4. Воспитание

Опять Эльвира разбудила Лику затемно. Сегодня она была в чёрном, отделанном прозрачным кружевом латексном платье фасона начала века, с очень тесным высоким корсетом и широкой длинной юбкой – такое платье вдруг почему-то Лике ужасно понравилось, к нему очень шла заколка с вуалью, которая тоже была на Эльвире. Тюремщица заставила девушку принять душ, пронаблюдала, как та проглотила противозачаточную таблетку, помогла ей одеться в юбочку, чулки и лифчик и зашнуровать корсет. Из обуви выбрали босоножки. На сей раз латекс полагался жёлтый, и если раньше Лика напоминала себе розовую куклу или красного чертёнка, то сегодня собственное отражение в зеркале вызывало в памяти, скорее, одуванчик. Не хватало только такой же яркой шевелюры. Эльвира повертела её так и сяк перед собой, подёргала за цепи, двумя умелыми штрихами подрисовала ей лицо и подтолкнула к коридору: "Иди".

Войдя в комнату к Максиму, Лика не на шутку удивилась. На стенах появились большие – в рост человека – зеркала, а посередине помещения располагался непонятный агрегат, похожий на две перекрещенные тяжёлые оконные рамы. Максим уже ждал. Облачённый в облегающие чёрные кожаные брюки и такую же жилетку, он стоял, похлопывая рукоятью плети по затянутому в кожу бедру и нервно поглядывал на часы.

– Ты опоздала, – сказал он. – Уже три минуты десятого.

Лика содрогнулась, зазвенев цепями торопливо опустившись на колени, пробормотала слова приветствия и попросила "простить ленивую рабыню".

– Прощенья просто так здесь никто не раздаёт, – последовал ответ. – Придётся тебя поучить расторопности. Иди сюда.

Лика поднялась и на подгибающихся ногах приблизилась к Максиму и загадочному агрегату. Сердце колотилось как бешеное. Максим отложил плеть, подхватил девушку под локти, заставил войти в перекрестье деревянных рам и быстрыми движениями пристегнул её за руки, за ноги и за шею, распяв её в форме морской звезды. От прикосновения его рук, затянутых в холодную кожу перчаток, Лика возбудилась. Соски её напряглись, дыханье участилось. Максим тем временем взялся за рукоять сбоку от неё и стал что-то подкручивать. Лика почувствовала, как рама пришла в движение. Её медленно сгибало, – ещё немного, и она увидела свои ноги. В живот, перегибая пополам, упёрся кожаный упругий валик. Треугольный деревянный брус, который раньше был где-то далеко внизу, поднялся и вошёл ей между ног, как детская лошадка. Острый краешек коснулся лона и раздвинул лепестки. Лика сглотнула.

– Хозяин…

– Молчать!

Брус поднимался всё выше. Острое дерево защекотало между ягодицами. Её как будто собрались разрезать пополам. Лика ощутила тонкую, почти неощутимую боль, даже не боль, а только призрак боли, от которой она вздрогнула и напряглась. Лоно сладко заныло, хлынул сок. И всё же она испугалась.

– Хозяин, прошу Вас, хозяин! Не надо! Мне больно! Хозяин, пожалуйста…

В следующий миг уже знакомый резиновый шарик заткнул ей рот, на шее сзади затянулся ремешок, и Лика онемела. А ещё через мгновение плётка ожгла её ягодицы. Лика даже не смогла закричать и едва не лишилась чувств. Её ещё никогда не пороли так сильно. Рама не позволяла двигаться, валик затруднял дыхание, а брусок между ног не позволял даже вильнуть распухшим задом. Максим порол свою девочку-рабыню умело и безжалостно – то отступал, то придвигался ближе, бил то наотмашь, то с оттягом, щекотал приподнятую попку кончиком хлыста, стегал отточенными лёгкими ударами её бесстыдно раздвинутые нижние губки и время от времени ласково шлёпал её ладонью в кожаной перчатке. Планка в киске тёрла губки и колола клитор и звёздочку ануса. Лика тонко взвизгивала и хлюпала носом; по лицу её стекали слёзы, сопли, слюни и размытая косметика. "Боже, – подумала она, видя своё отражение в зеркале, – какая же я, оказывается, бываю иногда уродина!"

Наконец, отсчитав двадцать ударов, Максим убрал фиксатор, опустил злосчастный брусок, и не успела Лика насладиться наступившим облегчением от ушедшей боли, вошёл в неё. Смазка не понадобилась – Лика буквально истекала соком. Сооружение, державшее девушку, было тяжёлым, но от усилий Максима оно даже чуть-чуть сдвинулось. В зеркале, сквозь застилающие взгляд слёзы, Лика могла видеть себя нагую, в жёлтом латексе, в цепях, распятую в квадратной раме, и Максима, чёрным демоном стоящим за её спиной. Это зрелище неожиданно её очень возбудило. Латекс на ней натянулся, как надутый воздушный шарик, налитые яблочки грудей готовы были выскочить из крохотного лифчика, корсет втугую стягивал бока. Чулки лопнули, подвязки оборвались. Зад горел. Внизу было так жарко, мокро и больно, что первых движений Максима она даже как следует не ощутила. Потом вместе с болью вдруг, откуда ни возьмись, пришла первая волна наслаждения, и Лика завопила, вернее – застонала, стиснув зубами проклятый шарик так, что едва не прокусила резину. Максим остановился, и Лика неистово задёргалась, завиляла задом, пытаясь податься навстречу ему, замычала, умоляюще глядя на него в зеркало. Увидела, как он протягивает руку. В следующую секунду Максим убрал кляп.

– О хозяин! Хозяин! – закричала она. – Не останавливайся, прошу тебя, умоляю, хозяин!

Максим усмехнулся и с удвоенным темпом взялся за дело. Лика выла и металась, и если б не ошейник и не цепь, соединяющая стальное кольцо с верхней перекладиной, она, наверное, ударилась бы головой. Максим всё не кончал, Лика сходила с ума. Оргазм следовал за оргазмом, всё тело сотрясалось, лоно пульсировало как бешеное, ловя упругий, мощный мужской столб, пока наконец горячая струя не выплеснулась как шампанское и не потекла вниз по её ногам. Лика в последний раз вскрикнула как раненая птица и обвисла на цепях. Максим неторопливо застегнул штаны. Ушёл. Лика не замечала течения времени и безвольно висела, распятая в раме, время от времени чуть содрогаясь, когда призрак былого наслаждения щекотал натруженное лоно. Ошейник сдавливал горло. Дышать было тяжело. Шевелиться не хотелось. Максим долго плескался в ванной, потом, вернувшись, протёр ей мокрой губкой заплаканное лицо, аккуратно вытер Лику ТАМ пушистой салфеткой, очень нежно ввёл ей в киску прозрачный, мягкий, словно сделанный из розового мармелада фаллоимитатор, закрепил его тремя ремешками, после взялся за уже знакомый вороток и снова стал его подкручивать. Сооружение развернулось, снизу поднялась и прилегла к спине девушки обитая кожей скамейка, и Лика с удивлением почувствовала, что переворачивается сначала вниз головой, а затем – ложится на спину с раскинутыми вверх в виде латинской буквы V ногами. Теперь она смотрела на Максима снизу вверх, голова её запрокинулась и оказалась как раз на уровне его члена. Максим потянул молнию на брюках и извлёк свой напрягшийся орган. Лика поняла всё без слов и послушно округлила ротик.

Член вошёл, восхитительно тёплый, чистый и упругий, тронул щёки, щекотнул язык и без помех проник ей в горло. Благодаря положению, в котором Лика оказалась после поворота станка, её рот и глотка образовали один прямой канал. Она содрогнулась – ею никогда ещё не овладевали таким способом так глубоко. В первые мгновения ей стало не по себе, к горлу подкатила тошнота, но потом она попробовала не выталкивать член, а сглотнуть, и вдруг внезапно приняла упругий стебель на всю его длину. От удивления у неё округлились глаза. Она теперь даже могла нормально дышать и ощутила что-то вроде радостного удовлетворения: а я, оказывается, вот как могу! При следующем движении она попробовала повторить свой трюк, и Максим застонал от наслаждения. Лика чуть не задохнулась и старательно заработала языком и губами. Ноздри её раздулись, вдыхая запах разгорячённого мужского тела, пота, семени и горького дезодоранта, лоно увлажнилось и заиграло, обжимая искусственный член. На несколько мгновений Лике показалось, что Максим раздвоился и вошёл в неё одновременно с двух сторон. Её всю трясло, она уже не соображала, что делает, ласкала движущийся член, покусывала его, а если он выходил совсем, тянулась за ним языком; кулаки её сжимались, руки рвались из стальных браслетов, ногти резали ладони. И когда брызжущий салют ударил ей в лицо, Лика рванулась вперёд, насколько позволяли ошейник и цепи, широко раскрыла рот, ловя горько-сладкие белые капли; лоно её судорожно сжалось, и она забилась в оргазме.

– Понравилось, рабыня?

– Да! – выдохнула она. – Да, да, хозяин!

Максим дал ей отдохнуть и некоторое время сам восстанавливал силы. Он сделал несколько упражнений, разгоняя кровь, после чего подкатил к пыточному сооружению столик с завтраком. Несколькими движениями ворота заставил свою пленницу распрямиться и принять вертикальное положение, – Лика чувствовала себя как кукла на ниточках, – потом дал ей напиться соку. Челюсти у девушки сводило, персиковый нектар потёк по подбородку и груди. Максим усмехнулся, наклонился и слизал с упругого соска прозрачно-медовые капли.

В течение последующих двух часов он овладел ею ещё три раза. Лика было испугалась, что Максим захочет взять её и сзади, в попку, не без оснований опасаясь, что неподготовленный "чёрный ход" просто не выдержит напора, но по счастью на сегодня всё ограничилось ртом и главными вратами. Искусственный член им больше не понадобился.

Затем её отвязали и препоручили заботам Эльвиры. Лика едва нашла в себе силы, чтоб пробормотать слова благодарности, и её увели. Эльвира проследила, чтобы девушка сходила в туалет, как следует умылась, и разделила с нею лёгкий завтрак, состоящий в основном из овощей и приготовленного на пару риса. Лика удивилась непривычно вкусной еде и съела всё до крошки, опасаясь, впрочем, проявлять излишнюю жадность – она ещё слишком хорошо помнила злосчастный "гандикап". После бурного секса и экзекуции её одолевал буквально волчий аппетит. Попку немилосердно саднило, поэтому сидела Лика на коленях. Эльвира смотрела на неё слегка насмешливо и с пониманием.

– Ешь, ешь, – сказала она. – В ближайшие сутки тебе вряд ли удастся хорошо закусить.

Лика похолодела.

– Что со мной сделают… госпожа?

– Задаром здесь никого не кормят, – сказала та. – Помнишь колесо? Тебе придётся ещё поработать. Надень вот это, – она бросила ей трусики, прихваченные ей из жёлтого комплекта, и встала из-за стола. – Идём.

– Я бы хотела переменить чулки, госпожа, – робко попросила Лика. – Эти все изорвались.

– Обойдёшься. В ближайшее время они тебе не понадобятся.

Лика торопливо оделась и, гремя кандалами, побежала за своей провожатой.

К удивлению девушки, они поднялись по лестнице, проследовали ко входной двери и вышли на широкий двор. Лика впервые оказалась снаружи и теперь с интересом оглядывалась. Дом находился где-то за городом. Вокруг было тихо. Стояли сосны. На участке росли яблони. Везде были проложены посыпанные красным гравием дорожки. Неподалёку виднелся маленький заросший пруд с переброшенным через него узким каменным мостиком. Лика занервничала, гадая, что ей надо будет делать. Эльвира не задерживаясь провела её к воротам и там, возле маленькой, с красной крышей собачьей будки приказала остановиться.

– На колени! – скомандовала она, и когда Лика послушно опустилась на корточки, с лязгом вытянула из глубины собачьей будки тяжёлую цепь и пристегнула девушку к мраморному столбику.

В окошке проходной замаячили любопытные лица охранников в камуфляже. Один из них даже вышел на крыльцо и теперь созерцал открывшуюся картину, между делом попивая кофе из маленькой чашки.

Сердце у Лики запрыгало.

– Госпожа… – пролепетала она. – За что? Хозяин уже наказал меня…

– Сидеть! – скомандовала та, для надлежащего послушания стегнув девчонку хлыстиком. – Это что ещё за слова? Кто тебе позволил говорить? Как говорят у нас собачки? А?

Лика сидела, опустив глаза, сложивши руки на коленях, побитая, униженная, пригнутая к земле тяжестью цепей. Лицо её пылало от стыда.

Эльвира дёрнула за цепь, рывком поднимая девушку на колени.

