Соседка сверху или Зрелая соседка

Ну чё, значит, звонок в дверь. Воскресенье, девять утра, а я лёг только в четыре – с Шуба-Дубой всю ночь в шахматы прохуячились, наверное ведро бонаквы выдули, после травы сушило чё-то. Чё ещё за ***ня, думаю, кого там притащила не лёгкая, одеваю трусы, смотрю в глазок: ****ь, соседка. Стоит, ****а, с утра пораньше, демон в женском обличье, пришла мозг поклевать, как-будто кроме нее больше некому. Открываю.

– Хули надо!? – спрашиваю.

– Да нихуя! Опять из-за тебя до двух не спала! Шумишь, ёбть!

Во вдула, ещё, главное, со мной на «ты» такая, мол, подруга ниебаться. Я говорю:

– Слышь, давай не ****и уже! Мы с чувачком одним всю ночь в шахматы ***чились, а шахматы игра тихая. Так что, ****ь, не ****и тут! Вон домой иди, досыпай, а то тоже поздно легла.

А она:

– Хам! Какие, в ****у, шахматы?! Только я одна знаю какие ты тут пьянки закатываешь, музыка всю ночь грохочет!

Чего, думаю, она тут пасту давит, на весь подъезд.

– Проходи лучше, говорю, в квартиру, ща сядем и всё обсудим, в домашней, так сказать, обстановочке.

Гляжу – заинтриговал, успокоилась, трястись перестала, в квартиру шмыг и по сторонам жалом своим гнусным водит, фотки голых баб на стенах разглядывает.

– Позвольте пальтишко.

– Да ничего, я ненадолго, – а сама прыг в моё любимое кресло. Я шорты, майку по-быстрому нацепил, носки под диван подальше запульнул чтобы фен-шуй не портили.

– Чай, кофе? – спрашиваю.

– Ты мне лучше скажи когда это всё кончится? – из кресла в эфир по****ывает, овца. Ещё ничего и не началось, думаю.

– А что вы хотите? – я даже невольно перешёл на «вы».

– Что я хочу!? Я, ****ь, тишины хочу, мурло ****ое! Почему я – умная, интеллигентная женщина, должна день и ночь всякую ***ню слушать? Дай покоя людям, пидор!

– Может всё-таки чаю?

– Сам пей свой чай, в рот компот, я не за этим сюда пришла! Мне что, на тебя в суд подать?! Мне что, сделать чтобы к тебе каждый день участковый приходил музыку потише делать?! – аж затряслась вся, аж румянец на щеках выступил, нездоровый правда, но всё равно, почти-что сексуальная стала, у меня даже *** в шортах взыграл. Во, думаю, бабуля жжёт. А она вроде движуху в шортах уловила, но виду не подаёт, знай всё ****ит и ****ит:

– У меня, ****ь, дочка – умница, диссертацию пишет, а ты, ***сос, хоть одну диссертацию в жизни написал?! Лучше б книгу какую прочел – может поумнел бы! – это она мне, прикинь.

Ну, чувствую, поссориться хочет, оскорблять меня стала.

– Это я-то ни одной книги не прочитал?! Да я книг прочёл больше чем вы со своей дочкой вместе взятые! Я вообще с книгой не расстаюсь, я с ней сплю, сру и еду готовлю! Я даже с книгой мыться хожу! Я в армии Горького спас, «Фому Гордеева» из туалета вынес, а то разошелся бы по анусам. Я вот сейчас с тобой, ****ой рваной, пизжу, а сам о книге думаю, поскорей бы засесть да дочитать и новую начать!

Смотрю – загрузил, не ожидала такой мощи и напора, просто монолог Гамлета, в натуре.

Шмыгаю носом, не от обиды, нет, а вроде перданул кто-то, и этот кто-то точно не я. Ладно, сделаю вид что не заметил, всякое бывает в её-то возрасте. А она сидит как ни в чём ни бывало, раскраснелась только пуще прежнего, поглядывает на меня, вопрос вроде какой то задать стремится, да робеет.

– Ну, ну, ну, чего же вы? Не знаю вашего имени-отчества, смелее, гражданочка! – подбадриваю я.

– Ну и каких же авторов предпочитаете, молодой человек?

Ёбать ту Люсю! Ну надо же, мадам Соседка Сверху, неужели с вами можно вести конструктивные диалоги. Подхожу к креслу, присаживаюсь на корточки напротив. Одной рукой приподнимаю за край её бордовое пальто, под ним домашний розовый халат на голое тело, запускаю другую руку под халат, медленно веду по голой ноге. От моего прикосновения на дряблой коже мурашки, упираюсь кончиками пальцев в трусы, за трусами вздрогнул, как сердце, горячий лобок.

