Провинциал. Глава 6

*

Филипп пробуждался от тяжелого сна. Он чувствовал себя полностью разбитым. Подняв голову со стола, за которым он все еще сидел, он оглядел веранду. День был мрачный, такое же было у него настроение. Под столом лежали обнаженные тела в каких-то скрюченных неестественных позах, с подмятыми руками, вывернутыми ногами, откинутыми назад головами. Но они были живые – дышали и сопели. Люди потихоньку приходили в себя, еще мало соображая, где они находятся и что делают. Хозяина дома – Глаза, нигде не было видно. Молодой человек искал Перси-ду, но тоже, нигде не нашел. Тогда он встал и, перешагивая через валяющиеся тела, пошел к выходу. Около самых ворот он увидел Нинель. Она сидела, прислонясь спиной к дубу и грустно смотрела на Филиппа. Ей казалось, что она видит сон, ему казалось, что он видит сон.

- Боже мой, ну ты-то как здесь оказалась??? – сказал Филипп, не веря своим глазам.

Нинка слабо улыбнулась и только смотрела на него, смотрела. Они не виделись более двух лет, а как будто расстались только вчера. Он взял ее на руки и пошел с ней к выходу. Девушка не сопротивлялась.

Дома, он растер ее спиртом – Нинку всю колотило. Она по-прежнему не произносила ни слова, а только глупо улыбалась, заглядывая ему в глаза. Он положил ее на свою кровать, и она протянула к нему руки. Часы на полке истекали. Филипп посмотрел на амальгаму, образовавшуюся под часами и сел к ней, на кровать. Он уже перестал задавать ей вопросы, типа: «И давно ты в Москве? », «Откуда ты знаешь Глаза? », «Где ты живешь? Где работаешь? Чем занимаешься? » На все его вопросы она непонимающе смотрела и улыбалась. Видно, одна-единственная мысль засела ей в голову, мысль, которая съела весь ее разум: «Филипп рядом! Я могу любоваться им и даже потрогать его». А может, все происходящее, она воспринимала как сон, и думала, что не стоит отвлекаться, отвечать персонажу своего сна, а только вобрать его образ в себя, насладиться им, пропитаться и хранить в памяти всю оставшуюся жизнь, ведь Филипп никогда до этого, ей не снился. Так они и смотрели друг другу в глаза, когда в комнату вошла Перси-да. Она сразу поняла, кто такая эта девушка. И ни одна жилка не дрогнула на ее лице, даже тени ревности не пробежало по ее облику. Она даже облегченно вздохнула, увидев девушку в постели Филиппа. И пошла заварить для нее смородиновый чай.

Нинка, еще на банкете у Глаза увидела Филиппа вместе с Перси-дой. Они сидели во главе стола, рядом с хозяином, их нельзя было не заметить. Но Филипп, среди многочисленных гостей Глаза, не заметил девушку. Вначале, увидев его, Нинель чуть не лишилась чувств, она не могла поверить, что вот так запросто окажется с ним в одном месте, в один час. Постепенно к ней пришло осознание того, что Филипп здесь не один, а с черноволосой красавицей. Она вспомнила слова Андриана, что Филипп стал отцом. И весь мир увидела в черном свете. Ей захотелось отравиться, она вдруг поняла, что Филипп также недосягаем до нее, и вероятно, им никогда не быть вместе. Но постепенно, на пирушке, одурманенная наркотическими приправами блюд, она поплыла по течению, ничего не соображая, утратив веру в мечту, любовь, жизнь. Ей стало все безразлично, где она, что она делает, кто рядом. Она стремительно падала в бездну, но ей было все равно. Если она не может быть с любимым, то все остальное – не важно. Все в жизни потеряло для нее смысл. И вот, на рассвете, когда эта чудовищная оргия закончилась, и девушка начала мучительно приходить в себя – ей было видение: Филипп стоит рядом ней, один, смотрит на нее и что-то говорил. А потом она оказалась у него дома, в его постели. И хоть Нинка понимала, что ее положили сюда БОЛЕТЬ, она была счастлива.

