Самое длинное письмо тебе. Глава Эротические письма

Есть такой наряд в армии – начальник патруля железнодорожного вокзала (станции). И есть в Казахстане такая станция Сары-Шаган. И я там был, мед-воду не пил, но начальником патруля довелось.

Поезд №203 «Фрунзе-Свердловск» (сейчас и городов то таких нет) я всегда выходил к нему, хотя к остальным не очень-то и стремился. Патруль должен был выходить ко всем поездам. Я был сачком (шлангом), то есть лицом наплевательски относившимся к таким вот требованиям. Но 203-й – это почти табу для пропуска. Почему?

Наверное, я ждал ее…

Это было в 1980-м. Неимоверная жара конца мая, мне ехать сутки до этой самой станции Сары-Шаган, ехать с отпуска до места службы. В купе сидело два казаха, они уже были слегка не трезвы и, судя по бутылке водки, собирались догнать легкую нетрезвость, до сильного опьянения. Ну, как это пить в такую жару…

Перспектива поездки вырисовывалась не очень комфортной – не любил я пьянства, а тем более в жару, в тесном купе… Я уже начал ощущать резкие запахи перегара, пота, объедков и жужжание мух. Мое место было внизу, полка надо мною была свободна. Громко разговаривая, почти крича, на своих наречиях, в вагон заходили киргизы, казахи, таджики. По обычаям тех мест, не взирая на правила перевозок, проводники (не бесплатно) размещали в купе до десяти человек. Следует отдать должное им, только не на дальние расстояния. К русским, то есть к лицам славянской наружности, старались не подсаживать «левых» пассажиров: русские старались отстаивать свои права пассажиров – они были как бы из другого мира и им это прощалось…

Она была тоже из другого мира. Зашла настороженно осматривая купе. Настоящая русская красавица лет шестнадцати-семнадцати. Высокая, стройная, русоволосая, с небольшой косой и пробором по середине, сероглазая и слегка курносая. Одета просто: легкие хлопчатобумажные брюки, футболка - и все это смотрелось великолепно, на великолепной девичьей фигуре. В руке рюкзак, на плече небольшая матерчатая сумка.

Казахи похотливо защелкали на своем языке, мне показалось – она понимает о чем они говорили. В тех местах люди знали по несколько языков и наречий с детства, потому что жили в многоязычной среде.

Посмотрев на меня, она улыбнулась, а может даже и обрадовалась – может это моя славянская внешность или трезвый вид был причиной этой мимолетной радости.

Она попросила помочь ей положить рюкзак на верхнюю багажную полку. Потом спросила разрешения посидеть возле меня…

Так вместе мы просидели целые сутки. Казахи пили, спали, опять пили теплую водку, теплое пиво, закусывая все это помидорами и вяленной рыбой. А мы все разговаривали и разговаривали… О чем? Да обо всем, наверное. Странно, но я не помню о чем мы говорили, хотя обычно слова людей из своих, в некотором смысле, знаменных встреч я помнил всегда – может я много уделял внимания словам.

Но я помню запах ее тела, ее волос и то, что она прижималась ко мне все ближе и ближе. А ночью мы так и спали или пребывали в состоянии полудрема, обнявшись. А проснувшись, мы могли долго и нежно целовать друг друга, чтобы затем опять провалиться в короткий сон. Всю дорогу мы были вместе и, казалось, не разлучались ни на миг. Простите за интимные подробности, но даже в туалет мы ходили вместе: я ждал в тамбуре, как вы понимаете.

Остановки были длительными и мы, опять же, выходили вместе. Я угощал ее сладостями, первыми ягодами черешни и клубники. А когда она с некоторой жалостью посмотрела на дефицитный тогда шведский шампунь, я купил ей его в подарок. Не бриллианты, но все же. Я помню радость на ее лице – мне было видеть это приятно.

Она ехала поступать в Караганду. В какое учебное заведение – мне было без разницы. Нам было хорошо и уютно вдвоем…

Но вот Сары-Шаган, ночь. Она вышла с вагона меня провожать. Мы стояли на перроне, держа руки друг друга.

- Ваша жена, что не остается с Вами, - неожиданно спросила проводница, как бы напоминая нам о скором отправлении поезда.

Нам стало приятно, что нас назвали мужем и женой.

Из громкоговорителей на станции зазвучало объявление об отправлении поезда 203-го.

- Как тебя зовут? - спросил я, поняв, что она уезжает навсегда.

- Саша, Шура, - смеясь ответила она. И в свою очередь переспросила, - А тебя как?

Я назвал свое имя.

- Надо же, только сейчас познакомились, - она весело засмеялась, - муж и жена…

Поезд ее увез, как оказалось навсегда, ведь я даже адреса ее не взял для предполагаемой перписки..

Но потом я долго встречал поезд 203-й и обратный 204-й, надеясь на чудо, которое так и не произошло…

Что это было, может любовь?...

* * *

Теперь ты свободна, теперь ты отвечаешь за чью-то судьбу – ибо ты выбрала… Ты выбрала, ты подарила часть своей, жизни, часть своей иллюзии, как понимание этой жизни, другому человеку, расширив его собственную жизнь, его личную иллюзию... И вот ты столкнешься со старой дилеммой человеческих отношений: свобода выбора налагает эпитафию ответственности – свобода делает человека не свободным… Но может быть в этом и состоит суть маленького, эгоистического человеческого счастья: ты уже отвечаешь за судьбу себе подобных, за судьбу маленького промежутка времени в котором живешь, за судьбу небольшой популяции своего вида, которая устремлена своим развитием вперед – ты ответственна за время… Ты часть чего-то божественного, не постижимого, а лишь воспринимаемого, как момент истины, момент счастья…

Теперь я не буду так часто тревожить твое внимание, твое время – ни к чему, да и не нужно тебе сейчас это. Я постепенно перейду в свое время, в свое пространство, в зону своей ответственности.

Но перед этим я хочу немного рассказать о некоторых перипетиях любви, как понимание того, что происходило со мной и почему многое из того, что происходило со мной, я называл мистикой, а может быть и апофеозом своих иллюзий. Я хочу рассказать о неких гранях любви (и не только моей к женщине) так и не понятых мною, но прочувствованных, воспринятых, прожитых…

* * * * *

Будем считать все, выше сказанное, эпиграфом…

1

... Я чувствовал… Нет, я не чувствовал – я ощущал себя богом. Это было не некое блаженство, удовлетворение или пресловутый кайф – это, действительно, было ощущения чего-то высшего, вдруг ни с того ни сего приподнявшего меня до высот своих, ранее казавшимися не достижимыми или даже не существовавшими. Вдруг, на некоторое мгновение, я открыл в себе микроскопическую толику высшей сущности, в растянутом мгновении неощущаемого времени, оторвавшей меня от бренности существования, вознеся в мир некой бестелесной духовности. И это был миг божественности моего низменного естества. Я возвысился…

Я возвысился над кем или может чем? Возвысился над самим собой? Не знаю, не понимаю… В одном лишь уверен – возвышен я был женщиной…

…Она плакала, с умилением моя мои ноги теплой водой, налитой в обычный пластмассовый тазик, и вытирая их своими великолепными длинными, черными волосами. Я так любил эти волосы…

Она распускала их по моей просьбе, а я просил об этом всегда, когда мы оставались наедине…

Она поднимала руки, распутывая тяжелый, только ей и подвластный тяжелый шелковистый узел и ее обнаженное тело приобретало самое восхитительное очертание, которому можно было дать только один эпитет – женственность. Пройдет много лет, а я все буду мысленно рисовать плавные линии очертания этого тела, не находя в повседневности чего-то даже похожего на него. Ее руки, поднятые вверх, словно открывали запрещенное ранее виденье, раскрывали ее изумительное тело, делали его доступным, уязвимым и жест этот спокон веков выражал доверие женщины мужчине. На смуглой коже притягивающие, акцентирующие внимание темные точки: глаза, губы, темные подмышки, соски груди, небольшое углубление пупка и черный треугольничек волос ниже живота – точки, создавшие притягательный рельеф вожделения в обрамлении плавных линий, как будто сплетенной из невидимых лучей света, женской фигуры…

И как какое-то сказочное виденье, сотканное из черных нитей или тончайших воздушных потоков, как крылья диковинной черной птицы на ее загоревшее тело опускались эти роскошные волосы, которыми она могла обволакивать свое изумительное тело будто бы заворачиваясь в короткую паранджу, длинное покрывало или шаль черного шелка.

Она любила играть своими волосами, хотя всегда твердила, что обрежет их. Я же умолял ее не делать этого и она, как бы соглашалась. Это была одна из ее маленьких игр – она любила играть во множество ролей в различных играх, превращая отношения с ней в скромный, но длительный спектакль – спектакль интимных отношений.

Вот она берет большие ножницы и, лукаво улыбаясь, делает вид, что вот-вот обрежет свои волосы. Но я твердо знал, что она не сделает этого – потому, что ее волосы это были частью ее облика, частью ее самой – такой прекрасной и загадочной, такой кроткой и эксцентричной, не покорной. Я знал это, но всегда бросался к ней, отбирал ножницы и умолял не отрезать даже маленькой волосинки. Я окунался в эти волосы, как в благоухающий поток большого любвеобильного водопада…

Ее волосы… Тяжелые и иссиня черные, не знавшие седины и красителей. Волоски были не привычно толстые и обладали особой природной гибкостью и блеском столь редкой во времена парикмахерских, шампуней и другой химии – такие вот тысячи тонких, длинных черных пружин, которые, распускаясь, вызывали дурманящий ласковый ветерок, обволакивающий каждого кто к ним прикоснется.

Она знала, что я любил когда, склоняясь надо мной, создавая этими волосами легкий, но прочный шатер, в котором мы прятались от всего мира, в котором мы создавали свой мир – мир любви, страсти и отрешенности от таких, как казалось, однообразных будней. Она любила делать это…

Она любила меня, любила, не утверждая это, как независимо существующую истину. Она любила великой женской любовью, которую постичь не возможно, которой надо только жить и радоваться ее проявлению. И это я понял только в тот момент, когда ее сухие волосы коснулись моих влажных ног…

2

- У тебя такие красивые ноги, я просто обожаю смотреть, как переливаются, перекатываются мышцы ног во время твоего бега. Я всегда приходила на соревнования смотреть на тебя. Там было много крепких мужских ног, но твои были самые, самые… Я даже не знаю почему. Но сейчас они болят, да?

Я не страдал приступами нарцисцизма и знал, что ноги у меня как раз не были идеалом человеческой красоты или гармоничности построения – обычные кривоватые, да еще изуродованные варикозными узлами вен. Да и сам я не был красавцем – это уж точно…

- Да, ты же знаешь, я же тебе рассказывал, что из-за этого полиартроза я забросил бег, теперь вот толстею на глазах…

- Ты не толстый – ты красивый, - ее губы должны были изобразить обиду, но улыбались той самой шаловливой детской улыбкой, которую я так любил.

Она всегда делала то, что я любил и не только в ней, но во всех людях. Почему она это делала, я не знал и только вот сейчас начал понимать, что все это и есть те маленькие складовые части большой человеческой любви, все проявления которой не возможно описать, так как не возможно осознать.

-…Я толстый и безобразный парниша, дурно пахнущий потом, с плохим запахом изо рта и противным языком без костей…, - я говорил слова эти специально, чтобы услышать ее слова о своих не существующих, а может и не познанных качествах – я хотел слушать ее голос и ее речь посвященную мне…

- Глупый, ты не понимаешь, что ты – это есть ты, - говоря, она продолжала целовать все мое тело, всего меня – не было ни одной точки, ни одной клеточки на поверхности моего тела, которой бы не касались ее губы. - Все, что принадлежит тебе – прекрасно. Ты мой бог, ты весь сияешь…

Ее руки, как продолжение ее губ, слов, мыслей, касаниями своими создавали ощущения отсутствия тела, создавали что-то в высшей степени энергетическое, не материальное, способно воспариться, приподняв в восходящих сладостных потоках то, что раньше болело, хотело есть, пить, спать – ее руки превращали тяжелый камень бытия в отрешенный полет в мир блаженства, в мир чего-то чистого, светлого, чего-то что не имеет желаний, страстей, чувств…

- … Кожа твоя золотая и ты весь мой, золотой мальчик. Я твоя мать, я твоя любовница, я вся твоя, потому, что ты весь в моей власти. Я желаю только тебя и больше ничего. Я хочу дышать тобой, слышать только тебя, видеть только тебя – я хочу, чтобы весь мир был только я и ты…

Ее слова как бы приземляли меня, я слушал и не понимал, почему эти слова говорят мне. Почему эта красивая, нет – прекрасная женщина, предмет воздыхания многих и многих достойных, более достойных, на мой взгляд, чем я, представителей мужского пола, говорит эти слова мне. Почему эти огромные темно-серые глаза светятся в темноте каким-то не видимым, но ощущаемым светом? Почему?...

Но вопрос этот исчезал, испарялся из сознания, как ничего не значащий, как не существующий. Мы были вдвоем – и это было важно в этот момент времени Была она и больше ничего, и больше никого. И этот миг, казался вечностью…

3

- …Я хочу омыть твои ноги…

Отрешенный и находящийся как бы на другой планете или в другом, не существующем измерении, ощущая только жар ее тела, я сразу и не понял, о чем она меня просит.

- Как это омыть?

- Я хочу вымыть твои ноги, хочу срезать все мозоли, ногти, я хочу быть у твоих ног… Я хочу омыть твои ноги – это все что я сейчас хочу, ты меня понимаешь…

Я ее не понимал.

