Правила игры (Ролевые игры лесби)

НАЗВАНИЕ: ПРАВИЛА ИГРЫ

АВТОР: Иманка (imanka(собачка)mail. ru)

СТАТУС: закончен

ЖАНР/КАТЕГОРИЯ: angst, ЖЕСТКИЙ bdsm, dark, легкий мат, слеш.

РЕЙТИНГ: NC-21

ПЕРСОНАЖИ: Том/ОМП

КРАТКОЕ СОДЕРЖАНИЕ: Для того чтобы играть в игре без правил, надо очень хорошо знать правила игры.

ОТ АВТОРА:

1. Цеста не будет!

2. все права защищены, полное или частичное использование без разрешения автора КАТЕГОРИЧЕСКИ ЗАПРЕЩЕНО.

3. У меня просьба - если у вас какие-то напряги с психикой и вы слишком сентиментальны, не надо читать этот фик.

ПРАВИЛА ИГРЫ

В игре без правил надо

очень хорошо знать

правила игры

Руки ужасно саднят. Ноги больше не держат. Тело невыносимо ноет какой-то мерзкой тупой болью. Каждое движение обжигает внутренности. Хочется сдохнуть. Хочется лечь. Хотя бы просто лечь. И сдохнуть. Из-за наручников, впившихся в запястья, руки немеют. К кольцам прикреплена цепь, какую обычно используют для охранных собак. Другой конец этой цепи закреплен на стене. Руки вроде бы и не задраны, но расставлены широко. Цепи ровно столько, чтобы нельзя было опуститься на пол даже на колени — ее длины не хватает. На щиколотках то же самое — цепи. Ноги широко разведены. Можно немного их сдвинуть, но этого не хватает, чтобы хотя бы постоять на одной ноге, давая возможность второй отдохнуть. Дурацкая поза. Со стороны, наверное, выгляжу очень смешно. Плевать. Очень холодно. Меня бьет озноб. Прислоняю горячий лоб к влажной стене. Слизываю капли воды. Моя еда. Нет, иногда он поливает меня водой из ведра или шланга. Тогда удается сделать несколько глотков. Потом он снова и снова насилует мое тело, и бросает вот так… бессильно висеть на цепях… Впрочем… Я уже давно не могу стоять… Сдохнуть тоже не могу по какой-то ошибке природы. Лишь бы больше не бил. Только бы он меня не бил…

Я живу только из-за тебя. Знаю, если мое сердце остановится, ты почувствуешь это и тоже умрешь. Я боюсь за тебя. Ты должен жить. Пока ты дышишь, я тоже буду дышать. Не важно, что будут делать с моим телом, важно, что я буду дышать. Видеть тебя в своих снах, чувствовать прикосновение твоих рук. Ты держишь меня… Отпусти… Дай мне умереть… Если умру я…

Снег… Кругом белый-белый снег. Мы в горах с родителями. Помнишь, ты хотел сделать маме сюрприз и на все сэкономленные от завтраков деньги купил ей огромный букет красных роз. Ты несся к нашему коттеджу по узкой дорожке, а я спрятался и подставил тебе подножку. Мы тогда всерьез подрались. Ты макнул меня лицом в снег. Макнул и не отпускал несколько секунд. Снег обжигал, царапал… Потом пнул под ребра и ушел, осторожно отряхивая цветы. Меня сильно знобило, мне было ужасно обидно, а я все равно долго лежал в том сугробе и смотрел на лепестки… Они казались мне каплями крови на белоснежном снегу… Такими же, как вытекали тогда из моего разбитого носа… Конечно же я заболел… Ты сидел около моей кровати, держал меня за руку и тихо плакал, обещая, что умрешь, если умру я. Тогда я поклялся, что буду жить. Ради тебя. А сейчас можно я сдохну? Отпусти…

За шесть месяцев до этого

***

Том мыл руки, задумчиво стоя перед зеркалом в туалете. Хотелось спать. Как его утомили все эти чертовы тусовки после концертов, когда на следующий день не можешь разодрать глаза, полдня ходишь, как сомнамбула, и только к вечеру более-менее приходишь в себя. Вечный недосып, нервотрепка, постоянная толпа вокруг. А иногда так хотелось побыть наедине с собой. Подумать, помечтать. Он давно не мечтал. Жил в какой-то чехарде. Неожиданно в зеркале за его плечом возникла девушка. Надо заметить, удивительно красивая девушка. Том даже рот приоткрыл, до чего хороша девица. В туалете никого нет. Охрана проверила. Откуда она здесь? Не важно. Может быть, задержаться на несколько минут. Право слово, мимо такой проходить — большой грех.

Он плавно повернулся к ней, состроив свою самую соблазнительную рожицу. Посмотрел ей прямо в глаза.

— Как тебя зовут, крошка? — хитрый прищур и язык по пирсингу в губе.

— Мия, — томно отозвалась та.

— Хочешь?

— Хочу.

Она шагнула вглубь, ближе к окну.

Том ухмыльнулся и отправился к ней, прикрыв за собой дверь, отделяющую помещение с умывальниками от помещения с писсуарами. Дерьмо, конечно, трахаться в таком гнусном месте, но если киска будет хороша, то можно будет продолжить в его номере.

Она обвила его шею руками, припала губами к губам и ворвалась в рот язычком. Том немного опешил от такого напора, но руки уже уверенно скользили по полуобнаженному телу, мяли округлые ягодицы, обтянутые тонкими шелковыми шортиками, ласкали красивую грудь. Он повернул ее к себе спиной, одной рукой стараясь быстро расстегнуть пуговку шортиков, а другой — задирая короткий топ вверх.

Мия изящно выгнулась. И Том с удовольствием отметил, что у нее удивительно красивые руки — гибкие, тонкие, похожие на лианы. Он наконец-то справился с пуговицей и молнией на шортах, дернул их вниз. Девушка не дала их снять. Повернулась к нему с хитрой улыбкой, что-то пряча за спиной.

Очень хорошо, что у нее есть презерватив, — подумал Том. Он сегодня не планировал трахаться, поэтому не подготовлен.

— Закрой глаза, малыш, — ласково мурлыкнула она ему на ухо. Том повиновался, расплываясь в довольной ухмылке.

В плечо что-то ударило, кольнуло. Он тихо охнул и недовольно распахнул глаза. Ее лицо, наполненное презрением и ненавистью, расплывалось. Том хотел что-то сказать, позвать на помощь, но вместо этого безвольно рухнул к ее ногам. Последнее, что он помнил, как она плюнула ему в лицо…

***

Тому снился какой-то кошмар, как будто кто-то пытается отпилить ему запястья, а он не дается. Но этот кто-то явно сильнее и потому медленно, но верно, цепь бензопилы приближается к его рукам. Когда кожу обожгло огнем вращающегося с бешеной скоростью металла, он завопил во всю глотку, дернулся и проснулся. Однако пробуждение хоть и избавило его одного кошмара, моментально перенесло в другой — он был прикован наручниками к горячей батарее в убогой комнате, где толпилось еще несколько человек. Том недоуменно вскрикнул. Его пнули ногой по спине:

— Заткнись, урод!

От неожиданности он повалился на бок. Сбитые запястья болели, а соприкосновение с горячей батареей доставило неприятные ощущения рукам и телу.

Он в страхе обернулся — кто-то совокуплялся прямо за его спиной на грязном матрасе. Том постарался подняться. Парень и девка перетягивали руки чуть выше локтя. Еще один парень снял штаны, раскорячился, видимо, собираясь уколоться в район паха. Баба неопределенного возраста пила что-то мутное… Том побледнел. Его сейчас вырвет. Где он? Что за черт? Какого дьявола?

По спине пробежались холодные пальцы. Он почувствовал это даже через два слоя футболок. Том отшатнулся, но с прикованными руками далеко ли уйдешь?

— А ты ведь тоже ничего… Ну-ка покажи мне свою розовую попку…

Рядом с ним стоял парень, который только что трахался… трахал… другого парня… Том заметался. Черт! Если руки вне игры, то остаются еще ноги. Шансов никаких, но хоть кому-то он засадит по яйцам со всей дури.

Однако с его ногами разобрались очень быстро: одна подсечка — и вот он грохнулся на пол, сильно ударившись плечом.

— Хочешь поиграть? — незнакомец навалился, языком полез в ухо — противно и щекотно одновременно. — Ну, давай поиграем. — Руки по хозяйски расстегивают пуговицы на джинсах. — Как ты хочешь поиграть? — Он пытается снять с вырывающейся жертвы штаны. — Иди ко мне, пупсик…

Последнее слово окончательно отключило мозг Тома. Взбесило. Просто до трясучки взбесило. Он выгнулся под парнем и как-то умудрился засадить ему коленом в пах. Тот вскрикнул, согнулся пополам. Том снова его лягнул. Теперь уже в живот. Откинул мерзавца в сторону. Подобрался весь поближе к батарее. Черт! Штаны только наполовину стянуты, не одеть теперь никак.

— Ну всё! — взвизгнул парень, налетая на пленника. В ход пошли ноги и кулаки. Том лишь смог кое-как прикрыть голову и сжаться от сыпавшихся на него градом ударов. Его резко дергают за щиколотки, разводя ноги в стороны. Том кричит от боли в перекрученных руках, тело словно набили камнями — так больно и тяжело. Парень возится с собственными штанами. Тыкается ему в живот возбужденным членом. Том изо всех сил вырывается и лягается под ним. Кричит, что есть мочи. Тот лишь зло смеется. Вот-вот вгонит член…

— Охренел? — орет кто-то. И в следующий момент несостоявшийся насильник летит на спину. — Ты что делаешь, мразь?! Пошел вон! — Глухой звук удара. Вскрик. Том готов расцеловать своего спасителя. Он не видит его лица — только силуэт — лампочка светит прямо в глаза.

— Зря ты его остановил, милый, — знакомый томный голос. — Надо было эту мразь разок для профилактики.

Звук сладкого поцелуя.

Том прищурился и… узнал ту девку из туалета, которая буквально обвила руками, длинными и тонкими, как лианы, худое тело своего спутника. Она оторвалась от губ мужчины и села на корточки перед ошарашенным Томом.

— Или мне его… в последний раз… — говорила она, эротично растягивая слова, отчего у Тома начала кружиться голова. — Хочешь? — Он затряс головой. — Ты же хотел, малыш…

Она провела пальцами по лицу, по шее. Наклонилась к нему низко-низко, почти касаясь губ.

— Не порть товар, — между делом бросил парень, ухмыляясь.

Том улыбнулся. Плюнул ей в лицо.

Она неприятно оскалилась и ударила его кулаком.

Темнота.

***

Щеку приятно щекотал какой-то комок ткани — то ли простыня, то ли пододеяльник. Вообще какие-то очень странные ощущения. Солнце в глаза. Кто-то сидит на животе. Наверное, Билл. Это у него такая дурацкая манера иногда будить — залезет сверху и ну щекотать, спасу от него никакого нет. А вот не будет он просыпаться и открывать глаза.

Билл настойчиво щекотал его перышком. Водил по груди мягким кончиком. Том чувствовал, как он улыбается. Вот сидит на нем и светится весь, как солнышко. И мордочка такая шкодливая-шкодливая. Глаза озорные-озорные. Том улыбался в ответ. Не хотелось сгонять его. Было в этом что-то такое родное, интимное… Самые счастливые моменты его жизни. Он развел руки в стороны и потянулся. Что-то не так… Что-то звякнуло. Том дернул руками и понял, что прикован к кровати.

— Твою мать, Билл, что за черт? — возмутился он, распахивая глаза. На нем сверху сидел какой-то мужик в коротком шелковом халате с перышком в руке… Том пронзительно закричал, подскакивая. Но выскользнуть из-под него не смог — ноги тоже прикованы. Есть какой-то запас цепи на минимальные движения, но… Он с ужасом осознал, что ноги широко разведены и… он… голый…

— Доброе утро, сладкий, — улыбнулся он. — Меня зовут Марино.

— Слезь с меня, урод! — зло завопил Том, извиваясь под ним. — Я сейчас позову охрану, и тебя на ремни порежут! Пошел отсюда!!!

— Ох, ты мне таким нравишься, — Марино взял его за подбородок и провел перышком по губам.

Том крутанул головой, вырываясь.

— Я сказал, руки убрал!!!

— Но только сегодня, — он сжал подбородок так, что Тому показалось, будто он хочет его раздавить. — Закрой свой милый ротик и послушай меня.

