Извращение чувств (Юная извращенка)

Сентябрьское солнце освещает мир, который я пересекаю в поезде. Я смотрю в окно, радуюсь теплу, бликам лучей, заглядывающим ко мне в купе, наслаждаюсь удивительно красивой и нежной мелодией из диска песен Уитни Хьюстон, и слегка грущу о том, что так и не въехал вот в такой день в город, где живет моя любовь. Моя потерянная навеки любовь.

Почему меня трогает музыка, замешанная на грусти и радости потомков рабов, завезенных на плантации Америки до Гражданской войны? Что они вывезли из Африки? Чьи чувства?

Утверждают, что Ева, прародительница человечества, жила в центре африканского континента. И она явно не знала языка ни кельтов, ни готов, ни китайцев, ни славян, а изъяснялась в любви к Адаму на каком-нибудь наречии бушменов.

Я ложусь на свою нижнюю полку, закрываю глаза и представляю одну из прекраснейших женщин цивилизации, бредущую по краю саванны в окружении ручных львов, за которыми без боязни легко идут антилопы. А в небе красиво парят орлы.

Куда ты идешь Ева? На совет зверей и птиц, обсуждать смерть полевой мыши от ноги слона? Вон они, огромные и пристыженные стоят у кромки тропического леса, ожидая суда.

- Что тебе помешало смотреть под ноги, Рауф? – спрашивает Ева, приблизившись к первому слону, второгодку, но уже такому мощному и неповоротливому.

Слон становится на колени и вглядывается в мертвую мышь, в большое ее семейство, пришедшее оплакивать крошку Ину.

Суд был коротким и справедливым:

- Отныне писк полевых мышей будет вас, слонов, приводить в трепет! Так будет, и это мое слово, слово Евы, созданной Богом из ребра Адама.

Так было до первородного греха, когда два человека, созданные Всевышним, ходили  обнаженными, были любезны, трогательно восхищались всем, что их окружало, и дарили каждому живому существу истинную любовь…

Поезд останавливается на небольшой сибирской станции и в мое купе входит Она.

Я думал, что многое повидал в своей жизни, но такой божественной красоты еще никогда не приходилось встречать. Девушка вошла, встряхнув разбросанными по плечам волнистыми волосами какого-то исключительно «правильного» каштанового цвета. Они обрамляли лицо, казалось, лишенного правильности черт, но от того совершенного в своей «испорченности». Ее голубые с сероватыми штрихами глаза излучали бесконечную доброту и нежность, которую так сложно удержать в долгой семейной жизни, а здесь она лежала на ладонях незнакомки.

- Здравствуйте, - сказала она, - меня зовут Вероникой, и я буду вашей попутчицей до Новосибирска.

- А я Герман, - меня просто подбросило вверх, как из катапульты, - здравствуйте! Я тоже еду до Новосибирска.

- Нам предстоит ехать ночь.

- Да, - тот час же согласился я.

- Я люблю истории, вы мне можете рассказать хотя бы одну перед сном?

- Я их пишу, но сначала воображаю сюжеты, закрыв глаза.

- Тогда мне повезло, - улыбнулась Вероника.

- Вам очень повезло, - подтвердил я, - я как раз вспоминал четыреста девяносто девятый день пребывания Адама и Евы в раю. Был суд над слоном, который наступил на Ину.

- Так звали бедную мышку? – догадалась Вероника.

- Да, она пострадала от Рауфа.

- Я предполагаю решение прародительницы. Оно проистекает из боязни слонов мышей, правильно?

- Вы очень умны, Вероника, - сказал я, - но кто дал вам это имя?

- Бабушка. Моя мама умерла при родах, а папа погиб еще раньше. Он спасал людей из реки. А сам…

- Сочувствую, - сказал я, - вы уже испытали на себе несправедливость этого мира.

- Я так не считаю, - сказала Вероника. – Я красива и радуюсь, когда людям хорошо со мной.

- Удивительно, - поразился я, - вы сознаете, что очень красивы, и говорите об этом так просто.

- Вести себя по-другому, - пожала она плечами, - было бы лицемерием. Хотя некоторые считают, что говорить так нескромно.

- Вы живете на этой маленькой станции и вас с такими данными не тянет в большой город?

- Тянет, но бабушка больна, я ухаживаю за ней, а лекарство, которое ей необходимо, есть только в Новосибирске.

- Тогда я помогу вам его купить, - сказал я.

- Спасибо, - ответила Вероника и слегка коснулась моей руки.

Я вздрогнул, это был удар током, но таким сладостным, что я был готов еще и еще раз ощущать разряды этого электричества! Не стоит скрывать, что я тотчас же по уши влюбился в эту девушку.

Мы говорили еще много. Слегка поужинали и не спеша пили чай. Все располагало к милому уединению, и я с тревогой думал о том, что оно так хрупко: на любой станции может войти один, два или даже трое попутчиков.

Так и произошло, когда в купе появился мужчина средних лет, слегка под шафе. Он нагло бросил свой портфель на сиденье рядом со мной:

- Ух, ты, какая красавица с нами! – словно он уже проехал несколько дней и лишь сейчас увидел, с кем он соседствует.

И не отводя взгляда от Вероники, бросил мне:

- Ты, очкарик, полезай-ка на вторую полку, а мы здесь с мамзель поразвлечемся!

Я, было, открыл рот, мои очки мирно лежали на столике с краю, но Вероника предупредила меня взмахом руки:

- Поздно решать по-иному, я сегодня сплю с ним.

- Да ты шлюшка еще та! – мирно сказал мужчина.

- А вы – пьяная скотина!

- Да я тебе!

Мужчина вскочил, но сильно стукнулся головой о верхнюю полку. Он стал ругаться, потирая голову.

Вероника дотронулась до его руки:

- Вам очень больно?

Попутчик вздрогнул, словно его тоже ударило током, но иного свойства:

- Да не очень, вы уж меня извините, мы с друзьями на посошок перебрали…

Он совершенно изменился, этот наглый и, на первый взгляд, глупый человек. Он засунул свой портфель в нишу над дверью,   и, застелив  вторую полку, забрался наверх. Вскоре мы услышали, как он заснул, ворочаясь от храпа, когда оказывался на спине.

- Как это у вас получается? – спросил я, покачивая головой.

- Пока не знаю. Но еще не было случая, чтобы я не усмиряла людей.

- Может, быть, вы обладаете гипнозом? Вы дотронулись до него и он вздрогнул… Впрочем, как и я.

- Он вздрогнул от стыда, а вы – от вспыхнувшей любви ко мне.

- Но…

Красавица снова протянула ко мне руку, но соприкосновения не было. Девушка поднесла к губам палец в знак того, что бы я молчал. Похоже, она умела управлять людьми.

- Мы действительно ляжем на одну полку, я же не очень большая, и вы будете мне рассказывать историю про Еву. И сделаем это немедленно, потому что уже за двенадцать! Закройте купе на защелку, потому что я буду раздеваться.

- Мне выйти?

- А вам не хочется смотреть, как я буду раздеваться?

- Хочется, но это неприлично…

- Неприлично лицемерить.

Она стала, медленно снимать с себя одежду. Но ее было немного: лишь сарафан, под которым оказались лифчик и трусики.

Вероника сняла все и легла на полку.

- Почему вас так страшит лицемерие? – спросил я, смущенно разглядывая ее прекрасно сложенное тело.

Мой вопрос прозвучал так, словно меня вывели на мороз. Я уже был возбужден. И медлил со своим разоблачением.

- Лицемерие – это порок, который приобрели люди после первородного греха, - ответила Вероника, показав свою эрудицию точно отмеренным слогом речи. – Вам хочется, что бы я помогла вам раздеться?

Я кивнул головой, сглотнув слюну но, почему-то не стеснялся своего восставшего друга.

Вероника  выдернула  мою рубашку ее  из брюк.  

- Ну, уж брюки и все остальное вы сами сбросите, – сказала Вероника, юркнув к себе на полку.

Я оказался с ней рядом  лежа на спине.   Меня бросало в холод от жара ее тела, от ее тихого и чистого дыхания, от легкого поощрительного поцелуя в щеку.

- Усмирите своего хулигана, - сказала она, явно намекая на возбудившееся естество.

- Но ведь ему не прикажешь, - сказал я, обнимая девушку, - было бы чудовищным, если бы он не реагировал...

- Оставим его в пока в покое, - с легким смешком ответила девушка, -  рассказывайте пятисотую историю!

- Какую историю? – воскликнул я. – Вот они мои муки! Вы желанны для меня, Вероника! Я хочу вас!

- Но я еще не полюбила вас!

Это был холодный душ.

- Зачем же тогда ложиться обнаженными рядом? – спросил я, уверенный в непоколебимой логике вопроса.

- Чтобы понять, что мы еще не любовники, но, чтобы найти путь к любви.

В этом тоже была своя логика, и мне трудно было тогда понять, как глубоко внедрилось в нас, людей, извращение, выдаваемое за чистоту.

- Я слушаю, - сказала Вероника и сладко потянулась.

- Итак, - откашлялся я, как опытный лектор, - история пятисотую .

«Адам и Ева лежали в густой траве и смотрели на лучезарное небо.

- А что там, Адам? - показала рукой в самый зенит небосклона его подруга.

- Там живет Бог, - не задумываясь, ответил первый человек Земли.

– У него там свой сад, свои звери, свои реки и моря? И еще горы? – стала допытываться Ева.

- Не знаю, - простодушно сказал Адам. – Может быть какая-то пещера, где Он живет с женщиной.

- Пещера на небе? – засомневалась Ева. – Она упадет.

- Кто упадет?

- Женщина из пещеры.

- Она не простая. Она всемогущая. У нее, наверное, крылья.

- А почему Создатель не дал нам крылья?

- Что бы мы не взлетали и не мешали ему там жить.

Адам удивлялся всегда потоку вопросов, возникающих в голове Евы.

В это время на торс Адама взобрался муравей. Он, выискивая что-то, заметался. Адаму стало щекотно, но лень было подниматься, чтобы отстранить муравья в сторону, в траву. Прежде чем лечь, они с Евой очень внимательно изучили местность, ползая по лугу, чтобы не придавить какую-нибудь мелкую божью тварь. Ведь только вчера произошел этот ужасный случай с Рауфом и Ини.

- Сними с меня Абуса.

Так Адам назвал муравья.

Ева поднялась и стала ловить Абуса, но тот решил поиграть и стал искать укрытие. Его он нашел в самом низу живота, под мирно покоящимся отростком Адама.

Ева осторожно подняла этот отросток, чтобы обнаружить муравья. Но тот стал кружиться, а женщина не могла бросить на него этот непонятный орган.

- Почему у меня такого нет? – спросила она.

- Чтобы мы отличались друг от друга.

- Разве недостаточно разных форм груди? У меня как груши, а у тебя плоские и жесткие.

- Не забивай голову всякими ненужными мыслями, - сказал Адам. – И отпусти, наконец, мое естество.

Ева отпустила, так как Абуса не было. Он исчез, словно никогда и не существовал на Земле. Но первые люди тогда еще не знали, что в того муравья превратился хитрющий демон ночи.

- Подожди, - сказал Адам, чем-то встревоженный, - что-то со мной стало происходить...

- Что? – тревога передалась и Еве.

- То, что ты только что держала, стало меняться, набухать. Возьми-ка снова, может все станет по-прежнему.

Ева поспешила взять естество в руки. Она почувствовала, что оно крепнет, наливается какими-то соками…»

Я увлеченно говорил, но вдруг осекся. Мой член оказался в руках моей спутницы по купе. И без последствий это не могло оказаться. Он восстал так, что вырывался из рук девушки.

- Продолжай, я слушаю.

- Нет, я не могу так. Я сбиваюсь с мысли!

- Но ведь я просто воссоздаю ту сцену на райском лугу! Разве она плохо кончилась?

- Что значит плохо? – вскипел я. - Я же не тот идиот, который никак не соображал, зачем ему эта штука между ног?

- А вы попробуйте стать им?

- Еще раз коснетесь, я не выдержу, - чуть ли не закричал я.

Сосед на верхней койке заворчал.

- Хорошо, - смиренно сказала Вероника, - продолжай…

«Не продолжайте, а продолжай», словно мы уже перешли на «ты».

«В это время мир как-то странно изменился. Нет, он был еще прежним, светило солнце, обнаженные тела обдувал легкий ветерок, пели свои бесконечные песни птицы, но что-то невидимое и напряженное повисло в воздухе.

- Хорошее различие, - задумчиво произнесла Ева. – Оно богаче, чем у меня. Смотри, как твой отросток поднялся, окреп. Он словно палка! А зачем нужна палка? Помнишь, мы месили глину, а потом делали углубления? Как это происходило?

Она встала и так, чтобы промежность ее ног оказалась перед глазами Адама.

- Видишь, у меня здесь есть вход. Протяни руку, дай палец, вот, чувствуешь?

- Да, там что-то есть, - подтвердил Адам.

- Ты понимаешь, почему мы так созданы?

- Вот еще, оно мне нужно, это понимание?

- У него есть смысл, у этого различия, - убежденно сказала Ева.

Она отступила назад и, взяв в руки отросток первого мужчины, выросший в твердый толстый сук дерева, стала медленно садиться на него. Адам почувствовал кончиком своего отростка теплоту отверстия, которое стало расступаться, обхватывая его естество плотным кольцом. Адам почувствовал, что то, которое он мысленно назвал членом, стало влажным, когда Ева села на него до конца».

Я рассказывал это, закрыв глаза, потому что так ярче видится картина, созданная воображением. И поэтому не обратил внимания на то, что моя соседка поднялась и оказалась в таком же положении, как прародительница человечества. Я почувствовал, как Вероника завладела моим членом и села на него, застонав. Мое естество нашло не менее плотное окружение, что я только что описывал, упершись в нечто глубокое, но легко поддающееся. Вероника легла на меня и прошептала:

- Продолжай дальше, что было дальше?

Я обнял ее до хруста ее костей, а затем, обхватив ее ягодицы, потянул так, что моему члену нашлось еще достаточно места в ее плоти.

- Я рассказываю тебе, моя прекрасная женщина! – мой голос готов был превратиться в хрип. – «Адам схватил Еву, и еще не понимая, что делает, повернулся вместе с ней, так чтобы женщина оказалась внизу. И началось неистовство. Он входил и выходил, входил и выходил, пока не почувствовал, как его отросток раздулся там где-то до неимоверных размеров, стал пульсировать и извергать нечто горячее…»

Я прекратил рассказ, потому что делал именно то, что Адам в первый раз с Евой.

На этот раз Вероника не стала требовать продолжения истории, она уже стонала и изворачивалась, выискивая наиболее сладостные соприкосновения. Наша бешенная скачка на полке сопровождалась стонами, поцелуями и признаниями в любви...

- Все сцена снята! – неожиданно раздался голос сверху. – Не доводите до извержения!

Да куда там! Я утроил силы и кончил. И свалился на бок вместе с Вероникой. Только тогда я увидел объектив видиокамеры, направленный на нас из-под простыни.

- Я хочу, - сказала Вероника мужчине на второй полке, - что бы ты, Евгений, стал снял и послеактовые ласки.

- Я же говорил, что ты шлюха, Верка, - проворчал мужчина. – Да ладно, ласкайтесь, сниму...

Я впал в прострацию. Какие ласки!

Неужели все это было подстроено этими  извращенцами?

Как же я так легко попался!

Но руки сами тянулись к груди, животу, теплому влагалищу Вероники. Я ласкал эту коварную женщину до самозабвения, и чем это закончилось, ясно. И не раз в эту ночь мы давали возможность Евгению делать дубли, пока он не убрал камеру и заснул.

- Не выдержал, – усмехнулся я.

- Он голубой, из пассивных...

- Да, я хочу, что бы ты слез с нее и занялся мной, - услышал  я сонный шепот Евгения.

- Пошел к черту, - сказал я и всю эту ночь не выпускал Веронику из своих объятий.

И это ей нравилось.

Мы долго говорили между сценами любви до самого утра.

Вероника, или, точнее, Вера, призналась, что живет в Питере, бабушки у нее нет, и они гастролируют по России в поисках таких лохов, как я. Какие же деньги за съемки, когда лох сам готов отдать последнее за любовь в купе!  

А потом монтировали фильмы, уж качество камеры позволяло снимать при любом свете.

За себя я не переживал, что какие-то зрители увидят меня. В очках я не узнаваемый. Я   спрячусь за них, которые мирно лежат на столике купе. Без очков для меня все женщины прекрасны, как богини!

***

Авторская ремарка:

«Отдавшись этой афере и этой женщине, мне казалось, что я, хоть и в такой извращенности, но исполнил свою мечту о прекрасной Незнакомке. Да, нет женщин без изъянов! Как и мужчин.

Утром  проводница известила нас  о приближении к Новосибирску.

Приехали,   подумал я и решил, что заберу Веронику к себе, в холостяцкую квартиру, и буду рассказывать ей каждую ночь по одной из пятисот историй про Адама и Еву до их совращения.

Может быть тогда Вероника вспомнит о своей бабушке, которая однажды заболеет? Ведь она все-таки считает, что бабушка у нее есть. А Евгения отдам в зоопарк, на корм львам. »