Она приподнялась и как-то особенно пристально посмотрела в мои глаза. И вот в темноте я увидел тот таинственный, тот интригующий свет ее глаз, не ощутил – увидел. Ее глаза излучали… Теперь я понимаю - они излучали свет любви. Но каким он был этот свет – я не знаю. Я не могу найти слов для описаний того света, я не смог бы его изобразить с помощью красок – разве можно изобразить то, что отражается в подсознании или где-то еще, что говорит с нами на языке чувств, эмоций, ощущений… Это было что-то мягкое, ласковое и одновременно требовательное, может изучающее. Этот свет проникал куда-то в глубь под черепную коробку, где, может быть, находился разум или то, что мы под этим словом подразумеваем. Потом этот свет разливался по телу, концентрируя львиную долю своего энергетического потенциала в районе солнечного сплетения – может там находилась душа…

Она энергично приподнялась, пошла в ванную, набрала в тазик воды, принесла полотенце, ножницы и открыла свой маникюрный набор.

- Садись, - приказала она, словно мать непослушному ребенку, - садись, молчи, расслабься и не шевелись.

Я сел на край кровати, не понимая, зачем она все это делает. Некий примитив мировоззрения, исходящий от желания упростить ситуацию, искали причину ее желаний – я рассматривал свои ноги, ища грязь, торчащие ногти или что-то еще требующего гигиенического вмешательства. «Ноги как ноги, ногти как ногти, - думал я, рассматривая свои конечности, которые я, кстати, не любил – часто они у меня болели, превращая даже обычную ходьбу в ад боли». «А может это что-то из области сексуальных фантазий? - возник вопрос, от испорченного урбанизацией мышления…»

А она по-деловому начала срезать грубые наросты кожи, выравнивать и полировать ногти, растирая скомканные плохой обувью суставы, мышцы. Не скрою, было очень приятно. Я испытывал блаженство, степень которого как-то медленно нарастала. Ее руки и раньше казались мне воплощением некого колдовства, но теперь они действительно творили маленькое чудо – ощущение ног, которые должны касаться земной тверди и нести на себе всю тяжесть бренного тела, исчезали. На то месть появлялось, чувство необычайной легкости, чувство полета. Мне хотелось сорваться и бежать, ощущая, как покоряются метры и километры пути, как покоряются секунды и минуты.

Нежные касания рук, губ, звук переливающейся воды… И слова…

- …Мои маленькие ножки, сколько они уже отходили, где только их не носило, сколько в них трещин. Ты мой лягушонок-путешественник, все прыгаешь и прыгаешь… Любимый мой…

Слова все звучали и звучали, столько слов в признании любви я не слышал никогда. Мало того, я вдруг осознал факт того, что мне впервые женщина говорит о своей любви ко мне – раньше говорил только я, считая признание в любви неким атрибутом мужественности. Хотя с другой стороны, где-то в глубине мыслей своих считал, что признание в любви ассоциировалось с признанием своей слабости. Но раздумья о смысле слов исчезали. Я закрыл глаза и начал медленно погружаться в сладостное небытие…

Удивительно, что состояние сладостного, физического вожделения исчезало и нарастало неизведанное ранее ощущение просветления мысли. Мир вокруг как бы начал расширятся, во мне созревала мысль, что я есть часть чего-то очень величественного – часть мироздания. И мне хотелось любить весь мир – я ведь был часть этого мира. Это было чувство любви, беспредметной, бестелесной – любви ко всему, что мог только осознать, прочувствовать. Мое маленькое и эгоистичное Я растворилось, распылилось и как бы исчезло в неведомых далях.

И я чувствовал, что энергия этого чувства исходит от нее, что ее желание любить меня как часть мира есть только микроскопическая часть ее любви ко всему миру. И энергия эта все нарастала и нарастала…

Вспыхнула искорка - я услышал ее голос и слова:

- … Прости меня – я посмела любить тебя и только тебя… Женщина не должна так любить, это же сумасшествие, это же не возможно чтобы так… Не может обычный человек стать богом, не может… Но ты мог бог и я ничего не могу с этим поделать… Я грешна…

…Она прижимала ступни моих ног к своей обнаженной груди, обволакивая и вытирая их волосами…

Я не знаю, что случилось в этот момент времени: толи я действительно перестал жить реалиями, толи реалии изменились. Но вдруг я почувствовал как начинаю расти до каких-то громаднейших размеров, вдруг я как бы вырос над всем миром и поднялся в светлую, солнечную высь. Я явно осознавал, что это было мгновение, но мгновение растянутое в вечность. И я явно осознавал, что такое состояние присуще богам, тем самим в существование которых я никогда не верил…

- …Ты мой бог, - дивной мелодией звучал ее голос, - теперь я точно знаю ты бог. Я чувствую тебя, как бога… Я счастлива быть у твоих ног…

4

…Все… Земля, квартирные стены с убогим убранством. Я все также сижу на краю кровати и смотрю на нее, расслаблено лежащей у моих ног. Необычайная легкость тела, жажда деятельности, жажда жить и какое-то неописуемое чувство просветления разума…

- Что это было? – спросил я как бы в пространство, удивившись звонкой чистоте звука собственного голоса.

Она медленно поднимала свою голову, касаясь губами моих ног, и смотря в мои глаза, тихо сказала:

- Это был оргазм… Оргазм душ…

Я не мог отвести взгляд от этих темно-серых глаз, отражавших какую-то не постижимую глубину.

- Оргазм душ, что это? – спрашивал я скорее всего опять себя, неожиданно осознавая, что я знаю ответ.

И ее голос певучим эхом отвечал моему внутреннему содержанию, ибо я, как мне казалось, слышал этот голос как бы внутри себя.

- Это когда в гармонии пребывают не тела, а души. Оргазм тела – это выброс телесной энергии, дающей жизнь новому телу. Оргазм душ продлевает нашу жизнь, делает нас похожими на богов. Слияние душ усиливает духовную сферу. Зло разрушает сферу Духа, любовь души – укрепляет ее. Мы сейчас наложили большую заплату на множество дыр… - Она на миг задумалась, а потом как-то игриво спросила, - Знаешь, какое самое страшное наказание назначил Бог людям?

- Изгнал из рая, - ответил я просто так, почему-то зная, что это не так.

- Нет. Самое страшное наказание – Бог лишил людей единения душ. Он замкнул наши души в наши тела, дав нам только миги удовлетворения для тела. Тело можно насытить удовольствием – душу нет. «Плоть мертва – дух вечен», «Дух – это Бог, ему следует поклоняться» - это Библия. Бог не захотел, чтобы мы были богами…

- Мы сегодня стали богами, на миг, но богами, - мне казалось, что я понял, о чем она говорит.

- Нет, ты был богом, я лишь приблизилась к тебе…

- Я не бог – это точно, - кончиками пальцев рук я коснулся висков ее, как бы беря ее голову в свои руки и согнувшись, приблизился ее лицу, стараясь увидеть что-то иное, чего раньше не видел, не замечал.

Но это было ее лицо, правда, какое-то свежее, просветленное…

- Я не бог, но то, что я почувствовал сейчас – что-то необычное, необъяснимое…

- Ты вознесся выше себя…

- Да, наверное, да. А откуда ты это знаешь?

- Глупышка, моя маленькая глупышка, - она начала нежно целовать мое лицо и тихо, почти шепотом приговаривая, - глупышка, любимый мой глупышка, ты стал богом, даже не заметив этого… Я же из Азии, моя бабушка была из Сирии. Там люди давно знают, что они не боги и знают, как поймать миг божественности… Ты видел символ единения мужского и женского начала, он в виде круга: голова женщины у ног мужчины, голова мужчины у ног женщины – мы должны поклоняться друг другу…

Ее дыхание напоминало горячий ветер пустыни, а руки излучали тонкие струйки нежного и свежего ветерка…

- … Я тебе не поклонялся, вроде бы…

- … Поклонялся, поклонялся, - она милостиво, по-царски улыбнулась, касаясь моих губ своими губами, - ты просил быть меня твоею, ты одарил меня частью себя…

- … Я ведь не просил, как мне кажется, - я задумался, ведь действительно наша близость произошла как-то сама по себе – без слов…

- … Ты просил меня душой, глазами, желаниями…

- … Да, скорее всего, так оно и было… Но скажи, при чем здесь волосы, ноги, это что-то из религии, из мифов или притчей о Иисусе…

- … Притча о деве Марии не миф – это правда. Любовь женщины сделала Иисуса Богом, живым богом. Волосы женщины – это магическая сила, накопившаяся в них веками – сила женской любви. Поэтому замужних женщин на востоке заставляют покрывать голову, поэтому в храмах женщина должна быть с покрытой головой – покрытая голова не препятствует другой любви – любви к чему-то эгоистичному, человеческому.

Омыв ноги Иисусу, Мария отдала всю свою любовь Ему и только Ему. Я так хотела быть для тебя девой Марией и я ею стала. Я знаю, что все, что было тогда – правда, самая живая правда. Когда душа отрывается от тела, она становится вечной, но когда тело и душа пребывают в гармонии – жизнь становится прекрасной. Мы на миг лишь отделили наши души от тел…

- … Отделили, чтобы прикоснуться к вечности…

- … Чтобы вернуться в первобытное состояние божественности…

- … Мне кажется, что я только сейчас начал любить тебя. До этого это была лишь страсть – страсть тела, а не желание души…

- Я знаю это, я знаю это и больше всего на свете я сейчас хочу стать твоей рабыней – я хочу, чтобы тыл был моим богом очень и очень долго… - она резко встряхнула своими великолепными волосами, создав легкий ветерок свежих благоуханий, пристально посмотрела на меня, - Но я знаю – это не возможно…Вечно не возможно… Но, все же, мы с тобой сделали не возможное – мы встретились…

- Странно, а почему люди, ранее не знавшие друг друга, встречаются, - в голос подумал я.

- Ничего странного – они встречаются потому, что не встретится не могли…

5

А начиналось все это как-то банально и уж очень незатейливо…

…Она танцевала…

В общем-то, это не был танец в общепринятом смысле этого слова – это была игра тела. Ее тело играло само с собой, играло с взглядами, устремленными на него: женскими с неким негодованием, исходящим от зависти; мужские, естественно, похотливые, желающие. Она возбуждала, она вовлекала в свою игру не зависимо от желания – это был небольшое представление гипноза вожделения. Ее тело отображало игривость ее души. В данный момент времени она играла похоть. А что еще можно играть в забитом людьми помещении кафе, пропитанным запахом винных паров, косметики, пота и табачного дыма.

И один из многих, находившихся в этом кафе по поводу женского праздника, мужских взглядов, естественно, принадлежал мне. Сей факт можно отметить, как отрадный - я ведь был не единственный зритель. Но я и пришел туда не сам…

Находившаяся рядом, тоже считалась красавицей и также считала себя таковой – женщины редко ошибаются на свой счет. Сначала были редкие замечания:

- …Трясет задницей… Космы распустила…

И вот моя спутница резко поднялась и начала быстро уходить.

- Постой, ты куда? – к резким изменениям настроений этой женщины я привык и поэтому не сильно волновался, меня все больше и занимало действия другой, с длинными черными волосами.

Сказать, что я всецело был поглощен этим вековым танцем соблазнения, было не правдой. Лишь мгновенья фиксировало мое боковое зрение, но где-то там, в фрейдовском подсознании происходили не осознанные процессы – как в мантии земли назревали вроде бы незначительные тектонические процессы, способные со временем вызвать вселенские катастрофы. Но те катастрофы были в будущем, а вот маленькая катастрофка уже назревала…

- …Мне нужно, - ответила моя спутница, гордо тряхнув огненно-рыжей шевелюрой, испорченных химической завивкой волос, - при этом эффектно поведя упругими ягодицами, зная о произведенном данным движением впечатлении на окружающих мужчин – в этот миг все внимание было уделено ей, уходившей, но только момент...

Я сделал вид, что спешу за ней, но уходить мне очень не хотелось, и это не смотря при моей сильной не любви к подобным мероприятиям, заведениям и шуму того, что любят называть празднованием. Замечу, в отличии от моей спутницы, любившей разные увеселительные мероприятия подобного толка. И вот она уходила, а я оставался…

С этой женщиной меня связывала какая-то дикая и одновременно одухотворенная страсть. Я не мог находится рядом с ней не желая ее, а находясь даже во временной разлуке, я страдал и становился поэтом, музыкантом, художником. В ее отсутствие мне хотелось поведать миру о том, как я люблю эту женщину, рассказать всем о том, что она для меня, а значит – чем она должна быть (по моему мнению) для всех остальных. Мне нравилось состояние вдохновения, состояние, стимулирующее мое, ранее не изведанное, творческое начало. Это было самое настоящее чувство слепой, яростной и безрассудной любви. Да, а разве пылкая страсть, может быть другой?...

Обращаясь внутренним зрением размышлений о прошлом, к тем временам, я все отчетливее понимаю, что в чувствах моих и тех отношения с этой женщиной для меня самым ценным были как раз вот эти миги и даже часы творческого подъема – желания творить, преобразовывать. Я как бы начинал ощущать дыхание космоса или некой другой бесконечной субстанции, я начал улавливать гармонию окружающего мира, разум мой открывал новые горизонты даже в профессиональной деятельности. Но более всего запомнились открытия тайн человеческого существования, человеческой сущности, которые отзывались в сознании некими каплями откровений.

