Чилабук

Когда Софье было столько же лет, сколько Соне сейчас, она поранила палец рыболовным крючком. Крючок вошел под кожу, обернулся вокруг кости и застрял. Чтобы достать его, пришлось повредить сухожилие. С тех пор Софья считала этот палец немного чужим.

Она двигает бедрами и пальцем одновременно. Волны плещутся, как будто лакает огромный кот. На поверхности озера ничего нет, но там, внизу, кто-то гладит ее бёдра и тянет в глубину.

Софья боится открыть глаза. Она уже под водой. Кто-то впивается сосущим поцелуем ей в шею и раздвигает ее ноги своими коленями. Она не может дышать. Сейчас она захлебнется. Кто-то целует ее в губы. Воздух с силой перетекает из лёгких в лёгкие. Шум крови в висках расходится волнами под водой. Она вот-вот кончит.

Тонкие белые руки хватают ее за волосы и вытягивают из-под воды.

– Мамочка, что с тобой?

– Тебе яичницу или омлет?

– Омлет.

– Долго возиться. Съешь яичницу.

Во время оргазма женщина ничего не боится. Софья прочитала об этом в журнале, который кто-то забыл на сиденье в маршрутке. Вот почему вечерами, перед тем как уснуть, она согревает ледяные пальцы под мышкой и мастурбирует, вспоминая озеро.

В ее фантазиях вода в нем черная, чернее, чем небо в ту ночь, и она лежит на постели, как на поверхности озера, и ждет прикосновения невидимых рук и неистового, как электрический угорь, ***.

Она должна кончить, чтобы перестать бояться. Чтобы страхи, кривляки и горлопаны, размахивающие микрофонной стойкой у нее в голове, заткнулись хоть на минуту.

В тех же профилактических целях она пьет вино и смотрит телевизор ночь напролет. Ничто не отвлекает от выдуманных фобий лучше, чем изысканный темрюкский совиньон (шестьдесят рублей бутылка) и поданные в грамотной деловитой форме ужасы настоящей жизни.

Полупустой бокал и пульт – для Софьи это как скипетр и держава.

Еще у нее есть Соня. У Сони подбородок испачкан зубной пастой. На ногах свинотапки – тапочки в виде свиней. Соня нарисовала картинку на обороте квитанции за свет. Фломастерные каракули проступили на лицевой стороне.

– Ты испортила документ, – говорит Софья.

– Я не испортила. Я улучшила.

– И что это такое?

– Это Чилабук.

– Ты хотела сказать «человек»?

– Нет, Чилабук. Это такое имя. Мы с ним дружим.

– Он тебе приснился?

– Нет. Он настоящий. Он показал мне фокус.

– Какой фокус?

– Фокус с монеткой. Вот, смотри.

Абажур старой лампы подбрасывает к потолку многозначную как кофейная гуща тень.

Софья набирает вино в рот и сплевывает его назад в бокал. Ей нравится так делать – греть вино на языке. Это помогает очистить напиток от кусочков пробки.

У Софьи большой опыт по части вина, но штопором она так и не обзавелась, предпочитала выковыривать пробки отверткой. Однажды, перестаравшись, она уронила в бутылку сколотый с горлышка кусочек стекла. Она уже была пьяна и решила, что ничего страшного не случится – нужно просто не допивать до дна. Разумеется, она вспомнила об этом только наутро, обнаружив рядом высосанную до капли бутылку. Ее до сих пор мучают кошмары, в которых этот крохотный осколок путешествует автостопом по ее организму до тех пор, пока не добирается до жизненно важного органа.

Софья отдает себе отчет в том, что может умереть в любую минуту. И что тогда будет с Соней?

Она слюнит пальцы и трогает себя между ног.

Тень на потолке складывается в звездное небо. Пружины скрипят, когда она напрягает мышцы ног и чуть приподнимает над постелью тяжелые бедра. Это скрипят волны озера. Ее пальцы – это чей-то скользкий язык.

Беззвучно кончив

краткий миг бесстрашия

Софья гасит лампу.

– Я видела Чилабука.

– Опять?

Софья отрывается от книги и смотрит на дочь. Соня сидит на полу, поджав под себя ноги. Рядом, как жертвы перестрелки, лежат в принужденных позах Маша, Таша и Вонючка – ее куклы.

– Он передавал тебе привет. Привет.

– Вы разговаривали?

– Конечно, мы же друзья.

– Он тебя трогал?

– Нет.

– Звал куда-то?

– Нет. Он только сделал, чтоб монетка исчезла. А потом достал изо рта. У него смешные пальцы. Как у лягушки.

Софья с силой захлопывает книгу.

– Хватит. Не хочу слушать. Еще слово про Чилабука, дам по губам.

– Почему?

– Нет никакого Чилабука.

– Есть.

– Нет. – Софья смягчает тон. – Ты врушка. Я не хочу, чтобы ты начинала врать в таком возрасте.

– Я не врушка. Не веришь – не надо. Буду вообще молчать.

Соня выпячивает нижнюю губу и умолкает навеки. А через минуту говорит:

– Пойдем в зоопарк в субботу?

В субботу они идут в зоопарк.

Софья не хочет идти. Она боится, что животные напомнят ей о месте, где она выросла. Она предлагает Соне пойти в кино. Она соблазняет ее большим стаканом попкорна и игровыми автоматами. Она согласна даже на тот, где надо стрелять в живых мертвецов.

