Школьный детектив. Слово и тело

У нас шел урок литературы, когда в класс явилась завуч, Ирина Рогволдовна.

Это была очень строгая дама, и все ее уважали. Едва она вошла - мы с Серегой и Кирей сразу положили карты на стол, рубашками кверху. И обратились во внимание.

- Ребята, - сказала Ирина Рогволдовна, - у нас в школе произошло ЧП. А точнее – преступление.

Тут и остальные прислушались, заинтригованные. Даже Коля Acid вынул из ушей хедфоны со своей психоделией, а наши влюбленные голубки, Женя и Валя (не спрашивайте, кто парень: обе девчонки) перестали целоваться.

- Еще точнее, - продолжала Ирина Рогволдовна, - у нас произошло изнасилование. В подвале.

- И кто жертва? – спросила литераторша, оторвав взгляд от книжки Дэна Брауна «Код да Винчи».

- Жертва - учитель физической культуры, Геннадий Викторович.

Ответ завуча был подобен грому посреди ясного неба… или гробу посреди овсяной нивы… или - свиноферме посреди пустыни Негев. В смысле, это был очень неожиданный ответ.

Геннадий Викторович устроился к нам в школу совсем недавно, демобилизовавшись из морской пехоты, где служил по контракту. И был он всеобщим любимцем, имея веселый и кроткий нрав. Так кто, спрашивается, мог быть настолько бессердечен, чтобы злостно закозлить этого душевного парня, да еще и в школьном подвале?

Тут Ирина Рогволдовна вдруг ткнула пальцем мне в грудь и сказала:

- Ты пойдешь со мной!

Мысли мои смешались, а чувства вскипели.

- Неужто вы подозреваете МЕНЯ? – возмутился я.

Ирина Рогволдовна улыбнулась:

- Ну что ты, что ты! Нисколько. Но дело в том, что это не просто сексуальное, а какое-то ****утое преступление. Соответственно, чтобы распутать его, нужен ебанутый склад ума. Ну вот, собственно…

Она не сочла нужным договаривать. Лишь напоследок, уже у двери, строго обратилась к классу:

- Дети! Вы не слышали слова «****утый»! Ни в первый раз, ни во второй.

***

- Сейчас я посвящу тебя в детали, - сказала Ирина Рогволдовна, когда мы закрылись в учительской. – Итак, это случилось примерно в тринадцать тридцать, после шестого урока. У Геннадия Викторовича то был последний урок. Вот он и спустился в подвал, чтобы положить в сейф свою Переходящую Золотую Капу, которую выиграл на чемпионате по Мастдаю.

- По муай-таю, - поправил я.

- Не важно. Суть в том, что он всегда вставляет свою Золотую Капу перед уроками и кладет ее в сейф по окончании занятий. Обычно – без происшествий. Но тут – он вдруг почувствовал некое посягательство на себя.

- Какое именно?

- Кто-то, подкравшись сзади, положил ему руки на глаза. Поскольку Геннадий Викторович опытный боец, он знает, как легко можно выдавить глазные яблоки из такой позиции. Вот он и не стал сопротивляться. А в следующий момент – вражеские руки сменились повязкой. Что и вовсе сделало сопротивление бессмысленным. Потому что Геннадий Викторович еще не достиг такого уровня мастерства, чтобы драться вслепую. А дальше – случилось самое страшное…

Ирина Рогволдовна, эта железная леди, эта бесстрашная валькирия, десятки раз водившая табуны пятиклашек на экскурсию в Пушкинский музей и готовая встретить грудью (восьмой размер) самую грозную инспекцию Гороно – сейчас она замерла, скованная ужасом случившегося.

С полминуты стояла она недвижно, бледная и безмолвная. А после – продолжила свой жуткий рассказ. И голос ее, обычно властный и твердый, ныне дрожал, как той-терьер под душем.

«Дальше случилось самое страшное… Все те же преступные руки повалили Геннадия Викторовича навзничь, прямо на пол, и принялись стаскивать с него брюки. Он ведь носит в школе спортивные брюки, где ни пряжки, ни молнии, что значительно облегчило доступ к телу. Хотя нет сомнений, что никакая молния не спасла бы его, поскольку злодей был исполнен дьявольской решимости».

«Стянув брюки, злоумышленник взялся за трусы. И спустил их также. Надо ли говорить, какой шок испытал несчастный молодой педагог, когда самые сокровенные его места оказались обнажены и совершенно беззащитны? Чем негодяй тотчас и воспользовался, вступив в совокупление»

Я тряхнул головой и уточнил:

- Минуточку! Вы говорите, что Геннадия Викторовича уронили навзничь? То есть, на спину? Так как же, позвольте спросить, негодяй осуществил свою… атаку?