Но в описываемый момент времени, в том маленьком кафе, я как бы забыл о ее присутствии или даже наличии в моей жизни. А ведь она для меня казалась всем и мои чувства к ней, называемыми или воспринимаемыми мною, как моя великая любовь, казались если не вечными, то на всю оставшуюся жизнь.

Повинуясь, скорее всего разуму, а не чувствам, я с некоторым неосознаваемым до конца, затаенным сожалением пошел за ней. Она шла быстро, все же, как ни как бывшая спортсменка. Я ее догнал почти у самого дома.

- Мог бы там остаться, - с вызовом, а может даже с неким холодным отчуждением, сказала она, когда я, приблизившись к ней, взял ее холодную ладонь в свои руки – извечный жест мужчины желающего остановить уходящую женщину.

- Ты обиделась? На что? Ты же сама хотела идти на этот вечер, я же был против. Я же сделал, как ты хотела.

- Ты не мужчина, ты не можешь заставить женщину делать то, что тебе нужно…

«…Ты не мужчина…» Это было ее любимое выражение, в которое она, по всей видимости, в зависимости от ситуации вкладывала различный смысл. В данном случае она хотела, чтобы я доказал какой силой желания наполнена моя страсть. Но чаще всего смыслом данной фразы было ее очередное разочарование или разрушение маленькой части своей мечты о неком идеале мужчины, к которому она, как и всякая женщина, стремилась. Она любила мужчин и находила смысл в отношении своем к ним в постоянном утверждении своей исключительности, как женщины. В конечном счете, она осталась одна, так как не поняла важной истины: все люди исключительны сами по себе, но никто не имеет права свою исключительность ставить в свою собственную заслугу – это природа. Всегда найдется тот, кто в каком-то твоем исключительном качестве будет лучше тебя.

Но она желала казаться неким воплощением женщины-вамп, женщины, которой покоряются все мужчины – покоряются или поклоняются, она так и не разобралась – все чаще ею просто пользовались. Наши же отношения начались именно с этого ее желания – желания утвердить себя в роли супер-женщины. В какой-то момент времени она начала оказывать мне всяческие знаки внимания, разочаровавшись в очередном своем стремлении к идеалу.

Почему я? Да потому что жили мы в небольшом городке и все ближайшие «идеалы» уже были низвергнуты из ее пьедестала мечты – она просто с ними переспала, не получив желаемого эффекта. Хотя было и исключение, но этого «исключения» уже в городе не было…

Почему она? Да потому, что она принадлежала к тому не познанному типу женщин обладающей сильнейшей сексуальной притягательностью, при этом, как, на мой взгляд, не обладающей столь выдающимися внешними данными.

Влюбится в нее мне ничего не стоило. Впрочем, лишь благодаря той легкости, с которой она хотела это сделать. Описывать сумасбродство своих поступков, свои страдания и все прочее в данном случае смысла не имеет – это все было и не раз и не только со мной, тем более с женщиной как бы специально созданной для сумасшествия и других проявлений страстей.

Страсть… Страсть всегда туманит разум…

- … Ты не мужчина….

Я знал, что в этот момент времени нужно было доказывать, что я мужчина в самой что ни есть грубой форме – я должен быть страстным и ничего не думающим, лишь желающим. Я подхватил ее ниже таза, оторвав от земли, взяв на руки, как ребенка и так, в стиле, киношных героев-любовников (о, что с нами делает кино!) понес к двери ее квартиры на втором этаже (не сильно перетрудился). Потом несколько дешевого патетизма со страстным раздеванием и имитация … ею страсти.

Я знал, что она играет страсть, играет сильное возбуждение и оргазм. Кстати, плохо, как на опытную женщину, играла. Ей только нравилось само возбуждение от игры в любовь, игры и интриги связанной с этой игрой. Может только по этому мы с ней несколько раз сходились и расходились. Нас объединяла игра в нашу мечту – в мечту любви. Я мечтал о женщине любящей и страстной, вкладывая в понятие это что-то свое, так мной не понятое до сих пор – скорее всего, я искал вдохновения от женщины. Она же искала своего мужчину: сильного, такого которому она могла бы покориться. Я знаю, что в жизни у нее был такой, что интересно, мой хороший знакомый.

Что же, каждый из нас вправе искать свою мечту. Искать или создавать…

Я пытался что-то создавать, она тоже. Но я не был ее идеалом это уж точно. Отношения эти были сродни спорту – соревнование самого с собой на очередную победу над собой. Я искал в отношениях этих выражения своей гипертрофированной мужественности, она - … Мне кажется, что кроме идеала того самого здорового мужика-добытчика она искала что-то другое – ей нравились мои слова. Да, да… Когда я мысленно сканирую свое прошлое, то вспоминаю, что она любила слушать мои признания, описания моих чувств, любила читать мои посвящения ей, даже не вникая в смыл слов. Она слушала речи мои, как слушают музыку во времена застолий – ритмичное оформление некого естественного процесса. Когда я говорил о ней, чаще всего придуманной мной, она затихала, становилась кроткой, податливой и даже сентиментальной. А когда слова заканчивались, начинался спорт…

- … Скажи, тебе со мной хорошо? - задал я обычный и, в общем-то, не разумный вопрос неопытного любовника, стараясь что-то разглядеть в ее глазах.

- Да, - ответила она, не думая, - ты же видишь, что я горю вся… - глаза при этом зарывались

Она лгала, я это чувствовал, потому, что того состояния, озвученного как «горение» я не видел и не чувствовал. Я же действительно сгорал, сгорал от любви и от ревности также…

- …Но, как мне кажется, у тебя ни разу не было со мной оргазма…

- …Мне с тобой хорошо, разве этого мало?...

- …Мне кажется, что мало. Не знаю почему, но оргазм не зря дан нам природой –

это степень высшего единения, как ты думаешь?...

- …Отвяжись. Я же сказала, что мне с тобой хорошо, - она отвернулась к стене, оголив свою возбуждающею спину, ягодицы…

…И опять страсть отобрала ростки разума…

Устало откинувшись на спину, я ощущал все большею и большею неудовлетворенность, но не тела, может быть души. Тело свое получило в избытке…

- …А с ним? – я задал вопрос о том, кто был ее мечтой.

- Что с ним, что? – Взволнованно спросила она – она знала о ком идет речь, она все время думала о нем. Мечта всегда с нами хотим мы этого или не хотим – она часть нас…

Она поднялась с кровати и нагая подошла к окну, раздвинула шторы.

- Не увидят, - пробовал пошутить или позлорадствовать в отместку за отсутствие меня в ее мечтах, - темно на улице и в комнате.

- Я не показываю, я смотрю, - в ее голосе чувствовалось раздражение.

- Извини, - я знал, что нельзя было спрашивать о прошлом, а потом еще глупо шутить – нельзя злом достичь любви.

Я встал с кровати, подошел к ней, обнял ее за плечи, прочувствовав удивительный прилив нежности, начал целовать ее плечи, руки, спину… В этот момент времени казалось, что на земле лучше этой женщины быть не может.

Она повернулась ко мне, прижалась всем телом, я даже почувствовал что-то на подобии очень тихой дрожи – создавалось впечатление, что кто-то внутри ее рыдал, хотя я знал – эта женщина не плачет.

- Да, я ни с кем кроме него не познала этого, ни с кем, - она говорила тихо, как бы извиняясь, нежно касаясь губами моей груди. Ее горячее дыхание обжигало, слова как бы охлаждали. – Ты хороший, мне с тобой хорошо, но… Но понимаешь, это совсем другое – это не управляемое разумом. Ты же сам в таком положении, - она мельком взглянула на меня, как бы ища в глазах моих понимания, а может и сочувствия.

- Я люблю тебя, очень люблю, - говорил я ей те слова, которые всегда хотелось говорить в ее присутствии, - я просто так спросил. Я не должен был спрашивать, извини. Я знаю. Что нельзя иметь то, что нельзя…

- И я тебя люблю, но, – она сделал паузу, как бы решая, что можно говорить, а что нет, а может просто подбирала правильные слова, - Но это совсем другое. Это мое, очень мое личное…

Она отошла от меня к кровати, села на край.

-…Он весь светился, он как бог. Он сиял. А я возле него парила, пела – у меня душа возродилась. Я хотела быть его матерью, его ребенком, я хотела ребенка от него. У него… Я хотела пасть к его ногам, мыть их, целовать. Какое счастье было быть у ног его. Мне так хотелось вытирать ноги его волосами, своими волосами. А эти космы такие короткие, - она жестом презрения отбросила прядь своих крашенных волос. - Я хотела быть каявшейся грешницей у его ног. Любить его было счастьем – не страданием, не ответственностью. Чаще любовь это страдание, а потом ответственность. Вот и тебя я приручила, а теперь чувствую свою вину, свою ответственность. Ты меня любишь, я это знаю – а с тобой я играла, а вот сейчас… Сейчас я уже не знаю играю ли я или люблю тебя. Люблю, но не так как его. Тогда игры не было совсем, тогда была… Тогда была чистая любовь, чистая, как огонь, как вода, как жизнь. Понимаешь - любовью нельзя играть, нельзя. «Мы в ответственности за тех, кого приручили» - я тебя приручила, а теперь вот... Ты меня понимаешь?...

Понимал ли я ее?... Сейчас да. Тогда – нет.

Что я мог сделать, для того чтобы стать ее мечтой? Да ничего – мечта на то она и мечта, чтобы быть не достижимой. Мечта – это отпечаток души, очень индивидуальный отпечаток. Ее создают, не покоряясь разуму, а только чувствам. Мечтой нас одаривают или наделяют, поэтому стать ею искусственно нельзя.

Все закончилось очень банально – мне было приказано отдать ключи от квартиры. Банальность эту я немного «разукрасил» экстравагантностью выходки ревнивого самца. Я прокрался в ее квартиру с целью напугать. Напугал, был скандал, нервный срыв…

Разрыв с рыжеволосой фурией я переживал очень сильно. Страдание юного Вертера – это лишь милая предыстория подобных. Но страдания любви, как страсти, есть необходимость познания страсти как таковой – толкающей к безрассудству. Страсть – это ускоренное горение, не приносящее удовлетворения. Хотя возможны коллизии в случае перерастания страдания в необходимость, что есть предтечей мазохизма. Увы. Страдать я не очень любил…

И я сделал себе краткосрочный отпуск, чтобы удалится хоть на некоторое время от ситуации, спровоцированной самим собой. Глупо, конечно – не убежать от себя, а особенно от собственных страстей. От страстей убегать не нужно – ими следует управлять, усмирять огонь их холодом разума. Но могут быть и другие ситуации, помогающие уйти от разрушения страстью – это может быть другая страсть или увлечение…

6

Губительная страсть была отодвинута в сторону стройными ногами и очень короткой мини-юбкой, так красиво очерчивающей соблазнительную женскую попку.

Да, вначале я замечал только это.

Как сейчас помню… Стук каблучков и я идущий ссади, стараясь попасть в такт. Стройные ножки в классических туфельках с небольшой шпилечкой несли на себе тонкую фигурку с маленькой грудью, прекрасную длинную шею на которой восседала изящная головка с прекрасным, одухотворенным лицом. А на худощавом лице большие светло-серые глаза, тонкий изящный носик с маленькой горбинкой и небольшие, по детски пухленькие губки с каким-то естественным светло-розовым, коралловым цветом.

Она неожиданно повернулась и ее глаза как-то посмотрели на меня вопросительно, еле уловимо развернув фокус своего зрения в сторону. И только сейчас я заметил. Что эта стройная и изящная женщина одной рукой тащила огромный чемодан на колесиках, другой поддерживала спортивную сумку средних размеров, висящей на плече, на другом плече у нее висела маленькая розовая дамская сумочка.

- Можно помочь? – предложил я, а вернее откликнулся на просьбу о помощи этих огромных серых глаз.

- Да, если Вас не затруднит, - ее голос оказался мелодичный с каким-то бархатным привздохом. Ее взгляд как бы измерил во всех ракурсах мою фигуру и, как мне показалось, задержался в том самом месте в паху (я носил классные джинсы Wrangler и … как со временем выяснилось, мне не показалось…)

Тогда я еще не был столь ужасно толстым, но все же втянул живот, расправил плечи и, как мне хотелось, с легкостью взялся за ручку чемодана, одновременно протянув руку к спортивной сумке – быть джентльменом так уж до конца. И тут меня постигло что-то наподобие страха – чемодан, хоть и был на колесиках, казалось, сделан из цельного куска гранита, а спортивная сумка набита чем-то цилиндрическим и очень тяжелым.

- Это кирпичи? – спросил я, пытаясь улыбаться, а сам с ужасом осознавая, как начинаю обильно потеть, потому, что физическое напряжение достигало своего почти критического максимума.

- Это продукты, - ответила она, глаза ее сверкнули искоркой насмешки, - женщины всегда таскали мамонтов, которых убивали мужчины.

- Классный у вас мужчина, во какого мамонта завалил, - пробовал остроумничать я, уже неосознанно желая, чтобы такого мужчины у нее не было.

- Я сама женщина-самец: мамонтов выслеживаю, убиваю и притаскиваю домой, - она говорила, глаза ее уже смеялись, смотря на мои героические потуги выглядеть сильным и беззаботным, а потом она несколько раз как бы случайно коснулась своими бедрами, руками моих рук, моих бедер – это был тот самый язык жестов, говорящий о симпатии.

Я знал, что ее дом находится где-то рядом возле моего, так как я очень часто видел ее на автобусной остановке, расположенной у моего дома.

