Секс и поэзия. Из сборника Секс рассказы

Она сидела на скамейке, поджав ноги. Красивая, хрупкая, с совсем еще детским лицом. Лишь грустное выражение на ее лице портило всю картину. Примерно такое же лицо бывает у детей, когда они решительно отказываются есть манную кашу и сразу просят шоколад. Возможно, у нее были проблемы с родителями, возможно, ее бросил парень, а возможно просто ее удручал начинающийся дождь. Она была уже по-женски красива. Не смотря на то, что смешно морщила курносый нос и хмурила еще совершенно детские, пухлые губы. Ее грудь уже оформилась до второго размера, а лифчик она не носила. Черная челка до бровей и чудные длинные волосы, цвета воронового крыла. Возможно, у нее в роду были турки или армяне. Однако наверняка этого она и сама могла не знать. Мне захотелось, чтобы она улыбалась. К сожалению, я не знал, как это сделать. Есть такой тип людей – они либо полностью неприступны, либо тут же самозабвенно отдаются, забыв про стыд и осторожность. Их можно легко спугнуть, они недоверчивы, хотя детские мечты о принце и неминуемой встрече так и читаются в их переменчивых глазах. Все же я попробовал:

- Не грусти, пожалуйста. Улыбнись.

Она посмотрела на меня как на пустое место. Мне стало больно. Больно от этого взгляда, от раздражения, опустошенности, возмущения которое промелькнуло в глазах цвета спелой вишни. Она отвернулась и ничего не сказала. Я потерпел неудачу. Теперь и мне было больно и грустно. И я потерял все добрые и теплые слова, все хорошее настроение, которое у меня было. Наверное, я ошибся, она родилась в краю снежных королев. Я постарался превозмочь себя и максимально дружелюбно сказал:

- Если бы у меня были прекрасные цветы, я бы их тебе подарил. Если хочешь, могу прочитать тебе стихи. Я когда-то любил их писать. Не бойся, я не буду к тебе приставать. Мне только хочется, чтобы ты перестала хмуриться, тебе стало теплей на душе.

Она повернулась ко мне и зло сказала:

- У меня нет желания с вами разговаривать.

Грустно. Я обратил внимание на книгу в ее руках. Она читала стихи. Ну да, конечно.

Она читает стихи. И зачем ей то тепло, тот талант, который я могу ей подарить? Ей грустно потому, что она сопереживает с чьей-то лирикой. Хотя для грусти не нужно никаких причин. Это естественное человеческое состояние. Светлая, нежная тонкая грусть, так знакомая мне по моей одинокой жизни. Которая лишь усиливается, когда я захожу домой и включаю свет. Лишь привычная сигара в библиотеке, позволяет мне улыбнуться, и всю ночь радоваться и плакать когда я пишу или читаю очередной стих или рассказ.

Лет через десять она постареет. Станет более мягкой на ощупь. Наверное, так происходит, когда напряженное от непривычки тело привыкает к мужчинам и становиться более покладистым и доступным. Надежды потерпят крах, и та горечь, которая сейчас вызвана чужими лирическими фантазиями на ее детском лице, уже не будет маской снаружи, а вытеснит из сердца глупые мечтания и заменит собой ее сегодняшнюю прекрасную суть.

Иногда прекрасные мечтания заменяют людям действительность. Они хмурятся, обнаруживая рядом с собой окружающий мир. Девушки часто хмурятся, когда рядом стоит небритый мужчина, так не похожий на ее прекрасную половину, созданную в ночных мечтах. Теперь она смотрела на меня. Я смотрел на нее. Я знал, что говорить уже ни о чем, ей же попросту было больше не на что смотреть.

Я облокотился на ограждение перрона. Мне было уже скучно и не интересно. Я давно вышел из того возраста, когда ты веришь, что прекрасные юные девушки могут обратить на тебя внимание. И даже из того, когда отказ побуждает уязвленную гордость к насилию. Она бы орала и царапалась, сжималась, растрепала бы волосы. Но это не главное. Скорее всего, я достиг своего, она бы быстро смирилась, повизгивая в такт моим движениям и, размазывая слезы, доверчиво прижималась как несмышленый щенок. Есть тип женщин, которые в глубине души любят насилие. Она была явно из их числа. Это действительно не главное. Она бы обязательно уронила в мокрую грязь ту книгу, которую читала. Меж тем я ее узнал, узнал по обложке, по имени автора. Точно такая же книга стоит у меня на третьей полке. Среди многих тех, которые я когда-то сподобился написать.