- О, самым бесцеремонным и гнусным образом. Сначала – принялся ласкать губами несчастный скипетр обреченного. Когда же тот воспрянул, подчиняясь не похоти, но безысходности, это исчадие разврата оседлало его и нанизалось на Геннадия Викторовича жадной пучиной своего бесстыдно разверстого лона…

Я снова тряхнул головой:

- Эээ…Простите! Вы хотите сказать, что насильник – женщина?

Лицо Ирины Рогволдовны дышало скорбью и гневом. Она возразила:

- О нет, не женщина то была, но чудовище, не ведающее ни жалости, ни приличия!

- Пусть так, - сказал я. – Но все-таки, это было чудовище женского пола?

Ирина Рогволдовна пожала плечами:

- Потерпевший утверждает, что так, и у меня нет оснований сомневаться в его правдивости. Как и в умении отличить алтарь Амура от алтаря Содома, пусть даже в кромешном мраке… Однако ж, до поры я не желала раскрывать эту информацию перед всеми. Дело-то – куда как деликатное, подразумевает сохранность личной тайны.

Я подумал:

«****ец, бля, понятия о деликатности! Теперь вся школа уверена, что Геннадия Викторовича отпердолили в жопу какие-нибудь волосатые хачи или дикие негры. Значит, дело пацанской чести найти истинную преступницу и доказать хотя бы то, что она – тетка! Но – какие у нас зацепки? »

И я спросил:

- Геннадий Викторович вообще не сопротивлялся? Ну, может, у него под ногтями остались кусочки шкуры этой бестии? Или, там, прядь волос?

- Нет, - Ирина Рогволдовна вздохнула. – Видишь ли, поначалу он подумывал о сопротивлении, но почти тотчас испытал оргазм и сделался совершенно… небоеспособен.

- Почти тотчас?

- Да, он говорит, что мерзавка знала свое дело. И когда влажные, упругие ножны объяли его мужественный ятаган – вся мощь его духа и сталь его силы переместились туда, в рубиновый клинок страсти, и в скором времени он разразился снопом искр столь яростных, что пламень борьбы вовсе угас в его теле, и долгое время лежал он истомленный, не в силах пошевелиться… А злодейка – скрылась.

- Картина в принципе ясная, - сказал я. – И я берусь за это дело. Но осталось уточнить, какие будут предоставлены мне полномочия. Скажем, я могу освидетельствовать потенциальных насильниц на следы спермы?

- Где?

Я немного смутился:

- Прикажете срифмовать?

Ирина Рогволдовна тоже смутилась и сказала:

- Нет, пожалуй, это будет слишком, осматривать… Могут поползти слухи. Лучше вообще не посвящать посторонних… Знаешь, наверное, тебе лучше для начала побеседовать с потерпевшим. Только учти: он пережил колоссальную контузию психики.

***

- Леха, бля буду, я ваще до сих пор в трансе! – заявил Геннадий Викторович, когда мы уединились в кабинете. – Это было реально… нереально!

Я закурил, многозначительно сощурился и сказал:

- Ген, я тебя очень даже понимаю. Потому что сам пережил нечто подобное. Два года назад. Неистовые фурии затащили меня в тот же подвал и вероломно лишили невинности ( ). Этих сладких сучек было целых пять штучек. Представляешь, через что мне довелось пройти?

- Пять? – изумился физрук. – Нет, со мной – только одна. Но, ****ь, это была такая *****! Это была, *****, Клеопатра! Царица Тамара, йопты! Да хули там – это была ниибаца богиня Афродита… в смысле, как раз на поибацца – богиня бес****ы… в смысле, ниибацца какая ****а бес****ы в плане поибацца!

Было ясно, что недавнее ужасное воспоминание открыло шлюзы самого выспреннего Гениного красноречия.

- То есть, ты как бы не имеешь претензий к обидчице? – уточнил я.

- Я? Не имею? – добродушное лицо его ожесточилось, и Гена рявкнул: - Да я эту курву в лоскуты порву!

- Чего так?

Физрук взъярился, как дикий вепрь в колбасной лавке.

- Ты спрашиваешь «чего так»? Сейчас я объясню тебе «чего так»! Прикинь: реально охуительная ****ина валит тебя на пол и трахает конкретно божественно. И это заебись, это круто, и ты в райском ахуе, и ты в полной расслабухе. Но что она делает потом? А потом – она подрезает твой портсигар! Вот что она делает!