Постепенно небо прояснилось, и к вечеру совсем распогодилось. Косые лучи с запада небольшими островками освещали некоторые углы и предметы. Ангел тихонько сидел на шкафу и вязал шарфик для Перси-ды. Он не вмешивался, лишь что-то мурлыкал себе под нос.

Филипп думал о том, как все странно в этой жизни. Ему было жаль Нинель, жаль, что загублена ее юная жизнь, он чувствовал, что к этому причастен и мучился от сознания собственной вины. Он взял ее за руку, рука оказалась холодной, как смерть. Он согрел ее пальцы, в них побежала кровь. Перси-да принесла чай и Нинка стала отходить. Она очень хотела спать, но сопротивлялась, боясь, что когда проснется, больше не увидит Филиппа. Наконец, сон сморил ее.

Филипп и Перси-да тихонько вышли из комнаты, а Ангел выпил кефир, и тоже завалился спать, впервые пропустив заход солнца.

*

Нинель проспала двадцать часов и проснулась, как огурец. Ее давно ждали к завтраку. Но она поспела только к ужину.

На столе стоял необычный подвесной чайник в металлическом овале на ножках в виде львиных лап. Вначале казалось, что этот чайник просто болтается в воздухе, но, наливая из него чай, Перси-да просто наклоняла его над чашкой и из него выливалась ароматная жидкость. Какая-то сила удерживала чайник внутри овала.

- Как тут все у вас необычно… - застенчиво сказала Нинель. И это были первые слова, услышанные от нее Филиппом после их расставания в городе Шахты.

- Ничего, привыкнешь! – улыбнулась Перси-да.

- Я видела странный столик в комнате, там ползают гадкие насекомые. Самые ужасные – огромный малиновый Богомол и черный Паук, то ли тарантул, то ли каракурт, – я не сильна в зоологии. Этот черный паук… одноглазый, и кого-то мне напоминает. Никак не могу вспомнить.

- Ага, в нашем полку прибыло! – сказал Филипп, жуя кус-кус, не узнаешь его? А мне кажется, ты была с ним хорошо знакома.

Нинка вдруг побледнела, какая-то мысль пробежала по ее лицу.

- Глаз?

- Скорее всего, он! Раз одноглазый… Я назвала его мерзким пауком в последний раз, помнится. Каюсь! Язык мой… - Перси-да ударила себя легонько по губам.

За окном плыли облака, но были они очень необычных форм, они делали фигуры, рельефы, картины. Нинка заметила одно объемное пано из облаков и крикнула в восторге:

- Смотрите!

Все обернулись.

- Да, из этих окон всегда что-нибудь увидишь! Мы тут сидим, наблюдаем, развлекаемся, - для Филиппа, уже привыкшего ко всяким чудесам, зрелище было совершенно заурядное. Он вспомнил стройку на иссиня-черной земле, гигантский подъемный кран, скрипящий по-динозаври…

Петушок с наглыми зенками заглянул в окно и прохрюкал. Никто не обратил внимания, кроме Нинки, конечно. Она засмеялась и погрозила ему пальцем. Ангел с осуждением покачал головой. Ему не нравились такие шутки. Тут Ника загрустила и рассказала историю, как у нее на прошлой неделе пропал ребенок прямо из живота. Все очень удивились.

- Да, да! Представляете, я должна была рожать, утром просыпаюсь – живот пустой, ребенка нет! Только плаценту родила, а потом пожарила и съела.

- А ребенок-то был?

- Конечно! Я же столько раз ходила к гинекологу, мы делали УЗИ, все проверяли, и потом я чувствовала его! Он бил меня ножкой, - и Нинель заплакала.

Все ее стали утешать, гладить по головке, целовать. А она вспомнила свою историю с гинекологом, но не рассказала ее вслух: Нинель лежала в гинекологическом кресле и смотрела в потолок.

- О, как вы подготовились к визиту гинеколога, однако! – сказал ошарашено он.

- Я… я… – она заглянула между ног и покраснела, увидев, что все волосы в золотистых блестках – это она перепутала дезодорант с лаком для волос с блестками.

Гинеколог усмехнулся. Красивая молодая женщина лежала перед ним, широко раздвинув ноги, и просила о помощи.