— Пошел на… — Том прикусил язык от сильного удара по лицу и на мгновение замолчал, опешив от такой наглости. — Пшел… — зашипел он, и вновь схлопотал по скуле. Рот наполнялся кровью. Не придумав ничего лучше, он сплюнул ее прямо на сидящего на нем человека. Марино схватил его за распущенные дреды и, резко дернув на себя, вытерся ими, как тряпкой. Том закричал от боли.

— Правило первое. Когда я говорю, ты молчишь и слушаешь. Правило второе. Ты говоришь только тогда, когда я тебе разрешаю.

— Правило первое и единственное. Пошел к черту! — зло рыкнул Том. Удар в живот. Даже в глазах потемнело. Он закашлялся.

— Правило третье. Ты делаешь то, что я тебе говорю. Правило четвертое. Ты выполняешь все мои указания беспрекословно. Они не обсуждаются. И запомни, мальчик, здесь я устанавливаю правила игры. Хочешь жить — слушайся. Иначе… — два сильных удара по груди и в живот. Том дернулся, сжался. — Иначе я буду объяснять тебе по-другому.

— Пошел к черту… — процедил Том сквозь зубы. По вискам текли слезы.

— Ну, основные правила я тебе объяснил. У тебя сегодня особенный день. Это твоя комната. Ты будешь здесь жить. Пока будешь мне нужен и интересен…

— Меня будут искать, — всхлипнул он. — Вам этого так не оставят! Вы не знаете, с кем связались…

Марино расхохотался, намотал дреды на руку и притянул его к себе.

— Если бы ты знал, сколько денег я за тебя заплатил, Том, ты бы сейчас уже вылизывал пыль на подошве моих ботинок.

Марино швырнул его обратно на подушки, чуть сдвинулся на бедра. Медленно, со смакованием принялся развязывать пояс халата. Том побледнел, как завороженный уставился на его руки. Марино снял халат и откинул его в сторону. Тома начало трясти от страха.

— Это ведь у тебя будет первый раз, да, малыш?

— Не трогайте меня, — прошептал он, оцепенев.

Марино мягко касался губами кожи, на которой расцветали синяки. Скользил языком по груди, теребил соски.

— Пожалуйста… Не трогайте меня… — пробормотал он чуть громче.

Ласкал руками шею и голову. Терся возбужденным членом о живот. Тома трясло, как в лихорадке. Он метался из стороны в сторону и скулил:

— Нет, не надо… Не трогайте! Ну, пожалуйста, не трогайте… Нет… Не надо…

— Я покажу тебе, как может быть хорошо… — шептал Марино ему в ухо, ложась сверху и елозя по дрожащему телу. — И хоть ты не заслужил этого, но сегодня я сделаю исключение. Только сегодня. — Он отвлекся, зачерпнув смазку из баночки. — От того, насколько ты мне понравишься, зависит, как долго ты проживешь.

— Не надо… Пожалуйста… Не надо!!! — закричал Том.

Марино сел на колени между его ног. Приподнял бедра и просунул под них подушку.

— Нет!!! Нет!!! Нет!!! — пытался сопротивляться Том.

Он лишь улыбался. Помял ягодицы и запустил палец в сжавшуюся дырочку. Том выгнулся, стараясь избавиться от пальца внутри себя. Марино ухмыльнулся и добавил сразу два, второй рукой нажимая ему на живот, вынуждая вновь лечь на спину. Том вывернулся, соскочив с пальцев.

— Как хочешь, — ласково произнес Марино. — Я хотел растянуть тебя, чтобы было не больно. Но раз ты не хочешь… — Он дернул его на себя и резко вошел. Том завопил так, что в ушах зазвенело.

Марино подождал немного, наблюдая, как мальчишка мечется под ним и изгибается, потом начал плавно двигаться, до синяков вцепившись ему в бедра.

— Нет! Нет! Нет! — стонал и всхлипывал он на каждый толчок. Марино улыбнулся и чуть изменил угол. Страдательное «Нет» перешло в протяжное «Ааа! » Он все так же двигался медленно и плавно, только теперь постоянно задевая простату. Было интересно наблюдать за ним. Марино видел, как дрожат и кривятся его губы, как затуманен взгляд, как трясет тело — боль и наслаждение. Костяшки сцепленных на цепях пальцев побелели. На лбу выступил пот. Голова ударяется об спинку кровати. Он мечется, стонет.

Неожиданно Марино изменил угол и ударил со всей силы. Том завопил громче прежнего, хотя куда уж громче... Несколько резких толчков, чтобы было кошмарно больно.

— А вот так я буду делать тебе, мальчик, когда ты не будешь меня слушаться, — склонился он к его уху, кусая за мочку до синяка. Поднялся и еще раз ударил. Том захлебывался в собственной боли. Марино начал двигаться быстро и сильно, натягивая его так, что от боли, казалось, Том вот-вот потеряет сознание. Один сильный удар и он замер, откинул голову назад, тяжело дыша. Вышел из него. Взял валяющуюся простыню и вытер потное лицо, грудь и окровавленный член.

— Хорошая детка, — похлопал он его по щеке. Швырнул тряпку на лицо Тому. — Горячая, узкая, страстная. Хорошая детка. Осваивайся.

Марино завязал пояс халата и отправился к выходу.

— Ах, да! — театрально стукнул он себя по лбу. — Я же забыл. — Он вернулся, доставая из кармана ключ от наручников и расстегивая их на руках и ногах. — Гигиена прежде всего. Правило пятое. Ты всегда должен быть чистым. Правило шестое. Ты всегда должен быть рад меня видеть. Правило седьмое. Ты всегда должен ходить голый. Если я увижу (а здесь несколько видеокамер), что на тебе простыня или полотенце, ты будешь наказан. И поверь, я накажу тебя очень серьезно. Запомни, за любое неповиновение ты будешь серьезно наказан. Здесь все живут по моим правилам. Добро пожаловать в рай, малыш, — рассмеялся он и лениво удалился.

Том лежал, скрючившись. Взгляд в никуда. Слезы стоят в глазах, медленно ползут по переносице, по виску... Капают на смятую простынь. Иногда тело начинала бить мелкая дрожь, и его всего трясло, даже зубы предательски стучали. Он чувствовал, как по бедру щекотно стекает сперма и, наверное, кровь. А еще очень больно. Кожа горит. Внутренности ноют. Надо смыть с себя все это! Все его прикосновения, поцелуи, пот, сперму! Смыть! Немедленно! Том кое-как соскребся с постели и поковылял к двери. Кошмарно больно. Ноет вся грудина. Крутит живот. Задница такая, словно ему ее перцовой настойкой смазали. Болит челюсть.

Ванная оказалась просторной комнатой с большим окном, из которого открывался прекрасный вид на голубой океан. Том почему-то сразу понял, что это океан. Он посмотрел вниз, на минуту позабыв о цели своего визита, — высоко. Очень высоко. Значит, дом стоит на обрыве. С этой стороны отсюда не выбраться. Том чертыхнулся. Надо будет обследовать комнату. Он здесь не останется.

Том протяжно всхлипнул, когда перелезал через высокий бортик ванной — больно. Включил чуть теплую воду. Он неистово натирал тело мочалкой, до нездоровой красноты, до раздражения. Он начищал зубы, разодрав от усердия десна до крови, пытаясь избавиться от его вкуса. Он… он… он не выдержал, свернулся на дне калачиком и тихо плакал. Хотя он сам не понимал, плачет ли, или это вода из душа течет по лицу…

Он лежал под мягкими струями очень долго. Солнце уже начало клониться к горизонту. Вставать не хотелось. Жить тоже. Его изнасиловали… Это просто не помещалось в голове. Его, Тома Каулитца, изнасиловал какой-то придурок. И, судя по всему, это не в последний раз. Где его охрана? Где он вообще? Как он сюда попал? Что от него хотят? Этот придурок сказал, что он его купил… Заплатил много денег… Стоп! Том рассерженно сел. Поморщился, покрутился, пристраивая больную попу. Та телка в туалете что-то ему вколола. Он отрубился. Очнулся в каком-то притоне. Они уже тогда знали, что будет дальше… Тот урод велел не трогать его, потому что «не порть товар». Товар… Товар… Его похитили и продали извращенцу. Том запустил руки в мокрые дреды. Ни хрена себе он попал… Да вот только хрен эта тварь его еще раз тронет!

В комнате на небольшом прикроватном столике его ждал сильно остывший обед… или ужин… Еда разложена в металлические тарелки. Рядом лежала пластиковая ложка. Том даже не сразу сообразил, почему так. С мебелью гостеприимный хозяин тоже пожадничал — кровать и вот этот столик. Всё. Ни стула. Ни кресла. Ни шкафа. Два окна без занавесок: по одной стене с видом на океан (только вдали еще большой остров видно или какой-то клочок суши), по второй стене — выходит в сад. Этаж эдак четвертый, может быть пятый. Так… Судя по всему это какая-то башня в большом доме. Или как оно там называется… Флигель? Надо будет выставить окно и сбежать ночью. Он здесь долго не задержится. Связать две простыни и рвать когти так быстро, как только сможет. Главное, вырваться на свободу, а там он что-нибудь придумает. Только тело очень болит и ходить неприятно… Том замотался в простыню и завалился на кровать. Что случилось, то случилось. Сейчас надо думать о том, как спасти не только задницу, но и шкуру. Нет, он не принял насилие, не простил его, не смирился с ним. Но он не собирается лежать и убиваться по этому поводу. Надо думать, как удрать. Так и только так. Еще вариант — рассчитывать на помощь Билла. Однако, судя по всему, Билл очень далеко и вряд ли додумается искать его на каких-то островах в большом доме, окруженным гибискусами, розами, апельсиновыми деревьями и пальмами. Поэтому рассчитывать особо не на что. Только на себя. Потом позвонить Биллу и тогда уже ждать помощи от него. Том удовлетворенно вздохнул: когда в голове есть какой-то план, жизнь кажется не таким дерьмом.

— Правила… Я имел всех, кто хотел заставить меня жить по правилам, — зло улыбнулся он, осторожно потирая синяки на скулах. Рот теперь только не особо открывается — ушиб очень сильный.

Красный блин солнца плавно опустился в воду, подкрасив небо оранжево-розовыми бликами. Том решил все-таки обследовать окна. Выходило гораздо хуже, чем он предполагал первоначально. Смутило его три вещи. Во-первых, цвет стекол. Во-вторых, ему не было слышно ни звука с той стороны. В-третьих, ручек, чтобы открыть окно, тоже не было. В ванной окно так же оказалось закрыто наглухо. Более того, внутренний голос подсказывал, что стекло пулестойкое, а, значит, большого смысла пытаться его разбить — нет. Для проверки своей идеи Том ударил по нему кулаком… Даже не шелохнулось. Только руку зря отбил. Все это было бы смешно, когда бы не было так грустно.

— Не ушибся?

Том испуганно вздрогнул и обернулся. Марино. Улыбается. Точнее, ухмыляется.

— Я велел тебе ходить голым. Ты плохо меня понял?

— Пошел к черту! — огрызнулся Том, затягивая узел покрепче.

Марино удивленно вскинул брови. Уголки его губ поползли вверх. В черных глазах застыл холод.

— Ты будешь наказан, — сказал тоном дворецкого, который сообщает хозяину, что на улице идет дождь.

— Достань, если сможешь! — с вызовом оскалился парень.

Марино спокойно направился в его сторону. Том вжался в угол, приготовившись драться не на жизнь, а на смерть. Он больше не позволит надругаться над собой. Черта с два! Марино попытался ухватить его за простыню. Том отскочил в сторону и заехал ему ногой по колену. Тот отшатнулся. Том продолжал нападать — удар кулаком в солнечное сплетение, потом по челюсти, потом локтем по спине между лопаток. Марино упал. Том бросился к двери. Дьявол!!! Закрыто!!! Он рвал ручку на себя — бесполезно! Заперто! Он взвыл. Заметался по комнате, чувствуя себя диким зверем, попавшим в западню. Схватил столик и со всего размаха ударил им по стеклу. Стол вдребезги, на стекле ни царапины! Он выругался. Марино без всякой суеты вышел из ванной, улыбаясь и потирая живот.

— Зря ты это, — вздохнул он, разминая плечи и кисти.

Том зашел с противоположной стороны кровати. Надо, чтобы между ними было какое-то расстояние. Просто так он не дастся. Он будет защищаться до конца.

