Coffea arabica

Ом-ма-хум наблюдает за скифами, доителями кобылиц, молокоедами. Удивляется молочным пристрастиям дикарей. Алтайцы, например, выгоняют спирт из кислого молока. Куда понятнее греки, предпочитающие виноградное вино.

Однажды он заметил, как козы, поевши ягод какого-то дерева, запрыгали и не могли успокоиться в течение всей ночи. Из любопытства проделал эксперимент над монахами-дервишами, которые обычно дремали во время вечерней молитвы, гневля хаджу. Завел людей в рощу зеленых деревьев с черно-синими ягодами. Любовался гармонической симметрией крон деревьев и смеялся над жадностью, с которой дервиши поедали диковинные плоды. Ох уж эти человеки – не ведают, что через рот гибнут.

Ночью заглянул в мечеть: дервиши стучались лбами о каменный пол, нисколько не уступая в резвости наевшимся ягод козлам.

***

Я родилась в городе “гаванских кофейниц”, в старом Петербурге, где чашкой кофе, а не стаканом чая горожанин начинал трудовой день. Но все же, должна признаться, не знала настоящего вкуса кофе, пока не попала в страну ислама, на лазурные берега малоазиатской Турции. Только здесь, в знойные часы полдня, когда все живое прячется от палящих лучей солнца в тень и прохладу бесчисленных “кахве-хане”, я поняла разницу между благородным черным напитком мусульман и теми сероватыми помоями, которые составляются у нас на севере, по экономичному немецкому рецепту, из молока и цикория, прибавляемых к жиденьким отварам кофейных зерен.

Чередуя маленькие глотки душистого кофе с затяжками из “наргиле” ароматным самсунским табаком, я размышляла о странной связи распространения настоящего кофе с внедрением на земле ислама.

На мягком диване я наслаждалась прохладой от фонтанов и густых крон чинар, растущих у входа в кофейню. Пьянела от кофе, сваренного по-турецки, как от вина. Разглядывала черную гущу на дне чашки и слушала голос учителя.

Он поведал, что кофе и ислам – два завоевателя, вышедшие из далекой Аравии и затопившие, как два сильных потока, почти половину земного шара. Они покорили много стран и народов: ислам силою меча, а кофе – вкусом и ароматом. Но на протяжении столетий кофе оказывался сильнее ислама. Бодрящий напиток побеждал религию, люди по-прежнему вкушали.

Было время, когда казалось, что забудется окончательно слава Мекки и Медины, и бывшие мусульмане не пойдут на поклонение черному камню Каабы, чтобы заслужить право на звание хаджи и на ношение на голове зеленой чалмы. Большую славу, чем Мекка, приобрел Мокка – знаменитый порт – исторически первое место вывоза лучшего аравийского кофе.

Религия следила за коммерческой вкусовщиной. Уже в 1511 году собор законоведов в Мекке проклял кофе за то, что он пьянит, как вино. Духовенство ополчилось на шайтанский напиток, пытаясь вернуть паству из кофейни в мечеть.

“Сироп из сажи” быстро покорил Западную Европу. “Черной турецкой кровью” не брезговали англичане, “отваром из старых сапог” наслаждались французы. Кофейное дерево было перевезено на остров Яву голландским губернатором. Отличный коммерсант, он положил начало внедрению прибыльной культуры на новой почве. По инициативе амстердамского бургомистра Николая Витсена началось промышленное распространение кофейного дела. В то время гостивший у Витсена русский царь Петр наблюдал, как к берегам Голландии прибывали суда с грузами кофе. После первых опытов голландец Горн выслал Витсену несколько саженцев кофейного дерева, акклиматизированного на Яванской почве. Один экземпляр растения был подарен Витсеном как трофей экспериментальной войны Парижскому Ботаническому Саду. Подарок Витсена был использован для размножения кофейного дерева черенками в оранжереях Парижского Сада, и вскоре французское правительство располагало множеством молодых тропических растеньиц, заботливо выращенных на берегах Сены. В 1727 году капитану Дескло было поручено доставить ценный груз в заокеанские французские колонии Вест-Индии – на остров Мартинику...

Слова учителя серебряным колокольчиком стучат по моему мозжечку. Ом-ма-хум берет меня на руки, качая. Он был в том путешествии. Как я не догадалась, благодаря ему единственное оставшееся в живых деревцо достигло берегов Америки!

РАССКАЗ ОТЦА

... Наконец установился попутный ветер. С игривыми пожеланиями от чувствительных мадмуазель и под неусыпным взглядом кардинала мы снялись с якоря, под буксиром вышли в открытое море.