- Да встреча с вами, для меня чрезвычайно важна!

- О?

- Быть может, я обращаюсь не по назначению…, - она уже оправилась от первого смущения и, совладав со стыдом, решительно затронула эту тему, - дело в том, что я не испытываю оргазм…

- Хм… - гинеколог повернулся в профиль и поправил очки на красивом греческом носу, его тонкие ноздри уловили сладкий запах лака для волос, – ну, почему же, это как раз мой профиль, ведь я – гинеколог-сексопатолог. Давайте, для начала, исследуем ваши эрогенные зоны. Я буду ощупывать вас, а вы говорите, что чувствуете. Итак…

Он подул прохладной струйкой воздуха, сложив губы трубочкой. Она застонала, почему-то почувствовав возбуждение. Сама необычность обстановки будоражила сознание: вот, дескать я здесь, на гинекологическом кресле, лечусь, типа больная, а в коридоре – очередь, беременные и не очень, ждут, когда меня вылечат!

Надо сказать, что ни в первый раз гинеколог превышал свои полномочия на службе. Увидев его красивый прямой греческий нос, лежа на гинекологическом кресле распластанные и беспомощные, как цыплята табака, женщины страстно начинали его желать. Но Нинель действительно нуждалась в помощи специалиста, ее чувствительность резко начала падать. А гинеколог был такой ласковый, сексопатологичный... Она закрывала глаза и представляла, что Филипп закончил Медицинский, потом ординатуру, потом у него появилась частная практика…

Ее визиты к гинекологу участились, и как-то так само получилось, что в животе у нее образовался ребеночек. Они долго изучали с врачом, мальчик это или девочка, но так и не поняли. А был ли мальчик?

Нинель попросилась в ванную, ей очень хотелось смыть с себя взгляд одноглазого паука. Филипп проводил ее и включил ей душ. В дверях они столкнулись, и им стало неловко. Нинка разделась и опустилась в теплую воду. Душ был странный, бьющий током. От него летели искры и появлялся металлический привкус во рту. Из него поскорей хотелось выйти. Никогда еще ей не приходилось купаться под таким душем.

*

- А что бы ты сделала с этим? – она взяла саранчу за одну ножку, та беспомощно повисла, подогнув чешуйчатое крыло.

- Я бы… повернула время его жизни вспять, – и дочь колдуна щелкнула большим, средним и указательным пальцем, – в принципе, Лева – безобидный и не такой безнадежный, как остальные твои «друзья».

Нинка положила спящую саранчу обратно в журнальный стол, и повернула стекло по часовой стрелке. Перси-да выпустила облачко дыма из красного рта. Девушки сидели вдвоем на кресле и курили кальян. Они обнялись и положили головы на плечи друг к другу.

В этот момент Лева Sемирамидов пришел в сознание. Он осознал себя, лежащим на полу, у себя на кухне, в луже лимонного цвета. Лева с трудом сел, потом приподнялся на локтях. Запах аммиака бил ему в нос. Он встал на колени и пополз в спальню, к кровати; плюхнулся, мокрый, вонючий, потный на постель, успев сдернуть с себя грязное белье. Холодная простынь приятно обволокла его старое усталое тело. Голова раскалывалась. Руки дрожали. Нервный тик дергал оба глаза. «Б-б-б-оже! К-к-к-как м-м-мне п-п-плохо! »

На вечеринке у Глаза Лева чем-то отравился. Уже несколько дней он корчился от боли у себя в квартире, куда его доставил личный шофер одноглазого. Приезжавшая два раза «Скорая» ставила капельницы, давала таблетки, делала уколы – отпускало ненадолго, по потом все начиналось сначала. Он неожиданно отрубался и просыпался то в собственной моче, то в блевотине, то в испражнениях. «Д-д-д-должно б-б-быть я ум-м-мираю! » – заикался Лева, ему хотелось жить. Он вспоминал блондинку, подаренную Глазу и замороженную им в ледяном аквариуме, и ледяная дрожь охватывала его. Зубы стучали, не попадая друг на друга, волосы становились дыбом, окаймляя гладкое озеро лысины невысоким леском.