– Ну, Пушкин заебись писал, особенно про любовь. Хотя меня всегда больше прикалывал Лермонтов. Как там у него: а он, мятежный, просит бури, как-будто в бурях есть покой! Каково?! А?! Лично для меня Лермонтов всегда был и будет героем, а Пушкин обыкновенным бабником, писал чтобы бабам понравиться, а Лермонтов писал потому-что иначе не мог. Его волновало всё то что происходило вокруг, он был русским душою. А Пушкину похоть глаза затмевала, он видимо решил всех русских баб переебать, не иначе. Тогда негров в России мало было и они вообще никак не котировались. Порнуху ещё не изобрели, а значит никакой тебе рекламы. И поэтому русские бабы негров не особо жаловали. Вот ему и приходилось суетиться, с помощью стишков всяких, ведь бабы ушами любят и отдаются тому кто лапши на уши побольше навешает. А Пушкин ****ец как в этом деле преуспел…

– Ну, не он один – и руку мою прочь убирает, а сама отодвигается. «Вот сучка! Играть со мной вздумала. Порвать бы тебе рот, старая кляча, ржавым гвоздём! Распотрошить бы тебя как старую тряпишную куклу из кукольного театра Карабаса-Барабаса! » – думаю с тоской.

– Вот у Набокова ****атый роман есть…

– Знаем, «Лолита», про педофилию!

– Нет, «Камера Обскура», совсем про другое. Там мужик один, совершенно глупейшим образом, из-за своей бабы, попадает в аварию и теряет зрение. А баба эта совсем его не любит, она с ним только из-за денег. Она сама родом из пролетариата и раньше с этим пролетариатом еблась не по-детски. А потом этого буржуя встретила и присела ему на шею, да так, что он семью ради неё бросил и даже не пришел на похороны собственной дочери. Но Бог не Тимошка, видит немножко, в общем они попадают в аварию, бабе этой хоть бы ***, а он теряет зрение. Милые мои, что тут у них начинается! Тут же появляется старинный любовник – художник, рисующий морских свинок. И он её, ну вы понимаете, **** во все щели, при слепом муже и при каждом удобном случае. И ещё они по ходу глумятся над инвалидом, например, он спрашивает какого цвета обои или лампа у него в комнате, а любовник тут как тут и жену уже подучил. И она на жёлтую лампу ****ит что та зелёная, а на синие обои – что те красные. Ссыт, короче, в глаза и говорит что роса. А мужик всё так и представляет, то есть у него вообще никакой правдивой картины не вырисовывается. ****ёж один по всем фронтам. Так этого им мало, она ещё любовнику войлочные тапки сшила чтобы он по дому босиком не шлёпал, вдруг муж услышит…

Делаю долгую паузу, в заинтригованных глазах соседки немой вопрос, что же там было дальше? Хочется ответить, отвечаю, но не сразу. Холодным голосом, чеканя каждое слово, продолжаю:

– В итоге он случайно обо всём узнаёт, первая его жена и её брат делают жест доброй воли и забирают его к себе, но он теперь одержим только одним желанием – отомстить. Однажды его оставляют без присмотра и он сразу же сбегает, наугад бредёт в тот дом в котором над ним глумились эти гады. Спотыкаясь на каждом шагу, с невыносимым трудом, но с заветным браунингом в кармане он идёт мстить за то унижение которое он познал от этих пидорасов!

В конце монолога, я специально повышаю голос, и замолкаю. Соседка с нетерпением восклицает:

– Ну, ну, что же было дальше, почему Вы замолчали?!

– А дальше он застаёт её в доме, одну, она как раз собирает вещи чтобы себать со своим любителем морских свинок, ну и пытается её убить. Но видимо он слишком лох даже для этого и это она его убивает из его же пистолета.

– Как это ужасно! А зачем Вы мне всё это рассказали?

– Чтобы похвастаться своей начитанностью. А ну, снимай свои ****ые трусы, дура! – командую я.

С удивлением в глазах, она повинуется. Я вижу что в её дуплистой сонной ****е всё-таки затаилась слеза счастья, как капля смолы на разомлевшей от жары сосне, и это распаляет моё либидо. Я приказываю:

– Ложись на диван, сука!