Вот мы и дошли… Еще одно облегчение – она жила на первом этаже.

- Спасибо, - делово, но искренне поблагодарила она, после небольшой паузы добавив, - Пить чай, кофе не приглашаю. Уставшая и не до этого. Как быть может в другой раз.

7

Я даже не помню, когда, состоялся этот, ставший притчею во языцех, «кофе» или «чай», как некий необходимый атрибут создания интимной обстановки или приглашения для более откровенного знакомства.

Но помню, что встретила она меня в полупрозрачной голубой накидке, практически ничего не скрывавшей и даже подчеркивающих рельефную черноту тонюсеньких трусиков и очень маленького девичьего лифчика. Зрелище, так сказать, не для слабонервных. И, конечно же, я оказался слабонервным, но по обоюдному согласию…

…Отношения наши, возникшие как бы случайно, оказались очень гармоничны при всей кажущейся внешней их противоречивости. Тогда в моем лексиконе появилось слово «вздыбленность». Что оно означает я и сам полностью не осознал, отчасти синонимом этого слова можно считать усиление эмоциональной эксцентричности, пребывающей в гармонии со спокойствием, мудростью и рассудительностью. Слово «вздыбленность» я применял к обозначению типа ее характера, ее сущности, ее поведения.

Странно, но при внешней эмоциональности отношений внутреннее, так сказать, их наполнение было наполнено покоем, умиротворенностью и любовью ко всему миру. Неудовлетворенность или невротичность исчезали сами по себе. Она умела любить и постепенно учила этому меня. Любить не человека – любить все, что есть дорогого, что составляет суть жизни, своей собственной жизни…

Она любила очень много чего и очень важно – она желала любить и стремилась любить. Что она любила?

Она любила читать. Она читала с фанатичным упоением. В бывшем Советском Союзе выпускалось очень много различных литературных альманахов, журналов – она все их выписывала и все их перечитывала, как говорится, от корки до корки.

Вот она поворачивается ко мне спиной, включает настольную лампу и начинает читать. Я устало и с какой-то детской нежностью прятал лицо свое за ее спиной (не люблю спать при электрическом освещении), как раз между лопатками, и, вдыхая незабываемый аромат ее кожи, спокойно засыпал, сквозь дрему слыша ее реплики и комментарии:

- …Послушай, как пишет… Интересное мнение, послушай… Да ты что, спишь? Так всю жизнь можно проспать…

- …Да что они там напишут. Они же все пишут не про жизнь, а о своих фантазиях, в лучшем случае о наших… - бормотал я спросонья.

- Много ты понимаешь. Сам вот не можешь мысль сформулировать, вот и пыжышся.

- Что там формулировать. Все что нужно людям сказать было сказано уже очень давно.

- Кем это сказано? Не тобой ли?

- Людьми. Мы же все ссылаемся на древних мудрецов. Нынешние как-то мелковаты – дальше газеты «Правда» не тянут.

- Ты отрицаешь развитие мысли? – она сбрасывала с меня одеяло и взбиралась на меня, как амазонка на непокорную лошадь.

Естественно, видя перед собой такое великолепное зрелище, как ее глаза, ощущая еще более прекрасное – ее горячее и такое гибкое тело, я со всем соглашался, но не на очень долго… До следующего спора.

А спорили мы с ней часто. Спорили, ругались, отстаивали свое мнение по различным вопросам от бытовых мелочей до глобального мировоззрения, так сказать. И это было прекрасно.

Жажда тела или жажда общения, а может что-то еще, сродни некого противостояния, были стабильной основой наших отношений – я не могу точно сформулировать. Но мы были нужны друг другу и это чувствовалось очень остро во время очень частых разрывных споров с мыслью «это навсегда». «Навсегда» не получалось – получалось очень не надолго…

- … Прости, - кто-то из нас первым начинал признавать необходимость во втором.

- … Это ты меня прости…

Она умела любить все то, что делает нашу жизнь немного сказочной. Она любила наряжаться, не просто одеваться – а наряжаться. Ее любимый стиль был – провансаль. Немногие, даже регулярно рассматривающие модные журналы и не отрывающие глаз от одурманивающих экранов телевизоров, знают, что такое стиль «провансаль». Это юбки, подюбники, кружева и кружевные вставки, немного аппликации, вышивки – фантазия, в общем-то. Какая девочка не хотела бы стать принцессой, хотя бы в элементах одежды…

И шила она все сама для себя. Шила, качественно, превосходно и талантливо. Бывает увидит модель по телевизору или где-то еще, сама быстро раскроит и сделает все так … как пожелает сама.

Это был талантливый человек во всем. Талант – это способность к преобразованию, способность видеть и создавать что-то новое во всем…

8

- … Пойдем завтра в видео клуб? – спросила она, расслаблено лежа на мне.

- Что там будут показывать, порнушку? – спросил я, пытаясь как бы и вроде бы шутить.

- Да, там завтра будет «Империя страсти».

- Уже целая империя, - мне казалось, что я иронизировал, - публичного дома мало – нужна целая империя.

- Не умничай. Ты еще не знаешь, что такое страсть.

- А что такое страсть?

- Страсть – отсутствие привычной логики.

- А что такое привычная логика?

- Логика выживания или проживания. У тебя к ней была же страсть. Ты же делал все против разума, ты знал, что делаешь не разумно, что так нельзя делать.

- Да, скорее всего я руководствовался чувствами но, как мне кажется, грань разумного не переступал – я контролировал себя.

- Ты не контролировал, не контролировал…

- А ты откуда знаешь?

- Я наблюдала за тобой.

- Ты?...

- Да. А что ты думал, что пальчиком поманил, и я сразу бросилась в постель? Даже сучки во времена течки осматриваются, выбирают.

- Ты меня выбрала… За что?

- Ты думаешь за то, что ты такой умный и красивый, как ты о себе думаешь? Ошибаешься.

- А за что выбирают человека?

- У тебя превосходная попа.

- Что это такое? – я действительно сразу не понял, о чем это она говорит.

- Задница. У тебя, в твоих потертых джинсах такая классная задница, такая упругая, накачанная…

- Меня выбрали за задницу – ни когда бы не подумал, - мне стало весело, я даже представил, как меня рассматривали.

- Да что тут думать. Когда не думаешь, начинается страсть – самое прекрасное время в жизни человека, - она приподнялась надо мною, и мой взгляд как бы наполнился зрелищем ее тела.

- А ведь я тоже видел только твою попку и ножки.

- Вот видишь. Я же шла за тобой почти полчаса, а ты и не заметил. Я смотрела на твою попу и думала, что не плохо было бы с тобой трахнуться, но один раз, не больше. А потом решила обогнать тебя. Я даже толкнула легонько тебя при обгоне. А ты не прореагировал ни как. Я в твои глаза посмотрела, а там… А в них было полное отрешение – в них была страсть.

- Не помню, - я действительно не помнил случая, описываемого ею, мне даже показалось, что она придумывает, - Не мог я не обратить на тебя внимание – на тебя не возможно обращать внимания…

- Да возможно, все возможно, - она поднялась, набросив на себя свой полупрозрачный халатик, - страсть слепит мир реальный, но открывает нам третий глаз мира другого.

- Какого?

- Не знаю, но хочу знать. Но я думаю, что это секс.

- Секс и только, - я даже изобразил что-то на подобии пренебрежительности.

- Да секс, - сказала она, как бы бросила вызов, - не траханье, а секс.

- Красивая попка – это не траханье – это секс? – мне хотелось ее подразнить, не знаю почему, но вид ее разгоряченной, спорящей мне нравился.

- Да, да – это секс. Все что в мире есть красивого – это секс, - она начала краснеть от волнения, - Ты грубый мужлан, ты село, ты не понимаешь, что секс и есть любовь, а траханье – это дурное слово его придумали, чтобы унизить любовь, чтобы люди не занимались сексом, а просто, как скоты трахались.

- Успокойся, я прошу тебя, - я приблизился к ней, взял ее за руки – ее руки были холодными, - я задаю вопросы, потому, что никогда не задумывался над такими словами, категориями. Для меня всегда все было просто, - честно признался я.

- Что просто, что, - она выдернула руки, - пришел, трахнул и вся любовь! Мой бывший муж тоже так думал. Вы все так думаете. Вы ни о чем не думаете, вы даже не понимаете, что вы ничего не думаете. Все мужики скоты. Все, уходи. Уходи! Я тебя ненавижу!...

9

…За полночь, не могу уснуть, все думаю над ее словами. Действительно, а что такое любовь, что такое секс. Ведь я так просто не мог желать всех женщин подряд, ведь были те, которым приходилось отказывать даже в обычном внимании. Отказывали и мне, значительно чаще, чем я…

* * *

- … Вам мужикам только одно нужно и больше ничего, - это было сказано той самой рыжей огненной фурией в присутствии нескольких человек.

- Ты ошибаешься, - ответил я, - мне всегда казалось, что это нужно только женщинам. Даже физиологически женщина более сексуально зависима…

- Ой-ой-ой, какие мы все задушевные, но стоит только юбку поднять и вся ваша душа сразу пропадает где-то, - она говорила с чувством собственного превосходства.

- Мне кажется, что я могу доказать, что это не так, - попробовал возразить я, чувствуя в себе прилив какой-то уверенности или силы, как ответственности за свои слова.

- Докажи, ну докажи, - это был вызов.

Тогда мы поспорили на… В это трудно поверить, но мы поспорили на велосипед. Мне был нужен велосипед, а в то время – время сплошных дефицитов, велосипед также был дефицитом.

… И был стриптиз наедине, и была техника «французской» любви, и были признания в плотских желаниях – не подействовало. Велосипед я поимел, он по это время у меня где-то ржавеет в гараже, ни о чем уже не напоминая. Может…

Любовь не была чем-то исключительно плотским…

* * *

Размышления в воспоминаниях прервал звонок у входной двери. Неожиданность ночного звонка, да еще в полной тишине заставило сердце трепетать, и тут же сформировалась первая мысль: «Это она! »

Я вскочил с постели и, не одеваясь, в одних трусах подошел к двери, открыл. На пороге стоял однокурсник, а все однокурсники это почти родственники, особенно если распределения забросило их очень далеко.

- Привет, извини, - не смотря на явное опьянение средней степени, как бы выразился медик, он выглядел немного смущенным, - там твоя, эта белобрысая, в кабаке буянит.

- Как буянит? – я не мог сразу сообразить или представить, что-то такое, что ассоциировалось бы со словом «буянить» и ею.

- Ну, она там драку затеяла с этой рыжей, ну твоей бывшей (о, эти небольшие городки – в них все обо всех знают!). Иди, а то менты заметут бабу. Скажи им, что ты ее муж.

…Ее я практически нес домой, сильно обняв за талию. Она извивалась, как кошка и как кошка пыталась меня укусить или поцарапать, выкрикивая при этом бранные слова, которые мне и бранью не казались…

- …Эта сука меня ****ью обозвала, ну я ей дала, я ей эти рыжие патлы укоротила… Как ты мог с такой стервой шашли водить! Как ты мог спать с ней! Да, у тебя нет ни капли самолюбия – ты похотливый козел, вот ты кто! Вам мужикам только одно и надо! Вам только юбку задери и вы все туда и лезете! Козлы, вы все козлы вонючие...

Уже возле дома я расслабил захват, опустил ее на землю. Не смотря на некоторую напряженность и неоднозначность ситуации, мне хотелось смеяться. Она это заметила…

- Что ты лыбишься, что здесь смешного, она начала поправлять одежду, наверное, думая, что я смеюсь с ее внешнего вида. А я всего лишь вспомнил тот момент, когда мне привезли мой выигрыш – велосипед.

- … Мог бы поддаться. А так ты, такой как все. Вам мужикам только одно и нужно. Все вы козлы вонючие… - Это было тогда сказано с искренней обидой…

10

- …Почему ты со мной не спишь?

- Я сплю с тобой.

- Да ты спишь со мной, да спишь! Но почему ты со мной не спишь, как с женщиной?

- Я сплю с тобой, а ты ведь женщина, - я понимал, о чем она, но делал вид, что ничего не понимаю.

- Почему ты меня не трахаешь? – ее глаза смотрели в упор, не мигая и требовали незамедлительного ответа, - Ты что, меня больше не хочешь, не хочешь как женщину? Ты что, меня больше не любишь?

- Люблю, но ты же сама говорила, что все мужики похотливые, что нам одно и тоже нужно, вот я и решил, что тебе это не нужно.

- Ты дурак или притворяешься? Ты же понимаешь о чем я. Мало о чем я там говорила – я всегда говорю правду.

- Ну, я даже не знаю, как тебе доказать, что я не только хочу тебя, что я люблю тебя.

- Ты меня не хочешь, не хочешь, - на глазах ее выступили слезы, - ты уже доказал, что все мужики сволочи. Только что доказал…

Я подхватил ее на руки и молча понес в спальню…

- … Неужели женщинам так нужен секс?...

- Почему только женщинам?

- Неужели все в мире секс?

- Смотря, как понимать.

- Ну, ты же обиделась.

- Я не обиделась, я только спросила: «Почему ты со мной не спишь, как мужчина с женщиной? »

- Мне показалось, что это для тебя очень важно.

- Это часть чего-то самого важного. Наши желания не есть наши – они нам даны природой. Ты хочешь есть, пить, спать – и ты не можешь не есть, ни пить – ты умрешь без еды и пития, без сна ты зачахнешь. А без любви, без желания продлить род – ты вымрешь. Без любви к женщине, без любви с женщиной ты перестанешь быть мужчиной, у тебя исчезнет мужское начало. Нас без любви, без желания любить, без секса – не будет, ты это понимаешь?

