Картинная галерея поэта. Парад метафор

Читая том за томом Льва Аксельруда, не перестаём удивляться:

о чем бы он ни писал, в каждом его стихотворении неизменно

присутствует своя изюминка открытия. Многие произведения

тридцати, сорока, а то и пятидесятилетней давности ничуть

не устарели: удивительно свежо звучат и сегодня. Строки поэта,

даже вырванные из контекста (а это, как известно, стихам

противопоказано), продолжают оставаться живыми. Ибо исполнены

такой изобразительной силы, что позволяют говорить об

Л. Аксельруде как о неувядающем художнике слова. Вот лишь

некоторые мазки его вдохновенной кисти, не подвластной годам.

ГОД 1948-й, (АВТОРУ – 15 ЛЕТ).

ИЗ ЦИКЛА «В ДВЕ СТРОКИ. ЭКСПРОМТЫ»

Из ящика поднявшись, кобра

стоит подобьем перископа.

Все ветки облетели, но, будто напоказ,

висят стручки акаций, как профили колбас.

Несу с базара три арбуза.

Какая сладкая обуза!

Ущелье это – как перрон:

гор эшелоны с двух сторон.

Извилиста дорога, как будто за меня

волнуется: из детства гоню вперёд коня.

…..

Год 1950-й. Перед нами – стихотворение, где тонко и точно

выражено в слове душевное состояние подростка, впервые в жизни

покидающего родные пенаты. Полурадости его, полупечали

аккомпанирует мерный перестук вагонных колес: «Так хорошо быть

взрослым! // В окне – леса да пашни. // Всё дальше я от дома! //

Увы, всё дальше, дальше... // Берёзки в чаще хвойной, // гляжу,

играют в прятки, // как грустные сединки // у мамы в тёмной прядке».

ГОД 1954-й. МОНОСТИХИ:

На горле пространства – петля горизонта. Война.

Жрал да пил. В жизни побыл он, как в забегаловке.

Словно в кокон, в себя ухожу. Обернусь ли крылатым?

Не трудовая разве – записная книжка поэта?

ГОДЫ 1957 – 1959:

ОБЛОМАЛИ

Ещё вчера зубов был полон рот.

С улыбкой до ушей подсолнух мой

поднялся над оградой в полный рост

и – поплатился рыжей головой.

Теперь у стебля – сиротливый вид.

Как память – прожелть в зелени травы.

Не видно солнца в небе – день стоит

подсолнухом без головы.

ПУТНИК

В снегу за мной – следов живая очередь.

Свисают с крыши леденцы зимы.

Готов ли, друг, чайком меня попотчевать?

О, пар уюта из дверей избы!

КУКАРЕКУ

«Какая скукота сегодня во дворе:

кур что-то не видать,

лишь воробьишки скопом…»

И молодой петух, взяв чисто ноту «ре»,

сам крыльями себе восторженно похлопал.

1960-е годы. О прирожденно-образном, толщей времени

не замутненном восприятии мира красноречиво свидетельствуют

строки Л. Аксельруда, взятые нами наугад из его цикла стихов

«ОСТАНОВКИ (детская железная дорога)», цикла, равно

интересного как читателям юным, так и нам, взрослым людям:

ПОЛУСТАНОК

ПРЕДГОРНЫЙ

Мимо рельсовых полос

к стебелькам, стоящим в ряд,

квочка, словно тепловоз,

за собой ведёт цыплят.

Вьётся тропка сквозь овсы.

Даль вечерняя тиха.

На закате гор зубцы

алым гребнем петуха.

1969

РЕЧКА НЕПОСЕДА

По другому руслу

в разгаре летних дней

ловко, будто ящерица,

скрывшись меж камней,

убежала речка...

Видишь? Под мостом

старица зелёная –

оторванным хвостом.

1964

РАЗЪЕЗД

РЫБАЦКИЙ

К воде с высоты облаков

лучи протянулись, как лески,

и, словно счастливый улов,

трепещет листва в перелеске.

Эй, солнце! Вот русла изгиб.

Где лучше клюёт – показывай.

О сколько щекочущих рыб

у тихой речушки за пазухой!

1969

ИЗ ТРЕХСТИШИЙ 1970 – 1995 ГОДОВ: :

* * *

Над автострадой поднят меч дамоклов –

шлагбаум в красных пятнах. Он готов,

всегда готов перерубить движенье.

