Стена соития

Стена соития.

Баллада о непорочном зачатии.

1002 сказка Шахерезады

в современном изложении.

Легенда, сказка, быль летят по свету из уст бродяги, барда и шута.

Я вам передаю балладу эту в том виде, как мне ангел нашептал.

I

В стране неведомой, во времена седые, соседствовали два монастыря.

В одном трудились жрицы молодые сад пестуя, по воле их царя.

Другой, мужской, нёс функции охраны страны - в большой цепи монастырей.

Дозорные на вышках неустанно глядели вдаль, чтоб выявить скорей

поползновения врагов – соседей, и по цепочке передать сигнал:

вот группа конных по дороге едет, а там пастух верблюдов гурт погнал.

Всё замечает бдительная вахта. Как только враг к границе подступал,

работала своя система знаков, сигналов разных с помощью зеркал.

Ещё они «дымы» пускать умели, меняя формы их, цвета и ритм.

Цвет жёлтый означал: на реках мели, пора водою запасаться им.

Прерывистый, клубами: урожаи снимать пора, хозяин, поспеши!

Столб чёрный: близко армия чужая, зелёный: нападенье саранчи.

Охранники могли в гудок сигнальный дудеть, материалом был бамбук,

чьи звуки раздирающе – печально распугивали живность всю вокруг.

Помимо этого монахи постигали искусство ратное. А жрицы за стеной,

за каменной, что в локоть толщиной, царю небесному - в вокале

творить молитвы привыкали.

Здесь нить рассказа мы прервём едва ли, в стене была дыра диаметром с кулак,

через неё соседки наблюдали учения парней, да что у них, и как?

Со стороны дыру заметить трудно, невысоко, в трёх локтях от земли,

через неё смотреть могла б подруга, встав в позу сфинкса, кошки ли, змеи.

Понятно, что серьёзно рисковали попасть под строгий «главной мамы» глаз.

И девушки дыру маскировали, закладывая камень плотно в паз.

II

Минутки их досуга выпадали нечасто, чтобы выполнить урок

на каждый день, валились девы с ног, глотали слёзы, мучились, страдали.

Насилие и ссоры разве средство за право наблюденья у дыры?

И, убоявшись утерять секрет свой, установили правила игры.

Правители народ держали в страхе, в невежестве, и кто рассеет мрак?

писать умели только иерархи, советники царя, и сам монарх,

оракулы, что в небе мореходы, следят, чтоб не прервалась связь времён,

ещё купцы; считать свои доходы сумей-ка, коли в числах не силён?

Мужчину красят мужество и удаль, вращай свой меч, рази, руби, коли.

Изящен, гибок женский ум, не чудо ль! Какой же выход девушки нашли?!

III

Кто умница средь них, поймём едва ли. Но ясно, ими двигала любовь.

По берегам ручья, где воду брали, камней в избытке, выбери любой.

Блестящая идея волей судеб сформировалась, а дальше – просто всё:

пусть каждая свой камушек добудет и на него свой символ нанесёт.

Итак, для жеребьёвки всё готово, и нет нужды в известность ставить «мам»,

сложили полукруг, почти подкову, и разбежались по своим углам.

Возникла цель, и закипело дело, всё спорится, и труд не так постыл.

Пока одна «кино» своё глядела, другие обеспечивали «тыл».

Все «пашут», точно кули из Китая, и предвкушают, будет их черёд,

течёт песок в часах, и время тает, и зрительница новая встаёт.

Близка ли хард-роксмену Баха фуга? Нам в век TV их не понять восторг.

Использован очередной просмотр, и камень вниз спускается по кругу.

Прекрасно иногда отведать плова, но если постоянно, - надоест.

Бегут минуты, крутится подкова, но зреет где-то внутренний протест.

От перегрузки может вспыхнуть дроссель, и в лампочке – вольфрамовая нить.

Душа чего-то новенького просит, такого, что могло бы впечатлить.

IV

Шахерезада любит поманежить. Торопится кто, сказку слушать брось!