- Понимаю и не понимаю. Мне кажется, что для продления рода достаточно и случки, как в собачек. Но люди живут сексом, они порою помешаны на нем. Почему?

- Потому, что секс, как части любви – это божественно. А секс сам по себе – это случка, это скотство.

- Но ты же желаешь секса, тебе мало любви.

- Да-да-да, - она покраснела от волнения, - я желаю секса, желаю подарков, сильного и потного мужчины - и хочу, чтобы все это было по любви. Я хочу, чтобы меня желали, и я хочу иметь желание. Мое желание оргазма – есть желание жизни, продления жизни. Ты знаешь, что такое оргазм? – ее глаза были на расстоянии сантиметров десять от моих и как бы пытались взглядом просверлить меня насквозь, я не выдержал этого взгляда и перевел свой взгляд на ее маленькие упругие груди.

- Не знаю, но мне очень нравится, - я даже пытался улыбнуться.

- Ничего смешного, - по-своему расценив мою попытку улыбнуться, сказала она, - это гораздо серьёзней, чем ты думаешь. Есть аура Земли, зло людей разрушает эту ауру, разрушает защиту Земли от мертвых сил Космоса. А всплески любви лечат ауру Земли. Каждая смерть – это брешь в ауре Земли; каждое желание смерти, зла – это брешь в ауре Земли. Каждый оргазм – это противостояние разрушению; это ликвидация брешей в ауре Земли. Люди должны любить друг друга, чтобы оргазмы были сильнее, чтобы их было больше, чтобы наша Земля жила больше, чтобы мы жили. Ты понимаешь?!

- Тогда получается, что проститутки самые полезные жители Земли?

- Отчасти нет, но… Но, проститутки дарят иллюзию любви и они не испытывают оргазма.

- Это плохо?

- Плохо потому, что женский оргазм сильнее мужского. Мужчина может любить много – женщина долго. Женское начало любви более сильное, потому что… - Она отвернулась и я увидел, как по ее щеке покатилась маленькая слезинка, она быстро смахнула ее рукой.

- Прости, я не хотел тебя обидеть, - я чувствовал себя растерянным, мне показалось, что я опять сказал что-то не то. Но я всего лишь ее не понимал – люди так часто страдают от не понимания…

- Ты, не обидел, - она приблизилась ко мне, обняла и начала целовать, ее дыхание, тело были необычайно горячи, - ты просто глупый, как все мужчины. Все мужчины дети, все… Женщины они ведь матери все – они прощают глупость детям своим. Мы же вас любим, как детей…

- Детей с красивыми попками, - пробовал я шутить, напоминая ей ее первое, так сказать, признание мне в любви – признание к филейной моей части.

- Вот ты глупый и дурак совсем. Да будут у тебя твои дети, тогда ты и поймешь, какая это красота детская попка, - говоря это, она начала ласкать мои самые эрогенные места, - А тебе что, только мои глаза нравятся, а? Что все остальное, что моя попка тебе не нравится?

- Ты что, я ведь вначале только это и видел…

- Во-во, я всегда говорила, что все мужики козлы похотливые…

11

«…Вся наша жизнь – разлуки, встречи, чем больше их, тем лучше мы живем… - писал когда-то я, будучи «молодым поэтом». Писал и не понимал, что пишу почти правду. Разлуки, потери учат нас ценить нашу собственную жизнь…

…Мы расставались – это было очень больно… Три с половиной года жизни с другим человеком так просто из всего нашего короткого срока жизни не выбросишь…

…Мы стояли на берегу озера, у которого прошли пятнадцать лет моей жизни, моего становления, как человека – человека отвечающего за себя и кого-то.

Был небольшой шторм, и были красивые фиолетовые тучи над озером, освещаемые волшебным блеском далеких, но очень мощных зарниц. Цвета неба в этих широтах действительно поражали некой своей цветовой не естественностью. И в данный момент времени все вокруг казалось не естественным, сказочным, космичным, как бы удаляя нас от такого реального, от такого земного и уж очень человеческого явления, как расставание.

Я последний раз искупался в вечернем озере, которое очень долго служило источником свежести в горячем южном климате казахской степи. Очень часто, после рабочего дня, после изнуряющей жары, мы приходили сюда, чтобы от влаги этого странного озера набраться силы или желания жить дальше в зное дня и духоты ночи…

Она прижалась к моему мокрому телу. И на фоне этих громадных фиолетовых туч, с красноватой подсветкой, севшего за горизонт солнца; ярких вспышек далеких зарниц; серых волн, вздымаемых прохладным степным воздухом - ее хрупкая фигурка, ее коротенькие шортики и тоненькая маечка создавали образ незащищенной брошенности… Сердце мое разрывалось от боли: толи своей личной утраты, толи боли за нее, остающейся одной в этом разрушаемом городе…

А утром впервые в жизни я ощутил состояние, которое можно обозначить как «отлет души». Странное это было ощущение – видеть себя, как со стороны…

Я лежу, обняв ее, и думаю о сплошной неопределенности (такой уж неопределенности?) своего будущего. Да, я думал о себе и своем будущем – я думал о себе и только… И вдруг в полудреме или состоянии полной отрешенности от реальности я увидел, как полупрозрачный двойник моего тела отрывается от меня и улетает куда-то ввысь. И я увидел себя лежащего возле нее. Я не знаю, чтобы это означало ибо, если верить разным описаниям подобного явления, такие ощущения связанные со смертью… Может действительно что-то во мне умирало…

12

В начале, этого же дня, длинные черные волосы в который раз создавали свой волшебный шатер над моей головой, большие темно-серые глаза, наполненные желанием и чем-то еще не понятым, не объяснимым, казалось, хотели меня поглотить. Горячее дыхание обжигало еще более жгучими словами:

- … Я хочу тебя, хочу прямо сейчас…

- Ты что, не дури, - я убирал ее из-под своих плавок, - кругом же люди…

Темно-серые глаза – глаза женщины, наделенной страстью и какой-то пугающей своей непознанностью силы. Многих эти глаза пугали, многих делали послушными рабами…

Когда-то, зимой, в сочельник, эти глаза смотрели на меня в полумраке, озаряемом бликами горящей свечи, и голос, завораживающей своей таинственностью, говорил:

- … Я не просто женщина – я твоя мать… Да-да, не улыбайся – я твоя мать. Есть мать земная, родившая тебя; есть мать духовная, еще говорят святая-хранительница; а есть мать астральная, звездная – это я. Ты мой звездный мальчик – я твоя космическая мать. Мы созданы Космосом, только я раньше, намного раньше, хотя я и моложе… Ну почему ты улыбаешься так ехидно – ты не веришь своей матери? Вот сейчас я погадаю тебе. Я этого никому не делаю, а тебе сделаю – сегодня день такой, что можно гадать, сегодня Сочельник…

- …Отвяжись, а, мама, дай сыночку подремать немного, ночь же кругом, - я пробовал язвить, но это получалось, как бы лепетание, смешанное с первобытным страхом, столкнувшимся с чем-то не ведомым раньше.

А ведь ее гадания все сбылись с удивительной точностью, просто с удивительной… Да и не могли они не сбыться, потому… Потому, что она была Женщиной из Космоса, впрочем, как и все мы. Но отличие заключалось в том, что она знала Кто Она, а мы лишь придумывали себя.

Помню ее темные глаза, метающие громы – ее обидел наш общий начальник, сильно обидел…

Вот он довольный собой останавливается на своих желтых «Жигулях» и предлагает ее подвести. Она с холодной вежливостью отказалась и тихо сказала:

- Езжай, езжай, вряд ли ты нормально доедешь, поезда еще ходят…

Эту фразу слышали несколько человек и через минуту мы поняли, о чем она говорила.

Машина переезжала через железнодорожный переезд, который проходил по ветке ведущей в тупик с разгрузочными платформами. И вот что-то случилось, машина стала прямо на рейсах. И тут все увидели, как прямо на машину ехал маневровый тепловоз… Тепловоз не мог остановиться – уж слишком большая была сила инерции.

Пассажиры автомобиля выскочили из него и силой вытащили автомобиль. Тепловоз проехал мимо…

Многие, видевшие эту сцену, облегченно вздохнули. Теми, кто слышал ее слова, овладело не долго длившееся чувство страха – это был миг страха, как миг осознания некой неведомой истины.

- …Ну, ты даешь, - прокомментировал я, хотя, признаюсь честно, тогда я посчитал это обычной случайностью.

- … День еще не закончился, ты после обеда что-то себе еще сломаешь, - не слушая вздохов и разговоров вокруг, говорила она, как бы в пустоту, но слова ее предназначались, ее обидчику.

И опять, слышавшие эти слова, вспомнили о них через час или два. Наш начальник на работу после обеда не приехал – выходя из квартиры, он упал и сломал руку…

- … Слышь, ты это делаешь специально? – спросил я, еще не веря, что человек своими желаниями может управлять некоторыми событиями.

- Нет, не специально, но… Но, я боюсь себя. Стоит мне разозлиться и все, что я пожелаю плохого сбывается. Когда-то я так убила человека, - она посмотрела на меня взглядом ищущего понимания, а не сочувствия, - он меня сильно обидел и умер, хотя он был очень далеко. Он оскорбил меня по телефону. Говорят, что это свойство ведьм. Но я не ведьма…

Она положила свою голову мне на грудь, я гладил ее волосы, вдыхая их изумительный аромат и чувствуя какую-то необычную силу, исходящую от этой женщины – ту силу, которую дает женское начало всему живому на земле.

- Я не понимаю – я чувствую, что права. Может быть, это есть твое наказание злу.

- Нет, нет – мы не имеем права наказывать.

- Почему?

- Потому, что никто не знает, что такое Зло и что такое Добро.

- Но он же тебя обидел.

- Но ему же больно – он руку сломал.

- Лучше бы ты его импотентом сделала, чтобы больше не цеплялся.

- Глупенький, нельзя людям делать зло, нельзя – он сами себя накажут.

- Не знаю, как все, но я тебя не боюсь, хотя, как мне кажется, уже верю в твои внеземные силы.

- Они самые земные, просто люди не знают, чего они могут и делают то, что им желается. А желания, страсти губят нашу человеческую силу.

- То есть, желая тебя – я гублю себя? Вот уж спасибочки…

- Это не ты желаешь меня – это я желаю тебя. Это моя страсть меня губит.

- А моя страсть? – я спросил и задумался над этим словом «страсть» - оказалось, что я не понимаю его смысла.

- Твоя страсть – это жизнь.

- А ты?

- Я очень хотела быть твоей страстью, но я лишь маленькая часть твоей жизнь – я часть страсти…

… И вот мы лежим на берегу озера: на мелкой гальке – она на мне. Было еще не очень жарко, но это был фактически мой последний день в этом городе. Город разваливался, как и государство, символом мнимой мощи которого он служил, символам мощи которого служил я в этом городе. Разрушались многие символы, чтобы на их месте создавались новые, может более простые или более не постижимые – кто его знает, что кроется за простотой символов…

Казалось, что пятнадцать лет пролетели как одно мгновение, растянутое мгновение, потому, что многое я помнил…. И вот завтра, в полдень, я должен был покинуть этот город навсегда. Со многими иллюзиями я успел уже расстаться, многие уже начал постигать. А теперь я должен был расстаться со своей юностью, с некими наивными надеждами…

Но я еще был вынужден расстаться с женщиной... С одной или несколькими?... Наверное, с одной. С той самой недосягаемой женщиной мечты, вобравшей в себя черты, грани моей любви: любви не постижимой, любви манящей, любви дарящей жажду жизни…

Вот она сияющая, трепетная в лучах южного августовского солнца склонилась надо мной и отражает на меня всю свою солнечную энергию одной из граней любви – энергию страсти…

- … Здесь нет людей, здесь только мы, - ее губы мягко и ласково закрывали мой рот, лишая меня всяческого желания перечить ее желаниям – мне уже начало казаться, что людей здесь нет, что мы здесь только одни, здесь и на всей земле…

Губы… Ее губы были всегда влажные. Это была влага жизни, влага, утоляющая жажду любви или может жажду жизни. А у той, другой, губы были сухие, всегда сухие и теплые, как нежное касание рук. Странно, две разные женщины и совершенно разные касания губ, но это были поцелуи – поцелуи любви, такой разной и не понятной. Я вспоминал разные губы. Да, да, они были все разные. Чаще всегда губы меняли свое, так сказать, состояние и передавали разные ощущения. А у этих женщин они были постоянны, как их отношение ко мне: бурная, как река страсть и теплая, уютная нежность…

… Когда пелена наваждения медленно скатилась с глаз, я с удивлением заметил, что на этом маленьком пляже мы остались одни – одинокие загорающие действительно исчезли, ушли. Неудивительно здесь весь берег был сплошным пляжем, разделенным небольшими перегородками валунов – люди ушли, они понимали, что мы … одни…

- … Я хочу купаться, - и она нагая, побежала к воде, я, наследуя пример, сделал то же самое.

Отсутствие маленького кусочка ткани, как бы условно прикрывающего части тела, называемые интимными, придавало некую остроту ощущениям свободы тела, а может и души – такая мелочь, а сколько запретных условностей исчезло вдруг… Мы плавали, касаясь друг друга, и я не всегда различал когда меня касались ее руки, а когда это были теплые струи воды – наверное, так человек начинает чувствовать единение с природой. Когда наши ноги коснулись дна. Она взяла меня на руки (благо, выталкивающая сила воды позволяла сделать это), прижала к своей влажной груди, стараясь приблизить мои губы к ее соскам. Ну, разве можно противиться этому желанию…

- … Мой маленький, мой любимый, - она качала меня, как маленького ребенка и вдруг почувствовал себя именно ее ребенком.