Марино направился к нему. Идет неторопливо. Вальяжно. Но Том чувствовал, что это обман. Он ловко перескочил на другую сторону кровати. Марино попытался его схватить, но Том оказался проворней. Шаг через постель — и парень едва увернулся из-под его кулака. Марино стоял на кровати. Том метнулся за спинку. Мужчина ловко перепрыгнул через спинку. Том присел, пропуская его руку над головой, и юркнул прочь. Марино кинулся за ним. Почти нагнал беглеца. Том резко остановился, развернулся и ударил его кулаком в живот. Марино охнул, но ответить успел — Том получил со всей силы по лицу, свалился на пол. Так они и смотрели друг на друга несколько секунд — скрюченный мужчина и ухватившийся за лицо подросток с разбитой губой. Еще шаг в сторону пленника. Том снизу рванул к кровати. Марино нагнал его, схватил за простынь и дернул на себя. Том вновь полетел на пол, выпутываясь из мешающей тряпки. И опять быстро вскочить и отпрыгнуть. Только вот положение ухудшилось — Марино загнал его в угол. Но ничего. Том сжал кулаки, приготовившись нападать. Марино улыбался. Подходил к нему спокойно и уверенно. Как кот, играющий с мышью. Теперь мужчина был готов к нападению. Отбив руку Тома, он швырнул его на стену. Тот вскрикнул, сильно приложившись спиной, и съехал вниз. Том попытался снести его, но получил удар ногой поддых и сложился пополам. Марино схватил его за дреды и потянул за собой. Том замахнулся, стараясь достать его. Марино сделал два резких движения рукой, в которой были зажаты дреды, и Том потерял ориентацию в пространстве, едва не упал. Потом ударил еще раз по телу. Том захрипел. Он кинул мальчишку на постель. Том брыкался и извивался, стараясь вырвать волосы. Марино, не выпуская дреды и сильно их натянув, заломил ему руку за спину. Мощный удар по спине, по ногам. Он рванул его на себя и швырнул через всю комнату. Пока Том не успел подняться, съездил ему ногой в пах, потом в живот. Опять протащил за дреды к кровати. И снова ударил. Марино избивал его до тех пор, пока взгляд не стал мутным и он не перестал сопротивляться.

Мужчина взял его за тонкую шею и, как полупридушенную мышь, кинул на кровать. Коленом раздвинул ноги. Сунул в него сразу два пальца, чуть подвигал ими. Том закричал. А потом всадил член до самого основания. Марино двигался в нем с каким-то особым остервенением, словно специально стараясь причинить максимум боли. Том вопил в голос. От боли он даже не мог сопротивляться. Потом Марино избил его еще раз. Со смаком, с удовольствием, без суеты и спешки. Когда Том стал похож на тряпичную куклу, он снова грубо взял его, разбив зад до такой степени, что во время движений раздавался хлюпающий звук. Потом пристегнул наручниками руки к спинке кровати и пожелал ему доброй ночи, пообещав утром обязательно зайти.

Так плохо ему не было очень давно. Точнее, никогда ему не было настолько плохо. Том сначала просто лежал в той позе, в какой его оставил Марино, не имея никаких сил даже на простое моргание, не говоря уже о том, чтобы хотя бы свести ноги. Потом, когда боль немного утихла, он подтянул ноги к животу, сжался, как смог и как позволяли наручники. Что же делать-то теперь? Как быть? Как сбежать? Как выйти из этой чертовой тюрьмы повышенной комфортности?

Он лежал, ни о чем не думая, слушая удары своего сердца. Тук. Тук. Тук. Билл. Билл. Билл. Тук-Тук. Тук-тук. Тук-тук. Словно отзывается. Билл. Билл. Билл. Где ты? Помоги! Спаси! Защити! Найди… Как же дать знать о себе? Как подсказать, где искать? Ты ведь сходишь там с ума… Я знаю — ты не спишь. Тебе так же плохо. Может быть, ты даже чувствуешь эту страшную боль, когда больно дышать, больно глотать, больно моргать, больно думать. Когда чувствуешь каждую мышцу, малейшее колебание воздуха. Тук. Тук. Тук. Больно. Больно. Билл…

Он очнулся от чьих-то прикосновений к бедрам. Вздрогнул. Задрожал. Марино плавно потянул его за ногу на себя. Том извернулся и лягнул его. Острая боль пронзила тело. Он глухо застонал. Нет, он не дастся. Он будет защищаться. Он будет очень стараться, даже понимая, что все равно уже проиграл. Марино усмехнулся, поймал ногу и дернул так, что кровать сдвинулась с места. Стало больно везде. С большим опозданием пришла мысль, что Марино вчера порвал его, там все в запекшейся крови и свежих ранах, поэтому, если сегодня все повторить, то… Тому стало дурно. Он истерично завопил и замахал ногами. Марино навалился сверху, не обращая никакого внимания на сопротивление пленника. Руки скользили по телу. Он целовал его плечи, опускался вниз к лопаткам. Потом ногтями с силой провел по спине, оставляя красные полосы. Укусил за шею. Том зло рычал, пытался скинуть его с себя.

— Ты мне таким нравишься, — прошептал Марино, облизывая ухо. — Сладкий мальчик… Узкий мальчик… Когда ты сжимаешь мой член… в своей маленькой дырочке… нет ничего лучше… нет ничего приятней… нет ничего прекрасней… Хочешь?

— Нет!!! — заорал Том на всю комнату.

— Боишься?

— Нет!!!

— Просто расслабься…

Том почувствовал, как головка прислонилась к входу. Он выгнулся под мужчиной, и вместо того, чтобы скинуть его, сам неожиданно насадился на член. Подавился криком. Из глаз хлынули слезы. Наверное, если бы ему сейчас в задницу засунули раскаленный прут, ощущения были бы приятней. Марино ухмыльнулся, похлопал его по боку и начал двигаться. Том завопил так, что очень скоро сорвал голос.

Сколько продолжалась эта пытка, он не знал. В какой-то момент он просто отключился от всего, превратился в немой крик и пульсирующую боль. Он метался под ним, хрипло стонал, вцепившись в цепи до судорог в пальцах. Он мечтал потерять сознание, чтобы перестать чувствовать. Он хотел умереть, чтобы прекратить эту боль.

Последние толчки, и тело сверху обмякло. Он тяжело дышит Тому в затылок. Выходить не спешит. Том в полубреду тихо скулит. Мышцы онемели. Глаза ничего не видят. Его трясет. Марино склонился к шее и поставил засос.

— Страстный мальчик…

Он встал и, судя по всему, оделся. Отстегнул наручники.

— Я вернусь через час. Приведи себя в порядок. У тебя изо рта воняет. Ослушаешься — накажу.

Марино сказал это спокойно, даже как-то по-дружески. И Том понял, что еще одного избиения просто не переживет. Впрочем, как и насилия. Интересно, если разбить зеркало, можно будет его осколками перерезать себе вены?

Том не смог встать. Единственное, на что его хватило — это свернуться калачиком. Он физически больше ни на что не способен. Даже на то, чтобы вытереть стекающую из заднего прохода смесь спермы и крови. Так и лежал на кровати — маленький, жалкий и беззащитный.

— Вот странное дело, — хмыкнул Марино, рассматривая через полтора часа сжавшегося в комок подростка. — С тобой по-хорошему, ты не понимаешь. С тобой по-плохому, ты тоже не понимаешь. Ну и что мне с тобой делать?

Он схватил его за руку и скинул с кровати. Том опять застонал от боли. Попробовал приподняться, но ничего не получилось. Упал, сжимаясь, словно улитка, которую лишили раковины. Марино удрученно вздохнул, вцепился ему в плечо и поволок в ванную. Том хрипло кричал, пытался сопротивляться, но с таким же успехом он мог просить солнце не пересекать линию горизонта. Сгрузив слабо дергающееся тело, Марино включил холодную воду и принялся поливать его, с удовольствием наблюдая, как он скрючивается еще больше — от холода. Потом бросил лейку и куда-то вышел. Том потянулся, чтобы хотя бы выключить воду, если не удастся сделать ее потеплее, но рука соскользнула и он рухнул на дно. Боль пронзает тело. От бессилья он снова заплакал. За всю жизнь столько не ревел, как за эти сутки.

Зубы уже стучат. Челюсти сводит. Его начало знобить. Надо выключить воду. Черт с ним, потом выберется отсюда. Но воду надо выключить. Он попытался встать и опять неудача. Надо собраться. Надо как-то взять себя в руки, преодолеть боль и подняться. Том ухватился за шланг и постарался подтянуться. Замерзшие руки не слушались. Он опять соскользнул на дно. Не так болезненно, как в прошлый раз, но все равно очень ощутимо. Перед глазами все медленно расплывалось. Над ним зависла голова с торчащими в разные стороны черными волосами.

— Билл, — просипел он, стараясь улыбнуться. Потянулся к нему, желая прижаться к родному телу, согреться, спрятаться, приласкаться.

Билл грубо схватил его за руку, вытащил из ванны и отволок по полу в комнату. Бросил на кровать. Том стонал и кричал уже не контролируя себя, постепенно теряя сознание.

— Билл, — прошептал он, закрывая глаза и медленно проваливаясь в темноту. — Спаси меня, Билл…

***

Его разбудил солнечный луч, нагло расположившийся на лице. Том поморщился и повернулся на другой бок, уткнувшись носом в подушку. Интересно, сколько времени? Наверное, еще очень рано, а то их бы давно уже разбудили. Надо будет рассказать Биллу об этом кошмаре. Брат, конечно, будет ржать и наверняка потом достанет его фразочками о латентном гомосексуализме с элементами садо-мазохизма, но держать все это дерьмо в себе у него нет никакого желания. Уж лучше терпеть дурацкие шутки близнеца, чем бояться ложиться спать. Он сел, свесив ноги с кровати, потянулся и распахнул глаза. С губ сорвалось грязное ругательство. Он испуганно обернулся. Ущипнул себя за бок… Это не сон… Это все реальность… Захотелось разнести к чертовой матери эту комнату… Но бить было решительно нечего… Разве что кровать сломать и матрас с подушками и простынями порвать. Тело не болит — вот что странно. Он посмотрел на руки — вены исколоты. Синяки приобрели черно-желтый оттенок. Значит, прошло дня четыре как минимум, а скорее всего еще больше. Том сжал мышцы ануса — боли нет. Зажило? Сколько же он был в отключке, что рваная задница успела зажить? Том изогнулся и аккуратно потрогал попу — вообще не больно. Неделя? Полторы? Он вздохнул и потер лицо. Ладно, надо умыться, ополоснуться и подумать, как жить дальше. И еще бы не мешало поесть… Он последний раз ел в Берлине. Когда это было? Какое сегодня число? Что вообще происходит?

Контрастный душ немного привел его мысли в порядок. Если не смотреть в зеркало, не видеть наполовину черную из-за синяков рожу, растрепанные дреды, которые не мешало бы скорректировать, жуткие мешки под красными глазами, то в целом он чувствовал себя хорошо, выглядел только очень плохо и живот совсем прилип к позвоночнику.

Он рухнул на постель, прикрылся простыней и положил руки под голову. Что же делать? Через окна выбраться — без вариантов. Попробовать вскрыть входную дверь? Не плохо бы… Он обвел комнату взглядом — камеры в каждом углу по периметру, значит полный обзор. В ванной тоже две камеры… А если разбить лампу и попробовать вскрыть дверь ночью, когда камеры будут «слепыми». Том горько усмехнулся. Чем вскрывать? Пластиковой ложкой? Тоже медвежатник нашелся. Еще не понятно, зачем он этому Марино сдался. Но если кормит и лечит, значит, для чего-то нужен… Остается узнать, для чего. Дебилизм какой-то! Он его купил у кого-то. Только для того, чтобы избивать и рвать? Просто интересно, что Том сделал ему плохого, что тот так жесток с ним?

Его мысли прервало движение открывающейся двери. Том моментально подобрался весь, забился в угол, поджал ноги и спрятал лицо в коленях. Марино подошел вплотную. Провел пальцем по сгорбленной спине, выпирающему позвоночнику и лопаткам. Том задрожал. Это выходило против его воли. Просто стресс от присутствия Марино в такой близости от него был сильнее силы воли и разума вместе взятых. Мужчина запустил пальцы ему в волосы, осторожно потянул назад. Том упрямо прятал лицо. Он сжал дреды и потянул настойчивее. Том зашикал от боли и запрокинул голову. Глаза зажмурены. Губы дрожат. Марино наклонился и поцеловал его, языком стараясь проникнуть в рот. Том сомкнул губы так плотно, как только смог, даже неприятно стало. Мужчина усмехнулся ему в рот. Снова провел по спине. Том дышал быстро и прерывисто, подрагивал под его прикосновениями, отстранялся от рук, отодвигался, настороженно глядя прямо ему в глаза. Во взгляде — обида, злость, непокорность, ненависть… страх… Марино улыбался одними уголками губ, медленно пододвигался к пленнику. Том отползал. Кровать неожиданно кончилась и он свалился на пол, все так же неотрывно глядя на Марино. Мужчина протянул к нему руку. Том не придумал ничего умнее, как забиться под кровать. Да, глупо. Да, все равно это не спасет. Но он хотя бы на несколько минут отсрочит свою пытку… Марино расхохотался… и ушел.