А что ж соседи за стеною смежной, те, о которых прежде было вскользь.

Итак, монахи в упражненьях ратных, в строю, поодиночке и вдвоём,

где каждое движенье многократно оттачивали с саблей и копьём.

Короткий перерыв на сон и пищу, и снова непрерывная муштра.

«Отцы» погожих дней для них не ищут, так даже лучше: ливень и жара.

Бойцы поджары, мышцы будто камень, для каждого, коня поднять – пустяк,

льва задушить - лишь голыми руками, гиену - за ноги, с размаху о косяк.

Защита рубежей – вам не пиалу с душистым чаем выпить, и не зря

монашеская гвардия являла предмет особой гордости царя.

Уверенно владеть любым оружьем: меч, пика, сабля, лук или копьё.

Талантов здесь особенных не нужно: оттачивай уменье, глаз, чутьё.

Другое дело – тактика, маневры, где армия, – единый механизм,

послушный воле одного премьера, а ставка в схватке более, чем жизнь.

История подобного не знала. О том в скрижалях ни одной строки:

дорогу проложить, прорыть каналы, мост навести – гвардейцам «всё с руки».

Тихони – не в чести, и все задиры. Чтоб голос – зычен, на решенья – скор.

Готовили всех рангов командиров, по – нашему, хоть маршал, хоть майор.

Сам, как пример, подтянутый и бодрый, в горах, в пустыне, ночь или рассвет,

царь наблюдал манёвры, делал смотры, с любым своим «курсантом» во главе.

Казалось, что владыка был доволен, улыбка, как приклеена к губам.

Ей цену знал отлично каждый воин: плеть, на кол, иль в компанию к рабам!

Отметить следует ещё «такую малость»: (я удивляться не перестаю!)

молитвам время также уделялось на биваках, в работах, и в строю:

хоть в пешем, или конном; врозь и вместе, до трапезы, и - после, перед сном,

в дни чёрных бурь, иных стихийных бедствий, - дух должен быть всегда в ладу с умом.

V

С военной стороною вроде б ясно, узнать осталось, а каков был быт?

В те времена не знали слова «праздность», крутилось всё вокруг своих орбит.

На месте тех мы, окажись бы, взвыли, сойти с ума, иль помирай, ложись.

Нехитрые занятья трудовые весьма разнообразили их жизнь.

Средь братии считалось, что «потрафит», тому, кого «Папаша» углядел.

В делах хозяйственных имелся чёткий график и перечень всех перспективных дел.

Обычная житейская рутина: конюшню чистить; насушить кизяк,

что топливом служил; кормить скотину; воды доставить, коль запас иссяк;

в декаду раз устроить «термы» (баню); сварить похлёбку, кашу и кисель;

убрать подворье (дела нет забавней); коз и овец пасти; стрелять гусей;

раз в месяц назначался в город кто-то пополнить и фураж, и провиант;

и отряжались конные эскорты сопровождать торговый караван.

VI

Вы спросите, к чему так досконально? А как без этого представить весь уклад,

и колорит, и стиль той жизни давней, чтоб ощутить эпохи аромат.

Стеречь свои, полу гнилые грабли, украсть хоть гвоздь, но от чужих подков,

- суть человечья изменилась вряд ли за пятьдесят и более веков.

Разнообразить, скрасить свой удел, как? Кто дерзок, того небо наградит.

Да, изощрялись мальчики в проделках. Memento more, но конец един.

VII

Снять стресс, расслабиться, повеселиться, когда ты молод, сила бьёт ключом:

ушастая, мохнатая ослица монахам не перечила ни в чём.

Да и к чему? Её держали в холе, скребли и мыли чистой, ключевой

водой поили и кормили вволю овсом – пшеницей, свежею травой.

Расчёсывали ей и хвост, и гриву, готовя, как невесту на показ,

а та кусала нежно и игриво парней, балдевших от её проказ.

Попона (у царицы гаже скатерть) нарядно завершала общий стиль,

в котором искушённый, соискатель животное старался угостить.

