгал ради Дэнни или Адама, ни капли не краснея. Да и по какой причине я должен был краснеть перед Лоу, тем более говорить ему правду? Одна Ники заслуживала честности, да только она тоже была мной обманута. Девушка осуждающе вздохнула. Я ответил твердым, холодным взглядом. У неё сейчас нет выбора. А у меня есть. Так что лгал я в этот раз ради самого себя.

Что сулило мне будущее с Лоу? Переспать с ним? Выйти в тираж на страницах журнала для геев?

- И не стану геем. – Продолжил я. – Даже ради денег…

Тайрес тоже осуждающе смотрела на Пэта. Мое упрямство произвело впечатление. Делец одобряюще кивал головой, а я, ошарашено, осмысливал сказанное: неужели у меня язык повернулся такое ляпнуть?

- Ваша позиция похвальна, Джон. Думаю, вы добьетесь успеха. Когда-нибудь. – Агент достал свою копию моего контракта и, подняв над столом, разорвал на четыре части. – Но боюсь, мне в таком случае, предложить нечего…

За мной закрылась тяжелая дубовая дверь, отделившая начинающего экономиста от начинающей модели, одним глухим ударом.

Я не спеша прогуливался по солнечным улицам Майами, свободный и, от части, счастливый. Другие могли грустить, потеряв возможность прославиться, иные люди, плывущие, куда ветер направит парус, выбирающие легкий путь. Я не был из их числа. Наслаждаться моментом, строить планы, жить ради того, чтобы жить - вот мой выбор.

Я шел в гостиницу, дабы собрать сумку и вернуться в Нью-Йорк, Вновь стать тем, кто я есть и спасибо мистеру Лоу, выполнившему последние обязательства. Он дал денег на мелкие расходы и билет на самолет.

В холле отеля меня ожидал еще один сюрприз. Гораздо более приятный.

Успев заскочить в закрывающиеся створки лифта, я, лоб в лоб, столкнулся с симпатягой Томми, в которого стрелял глазами на отборе проекта «Cash». Тогда со мной была Тайрес и была масса обязательств, не дававшая ни единого шанса воспользоваться соблазном. Теперь ничего меня не сдерживало и заинтересованный взгляд смущенного парня стриженного под ноль, только еще больше раззадорил меня. А еще от него пахло сексом. Как же я мог удержаться?

Мы вместе доехали до его этажа, рассматривая друг друга. Меня интересовал он весь. Обольстительный, невысокий, почти с разворота журнала, мальчик, такой как нравится мне. Парень часто моргал неуверенно и когда лифт раскрылся, постоял, немного помявшись, и вышел. Я выждал пару секунд и пошел за ним следом.

Чувствуя мои шаги сзади, Том обернулся, и испуганно побежал вдоль коридора, доставая ключ и прямо сходу засовывая его в замочную скважину. Пришлось перейти на бег, упустить струсившего в последний момент бывшего конкурента, не хотелось. И с чего он так меня боится? Преследование добавило адреналина. Я схватил беглеца прямо в распахнутой двери, втолкнул его в номер и, вытащив ключ, запер изнутри.

Парень прижался к стенке и умоляюще смотрел на меня. Похоже, он был трусом и драться не умел. Только странно причмокивал и дергал головой. Но мы же не дубасить друг друга собирались. Томми робко вытянул вперед руку, не подпуская меня к себе, и сдавленно залепетал:

- Нет. Не надо… Я же не виноват, что тебя не выбрали… Не виноват…

Какие интересные слова. Придется перед сексом с ним поговорить. Я крепко сжал и опустил его руку.

- О чем это ты?..

- Как?.. О «Cash»…

Мои мысли сбились. Так вот в чем дело. Томми прошел отбор. По-видимому, парень уже работает с Пэтом Лоу. Как и… Тут меня переклинило. В проект выбрали его и Тайрес. Черт.

Я сильно толкнул Тома в грудь локтем и медленно боролся со своим внутренним гневом. Хотелось ударить, свалить на пол и пинать того, кто, по воле обстоятельств, будет дальше притворяться и миловаться с Ники, пусть не по-настоящему, пусть не надолго, но с ней… вместо меня. Чувство горечи и досады вдруг охватило мой разум. Мой испепеляющий взгляд смотрел на трясущегося в страхе Томми и не видел его. Я закусил губу и сел на пустой стул. Ревновал ли я? Не знаю. Эхо чувств к моей единственной женщине, волнами накатывал, оставляя чуть-чуть до первых капель слез. Ирония!? С чернокожей тигрицей я играл натурала – гей!?. И как только он перестал быть просто геем, не согласился с правилами игры, как его тут же заменили, на другого гея!? Порочный круг самообмана.

Взяв себя в руки немного успокоился. Да, я принял верное решение, отказав Лоу.

- Ты не знал? – робко спросил Том, все еще обтиравший рубашкой, стенку.

- Нет… Сейчас это уже ничего не меняет.

Я снова встал и по-дружески похлопал его по плечу. Какие-то черные мысли подкрались незаметно, вместе с близостью мужских губ, с запахом спортивного тела. Мысли веселые и одновременно злые. Образ Ники в объятиях Томми, сам Томми игрушкой в моих руках. Месть. Сладость о наказании соперника. Неуловимая агрессия, смешанная с похотью. Опять щелкнула оценочная машинка, и я вновь превратился в охотника.

- Не обижай Ники, Том. Она хорошая девушка… - почти ласково произнес я ему на ушко. - Теперь ты её парень…

- Но я… - юноша окончательно засмущался и боязливо лепетал, - не её парень, ты можешь не беспокоиться. Между нами ничего не будет…

Он оправдывался передо мной, а мои пальцы уже коснулись его груди под рубашкой. Испуг был настолько сильным, что необычность моего поведения он и не заметил либо привык к такому обхождению. Тогда я потянул его за руку к постели и оторопевший Том наблюдал, как я расстегиваю свои штаны. Через секунду он стягивал с меня футболку, умело освобождаясь от одежды и запрыгивая сверху, покрывая все моё лицо поцелуями.

Томми позволил мне отмстить. Он уловил истинную подоплеку моих желаний, всю мою злость. Принял её и с каждым движением прижимался ко мне все крепче и крепче, отдавался с упоением, как будто ждал этого момента. Его чуть прикрытые от наслаждения, глаза, резко очерченные скулы, кожа с маленькими точечками веснушек, заводили невероятно. Я мысленно почти бил этого парня, издевался над ним, но ему, похоже, это только нравилось. С таким типом ребят мне еще не приходилось встречаться. У блондинки плейбоя повышающей боеспособность американских солдат, во всем теле сексуальности меньше, чем в сверкающем взгляде малыша Томаса.

Парень неохотно отодвинулся от меня, отдышавшись, не веря, что уже все кончилось. Тут же зазывно потянулся, поднимая руки и поправив одеяло, удобно улегся на спину, приманивая меня обратно. Я не заставил себя ждать.

Том был великолепен. После всех моих переживаний, он сумел развеять грусть порцией потрясающего секса. И уж точно, я ни капли не пожалел о том, что между нами произошло. А вещи не вызывающие сожаления, столь редки в этом паршивом мире, полном ханжества.

По крайней мере, я оставлял Тайрес в надежных руках, Том Мэгью не из тех, кто расстается с достигнутым просто так. Он будет бороться за «Cash» до конца, пуская в ход все средства, начиная с голливудской улыбки заканчивая собственной задницей. Думаю, Пэт будет им доволен.

Я натягивал джинсы, все еще целуя, его красные от моей слабой небритости, губы:

- В Детройте все ребята такие искусные?..

- Не знаю… Я на самом деле из Филадельфии. Мой парень бросил меня и я уехал…

- Твой парень – дурак…

Мои руки явно не желали расставаться с этим удальцом, а язык, покидать его рот. Словно один большой поцелуй на прощание, человеку, которого встречаешь раз и больше никогда не увидишь. Раньше мне было бы все равно. А сейчас было жаль.

- Звони, если будешь в Нью-Йорке, - я продиктовал ему свой домашний номер. Буду рад встретиться снова. И… удачи…

Конечно, никакого смысла в этих словах не было. Как и надежды на их исполнение. Я поцеловал его еще раз и не оборачиваясь вышел.

Кто знал, что наши судьбы пересекутся еще раз, в самый неподходящий для меня момент.

Собрав сумку, я ждал только прощального разговора с Ники, последнего взгляда её прекрасных глаз, прежде чем вся эта история с модельным бизнесом канет в лету. Она единственное, о чем можно вспомнить, улыбнувшись, живое воплощение красивой сказки. Бросить её, не попрощавшись, я был не в силах, не мог так поступить, не смотря на то, что наши пути, увы, разошлись. Она мой друг.

Девушка не пришла. Напрасно я провел в холле два часа, ожидая. Вместо неё позвонила Пенн, сообщив, что они едут на похороны Винсента Кларка и что я должен понять Тайрес, ей сейчас очень больно. Мне тоже было больно. Ники остановила свой выбор на своём прошлом. Последний поклон её ушедшей любви. Мне не понять…

Я поехал в аэропорт и первым же, вечерним рейсом вернулся в холодный Нью-Йорк. Меня ждал мой дом, ждала работа, то к чему я начал привыкать, без чего не мог обойтись. Размеренная жизнь, такая же легкая, как моя сумка и душа, полная разочарований.

Часть 14

Странная штука – прошлое. Казалось бы, только что закончившийся день, еще не пережитый, не осмысленный, с наступлением полуночи, уходит в историю и становится вчерашним. Невозможно уже ничего исправить, изменить, остается только вспоминать. Все те, кто улыбался тебе или смеялся над тобой, пожимал твою руку, целовал, навечно остаются там, во вчерашнем дне, вместе с радостью и горем, запахами и образами, вместе с прикосновениями и голосами, складываются где-то в сознании на воображаемые полочки, покрываются пылью со временем, тускнеют, соединяются в монолитную массу и, в конце концов исчезают, освобождая место все новым и новым ощущениям, судьба которых так же плачевна. Все в конечном итоге становится прошлым. Увы, такова наша жизнь.

Обычно люди хранят воспоминания. В виде фотографий и видеозаписей, не стирают любовные признания на автоответчике, хранят письма. Одни, чтобы просто вспомнить приятные моменты, насладиться уже пережитыми победами, еще раз выиграть, еще раз полюбить, пусть тени, пусть иллюзии. Другие делают из прошлого культ, живут в одном дне, который повторяется по их же воле каждый раз сначала, как день сурка, снова и снова, заменяя собой новый день, новые впечатления, новые встречи, водя по кругу, порочному кругу убийства собственного будущего. Я никогда не думал, что стану одним из таких людей. Моё стремление совершенствоваться, выручало даже в самых тупиковых ситуациях. Однако жизнь иногда ставит задачи абсолютно непосильные.

Мегаполис встретил меня мириадами новогодних огней. В самом большом зале аэропорта выставили громадную ёлку украшенную тысячами лампочек. Она собрала вокруг себя множество детишек с родителями, стоявших в небольшую очередь к Санта Клаусу за выполнением их маленьких наивных желаний. Добрый бородач громогласно хохотал, усаживая очередного ребенка к себе на колени. И счастливый обладатель небольшого подарка возвращался к родителям с улыбкой и святой верой в рождество и Новый Год. Стоя у обочины в тщетных попытках поймать какое-нибудь такси, я мечтательно хотел так же: стать снова маленьким мальчиком, верить в Санту, а главное забыть на время о проблемах взрослого мира. Так хотелось во что-то верить.

Таксисты тоже люди и мне, успевшему запрыгнуть на заднее сиденье, пришлось неплохо раскошелиться, разделяя поездку с прыщавым подростком с подругой, всю дорогу спорящими, куда им ехать. По пути нам встретился целый лес наряженных ёлок разных размеров. И взгляд просто терялся во всём этом великолепии грядущего празднества. Музыка, веселые песни, улыбки, поздравления, дарили чарующий эффект участия во всеобщем веселье. Странно, что не довелось почувствовать это в Рождество. Только тоска от одиночества выменянная у жадин Большого Яблока. Стоила ли игра свеч? На сей счет, уже имелись сомнения.

Консьерж передал мне несколько записок, пока я дежурно расточал пожелания. Видно это плохо у меня получалось, потому что седой мужчина улыбнулся только при виде двадцати долларов чаевых. Лифт поднимался медленно, а я ждал, когда вдохну, наконец, запах своего дома, которого мне так не хватало. Пока табло кабины неспешно перебирало номера этажей, я разворачивал записки. В первой агентство недвижимости стандартно поздравляло своих клиентов, коим являлся и я, с праздниками. Вторая была написана корявым подчерком Адама. Парень довольно сухо сообщал, что они с Джессикой решили провести остаток каникул у родителей. Я не должен был беспокоиться. Фразы были чересчур черствыми и по видимому продиктованы Джесс, так как внизу она сама желала мне «много хороших вещей». Тонкий намек на её обиду. Бесспорно, жилище Адди, не впечатлило разбалованную девичью натуру. Но возвращение к нашим с Ди родителям вместе с моим бывшим любовником, наводило на серьезные размышления об их отношениях. Если Адам вынесет испытание моей матерью, старым цветочным магазином и плеядой подруг детства своей новой пассии, то никакие горести совместной жизни с моей сестрой ему будут ни почем.

Третьим мне попался клочок бумаги вырванный из какой-то книги на французском. На нем жирным фломастером было выведено: «НЙ Боб», внизу размашисто подписан номер телефона. Уже заходя в квартиру, я не снимая обуви, схватил трубку. На другом конце было занято. Вновь набрал. И снова услышал гудки.

Из записки следовало, что мой давний друг находится тут в Нью-Йорке. А увидеть его хотелось нестерпимо. Мы не виделись со времени окончания колледжа. Волнуясь, я так и раздевался с трубкой в руке, машинально вскипятил чайник и налил горячую ванну. Учитывая особую разговорчивость Бобби, телефон мог быть занят очень долго. Я готов был подождать. Или перезвонить попозже.

Мне до жути хотелось отвлечься от грустных мыслей навеянных расставанием с карьерой фотомодели, избавиться от неприятного осадка в душе. «Cash» я не считал серьезным делом еще сначала, а вот «Ozone» стал досадным проигрышем для человека непривыкшего проигрывать. Нью-Йорк же предлагал самое разнообразное времяпрепровождение. Всем: одиноким людям и семейным парам, афроамериканцам и белым, высоким и карликам, худым и толстым, лишь бы у тех были бы деньги. Когда человек у стойки не скупится на расходы, вокруг него всегда будет хорошая компания, приятные собеседники, и улыбки официантов. Все это обеспечат благодарные лица американских президентов.

В мыслях о будущих похождениях в дружной компании меня застал звонок Брайана. Парень был навеселе. Как оказалось в дальнейшем, привычное его состояние. Не смотря на достаточно привлекательную внешность, он никак не мог найти себе никого уже в течение нескольких лет. А отсутствие постоянного друга, так необходимого любому человеку, сблизило его с единственно надежным «другом» - алкоголем. Правда, общительный Брайан об этой своей проблеме если и говорил, то только очень сильно выпивши.

Парень приглашал меня в свой круг в один из неофициальных закрытых гей-клубов, где по его словам царило взаимопонимание присущее разве что только хиппи шестидесятых. Мне живо представилась дурманящая атмосфера заведения «Yet» объединенная с нудными беседами весьма престарелых геев. Я даже поморщился. То-то Брайан так одинок, если посещает такие места. Однако я опять ошибался. Ну, как всегда, впрочем.

Место это носило название «Ангел» и располагалось на двух этажах старинного особняка богатых английских поселенцев, времен начала колонизации. Я много слышал об этом заведении от Остина, который не раз бывал там после особо тяжких банковских будней. Но добраться самому до южных окраин никак не хватало времени. А почему бы теперь не посмотреть на здание, построенное одним из самых первых гомосексуалов Америки в котором, судя по слухам, творились дела под стать Библейскому греху Содома и Гоморры. Если посчитать моего спутника за экскурсовода, то визит можно смело назвать культурно-познавательным.