Том вытянулся и лег так, чтобы было видно дверь. Интересно, он совсем ушел? Или сейчас вернется с кем-нибудь, чтобы не самому двигать кровать? Вот ведь гад! Ни стекла перебить, ни зеркало в ванной разбить, ни на простыне повеситься… Все предусмотрел! А головой о стены биться — больно. Что же делать?

Он оказался прав, Марино вскоре вернулся. По запаху Том понял, что он принес еду. Поставил ее на подоконник и снова ушел. Нет, есть решительно нельзя! Он наверняка что-то туда подмешал, чтобы выудить его из-под кровати, или он, может быть, хочет его усыпить? Ну и черт с ним! Все равно достать его из-под кровати — дело нескольких секунд, а если он его отравит — тем лучше, не помирать же теперь с голоду, это как минимум глупо.

Том выбрался и подошел к подносу. Суп-пюре. Жареная рыба с картофелем фри. Какое-то пирожное с вишенкой и фисташками. Ягодный коктейль и кола. Выглядело все по крайней мере вполне съедобно. Вот только лежало все это на симпатичных металлических тарелках. В качестве ножа, вилки и ложки, ему оставили одну пластиковую ложку самого наипоганейшего качества. Том рассмеялся — видимо, Марино опасается, что он нападет на него с ножом или вилкой, вот и выдал пластиковую ложку.

Чуть поколебавшись, он уговорил себя попробовать сначала чуть-чуть картофеля. Ну, просто чтобы посмотреть на реакцию организма. Потом как-то незаметно прикончил рыбу, суп и пирожное. Колу оставил на попозже, а вкусный прохладный ягодный коктейль выпил сразу же. Странно, но после обеда жизнь хоть и казалась дерьмом, но уже не таким отчаянным. Он снова спрятался под кроватью. Так его не видят камеры. А значит, не видит этот урод. То есть опять хорошо.

Сколько Том пролежал в своем импровизированном убежище — неизвестно. В комнате стало сначала темно, потом зажегся свет. Марино принес ужин. Ни слова не сказал. Просто пришел и ушел, как какая-нибудь прислуга. Том поел и вновь спрятался. Понятно, что вся эта игра в прятки очень быстро надоест Марино, что, если не сегодня, то завтра, он либо уберет кровать из комнаты, либо вытащит Тома и снова изобьет, зато день без секса — приятно. Том усмехнулся… Еще сколько-то дней назад он мечтал о том, как приятно просто валяться в постели, есть, трахаться и ни о чем не беспокоиться. Мечта сбылась в самом извращенном виде. Он валяется, правда, под постелью, его кормят, его трахают и беспокоиться, действительно, не о чем.

Утром все повторилось. Для него оставили завтрак и не беспокоили до самого обеда. Том даже выбрался и походил по комнате, размялся, поотжимался от подоконника. Интересно, насколько Марино хватит? А если он не трогает его сейчас специально? Может быть, он ждет, когда синяки сойдут, и тогда он продаст его еще кому-нибудь? Ладно, еще полдня без секса… Кому рассказать, что ловелас Том Каулитц прятался от секса под кроватью несколько дней — обсмеют и обстебабают по полной программе. Только вот Тому Каулитцу совсем не смешно. Потому что чувствует Том Каулитц, что самое позднее сегодня вечером надерут ему задницу не в переносном, а в самом что ни на есть прямом смысле. И будет он опять лежать трупом и мечтать о смерти немного менее мучительной, чем эта…

Предчувствия его не обманули. Марино принес ужин, но на этот раз не ушел. Сел на корточки и заглянул под кровать.

— Тебе семнадцать лет, а ты ведешь себя, как семилетний идиот. Вылезай.

— Нет, — буркнул Том. — Я не хочу, чтобы меня опять изнасиловали.

— Не хочешь? Отлично. Вылезай и не сопротивляйся.

— Я не гей! Найди себе другого! Того, кому нравится!

— Я сам привык решать, кого трахать, так что иди сюда добровольно, если не хочешь опять ссать кровью.

— Лучше ссать кровью, чем раздвигать перед тобой ноги, — хохотнул Том.

Марино попытался его цапнуть. Но Том вовремя среагировал и отодвинулся на безопасное расстояние. Мужчина резко пододвинул кровать к стене, отрезая ему пути отступления с двух сторон. Том прижался спиной к стене — кровать широкая, он сможет достать его, только если сам туда залезет. А кулаки у Тома крепкие, да и сам он за эти два дня в себя пришел окончательно. К тому же одежды на нем все так же нет и хватать его не за что, а это тоже плюсик. Черт, конечно, насилия не избежать, но хоть нервы ему помотать. Странно, но Марино опять ушел. Только в этот раз раздраженно вылетел из комнаты. Совсем все плохо. Он не гей. Он не будет с ним трахаться! Нет! Нет! И нет!

Ночь прошла беспокойно. Марино не вернулся, но Том толком не спал. Боялся, что заснет и пропустит все самое интересное — начало собственного избиения. Он тысячу раз прокрутил в голове варианты возможного развития ситуации, но итог у каждого всегда был печален. Он не будет добровольно с ним трахаться. Пусть сразу убивает.

Утро и половина следующего дня тоже обошлись без визитов Марино. Правда, еду ему больше не приносили, и к вечеру он успел проголодаться. Спасала только вода из-под крана в ванной.

А потом настал долгожданный вечер.

— Том, иди сюда, — приказал Марино.

— Послушайте, у меня нормальная ориентация, я не сплю с мужчинами. Пожалуйста, поймите, мне это не доставляет никакого удовольствия, мне противно и больно. Верните меня домой. Я не хочу здесь жить, — попробовал объяснить свою позицию на все это дело Том.

— Ты не слушаешься меня. Ты будешь наказан. Видит Дева Мария, я три дня пытался быть с тобой хорошим, но ты не понимаешь добра. Значит, будет по-плохому.

Том подтянул ноги к животу и закрыл голову руками. Сейчас его опять будут бить… Можно, конечно, поскакать по комнате, но…

Кровать приподняли. Два охранника выволокли его в центр комнаты и распластали на полу.

— Мне нужна его рука, — деловито произнес Марино. — Держите сейчас крепче.

Том посмотрел через плечо. Мужчина готовил какую-то жидкость в шприце к инъекции — встряхивал пузырьки и выпускал воздух.

— Что это? — проблеял Том, уже зная ответ.

— Ооо, это чудесный эликсир, который сделает тебя удивительно сговорчивым. Правда, выход из него несколько болезнен, но на то оно и наказание, чтобы было больно.

Он перетянул жгутом ему руку. Том начал вырываться, брыкаться, материться. Бесполезно. Игла легко вошла под кожу, впрыскивая адское зелье в кровь.

Ему снились яркие оранжевые, желтые, красные и розовые круги. Иногда они меняли цвет на зеленый, голубой, синий или черный. Иногда переплетались между собой и вспыхивали яркими огнями. Ему снилось, что его тело легкое, как крылышко бабочки. Что оно ловит ветер и летит куда-то, гонимое сильными, но нежными порывами. Иногда его с головой накрывало удовольствие. Он не знал, как это описать словами. Просто становилось удивительно хорошо, он взрывался радостью на весь мир, отчего неистово кружилась голова. А потом с организмом что-то случалось… Под кожей начинали копошиться какие-то насекомые. Миллионы насекомых. Они рыли ходы, которые потом заполнялись огнем. Он кричал, пытался их уничтожить, но они плодились со страшной силой и вновь прогрызали все новые и новые ходы в его теле. Вот они поселились уже в суставах, отчего руки и ноги не слушаются. Они пробрались в глаза и мозг… И опять разноцветные круги и удовольствие водопадом. Опять он взрывается радостью. Опять тело легко и невесомое. Опять черви жрут его тело. Опять все горит и ломает. Он весь состоит из червей, он оболочка, в которой живут насекомые. И вновь огни и удовольствие. Вновь радостная легкость… Черви заполнили легкие, они горят, разрываются на части. Насекомые везде. Они пробрались в нос, поселились в горле. Они не дают ему дышать. Он пытается вдохнуть хоть немного воздуха, но вместо этого у него в легких и глотке копошатся черви, отравляя тело, сжигая его, убивая. Он пытается кричать, но насекомые настойчиво лезут в рот, съедают язык, пожирают горло…

Том приоткрыл глаза. Он лежал на животе в ненавистной комнате. Руки пристегнуты наручниками, а одна еще и вывернута и привязана к кровати чуть повыше локтя. Как же его страшно ломает сейчас. Ломает так, что хочется вопить дурным голосом. Но во рту ужасно сухо и язык отказывается двигаться.

— Эмиль, наконец-то, — раздался чей-то голос. Том с опозданием понял, что кто-то пришел.

— Привет, док. Как он? — Марино. Ему кажется, или в голосе прозвучало беспокойство? Том прикрыл веки и притворился спящим.

— Как-как? Очень плохо. Я его откачал, но организм работает на честном слове. Сколько ты его держал на «Радужных кругах»?

— Всего пять инъекций.

— С каким интервалом?

— Подряд.

— Надо было делать еще одну, а потом закопать его где-нибудь в долине.

— Зачем?

— Ну, там красиво. Прекрасный вид открывается…

— У него тут тоже видок не самый паршивый. Эх, ты бы видел, как он отдавался мне эти полторы недели. Святая Дева Мария, он был необыкновенным! Волшебным! Сколько страсти в нем, сколько желания, сколько похоти.

— Ну, вот можешь сделать ему еще одну инъекцию и поразвлекаться в последний раз. Максимум он у тебя еще день протянет. Может два. А потом в долину. Или вон в лагуну — крабам скормишь.

— Еще чего! Слишком жирно крабам будет его жрать. Я за него столько денег отвалил! Я еще им не наигрался.

— Откуда он? Мой соотечественник, я так понял?

— Ага, из Берлина привезли по спецзаказу. Его месяц пасли. Я весь извелся. К нему просто так и не подойти было. Пришлось ловить на приманку. Глупый он. Упрямый. Одно удовольствие его ломать. Хотя, конечно, эти полторы недели были потрясающими. Надо будет повторить секс нон-стоп.

— Давай-давай. Один укол — и жить ему останется считанные часы.

— Вот заладил! А ты мне на что? — рассмеялся Марино.

— А я не волшебник, чтобы его каждый раз оживлять. В общем, я тебя предупредил. Хочешь, чтобы игрушка была при тебе — никакой наркоты. Кстати, а куда Эмирко делся?

— Он мне надоел, я продал его в элитный бордель на Тайвань. Хозяин обещал о нем заботиться. Я же как Тома увидел, понял, что не хочу больше Эмирко, хочу вот этого славного мальчика. Вот все у меня есть, все могу купить, а такое чудо впервые видел. Пришлось, конечно, потратиться, но он того стоил.

— Я понял. У мальчика твоего, Тома, сильное обезвоживание. Ты мне скажи, он что и когда ел в последний раз?

— Я не помню… Он воду литрами пил. А вот есть…

— Ты хочешь сказать, что не кормил его полторы недели?

— Он не просил.

Раздался недовольный вздох.

— Нда… Я напишу, чем его кормить. Повару своему передашь. Попробуем запустить желудок, если это вообще возможно. Я его почищу еще от этой отравы, проколю витамины и глюкозу, чтоб организм поддержать. Ну а там как пойдет. Ничего не обещаю… Он очень слаб и он, похоже, не горит никаким желанием жить.

— Ты же мне починишь эту игрушку?

— А смысл-то? Его проще выкинуть и купить новую. Зачем он тебе?

— Надоест, выброшу. А сейчас я его хочу.

— Как знаешь.

— Там ужин уже подали. Иди, я сейчас его на ночь поцелую и присоединюсь. Рад, что ты со мной остаешься.

— Ты только его аккуратно целуй. Как бы он не скопытился от твоих поцелуев.

Том почувствовал, как Марино сел рядом с ним. Наклонился, поцеловал обнаженную спину между лопатками. Откинул простынь, оголяя зад. Палец забрался в анус, задвигался, защекотал. Не больно, но неприятно. Том старался ничем не выдать себя — не будет же он трахать его без сознания? Еще один палец… Растягивает? Боже, зачем он очнулся? Ну вот зачем? Слеза скатилась на подушку. Зачем его откачали? Зачем спасли? Билл! Билл! Помоги! Кто-нибудь помогите!!! Марино раздвинул ему ноги и аккуратно вошел. Задвигался осторожно. Том стиснул зубы. Сейчас он на нем немного подергается и свалит… Там ужин, там друг. Он быстро… Вот-вот… Зачем его вытащили??? Он не хочет больше жить. Он хочет умереть. Марино задвигался быстрее, стал бить сильней. Несколько ударов и он рухнул на него, крепко обняв и бормоча в ухо:

— Люблю, люблю, люблю…

Выскользнул. Надел шорты и мягко промокнул полотенцем между ягодицами Тому, убирая сперму. Нежно поцеловал в щеку и ушел ужинать.

Том удивленно приподнялся и посмотрел на закрытую дверь. Все, на что его хватило, — это тихо выматериться.

Потом пришел врач. Том лежал с закрытыми глазами и страдал от боли во всем теле. Боль не сильная, но очень неприятная, ноющая, монотонная, выматывающая. Доктор поставил ему капельницу как раз на ту, привязанную к кровати, руку. Стало немного полегче. Он еще что-то делал. Ставил уколы. Проверял пульс, мерил давление, зачем-то светил фонариком в глаза. Том не дергался и не сопротивлялся, уткнулся носом в подушку и изображал из себя недобитый полутруп.

Мужчины не обращали на него никакого внимания. Они разговаривали на незнакомом языке. Похож на испанский. Том не понимал ни слова. Вообще странно как-то. Марино общался с ним по-немецки достаточно чисто, почти без акцента. Врач тоже говорил по-немецки чисто. Но он, вроде как назвал его, Тома, соотечественником, стало быть, он немец. Что же это за место такое? Куда его привезли?

Утром Марино перевернул Тома на спину и пытался заботливо покормить с ложечки каким-то бульоном. Том не стал бы это есть, тем более из его рук, но мучительно хотелось пить, а встать он не мог. Немного промочив горло, он отвернулся. Марино не стал настаивать, сделал ему укол, и Том отключился.

В обед все повторилось. Марино влил в него несколько ложек бульона. Том попытался, как и утром, отвернуться, но мужчина видимо решил, что если доктор сказал, что надо есть, значит надо съесть все. Том давился, крутил головой, но Марино фактически насильно скормил ему целую пиалу бульона. Даже мама знала, что ни его, ни брата нельзя заставлять есть то, что они не хотят. Том чуть не захлебнулся в собственной рвоте — блевать, лежа на спине, не самое прикольное занятие. Марино подхватил его на руки и отнес в ванную. Вымыл всего. Постель перестелили. Пришел врач и опять поставил капельницу.

Сколько прошло времени, Том не знал, он давно потерялся в днях и ночах. Он чувствовал себя вполне сносно, даже мог вставать — Марино наконец-то снял наручники, когда понял, что на сопротивление и агрессию у Тома элементарно нет сил. Он впал в какое-то странное состояние безразличия и апатии. Он вставал только затем, чтобы справить нужду. Его качало так, что десяток шагов от кровати к туалету казались ему километрами. Он не притрагивался к оставленной еде по нескольку дней, и тогда Марино заставлял его есть насильно. Тома рвало. Доктор прокапывал ему глюкозу и витамины. Единственное, что не менялось в его жизни — это секс. Он был регулярным. Раз в день обязательно. Том не сопротивлялся, не вырывался, лишь закрывал глаза и отворачивался. Лежал трупом в той позе, в какую его укладывал Марино. Иногда Марино был нежен, долго ласкал его, хорошо растягивал, аккуратно двигался. Иногда приходил и рвал, кусал, бил. Том держался, не кричал. Лишь потом, когда все заканчивалось, сворачивался калачиком и тихо плакал.

— Я сказал, что меня не волнует, как ты это сделаешь! — Марино влетел к нему рано утром. Том вздрогнул, просыпаясь. За все то время, что Том провел здесь, он ни разу не видел, чтобы Марино с кем-то общался по телефону. Тем более в его присутствии. — Билл, это твои проблемы! Найди его!

Том словно проснулся от длительного и кошмарного сна. В сознании что-то щелкнуло и сложилось в единую цепочку. Всё просто! Всё очень просто! Билл — телефон — люблю — пока не наиграюсь — комната — свобода. Ему надо, во-первых, выйти из комнаты; во-вторых, добраться до телефона; в-третьих, позвонить брату. Но прежде, чем ему позвонить, надо узнать, где он находится. И Марино с ним носится не просто так. Если Марино хочет играть, то Том будет играть. Только теперь он будет играть с ним по своим правилам. Том зло прищурился и усмехнулся — бойтесь исполнения своих желаний.

Марино еще ругался с неизвестным Биллом, Том не стал слушать. Встал и ушел в ванную умываться, чувствуя спиной удивленный взгляд мужчины. У него сегодня началась новая жизнь. Если ты не можешь ничего сделать с обстоятельствами, не можешь их изменить, то просто приспособься под них. Том приспособится. Он будет играть. Он даже готов принять его правила. Но… принять не значит подчиниться.

Он посмотрел на себя в зеркало. Чудовищно. Волосы отросли за несколько недель и на голове теперь черте что. Под глазами синяки. Он очень сильно похудел. Щеки ввалились. Кадык торчит так, словно хочет прорвать тонкую кожу на шее. Резкие линии ключицы… Полукружья ребер… Он так плохо не выглядел даже после изматывающих гастролей. Том умылся и почистил зубы. Улыбнулся сам себе. Он сможет. Он справится. Он очень хочет вырваться отсюда. У него все получится. И потом какая разница — его все равно трахают каждый день, хочет он того или нет. Значит, будет секс, но только по его правилам. И пусть Марино думает, что он сломал его. Пусть так думает.

Марино стоял в дверях, подперев косяк плечом, и наблюдал за ним, подозрительно прищурившись. Том выключил душ, выбрался из ванной, промокнул влажные дреды и кинул полотенце на пол:

— Не свежее. Оно здесь висит уже два дня.

Брови Марино удивленно устремились вверх.

Том подошел к нему и спокойно посмотрел в глаза.

— У меня волосы отросли. Дреды надо привести в порядок.

Он прошел мимо него и встал около окна. Закрыл глаза, внутренне приготовившись к любой реакции. Марино с утра был злой. Когда Марино злой, он рвет его и избивает. Почему-то начинать новую жизнь с рваной задницы не хотелось.

Идет.

Том напрягся. Главное не позволить телу дрожать. Надо хоть как-то расслабиться.

Ухватился за дреды и довольно ощутимо потянул на себя.

Том послушно запрокинул голову.

Руки легли на живот. Ногти царапнули кожу.

Том немного растерялся. Он никогда не изображал из себя пассивного гея. Значит, надо учиться. И чтобы правдоподобно. Иначе до телефона не добраться.

Марино укусил его за шею.

Том поморщился.

Сжал ее до боли одной рукой. Вторая с живота опустилась к члену и начала его поглаживать.

Том тихо выдохнул. Прозвучало как приглушенный стон.

Язык Марино щекотал ему ухо. Рука, царапая, опустилась с шеи на грудь. Пальцы с силой сжали сосок.

— Мне так неприятно, — прошептал Том, кривясь.

— А так? — Марино резко наклонил его вперед, заломив руку за спину.

Том ударился лицом о камень подоконника.

— А так мне больно, — он постарался, чтобы голос звучал спокойно.

— А так? — послышался звук расстегиваемой молнии. И Том понял, что рвать его все равно сегодня будут.

— Я хочу нежно, — ни на что не надеясь произнес он.

Марино замер на мгновение.

— Я хочу нежно, — повторил он громче и отчетливее.

Марино вновь схватил его за дреды и дернул вверх. Лицо вплотную к его лицу. Нос рядом с его носом. Губы рядом с его губами.

— А ты это заслужил? — зашипел Марино ему в глаза.

Том прикусил язык, чтобы не послать его матом. Вместо этого он просто приоткрыл рот и облизал сухие губы. И Марино попался. Он резко припал к его губам, кусая их, проникая языком в рот. Том… ответил. Закрыл глаза, представил, что рядом с ним девушка, и ответил. Марино не то кусал его, не то целовал. Было неприятно и больно. Том держался, терпел. Самый поганый поцелуй в его жизни. Мало того, что с мужиком, так еще и болезненный.

Свободная от дред рука опустилась на ягодицы. Он вставил в него сразу два пальца. Том замычал, задергался.

— Пожалуйста, давай хотя бы со смазкой, — попросил он.

Вместо ответа третий палец. Том вскрикнул. Марино посадил его на подоконник, закинул ноги себе на талию и вошел. Том закусил губу, чтобы не орать от боли.

— Я хочу, чтобы ты громко стонал.

Том хитро улыбнулся и обвил его шею, впился в губы. Только теперь он будет его кусать и царапать. К черту предрассудки! Он ему понравился страстным, значит, Том будет страстным. Том будет таким, каким он хочет. Чтобы потом получить то, что хочет он.

Ногти со всей силы царапают кожу на спине. Сумасшедший поцелуй на какой-то грани реальности. Том вонзил зубы в шею. Марино сильно возбужден. Бьет так, что искры из глаз летят. Они оба мокрые. Скользят в руках друг друга. Том запустил пальцы в его черные волосы. Они не такие длинные, как у Билла, всего лишь до плеч, не такие пушистые и мягкие, жесткие, волнистые. И так хочется рвануть их со всей силы, так же, как он драл его волосы несколько минут назад. И Том дернул. Марино запрокинул голову, захрипел. Длинная, красивая шея. Уже два засоса есть. Том поставил третий. Рука Марино начала беспорядочно и резко ласкать его член. Он изменил угол и теперь при движении каждый раз задевал простату. Том откинулся и прислонился горячей спиной к прохладному стеклу, позволяя довести себя до оргазма. Разрядка наступила быстро и была неожиданно яркой. Том выгнулся под ним, сильнее насаживаясь на член, и кончил с громким рыком. Через несколько секунд и Марино излился в него. Наклонился к мальчишке и принялся ласково целовать губы, слизывать пот с шеи и груди. Том погладил его по спине, потрепал волосы. Он даже улыбался ему почти по настоящему.

Марино взял его на руки и отнес на постель. Аккуратно положил, как какую-то драгоценность. Сам начал одеваться.

Том не отворачивался по своему обыкновению. Внимательно следил за его передвижениями. Взгляд хитрый, игривый.

Марино ушел, не сказав ни слова, даже не посмотрел на него. Том так и не понял, понравилось ему или нет. Надо как следует все обдумать. Нельзя спешить — это самое главное. Надо все хорошо просчитать. Он выберется отсюда. Он сможет это сделать.

Ни завтрака, ни обеда Том так и не дождался. Он сидел на подоконнике, смотрел на сад, в котором периодически появлялись какие-то люди, и пытался понять, что бы это значило. Пустой желудок неприятно ныл и урчал. Том даже начал посмеиваться, что Марино решил, будто он слишком толстый и посадил его на французскую диету — с утра, секс, в обед секс, на ужин секс и кекс. Если не помогает, мучное отменить. Фигня только в том, что он не протянет на этой диете. Интересно, сколько он весит сейчас? У них с Биллом и до этого-то были проблемы с весом, а сейчас от него только кожа да кости остались. Билл… Интересно, а брат ищет его? Чувствует ли он, когда ему плохо. Понял ли он, когда Том чуть не умер? Сколько прошло времени? Они никогда не разлучались настолько надолго. Один раз он поехал к отцу в гости на неделю, а Билл остался дома. Брат очень остро переживал развод родителей, и так и не смог простить отца. А Том скучал по нему, хотя и не показывал этого никому. Прошло всего дня три, когда Том почувствовал что-то неладное. И правда, младший попал в больницу с острым приступом аллергии. Отец отвез его в клинику, но в палату так и не поднялся. А Том потом просиживал у постели брата все дни, развлекал и веселил, совершенно позабыв про отца. Чувствует ли сейчас младший, как старшему плохо, как он нуждается в его поддержке, в его защите? Потом он подумал, что, наверное, в группу взяли нового гитариста и у ребят новый тур, новый альбом, новый клип, другая жизнь без него, Тома. И еще не известно, нужно ли им, чтобы он возвращался… В носу защекотало, в горле встал ком. Даже если им не нужно, это нужно маме, отчиму, бабушке и дедушке. Ради них он вернется. Он выживет и вернется.

За окном совсем стемнело. Свет в комнате не включили, и Тому пришлось переместиться с подоконника на кровать.