* * *

Человек прислонился к зеркальной стене

и, похоже, прирос к своему отраженью.

Сиамские близнецы.

* * *

Снег, узрев с высоты своей город святой,

седовласым паломником к тёплым камням

припадает смиренно. И тает в блаженстве.

* * *

Предо мною белеют морские валы,

друг за другом идущие от горизонта.

Их, как титры, читаю.

* * *

Над культяшками бывшей аллеи кружится

гнёзд своих не нашедшая стая грачей.

Небо – в чёрных, кричащих осколках рассвета.

ИЗ ПЯТИСТИШИЙ РАЗНЫХ ЛЕТ:

* * *

Прости, декабрь! Упущенное за год

так яростно пытался наверстать я,

что, кажется, загнал тебя, как лошадь,

и ты сегодня за моим окном

не снег, а пену хлопьями роняешь.

* * *

Подлёдные рыбы, чтоб воздуха свежего

истосковавшимся ртом хватануть,

торопятся к лункам, где ждут их крючки.

Вон сколько любителей подышать

в железном ведре трепыхается!

* * *

Как в маленький концлагерный барак,

набиты в коробок десятки спичек –

худущих, молчаливых, обречённых.

Проходит в напряжённом ожиданье

их жизнь: кто будет следующим взят?

* * *

Февраль – к концу. На стёклах поутру

узором витража синеет наледь:

то ль горы в дымке, то ли волны моря.

Видать, на отпускное лето планы

рисует здесь мечтательный мороз.

* * *

Мост речной – на подъёме.

Его половины

обрели независимость.

Что же с дорогой?

Перерезанным горлом лежит.

* * *

Ледяное молчанье сосулек,

этих слитков вчерашней зимы,

март, весёлый наследник её,

не задумываясь, разменял

на звенящую мелочь капели.

* * *

По скверу, мимо занятых скамей,

бредёт старик – худой, как единица.

Прогуливает собственную тень,

которая то забежит вперёд,

то преданно за ним плетётся сзади.

* * *

«Рождён в неволе», – гордо возвещала

изящная табличка в зоопарке.

Прочтя, взглянул на тигра. Стало грустно:

тенями от железных прутьев клетки

его полоски показались мне.

* * *

Будто выбежав на перемену большую,

окружили меня перед школой дубки.

По стволам их похлопываю ладонью:

как вы, милые, выросли, как возмужали!

Те смущённо листвой шелестят.

* * *

Волны, вечно стремящиеся к земле,

только здесь понимают, что им не прижиться,

не найти себе места на берегу.

Присмирев и вконец обессилев, они

умирать возвращаются в море.

* * *

Теракт на рынке. По частям собрав,

куда-то увезли тела погибших.

Но всё ещё кровавят душу мне

разбросанные взрывом по земле

куски арбузов – алые на чёрном.

* * *

Уйду – и обернётся обелиском

пирамидальный тополь, мной взращённый.

И вы поймёте: этот пух весенний –

моя неумирающая нежность

к живому миру, что оставил я.

C сожалением прерываем череду поэтических жемчужин Льва

Аксельруда. Это лишь малая часть того, чем мы хотели бы поделиться

с другими своей радостью как читатели. Ибо в данном случае именно

благодарный читатель берет в каждом из нас верх над холодным

критиком. Мы чувствуем себя детьми, неожиданно попавшими на

праздничный пир. В дополнение не можем не процитировать строки

мастера, которые характеризуют в равной мере книги его самого:

«Передо мной, как скатерть самобранная, // развёрнуты страницы

антологии, // в которой – полной чашей – горечь горькая, //

и соль, и сладость века моего. // О, этот пир горою – пир поэзии! »

Далеко не каждого хорошего поэта, даже классика, с полным

основанием назвали бы мы художником в изначальном смысле этого

понятия. Лев Аксельруд с его необычной поэзией может кому-то

нравиться, не нравиться, но одно в нем очевидно, несомненно,

неопровержимо: он – подлинный художник слова.

Художник с большой буквы.

СТАТЬЯ ЧЕТВЕРТАЯ. Соответствует четвертой главе

послесловия «Лирическая энциклопедия века»

к четырехтомному Собранию сочинений

поэта Льва Аксельруда. Авторы послесловия –

Наталья Ивановская и Иннокентий Ермаков

при участии выдающегося русского ученого,

культуролога, литературоведа, поэта, переводчика,

академика Сергея Аверинцева (1937 – 2004).