Соседка выполняет приказ с механической точностью. Лёжа на диване, она, с несвойственной для её возраста прытью, расстегивает и отбрасывает в сторону своё пальто, задирает халат и, повизгивая, орошает воздух квартиры томными криками:

– Выеби меня, мой интеллектуал! Выеби меня по полной программе, вставь мне так чтобы ****а дымилась, прочисти мою духовку! Дай мне свой ***, я буду сосать его, быстро и мощно, давясь и заглатывая. Я вылижу твои потные яйца и сморщенную пуговку ануса. Я созрела как хурма на ветке, я теку как парафиновая свечка, делай со мной что хочешь, дрочи на моё лицо, ссы мне в рот, засунь в мою сраку морковь! Сделай меня своей послушной собачонкой, ты будешь кидать мне палку, а я приносить её во рту со словами: «Кинь мне ещё, хозяин! ». Еби меня, хули ты медлишь, я хочу быть отодранной тобой, в этот день. Еби меня, я твоя раба!

Я беру в руки здоровенный деревянный *** с яйцами, мой друг Донни сам, так сказать, его сконструировал и подарил мне на день рождения, на тридцать лет. Я даже не думал что он мне когда-нибудь пригодится, просто стоял как статуэтка, глаза мозолил. Это отличный елдак, сантиметров пятьдесят в длину, соседка оглядывает его похотливым взглядом и облизывается. Я говорю ей:

– Только он маленько не закончен, его ещё нужно слегка пошкурить, но ведь сейчас я не буду этого делать, случай не совсем подходящий.

– Ничего, так даже лучше, больше драйва, – похоже соседка настроилась на жёсткую еблю. Я, словно опытный медвежатник орудующий отмычкой, начинаю орудовать над мохнатым сейфом моей соседки. Она постанывает и матерится. Ей, наверное, сейчас очень хорошо. А я думаю, что выражение «кинуть палку» как нельзя лучше подходит к ситуации. И продолжаю кидать. Неожиданно в мою голову приходит безумная мысль – я хватаю с полки человеческий череп который бесполезно пылится на толстой, как кирпич, Библии, протягиваю его одуревшей и разгоряченной соседке и говорю:

– А ну, примерь! Приложи к своему лицу!

Она повинуется тихо и безропотно, словно тень. Я продолжаю её ****ь, заглядывая в пустые глазницы как в окна дома напротив. Тело её сотрясается от множественных оргазмов, руками она еле-еле удерживает череп на своём лице. Вдруг она отбрасывает его в сторону и становится раком.

– Выеби меня в жопу! –это уже не просьба, а мольба. Я надеваю презерватив. И плюю в манящую, пульсирующую, зовущую бездну её ануса. И только затем ввожу туда свой ***. Там узко, глубоко и холодно, как в пещере. И ощущения такие будто чья-то сильная рука сжала мой хуй.

Я смотрю на соседку и представляю что это смерть пришла за мной, косу оставила в прихожей, просто прислонила к двери, прошла в комнату, огляделась и говорит: «Ну что, собирайся! » А я взял, включил всё своё обаяние, запустил красноречие на полную катушку и запарил эту костлявую старуху, нарассказывал всяких баек, навешал лапши. Ведь что такое смерть, это, по сути, одинокая баба, а бабы любят внимание…И вот теперь я ебу свою смерть в жопу. Ебу и ****ь хотел. Радуюсь этому до слёз из глаз, радуюсь до истерического хохота. Считаю, что сегодня я наебал свою ебаную смерть! Вот так-то вот!

И я начинаю верить во всю эту ***ню, эти мысли меня ещё сильнее заводят. Вдруг соседка с непонятным гортанным звуком утыкается лицом в подушку и начинает задыхаться. Она пытается что-то сказать, судорожно сжимает рукой левую грудь и произносит только одно слово: «С-сс-сердце…» а затем затихает с остекленевшим взглядом. В этот момент я кончаю, делаю по инерции ещё несколько фрикций, вынимаю и с недоумением разглядываю свой мокрый и начинающий съеживаться в презервативе хуй. Беру скользкий и блестящий, словно отполированный, деревянный фаллос, нюхаю, откладываю в сторону. Поднимаю упавший на пол череп, и кладу его на место, на полку. Убираю тело соседки в диван, потом под покровом ночи я спущу его в мусоропровод, а сейчас я убираю его в спешке и не совсем аккуратно, потому что очень хочется поскорее сесть и дочитать книгу, которую сейчас читаю. Тем более там осталось всего четыре страницы. Самая развязка. Чем там интересно дело кончается?