Я люблю наказание. Ч. 1. Из книги Наказание страпоном

«Почему некоторые слова – наказание, розги,

вина – так страшно произнести вслух?..

Они обжигают губы, они волнуют, как действия».

Анна Мар «Женщина на кресте»

Это было больше сорока лет назад. На маминой работе организовался выезд на автобусе за грибами, и мама спросила, не хочу ли я поехать, тем более, что буду там полезен, поскольку хорошо знаю место, в которое собрались. Сама она равнодушна была к подобным мероприятиям. Я с радостью согласился, и дело не в грибах. Меня тянуло к взрослому окружению, а сотрудники маминого отдела существовали, по моим понятиям, в ореоле непостижимой тайны, занимаясь важными, засекреченными делами. Это, кажется, было связано с изучением морских глубин. Многих маминых сотрудников я знал, У нас на квартире иногда, по тогдашней традиции, коллективом отмечали какой-нибудь праздник в последний рабочий день перед этим праздником.

Отпущенные по такому случаю дамы готовили стол, а к часу – к двум быстро собирались все остальные, оживлённые и нарядные. Застолье было весёлым. После первого торжественного тоста, который по праву и обязанности начальницы произносила мама, не утихали смех и шутки, мужчины изящно острили, женщины в остроумии не уступали, и лучшим их украшением было невинное или более чем невинное кокетство.

Потом были танцы, перекуры на кухне и на лестничной площадке, мужчины затевали разговор о работе, и звучали таинственные названия: «Камбала-1», «Камбала-2»,

«Осьминог-4» и т. п., и я восхищённо представлял время, когда буду приобщён к взрослым делам, изобрету нечто особо важное и окажусь своим среди этих красивых и умных людей. В немалой степени несколько инфантильные для пятнадцатилетнего подростка мечтания разрастались в результате двух-трёх рюмочек кагора, подлитых мне полутайком либерально расположенными гостями.

Компания, в самом деле, была интеллигентная, начинались интересные, смелые разговоры, и доставалось всем от дирекции института до генерального секретаря КПСС, а затем приходило лирическое настроение. Знаковый факт: я в театр стал ходить после того, как инженер-расчётчик, виртуоз в математике и физике Толя Пичугин продекламировал монолог Несчастливцева:

«Господа! Я предлагаю тост за матерей, которые бросают детей своих! » …

Я полюбил романсы, услышав пение инженера-конструктора Лизы Копейкиной. В последний раз Лиза предложила мне, вдруг, прочитать свои стихи, и я заотнекивался не из кокетства, собственные стихи мне уже разонравились, кроме тех, которые я никому не мог показать, в них мои невесть откуда пришедшие фантазии, которых я стыдился, но жить уже без них не мог. Это было моей жгучей тайной с пронзающими душу и тело чувствами. Ни о чём подобном услышать или прочитать я тогда не мог и тихо ужасался своей ненормальности, и снова погружался в странные, невероятные грёзы.

Однако все с доброжелательным вниманием ждали моего выступления, и я откупился декламацией нового стихотворения Евгения Евтушенко:

«При каждом деле есть случайный мальчик,

Таким судьба таланта не дала,

И к ним» …

Было очень тихо. Это не просто вежливая тишина. Идущие от душевного переживания слова, захватили слушающих непростым своим смыслом.

Я сам удивлялся силе, появившейся в моём голосе, передавшем выраженную в стихах боль, сочувствие и отчаяние поэта:

«Когда, порою без толку стараясь,

Всё дело неумелостью губя,

Идёт на бой за правду бесталантность,

Талантливость! Мне стыдно за тебя».

– Спасибо, Анрюша! Гениальные стихи, и ты их разглядел, - сказал седой мамин зам Виталий Павлович.