Поэты - враги народа. Они зарождают в женщинах мечты о прекрасном принце, отбивая у них желание - обращать внимание на проходящих мимо мужчин. Но, впервые в жизни, я почувствовал себя своим собственным врагом. Как же это было? Я посвящал стихи подобным девочкам. Гордым, ребячливым, красивым, надменным. А затем они на моих глазах старели, но многие из них не захотели расстаться созданным миром красивых иллюзий. А я смотрел на их подведенные глаза, обвисшую кожу и слушал их бесконечные рассказы о разбитой жизни. А затем влюблялся в очередную молоденькую девочку, и это побуждало меня вновь писать. Семь бед, один ответ…

Я погрузился в свои мысли и не заметил, как она подошла ко мне и доверчиво обняла меня за талию. А затем в кои то веки смогла меня удивить:

- Не оборачивайся. Не знаю, почему меня очень привлекло, как ты сейчас улыбнулся своим неведомым мыслям. Извини, что я так себя повела, но мне вовсе не было грустно. Но я замерзаю, а ты выражал желание меня согреть. Я не хочу, чтобы ты оборачивался. Ты увидишь маленькую глупую девочку, я увижу незнакомого и пугающего меня мужчину и не уверена, что на твоем лице промелькнет та же улыбка, которая смогла меня согреть. Ты любишь стихи? Один из них я выучила наизусть и размышляла над ним, когда ты подошел:

А на бегу легко так счастья не заметить,

Легко забыть его, взаимностью мужчине не ответить.

Лишь к ночи с грустью вспомнить обращенный взгляд,

Но день прошел, его уж не вернуть назад

Ты знаешь, я всегда делала не так. Можно я попробую хоть раз в жизни сделать иначе, даже если я в это не верю? Ненадолго. И после этого буду сожалеть о своем безрассудном поступке, а ты удивляться, вспоминать обо мне. Мне эта идея показалась безумно увлекательной.

Я промолчал. Она была теплой. А еще она так тесно прижалась ко мне, что просто ходила по краю пропасти. Я чувствовал запах ее духов, а когда она неумело поцеловала меня в шею своими детскими и неумелыми губами, понял, что полностью теряю над собой контроль. Чем дольше мы живем, тем больше мы жаждем новых ощущений. Женщины свободно приходили и уходили в мою жизнь. Но внутренне я всегда искал музу, искал объект восхищения, который быстро пропадал, когда они становились домашними. Вместе с тем, на месте меня стоял уже не тот вечно влюбленный мальчик, который бы давно лежал у ее ног. Лежал, смотрел на нее телячьми глазами и желал играть по тем правилам, которые создал ее сумасбродный каприз. А еще читала мне стихи, которые я написал для того, чтобы, наконец, выгнать из дома одну из моих быстро надоевших подруг, которая до этого три года не хотела меня замечать. Тем временем, моя прекрасная незнакомка, возбудилась, сама себя удивив. По крайней я почувствовал ее участившееся дыхание и ощутимо напрягшиеся соски. Ничего удивительного девочка. До этого лишь неумело имели тебя, вовсе не так, как ты привыкла делать себе приятно при мастурбации, а теперь впервые в жизни ты кажешься себе хозяином положения и вовсе не удивительно, что ты теряешь над собой контроль. Она сбивчиво зашептала:

- Ты сводишь меня с ума. Я готова на все что угодно. Давай залезем на самую высокую крышу, и будем любоваться на звезды. Наплевать что мокро! Я хочу тебя.

И тут же она расплакалась как ребенок:

- Мне страшно.

Я вновь промолчал. Слова лишь запутывали ситуацию. Меж тем существует единственный способ тебя успокоить. Я повернулся к ней и, не обращая внимания на то, что она то хотела меня по взрослому поцеловать, то прятала голову у меня на груди, запустил руку ей под юбку. Она напряглась, но неожиданно для себя подалась мне навстречу, тем более, когда мои пальцы раздвинули волосы и достигли желаемых мною губ. Я старался не обращать внимания на ее влагу и на сколько это возможно старался быть нежен, хотя через пол минуты кончил сам, и ощутил уже в своих штанах постыдную липкую влагу. Она плакала, выгибалась, прижималась ко мне, больно стиснув мою шею побелевшими руками, но, слава богу, так и не сподобилась ничего больше сказать. Затем она тоже кончила, кончила и сразу обмякла, бессильно повалившись на мои руки, а затем облокотившись на ограждения. Здесь уже не было возвышенной девочки. Было животное, которое шумно отдувалось и дрожало всем телом. На, которое было одновременно и приятно и больно смотреть. Раз так, то больше мне здесь делать было нечего. Я пошел прочь, но на ходу обернулся:

- Тот поэт, которого ты процитировала, так же написал следующие строки:

Исчезла средь дождя поэта следующая муза,

Исчезла без того, что он страдал или стихи ей посвятил.