Но Соню ничем не пронять. Всю неделю она только и говорила, что о зоопарке. Какая-то дрянь в детском саду напела ей, что там есть «славный кенгурёночек, и его очень-очень жалко, потому что он мерзнет». Или, как подумала Софья, имеет замерзший вид, чтобы вымогать угощение у идиотов.

Чтобы не ходить зря, Софья решает разносить новые туфли. Она пеленает каждую ступню пластырем до тех пор, пока ноги не выглядят обутыми в кроссовки для мумий.

Ей кажется, что она все предусмотрела. Но хватает двадцати минут погони за передвигающейся не иначе как вприпрыжку Соней, чтобы пластырь пропитался красным. Прогулка превращается в пытку.

– Мам, ты чего?

– Ничего. Иди, погуляй.

– А ты?

– А я сяду и посижу.

Софья находит горбатую лавку, открывает сумочку. В маленькой серебристой фляжке, которую она сама себе подарила на день рождения, серебристо плещется на самом донышке. Хотя Софья помнит, что совсем недавно наполняла ее при помощи маленькой серебристой воронки. Закрывшись от мира ладонью, она делает первый за сегодня глоток. Ничего не меняется. Только ступни пульсируют.

– Мам! Мам! Там великан утку ест!

Соня тут как тут, щеки красные.

– Твою мать. – Софья прячет фляжку. – Какой еще великан?

– Да не великан. Пеликан. Он ест утку!

– Не выдумывай.

– Я не выдумываю. – Соня хватает ее за руку. – Идем. Там все смотрят.

Соня ведет прихрамывающую Софью к пруду с водоплавающими птицами. У ограды собрались люди. Многие фотографируют и снимают на камеру. По направлению чужих взглядов Софья понимает, куда нужно смотреть.

Действие разворачивается у самого бортика. Там, ударяясь о стенку, плавает уродливая судорожная птица с противоестественным количеством крыльев. Моргнув, Софья понимает, что это не одна птица, а две. Каким-то образом пеликану удалось поймать одну из уток в свой мешок под клювом. Пеликан не может ни проглотить, ни выплюнуть утку. Утка отчаянно бьет крыльями, пытаясь выбраться. Кожа пеликаньего мешка растягивается как розовая жевательная резинка, видны кровеносные сосуды. Обе птицы страдают.

– Пеликан подавился, – фыркает кто-то. – Надо по спине похлопать.

Софье становится дурно. Ситуация напоминает ей ее первый секс. Дело даже не в воде, где все происходило, и не в крови, которая окрашивала эту воду, а в том, что участники и той и этой драмы были чуждыми, слишком не приспособленными друг к другу созданиями. Они относились к разным видам, это все было безнадежно с самого начала.

Кто-то наступает ей на ногу. Софья чувствует, что ее сейчас вырвет.

– Пойдем отсюда.

– Ну, мам!

– Пойдем, я сказала!

– Смотреть кенгурёнка?

– Домой.

По пути к остановке, шагая по ножам, она рассказывает Соне сказку о Русалочке – настоящий ее вариант, тот, где все кончилось плохо.

– Это была не смерть во имя любви, – говорит она под конец с непонятной ей самой мстительностью в голосе. – Русалочка просто не смогла жить с такой болью. Это было оправданное самоубийство.

Соня не слушает, она спит на ходу – слишком много впечатлений за один день для такой маленькой девочки. Выходит, что Софья рассказывает сказку сама себе. Он думает, не пора ли рассказать Соне другую сказку. Сказку про девочку, которая жила в лесу вместе с бабушкой.

Бабушка учила ее всему, что знала сама, но девочка была плохой ученицей. Ей больше нравилось гулять по лесу и купаться в озере. Там, в озере, все и случилось. Бабушка узнала об этом в ту же секунду, но ничего не могла сделать. Озеро, в отличие от леса, ей не принадлежало. Когда девочка вернулась домой, голая, покрытая гусиной кожей, бабушка положила руку ей на живот и вздохнула. Не говоря ни слова, она ударила девочку кулаком в скулу. Девочка выплюнула зуб бабушке на ладонь и отправилась спать. А наутро у нее в ногах недвусмысленным посланием лежала тугая дорожная сумка. Еда, бурдюк с водой и завернутая в платок «синяя кость» – ее собственный зуб, окрашенный отваром из бабушкиных трав. Девочка закинула сумку на плечо и навсегда покинула домик в лесу.

За завтраком Соня болтает с набитым ртом.

– Чилабук сказал, ты знаешь, что он настоящий. Ты раньше с ним тоже дружила. Вы поругались, потому что ты его обманула. Из-за этого ты злишься, что теперь я с ним дружу.

– Что ты плетёшь?

– Он сказал, раньше ты жила в лесу. С бабушкой. Твоя бабушка – значит, моя прабабушка. У вас был домик. Ты гуляла по лесу и собирала цветы. А еще ты ловила рыбу в озере. Так вы и познакомились. А потом поругались, ну, когда ты от него убежала. Но Чилабук сказал, вы помиритесь, потому что он уже на тебя не сердится.

– Сукин сын.

– Что?

– Ничего.

– Он сказал, что раньше не мог тебя найти. Потому что тебя защищала синяя кость. Но теперь бабушка умерла, и ее магия больше не действует. Теперь вы помиритесь. Вы ведь помиритесь?

– Иди в кровать.

– Еще же рано спать.

– Так не спи. Порисуй.

– Нарисую Чилабука.

Мастурбируя тем вечером, Софья вспоминает о пеликане и утке. Вдвоем они ухитрились создать ад даже в своем безопасном искусственном мирке. Ни проглотить, ни выплюнуть, думает она. Прямо метафора для описания любви. Или название порнофильма.