Через час я, наконец, смог услышать Бобби. Этот тоже уже был подшофе. Он весело тараторил успевая разговаривать и со мной и еще с кем-то из своих спутников. Причиной столь долгих бесед по телефону стали массовые обзвоны его клиентов и поздравления. Боб не мог позволить себе, чтобы о нем забыли его будущие «постоянные заработки». Что ж, я его понял. Бизнес есть бизнес.

Вот так задорно с шумом и шутками, спустя двадцать минут, мой старый приятель ввалился ко мне в квартиру в сопровождении еще трех своих друзей. Все были хороши. С красными колпаками на головах и в достаточной мере хмельными взглядами. Они веселились уже который день подряд, совершая набеги на всех своих знакомых по очереди, принося с собой хаос и смятение от опустошенных праздничных столов. У меня же на столе плесневела половинка бутерброда в досаде брошенная Джессикой и недоеденный суп в холодильнике. Разочарованные голоса с кухни были полны матов.

Бобби накинулся на меня, сжимая в объятиях. Его недружеский поцелуй сначала вогнал меня в краску, а потом заставил вспомнить все то, что когда-то между нами было. Под дружный гогот новоявленных гостей, я поволок Бобби в спальню и увалил на постель прямо в одежде. Признайтесь, вы когда-нибудь желали перепихнуться с чернокожим Санта Клаусом? Вот уж где интерес с эротическими фантазиями на Рождественские темы!

Но фантазии закончились прямо на стадии раздевания. Боб стушевался снимая рубашку, а я сидел удивленно созерцая насколько смог мой бывший любовник приблизится к образу Санты в плане фигуры. На зависший немой вопрос: неужели за полгода можно наесть такое брюхо, Бобби стыдливо застегнулся и, пожимая плечами пожаловался на фастфуд. Пицца, бигмаки, спагетти с майонезом, все непременные атрибуты активной офисной жизни отложились жирком на его округлых боках, приближая к образу успешного адвоката. А хороший адвокат обязан быть упитанным. Кто станет доверять худому чернокожему парню, свои проблемы с законом?

Я невольно сравнивал Бобби и гангста-рэппера Джея, совсем не в пользу первого. Но не стал отпускать комментариев на итак израненное самолюбие друга. По грустным глазам Боба было видно, что он очень переживает расставание с отличной фигурой своего прошлого. Но ведь мы всегда стоим перед выбором: карьера или личная жизнь. А усидеть на двух стульях одновременно еще никому не удавалось.

Не смотря на частично потерянную физическую привлекательность, Бобби не утратил напора и обаяния. Для меня он оставался просто другом. Да и заниматься сексом при посторонних мы с ним не собирались.

Глядя на него, я поймал себя на мысли, что он значительно повзрослел. Это был далеко не выпускник колледжа. Это был солидный мужчина. Возмужавший, успешный, и сдержанный. Сдержанность для Бобби, что ни говори, стала огромным плюсом. Он не отпускал тупых словечек, не показывал язык, а главное, боле не приспускал штанов перед достопочтимой публикой. Он стал чрезмерно взрослый. Для меня.

Надеялся ли я на секс со своим бывшим парнем? Возможно. Но некое разочарование от потери еще одной наивной юношеской мечты все-таки осталось. Люди не могут всегда оставаться такими, какими мы их помним. Всё меняется. А жаль.

Боб заметил моё сожаление. Всего на секунду его лицо стало грустным. Чуть позже он признался, что позавидовал моему внешнему виду. И одергивал своих друзей, неприкрыто клеящихся ко мне весь вечер. Отбросив разочарования и воспоминания, мы все впятером переместились в загадочный клуб «Ангел».

Неужели Господь мог создать столько геев?!

Я не закрывал рта от самой парадной лестницы до танцевального зала прямо посреди невообразимо гигантского холла старого особняка. Там меня ожидал настоящий шок. Плотная толпа танцующих друг с другом мужчин и женщин, не меньше тысячи человек. Шквал музыки. Вырывающийся из стен огонь, тонны конфетти, километры паутин гирлянд, и ёлочки, маленькие и большие, просто повсюду, даже на перилах широких лестниц. С потолка свисали огромные стеклянные шары с подсветкой. Оттуда же, с высоченного потолка, постоянно сыпались блестки, подавшие прямо на головы и под ноги танцующим.

Брайан с улыбкой спросил, нравится ли мне. Нравится?! Черт побери, для меня это стало невиданным зрелищем. Прошедший рэп-концерт просто бледнел на фоне массового сборища нетрадиционно ориентированных. И еще кто-то размышляет на тему, почему во время выборов кандидаты на должность мэра Нью-Йорка уделяют столько внимания гомосексуалистам? А кто еще способен выложить сто баксов только за вход, прогудеть месячный заработок у барной стойки, и пойти, потом сорить деньгами по магазинам? Семейный человек? Нет.

Атмосфера, царившая в особняке, не оставляла наличности ни одного шанса задержаться в кошельках. Тут, оказалось, были и гостиничные номера, три бара, спорт зал, сауна, даже апартаменты люкс. Все что душа пожелает. Плюс выпивка, много выпивки.

После недолгой процедуры знакомства Моргана с Бобби и его напарниками, мы сочли наилучшим вариантом спустится вниз и оторваться всласть под издевательские ремиксы песни о колокольчиках.

Танцы сменились коктейлем за столиком, перемежаясь с разговорами о фривольных взглядах современного мира, политкорректности, безопасном сексе и прочей бестолковой ерунде, где все согласно кивали головами и вкушали очередные порции разбавленного алкоголя. Компания дружно перемещалась из под света танцпола в бар, следом в туалетную комнату, и обратно в холл.

Я пил меньше всех, поэтому наверно, услышал как Брайан бормочет что-то об алкоголизме, и краем глаза уловил отсутствие самого шустрого из друзей Боба. И самого Бобби охмуряющего у соседнего стола белокурого мальчика. Мальчик переметнулся к нам, стреляя голубыми глазками в меня и Брайана. Тот же уже ронял на него недвусмысленные взгляды. Блондинчик терся коленями под столешницей обо всех до кого мог дотянуться. Все делали вид, что не замечают его похабного поведения. В туалетной кабинке мальчик просто в наглую полез мне в штаны, был отшит и, не теряя воодушевления пристал к Бобу. Я не стал дожидаться развязки, отбившись от еще одного мужика в проходе, схватил за руку первого попавшегося симпатягу и вытянул танцевать.

В безумстве танца я даже не заметил вокруг себя пару – тройку пристроившихся «танцоров» жмущихся ко мне со всех сторон. Подоспевший Брайан разогнал ватагу, отведя меня в бар. Я выпил еще немного и начал хмелеть со скоростью света. События закрутились волчком. Несколько раз целовался с кем-то в темных углах. А некто насильно пытался раздеть меня у входа к номерам.

Апогеем моего пьянства стало выступление на конкурсе караоке. Пробравшись ближе к ди-джею я слушал выступления других, выкрикивая неприятные критические замечания в их адрес, касающиеся в основном таланта и голоса. Кричал так, что меня самого выпихнули на подмосток и всучили микрофон. На выбор я ткнул в знакомую мне песню «Люблю, ненавидя тебя» и попытался изобразить поп-звезду. У трезвого никогда не получилось бы так кривляться. До оригинала мне естественно дотянуть не удалось, но я снискал жидкие аплодисменты, а в поклоне перед публикой, мгновенно отключился, рухнув прямо с помоста.

Остальной ужас на следующий день мне поведал Брайан. Он не дал охране отнести моё бездыханное тело в общую комнату для хронических пьяниц, просто снял номер и уложил в мягкую постель. Не знаю, правда ли то, что уже в постели я, в бреду, пытался заняться с ним сексом. Свидетелей тому не было. А слова… всего лишь слова.

Утро стало расплатой.

Мои тяжелые веки открылись ближе к полудню, чтобы увидеть свернувшегося рядом калачиком Моргана, грузное тело Боба на полу в обнимку с волосатой ногой голубоглазого парнишки, который сопел во сне слабо похрюкивая, прижимаясь носом к будущему адвокату в самом пикантном месте. Голова была тяжелой и как только она оторвалась от подушки, веские причины негодовать вчерашним издевательством, нашел желудок. Первый приступ тошноты сорвал меня с теплой кровати. И всё выпитое за ночь устремилось в обратном направлении. Благо я успел вовремя добежать до раковины.

Так отвратительно мне еще никогда не было. Неестественные звуки из ванной разбудили всех. И друзья, имевшие гораздо больший опыт в питие спиртных напитков, без сожалений подтрунивали, предлагая заказать выпить и поесть прямо в номер.

Я приходил в норму сидя в мягком кресле, медитируя на горшок с растением. На уход Бобби с мальчиком, подкрепиться, реагировала только моя приподнимавшаяся рука. Остался Брайан, начавший журить меня за дурные проступки. В голову не пришло ничего лучшего чем спросить его, если с моей стороны звучало предложение любовных утех, то от чего он отказался. Парень присел рядом на корточки и произнес сакраментальное: «Ты слишком хорош для меня…»

Что бы это значило? На тот момент мне было просто не понять Брайана. Из-за разницы в возрасте. Из-за взгляда на жизнь. Морган прошел путь, который предстояло пройти мне. Знал ответы на вопросы, которые еще даже не встали передо мной. Он имел множество любовников. Перепробовал все способы отношений между мужчинами. Устал от бесконечного потока, конвейера одноразовых встреч. Теперь ему нужны были только любовь, чувства, преданность, постоянство, отсутствующие у большинства двадцатилетних юнцов. И глядя мне в глаза, Брайан спросил:

- Что такое любовь, Джон?

- Не знаю, - честно признался я.

Следующий его монолог я не мог прервать, ибо говорил он о том, что пережил, о своих мужчинах, об одиночестве, о пустоте в сердце. О детях, о которых он мечтает и которых не будет никогда. И о человеке, кому он отдаст свою душу, если когда-нибудь такого встретит. Он говорил о себе, как о части, осколке единого целого, чему объединиться, увы, не суждено, так как мир геев, это мир разочарования и боли. А глушит он её постоянной выпивкой. И если бы не друзья и алкоголь, то Морган давно бы покончил с собой.

Парень меланхолично положил мне голову на колени, продолжая изливать наболевшее. Я тоже ушел в себя, вспоминая слова моего первого бойфренда, тогда у деревянной изгороди спортивной площадки колледжа. То же самое, одиночество и грусть. Голос Моргана эхом отдавался в моём личном жизненном опыте, подтверждая его правоту во всем. Брайан пил и работал, ограничивая себя постоянными заботами предприятия родного деда.

- Ты не заработаешь счастье, Джон. Деньги еще никого не делали счастливым…

Моя голова прошла. Мозг упорно сопротивлялся нахлынувшей черной бездне безнадежности, пустоты пришедшей ко мне уже однажды и желавшей поселиться навечно. Сознание отторгало её, но она нехотя забивалась куда-то в глубину, оставляя свой черный след. Если, заслышав колокольчики, сразу вспоминаешь рождественские гимны, то при упоминании слов «счастье» и «деньги» осознаешь всю их несовместимость и бессмысленность бытия.

- Чем старше ты становишься, тем меньше шансов влюбиться. Ты всем нужен, пока молод. – Парень тяжело вздохнул. – Не расходуй себя впустую, Джон. Среди тех, кто проведет с тобой одну ночь, может оказаться твоя судьба. Только ты даже не узнаешь её…

Боже, Брайан не знал, что тот, кому он говорит об этом, уже продал себя. Уже обманул одного человека, рассказавшего ему о своих чувствах. Я уже знал, что я ничтожество. Но где предел? Как остановиться? Нет ответа.

И Морган тоже не знал ответа.

С момента разговора в номере, я ощутил собственную неминуемую гибель, начавшуюся под самое Рождество. У многих людей на понимание, что «секс это не выход» уходят годы, мне же не стоило труда выкинуть его из мыслей, сразу, как только он перестал приносить облегчение. Деньги, посыпавшиеся со всех сторон, тоже потеряли смысл. Тогда что? Что главное в жизни?

Звон пустоты внутри. Синдром пластмассовой куклы, созданной без души и без сердца…

Никто не заметил во мне перемены. Мы хорошо поужинали все в том же особняке и решили так же встретить компанией Новый Год под одной из ёлок Нью-Йорка ближе к центру. Морган опять налегал на коктейль. Боб тискал исподтишка своего нового дружка с голубыми глазами, имени которого никто не знал. А я улыбался. Тупо скалился нарисованной ухмылкой на своей бесчувственной, почти пластиковой физиономии.

Ах, новогоднее чудо, превращение декабря в январь под всеобщие залпы салюта и ликование. В Америке встреча Нового Года, больше похоже на более скромную церемонию празднования Рождества. Тут всего меньше. И подарков, и сюрпризов, и глупых поздравлений. Обычно люди достают из холодильников недоеденные рождественские блюда, и пристраивают не нашедшие своих владельцев, разноцветные коробочки с никому ненужными безделушками.

Но волшебная полночь раз в год, объединяет американцев не меньше, чем День Независимости, когда радостные люди, все, от непонимающих ни слова по-английски, мексиканцев, до всё понимающих, но не разговорчивых китайцев, выходят на улицы посмотреть фейерверки под громкую музыку.

Наша пестрая команда кричала вместе с толпой «С Новым Годом», а на электронном циферблате, бывшем еще вчера обыкновенной рекламой на фасаде высотного здания, начал отсчитывать время, 2001 год. Небо взорвалось вспышками. Уши заложило ударной волной, выбивая из меня на несколько крошечных минут, привкус утренней тошноты.

И тут же вместо него, словно призрак ночного неба, уже не осторожничая, а нагло, как в пустой стакан, влилась чернь одиночества. Заполнила меня, перелилась через край, почти осязаемо пачкая одежду, разъедая кожу. Она бурлила кипящим маслом уничтожая всё внутри. Я не дышал. Смотрел вверх на снежинки. Ждал, что сейчас исчезну, сольюсь с воздухом и никто, никто вокруг не заметит моего исчезновения.

Нет, все осталось как прежде. Ликующие лица. Рукопожатия. Музыка. Гул толпы. Только не было Джонни, того, что раньше. Вместо него все видели бледную копию, некогда уверенного в себе человека.

Мы расстались часа через три, когда народ начал разбредаться по домам к еде, телевизорам, и мягким подушкам. Боб возвращался в Филадельфию утренним поездом. Он сам отказался от проводов, обещая в ближайшие месяцы приехать снова. Брайан поцеловав меня в щеку, отправился к родственникам. А я, как в тумане, протискиваясь сквозь веселящихся, поплелся домой.

Мне было дурно. Оставшись один на один со своей чернотой, думал, почему же так все обернулось. Снег скрипел под ногами. А я шел медленно, считая шаги, припоминая ошибки, заведшие в этот тупик. Как хороший боец превратился в такую тряпку? Потеряв уверенность в собственных силах, потерял себя. Жизнь словно соперник на ринге без гонга и без правил. Стоило промахнуться и она немилосердно вжала в угол.

Но, к сожалению это было еще не все. Жизнь приготовила мне отменный удар под дых, разом отправив в глубокий нокдаун…

Еще раз заметив того же самого неизменного консьержа я, не поднимая взгляда, дал ему помятую двадцатку и получил взамен большой белый конверт на котором стоял круглый вензель банка Майлза и мой, обратный адрес. Вздохнув очередному, дежурному поздравлению, засунул конверт в карман куртки.

По привычке заполненная наполовину, ванна остыла за прошедшее с момента моего ухода, время. Я сел на её край и посмотрел в зеркало. На меня глядел тусклый взгляд обычного Нью-йоркского обывателя, запертого в иллюзиях, в вещах, в четырех бетонных стенах. Всего полгода изменили меня. Осколки разочарований и боли нанесенной другим людям, находившимся рядом. В зеркале, стершийся воротничок рубашки, еще пахнущей одеколоном Адама, поэтому не стиранной. Полотенце в полоску, позабытое Денисом, в котором он выходил из душа. Моя первая взрослая бритва, приобретенная с первых заработков. В прихожей стоял шкаф выбранный вместе с ушедшим в прошлое Кенни. А рядом ботинки, купленные во время знакомства с Адди еще осенью.

Я вынул смятый конверт и налил чайник, такой же, как у Остина. Мы вместе разжились одинаковыми электроприборами во время поездки в Вустер, предполагая, что когда-нибудь вспомним об этом. А я не придавал этому значения. Предметы никогда не были для меня важны. Они становились носителями прошлого. Останавливали события на том неуловимо призрачном отрезке времени, где ты первый раз коснулся их, ощутил их назначение. Предметы создавали незримое поле, затягивающее человека в материальный мир вещей. И когда их становилось много, эхо отзвуков звучало громче твоего собственного голоса.

Горячий чай обжег горло. В моей квартире обставленной только необходимым, шепот вещей был еле различим. Но сейчас я слышал его. Отчетливо. Каждый нескончаемый монолог. Отрывками черно-белого кино своих прошлых переживаний. Приоткрытое окно, впустило ветер, но не выпустило призраков. Они бормотали и бормотали, залезая прямо в сознание. Они почувствовали моё опустошение, грусть наивного путешественника, понявшего, наконец, что он заблудился. А путь без цели, хождение по кругу, так похоже на стенания одиночки, не способного к пониманию, поиску и чувствам.

В разорванном конверте находился всего один листок. Я развернул его и застыл. Бумажка выскользнула из моих пальцев и медленно коснулась стола. Это был конец.

По спине прошел предательский холодок. Алая капля крови из носа, кляксой растеклась прямо под жирными черными буквами, перечеркнувшими всё.

Два коротких слова: «Вы уволены».

Забытье. Спасение от мимолетного стресса.

Один Бог знает, что бы я сделал, если бы незамедлительная реакция мозга не оборвала разрушительный процесс, вспыхнувшей как сверхновая, паники. Груз горечи, разочарований, безнадежности, обессилил мой организм. Я лишился былого оптимизма, иллюзии, что возможно все. Большой город свершил своё коварное дело.

У каждого из нас наступает момент отчаянья, когда кажется, что ничего уже не спасет, ничего не поможет, друзья становятся врагами, мир превращается в крохотную холодную точку на потолке, в которую ты глядишь и решаешь самый главный вопрос. Зачем жить дальше?

Когда я очнулся в квартире стоял жуткий холод. Через открывшееся настежь от ветра, окно, на пол насыпало целую горку снега. Снежинки рассыпались по столу и подоконнику, совершенно не собираясь таять. Зима завладела маленьким кусочком пространства, пробралась в каждый уголок, отбирая тепло у предметов и единственного живого тела, считая, что этому телу тепла уже и не нужно. Может быть зима была права.

Окоченевшие пальцы едва справились с оконной защелкой. Ладонью я сгреб снег и сжал в кулак. Ничего. Снег захрустел, но ни неприятного покалывания от охлаждения, ни оттаявшей воды. Ничего. Долго в отупении моя рука держала белый комок. Глаза смотрели на бескрайнюю даль океана за промерзшим стеклом. На крыши соседних зданий. В чужие окна. В чужую жизнь.

Бессмысленность. Всё к чему я стремился оказалось пустышкой. Моя карьера. Мои мечты. Мои успехи. Все то, чему вчера радовался, стало унылым и бесполезным. Оно не нужно другим и ненужно мне. И я никому не нужен. Пустота.

Веским аргументом в пользу собственной никчемности, служило испачканное кровью извещение об увольнении. Раньше я мог забыться в работе. Делать что-то, что мне нравится. Приносить пользу кому-то. Теперь нет. Теперь я выкинут. Меня посчитали лишним.

В ванной я бросил снежок в раковину под струю горячей воды. Он моментально стал таять и уменьшаясь в размерах, исчез. Красные капли смешались с водой стекая с умытого лица. Кровь была везде. Даже на одежде. Я медленно разделся и встал под душ. Кровавый поток не прекращался. В падении я умудрился расцарапать локоть и удариться головой. Только пониженная температура не дала такому количеству крови растечься.

Кое-как закрыв ссадины старой футболкой, остановил кровотечение. Первой мыслью было обратиться в больницу. Но… Кто будет лечить человека без работы и страховки?

Как обратная сторона Луны, всегда тёмная, иная сторона жизни в мегаполисе, имела неприятное свойство опускать на самое дно. Не смотря на социальное положение и статус. События всегда развивались по одинаковому сценарию. Сначала ты теряешь работу, потом кончаются сбережения, становишься нищим, общество брезгливо отводит взгляд в сторону, не замечая тебя и твоих проблем. И вот впереди маячит угроза оказаться под тем самым мостом, с размышлений о котором и началась моя карьера в Нью-Йорке. В январе под ним будет явно прохладней, нежели в середине лета.

Карьера. Я отдал полгода банку Майлза. Успешно продвинулся по служебной лестнице, но одна, всего одна досадная оплошность, перечеркнула все труды. Сложно было не догадаться, кто принял решение уволить меня. Сквозь возникшие от досады слезы, проступил портрет рыжего Майлза-младшего. И его слова ко мне, брошенные в ярости. Ну, вот и настал момент пожалеть… Весьма удачный момент.

Не хотелось думать ни о чем. Я просто лег в кровать и попытался заснуть. Закрыл глаза и забылся. Некоторые называют это депрессией. Для меня же подобный шок сравним разве что с выбиванием подставки из-под ног у приговоренного к повешенью. Если тугой узел неприятностей, удавкой пережавший мне шею, и имел шансы развязаться, то на тот момент мне подобное не представлялось возможным.

Я отказался от услуг Пэта Лоу. Отказался от довольно сносного контракта. Тупик. Джек Тейт сел в тюрьму вместе с договором Парелли. Со мной отдельно сотрудничать никто не будет. Опять тупик. На что я надеялся, разбрасываясь самомнением? На работу экономиста? Теперь лишён и её. Всё, нет выхода.

Не стоит описывать те приступы меланхолии, которые бросали меня в слезы. Подушка впитала изрядное их количество. Все праздники я провалялся под одеялом, изредка поднимаясь утолить жажду. Любые желания отсутствовали, ибо были бессмысленными. На телефонные звонки я не отвечал. Что мне сказать друзьям? Признаться, что я неудачник? Вряд ли кто-то ждет то меня описания моих проблем. Нью-Йорк не любит проигравших. Их удел глухая провинция. Где нет света софитов и вспышек фотокамер.

Но я не мог вернуться назад. Единожды покинув родные места, дал себе обещание никогда не видеть цветочного магазина, старое кресло отца и комнату на втором этаже, полную дурацких игрушек, где провел детство. Если и суждено узреть их вновь, то это должна быть невероятно уважительная причина. Там ждали ехидные взгляды Джессики, вздохи мамы, и отец с фразой: «Я же говорил…». Он обязательно скажет эти слова.

Я войду в ту комнату, увижу нестертую пыль на полках, почувствую тяжелую руку папы на плече и превращусь в пшик, кляня судьбу до конца дней своих.

Бесцельные сны были ужасны. Мне снились вереницы катафалков, медленно везущих незнакомых людей, печальная Ники, стоящая у моей могилы рядом с улыбающимся Винсентом Кларком. «Он такое не прощает». И не только он.

Набралось не мало знакомых, у которых мне стоило бы попросить прощения. Почему-то первым стал Денис. Его силуэт в уходящем поезде. Белый снег, занесший эту рану слишком быстро. Мимолетность бесчувственности.

Я был виновен. Перед каждым. В большом и малом. Никогда не был до конца честным. Никогда не признавал ошибок. Только делал вид.

Кто тот человек, который пошел на бывшую работу, за исполнением свершившегося приговора, к уже бывшим коллегам? Ходячий зомби со щетиной и мертвым взглядом. Помятый, слабый, ссутуленный паренёк. От него отворачивались и глядя в спину, провожали то ли с сочувствием, то ли презрением. «Нам очень жаль, поверь», - говорили ему. И отходили в сторону, подальше, чтобы не заразиться страшной болезнью – безработицей. А пареньку хотелось одного, поскорей выйти из банка, не слушать, как всем его жаль. Он вернул всё. Отключенный сотовый, карточки, даже последнюю улыбку, когда старший координатор рассказал, об истиной причине увольнения, далекой от его трудовых качеств. Просто так решил мистер Майлз. Только и всего. Никто не раскрыл того, что он не знал.

И снова постель, и щель в потолке. Кошмары. Ночь смешалась с грядущим днем, делая солнце тусклым, а мир серым. Даты замелькали перед незрячими глазами. Время побежало настолько быстро, что казалось, стоит на месте. Все замерло вокруг.

Жилище стало склепом.

Изредка я поднимал трубку. Слабо улавливая, кто звонит. Несколько раз ошибались номером. Трубка падала на пол, а я проваливался в забытье. Иногда звучали знакомые голоса. Но кто это, я вспомнить не мог. Голос почти пропал. О чём нам говорить?

Позже стало тошнить. Организм не получавший еды, ел сам себя. Разница между сном и голодным обмороком, столь призрачна. Апатия исчезла. Сменившись обездвиженностью. А куда двигаться? Зачем? Жизнь не имела смысла.

В Америке тунеядство не проходит без последствий. Ты можешь переживать тысячи личных трагедий, но для твоих счетов эти трагедии не повод их не оплачивать. Американец живет, чтобы платить. Всем кто смог дотянуться до его кредиток, до банковских счетов, до последней мелочи в карманах. Переворачивают вверх ногами и вытрясут все, до последнего цента. И вот демократия превращается в злобный оскал банкротства.

Добралась она и ко мне. В виде чрезмерно настойчивого голоса инспектора агентства недвижимости, сообщившего о решении компании расторгнуть со мной договор аренды. Я туго соображал, осмысливая услышанное. Господи, да сколько несчастий может свалиться на одну несчастную голову?

Мой аргумент о предварительной оплате не подействовал. Клерк предложил прийти лично и выяснить на чем основывается решение руководства.

Я сидел на полу, обхватив колени. Озирался вокруг. На мебель. На свой дом. Чужой дом. Из которого меня скоро выселят, как выгнали предыдущих съемщиков. Место ставшее для меня последним оплотом надежды. Островком личного пространства в бурлящей толпе. Начало нью-йоркской жизни. Тень былого везения. Когда судьба была более благодушной. Куда мне идти? Снять квартиру на окраине? Ненавидеть её, появляясь раз в неделю? Возможность была. Не было желания. Сил подняться не хватало. И решительности. Но очень не хотелось стать бездомным. Ситуация требовала действий. Лежать трупом дальше, делать только хуже.

Еле побрившись, исцарапав лицо, я кое-как оделся и побрел в агентство. Внутри жгло нестерпимо. Крепкий морозец хватал за щеки. У «Макдональдса», я соблазнился гамбургером. Казалось, мог съесть что угодно. А есть не хотелось. Медленно жуя на ходу булку, я стыдливо опускал голову перед прохожими. Те все равно не замечали меня. Бежали по своим делам с деловыми гримасами дежурных полуулыбок. Муравьи мегаполиса. Каждый нес свой груз проблем. Кто большой, кто малый. Даже по походке можно было определить вес этого груза. Однако едва ли в толпе нашелся бы второй такой же человек, про которого можно было сказать, что он не идёт, а ползет под тяжестью своей ноши.

Не разобравшись, кое-кто решит, что причин, чтобы сломаться слишком мало. Потеря работы не такая гигантская проблема. Тем более я не имел ни просроченных кредитов, ни долгов перед кем-то. Со стороны все гораздо проще. Стоило лишь смазать проржавевшие детали своего механического мира, как все вернется на круги своя. Адский агрегат бытия покатиться по жизни, создавая один единственный и всегда правильный путь. Дело было не в этом. Возможно я слабак, увы. И они правы.

Нет. Ничего не заработает, если человек пуст. Рухнул не мир вокруг меня. А тот мир, что внутри. В нем не считают наличность. На него не оденешь дорогие костюмы. Он в глубине глаз. Едва различимый блеск. Об этом мире необходимо заботиться в первую очередь. О душе. Я не верил в Бога. И в душу тоже. Только в деньги. Да, у меня есть деньги. Но они, поверьте, действительно ничего не решают.

Инспектор пятнадцать минут беседовала с руководством на предмет моей квартиры. Я сидел на пластиковом стуле, еле дыша, облокотившись на тумбу. Какое-то странное воспоминание тревожило. Нечто давно забытое. Голова болела.

Женщина вернулась без хороших новостей. Естественно она сказала, что ей очень жаль. Конечно, нам всем бывает жаль. Я разочарованно смотрел ей на значок, пока инспектор объясняла мне условия. Заметив моё безразличие, она позвала работника рангом повыше.

Тот с пуленепробиваемой миной, выложил как есть. Контора оставляла мне срок до конца января. Не смотря на предоплату. Они обязались вернуть остаток суммы по истечении месяца. Я уныло поинтересовался, почему. Ответ напрашивался сам собой. Проще не бывает. «Подобная ситуация наносит урон имиджу компании. Мы не имеем возможности сдавать жильё гражданам не обеспеченным рабочим местом. По нашим данным, вы лишились работы. Извините, так прописано в правилах нашей организации. Мы итак пошли на серьезные уступки, продлив срок аренды. Если вы найдете работу, мы будем рады видеть вас вновь нашим клиентом».

Я улыбнулся. Они будут рады… Парень отвернулся, давая понять, что разговор окончен.

Находясь в сердце Нью-Йорка, физически ощущаешь мощную центробежную силу. Мегаполис, гигантским, раскрученным диском, стряхивает с себя всех, кто не может удержаться. Чем ближе ты к краю, тем меньше возможностей зацепиться. Бах и в момент Нью-Йорк Сити тебе не по карману.

Я вышел из агентства поправляя воротник. И вдруг увидел дерево, голое, с торчащими ветками, без прежних зеленых листьев. Вспомнил о своей смутной тревоге.

Вернувшись к тому же клерку, почти шепотом, осторожно спросил:

- Тут работал… человек по имени… э-э-э Деккард…

Почему-то внутренний голос, отмалчивающийся до сих пор, требовал получить ответ. Зачем? Ворошить минувшие события ради праздного любопытства? Тут крылось нечто большее. Парень без шелухи деловитости придвинулся к стойке и тоже понизив голос бодро сообщил:

- А-а… Декки… Я пришел на его место… - клерк счел мои сдвинутые брови за сигнал к более подробному изложению. – Он уволился полгода назад… Были слухи…- Молодой человек чуть рассмеялся говоря мне почти на ухо. – Дек наложил на себя руки… из-за кого-то…

Ладонь парня поднялась вверх от шеи, демонстрируя каким именно образом, бывший работник бюро недвижимости свел счеты с жизнью.

Я раскрыв рот смотрел ему в радостную физиономию, ничего не понимая. В дверях, прямо с покрытого белесым инеем, дерева, мне в лицо угодил кусок поломанной ветки. «Прости», - пролепетал я и пошел прочь.

Шёл, сам не зная куда. Втирался в толпу, переходя через оживленные улицы. Скидывал снег с металлических перил моста. Постоял у причала катера, на котором мы с Денисом когда-то катались. Смотрел только вниз, под ноги. Потому что мне было стыдно. За все мной содеянное. За всех обиженных мной людей. Простили ли они меня? Или таят обиды? Простил ли униженный мной однажды, Дик?

Слезы горечи, появившиеся в глазах, сразу замерзли. Я вспоминал ту встречу, тщедушную фигурку щуплого мальчика с глупой татуировкой, его странное имя. Вспоминал свои слова, от которых он плакал, как показал ему то, чего он никогда не получит, его объятия, его взгляд. Нет сомнений, почему Дик покончил собой. В его жизни появился тот, кто разрушил хрупкий, итак черно-белый, мир без чувств. Тогда произошло, что происходило всегда, я использовал и выкинул. Поступал так же, как теперь сделал со мной Майлз. Не задумываясь. Только я жив, а Дик нет.