Лишь потому, что после встречи - случки на перроне,

Писать о красоте и нежных чувствах, не осталось сил…

Я ушел. Приехал домой, выжал промокшую одежду, выпил брэнди, и набрал ванну. Улыбнулся, представив эту случайную и глупую головку среди своей богатой виртуальной коллекции, животных, которая мысленно украшала мою стену. Не скрою, я и до этого верил в спонтанный секс. Но для того, чтобы поэт посвятил тебе стихи с ним ни в коем случае не стоит вступать в сексуальные отношения. Я наступал на эти грабли уже много раз. Мне кажется более правильным, когда – сначала стихи, затем секс. В этом случае я получаю максимум удовольствия. Когда я шел в ванную, то меня удивили второй раз за день. Раздался настойчивый дверной звонок. Я открыл дверь и увидел на пороге мокрую, с блуждающим взглядом незнакомку с перрона. Мда. Изначально предполагал в ней несомненный мазохизм. Она прошла мимо меня, на ходу сбросив одежду, и мельком обронила:

- Спасибо, что ванную набрал.

Как пришла, так и уйдет, опыт есть, подумал я равнодушно и, взяв сигару, отправился в библиотеку. Она была быстра. Через десять минут на входе в библиотеку стоял обнаженный подросток, который ничего не стыдясь, поиграл бедрами и неожиданно хрипло сказал:

- Я шла за тобой. И я тебя нашла. Угости меня сигарой и посвяти мне лучшие из стихов, которые ты когда-либо писал. А затем я уйду. В твоем мире для меня места нет.

Она не спрашивая разрешения, взяла сигару и вольготно уселась в мое кресло. Говорят, что художники не испытывают возбуждения, глядя на натурщиц. Однако по рассказам всех моих знакомых художников это не так. Тем более что села она так, что я имел возможность видеть не все, что лишь побуждало меня к любопытству и заставляло приковывать взгляд. Я так же взял сигару и, стараясь не выдать своего возбуждения, налил два бокала брэнди.

- Холодает. А я уже не мальчик. Так значит, я напишу и ты, уйдешь?

Она задорно и, как показалось, мстительно улыбнулась:

- Я не могу и не хочу оставаться. Так, что не надейся.

Я сделал маленький и согревающий глоток. Мне стало хорошо, и я спросил ее, стараясь быть благодушным:

- Я не посвящаю стихов тем, с кем я уже спал. Ты опоздала. Иногда я пишу о них и для них прозу. Если ты согласна, оставайся. Если нет, то молча уходи. Я не изменю своим правилам.

На следующий день она навсегда покинула мой дом. Покинула, сжимая в руке смятый листок. Не знаю, был ли я в ударе ночью или когда это писал, но это то, на что хватило меня со второго захода:

…Не знаю, почему именно сегодня, я сказал эту заветную фразу: - заходи дружок.

Не знаю, почему именно я тебя сегодня встретил, и почему тебе пришлось так много лет тоскливо ждать приглашения зайти. Не знаю, почему, но мне захотелось пригласить к себе в дом тебя – бездомного и беспородного кота. Так много не знаю. Впрочем, все эти “не знаю” не помешают мне сейчас просто улыбнуться и угостить тебя холодным молоком.

Хотя знаю. Мне требуется чуток мужской солидарности. Когда ты, не спеша, допьешь и довольно развалишься на моем новом бежевом диване, я расскажу тебе о том, как я дошел до такой жизни и с какой девушкой я последнее время знаком:

- Ты знаешь, Котик, я уже не юноша. Но когда я познакомился с ней, я понял, что бывают просто проходящие мимо женщины, а бывают женщины, с которыми чувствуешь себя мужчиной. И если ты прожил жизнь и так и не испытал данного чувства, то мне тебя очень жаль. Она естественна, Котик. Она естественна настолько, что ум упорно отказывается разбирать ее образ на отдельные детали. В то же время, можно часами вспоминать, как она открывала форточку и как, в это время, в окно заглянул ласковый солнечный свет. Она хрупкая и невесомая, Котик. В то же время, она непрерывно поражает меня своей лаской, энергией и неуемным, совершенно сумасшедшим акробатизмом. Я даже не уверен, что я хочу вспоминать и разбирать каждую деталь наших “свиданий”. Потому, что хоть память и коварна, но из нее никогда не исчезнет замечательное послевкусие наших встреч.

Конечно, можно навсегда забыть человека, с которым ты был счастлив. Ты об этом прекрасно знаешь. Для тебя, о мудрейший, важен лишь текущий момент. Но я, вероятно, слаб. Я никогда не смогу забыть, хоть и говорил, что не стремлюсь помнить каждую деталь наших “свиданий”, ее стройные белые ноги, эти волосы, эти тонкие губы, этот ожидаемый стон и закономерное расслабление, и как я, затем, счастливо улыбался, и, она улыбалась мне в ответ…