Пытаясь безрезультатно дозвониться до Глаза, он в бессилии сжимал кулаки и опять проваливался в нескончаемый кошмар. В углу зашевелилось что-то темное, мохнатое… Это был большой комок пыли, он медленно пополз к Леве. Старик оглянулся по сторонам и увидел, что вся спальня была в таких же комках пыли, больших и маленьких, разной формы и оттенка: одни были темные, другие еще темней. Лева закрыл глаза, потом приоткрыл один глаз, ничего не изменилось. С разных концов, комки пыли сползали со стен, с потолка, выползали из углов и щелей, медленно приближались к нему, деформируясь при движении. Они облепляли его руки, живот, пенис, грудь, глаза. Вот уже все тело его было покрыто мягкой шевелящейся субстанцией, которая толстым слоем нависла на его коже, волосах. Лева сдирал мохнатые, жуткие, дрожащие комки со своего лица, но они так и лезли хлопьями в рот, в нос, в уши. Заика в ужасе заорал «А-а-а-а-а-а!!!!! » и тут проснулся.

Проснулся он на удивление бодрым и веселым, даже каким-то помолодевшим. Не чувствовал дрожи в коленках, сердцебиения, скачков давления и других пакостных издержек возраста. Он ощутил себя свежо и бодро, как в прошлом году, когда ездил с Глазом в круиз по Средиземному морю. Тогда, морской воздух, солнечные ванны, грязи Мертвого моря, морепродукты и чистая урина всевозможных русалок – гречанок-израильтянок-итальянок, так взбодрили и закалили старика, что долго еще он вспоминал свое экстравагантное путешествие. И сейчас, веселое спокойное расположение духа вернулось к нему, он радовался прекрасному самочувствию и окружающему миру.

Sемирамидов позвонил двум домработницам, наказав немедленно явиться и убрать его апартаменты. Напевая веселый мотивчик, принял душ, почистил зубы, побрился, наодеколонился, оделся в модный костюм и ботинки, и пошел откушать в дорогой ресторан «President P». Там он выпил и закусил себе на радость, глазел на молоденьких девиц с их кавалерами, а вечером отправился в казино, где просадил, не унывая, несколько десятков зеленых сотен. Весь день у него было прекрасное настроение, он сиял здоровьем и молодостью, о блондинке почти не вспоминал.

Даже решил позвонить бывшей жене, чего с ним не случалось уже многие годы. Ему на ум пришла давнишняя история, как однажды он пил с любовником жены, коренастым, породистым цыганом и тот рассказал ему «презабавную историю». Когда цыган занимался с его женой любовью, она звонила по телефону Леве и весело болтала с ним, а любовнику показывала жестами что и как с ней делать. Ничего не подозревающий муж общался с П., а в это время такое происходило! В конце концов, цыган подумал и разозлился, кто кого трахает, я – ее, или она – меня? Взял две бутылки водки, пошел к Леве и рассказал ему обо всем, покаялся. Кончили собутыльники тем, что, проклиная всех баб, переспали друг с другом.

Лева Sемирамидов вспомнил эту историю, но она не произвела на него никакого впечатления, а тепло далекого родного голоса жены запало в душу.

Через несколько дней, проснувшись рано утром, Лева обнаружил в постели свою жену. Удивившись такому визиту, он тем ни менее пришел в восторг. «Чт-т-то это со м-м-мной? » - недоумевал Лева, он как-будто помолодел еще на пять лет. Заика летал по квартире, делал бывшей жене кофе, носил ее на руках, дарил ей всякие безделушки. Они вспоминали молодость, вспоминали, вспоминали. Жена осталась у него, и они провели несколько удивительных дней и ночей. Их повзрослевшие дети навещали родителей и радовались вновь обретенному ими союзу.

Лева молодел с каждым днем. Сорокалетний мужчина чувствовал себя превосходно. Живой острый ум делал его душой компании и желанным гостем на пафосных вечеринках. Он стал посещать лекции по океанологии и записался в клуб любителей свежего воздуха. Вставная челюсть Sемирамидова выпала, и вместо нее выросли красивые здоровые зубы, как в юности. Он стремительно молодел. Еще через несколько дней он похудел, обрюзгший живот подтянулся, лысина обросла густыми волосами, пухлые губы налились густым алым цветом, как в молодости.