Он спросит: «Мы с тобою, не друзья ли? », она кивнёт, снесу, мол, этот крест,

и в качестве награды дозволяли себе короткий и невинный секс.

Пониже ростом кто, влезал на камень, для зрителя – потеха без границ.

Ишачка - шаг вперёд, и бедный парень в пылу азарта… распростёрся ниц.

VIII

Зачем ишак? Бери любую бабу себе по вкусу, руку протяни,

но если честно? Эти были табу, царю все предназначены они!

Сгодится «главная». Не молода, так что же, по-нынешнему, ягодка опять,

по доброте своей она не сможет вам отказать, она ж почти, как мать.

На грудь падёте, по - сыновьи, вы как! Замолкнут посрамлённые скворцы.

Так нет, и здесь имелась закавыка, то были оскоплённыё жрецы.

А в женском облаченьи? Не капризы. Всего то - воспитательный процесс,

царь указал, исполнил главный визирь, двоим известно, знает город весь.

Во всём вина ишачки. Совращала юнцов, они такие караси.

Подкова полегонечку вращалась, как и Земля, вокруг своей оси.

Картину эту девки зрили в оба, разбить бы стену, разогнав быка.

Сюжет их этот занимал особо. До счастья - локоть, укусить бы, как?

IX

Прелюдия? А дальше – увертюра. Иной оркестру предстоит настрой.

В сюжете появляется фигура: её бы мы назвали ключевой.

Он выглядел, как будто, неказистым, но страх такой умел внушить врагам,

а в схватке был напорист и неистов, за что и дали кличку «Ураган».

А в этот монастырь по разнарядке царя попал, как некий образец.

Владыка наблюдал картину схватки, и там ему понравился боец,

не ведая о том, какую бомбу под женский монастырь подводит сам.

В царях всегда достаточно апломба, они вкушают, прочим – по усам.

К чему сгущать и так густые краски? Или водою разводить бальзам?

Вам о таком расскажут, разве в сказке, увидев, не поверишь и глазам.

Всё вертится, конечно, по спирали. Закон без исключений – не закон.

Природа чудеса всегда являла среди людей – один на миллион.

Не храбростью своей из коллектива отмечен был, не тем, что пёр, как танк!

Из паха его вымахало диво, как дерево, или пожарный шланг.

Кто яйца его зрил, тем плакать оставалось не в силах подавить свой изумленья вздох.

Когда он спал в степи, нередко местный страус садился в пах ему, как на своё гнездо.

Врагов в бою разил, но это враки, штуковиной успешней, чем копьём.

Мерк Урий, было прозвище рубаки, иль имя. Нам неведомо о том.

Берёг сей дар и холил, как Отчизну: чтоб не застрял случайно в стременах,

- а пешим, - по земле не волочился, его к ноге приматывал монах.

Добавим к слову, говоря о славе, настолько он прославлен был в веках,

что имя человечеству оставил. Не то, что зауряднейший монарх.

X

Устав, порядки, хартии впитал все, во всём наш Мерк старательнее всех.

В монашескую братию вписался, как будто тонну соли с ними съел.

Неясные желанья и томленье сверлят башку, сжимают грудь его.

В тяжёлых снах он чей – то раб и пленник, с ярмом на шее, тропкой кочевой.

Сто раз взошло и закатилось солнце. Вот, наконец, черёд его настал

ослицу мыть. Осуществляя сон свой, он на ногах вериги размотал…

Как поршень, он вошёл со свистом в тело, чтобы не сдвинулась, к ногам – балласт.

Ишачка поперхнулась, закряхтела, издав утробой шибко трубный глас.

Едва он только принялся за дело, девица изумленья не снесла.

Из – за стены, как ветерок, пропела: «За что ж так мучить бедного осла? »

Наивен Мерк, но далеко не робкий, тут вздрогнул, чуть прибор не повредив,

мгновенно вылез из мохнатой попки, заткнув дыру в стене. "Простите, дик!"

