Мои шестидесятые

Мои шестидесятые. О времени и о себе

Виолетта Баша

----------------

НА ЭТОМ БЕРЕГУ ВЫСОКОМ... (Юнна Мориц)

О чем я?

О времени и о себе.

Сегодня мне хочется рассказать о нас, и о нашей эпохе.

Я помню, как однажды Вадим Егров пел у меня на кухне...

Я вас люблю, мои дожди...

"Кружусь со всеми прочими в пожизненном балете я,

и все плотнее времени смыкается кольцо.

Двадцатый век мне выделил мое десятилетие,

а у десятилетия всегда свое лицо.

На отраженье в зеркале смотрю почти панически,

но в памяти слабеющей покоятся, светлы,

мои шестидесятые, где свет в Политехническом,

мои шестидесятые, где буйствуют битлы.

У этих лет растаявших стою, как у подножия

горы, где ветры вечности секут нас и косят.

На шестьдесят все радости на том подножье множу я,

а все напасти-горести делю на шестьдесят.

Увы - мы стали лысые, седые и усатые,

но мы не раз оглянемся, устав и постарев,

на те неповторимые, на те шестидесятые,

где юность наша замерла, как мошка в янтаре"

Вадим Егоров

Мы рано родились, уйдем до срока.

Чтоб вам потом запомниться как миф.

Помедлив у предельного порога,

Уйдем, не домечтав, не долюбив.

По одиночке упадем как звезды.

Но небо станет чуточку светлей

В момент паденья. И светить непросто,

Но землю согревать в сто крат трудней.

Мы родились, когда страна скорбела,

Оплакивая гений палача,

И тень его почти и не успела

Коснуться наших судеб. Но с плеча

Катилась грандиозная эпоха,

Как с плахи безрассудство королей.

Непостижим был замысел у Бога,

Но не судить казалось нам честней.

Росли мы, беспокойные скворчата,

В стране, до неба врытой в вечный снег.

И старшие, из тех, шестидесятых,

Нам завещали свой двадцатый век.

Свершений век безумный и огромный,

Кровавый, гениальный и больной.

И как сейчас нам не было бездомно -

Тогда мы жили вместе со страной.

И мы наверно в чем-то виноваты,

За то, что не успели, не смогли, -

Последние романтики, ребята

Семидесятых.

Наши корабли

Неслись за горизонт, летели в космос.

…А наши песни вновь звучат.

Как миф.

Но…

падают до срока наши звезды.

По одиночке.

И … не долюбив.

Моя эпоха – двадцатый век. Ее лицо – шестидесятые.

Почти все, кто составлял ее суть – ушли из жизни. Все, кто мне дорог, или постарели, или ушли. Я помню их молодыми.

Моя эпоха – это Высоцкий. Каравеллы Новеллы Матвеевой. И девять дней одного года. И еще раз про любовь… И молодой еще Андрей Тарковский, в поиске сути российской обративший взор к Андрею Рублеву. Моя эпоха – это высокие берега поющего протеста, авторская песня в дыму запретных костров.

Это молодая Таганка и молодая университетская наука. И зарождение компьютер-сайенс, забравшего здоровье, но изменившего мир. И – в апрельском снегу образца 84-го новосибирский научный городок. И прорыв в космос. Это молодая Алферова, молодая Марина Влади, в которых видела немного и себя. Это скромность в великом таинстве любви, и безрассудство бескорыстия. Это – время неограниченных возможностей, которые уже невозможно осуществить. Время невероятной красоты и надежд, ставших спустя 30 лет крахом иллюзий. Это время, когда родители были еще молодыми.

Меня нет в агрессивном двадцать первом веке. Те, кто приходят на смену, не просто другие. Дело не в агрессии – дело в деградации. Не принимаю и не приму. Двадцать первый век - другой, меня нет в нем, но мое сердце в нем разрывается от боли.