В английском канале ненастье, туманы и неблагоприятные ветры. Капитан решил огибать Англию с севера и пройти в Северный Атлантический океан между Оркнейскими и Шетлендскими островами.

Первое время все шло сравнительно гладко, хотя перегрузка – почва для саженцев, деревья и вода для полива - сразу начала сказываться. Под всеми парусами – наш барк может нести до 29 парусов при умеренном ветре – мы довольно легко пробежали Северное море и уже прошли скалистый островок Файр Исле, когда ветер внезапно затих. Течением корабль вынесло обратно.

Несколько раз мы пытались пройти этим чертовым проливом – да простят меня англичане! - и каждый раз судно выбрасывалось. Наконец Дескло решил обходить Шотландские острова с севера. В полночь на 6-января, на Крещение, обогнув мыс Норд-Унст, мы вступили в Северный Атлантический океан.

Казалось, господь покинул нас! Тотчас, как мы вышли в открытое море, ветер усилился и перешел в жестокий шторм. Тяжелая лавировка, особо мучительная для перегруженного корабля и его неопытной команды наводила ужас даже на меня. Парусное судно двигалось против ветра по ломаной линии, давало отчаянные размахи при качке. Каждую минуту его борта уходили под воду. На палубу врывались ледяные океанские волны, все разрушавшие на своем пути.

Качка доходила до 10 размахов в минуту. Тяжелые реи на высоте совершали размахи по 30-35 саженей каждые пять секунд. На трех мачтах укреплены 18 громадных рей. К этим поперечным бревнам привязаны большие четырехугольные паруса. Вода на палубе доходила временами до уровня высоких, в рост человека, фальшбортов, и среди ревущих водоворотов уже не было видно парусов. Только мачты, возвышенные нос и корма.

Корабль отчаянно дрейфовал, при встречном течении уходя все дальше на север, в открытый океан. Мы пытались укрыться за Исландией, но вскоре выяснилось, что туда попасть невозможно. Надежд на перемену ветра, которая бы дала возможность прорваться на юг, не было почти никаких, так как в зимнее время в Северной Атлантике господствуют юго-западные штормовые ветры, дующие иногда месяцами без перерывов.

Я молился, продолжая бороться с бесновавшейся стихией. С отчаянием в душе капитан воодушевлял команду. Мы были единое целое, господь даровал нам мужество и выносливость.

Но положение ухудшалось. Кто уступит? Море? Никогда! При тех ужасных напряжениях, которые испытывал перегруженный наш ветеран, было ясно, он долго не выдержит. После недельной жестокой борьбы в корабле открылась течь.

Моряки испытывали недостаток в пресной воде для питья. Казалось, все боги морей были против переноса кофейного дерева на американскую почву.

Мы были уже за полярным кругом, и ночь, сомкнувшаяся над нами, освещалась лишь изредка северным сиянием.

Гольфстрим, огибающий Скандинавию и заходящий в Ледовитый океан, помогал шторму уносить нас все дальше. Бороться с течением бессмысленно, нужно спускаться по ветру и искать спасения в ближайшем порту на норвежском берегу. Но судно, заливаемое и разбиваемое волнами, очень плохо управлялось, а входы в Норвежские порты, находящиеся в глубине запутанных фиордов, окруженных грядами островов и скал, в такую погоду почти недоступны.

Дескло твердо верил, что деревья будут доставлены. Он усердно поливал их, но все же нежные деревца гибли одно за другим. Моряки были в отчаянии, им казалось, капитан сошел с ума.

Французы не позаботились о картах севернее полярного круга. Пришлось мне от руки нарисовать морские карты берегов Норвегии и подсунуть ослабевшим морякам.

Судно, покорившееся стихии, под одними нижними марселями, с минимумом парусности, неслось среди ревущей, непроглядной ночи, все дальше углубляясь в Ледовитый океан.

Впереди, на пути к полюсу, лежала кромка вечных полярных льдов, у которой ожидала экипаж медленная мучительная агония и смерть от холода и цинги. Религия, торговля, культура, дерево, вкус, слава, деньги – на одной чаше. И произвол стихии – на другой...

“Стихии?” - переспросила сонно я. “Состояние погоды - видимость, направление и сила ветра, волны и вызываемые ими течения, все это легко поддается управлению”, - ответил Ом-ма-хум. - “Прежде всего относится это к парусным судам, движение которых всецело зависит от метеорологических условий в районе плавания.”

