Последняя осень

Вот и поспели озимые! Болдинскую листву вековых дубрав тронул робкими золотыми мазками Сентябрь. 1836-ой! Сколько надежд связывали молодые лицеисты со временами зрелости своей! Liberte, Egalite, Fraternite....

В маленьком, уютном рабочем кабинете загородной мызы, обставленном по моде времени своего гамбсовскими гарнитурами из ореха и красного дерева, Александр Сергеевич судорожно пытался закончить оба своих гениальных творения: «Луку Мудищева» и « Евгения Онегина»….

«Только бы успеть! Только бы управиться! » - Свербила навязчивая мысль мозг Солнца нашей словесности.

Опыт подсказывал, без достижения наивысшей точки сексуальной экзальтации, оргазма, дальнейшее движение творческой мысли и фантазии – невозможно!

- Натали! Звезда моя! Солнце моё!

Двустворчатые двери анфилады бесшумно растворились и Наталья Николаевна, пройдя до рабочего стола поэта, привычным движением закинула бесчисленные кринолины на спину и распласталась животом на рабочем столе.

Пушкин, крутя перо в натруженной, мозолистой руке, воззрился на открывшуюся взору картину. Ровный розовый овальчик ануса, а под ним – густые чёрные дебри, скрывавшие вожделенное лоно. Пушкин снял со стола шандал и посветил, капая воском на пупырчатую кожу супружних прелестей.

« Куда ж сегодня? Господи! А Николай-то Павлович куда её? » - Пронеслось вихрем в голове.

-Наташа, а царь-то тебя куда ёб?

-Уж и не помню, любезный друг! – Отозвалась Наталья Николаевна

«Вот корова! И что он в ней нашёл! » Мысли роились, выстраиваясь в удивительные по красоте строки: «…я помню чудное мгновенье, передо мной явилось ты! »

- Да с резинкой хоть?

- Ни помню, Они сзади были!

- Кто "они"? Ты что же, сучка, и Бенкендорфу подмахнула?

- Нет же! Они – Их Императорское Величество! А этот…. Дорф этот Ваш, в углу на кушетке всё за срам себя теребил. Тьфу, нехристь обрезанная! Тьфу! Как вспомню…

Пушкин посмотрел на дагерротип с росчерком «Саше от Коли» в гильошированной серебряной рамке работы Карла Ивановича Фаберже-старшего, стоявший на столе.

« Да ну вас нахуй, сатрапы! » - Пушкин достал из панталон перепачканный орешковыми чернилами ху*й и быстро-быстро вздрочнул. Кончив на бронзовый бюстик Императора с гравировкой «Александру от Николая», поэт обтёр его и *** нижней батистовой юбкой Натальи Николаевны.

- Ну, ступай, душа моя! Довольно!

- А куда, милый друг? Кругом деревня!

- Да хоть на гумно, али на птичий двор, али на конюшню! Мы ж баре! Догляд господский везде впору!

- Ага! – глаза Натальи Николаевны загорелись и она, сшибая на пути своём жирандоли, стремительно удалилась вон.

«Ну, ясное дело, к конюху, Силантию, на конюшню с ревизией пошла! » Поэт представил молодую жену в неуклюжих объятиях холопа, увидел, как его заскорузлые пальцы расстёгивают крючки кружевного лифа обнажая… Мысль завибрировала на высшей точке поэтического откровения: «…но я другому отдана и буду век ему верна! »

* * *

Мысль оборвалась….

- Палашка! Палашка!

Звонкий голос возбуждённого гения пронёсся по гулким, мрачным коридорам старинной усадьбы.

- Чаво извольтя, барен? – сенная девушка, 15-ти летняя Пелагея , подобрав подол, вынурныла из глубины гостиной.

- Ну ты это, Пелагеюшка... Давай, как обычно! – Поэт опустился устало в вольтеровское кресло приспустив панталоны. Чистые листы бумаги манили его взор.

Прошло около получаса.

-Барен, водички бы испить! В роте пиресохла! – Донёсся из-под стола сдавленный девичий голос.

Пушкин плеснул из бутылки в бахметьевский гранёный бокал с надписью «Поэту от Царя» несколько зельтерской и сунул под стол.

- Благодарствуйте, барен! – Полуопорожнённый бокал вновь оказался в руках Поэта.

«Так как же дальше? Морозной пылью серебрился его бобровый воротник?... Нет, не то! Мы красные кавалеристы?... Ой, цветёт калина?... Не то, не то, всё не то! Пустое, вздор! » - мысль Пушкина забилась в творческой истоме.

-Глядикось, барен! Опять на вялом кончили-с! – Палашка, утирая рот, вынырнула из-под барского стола.

- С Вас причятается, Ляксан Сиргеич!

Пушкин вынул из бисером шитого Натальей Николаевной кошелька серебряный двугривенный и подал его Палашке.

- Сбегай-ка, милая, в керосинную лавку! Купи две меры, а сдачу – возьми себе, на пряники!

Палашка мигом исчезла в тёмных лабиринтах барских хором. Пушкин машинально отхлебнул из бокала.

« - Вот поди ж ты! Дорогая, ведь, вода-то, а вкус ****вый какой-то! А так если: « я волком бы выгрыз бюрократизм, к мандатым почтения нету! » Ага! Сатрапы! Так, дальше!... Я вас!!!... »

И опять, как назло, взмахнув слегка воробьиными крылами, Муза перелетела куда-то на соседский куст. Александр Сергеевич в бешенстве отшвырнул перо.

- Наташка! Палашка! Вы где, суки? Пахомыч, Силантий, быстро сюда! Цезарь, Полкан! Фью-фью-фью!