Он проснулся от сильного удара по ребрам. Даже не сразу сориентировался, что произошло. Потом еще один удар в живот. По лицу. Том попытался удрать или как-то защититься, но ничего не получилось. Марино перевернул его на живот, вцепившись в дреды. От него сильно несло перегаром. Удары сыпались один за одним. Том закрыл голову руками. Он не мог защищаться: Марино сидел сверху и молотил по телу, как по боксерской груше. Потом слез и ушел. Том не плакал, не стонал. Просто лежал с зажмуренными глазами и прокушенной губой. Если не шевелиться, то можно терпеть. Судя по всему, глаз оплывает, и завтра он не сможет раскрыть веки. Кажется… судя по хрусту… сломаны ребра… и… почки… отбиты…

Том пришел в себя от резкой боли и того, что кто-то трясет его за плечи, от чего тело то и дело пронзала острая боль. Застонал… Глаза открыть не смог — веки отекли.

— Том! Том! Том! Том! Том… — бормотал Марино, целуя его тело.

— За… что… — кое-как выдавил он, разбитыми губами.

— Потерпи, мальчик, сейчас врач приедет. Он уже вот-вот будет здесь. Потерпи… Просто потерпи…

Том с трудом перекатил голову на другую сторону. Можно подумать, что у него есть еще какие-то интересные предложения, кроме как подождать…

Он пропустил момент появления доктора. Опять потерял сознание.

В комнате кто-то орал. Врач — узнал голос Том. Второй — вроде бы Марино. Оба ожесточенно спорили. Даже чужие крики причиняли ему боль. Жаль, что сознание нельзя терять, используя только силу воли. Он бы, наверное, вообще в себя не приходил.

Дышать очень тяжело. Больно кошмарно. Вопли прекратились. Холодные пальцы начали тыкать в горячую, разбитую кожу. Том застонал. Кто-то очень осторожно приподнял его и переложил ближе к краю. Том закричал. Опять уколы и капельницы. Опять темнота.

По крайней мере, он смог открыть глаза, что не могло не радовать. Тело ныло, но острой боли уже не было. Он был в комнате один. Рядом с кроватью стояла стойка с пустой капельницей. На столике лежали шприцы и ампулы. Много ампул. Мягкое кресло около окна. Том смотрел на ампулы и иголки и пытался сообразить, может ли он их как-то применить для обороны или суицида. В принципе, для суицида можно — воздух в вену и конец фильма. Но когда-то давно он обещал Биллу, что никогда не умрет добровольно. Стало быть, вариант с воздухом в вену не подходит. Из ванной вышел врач.

— Как ты себя чувствуешь? — наклонился он к Тому.

Том предпринял попытку улыбнуться, потому что говорить сил не было.

— По… мо… ги… те… — едва слышно прошептал он.

— Мне жаль… — развел доктор руками. — Я могу всего лишь помочь тебе выжить.

— Хочу ум… ме… реть… — из глаз потекли слезы.

— Это я уже понял. Держись, парень. Я сделаю тебе обезболивающий укол и дам снотворное. Спи, Том. Тебе надо набираться сил.

Доктор на самом деле оказался волшебником, потому что дня через три-четыре Том смог доковылять до туалета самостоятельно, а через неделю чувствовал себя вполне сносно. Врач провел полное обследование еще тогда, когда Том валялся без сознания, которое, к счастью, ничего серьезного не выявило. Марино Том не видел. И, если честно, совсем не хотел видеть. Доктор с ним не разговаривал категорически, как Том не пытался его разболтать.

Но рано или поздно, это должно было закончиться — врач уехал, а кроме Марино больше никто не имел права доступа в его комнату. Том не хотел встречаться с Марино вообще. Понимал, что его желания тут никого не интересуют, и что, не пройдет и суток, как его опять начнут использовать по прямому назначению, но хотелось оттянуть этот момент максимально далеко. Он забрал подушку, ушел в ванную и забрался там на окно.

Не прошло и часа по внутренним часам, как он услышал его крик:

— Том, иди сюда!

Том даже не шелохнулся.

— Иди сюда! — крикнул он уже зло.

Он не подчинился.

— Ты оглох на оба уха? — дверь распахнулась и в ванную влетел взбешенный Марино.

Дело грозило закончиться очередным избиением. Том нехотя слез с подоконника и подошел к мужчине, глядя в пол.

— Там ужин, — бросил он.

— Я не хочу…

Том не договорил. Марино ткнул его в больные ребра. Он вскрикнул и отшатнулся.

— Я сказал, ты сейчас пойдешь и поешь, — отрезал Марино.

На подоконнике его ждала пицца с креветками, стакан колы со льдом, клубника со сливками и вишневый сок. Том выбрал с теста все креветки, выловил пальцем несколько ягод клубники, выпил сок и немного пригубил колу. Растянулся на постели. Мысленно умоляя Бога, чтобы Марино его сегодня не трогал.

Видимо Бог в эту часть земного шара никогда не заглядывал.

Марино сел рядом с ним. Взял за подборок и резко повернул к себе.

— А теперь ты мне все, сучонок, расскажешь, иначе я тебе не только ребра переломаю, но изобью так, чтобы из внутренностей каша образовалась.

Том смотрел ему в глаза.

— Что именно?

— Что ты задумал, гаденыш?

— Задумал? — хмыкнул Том. — Я даже не понимаю, о чем ты.

— Я о том дне.

— О том дне? О том сексе?

— Да. Я о том сексе! — он сжал его горло.

— Ты был так добр со мной те дни, что я хотел как-то тебя отблагодарить, — прохрипел Том, вцепившись в его руку. — Что я могу тут задумать? Разве что внезапно сдохнуть тебе назло.

— Не ври мне, дрянь! — громкая пощечина.

Том ошарашено уставился на него.

— Я не вру. Ты был добрым со мной, ты заботился обо мне. Я хотел всего лишь сделать тебе приятное. Ответить тебе. Быть с тобой. Мне казалось несправедливым, что ты так выхаживал меня, а я тебя игнорирую. Все, что я могу дать тебе — это свое тело. И я дал тебе его, я постарался сделать, чтобы тебе было хорошо. Что ж… Твоя благодарность столь велика, что я, пожалуй, впредь обойдусь без нее, — Том отодвинулся и перевернулся на живот, уткнувшись в подушку носом и размышляя, чего сейчас ожидать — махания кулаками или рваной задницы.

Марино вышел из комнаты.

Когда стемнело и свет в его комнате погасили, Том подвинул кровать к стене и залез в эту импровизированную нору. По крайней мере с двух сторон он будет защищен. Почему-то не хотелось еще раз проснуться от того, что тебе отбивают почки и ломают ребра. А сегодня, судя по настроению Марино, у него на то были все шансы. Кровать его тоже не сильно спасет, но хоть какая-то защита для психики. Уложил подушки, накрылся простыней и постарался заснуть. Жестко, неудобно, но лучше так.

Ночь не принесла с собой ничего, кроме болящей к утру поясницы и затекшей ноги с покалывающей ступней. Том довольно потянулся и выбрался на свет божий, предварительно убедившись, что в комнате никого нет.

— Был Том Каулитц, а стал Лис Каулитц. Вернусь домой, сменю себе имя. Зашибись, Том Каулитц сам раздвинул ноги и начал спать под кроватью. Надеюсь, брат, ты об этом никогда не узнаешь.

На подоконнике уже стояло много пищи, даже фрукты в вазе. Том нахмурился. Еду может приносить только Марино. Значит, он здесь был? Спина неприятно заныла... Быть опять ему битым в ближайший день. Как же надоело. Такое чувство, что ему доставляет удовольствие сначала избить его до полусмерти, потом выхаживать. Кстати, это надо учесть. Больной Том вызывает в нем желание ухаживать и заботиться. Значит, слабый и болезный — новый имидж настоящего мачо. По-хорошему не мешало бы «слизать» манеру поведения у девчонок, но Том так давно не общался ни с какими девчонками дольше одного вечера, что даже примерно не помнит, как они себя ведут со своими бойфрендами. Том выругался. Охренеть можно! Он сидит и обдумывает, как лучше подкладываться под этого Марино. Не важно, нравственность и гордость, заткнитесь или идите к черту! Он потом послушает, что вы будете говорить, когда выберется отсюда.

На соседнем острове кипела жизнь. Лодки, катамараны, гидроциклы... Очень далеко, вплавь не добраться. Ночью были видны огоньки города. А сейчас только изумрудная полоска прикрывала часть горизонта. Они с братом любили отдыхать на островах. Любили океан. Его аквамариновую гладь. Белый песок. Там так здорово было валяться на пляжных ковриках в тени пальм. Пить кокосовый сок прямо из ореха. Теперь Том ненавидел и океан, и острова, и кокосовый сок. Но этот вид из окна его успокаивал, давал надежду, помогал выжить. Они еще будут валяться на белом песке. Они еще будут...

— Том... Том... — кто-то теребил его за плечо.

Он сонно оторвал голову от подушки. Вздрогнул — кровать стояла на законном месте, а он просто лежал на полу около стены. Рядом на корточках сидел Марино. Том нервно сглотнул, не очень хорошо понимая, чего от него ожидать.

— Иди умойся и одевайся. Я жду тебя.

Том решил не выпендриваться. Быстро умылся, отметив, что за окном совсем темно, похоже на поздний вечер. Марино указал на шорты и футболку на кровати. Шорты были просторными, а футболка, как у Билла, — короткая и в облипочку. Непривычно после нескольких недель хождения голышом вновь нацепить на себя одежду.

— Иди сюда, — поманил Марино.

Том робко приблизился.

Марино прикоснулся губами к его губам.

Том рот приоткрыл, но особого желания целоваться не выразил. Марино чуть пососал его нижнюю губу и выпустил ее с улыбкой.

— Повернись, — и, не дожидаясь, он сам развернул его за плечи к себе спиной.

Том зажмурился, ожидая удара. Вместо этого на глаза легла мягкая бархатная повязка. Том окончательно перестал понимать, что происходит. Марино взял его за руку.

— Я скажу тебе, когда будут ступени.

И они куда-то пошли.

Впервые в жизни он боялся думать и хоть что-то предполагать. Что или кто его ждет? Куда Марино его ведет? Зачем? Он вспомнил о мальчике, который был до него, и которого Марино продал в бордель, потому что тот надоел. Он тоже решил его продать? Черт побери, куда он его тащит?!

Под ногами мягкие ковры сменялись холодным мрамором. Он чувствовал солоноватый запах океана, слышал пение птиц и шум прибоя. Остановился. Вдохнул его поглубже. Голова закружилась. Марино чуть потянул его за руку.

— Воздух... — расстроено вздохнул Том.

Марино усмехнулся.

— Садись вот сюда. Аккуратно... — он направил его и усадил в кресло. Снял повязку.

Том огляделся — большая комната, обставлена дорогой красивой мебелью. Картины на стенах. Окна закрыты портьерами.

Он вопросительно посмотрел на Марино.

— Ты же хотел подправить дреды, — улыбнулся мужчина. — Я привез тебе мастера.

Том даже не знал — радоваться или огорчаться. С одной стороны он рассчитывал на что-то большое, значительное, а с другой — приготовился к самому худшему. Что ж... Подправить дреды — это тоже хорошо. А вот то, что Марино вывел его из комнаты — это вообще огромный шаг вперед. Значит, он чувствует вину за ту ночь и сейчас ее заглаживает. Минус — однозначно будет секс.

Мастер неприятно быстро справился с работой. Обработал и скорректировал каждый дред-лок, подправил распушившиеся кончики. И хотя сидеть на одном месте Тому быстро надоело, все равно каждая минута, проведенная вне клетки, пролетала слишком быстро. Марино сидел в кресле напротив, наблюдал за скучающим Томом и равнодушным парикмахером.

Он закончил глубоко за полночь. Отошел, любуясь работой. Марино кивнул в сторону зеркала.

— Нравится? — спросил он у крутящегося то так, то эдак Тома.

— Да, — заулыбался он.

— Ты доволен?

— Да.

— Хорошо. — Марино поднялся из кресла, учтивым жестом показывая парикмахеру на дверь: — Вас отвезут.

Когда они остались одни, Марино подошел к Тому и приобнял его за шею, притянул к себе.

— Ты скучал? — глядя ему в глаза, поинтересовался он.

— Да... — Том постарался придать лицу самое жалостливое выражение, чуть выпятил нижнюю губу и опустил глаза.

— Хочешь?

Том улыбнулся, в глубине души проклиная Марино. Но ответить надо правильно. Он же все равно возьмет...

— Да... — тихо отозвался он.

Марино потянулся к его губам. Том отстранился.

— А можно я немного воздухом подышу? — еще тише прошептал он, заглядывая ему в глаза. — Тут... у окна... Хотя бы минуточку...

Марино взял его за руку и вывел на балкон.

— Только не пытайся сбежать. Здесь высоко, а внизу кусты барбариса. Не думаю, что тебе понравится приземление на них.