“Отец, так ты владеешь тайнами погодной кухни?” - мой вопрос повис в воздухе. Я вспомнила, как Ом-ма-хум учил внимательно наблюдать за солнцем, луной, небом, облаками, водной поверхностью, за характером ветра, поведением морских птиц.

Если чайки сели в воду –

Жди хорошую погоду.

Если ходят по песку –

Морякам сулят тоску.

Морские птицы могут улетать за сотни миль от берега. Но зато перед штормом многие из них непременно возвращаются к побережью, и это является довольно точным признаком изменения погоды.

«Ты говорил, когда я взлетала на качелях и кричала от страха, что убивает не падение, а изменение направления? Я не понимала и боялась еще сильнее» - сквозь сон говорю отцу. «Слушай меня лучше, даже сквозь хаос или молчание. Смотри на небо с вечера. Если я рисую его красным, тебе бояться нечего! » - мой бред продолжается.

... Между тем картина неизбежной гибели рисовалась в сознании моряков, и многие уже опустили руки и горько улыбались, когда капитан поливал кофейные деревца.

По звездам, промелькнувшим среди бешено носившихся по небу клочьев облаков, удалось определить довольно точно место, куда попало злополучное судно и направить его к мысу Норд-Кап, самой северной оконечности Европейского континента.

И вот, после трехнедельных скитаний блеснул во мраке маяк – первый маяк за это время. За Норд-Капом ветер значительно ослабел и дал возможность ближе подойти к берегам.

Совсем неожиданно мы оказались не в тропиках Южной Америки, а за полярным кругом.

Мы прожили много лет за это время. А деревья?

Все саженцы, за исключением одного, погибли.

Когда судно было поставлено на зимовку, и экипаж в полном составе распущен по домам, капитан пестовал своего любимца.

Долгие месяцы угрюмой полярной зимы и такой же мрачной весны корабль стоял всеми забытый на пустынном рейде.

Кофейное дерево росло, как сказочный богатырь. Оно достигло 4 метров высоты, покрылось во время цветения тысячами душистых белых цветов.

Цветы эти, похожие, на первый взгляд, на цветы жасмина, выходили из пазух темных, вечно зеленых листьев, напоминающих слегка листья лавра.

Листья сидели на ветках друг против друга, а самые ветви шли от ствола почти горизонтально.

Крона своей гармонической формой напоминала мечеть.

«А вкусны ли плоды? » - спросила я, обняв отца за крепкую шею. Ом-ма-хум вдруг испугался вопроса и продолжил рассказ об отважном путешествии.

... Сутки за сутками, неделю за неделей, сияющее, но плохо греющее солнце не сходило с бледно-голубого неба.

Вскоре оно надоело всем и начало угнетать людей. Лишь дерево набиралось соками.

Капитан Дескло продолжал его усердно поливать и оберегать от прямых солнечных лучей.

Моряки работали без перерывов и совершенно терялись: ложась спать в 5 часов утра, просыпаясь в полдень, бродили по палубе раздраженные и недоумевающие, день это или ночь.

К радости капитана дерево принесло первые плоды – сначала зеленые, потом красные и наконец черно-синие ягоды.

Наверное, на борт корабля попало зрелое дерево. Иначе трудно объяснить чудо плодоношения, ведь кофейное дерево начинает давать плоды только через 6 лет после посадки.

Его плоды по ярко красному цвету и внешней форме напоминали вишню.

В каждом из них заключалось по два боба, окруженных двумя оболочками и мякотью.

Капитан знал, что нужно отделить зерно от мякоти и оболочек.

Он с вожделением соскучившегося любовника рвал плоть, нащупывая суть, само зерно.

Ягод на нем было так много, как будто дерево благодарило за чудодейственное спасение урожаем.

Дескло привлек матросов к собиранию и обработке зерен.

Ягоды высушивались, и ломкие плодовые оболочки отшелушивались на морском ветру.

Выделенные семена, еще одетые белым шелковистым покровом, поступали на кухню.

Там они раздавливались руками моряков, подвергались брожению и высушивались еще раз.

С деревца, спасенного капитаном и достигшего берегов Вест-Индии, собрали 12 фунтов молотого кофе.

Кофейные зерна поджарили, размололи в мелкий порошок и сварили до вскипания, подав на стол уже на земле Америки.

При поджаривании в кофейных зернах образуется особое эфирное масло, придающее кофе характерный аромат.

Новый свет - запах по-новому.

Полную версию цикла «Ом-ма-хум», три историии из жизни

Марии Павловны Преображенской, читайте и смотрите: