Максим

(Рассказ)

«Фантазия о половых сношениях с матерью не обладает качеством сексуальности взрослого человека,.. речь... идёт о пассивном завоевании и овладении сексуальной сферой с помощью матери».

(Э. Фромм)

Мать заявилась поздно, когда Максим уже спал. Разбудила его хмельным, бессвязным бормотанием, долго жгла свет, раздевалась, не стесняясь Максима.

Он видел – мать в ужасном состоянии, что случалось с ней последнее время довольно часто. Белые, недавно купленные колготки разорваны, на коленях зеленые пятна. На шее засос, под глазами черные потеки от туши.

Мать была красивая, что ни говори, Максим даже залюбовался её стройной, несмотря на некоторую полноватость, фигурой. Женщина при самой поре – сорок пять едва минуло. Максиму – семнадцать. Возраст критический. По ночам черт знает что снится... А тут – наяву такое!.. Пусть и собственная мать, но всё равно – женщина.

Раздевается мать на его глазах. Сняла бюстгальтер, бросила под ноги, покачивая большими желтыми грудями. Начала стаскивать колготки, но запуталась, принялась скакать на одной ноге и, в конце концов, доскакав до дивана, на котором лежал Максим, грузно упала рядом с ним поверх одеяла.

Через минуту мать уже громко храпела, безжизненно свесив с дивана левую руку, а правую закинув на сына. Максим радостно затрепетал. Возле него лежала полуобнаженная женщина и ее можно было рассматривать, не скрываясь, сколько душе угодно.

Максим вылез из-под одеяла и во все глаза стал смотреть на материно тело. И чем дольше он смотрел, тем сильнее и сильнее ему хотелось дотронуться до её мягкой, обнажённой кожи. Особенно соблазнительны были груди. Живот был белый, выпуклый и немного дряблый. Белые, прозрачные, как слюда, трусы плотно обтягивали массивные, немного бугристые бёдра.

Кровь бросилась к вискам Максима. Он помертвел, не в силах больше сопротивляться звериному безумию, враз захлестнувшему всё его молодое, горячее, не знавшее женщины, тело.

Максим осторожно притронулся к материной груди, а потом, убедившись, что это её не разбудило, стал двумя руками щупать и ласкать её груди, от чего враз закружилась голова. Она спала как убитая и даже не шелохнулась. Максим дрожал мелкой дрожью, по телу его катился крупный горячий пот... Оторвавшись наконец от неё, он поспешно оделся и выбежал на улицу.

Была ночь. По-осеннему ветреная и холодная. Прохожих не было. Максим шёл по улице в полном одиночестве. Шёл, сам не зная куда, лишь бы идти, лишь бы что-нибудь делать. Голова гудела от переполнявшего её возбуждения. Нужно было собраться с мыслями и разложить всё по полочкам...

Чтобы не встречаться с матерью с глазу на глаз утром, он специально ушёл из дома и вернётся только тогда, когда она уйдёт на работу. Только таким образом он может обеспечить себе полнейшее алиби. А о том, где был целую ночь, что-нибудь соврёт, это неважно. Главное не дать понять матери, что он был свидетелем её прихода и всё видел...

Что было бы, если б она проснулась? Возможно, она побила бы его, или выгнала из дому... Главное, что всё прошло как нельзя лучше и сейчас нужно только где-нибудь провести эту ночь.

Размышляя так, он вступил в сумрачную аллею под своды раскидистых городских каштанов и, пройдя некоторое расстояние, услышал вдруг впереди, там, где сбоку неясно вырисовывалась лавочка, чей-то приглушенный, всхлипывающий плач.

Плач без сомнения принадлежал молодой женщине. Максим заинтересовался и, приблизившись, увидел сидящую на лавочке девушку. Внешность ее, но причине полнейшей темноты, рассмотреть было трудно, да это, в общем, и не нужно было Максиму. Важно было, что в столь поздний час в мире нашлась еще одна живая душа, и душа эта так же как и он, Максим, нуждалась в участии.

Максим подошел к девушке и сел рядом. Девушка, не обращая на него внимания, продолжала плакать. Глаза она вытирала носовым платком.

– Что с вами, девушка? – спросил Максим, пересилив робость. – Может, вам чем-нибудь помочь?

– Пошел ты!.. Знаю я вас, помощников, – грубо отрезала, продолжая всхлипывать, девушка.

– Но ведь вы же совсем меня не знаете, а говорите! – обиделся Максим. – Я вовсе не то, что вы думаете... Но если вам не нравится, я могу сейчас же уйти, пожалуйста!.. Мне уйти?

– Сиди уж... мне всё одно, – немного смягчилась плачущая.

– Вот видите, вы уже поняли, что я не тот, за кого вы меня вначале посчитали... Я искренне готов вам помочь, только скажите...

– А зачем тебе мне помогать? С какой это стати? – перестав плакать, спросила девушка.

– Но вы же плачете?! Значит, вы попали в беду, а кругом ни кого нет! Может, вас нужно защитить от кого-нибудь, или еще что... Это ведь так просто... Право же, не вижу тут ничего удивительного.

– Ты, наверно, студент?

– С чего это вы взяли?

– Да так, уж больно правильные речи толкаешь. Как в школе учили, – презрительно проговорила девушка.

– Да нет, понимаешь, со мной тоже беда случилась, – незаметно переходя на «ты», сказал Максим.

– Что за беда?

– Видишь ли, это так скоро не расскажешь...

– Время есть, или ты торопишься? – Девушка явно заинтересовалась.

– Да нет, у меня вся ночь впереди, – замялся он.

– Так в чем же дело, рассказывай валяй, – проговорила та и, вынув из сумочки пачку импортных сигарет с фильтром, предложила Максиму: – Курить будешь?

– Нет, спасибо, я не курю.

– Ну как хочешь... Так что у тебя за беда?

Максим снова помялся.

– Понимаешь ли... не знаю даже как бы это тебе... В общем, я только что видел женщину. В постели... Впервые... И эта женщина намного меня старше. В матери, короче, годится.

– Ну так что, трипак что ли подхватил? – с интересом спросила девушка.

– Какой такой трипак?

– Ну гонорею, не знаешь что ли? Триппер.

– Нет, что ты, никакой гонореи, – замотал головой Максим.

– Что ж тогда скулишь: беда, беда! Какая это беда – бабу отжарил! – сказала девушка.

Максим густо покраснел от последних ее слов.

– Это я - в пролете! – продолжала ночная собеседница. – Связалась с чурками на свою голову!..

– А что? – заинтересовался Максим.

– Ничего, много будешь знать, скоро состаришься! – отрезала девушка. Потом, оценивающе взглянув на Максима и что-то прикинув, загадочно спросила: – У тебя, случаем, «бабок» с собой нету?

Максим, порывшись в карманах, извлек два бумажных рубля и мелочь.

– Не-ет, этого мало, – разочарованно протянула девушка и сразу заскучала.

– А сколько надо? – не отставал он.

– Не знаешь что ли, много... – туманно ответила девушка.

Максим совершенно её не понял и продолжал задавать ненужные и глупые вопросы.

Впереди, в самом начале аллей, вспыхнули вдруг два ярких маленьких светлячка, которые стали двигаться в направлении их лавочки. Светлячки постепенно увеличивались в размерах и в конце концов превратились в два больших, геометрически правильных желтых круга. Послышался стрекочущий звук автомобильного двигателя и вскоре, ослепив на мгновение фарами Максима с его ночной собеседницей, возле лавочки остановился милицейский уазик. Из машины вышли два милиционера.

– Кого я вижу, мать честная. Серега, ты только погляди – Любка-минетчица! – обрадованно произнес первый милиционер, обращаясь к товарищу. – А это кто тут с тобой сидит, что за хахаль? Клиент, небось?.. Кто такой? Документы?

Последнее относилось уже к Максиму и он поднялся на ноги, потому что всегда привык вставать, когда с ним разговаривали старшие.

– Документы говорю есть? Какого х.. смотришь?! – грозно прикрикнул на Максима милиционер.

Максим обиделся, но ответил по возможности спокойно:

– Нет у меня никаких документов. Я их с собой не ношу. И не разговаривайте со мной, пожалуйста, таким тоном.

– Он студент, ребята, вы с ним не того... – подала голос Любка-минетчица. – Гнал мне тут про какую-то старуху, которую только что в.... л. «Бабок» нет, ночевать негде... Онан, наверно, какой-нибудь.

– Старуху говоришь? – обрадовался почему-то второй милиционер, которого первый называл Серегой. – Карась, б... ь буду, это тот самый! (Последнее относилось к первому милиционеру). Ну-ка ты, пидор, признавайся – это ты полтора часа назад бабку в сортире, в парке Революции, изнасиловал? – Милиционер Серёга схватил Максима за грудки и с силой встряхнул, так что с рубашки полетели все пуговицы.

– Как ты смеешь, негодяй! – вскричал в негодовании Максим и попробовал освободиться от цепких лап милиционера.

– Ты гляди, сопротивляется, курва! – выругался милиционер Серёга и слегка двинул Максима кулаком по физиономии, отчего у того потекла носом кровь.

– Э-э здесь не будем .... ить, Серёга, – остановил товарища первый милиционер. – Лучше привезем в отделение, там и отмочим! Как раз протокол по бабке в туалете составим.

– Правильно, Карась, – поддержал его сидевший всё это время в кабине водитель и кинул Карасю что-то, блеснувшее при свете габаритных фонарей, металлически звякнувшее в воздухе. – Держи наручники.

Максиму быстро заломили руки за спину, надели наручники и бросили в машину.

– Что с Любкой будем делать? – услышал парень голос милиционера Серёги.

– В машину ее, соску! Сегодня у меня бессонница, пускай поработает...

Этой же ночью с Максима был снят первый допрос «с пристрастием» насчёт изнасилованной в туалете старухи. На следующий день возбуждено уголовное дело. Свидетелем пошла Любка-минетчица. Изнасилованная, выжившая из ума бабка признала в Максиме насильника на очной ставке. Ему ничего не оставалось делать, как сознаться...

Ещё через месяц дело было передано в суд. Безжалостная бюрократическая машина завертелась и ничто уже не в силах было её остановить. Да Максим и не очень желал этого. Он вообще ничего не желал. Он впал в прострацию и ни на что не реагировал. Он втайне сознавал, что несёт застуженное наказание... Сам Бог, видимо, обрушил на его голову свою карающую десницу в отместку за содеянное той памятной ночью... Се-ля-ви. Всё так и должно быть...

Что дальше сталось с Максимом никто не знает. Говорят, – он отсидел и уехал добровольцем устранять последствия аварии на Чернобыльской АЭС. Но точно ли это так поручиться не можем.

6 октября 1989 г.