– Ну?

– Ав… – тихо прошептала та.

– Не слышу?

– Ав… Ав-ав! – тонким голосом вдруг выкрикнула та, давясь, задрав лицо и глядя своей ненавистной мучительнице в глаза. – Ав-ав-ав! Ав…

По щекам её текли слёзы.

– Ага! Совсем другое дело. Молодец! – Эльвира с преувеличенной нежностью погладила её по голове. – Ну-ка, к ноге! Сидеть! Сид-деть, сука! Вот так. Хорошо. Лежать!

Лика с плачем, но послушно выполняла все команды, ложилась, вставала, царапая гравием ноги и руки и окончательно разрывая новые чулки. Перед уходом Эльвира наклонилась, вынула из кармана замочек и укоротила на Лике кандалы таким образом, чтобы двигаться она могла только на четвереньках.

– Охранять! – приказала ей Эльвира напоследок, потрепала Лику по голове, нагнулась и сказала, глядя ей в глаза: – Здесь везде микрофоны. Услышу слово – выпорю, понятно? И не вздумай баловать – твой хозяин будет о-очень недоволен, если ты будешь плохо сторожить дом. И кстати, давай-ка сюда свою юбку. Снимай, снимай – она тебе будет только мешать…

Она забрала её коротенькую жёлтую юбчонку, протянула пленнице руку, которую Лика сообразила послушно лизнуть, и ушла, оставив девушку прикованной к столбу возле собачьей будки, всю в слезах, униженную и побитую.

Как собаку.

Некоторое время Лика сидела молча, глядя в землю, пунцовая от боли и стыда. Щёки девушки жарко пылали. Слёзы капали в пыль. Затем она подняла голову и осмотрелась.

Палило солнце. День был в самом разгаре. Рядом с будкой на земле расположились две глубокие миски с водой. Гремя кандалами, Лика влезла в будку и завозилась там, елозя попкой и устраиваясь поудобнее. В будке было тесно, но зато прохладно. Стены были гладкими, крыша вполне позволяла сидеть. Запаха псины не было совершенно, наоборот – внутри пахло какими-то духами или освежителем воздуха. На полу лежал цветастый толстый поролоновый матрац. Видимо, она была не первой "собачкой" здесь. Лика высунула голову наружу, посмотрела направо, налево. Охранники не спешили подходить к ней, дразнить, донимать или насиловать. Видно, с этим здесь было строго. Интересно, подумала она, если они ко мне подойдут, мне следует кусаться и рычать, или ласкаться и скулить? Она усмехнулась и против воли почувствовала, что опять возбуждается. Новую ступеньку в бесконечной лестнице унижения оказалось невероятно сложно преодолеть. Сама бы она никогда и ни за что бы на такое не решилась.

А кто бы решился?

Солнце поднималось всё выше, однако на небе кое-где собирались реденькие тучки. К вечеру вполне мог хлынуть дождь. Сколько ей предстоит здесь пробыть в качестве цепной собаки? День? Два? Неделю? Она не знала.

Где-то далеко захрустел гравий, потом послышались шаги. Лика торопливо выглянула наружу и вздрогнула: по дорожке, небрежно дымя сигаретой, шёл Максим. Лика поспешно выползла из будки целиком и села на корточки, задравши голову. Подумала, подумала, и подняла руки перед собой, сжав при этом кулачки, – так послушная собачка поднимает передние лапки. Ею вдруг овладело странное настроение. Сердце колотилось как бешеное. Слёзы уже высохли, она снова ощущала ту странную смесь веселья, страха, стыда и желания, которую в ней раз за разом будили все эти кандалы, ошейники, одежда из резины, решётки, плети, дыба и безумный секс. "Господи! – подумала она. – Я всё-таки жуткая извращенка!"

Максим подошёл к ней и несколько секунд молча созерцал свою пленницу. Лика чуть подвинулась вперёд, насколько позволяла цепь, коснулась хозяйской ноги, обхватила её, ткнулась носом и потёрлась щекой о чёрную кожу. Кожа пахла Максом. Лика почувствовала, как рука Максима опустилась ей на голову и поворошила волосы. Лика закрыла глаза, потом ей пришла в голову ещё одна идея. Она раскрыла рот, вывалила, насколько смогла, наружу язычок и быстро-быстро, вздрагивая всем телом, задышала по-собачьи.

