Моя звёздочка

Я убила излюбленного мною персонажа своих рассказов и иных литературных произведений: этакого Nancy Boy, о чём и не жалею.

Последний рассказ. Секса мало, много сокрушений измученной лирической героини.

Милый мой мальчик. Так нечаянно, нежданно и негаданно сгоревшая звёздочка. Жаль, что ты ничему меня не научил. И прости, что я научила тебя слишком многому.

Я до сих пор не понимаю, как ты мог оставить этот мир так рано... Я делала всё для тебя, отказывая себе во многом, отдавала тебе себя - во всех смыслах.

Но... Но ты всегда, почти всегда был слабым, чувствительным, ранимым. Что заставило смерть унести тебя? Бессилие... или привязанность ко всем этим "пилюлям"?

Слёзы, едва ли не выжигавшие круги под глазами? Да, я любила того тебя: ласкала, лелеяла, нашёптывала на ушко сказки. Ты был этаким взрослым ребёнком, хрупким, субтильным юношей, моим бедным солнышком. Когда мы накрывались полупрозрачными простынями, обдавая друг-друга и горячим,

и мятным дыханием, я была осторожно-нежна. Я целовала твои бледные щёки, безумные глаза, задерживала губы около трепещущего века, лаская языком плечи и ключицы. А эти твои размеренные, лёгкие, как пёрышко, прикосновения языка к моему тёплому лону...

Я всё сильнее сцепляла пальцы, бродя ими в твоих волосах, но и всё ласковее гладила тебя по голове.

Твои слёзы... От обиды ли, от горя ли... Они всегда спадали холодными хрусталиками мне на грудь, на губы, в руки, когда я, обнимая тебя, утешала. Они ручьями текли по твоим щекам.

"Тише, тише, мой хороший... Никто тебя не тронет..."

Ты боялся многого. Но страх темноты был не оправдан. Ведь только когда сгущались сумерки, мои губы раскрывались для твоих губ, и стартовал спектакль... В этом театре двух актёров. Что тут сказать? Это поистине было драмой, и трагический конец был предусмотрен.

А как медленно ты погружался в мою распалённую плоть... Распалённую от одного твоего вида: болезненно-бледного, но поэтично-декадентского.

Но верил ли ты в это?

Ещё вопрос.

А как мы с тобой гуляли по тенистым паркам, пусть и обезображенных индустриальными "ароматами"...

Я всегда крепко сжимала твою ладонь, боясь потерять...

Ты также крепко сжимал мою, боясь отпустить...

Порою ты рассказывал о своих терзаниях в мозолистых руках грубых мужланов и плакал, вспоминая себя ТАКОГО.

Хвалёная тушь текла по щекам, смешиваясь с гноем и разъедая глаза. Как бы мне хотелось такой же ленивой рекой течь по твоим ресницам. Такой же рекой становились для тебя мои руки, в которых ты был готов утонуть.

Такой же рекой ты "финишировал", бившись в конвульсиях.

И ведь стоило мне на пару секунд покинуть тебя, больного и усталого, чтобы принести душистых, мягких апельсинов, как... тебя уже не стало.

"Я буду любить тебя любым, даже мёртвым" - пронеслось в моей голове тогда. Сказано мной это было щё на самой "заре" наших отношений. Похоже друг - drug (необычайная игра слов, даже необычайно жёсткая) стала для меня дорогой к смерти.

И сейчас я прогуливаюсь вдоль узких улочек, по которым мы бродили когда-то с тобой, держу в руке "распятье" кленового листа и думаю:"могла ли я вообразить, что что-то окажется сильнее ночных кошмаров, поломанных бритв и тетради с надписью "What a wonderful world", заляпанной кровью..."