Он ушел от жены, снял квартиру, его с огромной силой потянуло на женщин, которых раньше он хотел, но не мог иметь в таком количестве.

Ставши молодым человеком, Лева наслаждался своей силой и пышущим здоровьем. Каждый день он замечал в себе какие-то изменения. Парень стал близоруко щуриться, ему пришлось опять надеть очки, которые он уже не носил много лет, (под старость его близорукость сменилась дальнозоркостью). Он опять стал мучиться простатой, больные почки заставляли метить каждый подъезд, как много лет назад, когда он только познакомился со своей будущей женой. Очкарик опять начал пугать своей сарделькой одиноких дамочек в подворотнях.

Через сорок дней он выглядел на двадцать три года, он стремительно превращался в юношу. А через полтора месяца, ему стало восемнадцать, как будто он только что собрался в армию…

Юный Лева шел по городу и глазел на витрины. Сознание его молодело также, как и тело. Но он все же сообразил, что с каждым днем молодеет на один год, уже подсчитал, сколько ему осталось жить и глупеть. Три недели… нет, пожалуй, – две, пока не станет малышом, детсадовского возраста… Он чувствовал себя приговоренным к смертной казни от омоложения. Как дико звучит! Умереть не от старости, а от молодости! Как могло ЭТО произойти с ним? За какие такие грехи? Недоумевал и сокрушался Лева, стреляя сигареты у прохожих.

Сегодня ему опять стукнуло восемнадцать, сорок пять лет назад, у него случилось в этот год два важных события: он в первый раз переспал с девушкой и стал заикой на всю жизнь. Правда, заикой он стал не из-за секса. Он вспомнил, как огромный дог неожиданно бросился на него из арки, вскочил на плечи, повалил на землю, оскалив зубастую пасть. Сердце остановилось в груди и чуть не разорвалось от неожиданности. Подбежавший хозяин извинялся перед юношей: дог сорвался с поводка, стал неуправляемым, будто бешенство вселилось в пса. Лева не мог вымолвить ни слова, потеряв дар речи, и только стряхивал с себя сухие травинки. Хозяину дога, помогавшему ему отряхнуться, он вдруг сказал: «П-п-п-пустите м-м-м-меня…. » Думал, пройдет заикание со временем – не прошло.

Лева глазел на витрины и вдруг в магазине увидел красивую девушку, она примеряла сапожки. Вчера выпал первый новорожденный снег, но утреннее солнышко его растопило. Лева поежился от набежавшего ветра и зашел в обувной. Молодые продавщицы бросились к нему с предложением что-нибудь померить, но он вежливо отказался от их услуг. Он присел на скамейку рядом с девушкой и сказал: «Привет». Девушка посмотрела на него и улыбнулась. Лева удивился, как ему легко говорить, все звуки произносятся четко, без чего-то рвущегося в горле. Он больше не заикался!

- Красивые сапожки… тебе идут, - продолжал молодой человек.

- Да, они мне тоже нравятся!

- Хочешь куплю их тебе? - его глаза улыбались сквозь очки, белые зубы показались во рту. Нинка узнала Леву, и сердце ее екнуло, до чего ж он был молод, красив, привлекателен, и даже не заикался! Никакими вонючими сигарами не пахло из его старческого рта!

- А денег хватит? - усмехнулась девушка.

- Хватит. Не волнуйся, - молодой человек был настроен решительно. Он тоже узнал Нинель, и почему-то почувствовал, что эта девушка значит для него что-то важное.

- У меня очень мало времени. Всего несколько дней, а если быть точным, то, вообще – последний. Пойдем ко мне?

- Пойдем, – сказала Нинель через паузу.

- Сейчас я расплачусь.

Лева подошел к кассе, узнал, сколько стоят Нинкины сапожки, заплатил, взял коробку с сапогами и они вышли.

Молча дойдя до Левиного дома, молодые люди остановились у подъезда. В воздухе кружились, точно белые мухи, миллионы снежинок. Они задрали головы кверху и немного полюбовались ими. Снежинки были не правильной кристаллической формы, а какие-то растянутые, асимметричные, в виде плоской колючей проволоки, нарушая все законы физики. Легкий морозец очистил воздух от выхлабных газов автомобилей и повеяло свежестью.

- Сегодня мои родители уехали отдыхать, - он усмехнулся, - из зимы в лето – в жаркий Таиланд, и я один… Хочу, чтоб ты осталась у меня.

- Да, да, я хочу быть с тобой!

- Хорошо. Я просто немного нервничаю. Извини.

Они поднялись пешком на четвертый этаж, Лева открыл ключом дверь и еще в прихожей стал неуклюже целовать Нинку. Он был неловкий, близорукий, большой, горячий, свежий, сильный, юный, сладкий, колючий, от пробивающейся щетины, которую еще ни разу не брил. Он впервые и, так получилось, что в последний раз, познавал планету женщин. Эта планета была желанная и недоступная. Она состояла из женского тела, желаний, капризов, нежных духов, звона колец и сережек, музыки шепота, звона бокалов шампанского, подведенных глаз, зовущих губ, двух полусфер грудей, бархата кожи и шелка волос, мягкого касания темного пахучего мысика, разделяющего ноги.

Нинка научила его всем премудростям любви; опытная гейша, очаровательная гетера, развратная куртизанка, валютная путана и просто ЖЕНЩИНА, она помогла парню стать мужчиной и превратиться из желторотого птенца в гордого орла.

В спальне были необычные предметы и картины. Морская раковина, из которой выглядывал страшный моллюск, похожий на член, только с глазами. А на его головке торчали вверх два усика, как и у его близкой родственницы – улитки. Картины, писанные в индийском стиле, где обнаженные мужские и женские тела сплетались в причудливых позах Кама сутры, висели над кроватью. Одна из стен вся состояла из гипсовых рельефов гениталий, женских грудей – круглых, конусовидных и каплевидных форм, фаллосов и влагалищ разных размеров, пальцев, губ, глаз, каких-то объемных наростов, выпуклостей, впадин, напоминавших промежности и вызывавших четкие ассоциации со всем эротическим. Видно, родители Левы были эротическими гурманами и не скрывали своих увлечений от сына. Да и поездка в Таиланд – мировую индустрию секса была не случайна, они гнались за новыми впечатлениями.

- Лёва! Это клёва! – прошептала Нинка, пуская колечки дыма изо рта и поглаживая его пенис.

Розовыми кругами у потолка расходился смог от благовоний и эфирных масел. Ароматические палочки, издавая тонкий аромат, томились в специальных курительницах.

Родительская спальня понравилась Нинке. Женщина лежала в истоме, утомленная нескончаемыми ласками юноши. Крымский загар золотился на ее голом теле, две белые полоски от лифчика и трусов резким контрастом выделялись в районе груди и паха. Когда тела их, ослабленные алкоголем и усталостью, в который раз нашли друг друга, уже светало. Молодой человек ненадолго уснул. Нинель поцеловала его в лоб и тихонько исчезла.

В эту ночь, Лева стал девственником.

Утром, едва расправив свои крылья, он стал еще моложе, будто мальчишка. Усы и бородка уже не росли на его лице, нежные щечки округлились, плечи стали узкими, движения угловатыми.

Еще через несколько дней Лева бегал по двору, гонял соседских кошек палками, в воробьев стрелял из рогатки, делал снежки, кидал в окна соседской девчонки, пока не разбил одно из них, залезал на деревья во дворе, пока не грохнулся оттуда с сотрясением мозга. Его отвезли в больницу, но через три дня выписали, так как он стал делать первые шаги. Проползав весь следующий день по полу собственной квартиры, Лева думал, для чего же он жил все-таки? Для чего все это было и было ли вообще? Или, может, все приснилось?

Утром он проснулся в материнской утробе. Здесь было темно, тихо. Вода вокруг него шуршала и перекатывалась при движениях матери. Лева почувствовал удивительное спокойствие и умиротворение, он будто слился с потоком. Весь день он слушал далекие звуки, доносившиеся откуда-то из другой жизни, той, что творилась по ту сторону маминого живота.

И умер в момент оргазма родителей от собственного зачатия.

*

Перси-да взяла Филиппа за руку и попросила его закрыть глаза. Другую руку она вытянула вперед, ладонью к небу, моментально почувствовав, как потоки энергии падают из космоса к ней в ладонь. Токи побежали по ее руке к солнечному сплетению, потом в другую руку, потом они перешли в Филиппа по его руке, и он почувствовал необычайный прилив сил. Все поплыло перед глазами, стены комнаты раздвинулись, и он явно ощутил, что летит куда-то, но почему-то при этом оставаясь на месте. Он будто грезил наяву: перед ним появлялись горные вершины и моря, зеленые пастбища, реки, озера и леса.

Вдруг зеленые пейзажи сменились вечными снегами ледяной пустыни Антарктиды. Толпы людей стояли, лежали и ходили в хаотичном движении по снегу. Филипп пригляделся и понял, что это были не люди, а императорские пингвины, среди которых попадались тюлени и морские котики. Он увидел извержения Эльбруса, кипящая магма вытекала из кратера, и клубы дыма вздымались к небу, закрывая солнце. Там, на Южном полюсе, засверкало южное полярное сияние, образованное космическими микрочастицами.

Через несколько секунд перед ним пронеслась обжигающая пустыня Сахара, пересеченная длинной лентой реки Нил; древнейшие пирамиды, как символ могущества фараонов возвышались среди песков; живописнейшие озера и цепи вулканов Африки; река Замбези, падающая со скал головокружительной высоты водопадом Виктория. Он услышал невыносимый шум водопада, заглушающий весь остальной мир, он ощущал запахи скошенных трав, он видел яркие, сочные краски природы.

Вот перед ним открылись захватывающие виды из «Окна Господа» на перевале массивных Драконовых гор, величественный Кейптаун, расположенный у подножья Столовой горы, и, наконец, он почувствовал себя на твердой земле. Он никогда здесь не был, но почему-то знал все названия этой местности. Перси-да была рядом, она держала его за руку. Она перенесла его далеко-далеко, туда, где в неспокойных водах Атлантического океана образуются мощные течения, где пересекаются ледяные воды полярных регионов Антарктиды и тропические, жаркие, как дыхание Африки океанские течения Гольфстрима, туда, где зарождаются судьбы мира. Здесь крутилось по часовой стрелке огромное Колесо Фортуны, прямо у них над головой – круглое плоское облако, подсвеченное солнцем, отчего оно казалось золотым. Это было уникальное место – они стояли на Мысе Доброй Надежды и НАДЕЯЛИСЬ, что судьбы мира и их судьбы переплелись самым прекрасным узором на Земле, узором, в который вплетена улыбка солнечного луча, свежесть утренней росы, дыханье трав и цветов, порывы морского ветра, алмазное сиянье звезд и чистота неба после летнего дождя. Они так и стояли, взявшись за руки и закрыв глаза, а пронзительные Ветры Перемен обдували их насквозь, пытаясь вырвать из них души и сдуть с земли. Но они крепко держались, будто вросли в землю, и души их принадлежали друг другу, и не было на свете той силы, что могла бы поколебать их волю и жажду жизни, их всепоглощающее чувство любви и единения с вселенной. И тут легкое, золотистое облачко отделилось от Колеса Фортуны, как мягкий кусок сладкой ваты, и опустилось на них сверху, закрыв от ветра. Оно ласково обволокло их и нежно убаюкало, как в колыбели. Оно подарило им знание: кто они, и для чего на этой Земле. Ощущая себя малюсенькой частичкой единого целого, они утонули и растворились в этом немыслимом, непостижимом пространстве, осознавая вечность и ежеминутность всего сущего. Им было удивительно спокойно и хорошо. Ради этой минуты, они пришли на эту Землю, познали друг друга, познали любовь и счастье, пусть даже лишь на несколько мгновений! Но они уже никогда не забудут этого момента, самого важного в их жизни.

Перси-да крепко сжала его руку и повернула к нему лицо. Она молчала, она не открывала рта, но Филипп явно услышал ее слова, наверное, переданные телепатически:

- Ты видишь Колесо Фортуны?

- Да, - также, не размыкая губ, произнес он.

- А Крест Судьбы?

Филипп посмотрел в океан, под ноги, и отчетливо увидел два перекрещенных течения: теплое и холодное.

- Да, он сине-красный, будто лед и огонь.

- Запомни: Крест Судьбы у нас под ногами, можно сделать один неверный шаг и упасть в океан, но Колесо Фортуны – оно в нас, оно вокруг нас, оно с нами. Колесо Фортуны крепко держит нас и крутится только в нашу сторону!

Вдруг Филипп увидел в небе четыре сущности. Они переливались и светились, тянули к ним руки-щупальца, которые развивались на ветру, сами становясь ветром. Он почувствовал их аромат, их неиссякаемую энергию и волю, услышал хрустальный звон их одежд. И тут, они разом повернулись, и то, что Филипп принял за лицо, оказалось затылком, а перед – спиной. У каждой Сущности, в руках, были их друзья: Ангел, Нинка, Любашка и Креол. Ангел так и не научился летать, и его пришлось тоже нести сюда на руках. Сущности плавно опустили всех четырех на мыс и растворились в воздухе, оставив миллионы разноцветных звенящих капель, которые вскоре тоже исчезли.

Нинка молчала и улыбалась, ощущая торжественность момента. Волосы ее растрепались в разные стороны, она была похожа на восторженного воробушка. Ангел опять начал шутить и ёрничать. Он сетовал, что забыл зубную щетку. Любашка, хоть никого не видела, но слышала все происходящее и еще тысячи прекрасных звуков, она поднесла к губам-розам свой английский рожок, с которым никогда не расставалась и попыталась передать услышанные ею мелодии. Креол достал из-за спины свой дуализатор, и только тут понял, что его не к чему подсоединить, ведь расписной бочонок остался на Арбате, где он находился до появления сущностей. (Толпа, плотным кольцом обступившая Креола и его слепую королеву, так и осталась стоять в недоумении с открытыми ртами, когда волшебная музыка оборвалась, и на асфальте остался один бочонок, а музыканты вдруг исчезли) Он провел по струнам, и звук получился точно такой же, как только что на выступлении, – мощный, глубокий, чистый. Английский рожок и дуализатор отдались друг другу. И их музыка полилась в космос.

- Я вижу! – закричала вдруг прозревшая Любашка, с закрытыми губами. Она посмотрела на Креола и впервые увидела его облик. Дотронулась пальчиками до его шрама, он поцеловал ее пальчики. Девушка любовалась его мужественным лицом, здоровенной фигурой и сотворенным им дуализатором.

Филипп и Перси-да смеялись. Нинка танцевала. Ангел, наконец, оторвал свой толстый глиняный зад от земли и влекомый Ветром Перемен полетел над их головами.

Любаша и Креол давно перестали играть, а музыка все звучала и звучала. Они вызвали ее из космоса своими чарующими звуками, и она стала более мощной и целостной. Теперь целый симфонический оркестр заполнил окружающее их пространство. Все шестеро взялись за руки и шагнули вперед, в неизвестность. Они стали лететь вниз, но перед самым Крестом Судьбы зависли. Никто не знает, о чем каждый из них подумал.

Ангел тихо парил в воздухе. Любашка, в первый раз увидев и осознав все величие природы, окружавшее ее, не могла наглядеться, пытаясь впитать в себя всю эту красоту. Нинка вспомнила, как однажды уже летела также с моста и не разбилась, зависнув странным образом перед самой водой, а потом просто вернулась к берегу, шагая по воде. Креол болтал ногами в воздухе, и бубенцы на его туфлях смешно позвякивали. Перси-да и Филипп так сильно сжали руки, державшие друг друга, что из их кистей полилась кровь. Но они не замечали боли, их кровь переливалась друг в друга, смешивалась и бежала по венам.

Облачко плавно опустилось им под ноги, перенесло их вверх к Колесу Фортуны и слилось с прародителем, а они, вшестером, растворились в огромном золотом облаке счастья.

Космический оркестр продолжал звучать.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