- Портсигар? – удивился я. – Но ты же не куришь?

Гена немного замялся:

- Ну… Понимаешь, я ведь на Дальнем Востоке служил? Короче, Лех, найдешь мой портсигар – за мной не заржавеет!

- Что ж, оставайся поблизости.

Я же – вернулся к Ирине Рогволдовне и выразил желание осмотреть место происшествия.

***

Мы проследовали в подвал. Вроде, все там было как обычно, ничего нового. Разве лишь – меловой контур на полу: мужчина выше среднего роста, лежащий на спине в полнейшей истоме. Руки его были раскинуты, ноги разведены. При этом – «разлапистый» силуэт был заключен в кольцо, начертанное тем же мелом и той же дланью. «Витрувианский» - вспомнилось мне заковыристое словечко.

- Это Вы тушку мелом обвели? – спросил я у завуча.

Она поджала губы:

- То-то и оно, что преступница. Ну, Геннадий Викторович долго лежал… совсем размяк…

«В ином случае я бы попытался выяснить, кто имел доступ к мелу, - прикинул я. – Но поскольку мы в школе…»

Тут что-то привлекло мое внимание. Я наклонился. Так и есть: сигаретный пепел на полу. Хорошо, не затоптали…

Да, а ведь Геннадий Викторович впрямь не курит табак. С восемнадцати лет завязал. Как в морскую пехоту пошел, на Дальний Восток, - так и бросил.

«Значит, - подумал я, - события развивались так. Физрук кончил, преступница, видимо, тоже. По-прежнему сидя на своей жертве, она расслабилась и закурила. Это естественно. И лишь выкурив сигарету до конца, она принялась обводить поверженное тело, попутно стибрив с него портсигар. Значит, ищем курящую женщину. Или девушку. У нас таких в школе… и сотни не наберется… Жаль, что не осталось бычка. Унесла с собой. Что это – предусмотрительность? Или – иное? »

- Еще из улик у нас имеется повязка, - сообщила Ирина Рогволдовна. – Ну, та, которую жертве на глаза накинули. Вот она.

Я внимательно рассмотрел улику. То был шарф. Шелковый. Белый.

Я нахмурился:

- Гхм! Можно было бы заподозрить кого-то из участников «Джентльмен-Шоу». Но, во-первых, там все мужчины, а во-вторых, кажется, они давно распались.

- А вот там монограмма с краю имеется, - Ирина Рогволдовна ткнула пальцем.

- Точно. Три буквы: Й. А. Х. И кто у нас имеет такие инициалы?

- Может быть, Ядвига Адольфовна Хетц, наша буфетчица?

- Сомнительно… - пробормотал я. – Во-первых, у нее наверняка алиби. Ведь дело было на перемене, к тому же после шестого урока, когда всех пробивает на хавку, а значит, ее отсутствие на рабочем месте было бы слишком заметно. К тому же, там ведь Й, а не Я. Вряд ли Ядвига пишет свое имя «по-албански». Ну и наконец, маловероятно, чтобы Ядвига Адольфовна, в свои-то семьдесят восемь лет, носила такой пижонский шарфец…

Ирина Рогволдовна задумалась. Надолго. Добрых пять минут она стояла, покачиваясь и нависая надо мной своим восьмым размером, и ломала свои кустистые брови так и сяк, то домиком, то целым дачным поселком, и наконец призналась:

- Нет, никого не могу припомнить в нашей школе, чтобы имя начиналось на Й.

- А если фамилия?

- Тоже нет таких. Может, кто-то со стороны, с улицы? Конкурирующая учительница физкультуры, из другой школы?

Я помотал головой:

- Исключено! Сегодня на входе дежурят двое отморозков из одиннадцатого «А». Они еще на пятом уроке закинулись метамфетамином, и если б в школу сунулась посторонняя барышня – они бы сами затащили ее в подвал.

- Точно. Я и забыла совсем. Но тогда – кто же?

- Терпение, Ирина Рогволдовна. Наберитесь терпения. А мне – нужно три вещи. Отдельный кабинет - раз. Личные дела – два. И дюжину миндальных пирожных. Но не цельноминдальных, а таких, на песочной платформе и с белой глазурной блямбой, похожей на… впрочем, это не важно.

- А зачем тебе столько пирожных? – подивилась завуч.

- Сахар. Чтобы думать.