Максим замер. Потом щелчком отбросил в сторону сигарету, присел и приподнял Лике голову, взяв девушку за подбородок. Заглянул в глаза. Лика тихо заскулила, засучила ногами и неуклюже вильнула задиком. Цепи ножных кандалов тихонько звякнули.

– Ты поразительная, – с лёгким удивлением сказал Максим. – Схватываешь на лету, играешь с листа и без нот… Я был прав: тебя ничему не надо учить, нужно только убрать лишнее. Я впервые вижу такую смышлёную рабыню. Или ты притворяешься?

Лика энергично замотала головой и жадно лизнула протянутую руку. Пальцы его пахли табаком. Максим покачал головой и снова погладил её.

– Удивительно, что тебя не разглядели раньше, – сказал он. – Просто удивительно!

Он выплеснул из одной чашки воду, полез в карман и вытащил оттуда промасленный серый бумажный пакет. В опустевшую чашку со звоном посыпались маленькие сухарные косточки. Максим положил одну на ладонь и протянул своей "собачке", заставив взять лакомство с руки. Лика, с трудом пересилив себя, осторожно приняла подачку губами, раскусила её и сразу ощутила облегчение – то, что она приняла за собачий корм, на деле оказалось сладкими подушечками вроде сухих завтраков. По крайней мере, подумала она, хоть кормить её не перестанут.

Трусики её опять стали мокрыми. Однако сказать она ничего не могла. Не имела права.

– Служи хорошо, – Максим ещё раз погладил её и, не оглядываясь, удалился.

Лика опустилась на четвереньки. Посмотрела на миски, на воду. Есть не хотелось. Пить тоже не хотелось. Зато к немалому своему стыду Лика уже сейчас ощущала, что хочет писать. Она посмотрела на небо. Сколько она сможет терпеть? Вряд ли – до темноты. Пройдёт ещё совсем немного времени, и желание облегчиться станет невыносимым. Она покосилась на охранников, не решаясь вставать во весь рост (да и длина цепей теперь не позволяла). Охранники смотрели. Лика обползла на четвереньках свою будку. Цепи звякали в пыли. Позади сооружения обнаружилось что-то вроде маленькой песочницы. Ага! Для чего она здесь, теперь было яснее ясного. Лика помедлила, в нерешительности кусая губы. Проклятая Эльвира! Даже юбки нет… Может, матрасом прикрыться? Она оглянулась. Охранники пялились; их было уже трое.

Лика тряхнула волосами. Да в конце концов, кто они такие? И кто она такая? Она их не знает, и они её не знают. Завтра каждый пойдёт своим путём. Цепи и ошейник давали ей своеобразное инкогнито, своеобразное безличие, и оно было ничем не хуже того безличия, которое давала этим людям их униформа.

Лика решительно дёрнула застёжки трусиков, одним осторожным и долгим движением стянула с бёдер жёлтый лоскуток и присела. Голова её закружилась, цепь потянула назад, стальное кольцо ошейника слегка сдавило горло. Время словно бы остановилось. Взгляды сверлили спину и затылок, горячая жёлтая струйка невыносимо долго уходила в песок, но наконец и это униженье кончилось. Грациозно изогнувшись и изо всех сил стараясь не запутаться в цепях, Лика натянула свои жалкие трусишки, – тугой латекс звонко шлёпнул, облегая талию и попку, – ногой заровняла мокрую ямку в песке, подняла повыше упругую грудь, расправила плечи и с вызывающим видом обернулась к проходной: что, съели?

Охранники по-прежнему торчали у окна и на крыльце. Один показал девушке оттопыренный большой палец. Зрелище, похоже, им понравилось.

– Ав! – звонко крикнула им Лика с каким-то гибельным, отчаянным, безумным озорством человека, которому нечего терять. – Ав-ав! Ав! Ав! – и зарычала: – Р-р-рр…

Зазвенев цепями, она на четвереньках обогнула миски и полезла в свою будку. "По крайней мере, – вдруг с усмешкою подумала она, – я очень хорошая собачка, потому что никогда не буду бегать по помойкам! И меня можно без опаски брать с собой в постель".

Напоследок Лика поймала себя на странном, совершенно незнакомом чувстве.

Ей дико, нестерпимо захотелось завилять хвостом.

*

Продолжение следует