Дальнейшие отзывы не успели прозвучать, разрыдалась, вдруг, молоденькая инженерша Рита Боброва и выбежала из комнаты, а мама, Лиза Копейкина и ещё одна пожилая сотрудница Галина Ивановна бросились её успокаивать. Остальные гости тихо переговаривались, и я понял из этих разговоров, что Рита слабенький инженер, зато старательная, а почерк такой у неё красивый, что лишь за это цены ей нет. В то бескомпьютерное время графические способности имели большое значение в работе.

Потом с Ритой на кухне осталась одна мама, а меня попросили включить музыку, и продолжились танцы. Я испытал настоящее облегчение, когда мама ввела Риту в гостиную и улыбнулась мне:

– Дама скучает, пригласи.

Я впервые танцевал с взрослой женщиной под медленную саксофонную мелодию, которая называлась «Аленький цветочек», и непросто с женщиной, а с женщиной, которая несколько минут тому назад плакала, винила себя в чём-то, и эти слёзы вызвал я. Она не могла скрыть смущение, оттого что подпортила всем настроение, и старалась казаться повеселевшей.

– Вот, разревелась с дуру, – тихо укорила себя она, – а ты хорошее стихотворение прочитал, прости меня, … пожалуйста, – и она поцеловала меня почти в губы. Кажется, никто этого не заметил.

Моя ладонь на её спине ощутила трепетную дрожь от пережитого страдания, словно её только что высекли и отпустили ко мне просить прощения. Такое, вот, дикое и невероятно красивое для меня сравнение! Мы переступали под музыку, двигались в моём колдовском мире, и я, кроме нежного, виноватого лица, до окончания танца ничего больше не видел.

Это под Новый год был вечер, а за грибами поехали в августе, и я в этой компании уже был не мамы- начальницы сынком, а в доску своим. Люди веселились, как дети, затевались шутливые перебранки, вспоминались смешные истории, пели.

Я посматривал украдкой на Риту, и прошлое наваждение завладевало умом, казалось реальным фактом, а она оживлённо болтала с Копейкиной, и той нашлось место в захвативших меня фантазиях. Я был рад, что они вместе.

Дорога была неблизкой, на место прибыли за полдень, перекусили и разбрелись. Я хорошо знал этот лес, мы неподалёку дачу снимали в прошлом году, но компас я захватил, и, слава богу, ориентироваться в лесу умел хорошо. Взрослые к моим советам прислушивались, и не напрасно – я рассказал, где самые урожайные места, и тайком гордился тем, что никто не остался без хороших трофеев

Едва шагнув с поляны, Лиза Копейкина наткнулась на четыре боровика.

– Андрюша, какое ты чудо! Ты наш пятнадцатилетний капитан, ты так командуешь парадом!..

Я был польщён, дурачился и требовал звания генералиссимуса.

Разумеется, особой моей заслуги не было, просто в удачное время приехали, когда пошла «грибная волна», а я такого успеха не ожидал.

За пару часов корзины у всех оказались полными, и я указал желающим, где находится брусничное место. Сбор у автобуса назначили в четыре, а я вызвался остаться сторожем, шофёр тоже пошёл набрать ягод.

Я чуть не задремал, но не дали забыться нахлынувшие грёзы, и слова в уме запульсировали такие, что достал свой маленький, новый блокнот. Я писал, и слова повторялись голосом Риты:

В мои глаза укор глядит,

И оправдаться я не смею,

Ваш голос ровен, не сердит,

Но я, как школьница, краснею.

Мы с Вами давние друзья,

Но согласиться я готова,

Что в этот день никак нельзя

Не наказать меня сурово.

Я раньше думала о том,

Когда же день такой настанет,

А нежный август за окном

Бока на яблоках румянит.

Как мысли все мои прочесть

Вам удалось? Необъяснимо,

Но по заслугам будет честь,

И не пройдёт возмездье мимо.

Не будет дыма без огня,

И Вы пришли, как обещали,

Чтоб высечь розгами меня,

И так Вы многое прощали…

Словно наяву, я видел, как повернувшись стеснительно бочком, Рита снимает платье.

(окончание следует)