***

Да, пораскинуть мозгами пришлось изрядно. Извилины зашлись скрипом, серое вещество раскраснелось от натуги. Я перелопатил сотни личных дел - как работников, так и учащихся – стараясь не упустить ничего существенного. Голова трещала, распираемая полученной информацией, в основном - лишней.

«Ольга Р., учительница пения, основала в младших классах тоталитарную секту Свидетелей Иегуди Менухина… ну, это к делу не относится… Ангелина П., техничка, крадет моющие средства, чтобы создать из них бомбу для теракта в посольстве Джибути, где ей отказали во въездной визе… это – вообще мимо… Александр З., учащийся 5-го «Б» класса, планирует выведение электрошоковых киборг-хомячков с целью захвата мирового господства… гхм, знакомое имя… Александр З, Александр… И фамилия знакомая, З… Ладно, потом вспомню… Тем более, что опять мимо…»

Но наконец я нашел то, что было нужно.

«Йес! » - воскликнул я и ударил кулаком по столу так, что на пол свалилось последнее недогрызенное пирожное.

На мой возглас открылась дверь, и вошла Ирина Рогволдовна, с чашечкой кофе на подносе. Это была уже пятнадцатая чашка кофе.

- Ну как? – поинтересовалась она.

- Эврика, - ответил я.

- Эврика Федуловна, учительница литературы? – не поняла завуч.

Я засмеялся, устало, но триумфально.

- Нет. Я сначала тоже на нее грешил. Помните, там, у тела, круг был нарисован? А значит – «Витрувианский человек». А значит – «Код да Винчи». Вот я и подумал на Эврику Федуловну: она ж как раз сейчас эту муру читает.

- Верно. Но…

- Но потом я прикинул, что эту муру все читали. Типо, модная фигня. Все читали – хотя бы чтоб поплеваться, с понтом «попсня». А значит – любая насильница могла бы изобразить этот дурацкий круг. И я решил вернуться к монограмме на шарфе.

- И что же?

- А то, что странная она. Ведь обычно только две буквы указывают. А там три. «А что если, - подумал я, - это вовсе не человеческие инициалы, но, скажем, какое-то заведение? »

- Логично.

- Вот я и стал шерстить в этом направлении. Типо, какая контора могла подарить человеку этот пафосный шарф. Скажем, институт? При вручении диплома?

- И?

Я откинул голову на скрещенные руки. Проворчал:

- Ну ясен пень, что в Москве нет институтов на букву «Й». Значит, стал пробивать иногородних.

Ирина Рогволдовна поднесла палец ко лбу, просветленная:

- Погоди-ка! Но ведь иногородняя у нас только одна. Люда Валеджева, учительница изо в младших классах. Она, кажется, из Марийской республики.

- Точно. И закончила – Йошкар-Олинскую Академию Художеств.

Ирина Рогволдовна вся расцвела, зарделась, как маковое поле в Горном Бадахшане, и даже захлопала в ладоши:

- Людочка! Ох, и Людочка… шустренькая дудочка…

Я ухмыльнулся:

- Ну, дудочка не дудочка – а физрука за-Е-бемолила, музыкально выражаясь. Так ведь?

Ирина Рогволдовна, не слушая меня, тараторила в некой странной эйфории:

- По правде, я давно заметила, что Людочка к Геночке неровно дышит. Прям-таки, сохнет. Да все не решается открыться. А тут, значит, решилась… Ну что ж, наверно, и к лучшему. Надо, пожалуй, Гене сказать, да?

Я промолчал, устало улыбаясь. По правде, я был в задумчивости: довести расследование до конца или придержать доберманов своего сыска?

- Ты сам ему скажешь? – напирала Ирина Рогволдовна, едва не приплясывая. – Он ведь так, наверно, порадуется? Он ведь все, наверно, простит? А что портсигар…

Тут она осеклась. И я решился.

- Ирина Рогволдовна! – молвил я с наивозможной теплотой и деликатностью в голосе. – Знаете, за что мы вас любим? За то, что вы совершенно не умеете врать. А теперь – снова ответьте на вопрос, который я уже задавал. Это вы обвели тушку мелом?

Ирина Рогволдовна сконфузилась. Покраснела – уже как плантация агар-агара на Марсе (фотки – смотрите на сайте NASA).

Покашляла и сухо выговорила:

- Леша, я не понимаю… Я же говорю: картинку мелом нарисовала та же особа, что подвергла Гену… ласке.