Парень оказался в разы слабее. Он не смог с этим жить. Я забыл о нём через пару минут, а он, возможно, ненавидел мой равнодушный взгляд, когда всовывал голову в петлю. Что он думал в тот момент? Проклинал ли меня? Написал предсмертную записку? Или хотел только одного, чтобы я в своё время вспомнил о нём, как вспоминают о своих преступлениях… убийцы.

Огромный парк распахнул передо мной свои ворота. Рукотворное море заснеженных тропинок среди замерзших деревьев поглотило маленькую точечку сиротливо бредущего человека, замкнувшегося на одной единственной мысли: убийстве.

Холод, порывами ледяного ветра, пронзал неприкрытые перчатками ладони. Лицо онемело. Но мне было абсолютно безразлично. Я сел на первую же скамейку и думал о раскаянии. Не перед судом присяжных, а перед самим собой. Смогу ли дальше жить с мыслью что я – убийца? И что теперь делать?

- С каждым так бывает, парень. – Рядом на скамье сидел мужчина в странном клетчатом пальто. Я не шелохнулся. – Одиночество. Ни поговорить, ни поделиться, ни понять…

Я так же глядел вниз. Лишь немного качнул головой, всматриваясь в его чересчур легкие для зимы, ботинки. Откуда он может знать, что мучает меня? Обычный бездомный. Но он не чувствовал мороза, откинулся на металлическую спинку и обернулся ко мне:

- Ты никого не любишь, так ведь…

Моя голова сама согласно кивнула. Грустно. Любовь. Я даже не знаю что это. Нечто недоступное мне. Мой стеклянный взгляд остановился на его расстегнутом воротнике.

- Нет. Я не достоин любви…

Мужчина засмеялся. Мелкие морщинки на лице выдавали возраст. Он вздохнул, размышляя. Потом вдруг посмотрел на меня. Его глаза блестели не от температуры. В них было нечто потрясающее, завораживающее. Я пристально вгляделся, цепенея, словно кролик, и неожиданно понял. В этих волшебных глазах была душа, огромная и светлая. Я машинально отодвинулся. Отражением в них я обнаружил себя. Смотрел в глаза незнакомца, а видел собственную душу.

- Всегда можно поговорить с Ним… - улыбнулся мужчина.

- … с кем? – не понял я.

- С Господом, парень. – Он опять засмеялся. На языке вертелось признаться в отсутствии веры. Но, кажется, незнакомец догадывался. И уже вставая, сказал серьезно. – Он слышит всех. Услышит и тебя…

Его рука махнула в сторону глубины парка, показывая куда-то. Я проследил за жестом и тихо прошептал:

- …но я не верю в…

Рядом со мной уже было пусто. Вокруг стояла тишина, прерываемая только далеким шумом автомобилей. Никого. Я искал незнакомца озираясь по сторонам. Но он исчез, как призрак. Ни тени, ни следа. Даже снег на скамейке был не примят.

Я решил, что странная встреча лишь плод моего измученного голодом мозга, дарующего галлюцинации. Но нет. В той стороне, куда указал незнакомец, вдалеке виднелась церковь.

Последний раз в храме я был в детстве. Мать водила меня на проповедь знакомого ей священника, разъезжающего по штату с богоугодными наставлениями. Он рассаживал всех в большой круг, ходил, вздымая руки, читал цитаты из Библии и пел ужасно, грубо коверкая фразы. Перед выходом раздавал листочки с картинками, где изображался Иисус, с расписанием его проповедей. Позже священник умер, а мама перестала вспоминать о вере. Отец же вовсе ценил только вещи. Сферой его интересов стала купля-продажа цветов и семян, пока однажды семья не приобрела обветшалую книжную лавку, из которой за несколько лет, отец сотворил цветочный магазин.

Мог ли я верить в Господа? Увы, я не верил даже в Санту, после того как одного из смеющихся бородачей за пьянство, перед детьми арестовала полиция. Да я ни во что не верил…

В церкви было ни звука. Только скрипели дощатые полы. Пройдя между рядов скамеек, я осторожно присел ближе к большому распятию. Иисус всегда представлялся мне грустным. Из позабытых проповедей запомнился лишь непомерно тяжкий груз человеческих грехов, который он взвалил на себя. Человек, который пытается донести людям правду, но никто не понимает его. Не хочет понять.

Не смотря на учеников, Иисус наверняка был жутко одиноким. Наверно поэтому только те, кому совсем плохо, от проблем и одиночества, обращаются к нему. Зачем Господь нужен обеспеченным и счастливым?

Я, как в детстве, сложил ладони и закрыл глаза. Еще до конца не понимая, что собственно делаю здесь, считал, что проступки подобные моим нуждаются в ежедневных молитвах и как минимум на коленях. Попросил всего одно, послать ко мне ангелов, помочь выбраться и темного тупика на свет.

Легче не стало. Появилось немножко уверенности в правильности решения. Только вот оно было не моим. Неужели все, что я делаю, не верно? Мой путь состоит из сплошных ошибок? Может быть, стоит вернуть веру в себя, переступить через самомнение, стать тем, кем я являюсь в реальности? Но одному так сложно с этим справиться.

По дороге домой я остановился у большой витрины кафетерия из недр которого исходил пленяющий аромат жаренного мяса. Запах еды разбудил голод. Я уселся за столик, нервно стуча пальцами по столу. Официантка смерила меня взглядом и на мой вопрос о фирменном блюде, довольно в неприятной форме попросила подтвердить платежеспособность. Я оторопел. То ли тут так принято, то ли я выгляжу настолько ужасно, что не тяну на оплату набора блюд за двадцать шесть долларов. В кармане до сих пор лежали не потраченные в особняке три сотни. Женщина сконфуженно извинилась и через пятнадцать минут принесла нечто вкусное от чего мой желудок издал непотребное урчание, разнесшееся на все заведение. Мало того, что я изошёлся слюной глядя на объедающихся людей за соседними столиками в ожидании порции, так наконец придя в себя, обнаружил здоровую вывеску на противоположной стене: «Hot Chicks».

Мне так хотелось выложить наглой официантке, что именно этот вызвавший подозрения парень, сохранил ей рабочее место. Но я промолчал, с упоением пережевывая куриное филе.

Можно признать странными все следующие события. И посещение центра знакомой мне по бумагам компании, явилось не случайным. Каждый эпизод играет в нашей жизни свою роль. Словно карточная игра, где расклад повторяется, но не обязательно его знание ведет к выигрышу. Случай и везение, вот составляющие настоящей игры. А никому не везет так, как верящим в свои возможности. Главное хранить эту уверенность. Не растерять понапрасну, как сделал я.

Моя тарелка была девственно чистой. Еще несколько минут я медитировал на её дно, пытаясь сформулировать для себя ответ, почему я так жестоко поступаю с друзьями. И намек на разгадку этой тайны нашелся в надписи на футболке сидящего напротив: «Только влюбленный поймет…»

Совпадения совпадениями, а у меня ушла еще неделя не бесцельные звонки по телефонам указанным на полученных после общения с попечителями, визитках. Секретарши, заместители, администраторы, никто из них и пальцем не пошевелил, чтобы помочь мне пообщаться с их шефом. Ни мистера Ирвиша, ни господина Гардена. Кто-то в командировке, другой на отдыхе с внуками, все они очень и очень заняты.

На календаре уже последняя декада января. В итоге ноль.

Остаются короткие десять дней, иллюзий решить свои проблемы за этот срок исчезали как пар. Утром я вставал рано и ходил по городу в поисках работы. Надежда таяла к вечеру. И я опять впадал с апатию. До следующего утра.

Говорят, неудачниками не рождаются, ими становятся. Господь, кажется, не услышал меня. Или проигнорировал мольбы. Тем не менее, он не помог мне. Куда я не заходил везде получал от ворот поворот. Как невидимая стена отгораживала от менеджеров на собеседованиях. Я изучал себя в зеркале на предмет, не появилась ли на лбу клеймо «этого парня брать нельзя».

Проблемы не решаются взмахом волшебной палочки. Вся самостоятельная жизнь и есть постоянный поиск выхода из сложных ситуаций. Нельзя откладывать на завтра, отдать кому-то другому, всё делаешь в одиночку. Бег с препятствиями, где упав встаёшь и бежишь дальше, ибо стоит застрять на месте, задуматься, как толпа таких же жаждущих хорошей жизни, затопчет тебя без зазрения совести. А в клокочущей массе так легко забыться, сравняться с фоном, не заметить униженного тобой человека. Нужно учиться переживать это, принимать и, в конце концов, жить с этим.

День за днем, я терял всякий оптимизм. Шагая по городу, заглянул в пару агентств по перевозкам. Вовсе не в поиске места. Не хотелось думать, что всего чуть-чуть отделяет от неминуемого переезда. От мысли о потере своего дома, начинались все признаки стресса. Снять повторно жилье в центре? Теперь-то я знал, насколько это нереально.

Надевая дежурную улыбку бывшей модели, я заходил в очередной кабинет управленца, рассказывал о себе, об опыте, отвечал на заумные вопросы и спустя пять минут выходил. Мне обещали перезвонить, но не перезванивали. Отказывали сразу при входе или, хмурясь, оглашали весьма скромную плату, за которую я, типа, работать не должен. Что так же соответствовало отказу. Некоторые прямо заявляли о возрасте.

Я упорно посещал все места, где был хоть намек на требующихся специалистов. Составил целый список и оказавшись на трех последних строчках, возвращался домой с большой сумкой и рекламным буклетом конторы недвижимости, расписывающим прелести северных окраин Нью-Йорка.

За несколько кварталов до дома, меня кто-то окликнул. Я обернулся, но никого знакомого не увидел. Да мало ли Джонов сейчас на улице. Хорошо помня игры моего воображения с незнакомцами и голосами, только улыбнулся. Крикнули еще раз. Я отошел к ограде всматриваясь в идущего ко мне темнокожего парня. Странно, он не был мне знаком.

Одетый не по сезону в осеннюю курточку, не бритый, весь скукожившийся от холода, в нем с изрядной долей воображения угадывался тот симпатяга, который когда-то соблазнил меня на секс. В голове пронеслась мысль, что Бог просто ненавидит геев. Ну, по крайней мере уже двух.

- Джон, - парень смущенно бормотал охрипшим голосом. – Ты помнишь меня.?...

Я посмотрел в слезившиеся от мороза глаза. Вспомнил его же фразу и рассмеялся. Вот теперь мы в Нью-Йорке. Ради этого стоило терпеть. Очень смешно, учитывая обстоятельства.

Опустив сумку, положил руку ему на плечо. Парня трясло от холода.

- Конечно, Джером. Я не забываю друзей…

Злоключения Джея, которые он поведал пока мы шли ко мне, оказались гораздо более ужасающими нежели все мои последние неурядицы. Юноша не спеша рассказывал, как переполнилась чаша его терпения унижений. После очередной порции тумаков, он собрал пару сценических костюмов, куртку отчима, потеплее и, выкрав у пьяных мордоворотов свои документы, сбежал. В ледяные объятия улиц Большого Яблока. Сначала скитался вдоль бесконечных витрин. Провел ночь в ночлежке за десять баксов. А когда денег не осталось, прикидывался покупателем супермаркета, там, по крайней мере, тепло.

Джей постоянно тёр обмороженные руки, переспрашивая, не напрягает ли он меня своей маленькой просьбой побыть некоторое время в моей квартире. Особенно он переживал за голос. Это был единственное, чем он мог зарабатывать на жизнь. Мы вошли в мою пустую обитель и парень стремглав побежал греть пальцы под горячей водой. Его летние туфли оставленные на коврике заставили меня перестать жалеть себя. И в них парень гулял по морозу? Боже, ведь всегда есть те, кому гораздо хуже, чем нам.

Хорошенько отогревшись, друг открыл секрет своего побега. Да, он бы не решился покинуть группу со стабильной едой и крышей над головой в незнакомом городе, если бы не одно обстоятельство. На их новогоднем выступлении в одном из клубов, за кулисами к нему подошел человек и выразил восхищения вокальными данными молодого певца. С отчимом тот не разговаривал, только оставил телефон.

Прямоугольник визитки, Джером рассматривал, словно золотые врата в рай, которые вот-вот должны перед ним распахнуться. Я скептически улыбнулся и прочитал на другой стороне написанное от руки: «Марк Шали. Сони Мьюзик. Звони когда сможешь».

Ничто не способно уничтожить во мне пессимиста. Эта надпись могла означать, как «давай займемся сексом», так и «приходи, наркота есть». Тем более что принадлежность к той самой «Сони мьюзик», вызывала большие сомнения, а имидж группы соответствует.

Джей весело опроверг мою теорию. Он бы не стал спать с седым стариком лет шестидесяти, милующимся в зале с двумя красотками. И вообще, парень начисто забыл что такое секс.

Джером произнес это без подтекста, кривя рожи в зеркале. Небритость портила его, делала взрослее, лишая всякого очарования. Мой бывший любовник, скорее романтический герой, охмуряющий девочек-подростков, чем гангса-реппер балующийся матами и кокаином.

Он выразил желание привести себя в порядок, но тут же сконфуженно отвернулся, вспомнив своё положение. Я осторожно обнял его сзади, стараясь не обидеть. Душа требовала помочь другу. И на моё предложение пройтись по магазинам, парнишку сначала тряхнуло ознобом, а потом он робко кивнул в знак согласия.

Целую неделю мы с Джеем провели вместе, шатаясь до полудня в просмотрах моего будущего «пристанища одинокого гея» и общаясь с пронырливыми агентами. Я отказывался от большинства предложений, осознавая, насколько все-таки привык к жизни в самом центре. Друг подбодрял меня, но без толку. Ну, не мог я представить себя, черт знает где, в полутора часах езды от ближайшего супермаркета. Никак не мог. Всё или ничего, не за этим ли я приехал сюда.

Джером не спешил звонить по «волшебному» номеру, вынимая визитку из кармана на кухне и рассматривая, её уже помятые уголки. Он уныло садился на ковер вечерами и писал что-то на листочках напевая под нос странные песенки. Мне делать тоже было нечего, я читал Роберта Уолкиша, книгу о секретах успеха, все больше утверждаясь во мнении, что всем успешным людям в их жизни, помимо трудолюбия и настойчивости, не один раз крупно повезло.

Когда книжка была закрыта я начал читать каракули Джерома и искренне удивился его текстам. Естественно ни одного мата, конечно. В паре будущих песен присутствовали ангелы. Какое совпадение. Правда, это логично для верующего человека. Но почему именно сейчас?

Тогда я рассказал Джею о своей маленькой просьбе к Богу, парень смешливо обозвал меня очень жадным. Люди молят Господа о хотя бы одном ангеле-хранителе, а я потребовал сразу целый отряд. Да, даже в мольбе мои мысли остались меркантильными. Ужасно. Он спел мне некогда популярную песенку телевизионной группы «Хайтс» «Как ты говоришь с ангелом? ». Сколько ангелочков может станцевать на булавочной головке? Уж не меньше, чем затребовала моя ненасытная натура.

Друг привлек меня к написанию своих текстов. Ему нечего было представить перед фирмой грамзаписи, так как из собственных песен, почти все исполнялись в обезображенном варианте группой отчима. Первой была песня об ангеле. Разумеется, в виде посланца из рая должна была выступить девушка. Другое не примет ни одна радиостанция. Слова у Джерома были, но припев оставался пропущенным. Мы выпили ни одну кружку кофе, прежде чем откуда-то из недр моего сознания, словно призраки выскочили совершенно случайные слова. Я был готов поклясться в том, что слышал, как некто нашептывает мне все это на ухо. Тот незнакомец из парка. Его глубокий голос, заставивший меня решиться поверить, заставивший замолкнуть предметы вокруг. Сейчас я поймал себя на интересной мысли, с момента встречи с ним, я не чувствовал никакой тревоги. Наоборот, от каждого нового отказа работодателей, от неминуемого переезда, становился чуточку увереннее. Этот голос я слышал раньше. Кому он принадлежал?

«Жаль я не могу полюбить ангела, потому что он лишь голос с небес, лишь дневной свет между облаков. Ты мой ангел. Жаль я не могу полюбить тебя».

Слова, произнесенные мной, спетые Джеромом, подхваченные через три месяца всей Америкой. Сидя бок о бок с будущим исполнителем номер один, на полу, разделяя еду и питье, я не понимал смысла своих слов. И представить не мог насколько близок к собственной любви. До неё оставалось совсем немного…

В один из темных вечеров, когда я считал, сидя на подоконнике, на сколько хватит еще сбережений, если приобрести, тот или иной вариант из предложенных агентством, а Джей слонялся по комнате в поисках подходящих слов очередной песенке, раздался звонок. Мы оба уставились на телефон. Я уже начал забывать, что этот предмет вообще существует в квартире. Уже давно никто не звонил мне, по той причине, что я в злобе выдернул шнур, все равно скоро этот номер будет принадлежать совсем другим людям. Но аппарат ожил. По-видимому, Джером подключил его, набираясь смелости набрать заветные цифры с визитки.

Мы непонятливо смотрели друг на друга. Парень не понимал, почему не нужно реагировать на звонок. Он осуждающе показал на трубку, и по его губам можно было прочесть: «Ответь немедленно». Но я не пошевелился, отвернувшись к окну. Кто это может быть? Еще одна «радостная» новость о моих счетах? Хватит с меня этой радости.

Джей демонстративно принес телефон, нажал на кнопку и включил громкую связь. На том конце послышался вздох облегчения. Или мне так показалось. Друг силой заставил меня заговорить.

- Знаете, молодой человек, - невидимый собеседник кашлянул, - наше терпение не безгранично…

- Кто это?.. – удивленно поинтересовался я.

- У вас осталось два дня на обдумывание предложения. Советуем не тянуть…

- Простите, не совсем понимаю, о каком предложении идет речь. - Я наморщил лоб, вспоминая то, чего не было. На столь скорую покупку недвижимости не соглашался. Работы мне никто не предлагал. Так что же имелось ввиду? Забавно.

- Хм. Как, разве не вы…, - послышалось шуршание бумаг, и звонящий назвал мою фамилию. – Я с вами разговаривал в начале месяца?

Мои брови взлетели верх. Мы о чем-то договаривались? Странно. Ничего не помню. Вероятно, звонили в один из моментов, когда я был в отключке.

- Простите, но… Праздники… Не могли бы вы напомнить…

То ли моя просьба стала весьма нахальной, то ли человек терял терпение. Раздался нервный смешок. Финал разговора оставил меня в полном недоумении.

- Ха. Давайте решим так, общайтесь с ним сами. Запоминайте адрес. Подъезжайте в любое время. Но… - после названия улицы и номера, вероятно отеля, собеседник пригрозил. – Осталось два дня...

На счет отеля я угадал, но передо мной был вовсе не обычный номер. В таких местах на первых этажах гостиниц располагались дорогие магазины с различными безделушками для богатых постояльцев, с зазывными надписями «Мы покажем вам Нью-Йорк». По виду шикарной мебели, в окружении которой пожимала мою руку девушка андрогинной внешности, работающие тут, давно знали деловую столицу, обосновавшись основательно. Она, удивляя чудовищным акцентом, участливо поинтересовалась холодом на улице, спрятав свои длинные ноги за большущий письменный стол. Потом, выдвинув ящик, лизнула палец, перелистала бумажные папки. Положив одну из них перед собой, ловко, стулом, вернула ящик на место. Еще раз посмотрела на меня и, убедившись, что я это действительно я, передала папку мне в руки, пригласила войти в еще одну дверь.

На том месте, где должно было быть окно, пол стены занимал аквариум. Он никак не гармонировал с остальной обстановкой стилизованной под античность. Арки и маленькие скульптуры на резных подставках, тишина и умиротворенность, бульканье воды с мудрыми взглядами седых джентльменов с портретов на плавающих рыбок. Огонь в настоящем камине потрескивал, медленно играя тоненькими деревянными палочками, заботливо подложенными пухленькой ручкой хозяина комнаты. Его личность скрывала спинка массивного кресла, но я уже знал кто он. У меня под ногами лежала знакомая шкура громадного зверя.

Рядом в кресле поменьше, сидел молодой человек. Если бы не таинственность ситуации, то вероятнее всего, я первым делом рассматривал бы его, а не роскошь вокруг. Он был очень похож на одного из парней Кевина Кляйна, уверенный взгляд, длинные черные волосы, резко очерченные скулы, и непростительная привлекательность, балансирующая на грани бисексуальности.

Пока я знакомился с обстановкой, он внимательно изучал меня. Выждал необходимое время и грациозно покинув кресло, почти не касаясь пола, приблизился ко мне. Его ладонь ручейком влилась в мою руку и крепко сжала.

- Кордини младший, - представился парень. Я улыбнулся. А он наклонился, его губы находились близко-близко, почти на грани вежливого поцелуя. Моё безразличие разочаровало красавца. Я смотрел в пропасть его зрачков, где адским огнем отражался огонь камина. Сначала показалось, что он грек, но фамилия…

Не зря говорят, фамилия многое может поведать о человеке. Вероятно, так и есть. Однако в Нью-Йорк Сити люди так часто меняют образы, внешность и имена, дабы скрыть себя от алчущей сенсаций публики, что догадаться кто они на самом деле, просто невозможно. Этим ньюйоркцы мало отличаются от небожителей Беверли Хиллз.

Юноша явно приходился родственником хозяину. Ибо тоже был итальянцем.

Я с нетерпением смотрел на поворачивающееся ко мне, пышное кресло, думая как быстро адаптировался в мегаполисе, плохо разговаривающий по-английски, сицилийский бизнесмен, Парелли.

Маленькая стрелка старинных часов, миновала самое верхнее деление, перевалив за полночь. В углу включился яркий светильник, укутывающий тенью вход в комнату. Фигура мистера Парелли излучала непоколебимое спокойствие. Он по мере своих ограниченных способностей в языке, говорил о своём желании потрясти чопорных американцев. Подкладывал в камин палочки, смотрел, как их облизывает пламя и оборачивался в мою сторону, рассказывая о весьма практичных планах и самом интересном месте, где должен был сыграть свою роль, я. Бизнесмен изредка хмурился, грубым жестом отгоняя от позднего гостя, своего племянника. Парень стоял у стены, подходил сзади к креслу, присаживался на тонкий край его витой рукоятки, отходил недовольный, через минуту снова пытаясь подсесть ко мне поближе. Он так и вился вокруг, переводил некоторые сложные фразы, не спуская своего озабоченного взгляда от начинающейся появляться на моём лице лукавой улыбки.

У итальянцев действительно горячий темперамент. На мою просьбу утолить жажду, юноша налил из графина воды в замысловатой формы бокал. Парелли наконец произнес ключевое слово «Ozone» и я прислушался, допустив младшего из рода Кордини, вплотную. Тот передал мне бокал, стараясь сделать наше вовсе необязательное прикосновение, как можно более продолжительным. Его нога коснулась моего колена, рот приоткрылся, а я, вдохнув аромат возбужденного мужчины, почти физически ощутил, как он мысленно обнимает меня, обвивает, развязывает галстук, словно змей искуситель.

- Я искренне заинтересован быстрее начать продажу продукта. Переделывать всю концепцию заново у меня нет ни средств, ни желания. – Бизнесмен как-то смешно переворачивал слова, превращая их в неузнаваемые слуху звуки. Но даже искаженными они звучали лучше со времени нашей последней встречи. Мужчина брезгливо поморщился, упомянув обманщика Тейта с кучей невыполненных обещаний. Раздраженно выругал своих помощников, которые никуда не годятся. Прошелся нелестно по всей американской индустрии моды. – Если хочешь, чтобы было сделано как надо, сделай это сам…

Тут не согласиться с выводами итальянца было невозможно. Я немного пригубил соленой на вкус воды и с абсолютной холодностью вернул бокал юноше. Бизнесмен явно был в курсе куда пропал толстяк Джек. Он, не смущаясь, задал несколько прямых вопросов про наркотики и, получив такие же однозначные ответы, неожиданно встал из кресла. Рыбки, как дрессированные собрались в стайку за толстым стеклом, пока сверху хозяин не просыпал им немножко корма. Парелли посмотрел на свои золотые часы, тонкой полоской пережимающие волосатое запястье.

- У меня контракт с другим агентством. И я рад, что они смогли вовремя найти тебя. Если ты согласен продолжить работу над проектом, то считай, что я только что предложил тебе соглашение…

Мешки под глазами сицилийца кажется, были следствием какой-то болезни. Слушая его, стоящего перед аквариумом, я заметил некое сходство дельца со спокойными, не ведающими переживаний, рыбами. В любом месте мира этот человек чувствует себя словно в воде. Главное, чтобы там было то, чем он занимается. И так же он уже, скорее всего знает, что мой ответ будет положительным. У него нет затруднений разведать обо мне всё. В слегка приоткрытой папке лежали бережно подписанные маркером фотографии из Майами. А это значило… у меня снова есть работа. И она не грозит стать легкой.

- Если я буду сотрудничать напрямую с вами, - мне опять захотелось пить. Взгляд упал на вертящего в руке мой бокал, парня, - то готов подписать необходимые документы уже завтра.

Парелли улыбнулся. Ожидал получить согласие, он его и получил. От меня требовалось, как минимум объяснить столь быстрый ответ. И я пошел на маленький блеф. Все же есть вещи, о которых бизнесмен не догадывается.

- Некоторое время, когда агентство сообщило мне о вашей заинтересованности, я не имел никакого желания продолжать карьеру модели. После истории с Тейтом, вряд ли что-то способно восстановить моё доверие к этой сфере бизнеса…

Я даже не соврал. Ни одно слово не стало лишним. За час с небольшим у камина, мне доводилось только слушать, а не говорить. Поэтому мужчина воспринял мои доводы правильно. Кивнул головой, дав сигнал племяннику. Я надеялся, что он поймет и как бы случайно проскользнувший комплимент.

Но у Парелли имелся свой сценарий окончания нашей встречи. Отходить от него, он видимо, не намеревался. Еще раз взглянув на часы, бизнесмен, взял у юноши миниатюрный блокнот, заставил меня записать продиктованный номер и равнодушно прокомментировал:

- Прежде чем мы приступим к совместной работе, я настоятельно требую, чтобы ты встретился с человеком, которому я всецело доверяю. Он и решит, как нам поступить… - Парелли говорил медленно и смотрел на мою реакцию. Я удивленно поднял брови. Какая-то проверка на профессиональную пригодность? А я ведь никакой не профи. – Встреча будет завтра. Если его дела потребуют изменений, он сам сообщит тебе… кстати, кажется у тебя нет сотового. Это плохо.

Парень присел на край столика и с полным ехидства, голосом, добавил:

- Приобрести телефон не проблема в Нью-Йорке, не так ли? Завтра утром ты сможешь сообщить нам свой номер, по которому с тобой свяжется «грустный».

Интонации обоих не оставляли сомнении в непререкаемости их указаний. Так же я не сомневался, что получу не одно «ценное» пожелание от настойчивого молодого итальянца, только скажу номер. Хитрая усмешка красавчика сопровождала меня до двери, пока я в шоке смотрел на тихо следившего за всей беседой в темном углу, верзилу-телохранителя. Остался неприятнейший привкус недоверия, перебить который не смог даже маячивший впереди шанс решить часть своих неразрешимых проблем.

На жизненном пути, каким извилистым и каменистым он бы ни был, изредка появляются люди, на которых можно положиться. Они самым необъяснимым образом становятся близкими друзьями, принимая тебя таким, какой ты есть, со всеми недостатками, ошибками и заблуждениями. Еще вчера вы хохотали в кафе, а уже сегодня ты говоришь им самое сокровенное, в чем стесняешься подумать даже про себя. И они понимают. Не считают твои мысли бредом, а идеи чушью. Они улыбаются и подставляют плечо в тяжелый момент. Искусство появляться в нужное время в нужном месте, принадлежит не только пронырам-дармоедам, но и тем, кто вытащит тебя из очередной переделки, когда вместо того чтобы оценить их заботу, ты бьешься в попытках завоевать расположение слепцов, кто в упор не замечает тебя. Часто помощь приходит, откуда не ждешь, заставляя иначе взглянуть на окружающих. Я никак не думал, что получивший от меня всё, что мог, человек, вновь вспомнит обо мне, и даже…

- …боже мой, да я буду рад, если ты сможешь, Джон. Тебе удалось очаровать попечителей, кому, если не тебе, под силу привлечь и новых клиентов…

Довольно бодрый для восьми утра «король куриных ножек», тоже, оказывается, не единожды сваливал вину за несостоявшийся со мной разговор на отвратительную связь. Появившаяся с недавних пор в моём репертуаре, такая штука, как совесть, заставила сказать Берту начистоту, почему я был не в состоянии общаться. Вынужденное сотрудничество с ним, я считал лишь временным неудобством, ради денег. И только глядя на календарь, через силу, позвонил ему. Забавно, Рейнольдс после тяжелого вздоха припомнил и пару собственных тяжелых моментов.

- Знаешь, это не совсем правильно, пользоваться ошибками старых друзей… - отыграв нишу на рынке, богач стал чуть мягче, что ли. Или начал относиться ко мне серьёзней. – Но иногда они совершают непростительные оплошности. Эндрюс не допустил бы подобного, поверь. Он еще не оправился и не контролирует ситуацию…

Как ни жаль мне было старика Майлза, банк хотелось забыть поскорее. Нынче ассоциации у меня возникали исключительно с мерзкой физиономией его рыжего внука и извещением об увольнении. Впрочем, Рейнольдса это тоже касалось.

Выходя вместе с Джеромом из дома, я в уме взвешивал два неравноценных факта, с одной стороны лишиться квартиры, с другой воплощать свой же идиотский план для подъема продаж жаренных цыплят. Но времени уже не было. Если за два дня ни Берт, ни Парелли, не подпишут со мной документов, придется лишь вспоминать, что я когда-то жил в центре. Нет, нельзя допустить такого исхода.

Джей молча шёл рядом смотря в витрины дорогих магазинов. Парнишка, всю жизнь проживший в трейлере, не знающий о настоящем доме, о самостоятельности. Он, видимо по детской привычке, иногда хватал меня за руку, когда беспомощно озирался среди толпы. Город был чужд ему. Даже когда перед его талантом открылись все двери в Нью-Йорке и Большое Яблоко упало к ногам, Джером вспоминал ночи на моём диване, ничуть не смущаясь сомнительных взглядов. Человек не от мира сего. Странный, прислушивающийся, видящий темы для песен в играющей в снежки, девочке, в разбитом стекле автомобиля, в моём дружеском пожелании спокойной ночи. Юноша вставал и записывал свои сны, спрашивал меня об учебе в колледже, размахивал руками посреди комнаты и ногой отбивал ритм. Складывал стихи об отношениях и любви, но ни разу не заикнулся о сексе. Именно он заставил меня поговорить с Рейнольдсом. Отгородил от пустых мыслей нарочитого одиночества неудачника, занимая все свободное время описанием чувств, построению фраз, постижению тайны внутреннего я. Джей верил в Господа, наделяя верой и меня тоже. Покупая мобильный телефон, я следил за другом, прикладывающим ладони к холодному стеклу. Девушки в магазине улыбаясь угадывали буквы, из которых он чертил текст «города замерзших слез». Теплое дыхание простого человечка, превращающего обыденность в веру. Бог внял моим мольбам. И прислал ангела. Ведь никто не говорил, что ангел не может быть темнокожим.

Все было сделано, как сказал Парелли. Мне оставалось дождаться звонка его доверенного лица и услышать наконец правду, есть ли вообще какие-то шансы воплотить мечту под названием «Ozone». Поднявшееся настроение несколько испортилось. Если этот «грустный» действительно настолько профессионален, то надежды мои слишком призрачны. Я смог бы поразить специалиста по аналитическим отчетам и бухгалтера, своими знаниями, но увы, не прожженного хмыря из модельного агентства.

Я опустошал ящики шкафа, складывая немногочисленные вещи в сумку. Договорился с перевозчиками помочь мне освободить помещение, переместив мебель в достаточно просторную квартиру, бумаги на которую осталось только подписать. И весну я уже встречу с иным видом из окна, забуду бескрайнюю гладь океана и безумный шум с улицы. Присоединюсь к миллионам ежедневных пассажиров подземки, тратя час, чтобы добраться до того места, где жил раньше.

Я ждал звонка. Накручивал себя разными причинами будущего отказа. От самой прозаичной, типа «вы нам не подходите», до изощренно-садистской, участвовать в еще одном отборе и вылететь. В принципе, встреча могла не состояться вовсе. И Джей развлекающий меня пробными образцами почти готовых песен, уныло разогревал дежурный кофе с бутербродами. Минуты тянулись как резина.

По одному из кабельных каналов как нельзя кстати, рассказывали о положении дел в сфере нью-йоркского бизнеса. Комментаторы пели псалмы мэру Джуллиани, расточая весь свой запас восторгов. Наверно я чего-то не понимал. Они говорили об уменьшении безработицы, а я не мог найти работу. Они докладывали о прекрасных перспективах банковской системы на ближайший год, а из разговора с Бертом, я узнал, что южное отделение сети, закрыл даже процветающий Майлз. И самому «торговцу ножками» досталось. С плохо скрываемой завистью, ученый муж из мэрии, прошелся по выделенным итак богатому дельцу суммам, назвав его «Берт-мать-вашу-Рейнольдс». Я смотрел на весь этот цирк, совершенно не понимая, что происходит. Куда там власть имущим до проблем одного человека. Они вспоминают о нем, когда не заплачены налоги. Обещание Берта так же могло быть пустым звуком.

«Грустный» позвонил. И перенес нашу еще незапланированную встречу на восемь часов. Человек находился, судя по шуму на какой-то презентации. Он рассказал мне, где мы встретимся и, как он будет одет. Красная рубашка должна была послужить маяком в его поисках. Еще, я обязательно должен узнать доверенного Парелли. Ни как добраться, ни других комментариев. Просто сбросил.

Я вздохнул, предчувствуя нелегкое собеседование. Судя по всему, самомнения у человека было не занимать. Постоянные посетители банкетов и вечеринок, благотворительных концертов и модных мероприятий, не отличаются благодушием. Их основные черты, лицемерие и лживость. Таков весь шоу-бизнес. Эти господа считают, если один папарацци удосужился толкнуть их непристойное фото на предпоследнюю страницу еженедельной газеты, то они уже знаменитости и их должны знать все…

В указанном месте обнаружилось множество важных персон, а от звезд разного калибра просто рябило в глазах. Все они спускались по витиеватой лестнице, в отделанный мрамором зал. Некоторые сразу шли на выход и садились в машины, улыбаясь людям с камерами, больше переживая за свои взятые напрокат украшения, нежели за то, как они выглядят. Другие, оставаясь, под бдительным оком охраны, располагались за литыми прямо в пол, столиками, расслабляясь и делясь впечатлениями.

Никто не собирался впускать во внутрь праздных зевак. Мне лишь со второй попытки удалось протиснуться в стеклянные двери, пока дежурившие полисмены, отвлеклись на восхищения по одной из голливудских див. Растянувшаяся вдоль узкой улочки, вереница заведенных лимузинов не делала столько шума, сколько праздно болтающие обеспеченные американцы, причисляющие себя к числу почитателей гламура. Тема их обсуждений легко узнавалась с больших плакатов по всему залу и от некоторых знакомых лиц. Оказывается, недавно прошла демонстрация новой коллекции одного из модных агентств.

Показанные модели одежды вызвали множество споров. Я протискивался между столиков прижимаясь к стене, высматривая тех, кто одет в красное. Перипетии междоусобной борьбы модельеров второго эшелона не особо волновали. Больше тревожила собственная судьба. Пару раз меня поймали за руку бывшие коллеги по съемкам в студии Герберта. Они что-то рассказывали о том, как же все-таки классно быть приглашенным на такое мероприятие. Их, источающие блаженство, лица, пребывали в состоянии постоянной гримасы радости. Я кивал головой, словно тоже смотрел показ, а сам шарил взглядом по залу. Неужели людям ничего в жизни не надо, кроме приглашения на фуршет-после-шоу?

Как назло ни одного мужчины в красной рубашке. Не везёт, черт побери. «Грустный» наверно передумал или забыл о встрече. Я набрался терпения выждать до конца.

Когда все расселись, в центр зала вышел ведущий, объявивший виновницу сегодняшнего фурора, пожилую женщину, с заметными следами недавних хирургических коррекций. Она почтительно кланялась под жидкие хлопки присутствующих, выражающих несогласие со словом «фурор», благодарила всех за доверие, напомнив, что все средства, полученные от продаж её коллекции, пойдут в фонд защиты больных раком. Её слова могли бы умилять, если бы всем не было известно, что она имела ввиду другое.

Появившиеся неоткуда, официанты, стали разносить к столикам тарелки с едой. Мне, стоящему в сторонке пришлось срочно искать свободное место, чтобы не быть выставленным с чужого праздника. Ненадолго все притихли, изучая поданные блюда.

И тут я увидел свободный стул за столиком в углу, где спиной ко мне сидел всего один человек. Приглашенный без компании уже являлся отступлением от правил, а отдельный столик для него, невиданная роскошь. Это обстоятельство либо указывало на высокий статус, либо на гордое, нарочитое одиночество. Я обошел стол и спросил, не занято ли это место. Человек поднял голову и я замер. Позабытые эмоции нахлынули, заставив не отрываясь смотреть на давно идеализированные в моём сознании, знакомые по эротическим снам, черты. Мгновенно, я просто провалился в свои ощущения. Чувствовал, как краснеет кожа от смущения, как начинает часто биться сердце…

Пришлось взять себя в руки. Не дождавшись ответа, медленно опустился на стул. Взгляд не мог оторваться от красавца. Ни одной мысли не пришло в голову, с чего можно было бы начать разговор с ним. Он же просто ухмыльнулся моей неловкости.

- Привет, – просто сказал парень. Даже показалось, что он слегка подмигнул, но это только моё воображение. – Ты всегда такой стеснительный?..

- Н-н-ет…, - у меня шли поиски достойного ответа. Напрасно. В голове совершенно пусто. Всего одна мысль: неприкрытая одеялом широкая кровать и мы с ним…

- Как по твоему Мари Уоллсмит? – притягивающие магнитом, зеленые глаза, изучали мою одежду. Внутри кипело. Захотелось срочно в уборную, умыться, выбриться, выглядеть хоть капельку увереннее и сексуальнее. А он не обращал на это внимания.

- Не могу сказать. Не разбираюсь в одежде. Э-э-э… Ношу то, что мне нравится.

Красавчик, размышляя, пальцами обхватил подбородок. Его еще более короткие, чем прежде, волосы, блестели от света мигающих ламп. А пиджак и рубашка, несомненно, принадлежности мастерской не меньше чем «DG». Он был потрясающ. Произнеся несколько фраз, я успокоился, переживая, как бы моя секс-фантазия не подал мне руку. Красоваться с пятнами на штанах будет весьма позорно. Их не прикроешь снятым пальто.

Прямо напротив в проходе мелькнуло красное и вспомнилась причина прихода сюда. Кто это был, не понятно. Не успел рассмотреть. В руке сам собой оказался мобильный. Я, опять заливаясь краской, извинился, рисуя в памяти портрет необыкновенно мужественного лица собеседника. Парень кивнул, отворачиваясь к подошедшему официанту.

В холле, набирая номер, одним глазом я следил за красным цветом, другим впитывал образ встреченного красавца. Один раз я уже упустил его. Ни в коем случае не допущу, чтобы он исчез вновь. Странно, а я даже не знал его. Ничего, кроме фамилии и работы. Кроме моей вернувшейся похоти.

Трубку упорно не брали. «Грустный» передумал встречаться. Провел как мальчишку. И красавчик, тоже приподнялся из-за стола, видимо собрался уходить. У меня аж вспотели подмышки. Невозможно. Что же выбрать? Настойчиво звонить доверенному лицу, от которого возможно зависит карьера или удержать чужого мне человека, попытаться подружиться?

Мой палец почти нажал на сброс, когда в трубке тихо ответили. Я взвился:

- Прошу прощения, но я уже полчаса как на месте жду вас…

Спокойный голос прервал меня, удивил и ошарашил:

- Я тоже… Ничего не мешает присоединиться. - Взгляд сразу забегал по сидящим, от столика к столику. Никого в красном. Одна вытянувшаяся вверх рука, машущая мне. Третий стол от центра. И он. Не может быть. Только что сидел с ним.

Я с неуверенностью пробрался обратно. Меня ждал разочарованный взгляд. Вот так конфуз. Парень приподнялся и просто подал руку навстречу. Широкая ладонь, до которой страшно коснуться.

- Думаю, нам стоит познакомиться. Иначе как мы будем работать…

- Джо Эштон, - проглотив слюну, прошептал я.

- Очень приятно, - крепкое пожатие током отозвалось по всему телу. - Питер Лонелл…

Часть 15

Трудно быть серьезным человеком. Еще труднее входить в роль, уготованную тебе заранее окружающими. Чувствуешь себя персонажем дурацкой компьютерной игры в которой переходя на каждый следующий уровень выше с неудовольствием замечаешь, что обстановка сменилась обстоятельства усложнились вроде бы и действующие лица те же, но и они уже иные, требуют от тебя того, чего не требовалось раньше применения всех накопленных ранее знаний, умений, навыков, обращаясь не по имени, а приставкой «мистер», раздражая еще наивное юношеское самолюбие толикой удовольствия с примесью сопротивления течению в неизбежном потоке предначертанного кем-то сюжета. Ты просчитываешь каждый свой следующий шаг, угадывая какая опасность подстерегает за ближайшим углом. Но не покидает досадное чувство беспомощности. Страх не оправдать чужие надежды. Страх не сделать то, что по силам сделать, отбросив сомнения. Если в игре есть возможность начать сначала и нажать паузу, то в реальности, увы, данная опция не предусмотрена.

Мой экшен в реальном времени, быстро перерос к моему же вязчему ужасу в обычную стрелялку от первого лица. То фатальное превращение, которое случилось в начале февраля, и с внешним видом бывшего мальчика-провинциала, и с его личностью, в пору заносить в анналы психиатрии. На раз-два-три, чудесные преображения с утра до вечера и вот их уже двое: доктор Джеккил и мистер Хайд. Да и, кажется, Бетмен сменил образ не так быстро…

Взрослые мужчины любят участвовать в заварушках, где вовсю можно помахать кулаками. Ну, на худой конец, заменить чисто физическую борьбу, на долгую, изнуряющую проверку стойкости духа. Выстоять в неплавном переходе от «никому не нужен» к «да это он опять», можно, имея запас силы воли, веры, и повязки на глазах. Ибо видеть и сокрушаться слабостью конкурентов, проявить собственную слабость.

- Ты всегда на высоте. - В который раз повторял мне Лонелл, сопровождая в мой первый визит к своему профессионалу-стилисту. – Равнодушие - оружие способное убивать наповал. Запомни это.

Парень шел рядом в узких проходах коридоров, качая головой на мой искрящийся не в меру, взгляд. Я уговаривал себя забыть о сексе, надувал щеки отворачиваясь от объекта вожделения. Но как только его голос начинал произносить прописные истины шоу-бизнеса, моё нутро вскипало, а в штанах напрягалось. Да каким образом можно быть равнодушным к такому мужчине? Вне моего понимания.

- Никаких готов, андрогинов… тем более, соседских мальчиков. – Уверенный баритон фотографа расставлял приоритеты в работе женщины-стилиста. Та десять минут внимательно изучала моё лицо, вслушиваясь в рекомендации, рассматривала фигуру, проходя коротко обстриженными пальцами по коже от шеи до самого ремня брюк. Тренированный некогда пресс, слегка утерял прежний товарный вид. Измученный вынужденной голодовкой организм, усох подобно египетской мумии.

Второе моё раздевание перед Лонеллом прошло удручающе. На фотографиях прежде сделанных им для Парелли я выглядел достаточно респектабельно. Сейчас же он разочарованно скривил рот. Никуда, кроме продажи рекламщикам для средств экстренного похудения, я не годился. Да и интереса к представленному полуголому торсу Питер не проявлял. Больше его волновало выражение лица.

Красавчик облокотился на столик и тихо разговаривал по телефону, назначая и отменяя встречи. На вопросы женщины он либо кивал согласно, либо говорил просто «нет». Мой взгляд в отражении зеркала видел, как фотограф чиркает что-то в записную книжку, снова звонит, задумчиво гладит подбородок, но не обращает внимания на новообретенного подопечного. Ни капли.

За два часа несестринских поглаживаний, стилист придумала имидж. Я сидел не двигаясь, пытаясь уловить настроение поглощенного своими делами, парня. Все мимо. Тихая злоба на собственную глупую фантазию, закралась в мысли. Нашел что придумать, наивный, если даже ты очень сильно хочешь переспать с понравившимся мужчиной, это не значит, что он желает того же. Ему может быть противна сама мысль об этом.

- Забудь, - мысленно повторял я про себя, - он настолько нереально хорош, насколько нереален и секс с ним.

Но отбросить уже пережитые неоднократно иллюзии, поцелуи и объятия, которых не было, то же, что вынести вместе с мусором, свою мечту, наблюдая удаляющийся мусоровоз. До меня долго доходило, насколько логично фотограф вписался в мою жизнь. Словно был в ней всегда. Только он, к сожалению, так не думал. Лонелл не думал обо мне вообще.

Стилист демонстрировала свою идею на моём теле, отмечая невидимыми метками места, требующие кардинальных изменений. Использовала живого человека в качестве манекена. Вручи ей скальпель, она распотрошит подопытного, дабы собрать позже чучело, наиболее соответствующее запросам современного восприятия. К тому же, это чучело необходимо правильно преподнести достопочтимой публике, чтобы не дай бог не остались неучтенными интересы какого-то их слоёв населения, вдруг не увидавших в предложенном образчике своего, родного.

Питер, отложивший на время трубку, сокрушенно соглашался, что, увы, нет индивида вобравшего в себя всё необходимое для успеха. Бледный афро-азиат со жгучей примесью латиноса, вот тот Франкейнштейн, которого они оба хотели бы увидеть. А я – так просто, слишком приятный и слишком классический, как кофе в пакетиках. Его покупают, только потому, что привыкли.

Мои попытки высказать мнение, провалились. Никто не слушал. Только позже я узнал, что позиционирование моделей в виде пушечного мяса, обычное дело. В какое болото превратился бы модный бизнес, если бы каждый новичок лез судить? Так что Лонелл просто заткнул мне рот. Причем довольно грубо.

- Помолчи. Ты говоришь тогда, когда мне это понадобится. Ты понял?..

- Но я…, - его рука больно сжала моё запястье, заставив замолчать. Парень встал, схватил стул и сев рядом по-отцовски, нудно прочитал лекцию:

- Есть правила. Ты никогда не мешаешь мне работать. Раз. Запомни главное. Фотограф создаёт образ, остальное не важно. Без слов. Два. Образ несет визуальную информацию посредством восприятия. Три. Я превращаю образ в товар и знаю, как это происходит. От того, каким увидят тебя на снимках, зависит то, что ты сможешь рекламировать. Твой будущий заработок. И мой тоже. – Он выдохнул и потянулся за мобильником. – На сегодня всё. Завтра я тебя жду здесь в восемь.

И отвернулся. Я оделся, под осуждающий взгляд женщины. В легких уже готовилась порция воздуха для произнесения прощания, но… Моё «до свидания», никому казалось не нужно. Ведь меня о нём не попросили.

Даже под теплым одеялом стало неуютно. Сегодня мне, маленькому щенку, показали, что есть моё место и мир не столь прекрасен. Щенок тявкнул и получил пробную демонстрацию намордничка. Да, круто, заиметь жеребца Лонелла в качестве наставника. Не об этом ли я мечтал переворачиваясь ночью с боку на бок? Нет. Грезилось, что наставлять он будет несколько иначе. А его поведение, напрочь отбило охоту думать о нём. Я переставал возбуждаться и начинал злиться. Чем больше злился, тем сильней разгоралось желание. Засыпал под похрапывание Джерома на диване, представляя большую медаль за непонятные заслуги, надетую мне на шею, превратившуюся в элегантный, но строгий ошейник.

Я шел по длинному коридору офиса «Hot Chicks» в надежде немедленно получить озвученное Бертом место в компании. То, чем я буду заниматься, не оставляло и тени сомнения: реализация собственного проекта. Толстяк заманил меня в ловушку, предложив создать его, потом соблазнил деньгами, заставив защищать перед Попечителями и теперь вот, каждый придуманный пункт, каждое собственное слово, станет дамокловым мечом над головой. Все утро в моих мыслях были еще незабытые цифры самого начала грандиозно-надутого плана. Но за что браться в совершенно незнакомой мне фирме? Одно дело призрачные в своей условности, цифры, другое, живые люди. Мышеловка захлопнулась. Теперь мышь бежала в единственно возможном направлении, в страхе, с целью спасти свою шкуру.

Мне не хотелось денег от Рейнольдса. Пределом мечтаний стала роспись в трудовом договоре сохраняющая жизнь в центре. Ничего более. И я готов был пойти на всё ради этого. Даже признать, что мой проект настоящее фуфло, когда сам и заведу начинание в тупик.

Берт не скалился мерзкой ухмылкой, приветствуя меня. Сам налил у секретаря кофе и угощал сдобными завитушками, причмокивая от обжигающего губы, кипятка. Богач вел себя непринужденно переводя тему на Майлза, словно оправдываясь, будто меня уволили из-за него, а он имел наглость увести ценного сотрудника из-под носа у лучшего друга. Через полчаса разговора я начал подозревать страшное. Мужчина представлял мальчика-неудачника чуть ли не гением, ставя тому в заслугу само существование компании. Мне доводилось слышать комплименты в свой адрес, но чтоб настолько далеко в этом зайти…

- У тебя, Джон, блестящее будущее. Ты не представляешь, как можно развернуться, имея твою смекалку и запал. – Берт принес ещё по чашке с блюдцем ароматных булок. Крошечные булки, одна за другой исчезали в его рту, разбавлялись кофе, губы вытирались салфеткой, но увы, рабского договора найма, передо мной так и не возникло. – Надеюсь, ты вспомнишь меня, когда вскарабкаешься на самый верх…

Я сначала весело слушал всю эту непонятную ересь про успехи, пока Рейнольдс прямо не сказал к чему такое долгое вступление. Неприятный запах квартирки на северных окраинах защекотал нос. Толстые пальчики собеседника оставили масляные разводы на столе, пока он тянулся за телефоном.

- Но есть вещи, которые ты обязательно должен знать. Компания сама готовит специалистов на руководящие должности. Твоего уровня будет недостаточно для эффективной работы…

У меня отвисла челюсть. Толстяк явно «заворачивал» меня. Но как же, он сам предлагал работу, а теперь?.. Теперь Берт вызванивал своего шофера, намериваясь куда-то ехать. Не может быть. Сплошной пролёт.

- Но я… Думал буду работать экономистом…- Проглатывая комок в горле, я разочарованно следовал за медленно перешагивающим, как утка, бизнесменом. – Ну, хотя бы младшим помощником…

Мой скулящий голосок заставил все-таки блеснуть имплантатами «короля куриных ножек». Его пухленькие ручки пытались втиснуться в рукава плотного пальто с меховым воротником, а хитрые глазки рассматривали смятение на моём лице. Он выкрикнул команды секретарше и, кивнув мне в сторону висящей в приемной верхней одежды, отрезал:

- Тори, мы у Бабушки, все звонки в машину…

Общение в непринужденном стиле а-ля «друзья на вечеринке», шокировало само по себе. Плюс тупые шутки по дороге и загадочная бабушка, с которой мы должны были встретиться. Разница в возрасте у меня с Бертом, составляла минимум лет тридцать. В опыте работы, так вообще целая жизнь. Но делец вел себя на равных, по-мальчишески заливаясь смехом от скабрезностей по одной из юмористических радиостанций, толкая меня в бок, заторможенного осмысливанием очередной глупости.

- Знаешь, первое, что она сделает, это вытряхнет тебя наружу… - Заявил Рейнольдс совершенно серьезно, когда по сигналу водитель выключил радио. – Тут ей нет равных. Посмотрим, какое ты произведешь на неё впечатление…

Бабушка должна была представлять собой помесь человека и самки паука, поедающей мужскую особь во время брачной игры. Очень древняя помесь, раз даже для Берта она была старой. Бизнесмен собирался скормить меня ей?

Да и в самом деле он подмигнул выходя из машины:

- Держись крепче. К ней нужно привыкнуть. Сначала пробует на зуб… Зато потом…

Мне дышалось тяжело с каждой ступенькой на загадочную встречу. В какую паутину кидает меня толстяк? Роковое предчувствие сдавливало горло. Некий поворотный пункт, дверь, войдя в которую, нет пути обратно.

Куча кабинетов принадлежала «Hot Chicks». Еще один офис процветающей фирмы, не менее шикарный, чем у Рейнольдса, со снующими туда-сюда клерками, дергающими головами перед своим, свалившимся неожиданно, боссом. Стоя в самом начале коридора длиной, похоже, в несколько миль, неожиданно для себя я понял, каких огромных размеров все-таки «куриный» конгломерат. И каких знаний у меня нет для внедрения в этот гигантский организм.

Берт назвал мне номер комнаты, куда следовало пойти, и неожиданно исчез в обступившей его толпе сотрудников, требующих кто подпись, кто мнения, кто изучения бумаг, оставив наедине с решением, быть или не быть. Потому что толком он так ничего и не предложил.

Стоя у вполне материальной двери с табличкой триста сорок два, я постучал, ожидая войти в отдел по работе с кадрами, попасть под хищный взор паучихи от которой зависит, годен ли я, вытирать пыль под скрипящими креслами местных бухгалтерш. Но шагнув в светлую комнату и встретившись взглядами с сидящими за полукруглым столом, двумя молодыми ребятами, я выдохнул. То ли это стал вздох облегчения, то ли разочарования.

Парни сидели с блокнотами и ручками напротив выкрашенной с темно-синий цвет, стены. Даже предполагать, чем они заняты, не было нужды. Я не один год провел в колледже и знал, как выглядит процесс образования.

Ребята быстро уткнулись в записи, а я, закрыв дверь, вдруг увидел женщину небольшого роста, листающую какую-то книжку у широкого металлического стеллажа. Она удивленно осмотрела меня с головы до ног и, не дождавшись пока незваный гость прокашляется, громко захлопнула книгу.

- Что за вторжение? Объяснитесь? – звонкий старушечий голос слету заставил меня оправдываться.

- Э-э, я Джо… Наверно, я к вам...

Женщина не спеша подошла ко мне и я догадался, что это и есть та самая «бабушка». Кроме седых волос, собранных сзади в пучок, демонстрирующих преклонный возраст, она имела столько морщин на маленьком, как будто выточенном неведомым мастером, личике, что казалось, надета маска вечной девочки-подростка, с которой внезапно случилась старость.

- Для начала, ты наверно, не Джо, а Джон… Не так ли?

Я согласно кивнул соглашаясь. Но она не удовлетворилась кивком, самой фразой требуя ответа.

- Да, миссис… э-э…

Черт подери, я ведь не знал, как её зовут. Не звать же бабушкой. Хотя, чисто физически, престарелая леди годилась мне в прабабушки.

- … Энн Митчелл, - язвительно продолжила за меня старушка. – Не надо представляться меньшим, чем ты есть… Опоздав на три дня к началу работы, ты поставил себя в неловкое положение…

Её странный взгляд прошел сквозь меня и вернулся к моей смущенной физиономии. В руке она держала толстую книгу, а вела себя так, словно нацелила мне в грудь, автомат. Мне не понравился обвинительный тон.

- Неловкость моего положения в том, что тридцать минут назад, я не знал о вашем существовании…- Я был очень вежлив, обращаясь почтительно, но моя реакция, кажется, ей понравилась. Её белоснежные брови немного дернулись вверх.

- В таком случае возьмите стул. И добро пожаловать…

Маленькая, морщинистая ладошка раскрылась, указывая на свободное пространство за столом. Что ж, Берт предлагает мне уроки? Очень интересно.

Ну, чему может научить хамоватая тетка семидесяти лет, кроме как опускать голову при виде почти не моргающего взгляда из-под лобья или краснеть каждые пять минут от произнесения: «да, миссис Митчелл»? Любые её вопросы заканчивались подозрительным «не так ли? ». Каждая фраза «бабушки» отличалась особой колкостью, едкостью, и содержала в себе единственно-возможный вариант ответа. Она чертила на стене странные схемы организации компании торгующей пищевой продукцией. Заставляла записывать всё в толстый блокнот с изображением упитанной курицы на обложке. Я, заслушавшись логической цепочкой выведенной еще в дремучих семидесятых, уже не боролся с желанием уйти.

Просто ли делать бизнес в крупном городе? Легко ли начинать с пустого места, оббегая все имеющиеся торговые точки, всеми правдами и неправдами уговаривая их владельцев взять именно твой товар? Строить глазки одному, обманывать другого, плакаться на тяжелую судьбу третьему, наливать за свой счет четвертому, листая замусоленный ежедневник вечерами, запоминая фамилии, имена, предпочтения, родственные связи, подшивая очередные документы в надежде, что в безумной погоне за длинным долларом, этот самый доллар хоть чуточку для тебя удлинился.

Приятно ли выслушивать грубости в свой адрес, вытирать чужие слезы, подсчитывать гроши в кармане, выбирая между поездкой на метро и аппетитным яблоком на завтрак, откладывая на покупку новых тряпок от которых во многом зависит, как тебя воспримут и купят ли что-нибудь? Едва ли такое может понравиться. Особенно если ты женщина и тебе за сорок.

Слишком поздно отводя взгляд от созерцания тоненьких морщинистых ручек новоявленной преподавательницы, я стыдливо утыкался в блокнот лишь бы не стать объектом её очередной колкости. Пресловутый ежедневник миссис Митчелл, с которого она начинала, как выяснилось, каждую лекцию, лежал на столе перед учениками. Думаю, католики так же выставляли бы на всеобщее обозрение надкусанное яблоко со следами зубов Адама, если бы оно у них было. Стопка исчирканных листочков в истрепанном кожаном переплете, исток великой мощи компании «Hot chicks», рождающий мгновенное желание узнать секрет успеха престарелой дамы, мысленно пройти по тяжелой дороге к заветным миллионам.

Но чем больше наполнялся записями мой блокнот, тем сильнее становилось ощущение собственной слепоты. Словно все что ты видел ранее лишь статические картинки на стене, мертвые, плоские. «Бабушка» шутила, по пять раз переспрашивала, тыкала костлявыми пальцами в справочники, рисовала диаграммы, кажется, имея желание просто замучить, однако только от её голоса, от подробнейших объяснений, безжизненный цикл рутинной работы на успех, как в одиночку, так и в команде, обретал смысл. И дело было вовсе не в корпорации, а в ней, в этой высушенной временем даме, к которой немилосердно отнеслась жизнь, подарив цель только на пятом десятке, цель труднодостижимую, и она имела полное право смотреть на других свысока, ибо цели этой достигла.

К концу занятия я больше думал о том, насколько успешен сам. Компания нуждалась в пробивных, жаждущих борьбы, людях, а не в начинающих экономистах с опытом работы в полгода. Что способен привнести молодой человек без практики в общее дело? Парень не способный найти работу. Его слишком долго придется учить… Значит трудовой договор со мной будет подписан не скоро.

От невеселых раздумий меня отвлекла «бабушка». Она безапелляционно поинтересовалась наличием у ученика проблем личного характера. Придирчивый взгляд смягчился на мгновение пока мне выпала возможность вкратце пожаловаться на агентство недвижимости. Старушка слабо вздохнула и под тягостное молчание ребят, напомнила об умении добиваться своего, дав мне несколько советов и первое домашнее задание: решить вопрос с жильем сегодня, чтобы завтра можно было обратиться к более важным делам, нежели такой пустяк. Для поднятия стимула она заметила, что ребята вполне справились с их трудностями.

Бумага на выселение не представлялась мне пустяковой. Честно говоря, дожидаясь своей очереди в приемной, я на всякий случай позвонил в другое агентство заочно дав согласие на съем просторных апартаментов выходящих окнами прямо на северное скоростное шоссе. Чуть меньше тысячи долларов за удовольствие иметь на две комнаты больше. Причем о твоей занятости никто не спрашивал. Квартиру покидал какой-то художник использовавший помещение в качестве студии и единственным не разрисованным оставался только потолок. Не то чтобы мне не понравились его художества, они вполне гармонично смотрелись в совокупности с запахом сырости, приглушали рокот мчащихся автомобилей, а самое главное снизили цену почти в полтора раза, делая расходы ненакладными.

Уже заходя в кабинет, я обсуждал по мобильному скидки при единовременной оплате за несколько месяцев и как бы случайно все же спросил о необходимости иметь кроме наличных еще и место работы. Агент сильно удивился моему вопросу. Неожиданная простота решения повергла меня в шок. Если все конторы по аренде жилья, как выяснилось, работали по единой типовой схеме то, что я тут вообще делаю?

Одним глазом я следил за подсчитывавшим остаток причитающейся мне суммы старшим администратором, другим быстро и внимательно просматривал договор найма. На последнем абзаце можно было заплакать. Во всем документе ни слова о пресловутой «сдаче жилья гражданам не обеспеченным рабочим местом» на что ссылалось агентство.

К чувству эйфории примешалась досада, неужели не мог прочесть бумаги раньше? Столько проблем из-за мелкой оплошности, на которую скорее всего и был расчет у хитрых арендодателей. Их коварный замысел стал мне ясен, как начерченный на стене график миссис Митчелл. Раз в три месяца они повышали аренду и постоянный съемщик с заранее оплаченной суммой был им просто не выгоден. А жильцы в массе своей договоров не читают… В ином случае мне бы не дали никакого срока на переезд.

Готовая одарить меня моими же деньгами и выпроводить восвояси, администратор не ожидала встретить такой напор. Я собрал всю свою наглость заставив аргументировать моё выселение. Мы пререкались не долго, пока доводы женщины не иссякли. Она не в меру раскраснелась от обвинений в адрес агентства и, прихватив копию моего договора, исчезла.

Ровно через двадцать минут управляющий расшаркивался в извинениях, превращая оправдания в цирковое представление. Мужчина наделано-гневно сверкал глазами на стушевавшуюся администратора, поправлял мышиного цвета галстук и списывал происходящее на загадочную ошибку в их базе данных, как будто сам не одобрял находящееся в моих руках, решение о возврате клиенту почти восьми тысяч долларов наличными. Последнее приравнивалось к особо тяжкому преступлению, отдавать наличные? Где такое вообще видано?

Одержав крупную победу, я в небольшом ресторанчике на радостях, угощался таинственным супом из трав приправленным специями, вполне довольный собой, выторговавший помимо продления аренды еще бесплатный месяц проживания и письменные заверения о фиксированной цене. Груз спал с плеч, воздух стал ощутимо свежее, а жизнь прекраснее. Медленно размешивая густые сливки в кофе, думал, чем занять себя дальше, какие цели теперь более важны. Отошедшая на задний план эпопея с квартирой обнажила внезапно возникшую дилемму: моё отношение к красавцу фотографу. Если ответ на вопрос о желании секса с ним весьма очевиден, то причины столь непоколебимой твердости этого самого желания формулировались смутно. Есть забавное слово «хочу», от которого меня отучили еще в детстве родители. Мне приходилось проходить мимо очень многих вещей, не оглядываясь. Да, хорошо было бы иметь их, но легкий прием позиционирования собственных потребностей из цели в средство, ставил под сомнение, как их приходящую ценность, так и саму надобность приобретения. То же касалось окружающих. Неизвестно зачем завязывать дружбу с кем-то только из-за предрасположенности пообщаться с симпатичным тебе человеком. Чаще, ни к чему такое знакомство не приводит, мы бьемся об стену непонимания, ищем общие интересы, темы для разговоров, ломаем привычный уклад жизни, всё ради меркантильной прихоти или прозаической похоти. И тогда, дав волю слабости, совершаем неоправданные ошибки. В лучшем случае при совпадении интересов, беседа перерастет в постель, а взаимное притяжение ослабеет сразу после оргазма.