Девчонка очень быстренько смекнула, что за дубинка в глаз упёрлась ей,

и тело моментально развернула, встав в позу для подруг царя зверей,

и совместилась аккурат с дырою, нанизываясь тем, что вместо глаз…

Великие открытия порою нас озаряют в неурочный час.

И ствол вошёл, как шомпол в жерло пушки, и начал чистить пушку, не частя.

Пошла игра (закончились игрушки), где не бывает счастья по частям.

У счастья глупый вид, для заурядных, счастливого легко определишь:

в простой одежде выглядит нарядно, где богатей, - карикатура лишь.

XI

Поплыл «косяк» из жриц, настолько крупный (ах, стыдно массы не осилить всей),

что половой гигант бессильно рухнул у ног ослицы преданной своей.

На этом, буйства жизни, карнавале, за месяц всю общину обслужил,

не раз, не пять. Его короновали: «Мой царь, мой бог! ». А он лишился сил.

Что Дон Жуан, что Хулио Иглесьяс? Они пред Мерком – просто пацаны.

Тысячекрат он одолел за месяц преграду в виде каменной стены!

Кто скажет, для мужчины это вредно ль? Об этом знает Бог, что силы дал.

Все понесли почти одновременно, а через девять месяцев – скандал.

Вот схватки, роды, словно по цепочке, художнику достойнейший сюжет.

Весною дружно лопаются почки, и вот бутон, а вот цветок уже.

«Мамаши», там, где можно, рвут волосья, как смыть с чела греховную печать.

Откуда что взялось, одни вопросы, и как с ущербом меньшим отвечать?

Предвидя гнев царя, близки к отчаянью. Мучительная смерть?! И пропасть ждёт.

Все стены проглядели, обстучали, мышь не проскочит, уж не проползёт.

Но, чёрт возьми, должно же быть спасенье? Не всё ж дрожать от страха и потеть?

Скажи, о Боже, дай нам панацеи под крики новорожденных детей?

Вперёд выходит та, что счёт открыла, при этом скромно умолчав о сём:

«Откроем без утайки всё, как было, кто милосерден, тот и сам спасён».

«Кому на пользу бред пустопорожний? Поймёт ли истину, кто сам бескрыл?

Вот место, где спустился Ангел божий, и всех нас материнством одарил».

«Каприз Природы – жизни дар, сюрприз нам. Его не украдёшь, как деньги – вор.

Но снизойти – зайти не значит снизу! И не о снисхожденьи разговор».

«Пусть станет эта версия рабочей, иного объясненья просто нет…»

Бывает, что и ангел опорочен на полусмятой белой простыне.

XII

Богат и слеп, и прячет всё, как крот, а далеко ль ушёл от обезьяны?

царь не любил свой собственный народ, и потому остался безымянным.

Царь женский монастырь подверг опале, мужской – притих и кары ожидал.

Скопцов в степи конями затоптали, а жриц с приплодом продали жидам.

XIII

Сто девушек смахнут слезу украдкой, кто сам любил, легко поймёте их.

А где наш Мерк? Погиб в военной схватке, намного раньше схваток родовых.

Природе возвратил свой долг сыновний, чей раб он был, узнайте по клейму!

Воздвигли стелу - фаллос, вкруг – подкова, - долг памяти, что отдали ему.

Неси, рабыня, свой венок из терний, в чужой и неприветливой стране.

Как искорка, в лучах зари вечерней мелькнёт Меркурий: «Помни обо мне! »

XIV

Пусть скажут, автор выдумал героя, и ладно. Но каков мой аппетит!

В пылу фантазий видится порою не то, что на виду, - что взаперти.

Не важно, - где, когда, а как ты прожил! Оставил что? - важнее во сто крат.

Что ж до греха, его привнёс нам позже развратный, узколобый ретроград.

Благодарю, Читатель мой, за праздник! Твоё вниманье – лучший гонорар!

Кто создан быть творцом, тот и обязан талант раскрыть свой, отработав дар!

28. 11. 06.