- Угу! – я покачал головой с мягким сарказмом. – Это как раз то, что я называю «умелым уклончивым ответом». Но если поставить вопрос ребром: вы или не вы?

Ирина Рогволдовна опустилась на стул. Потупила взор и закурила.

- Ладно, - выдохнула она после раздумья. Подняла глаза, свои строгие, но справедливые и заботливые глаза. Сейчас в них стояли слезы.

- Ладно, - повторила она, набравшись духу. – Ты все понял. По правде, говоря о ****утости твоей дедукции, я не думала, что она настолько ебанутая, чтобы заподозрить меня. И как только догадался?

Я раскинул руки, с ухмылкой:

- Ирина Рогволдовна! Ну кто еще во всей школе, кроме вас, не бросил бы окурок на пол после секса в подвале? Только вы одна – такая сознательная. А уж когда я увидел в досье Лиды Валеджевой эту «Йошкар-Олинскую Академию Художеств», вписанную вашей рукой…

Ирина Рогволдовна молчала. Ее легкие наполнялись табачным дымом, глаза – слезами, а душа – раскаянием. Мне стало жалко ее. И я сказал:

- Нет, я понимаю, что вы «подставили» учительницу изо из самых лучших побуждений, желая форсировать ее сближение с Геннадием Викторовичем. «Провокация во благо».

- Да, я всего лишь желала им счастья… - подтвердила Ирина Рогволдовна.

- Но портсигар?

Тут завуч вскинулась:

- А что портсигар? Вольно ж ему носить в кармане портсигар с прессованным гашишом? А ну как менты прихватят?

- Ирина Рогволдовна! – я укоризненно склонил голову.

***

- Вот, Гена, твой портсигар! – сказал я, вручая физруку заветную вещицу. – Ты его просто обронил, когда на перекладине «солнышко» крутил.

- Ну, бля, спасибо так спасибо! – истово поблагодарил Геннадий Викторович. Но раскрыв вновь обретенное вместилище, тотчас озадачился: - А чего это тут только половина осталась?

Я похлопал его по плечу:

- Гена, не будь жлобом! В конце концов, мы устроили твое личное счастье. Кстати, если тебе интересно, твоя «Афродита» - это Лидочка, дама с кисточкой…

***

- Здравствуйте, Лида… эээ…

- Можно без отчества, - Лида Валеджева сощурилась чуть близоруко и оттого – еще более мило.

Она всегда творила без очков. Сейчас – она творила картину, габаритами достойную Бородинской панорамы. Там было множество голых мужиков, все мускулистые и кучерявые, они толпились вокруг огромной лошади и совершали с ней какие-то подозрительные телодвижения. «Эпическое полотно «Если б я имел коня», - подумал я. И почти угадал…

- Ахейцы у стен Трои, - пояснила Лида, видя мой интерес к своему творению.

Я решил воспользоваться этой античной темой, чтобы подвинуть беседу к делам современным.

- Кстати о Трое, - сказал я. – Вот как вы думаете, Лида, если бы Андромаха трахнула Ахилла, закосив под Елену Прекрасную – то, наверное, эти конские выкрутасы вообще бы не понадобились? Типо, ****ец войне?

Лида нахмурилась:

- Наверное… А ты это к чему?

- Да к тому, что Гена, физрук, уверен, будто вы его трахнули. Кстати, ему понравилось.

- Что-что? А с чего это он так уверен?

В одухотворенных глазах художницы загорелся такой живой интерес, что было бы просто пошлостью вдаваться в занудные объяснения. И я не стал:

- Да вот так уж втемяшилось ему. И если вы не дура – то отпираться не станете. А вообще, он ждет вас в семь вечера в спортзале. Маты там мягкие…

***

Домой я вернулся, когда уже стемнело. Наша с братцем комната озарялась лишь голубыми электрическими искрами и оглашалась негромким попискиванием хомячка*.

- Так это ты создаешь киборгов для обретения мирового господства? – спросил я Саньку, внезапно вспомнив нашу фамилию.

- Ага… - ответил он рассеянно, не прекращая возни с проводами. Сосредоточенно и сноровисто он прилаживал к спине хомячка две пальчиковые батарейки, наподобие баллонов акваланга. Впереди же – торчали контактные «жвалы» из оголенной проволоки.

Закончив свою убийственную инсталляцию, Санька поинтересовался:

- А ты откуда знаешь, про мировое господство?

- Ну, блин, я же крутой детектив, ****ыть…

* Ему не было больно. Просто писклявый такой. Ни один хомячок при написании рассказа не пострадал.