Вода, как стихия из которой мы вышли в эту жизнь; солнце, дающее этой жизни силу, воздух, поддерживающий дух жизни – все слилось во единое страстное желание любить жизнь, любить того, кто рядом с тобой дарит тебе ощущение жизни, своей собственной жизни…

Сильная, страстная женщина с черными, как самый черный уголь волосами, длинными и распущенными в воде, как диковинные водоросли и та, скромная, тоненькая, как тростинка, с короткой стрижкой выгоревших до белизны своих волос, которая вчера вечером стояла на этом же пляже и смотрела вместе со мной на вспыхивающие зарницы – кто из них женщина мечты, женщина грез… Я не знал, я не задумывался над этим – я их воспринимал, как единое целое и не только их…

13

- … Не плачь, почему ты плачешь, я тебя обидел?

- Нет, - и снова какие-то странные, судорожные всхлипывания.

- Ну, что же тогда, скажи мне, я же люблю тебя.

- Я, я, - она посмотрела как-то странно своими близорукими, темными глазами восточной красавицы, ее ноздри учащенно и широко вздымались, - я хочу тебя…

- Но, но я… Я не знаю, как это…

- Ты что, никогда не был с женщиной? – она посмотрела на меня как-то странно, будто бы жалея.

- Не был, - признался я.

- Но мы же с тобой одногодки, - она как-то странно захихикала, - нет, я старше тебя на один день. И моей дочери уже шесть лет. Это же надо…

Она опустила глаза, как бы раздумывая над чем-то, затем решительно развернулась и пошла в сторону ванной совмещенной с туалетом – было такое архитектурное решение в старых советских хрущевках.

- Подожди, я сейчас, - повелительным тоном тихо сказала она.

Я остался ждать. Я знал, что означает звук льющейся воды и ее учащенное дыхание, которое было слышно, ведь все чувства мои были обострены и действовали, как то, избирательно, что ли. Дверь ванной комнаты была оставлена приоткрытой также специально. Но того, что в данной ситуации я должен был чувствовать или, вернее, что, как мне казалось, я должен был бы чувствовать, я не ощущал. Не было того сексуального возбуждения, некого подъема желаний, развитие сексуальных фантазий. Скорее всего, я боялся чего-то важного в своей жизни.

Она вошла, прикрываясь лишь коротеньким полотенцем. И, отбросив это полотенце в сторону, взяла меня за руку:

- Пошли, не бойся, я тебя научу…

Я не знаю, чему она меня учила – мне кажется, что ни чему. А порой я думаю, что я учил эту женщину чувствовать. Чему она учила меня – возможно, быть мужчиной вне постели.

Больше месяца я жил, как в тумане. Днем была служба, работа, а вечера были все, вроде бы, похожи, но в тоже время я всегда открывал что-то новое и в первую очередь в себе. Теперь я точно знал – я мужчина и у меня есть женщина. И это был не юношеский гонор или бравада хотя бы перед самим собой – это было утверждение себя самого, как личности. Теперь я проецировал жизнь свою, представляя себя только с ней или… с другой женщиной. Я уже мысленно был не одинок.

- … Я хочу от тебя ребенка, - однажды я сказал ей, и мне казалось, что я говорю искренне.

- А я не хочу, мне моей дочери достаточно, - отвечала она тоном, не допускающим других мнений, - залетела однажды и все.

- Ну, почему? – я чувствовал обиду.

- Потому, что я хочу жить, жить, а не существовать в этих тесных квартирах, в этих маленьких кухнях. Я ненавижу мыть посуду, стирать.

- Но так живут многие, - я пробовал перечить, хотя понимал, что она права.

Ведь у каждого из нас своя правда. И, как бы для подтверждения этой мысли, она встала с постели и нагая прошлась передо мной. У нее была великолепная пластика, гармонично сложенной женской фигуры – как ни как, она была Мастером спорта с художественной гимнастики и, в свое время, выступала за сборную республики. Но это еще не все.

Говорят, что самые красивые люди происходят от межрасовых браков. Мать ее была кореянкой, а отец украинцем. Она была красавицей. Написать о слегка раскосых, карих глазах, о матово-белой коже, о великолепных мягких, волнистых волосах, блестяще-черных – это ничего не сказать о ее красоте. Красота воспринимается не отдельными эпизодическими штрихами, объектами – она цельная.

Все женщины красивы, все великолепны. Но не возможно представить диковинный цветок на грязном подоконнике нашего быта. Я ее понимал…

- … Я в Киев хочу, в Москву. Там жизнь, там течение, - она мечтательно смотрела в окно, - я не хочу умирать молодой, не хочу…

Прошло много лет, может целая маленькая человеческая вечность, я приехал в Киев. Я искал ее. И хотя она сменила несколько фамилий, я нашел ее.

Я стоял под дверью ее квартиры, несколько раз пытался себя заставить позвонить, но так и не решился – время нельзя вернуть.

Время всегда все расставляет на свои места. Казалось, что моя первая женщина должна стать моей единственной, но… Но не прошло и два месяца, как почувствовал нечто…

14.

Это было в учебном классе популярных тогда курсов по освоению новых операционных систем – интересное место для начала романтических знакомств.

Представьте себе: подмосковная осень в лесах за Мытищами, пустующая база отдыха, все великолепие красок бабьего лета и даже круглое лесное озеро рядом (поселок Правдинск, если это столь важно). Я сижу в большом вестибюле, переделанном под класс, читаю конспект предыдущей лекции, ну чтобы учиться, наверное. И вдруг чувствую какое-то напряжение внутри – казалось, что воздух наполнился тягучим светом, замедляющим время.

Ее я еще не видел, но ощущал, что Она должна появиться – именно Она. Это действительно было, это было как-то необычно, но мне казалось совершенно естественным.

Она не вошла – Она как бы легко парила по воздуху, смотря на меня.

А вечером было знакомство группы, которое по обычаям имело форму небольшого сабантуя.

Мы, как бы случайно, оказались рядом. Мы не ели, не пили, а сидели молча. Я предложил спиртное, она отказалась:

- Я не пью, - сказала она, приподняв свои огромные серые глаза.

- Вы знаете, я тоже, - как бы оправдываясь, сказал я.

- Давайте выйдем, - предложила она.

Мы молча встали, вышли из-за стола. Складывалось впечатление, что мы знакомы очень давно, хотя даже имен друг друга не знали. А еще, нам казалось, что мы одни и никого больше нет. У меня такие ощущения были впервые в жизни.

Вот мы вышли из здания. Был теплый сентябрьский вечер, воздух насыщен терпкими запахами теплой осени. Я даже не понял, как мы начали целоваться. Было ли это наваждение, страсть… Наверное, нет – это было чувство, просто очень теплое, нежное чувство, которое освещало нас каким-то таинственным светом. Нам казалось, что мы окружены мерцающим ореолом, что ночь исчезла и весь мир растворился в этом свете. Наши ощущения были одинаковы…

Когда начало светать, мы поняли, что проговорили до утра. Интересно, мы не помнили, о чем говорили, но осталось только одно впечатление – нам было интересно вдвоем. Спать не хотелось, а было лишь одно желание – быть рядом…

Любовь она многолика, многогранна. Гармония любви неосязаема; чувства, ощущения – многообразны. Мы тогда пребывали словно в сказке. Прекрасная подмосковная осень периода бабьего лета; почти круглое лесное озеро, в котором я купался, а она меня ждала на берегу; древние, почти сказочные церквушки и монастыри – все это создавало то самое детское ощущение сказочности. Возможно, причиной этого была еще и абсолютная беззаботность юности. Ведь когда наступило время решений, сказка разрушилась и осталась жизнь…

… Я летел к ней. Я вызвался в неприятную командировку (везти груз «200»), чтобы только увидеть ее. Я просто ворвался в ее небольшую квартирку в маленького подмосковного городка. И это был день 8-го марта, ну, как бы женский день. Она просто светилась от счастья…

…Утром я пришел к ней в спальню, сел на пол возле низкого диванчика, прижался щекой к ее рукам и опять проговорили до обеда. Ничего более интимного, более близкого я ранее не ощущал, хотя, как это принято говорить, «любовью мы не занимались» - мы просто любили…

А потом пришла ее мама. Конечно же, мамы все понимают по-своему. Сказка начала быстро разрушаться. Мне устроили форменный допрос и при этом дали понять, что самой красивой и единственной дочери уготована лучшая участь, чем быть женой офицера в далеком гарнизоне. Большой мегаполис манил своими нереализованными возможностями, особенно девушек из маленьких городков-спутников. Моя небесная любовь молчала – она была согласна с матерью, хотя речь о женитьбе и не заходила. Мне просто хотелось быть рядом, и я знаю, что и ей нужно было это. Но жизнь порой очень часто противоречит чувствам и я по сей день не знаю, что реальней: жизнь создаваемая нами или чувства возникающие в нас. Для себя я сделал выводы, что чувственная сторона жизни более прекрасна и более реальна, чем та, которую придумали или создали мы сами.

Возможно, по-своему правы те, кто утверждает, что быт или бытие определяет сознание. И наше современное мировоззрение формируется под диким информационным давлением вещетизма, денег и того самого, как бы налаженного быта с блестящими обоями, кафельной плиткой в ванной и телевизора с его фальшивой жизнью. Но как прекрасно жить в мире ощущений и чувств. Людям не хватает этого и люди не понимают, что мир вещей и блеска мишуры обедняет их все больше и больше. Вот почему количество наркоманов и алкоголиков все возрастает и возрастает – все пытаются уйти из своего придуманного мира.

Мы расстались, не ощущая той резкой боли расставания присущей страсти, ибо это была не просто страсть – это была сказка души. Сказка души в ней и остается навсегда. Я знаю точно, что даже встретившись с ней через столь много лет мы опять будем ощущать тоже.

Тогда впервые мне захотелось писать стихи. Сидя в авиалайнере, уносящим меня в далекие степи, я мысленно складывал свои первые рифмы:

Ты ушла в мир несказанной сказки,

Ты ушла не вспомнив обо мне,

Лишь разлив невидимые краски,

На прекрасном белом полотне…

15.

Говорят, кто ищет, тот всегда находит… Я всегда находил то, что я искал, но находил ли… Складывалось впечатление, что тот, кто мне нужен появлялся именно в тот момент времени, когда именно он и был мне нужен. Хотя, вроде бы, я никаких особых усилий и не прикладывал к поиску того, кто мне был нужен. А может, я просто не замечал их или они меня. В мире происходит множество событий и все они проистекают в рамках некого всеобъемлющего принципа необходимости. Не понимание людьми механизмов действия этого прнципа, приводит к введению понятия случайности. Но случайно ли восходит солнце над нашим горизонтом, случайно ли мы встречаем друг друга…

* * *

…То был осенний дождливый день. И опять возникло то странное ощущение какого-то события, события связанного с женщиной. Что поделаешь, мир людей состоит из двух половинок, из двух начал – женского и мужского. И как это прекрасно, когда одно начало меняет судьбу второго - а может все это происходит потому, что так распорядилась судьба. И как это прекрасно, когда возникают ощущения некой близости – ведь человек так одинок.

Я прочувствовал то, что когда-то очень давно, в Подмосковье и даже, в начале не поверил своим ощущениям. Воздух наполнился ожиданием явления. А ты просто и как-то скромно вошла…

Слегка влажная зеленая курточка, непокорные, темные, влажные волосы, смелый, дружелюбный взгляд и голос… Такое обычное человеческое «здравствуйте» и что-то отрезонировало там где, скорее всего, находится душа. Она – душа, реагирует на все, что касается только нас…

Серые, наполненные игрой в будни, дни. Человек пребывает в них, ища и надеясь найти что-то свое, индивидуальное то, что максимально наполнит его личную жизнь смыслом. Смысл жизни, в чем он… Это долгий и бессмысленный спор. Жизнь она бесконечна, она космична, она во времени – и как объяснить все это. Нет, лучше ощущать, как эта жизнь наполняется чем-то, как в ней появляется смысл. Ощущение полноты, ощущение необычности, ощущения себя полноценной частью жизни – это то, что изначально делает нас людьми. И человеку постоянно чего-то не хватает для ощущения жизни, неудовлетворенность ощущений, чувств вынуждает его жить, думать – быть человеком.

Тогда мне не хватало тебя. И ты появилась. Ты была – и это уже приобрело смысл, стало мимолетной частью смысла моего пребывания на земле. Могла ты быть другой или могла быть другая? Не знаю, может быть… Но странно, нас окружают многие люди, а вот отклик в душе находит не всякий образ и не всякий человек – это не доступно пониманию, хотя очередную глупую теорию отношений можно создать.

Но как порою хочется сожалеть, что мы живем в том мире, где есть превеликая масса условностей, мир в котором постоянно приходится лгать и в первую очередь самому себе. Мы сами создаем свой мир, повинуясь его не познанным законам. Мы сдерживаем себя в желаниях, чувствах и даже в обычных мыслях. А может это и к лучшему – сдержанность обостряет ощущения, ощущения полноты.

Ты Женщина. Только так можно было сказать о тебе. Это было первое ощущение. Аура сильного женского начала окружала тебя – не замечать этого было трудно.

16.

- … Ты мне нужен…

- Спасибо.

