Латекс, плетка и секс. Из книги Секс рассказы

Чудно как-то все стало теперь, вот я, почитай, 45 годков топчу землю родную, а не слышал никогда о каком-то бадасадизме или, как его там, короче не знаю и все. Я со своей женой и так хорошо живу, регулярно ее имею, четыре разА в неделю и будя, хватит. Только в последнее время стала приставать ко мне моя дорогая мамочка, моя половинка, давай-ка по-новому, да давай по-новому, а как по-новому? Ну, как? Я спрашиваю, во, никто не знает, потому как люди мы старые и темные и не к чему непривычные, тем более к новому. Спросил как-то у сына, курили на балконе вместе, что такое бадасадизм, сын на меня глянул, а потом, как прыснет, и говорит:

- Ну ты, папка, даешь жару, зачем тебе-то БДСМ?

- Как? - говорю, - Ты его назвал? - а он мне:

- Тебе, батя, как не назови, только никакого - стар ты в такие игры играться, живешь с матерью тихо, мирно - вот и живи, а то тоже мне БДСМ ему на старости лет подавай. - Я хоть и обиделся шибко, но вида не подал, думаю, куражься, сколь тебе влезет, только я все одно про этот бадасадизм все познаю.

И стал я спрашивать у всех про бадасадизм. По-разному люди на него откликались, кто плечами пожимал, а кто и у виска пальцем крутил, только все одно я не сдавался, хотелось мне узнать - и баста.

И нарвался я на нашу Томку из бухгалтерии, как-то так просто спросил у нее, говорю ты, бабенка, бойкая, по курортам разным ошиваешься, за границей была, держи, значит ответ, что такое бадасадизма. Посмотрела она на меня и говорит мне:

- Тюююю, дядя Степан, я думала ты пентюх и олух, а ты ишь, чем интересуешься, респикт тебе за это. - А я ей и ответствую:

- Ты, Томка, девка справная, давай, объясняй, а куражиться и я могу, так что толкуй.

- Так, дядя Степан, разве ж на пальцах все объяснишь, приходи ко мне вечерком - и расскажу и покажу, и даже дам попробывать. - Ну, как услышал я про ее программу вечера, так враз и мне захотелось. Перво-наперво договорился дома, чтобы значит, жена это изменой не считала, так как иду на экримент очень важный, от сына единогласно решили скрыть, молодежь не поймет, а смеха и стыда не оберешься. Договорился, значит, с Томкой, спросил чего брать-то надо, а она, стерва такая, говорит, что ничего брать и не надо, только надо свою мне попу помыть и к ней припереться, вот значит, срамота какая, и не постеснялась-то ни капельки, тьфу, зараза. Ну перед экскриментом помыл я, значит, задницу, рубаху чистую надел, трусы новые, сатиновые, напялил, подушил одеколоном там, где надо - "Шипром" - ох и жгло и кусало, страсть, стерпел, экскримент все же, и отправился к Томке. Томка приняла меня радостная, раскрасневшаяся, довольная, только и спросила:

- Ты, Степан, как мужик, еще исправен?

- Не твоя печаль об этом, у меня еще огого, - отвечаю ей, постыднице, - Могет быть старый конь и не вспашет борозды глубоко, но факт, что не испортит.

Она ухмыляется и кнутом, что Василий, колхозный пастух наш, коров пасет, поигрывает. Опасливо так спрашиваю у Томки:

- Зачем тебе, Томка, кнут? - а она мне хитро подмигнула так и говорит:

- А это, дядя Степан, и есть то самое, твоя бадасадизма. Счас и приступим, и для начала ты, милок, заголяйся без всякого стеснения до, ну вобщем, без трусов, как есть предстань передо мной.

Я, конечно, с некоторым волнением разделся чин=чинарем, одежонку всю повесил, жду, значит, что дальше будет. Томка подходит ко мне и словно мерина какого, ну давай щупать и тискать, чудно, особенно интересно было, как там щупала, внизу живота, ох и приятно, черт его дери, видать бадасадизма вещь приятная, ну мой "дружок" не утерпел, значит, и поднял голову, услышал и понял призыв боевой. Осмотрела все мои дела Томка, пощупала, потискала, языком пощелкала, да и говорит:

- Вот, если бы знала, что ты такую красоту в штанах прячешь, давно бы тебе проходу не дала бы.

Я стою смущенный, значит, думаю, что девка, и она классная, что и с ней можно еще огого, как поиграть на свирели, а у самого стояк - мочи нету, ну никакой:

- Давай, бестыдница, не позорь мужика, а показывай бадасадизму - и айда по домам.

- Ох, Степушка, но что ты такой спешливый, могет мы и так с тобой, по-стариному, ну, ее, к чертям, плетку-то?

- Не, - говорю, - Я пришел за опытом, меня дома жена ждет, так что показывай, не выпендривайся.

- Сам хотел, на себя и пеняй, глупого, - только и вымолвила, а потом, как кнутом по заднице огреет, в глазах темно стало, боль обожгла, злодейка, я аж подпрыгнул до потолка, но терплю, держусь. А Томка разошлась не нашутку, греет меня кнутом и греет, боль - адская, кричу благим матом:

- Стой, стерва-поскудная, что же ты делаешь, душегубица?

- Как что? Сам просил бадасадизма, а теперь кочевряжешься, не так не пойдет, пойдем далее, - и давай меня пуще прежнего наяривать кнутом этим, я по хате сную, точно зверь затравленный, некуда бежать. Она только знай подхлестывает меня по заднице, да смеется, холера. Я взвыл, одежонку похватал наспех и деру из избы, как был голяком, так на двор и вылетел, хорошо еще никто не видел. В огороде оделся спешно, стояк-то пропал от этого бадасадизма, а задница болит - не передать, до дому доплелся еле-еле.

На все расспросы жены, отвечал молчанием, на работе стыдно было показаться дён пять, дома сидел, пил горькую и судьбу-злодейку корил. Только через десять дней сыну рискнул рассказать, как бадасадизм учил на практике, смеялся, паршивец, так, что чуть не помер со смеху, а потом и говорит:

- Говорил я тебя, батька, что стар ты на такие приключения, не поверил ты - вот жопа и пострадала.

Вот я все понимаю, впросак попал я, а кто ж мне объяснит, дурню деревенскому, отчего у меня стояк тяпереча еще крепче прежнего, и как вспомню, как меня Томка тискала, так и стоит потом часа четыре, а то и пять, крепче-крепкого, не, все же есть в этом бадасадизме что-то. Ну а с женой мы живем по-прежнему, не могу, значит, чтобы она надо мной власть с кнутом имела, я все же - мужик.