Том торопливо закивал. Он готов терпеть его хоть всю ночь, лишь бы немного подышать свежим воздухом.

Он восторженно окинул взглядом сад и виднеющийся за ним океан. В лицо ударил легкий ветерок. Том втянул воздух ртом, носом, так, словно это был его последний вдох. Звенели голоса редких цикад — он помнил, что они орут только днем. Где-то звучал птичий писк… Воздух! Запахи! Звуки! Мог ли он предполагать когда-нибудь, что простой глоток свежего воздуха так его впечатлит.

Руки Марино заскользили по его животу, нырнули под резинку шорт, пальцы коснулись члена, ласково сжали. Он прижался к Тому бедрами. Тот недовольно закатил глаза. Губы перекривились. Как же хотелось ему сейчас врезать. Как же хотелось его сейчас убить за все те страдания, которым Марино подверг его. Нельзя.

Мужчина повернул его к себе. Лицо Тома приобрело выражение некоторой мечтательности и щенячьей радости. Марино нажал ему на плечи. Том не понял. Он нажал сильнее, заставляя его опуститься на колени.

Когда до Тома дошло, чего от него хотят, он стал пурпурного цвета, а голова склонилась так низко, что подбородок прилип к груди. Он даже зажмурился от внезапно охватившего его отвращения.

— Ты хочешь подышать воздухом? Хорошо. Я хочу, чтобы ты сделал мне минет. Я засеку время. Сколько будешь сосать, столько потом будешь дышать воздухом. Если мне понравится, то я удвою твое время. Если не понравится, то ты уйдешь к себе. Выбирай — в любом случае ты подышишь воздухом, сколько — зависит только от тебя.

Том сморщился, с трудом проглотив собственную слюну, которая только от одной мысли об этом приобрела отвратительный привкус. Посмотрел на ширинку перед глазами. Нет… Черт! За то, чтобы просто побыть на воздухе, надо позволить трахнуть себя в рот? А потом стоять со вкусом спермы во рту и любоваться звездным небом? Нет.

Марино взял его за голову и чуть потянул на себя. Том уперся лбом ему в бедро. Нет! Боже! Как противно! Как унизительно! Да еще на коленях… Нет! Он не будет платить за воздух такую цену! Нет!!!

— Твоя минута истекла, — ухмыльнулся Марино.

Том уже не дышал. Напрягся, приготовившись к удару. Марино зашел ему за спину. Том закрыл глаза. Если что, то лучше уж в кусты барбариса с высоты рухнуть… Лица коснулся мягкий бархат. Всё, ****ец. Правильно, давайте завяжем Тому глаза, а потом будем пинать его безвольное тело ногами — очень грамотное решение. Том даже защитить себя не сможет сослепу. Марино взял его за руку, потянул вверх. Том поднялся. Куда ударит? По лицу? В живот? По спине или по ногам? Да что же это такое? Нельзя больше ничего просить… Нельзя…

Марино куда-то вел его. Ужасное состояние неопределенности. Хотя, почему неопределенности? Все вполне определенно. Сейчас два варианта — или его изобьют и оттрахают, или просто оттрахают. Варианты траха тоже могут быть разными, так что спорный вопрос, что лучше: быть избитым и оттраханным или просто быть оттраханным? Легче от этого почему-то не становилось.

Вроде бы они вернулись в его комнату. Марино подвел его к кровати и мягко толкнул. Том свалился на спину. Нельзя показывать, что ему страшно. Нельзя. Только вот дыхание предательски сбивалось. Марино лег рядом. Коснулся языком шеи. Поцеловал кадык. Наклонился к уху. Пососал мочку. Рука ласкала тело сквозь одежду. Неспроста все это. Слишком ласковый сегодня, слишком много улыбается, слишком внимательно наблюдает. Ох, быть тебе битым, Том…

Том не сообразил, что это за узкий, длинный и холодный предмет скользит по груди. Только когда футболка с треском начала рваться, он понял, что это нож. Побледнел, мысленно прощаясь с жизнью. Лезвие около горла. Касается губ… Больно царапает шею и тонкую кожу около ключицы. Том успел помолиться, попросить прощения у мамы и брата. Интересно, что он сейчас сделает? Перережет ему глотку? Или вспорет живот и вытащит кишки? Вариант с отрезанными яйцами или разрезанной задницей, пришелся его совести по душе — это тебе за вечные издевательства над Георгом, любезный Том. Заодно и у Густава прощения попросил. Ну, мало ли, вдруг чем обидел. Лезвие медленно спускалось к животу… Марино снял с него шорты. Значит, все-таки это ему высшие силы аукают все издевательства над лучшим другом. Нож на лобке…

— А если я сейчас тебе это отрежу, — как бы размышляя вслух, произносит Марино, — что ты будешь делать?

— Сделай одолжение, — безразлично хмыкает Том. — Я истеку кровью и умру от болевого шока. И наконец-то я буду свободным.

— Ты думаешь, что смерть — это свобода? — отрывается от игры с его яичками, Марино.

— Смотря в какой ситуации, — замирает Том, чуть морщась от боли, когда Марино сильнее нажимает кончиком ножа на ствол в районе крайней плоти.

— В данной?

— Не знаю. Я здесь столько раз уже умирал… — шикает Том, зажимаясь.

— Разве я разрешал тебе умирать? — он осторожно массирует вход.

Том не стал отвечать. Он не видит его глаз, он не может понять, какая реакция у него настоящая, любое неловкое слово и всё… Не хотелось бы опять, стоя над унитазом, уговаривать себя поссать, потому что больно. А до унитаза еще и доползти ведь надо…

Марино аккуратно надавил пальцем и вошел. Том едва слышно застонал. Он припал к его губам, даря нежные поцелуи. Опять принялся целовать тело. Подразнил языком пупочную ямочку. Том даже в душе ухмыльнулся, предположив, что Марино покажет ему, как делать минет. Но дальше пупка язык мужчины не спускался.

Он растягивал его очень долго и осторожно. Даже не столько растягивал, сколько аккуратно трахал пальцами. Том вполне натурально постанывал, елозил и выгибался, лаская себя рукой. Марино, похоже, все это очень нравилось. Позволив ему кончить, мужчина хмыкнул и размазал сперму по его животу. Подул. Том заулыбался — было мокро и щекотно. Он измазал свой палец в сперме и поднес ко рту Тома. Надавил на губы, заставляя взять палец в рот. Том палец взял, но по хмурым морщинкам на лбу, было понятно, что ему все это очень не нравится. Марино зачерпнул сперму двумя пальцами и опять заставил его вылизать пальцы. Том начал давиться, закашлялся. Марино опять усмехнулся. Вернулся к заветной дырочке.

Марино оказался необыкновенно ласковым и внимательным любовником. Он так этой ночью любил Тома, что тот сходил с ума от ощущений. Он двигался осторожно, внимательно наблюдая за его реакцией. Он целовал и гладил его, вылизывая тело, мокрое от пота.

Том кончил потом еще несколько раз. Он кричал и изгибался в его руках, отдаваясь уже по-настоящему. Он стонал. Он сорвал повязку, чтобы видеть его лицо, его глаза — темно-карие, словно плитка горького шоколада, длинные пушистые ресницы, подчеркивающие их красивой черной линией. Том сам искал его губы. Сам припадал к ним. Ногти впивались в спину. Ноги крепко обхватывали его за талию.

Марино упал рядом, тяжело дыша. Том ткнулся носом в его плечо. Оба были без сил. Оба были переполнены эмоциями. Марино потрепал его по голове. Посмотрел на часы. Чертыхнулся. Сел. Том коснулся его пальцев, расстроено посмотрел, сдвинув брови домиком.

— Прости, малыш, — неожиданно нежно ответил он. — Нам же надо что-то с тобой кушать.

— Да, я бы что-нибудь съел, — тут же придвинулся к нему Том.

— Я не об этом, — рассмеялся Марино, одеваясь. — Сейчас что-нибудь принесу.

Когда он ушел, Том свернулся калачиком, накрылся простыней и благополучно провалился в сон, совершенно позабыв про еду.

***

Том грелся на солнышке, воображая, что купается в океане. Вот вода ласково касается его тела. Он ныряет и плывет долго-долго, пока хватает воздуха. Тело невесомое, легкое. Движения плавные. Он зажмурился от удовольствия и улыбнулся. Хорошо-то как… Тоскливо посмотрел на барашки волн. Кажется, гроза будет. Зарница все время появляется на горизонте. Молнии пронзают вдалеке пространство. Но туча до них еще не доползла, и он греется на солнышке. Можно сказать, последние минуты греется. Интересно, какой сегодня месяц? Помнит ли о нем еще хоть кто-нибудь? Ждут ли? Так хочется почувствовать запах грозы. Он знал, что сейчас, наверное, в воздухе парит, душно, влажно. А потом он станет легким, свежим, прохладным. Том провел ладонью по стеклу… Забыли о нем все… Билл забыл… Поклонники… Ребята… Мама помнит, он уверен… Мама… она обязательно помнит. А Билл забыл… Это ему от скуки нечем заняться, все время что-то вспоминает, живет только воспоминаниями… Даже говорит с братом… Рассказывает, как ему плохо, как он устал, как хочет домой… Билл никогда не возражает и не перебивает, выслушивает до конца. Такого никогда не было в той жизни. Билл всегда болтал, шутил, смеялся. Том уступал, делился конфетами и мармеладом… Они никогда не расставались, всегда держались вместе… Всегда… Он забыл… Это Том все помнит… Если он не будет жить в прошлом, то просто умрет в настоящем. А Билл забыл. У него новая жизнь, новый гитарист, новые песни, новый альбом… У него группа… В которой больше нет места ему, Тому. А Тому… Тому надо выжить. Выжить, чтобы вернуться. Может, не сегодня, не завтра… Может, пройдет несколько месяцев или даже лет, но ему надо вернуться… К кому? Он никому не нужен…

Том тяжело вздохнул и спрыгнул с подоконника. Надо же, от безделья устаешь больше, чем от работы. Он просил Марино принести ему хотя бы плеер, а еще лучше телевизор. Марино сказал, что плеер и телевизор будут отвлекать его от мыслей о нем. Хорошо, что Марино не умеет читать мысли, — подумал в тот момент Том, потому что сделать счастливое лицо у него получается, а вот избавиться от мыслей — нет. И мысли его настолько далеки от Марино, что и говорить не хочется. Вообще Том не понимал его. После той ночи он четко для себя решил, какую линию поведения выберет: влюбленной дуры. Именно дуры. И именно влюбленной. Так он сможет им манипулировать. Ведь заставил же Том выпустить его из комнаты. Ну, это стоило ему двух сломанных ребер, зато ему привели в порядок дреды и дали целую минуту подышать свежим воздухом. Пустячок, а приятно. Так Марино извинялся перед ним за ту страшную ночь, когда он его избил. Том это понял тоже не сразу, только на следующий день. Следовательно, Том планировал стать хорошим и иногда обижаться на его глупости. Только вот Марино, как обычно, все испортил. Его не было два дня. Потом он пришел, поставил Тома в коленно-локтевую позу, отымел без всякой подготовки и ушел. Просто трахнул и свалил. Тому было чертовски обидно. На следующий день он и вовсе ему наподдал. Не сильно, но ощутимо. Сорвал зло по полной программе. Том тогда снова забился под кровать. Марино выудил его за ногу, пнул пару раз в живот и сказал, что если Том не перестанет собирать пыль под кроватью, он ее вынесет, и Том будет спать на полу, раз ему так нравится половая жизнь. Том, в свою очередь, готов был спать хоть на потолке, лишь бы он от него отвязался. Поэтому с нежностью и влюбленностью пришлось завязать. Каждое появление Марино в комнате становилось для него настоящим испытанием. Том уже знал, что, если Марино сладко улыбался только уголками губ или протяжно и тихо урчал, как кот, которому отдавили хвост, значит, береги голову и живот — бить будет. При чем ему не нужен повод. Он просто пришел его избить. И изнасиловать. А уж если вдруг появлялся повод… Видимо, у Марино что-то не ладилось в последнее время, потому что он бил его очень часто. Если глаза мужчины сияли и искрились, значит, все будет замечательно. Он приласкает, понежничает, поболтает. Будет ласковым и заботливым. В этом случае можно что-нибудь попросить. Он не сразу, но сделает. Поиздевается, поломается, но сделает. В основном это касалось каких-то любимых блюд Тома или какой-то бытовой мелочевки, вроде другой марки зубной пасты, новой щетки или шапочки для волос, чтобы не мочить дреды. Большего он просто боялся просить. Но таким Марино был всего три раза, кажется, за месяц. В основном Тома или били, или использовали как дырку. Чего ждать сегодня?