- За что?

- За эти слова.

- Ты мне действительно нужен, - она слегка коснулась моего плеча головой.

- Пошли, прогуляемся, - предложил я.

- Куда?

- К морю.

- Уже поздно. Завтра много работы. Мне хочется спокойно пережить завтрашний день, может они согласятся подписать акт, - ее голова опять коснулась моего плеча.

Я легонько обнял ее за плечи, как бы осторожно стараясь прижать к себе – она не сопротивлялась.

- Работа не главное – важно, что тебе хочется отдохнуть, побыть одной. Мы еще сходим с тобой к морю, - я был уверен в том, что это случится.

- Хорошо, - она устало улыбнулась, подходя к своему гостиничному номеру.

Нас отделяла не очень толстая стенка между номерами. Зайдя в свой номер, я открыл дверь на балкон, как говорится, в окно ворвался свежий морской ветер. Я всегда любил слушать ветер, в звуках ветра я искал ответы на все, даже незначительные бытовые вопросы. Мне казалось, что ветер – это голос небесных сфер, откуда исходят все наши интуитивные знания. Но я заметил, что голос ветра меня интересует мало – я вслушивался в звуки за стенкой, я хотел услышать ее голос. В дверь постучали. Я знал – это она…

- У меня не включается свет, посмотри.

Мы вошли в комнату, я протянул руку к выключателю. Ее рука нежно легла на мою, отводя ее в сторону от выключателя…

* * *

… - У тебя такие прекрасные волосы. Мне так нравится играть ими. Сейчас мы заплетем маленькие косички, много маленьких косичек… Нет, тебе косички не идут, вот если бы большая коса… Такие жесткие непокорные волосы…

А ты знаешь, что волосы косвенно отображают характер человека. У мягких людей, они мягкие; у слабых – слабые и ломкие; у сильных – сильные. Когда ты в раздумии запускаешь руки в свои волосы, как бы присмиряя на время их непокорность… свою непокорность, хочется умереть от счастья видения такого. Такой любимый мною летящий профиль, такой совершенный изгиб рук и летящие, как траверсный след от кометы, как сила ветра – твои волосы.

Я хочу постоянно держать их в руках. Держа их, я как бы удерживаю тебя. Но я хочу держать их не силой – нежностью, едва касаясь. Но разве тебя удержишь… Ты же девушка, возникшая в космосе среди великих и сильных планет, которые сами кого хочешь притянут. Силой притянут. Чтобы потом с такой же силой оттолкнуть или разрушить своим притяжением… Ты же девушка с Сатурна – это я так тебя назвал. Ты помнишь то, что я рассказывал тебе о Сатурне? Ты такая же загадочная, как Сатурн, прячущийся за своими громаднейшими кольцами. Если заплести твои волосы, твои длинные волосы в косы – они могут стать твоими защитными кольцами. А пока они манят, они соблазняют, они испускают тонкий аромат твоего вожделения, они создают ауру света Женщины, такой же недоступной, такой же таинственной и такой же яркой как Сатурн…

О, какая чудесная шея под этими волосами. Оказывается, твои волосы скрывают еще более прекрасное творение природы – твою шею. Твоя шея это ласковый столб теплого света поддерживающий дурманящий вихрь твоих волос. И этот свет излучает твоя кожа…

…Нежнее лепестков пионов кожа твоего тела. Ее нужно касаться только губами, руки не столь нежны, не столь чувствительны, как губы. Такие нежные, почти незаметные, почти прозрачные, как маленькие лучики света волоски на шее. Ты чувствуешь, как я их касаюсь? Они воплощение межзвездного вещества – почти не существующего, но связывающее все звезды в единую систему. Эти волоски – маленькие фотончики света, это не существующее пространство связывает нас в единую систему чувственных касаний…

О, я коснулся кожи! Ух, как током пронзило. А что это за холмики? Ах, это позвонки. Такие маленькие такие приятные для губ… Что-то они мне напомнили. Не скажу что, потом. Я еще и сам не знаю, что они мне напомнили – это что-то из далекого детства и может даже не моего…

Меня пронзил свет, энергия света твоей кожи. Я вдруг почувствовал холодок ниже солнечного сплетения, и на миг мне показалось, что под ногами у меня нет тверди – мне показалось, что я лечу. Я летел за светом, за светом, излученным твоей кожей. Куда я полетел, может быть в рай, а может быть в пропасть… Эх, какая разница – я лечу-у-у!...

И вот волнующий, трепетный столб света шеи твоей начал плавно истекать по плечам твоим, сотканным из этих самых светящихся и благоухающих волокон. Какие изумительные линии, они как бы сливаются с пространством, со светом и в тоже время они отчетливы, как линии дня и ночи в момент рождения утра.

Ты утро моей жизни. Каждый день проходит в суете, как в пустоте, в ненужных, но необходимых для выживания, движениях тела и забытости души. Ночь дарит сон, забытье или не постижимые разуму сны, а утро - надежду на что-то новое, на что-то неожиданное, что наполнит день смыслом, даст пищу для души и отвлечет тело от ненужности запланированного движения. Бывает утро и началом воплощения снов – вещих снов…

Я люблю утро…

Я люблю тебя… Ты утро моей жизни, ты даришь мне надежду на востребованность этой жизни моей, на наполнение ее смыслом. Ты можешь понять, что ты есть смысл чей-то жизни – моей жизни?... И пусть это лишь миг, пусть это маленькая молния прозрения, а затем вновь наступит однообразие суетного дня – но это миг преобразования, миг открытия, миг счастья… Ради этих мгновений стоит жить, ради них мы и живем, находя смысл жизни своей именно в них. Мгновенья радости дарят нам радость всей нашей жизни. Я ощущаю радость, восторг от видения открытых плечей твоих предо мной! Я открываю тебя все больше. Я оголяю твои плечи…

Да-да, их нужно касаться руками на возможно большем расстоянии. Я хочу охватить их целиком руками, взглядом, чувствами – я хочу чувствовать их…

Не шевелись. Мне мешают эти бретельки – они и тебе мешают. Я хочу плавно вести рукой, как бы рисуя эту линию и мне ничего не должно мешать, ничего… Вот такая маленькая ямочка у сустава руки и это изумительное, плавное округление переходящее в линию рук…

Боже мой, как я люблю эти руки!

Великий скульптор изваял тебя из плоти и все здесь гениально. Но сколько же он трудился над руками? Я обожаю человеческие руки – это же и есть продолжения разума. Только руки могут воплотить в жизнь то, что придумал наш изворотливый разум. И только руки могут передать смысл, содержание слов. Я хочу передать тебе все, что сейчас находится в моем разуме – а там лишь страсть, жар и нежность – там всего лишь любовь… Обычная человеческая любовь состоящая из плоти, разума и, как их продолжения – наших желаний…

Я хочу держать тебя за руки и губами ласкать каждый миллиметр твоей изумительной спины я желаю тебя...

Вот я касаюсь каждого холмика хребта и представляю грациозное морское животное мелового периода. О нет, не страшное – а сильное, быстрое, покоряющее за мгновения многие метры морской глади, ныряющее глубоко и при выныривании взлетающее на синевой океана. Естественно, ты должна защитить себя, поэтому у тебя так много острых шипов и зубов – прекрасных зубов и прекрасных шипов... Ты можешь защитить себя, хотя кто знает от чего и от кого. Но ты игрива и я это знаю. Ты любишь воду и игры на воде – мы все вышли из глубин морских. И ты вышла из моря и дожила до сей минуты, до этого мига – мига, который я имею великое счастье наблюдать. Не только наблюдать, но и касаться его своими руками, не боясь быть порезанным или укушенным этим прекрасным, этим нежным и этим сильным изваянием Природы.

О, это одно из чудес нашей жизни – мы можем коснуться мгновения, мы можем руками ощутить то, что недоступно воображению. Я руками веду по линиям рук твоих и ощущаю полет времени. Я ощущаю, как время сжалось или расширилось до невообразимых размеров – я уже не чувствую времени – я лишь чувствую тебя. Время, пространство перестало существовать и есть только ты и только я. А все вокруг лишь свет и теплый ветер несущий нас в немыслимом водовороте забытья…

Обернись ко мне, пожалуйста. Я прошу тебя и говорю тебе - не бойся. Ты же знаешь, что я не причиню тебе вреда. Ты вся дрожишь…

Ты боишься своей страсти, боишься своих желаний. Почему? Ты же не боишься своего желания пить, когда тебя мучает жажда. Твое тело жаждет любви, оно создано для любви – ты создана для любви. Мы все созданы для того, чтобы любить друг друга, но вместо этого мы друг друга боимся или ненавидим, потому что… Ненавидим и боимся потому, что не любим…

Тебя нужно любить всю: и душой, и телом. Душа живет только в горячем, живом теле – вне тела души нет, душа покидает холодное тело. Когда я касаюсь тебя – это не я – это моя душа стремится к твоей. Ты чувствуешь мои касания? Ты чувствуешь мои касания… Тебе то жарко, то холодно – это лихорадка любви. Расслабься разумом, не дрожи. Ты же веришь мне. Вера и любовь – синонимы. Вера без любви не существует, а любовь и есть вера. Ты веришь в то что я люблю и все, что ты связываешь с этим словом, сейчас воплощено во мне. А все, во что я верю в любви, есть ты и только ты…

Ты не знаешь, куда их деть твои дрожащие руки. Они сами знают, что им делать, дай им свободу – пусть делают, что хотят. Стыд есть, но забудь о нем – сейчас мы только вдвоем. Ничего и ни кого вокруг – времени и пространства нет – они там, за чертой суеты будней. Сейчас праздник - сейчас карнавал чувств и чувственности. Для чувств границ и запретов нет – есть только стремление достичь гармонии мгновения, в котором ты находишься и живешь. Чтобы отдать последнюю дань своему стыду, закрой глаза… Твои глаза прекрасны даже когда закрыты. Я вижу свет их радости сквозь нежные лепестки век… Повернись ко мне лицом, обними меня и опрокинь голову. И ни о чем не думай – отдайся воли чувств и желаний…

О-о-о, какая ты горячая, да ты просто вулкан страстей!

Ко мне прижалась твоя грудь, твои руки в моих руках. Дыхание и сердцебиение остановилось, но не надолго – сейчас они войдут в унисон эти наши ритмы жизни, сейчас мы поплывем на волне счастья, мы поплывем по реке Гармония в мир светлой музыки чистых звуков Любви.

Вот теперь я смогу сделать то, о чем мечтал все дни после нашего знакомства с тобой – я хочу касаться губами твоего лица. Теперь мои руки – это губы. Я хочу запомнить каждую черточку, каждую точечку твоего лица. Я хочу, чтобы мои губы, как кончики пальцев того гениального ваятеля, создавшего тебя, изучили технику Мастера, чтобы память касания передалась моему естеству и оно возжелало сотворить хотя бы что-то подобное. Желание творить красоту – первый шаг к ее сотворению. Без желания нет деяния. Не задумывайся над своими желаниями. Наши желания не подвластны нам, хотя так часто нам кажется, что мы их контролируем, сдерживаем. Долгое сдерживание наших желаний приводит к нашему разрушению. Мы не делаем ничего плохого, ни чего…

Я лишь касаюсь губами твоих закрытых глаз. Я так люблю эти милые впадинки с легкой синевой от усталости. Сейчас легоньким всасыванием я поглощу всю усталость с твоих глаз, чтобы опять они засияли светом любви – самым прекрасным светом который я когда-то видел и вряд ли еще увижу.

Чтобы охватить все лицо твое, чтобы прочувствовать его целиком, губ мало, их не достаточно. И я отрываю свои пальцы от твоих, и охватываю лицо твое руками. Нет-нет, не сильно, а лишь касаясь кончиками пальцев. Кончики пальцев ощущают легкий ветер нежных волосков у висков… Ой, что это! Такие нежные пульсации. Это у левого виска дрожит тоненькая жилочка.

Твои освобожденные руки, подчиняясь не воле, а лишь желанию обняли меня. Душа моего тела встрепенулась от сладостного касания с твоей. Ты знаешь, когда души касаются друг друга, что происходит – происходит как бы удар током – это энергия сродненных душ входит в резонанс, это молния будоражащая кровь, это энергия высших сфер дающая нам заряд для продления нашей жизни, это энергия полета души…

И я уже переполнен страстью, я хочу поглотить это лицо, поглотить его не буквально, я хочу, чтобы оно на всю жизнь мою оставшеюся осталось в видениях моих. Я ни чего и ни кого не хочу видеть кроме этого лица.

Твои губы сухие и сладкие, они так мило подрагивают – они еще не знают что хотят, они еще не познали радости поцелуя. Как это божественно касаться твоих губ…

Твои губы, твое лицо … твоя шея… Я не знаю, что можно целовать больше, чего хочется целовать больше и больше… Может быть твои плечи, твою грудь…

Эти два великолепных, два милых возвышения, эти два воплощения женственности, материнства. Я хочу быть маленьким ребенком, впитывающим свою первую силу из этих чудных сосков. А еще больше я хочу чтобы наш маленький ребенок впитывал твою материнскую силу и ставал человеком, который с молоком матери впитал бы часть тебя, чтобы он был таким, как ты: красивым, сильным, умным. И если это будет девочка, то пускай она будет твоей точной копией, потому что ты идеал – лучше быть тебя уже нельзя. Хотя, может быть Твоя дочь станет следующим шагом совершенства, который мне уже не понять, не осознать – потому, что это следующий шаг в развитии всего человечества, шаг в развитии красоты, спасающей мир.