Но кем бы мы стали, если бы следовали подобной логике? Прожженными единоличниками, потерявшими всякий смысл существования. Природа наделила человека слабой волей, он не может противостоять внутренним порывам желания осуществлять маленькие и большие прихоти. Слово «хочу» не произносится, оно исполняется. Так мы неожиданно заводим друзей, врагов, любовников. Мы хотим жить и жизнь наша есть непрерывное пересечение собственных желаний с чужими, сотни раз за день, давая положительный и отрицательный результат в глобальном броуновском движении страстей, рождающим хаос, неподвластный ни одному психологу.

Я хотел Лонелла, хотел прикоснуться губами к его ямочке на подбородке, жаждал ощутить запах его волос, обнять осторожно, сцепив руки за спиной, отгораживая от всего остального мира, от остальных людей. И не важно, что еще кто-то возможно делает это, неважно. Чужой человек станет на моём пути. Моё чувство собственника являлось самой огромной моей слабостью. Я догадывался, что придет время и это погубит меня. Но бороться с фантазиями настолько близкими к осуществлению. Невозможно. Фотограф не походил на остальных моих парней. Он был старше, красивее, загадочней, и что всего хуже, недоступнее. Как же привлекали мальчика-неудачника сложнейшие задачи. И бедный Лонелл задолго до того как я узнал его имя, превратился в ещё одно уравнение с неизвестными.

Музыка, включенная по моей настоятельной просьбе, хоть капельку отвлекала от непрерывного процесса подглядывания за объектом вожделения. В памяти всплывали отрывки текстов из песен начала девяностых в исполнении Пэтти Смит, Лизы Лоеб, и группы «En Vouge». Я мысленно подпевал им не шевеля даже губами, чувствуя на своём лице тонкие пальцы Кристины. Девушка-стилист тоже работала молча. Меняла кисточки, мазки из стоящего на стеклянном столике набора, наносила штрих, отходила на шаг, и вновь касалась моего лица. В зеркале отражался почти мертвецки бледный индивид с чернющими волосами, отличающийся от трупа не первой свежести, только бегающими зрачками. Не знаю, что хотел видеть фотограф в итоге, если уже на промежуточном этапе выглядело все чудовищно. В маленьком помещении становилось душно, я боялся как бы от пота не растеклась намалеванная на меня штукатурка.

Стилист не разговаривала с парнем. Он изредка показывал что необходимо исправить и та продолжала медленно разрисовывать подопытного. Питер сидел на стуле положив ногу на ногу, смотрел то в окно, то в маленький дисплей мобильника. Эти двое не обременяли себя общением, однако девица отлично понимала редкие команды, приступая к реализации немедленно без обсуждений. Меня, отводящего взгляд от красавца, могло обрадовать лишь одно, я был не единственным на кого он не реагировал. Достаточно слабое утешение.

Действие разнообразилось когда Лонелл взял, наконец, в руки камеру и мы вместе прошли через коридор в просторный зал, так похожий на съемочную площадку. Кристина безропотно поплелась за нами к моему вязчему неудовольствию. Я надеялся чуть-чуть побыть наедине с Питером, попытаться разговорить, самую капельку для начала.

Красавчик пару раз приложил палец к губам, заставляя меня молчать, демонстрировал позы которые я должен был принять и только когда ему не нравилось, подходил исправить. Никаких эмоций в его прикосновениях я не почувствовал. Уныние овладело мной. Разочарование. Кажется искра пробежавшая когда-то между нами на сессии «Ozone», действительно игра бурного мальчишеского воображения. Сквозь линзы фотоаппарата он видел скульптуру вылепленную им самим, неодушевленный предмет. А раз так, выйти на фото мог только пресный натюрморт, какой в силах запечатлеть даже Герберт в третьесортной студии. К черту. Второй день нашей работы мало отличался от первого. Тишина, полное игнорирование, идиотская раскраска, мерзкие фотографии, на большее не хватало то ли желания, то ли смелости.

По пути домой я вспомнил о сидящем на бутербродах Джероме. Плохое питание может запросто погубить не только здоровье, но и талант. Какие песни напишет автор страдая болями в желудке? Которые слушать никто не будет. Поэтому пришлось прикупить пару пакетов продуктов и борясь со злобой и сном, смастерить легкий ужин перед походом в постель.

На следующий день, я понял, что будет не обойтись одним блокнотом для конспектирования невероятных познаний «бабушки». Она вкратце изложила мне все то, что я пропустил. За полтора дополнительных часа, пока двое ребят решали данные им практические задания, мне пришлось писать, еле поспевая за скрипучим старушечьим голосом. Чувствовалось, что я снова в начальной школе с назидательным тоном учительницы, с дрожащими руками и хаотичными мыслями. Когда миссис Митчелл спрашивала, понял ли я записанное, моя голова автоматически кивала, а только потом анализировала материал. Впрочем, часть материала плавно вытекала из пособий, досконально изученных в колледже, что гарантировало мне достаточно легкое восприятие. Каким бы самобытным не был бы подход к рынку у компании, все равно он основывался на фундаментальных законах и правилах, а уж не мне ли было знать о структуре и системе торговли «Hot chicks». Так же мне казалось «бабушка» в курсе, что разглагольствовать об анализе такого узкого сегмента Нью-Йорка, как жаренные куриные ноги со мной без толку. Она не знала.

Старушка раздала нам тест, обобщающий вводный курс, когда в кабинет постучавшись дважды, заглянул Рейнольдс. Он сдержанно пожал хрупкую ручку «бабушки» и подмигнув мне, поинтересовался делами. Я с воодушевлением преподнес свои дела, как отличные, тонким намеком поблагодарив наставницу за ценные советы. Она недоуменно воспринимала факт нашего с Бертом личного знакомства. И отойдя к широкому окну, о чем-то с ним перешептывалась, бросая на меня хмурые взгляды.

Миссис Митчелл обладала не дюжим терпением и опытом воспитания поставленным на конвейер, за последние годы через неё прошли сотни менеджеров, агентов, бухгалтеров, исправно служивших в различных подразделениях компании. Её талант подготавливать профессиональных специалистов, передавая им свои навыки, пригодился после выхода на пенсию. А обостренное чувство юмора всего лишь побочный эффект. Когда-то она управляла всем механизмом возглавляя совет директоров, пока не сочла нужным сложить полномочия, понимая, что приносит больше вреда нежели пользы. Её заменил самый способный из учеников, воспитанный ей самой мистер Рейнольдс, не отступивший ни на шаг от проверенных принципов. Фирма росла, количество торговых точек увеличивалось, а отношение к работникам, к конкурентам и продукции оставалось прежним. По этой причине мало кто горел нетерпением покинуть довольно теплое рабочее место.

«Бабушка» лишь в конце занятия, попросила меня остаться. В свойственной ей ехидной манере она поинтересовалась, когда я намеривался рассказать о моей работе на «Hot chicks». Видя мою неуверенность, просто перешла к распространенным вопросам при собеседовании, с каждым моим ответом морща лоб. Почти автоматически я рассказал о полугодии проведенном в банке Майлза, о составлении бизнес-плана и защите его у Попечителей, о том, чего, по моему мнению, достиг, чего не сумел. А она вкратце изложила то, чему должна была меня научить. Получив утвердительный ответ, хочется ли мне остаться в компании, улыбнулась, лукаво заметив, что снисхождений моё общение с Бертом мне не даст. Дабы не травмировать моих напарников, старушка предложила два варианта дальнейшего обучения. Продолжить начатое и плавно перейти к непосредственному курсу на будущую должность или подождать немного, начать индивидуальные занятия.

Я не задумываясь выбрал первый вариант. Эта стервозная старушенция словно магнитом притягивала, её опыт пригодился бы мне в жизни, и чем больше проведешь с ней времени, тем больше шансов преуспеть в этом городе. После прошедшей новогодней апатии мне опять хотелось быть лучше всех.

В гигантском мегаполисе куча народу желает стать богатыми и знаменитыми. Стремясь к своей цели эти люди, могут никогда не встретиться, слишком разными станут их дороги к деньгам и успеху. Они пройдут по разным улицам, поедут в разных автомобилях, привыкнут к разным ресторанам с разной едой. Но не дай бог им столкнуться в одном месте, амбиции смешанные с завистью, вспыхнут мгновенно, испаряя всё человеческое. Хитрость, подлость, обман, вот оружие охотника за удачей. Они охотятся только поодиночке, готовые поймать в расставленные сети кроме своей птицы счастья, чужую дичь. Пусть не обманывают окружающих притворные улыбки коллег по цеху, каждый из них смотрит на мир через оптический прицел своего ружья. А ружье, поверьте, в конечном итоге выстрелит…

Со мной в одной квартире жил человек не меньше моего мечтавший разбогатеть. Он стерпел столько унижений от самых близких людей, выслушал столько ругательств, не для того, чтобы мирно почивать у меня на диване, кушая за мой счет. Даже серьезные побои от бугая-отчима не вытрясли из него его заветную мечту собирать стадионы поклонников, приобрести бунгало, пару «Мерседесов», и созерцать полку с персональными «грэмми». Законы жизни суровы. Одних грез не достаточно. Это глупые телевизионные программы врут нам, дескать, мечтай и получишь.

К счастью мечты бывшего рэппера Джея настолько разнились с моими, что могли мирно сосуществовать взаимно дополняя друг друга. Джером довольный количеством и качеством песен в его голове, наконец, решился встретиться с неким господином от шоу-бизнеса. Где он раздобыл телефон и почему боялся пообщаться с представителем «сони мьюзик» осталось для меня загадкой. Имя у господина звучало странно: Нортон Шарки. Очень подозрительное сочетание слов напоминающее скорее прозвище, нежели реальную фамилию. Да и кличка настолько говорящая, что я тоже решил пойти на встречу прикрывая друга, прикинувшись его агентом.

Первый шаг Джерома к студии звукозаписи, должен был произойти не в офисе и даже не в приличном месте типа нижнего этажа небоскреба в холле, увы, влиятельная, по словам Джея персона, пожелала встретиться на территории одной из закусочных «Макдоналдс» поздно вечером. Каких чудачеств не бывает у разбалованных продюсеров…

Джей вышел пораньше, купить приличную рубашку и галстук которые внешне отображали бы внутреннее содержание, его, как исполнителя. А я привычно поплелся в катакомбы Питера, чтобы в очередной раз получить сомнительное удовольствие от мазохистского молчания, стараясь не лопнуть от переизбытка тихой злобы. Все же столько сил уже потрачено на «Ozone» и идти на попятную, сорвавшись в момент, означало собственными руками угробить карьеру. Не удостоившись и слабого кивка в приветствие, я заученно застыл в твердом кресле, закрыл глаза, представляя как наконец-то довольный результатом Парелли, даст команду, реклама выйдет в печать, и мои идиотские фантазии сгинут вместе с исчезнувшим фотографом. Всегда найдется тот, кто заменит в моих грезах вечно грустного Лонелла.

Говорят, все забегаловки «Макдоналдс» одинаковы. Неправда, в них продают одинаково вредные продукты, держат приблизительно одинаковые цены, одинаково гоняют молодых официантов, но помещения у них разные. Девиз «съел и ушел» действует безотказно вне зависимости от расположения столиков. А ещё этот глупый танцующий клоун, скольких посетителей он отпугнул? Фу, ненавижу клоунов.

Моя ненависть еле удержалась внутри, когда красавчик даже не дал мне оценить совместный труд: вчерашние отредактированные фотографии. Нанятым за пять долларов в час натурщикам в художественную школу, тоже не представляют конечный результат. Парень видимо считал меня такой же дешевкой. Обидно до слез, черт побери.

По этой причине я сорвался на водителе такси застрявшем в невесть откуда появившейся на проспекте в вечернее время пробке, немного опоздал, промчавшись в туалет, мимо не заметившего меня Джерома. Чуть не сбил с ног выходящего из кабинки мужчину, надеясь успеть услышать обо всех сказочных предложениях для моего друга. И во время ведь…

Пока мой организм с облегчением расставался со ставшей лишней жидкостью, до ушей доносились обрывки чужого разговора. Некто, довольно громко разговаривающий по телефону, описывал, по-видимому, событие из ряда вон выходящее. Его низкий голос по два раза повторял фразы, часто прерываясь на смех.

- … да у него уже всё есть… не поверишь… обычный простак. Мне остаётся выудить из малыша… точно тебе говорю, готов сам отдать… - Включившаяся вода заглушила часть беседы. Хорошо не самую интересную. – …Так что будут у тебя тексты уже завтра… деньги вперед, как договаривались…

Я вышел из кабинки и увидел этого полненького человека, серый деловой костюм, белая рубашка, приплюснутое лицо с широкой улыбкой, маленькие белые зубки. Похож на…

Мои пальцы готовы были пережать толстую шею проходимца. Какая сволочь. Ни капли сомнения кого он хотел надуть. Если еще не надул.

Мужчина выключил сотовый и, блеснув хищной ухмылкой, вышел. Я не спеша, помыл руки прошел в зал и присоединился за небольшим столиком к славной парочке подлецов пытавшихся облапошить моего друга.

Увидев меня Джером обрадовался, тут же представив присутствующим, от чего у сидящего рядом, уже знакомого мне господина исчезло прежнее выражение превосходства. Пройдоха кисло причмокнул медленно осознавая насколько был неосторожен болтая в туалетной комнате. Он молчал, обдумывая другую тактику. Но я не дал ему шансов:

- Любому агенту, важно обезопасить своего клиента. Вы согласны мистер Шарки? – тот молчал, глядя на обескураженного Джея. – Думаю, после всего мной услышанного, нам не о чем разговаривать…

Второй мужчина подняв брови небрежным движением взял со стола разложенные бумаги и убрал во внутренний карман пиджака. Видя ускользающие от него контракты, обеспечивающие запись песен, Джей засуетился, переводя взгляд с меня на пустующий стол. Друг ничего не понимал. Его детской наивности хватило, чтобы искренне поверить в любой бред и попасть в самую простейшую из ловушек. Не знаю, о чем обещали ему эти двое, только неожиданно Джером встал на их сторону, желая продолжить диалог. Парень уговаривал меня выслушать Нортона, оценить предложенные им возможности. Но я был не приклонен. Если он не мог защитить себя сам, это должен сделать я.

Шарки попытался подступиться к жертве с иной стороны:

- Но, Джи не упоминал о своём агенте. Я бы с удовольствием…

Негодование требовало немедленного выхода. Обманщик шел на пролом, отстраняя лишнего в разговоре, обращаясь напрямую к Джею. Меня понесло:

- Что вы с удовольствием? Будете его агентом? Украдёте все его песни? Продадите их? Да вы не способны даже запомнить его имя. И кстати, у него уже есть агент… - Глядя прямо в выпученные глазки пройдохи, я выпалил. - Разговор закончен.

Мужчины ушли. Джером медленно доедал булку с остывшей сосиской, запивая все это колой. Посетителей почти не осталось и подметающий полы уборщик, нехотя обходил нас стороной. На улице пошел снег. Прямо у прозрачных дверей стояло два свободных такси на выбор.

- Поехали домой, - предложил я, поднимая воротник.

- Нет, - неожиданно прошептал Джей, - у меня нет дома…

Печальные мальчишеские глаза глядели куда-то вдоль светящегося ряда фонарей. Голос был полон обиды. Первый шаг оказался не в ту сторону. Такое бывает. Кто в этом виноват.

- … нет друга… он предал меня. – Пока мой рот открывался в удивлении, парень слегка прижался к моему помятому пальто, обняв. – Прости, я справлюсь с этим один…

И он медленно побрел в сторону центра.