Нет, я уже не стану ребенком и поэтому я хочу целовать эту божественную грудь, хочу как-то отблагодарить ее за то, что она вскормит ребенка, твоего ребенка… Конечно же, я хочу чтобы это был наш ребенок… Нормальное желание, для нормального человека…

Ты ощущаешь трепет от моих касаний, твои соски наливаются кровью, твердеют – так женская грудь готовится кормить ребенка. Ты ощущаешь чувства сходные с кормлением. Это прекрасные чувства – так Природа благодарит женщину за то, что она отдает часть себя, часть своей жизненной энергии. Все что я делаю, является лишь жалкой попыткой мужчины отдать дань материнству женщины.

Твоя прекрасная грудь… Какое счастье будешь ты испытывать кормя ею своего ребенка. Какое прекрасное видение – видеть женщину кормящей грудью.

Я не могу оторваться от твоего тела, каждая клеточка которого дарит мне иллюзию поглощения времени и пространства, иллюзию полета в вечность, иллюзию рая. Твой волшебный живот, он такой красивый в своей гладкости и нежности. Маленькие серебристые волосики нежно щекочут губы, как бы целуя меня. И искорки невидимых электрических разрядов, создают картину света и нежности в которой мы утопаем…

Ты мое прекрасное виденье. Ты мой прекрасный миг, в моей жизни. Эти волшебные миги освещают серость нашей жизни, они делают ее полной света, желанной…

- …Я люблю тебя…

* * *

…Не люблю просыпаться утром и ощущать нечто схожее со стыдом. Я пытаюсь посмотреть тебе в глаза, ты опускаешь их. Они блеснули и их блеск скрыли веки, на краешке которых блеснула слеза…

Утро… Солнце пробивается сквозь прозрачность гостиничных штор. Ты лежишь, отвернувшись к стенке. Я знаю: ты не спишь – ты стыдишься… Стыдишься своей наготы, стыдишься меня, как чужого… Да, я тебе, наверное, в чужой…

Помнишь, ты меня называла Степным Волком, как бы в подражание Гарри Геллеру. Удачное сравнение ил не сравнение – удачный образ отображения отношений. Ты решила все поставить на свои места. Ты совершеннейшая умница – так тонко, и так нежно сказать: «…Это все…»

Действительно, я отчасти Степной Волк.

Помню, когда прочитал «Степного волка», предложенного тобой, сразу все понял. Я понял – это все… Хотел сразу тебе позвонить и спросить: «Это ты сделала специально?... » Но это был бы глупый вопрос…

В данном случае нужно верить в высшие силы или стать мистиком, не так ли?

Ведь в этой маленькой книге все так перекликается, все так созвучно для того состояния, в котором я пребывал. Ведь что-то похожее должен был написать я. Но так как все что пишется мной и переживается, значит, я должен был все это пережить.

Судьба… В очередной раз она заставляет призадуматься о смысле бытия, о изначальных истоках своего собственного и о могуществе и непонятности чего-то общего.

Почему вдруг ни с того ни сего я произнес слово «игра»? Почему мне хочется тебя слушать и даже слушаться? Почему мне хочется что-то делать для тебя не думая о своем собственном?... Много «почему» можно задать в пространство или тому режиссеру иль писателю так романтично, а может так хитро расставляет нас, как актеров, в малозаметных для других мизансценах, превращая все это в чудесный спектакль под названием жизнь.

… Помню южный город почти у моря. Играет музыка, и ты хочешь танцевать. Ты даже сказала об этом, ты практически намекнула о желании приглашения, но, увы, я действительно не умею танцевать. Ни кто мне никогда не предлагал мне научиться (я не намекаю – отмечаю, как факт). Я даже за женщинами ухаживать не умею: все как-то пытаюсь что-то копировать у кого-то, а своего собственного нет. Все как у Степного Волка…

Мой возраст удивительно совпадает с возрастом Степного Волка. И твой тоже…

И не только возраст – психо-физическое состояние, ну уж очень кого-то мне напоминает, особенно изображение в зеркале. Мысли также совпадают, хотя бы абсолютное совпадение понятия о собственных иллюзиях, те которые я называю Иллюзиями о Себе…

Много, очень много каких-то очень незначительных совпадений, которые, как маленькие крупинки составляют мозаичный образ так сильно похожий на реальность. И неужели это все случайно…

Когда-то, очень давно, меня учили, что случайность есть не понятая закономерность. Может каждый, кто избрал некий путь, должен подчиниться и неким не познанным закономерностям этого пути.

Единственное, что не совпадает – это отношение к той женщине, которую я встретил. Ты есть ты и ни на кого не похожа. И отношение к тебе не копируются, и не размножается – оно мое собственное. Сейчас я не могу очень обширно сформулировать то, что не стоит, вообще, загонять под рамки каких-то формулировок и слов – пусть это будет что-то то, что можно обозначить как вдохновленный образ, тот образ, который раздвигает границы познания собственной жизни и через призму этого познания – жизни как таковой.

Есть такая, как бы сказать, теория знаков. Это даже не теория, а попытка пояснить мистицизм нашего, вроде бы, серого бытия. Утверждается, что что-то или кто-то высший, может быть это и Бог, дает людям знаки, определяющие смысл единичного бытия – как бы давая указание, как жить, определяя этим самим назначение каждого из нас. Интересно, не есть все произошедшее знаки Судьбы…

Все время меня как бы подталкивает что-то к моему собственному предназначению, а я как-то упорно отмахиваюсь или сопротивляюсь. Стоит ли идти наперекор знакам Судьбы, стоит ли не обращать на них внимание?... Я не знаю, я теряюсь…

Единственно в чем я уверен, что ты что-то перевернула в жизни еще одного маленького человечка – в моей жизни. И этот переворотик или приворотник очень красив, он просто прекрасен, он… он сказка моей жизни… Ты сказочница… Ты из сказки…

* * * *

… Ты мой сказочник, - это говорила та, другая, на берегу того, другого озера.

Звезды… Они золотой россыпью украшали небесный свод. Так много звезд на небе я не видел больше нигде…

- Спасибо тебе.

- За что, скажи, я люблю когда меня не заслуженно благодарят или восхваляют, - я любовался блеском ее глаз, в которых отражались все звезды этого неба.

- За то, что ты показал мне небо.

- А то никогда его не видела, - мне хотелось, чтобы она говорила – никто и никогда так много не говорил мне того, что … так хотелось услышать…

- Помнишь, когда ты сказал: «Посмотри на небо. Ну что наши жизненные проблемы пред этим сумасшествием из звезд и пространства. Ты только представь, что там кто-то есть и у них есть свои проблемы. А между нами такая пропасть…»

- Ты же сама говорила, что я болтун и трепло.

- Я никогда не говорила, что ты трепло, - она так красиво обижалась ил играла обиду, это не передаваемо – обидой искривлены губки и веселый блеск в глазах, - я всегда говорила, что ты болтушка и мой философ. Только ты мне так просто пояснил смысл бесконечности любви.

- И как это?...

- Опять притворяешься, - ее тихий смех вызывал только одну ассоциацию – серебряные колокольчики, которых я никогда не слышал.

- Нет, действительно, я ведь и сам не знаю, что это такое любовь.

- Любовь там, где звезды. Посмотри, они так высоко и их там так много, бесконечно много. Звезды – это горячие души вселенной, это любовь вселенной. И мы часть ее – это так здорово. Все браки заключаются на небесах. Там соединяются звезды…

Она прижалась ко мне, сквозь пальто (это была поздняя, холодная осень) я чувствовал ее горячее тело, биение ее сердца. Я обнял ее. Прижался своей щекой к ее щеке, закрыл глаза. И действительно, наш мир, наша большая Земля, как бы перестали существовать – мы поднялись над собой, в Космос, к звездам…

Две удаленные звезды

Светили блекло и неясно,

Не говори, что все напрасно,

Не говори, что нет мечты…

Написал я после этой встречи…

* * *

- …Звезды далеко, - говорила мне женщина, которая, как мне казалась, была ко мне не равнодушна, - я хожу по земле.

- А можно ли ходить по земле не обращая внимания на звезды? – спросил я, думая о той, которая любила смотреть на звезды и находила в этом великий смысл.

- Ты мне еще расскажи о любви, о страсти. Это все бред, выдуманный слабыми мужиками, чтобы лежать на диване и смотреть, как жена корячится, добывая пожрать ему. У меня было три мужа и что…

Зазвонил ее мобильный телефон.

- Да, я слушаю Вас. Да, Нет. Отдайте ему эти 600 сранных баксов и гоните к черту. Да. Делай, как сказала, все.

Мобильник отложен в сторону.

- Вот тоже звонил, блин, любовник! Я трех мужей содержала, толку то – все о чувствах и душе разговоры одни. Квартиру я заработала, детей я поднимала, трусы и кандидатские им покупала. И вот звонит, на пятнадцать лет моложе, а такой же лентяй. Ты тоже…

- Лентяй?

- Да, и тебя от бомжа только и отличают эти разговоры о чувствах.

- И что, чувств нет совсем?

- И глупость тоже есть, - парировала она, - но умные умеют управлять и чувствами и эмоциями, как своими, так и другими. С милым рай в раю, а не в шалаше…

Опять зазвонил ее мобильный телефон.

- Да, да, нет. Подписывай. Если не знаешь как, то подписывай заявление об уходе. Советуйся по проблемам, а не по текучке. Все, будешь звонить, высчитаю из зарплаты за мобильный трафик…

- Видишь, звонят. Здоровые самцы. В постель меня тащат периодически, лапы распускают, а примитивного вопроса решить не могут. Пусть в задницу засунут свои чувства…

- Я тебя не тащу. Ты знаешь, мне этого не нужно. Ты просто очень интересный человек, женщина. А чувства… Я не знаю… Но я чувствую к тебе симпатию и даже некоторое желание защитить. Мне кажется, что ты беззащитная, потому вот такая внешне очень сильная…

- У меня фирма, у меня дело и люди, которых мне надобно кормить. Заметь, у меня на фирме одни мужчины и я обеспечиваю их заработком, и их семьи, заодно. Видел бы ты, как они играют «крутых», а как напиваются на 8-е Марта. О Господи…

- У тебя прекрасная фигура…

- Да, это все работа: бассейн, фитнес, режим. Не то что вы все, животы вырастили и о чувствах треплитесь.

- Ты знаешь, а ведь ты права во многом. Да нет, почти во всем. Борьба за выживание, выбивание своего места под солнцем – это есть физическое воплощение чувств жизни. Но, знаешь, я когда-то испытал оргазм душ и мне хотелось бы это повторить.

- Оргазм – это дело техники и немного воображения.

- Нет, ты не расслышала, я говорил за оргазм душ.

- Я слышала раньше этот бред…

Опять зазвонил ее телефон…

- Да. Да, дорогой. Хорошо. Да. А ты слышал что-то за оргазм душ? Дурак. Все.

- Милый звонил, денег хотел. Я у него спросила про оргазм душ. Знаешь, что он ответил…

- Наверное, спошлил.

- Да, а как ты догадался?

- Во-первых, ты ответила, что он дурак. А, во-вторых… А во-вторых, ты его не любишь. У тебя нет чувств к нему, кроме… Может быть, кроме одного чувства, того чувства, которое заставляет людей научиться чувствовать – чувства одиночества, чувства страха остаться одному среди звезд…

Она накинула шелковый халат, наклонилась надо мной, потерлась своим маленьким носиком о мой большой:

- С тобой интересно поговорить и то немножко. Может я тебя и полюбила бы, если бы ты не был такой жирный и ленивый. Ты обыкновенное трепло. А мужчина должен быть сильнее женщины. Пока я не вижу кого-то сильнее себя, любимой. Вот так дорогой…

* * *

…Мне вдруг показалось, что понял смысл того, что любовь находится на звездах. Звезды недосягаемы, звезды в бесконечности – это мечта. И любовь – это мечта. Мы любим жизнь, любим все, что связано с ней, любим себя в ней, желаем, чтобы нас в ней любили. Мы желаем чего-то светлого, благостного, чего-то защищающего нас в том, с чем мы сталкиваемся каждый день – борьбой за жизнь, за любовь к ней и в ней…

Любовь мечта. Любовь иллюзия. Реальная мечта и реальная иллюзия…

И ты моя мечта. Я все ближе и ближе к идеалу, недостижимому идеалу – к своей мечте. Странно, только вот сейчас мне стало ясно, почему я так к тебе отношусь, так – неоднозначно. То я вижу в тебе дочь свою, то любовницу, то мать своих детей, но чаще всего музу. Музу, как источник возбуждения чувств. Муза не приносит сюжеты, не создает образы – муза заменяет реальность хождения по земле, на чувство близости к звездам. Сублимация, как сказал бы психоаналитик.

Помнишь, я называл тебя девушкой с Сатурна – это все сублимация. Ремонт твоей квартиры, покупка нужных вещей, красивая одежда и отдых в горах – это жизнь, прекрасная жизнь полная чувств. Руки, которые обжигают своими прикосновениями; глаза, излучающие свет, затмевающий свет солнца или освещающие темень ночи – это все чувства, прекрасные чувства. Прекрасный лик мадонны или вечное «… я помню чудное мгновенье…», аккорды Лунной сонаты – это все сублимация. И вместе все это мы – мы затерявшиеся среди звезд…

Вот ты идешь по земле, а где-то иду я. И вот… Ничего не случилось, все просто. Все очень просто – земля осталась, а звезды еще более удалились…