Он не понимал, что его держит и не дает сойти с ума. Жить в постоянном страхе, бояться ложиться спать, бояться открывающейся двери, заглядывать в глаза, чтобы понять, будет сегодня больно или нет. Жить в полной тишине, без глотка свежего воздуха. Разговаривать только с собственным отражением в ванной, воображая, что напротив стоит не он, а его брат-близнец. Он понимал, что крыша тихо отчаливает, как непривязанная лодка. И он тянулся даже к Марино, потому что, когда тот бывал в настроении, с ним можно было перекинуться парой фраз, иногда поострить, иногда просто поговорить. Да хотя бы послушать человеческую речь… Как мало ему стало нужно для счастья — голос человека, свежий воздух и ласка. Но Том не сдавался. Он держался из последних сил. Он придумывал себе развлечения, которые со стороны могли показаться сумасшествием. Он подолгу делал зарядку, качал пресс, отжимался. Иногда со скуки он начинал скакать по комнате и изображать, что играет на гитаре. Но это было особенно болезненно, потому что тогда он вспоминал прошлую веселую жизнь, и хотелось выть волком от безысходности.

Сегодня Марино пришел какой-то хмурый и взъерошенный. Том опасливо покосился на него с подоконника, мысленно отметив, что вечер перестает быть томным и грозит обернуться рваным задом. Когда Марино не улыбался — это было хуже всего. Мужчина скинул халат и улегся на кровать.

— Иди сюда, — приказал сурово.

Том не стал его злить еще больше. Подошел и встал у ног, отвернулся в сторону.

— Слушай внимательно. Ты сейчас очень хорошо мне отсосешь, а потом оттрахаешь. От того, насколько хорошо ты это сделаешь, зависит количество членов, которые тебя сегодня будут иметь во все дыры. Хочешь групповуху?

— Нет, — он отшатнулся.

— Приступай, — Марино откинулся на подушку и раскинул руки в стороны.

— Марино, я… — проблеял Том.

— Займись уже делом. И самое главное, заткни свою пасть, пока я тебе ее сам не заткнул. Я жду. Считаю до трех. Два уже было.

Том сжался весь, поморщился. Мысль о том, что надо взять в рот чужой член, вызывала в нем рвотные позывы.

— Том, — протянул Марино. — Мне долго ждать?

Он забрался на кровать и сел у него между ног. Принялся неумело ласкать тело, очень сковано, очень зажато, едва касаясь кожи поцелуями и языком, максимально оттягивая момент спуска к паху. Марино некоторое время наблюдал за Томом, потом недовольно опустил его голову вниз.

Том мялся. Он не мог. Физически не мог. Психологически…

— Тебе помочь? — Марино подложил руки под голову и заинтересованно взирал на красного, как свежесваренный краб, Тома.

Он взял полувозбужденный член в рот. Втянул его, пососал слегка. Вкус и запах обычные — Марино и какого-то геля для душа. Чуть солоноватый привкус из-за капелек смазки. Похоже на сопли. Господи, и это ж надо еще как-то проглотить... Да, не слишком приятно и очень уж отвратительно. Начал его облизывать и посасывать, скользя языком по венчику головки, по уздечке, по крайней плоти. Перешел на ствол, помогая себе рукой. Кое-как ему удалось возбудить Марино. Он ласкал яички. Осторожно брал каждое в рот и облизывал. Потом опять вернулся к торчащему члену. Взял в рот головку… Марино надавил ему на затылок, вынуждая опуститься ниже. Том начал давиться.

— Нет, ну, дьявол, я хочу, хороший минет, а не это дерьмо, — фыркнул мужчина.

Он схватил его за волосы и резко опустил на член. Том закашлялся. Не выпуская дред, Марино скомандовал:

— На пол на колени, — и не дожидаясь исполнения, скинул его с кровати.

Том зажмурился, одна рука держится за его руку, вторая — вцепилась в его бедро.

— Рот!

Он сжал зубы.

— Рот, я сказал! — Марино дернул за дреды назад. Том зашипел. — Укусишь, забью, как шавку.

Что было потом, Том толком не помнил. Марино так трахал его в рот, что от недостатка кислорода и страха, он едва не потерял сознание. Он давился, когда член входил слишком глубоко. Он мычал, пытаясь упросить его закончить. Марино кончил ему на лицо и размазал по нему сперму. Содержимое желудка стремительно понеслось вверх. Марино отвесил ему пощечину и кинул на постель. Поставил на четвереньки. Взял быстро и грубо. Том кричал, просил, умолял. Но в того словно бес вселился…

Он отшвырнул безвольное тело прочь. Упал рядом, недовольно кривясь и выравнивая дыхание. Том отодвинулся на самый край и повернулся к нему спиной. Тело ужасно болело. Задний проход неприятно жгло. Горло драло. Том даже видел плохо из-за слипшихся ресниц.

Пару минут Марино лежал и о чем-то раздумывал, потом потянулся и произнес:

— Мне не понравилось. От трупа больше отдачи, чем от тебя. Какое число тебе нравится, мальчик? Три или пять?

— Никакое… — буркнул Том.

— Я не слышу, — строго повысил он голос.

— Марино, за что ты так со мной? — Том, морщась, сел перед ним на колени. — Я же делаю все, что ты хочешь. Я не перечу тебе, не сопротивляюсь. Я стараюсь подстроиться под тебя, под твое настроение. Я же тянусь к тебе. Ты — единственный живой человек в моем вакууме. Ты — единственный, с кем я могу поговорить. Всё, что мне надо от тебя, — это немного ласки и несколько слов. Я же живу в полной тишине, не слышу здесь ни звука, я схожу с ума от безделья и тишины. Я попросил тебя всего лишь об одном одолжении — телевизор или плеер, чтобы хотя бы слышать чужую речь, чтобы не загибаться тут от собственных мыслей…

— Здесь нет розеток. И не будет.

— …Я ведь даже не знаю, какое сегодня число, какой день недели, какой месяц. Я живу тут в полном вакууме. Ты лишил меня всего — солнца, воздуха, одежды, жизни. Ты лишил меня жизни! Все, что у меня осталось — мое тело. И я даю его тебе, рассчитывая только на одно — ты будешь добр к нему. Но ты все равно бьешь меня и насилуешь. А за что? Я ведь не сопротивляюсь. — Слезы обиды потекли по щекам. — Хочешь отдать мое тело кому-то? Отдай. — Том оперся на руки и покрутил задом. — Отдай! Ну же, чего ты? Зови всех! Я готов! Пусть они тоже рвут меня… Глядишь… сдохну… наконец-то… — Он упал на постель и сжался в комок.

Марино с силой пнул его, скидывая с кровати.

— Да если бы не я… — зарычал зло.

Том сел на полу и с ненавистью зашипел:

— Да если бы не ты, я бы сейчас занимался любимым делом, трахал девчонок и вовсю отрывался в клубах! Я бы жил полной жизнью и получал от каждого часа удовольствие! Я бы просыпался с удовольствием! Я бы засыпал от приятной усталости! Я бы путешествовал! Я бы общался с людьми, и мне бы было с кем поговорить! Если бы ты не украл у меня все это, я бы был свободен! А что ты дал мне взамен? Боль? Унижение? Тишину? Страх? Я ведь завишу даже от того, где ты ночуешь, потому что, если тебя нет дома, меня некому кормить!

Марино вскочил на ноги. Казалось, он прожжет глазами дыру в Томе.

— Убей меня, а… Ну что тебе стоит? Просто убей… Зачем ты так издеваешься надо мной? Просто убей… — всхлипывал Том. — Даже дети любят свои игрушки, берегут их и не ломают. А я кто для тебя? Домашняя зверушка? Таракан, которому ты с садистским удовольствием отрываешь лапки, травишь ядами и смотришь — сдохнет или выживет? Я ведь живой… Я ведь чувствую… Купи себе другую игрушку, а… Которую ты будешь любить и беречь… А меня убей, пожалуйста, а… Ну, пожалуйста, ну, убей меня…

Он схватил его за дреды и дернул вверх. Том вцепился в его руки, стараясь ослабить хватку.

— Ты жалок, — процедил он ему в лицо. — Ты ничтожество. Ты закатил мне истерику, как какая-нибудь тупая телка.

— А кто я? — его глаза горели отчаянной ненавистью. — Кто я? Я тупая телка и есть! Без права голоса и каких-то желаний! Дырка, которую тебе так нравиться рвать! Кусок мяса, который тебе так приятно терзать!

— Я думал ты мужик! — Марино тряхнул его, злобно кривясь.

— Мужиков в задницу не ебут! — ехидно оскалился Том.

Марино швырнул его на пол, пнул пару раз в бешенстве и вылетел из комнаты. Том хрипел и кашлял, жмурился, пытаясь справится с болью. Попробовал встать… Ничего не вышло. Кое-как он подполз к кровати и забрался под нее. Как же больно… Но ничего… Зато он все ему сказал. Толку все равно не будет, но хоть на душе легче стало.

В позе эмбриона Том пролежал больше суток. Любое движение вспыхивало в глазах звездочками, а в теле отдавалось пламенем. Он старался не шевелиться, не моргать и даже не думать. Спать, правда, не особо получалось, скорее он проваливался в полузабытье, и вообще его нынешнее состояние было больше похоже на сонный бред. Казалось, что сейчас откроешь глаза — и все кончится. Но сон не кончался.

К вечеру второго дня Том более-менее пришел в себя. Правда, от долгого неудобного лежания все тело затекло, он вытянулся, но вылезать из-под кровати не стал. Неизвестно, что Марино приготовил ему на этот раз. Лучше не показываться ему на глаза.

Однако Марино не появился у него и на третий день. Том не знал, какому богу молиться от счастья. Удручало только то, что если Марино не объявится в ближайшие дни, то ждет его мучительная голодная смерть. В принципе он бы протянул и на воде какое-то время… Сколько люди живут без еды, а? Том попытался выбраться из-под кровати, но не смог даже вылезти наружу — слабость такая, что… Он испугался. Он чувствовал и руки, и ноги, мог ими шевелить, но совершенно не мог двигаться. Сил не было. Вообще. Том грустно усмехнулся. Вот и все. Хотел умереть — получите, распишитесь. Прости, брат… Том старался, правда… Он очень старался… Он терпел. Он приспосабливался. Он прогибался. Заставлял себя. Он заставлял себя жить, когда очень хотелось умереть. А сейчас… У него нет сил на то, чтобы хотя бы доползти до ванной и попить. Надо как-то хотя бы выбраться. Камеры… Марино увидит, как ему плохо и придет. Может он специально не приходит, ждет, когда Том выберется из-под кровати? Фигня только в том, что Том физически не может выбраться, а не из вредности.

Голова сильно кружится. Пол под спиной ходуном ходит. Замкнутое пространство давит на сознание. Интересно, а каково это лежать в гробу? Наверное, не очень удобно. Жестко. Подушку бы сюда… И одеяло… Холодно и трясет. Не сильно, но неприятно. Интересно, а умирать страшно? Или это будет сон? Когда он умрет, то тут же покинет свое несчастное тело, не будет сидеть рядом с ним и страдать. Он полетит к брату. Через моря, через океаны он полетит к брату. Он даже не будет приходить к Марино в страшных снах и мучить его угрызениями совести, он будет рядом с братом. Будет оберегать его и защищать. Будет греть его руки. И вытирать его слезы. Он будет охранять его сон. Надо только постараться и умереть, пока Марино опять не привел своего доктора. Когда он умрет, Марино ничего уже не сможет сделать. И доктор ничего не сможет сделать. Том будет далеко. Рядом с братом. А если он забыл? Если навсегда стер его из своей памяти? К кому лететь? Ради чего умирать?

— Том? — услышал он далекий голос. — Том!.. Твою мать!.. Он ледяной!.. Уберите это отсюда!

Свет неприятно резанул по полуприкрытым глазам.

— Том! — тряс кто-то, похлопывал по щекам. — Том! Мальчик! Принеси немедленно теплое одеяло! А ты бутылки с теплой водой! Бегом!!!

Он неровным рывком взлетел и плавно переместился на что-то мягкое.

— Том! Где болит? Покажи мне, где болит? — в глаза кто-то пытался заглянуть. Том с трудом сомкнул веки. — Да что же ты такой холодный-то? Тут же тепло. Малыш, где болит? Не надо ничего говорить, просто покажи, где болит.

Его накрыли одеялом, обложили бутылками с теплой водой. Том находился в каком-то очень странном состоянии — он все слышал и местами осознавал, но совершенно ничего не мог ни сделать, ни сказать.

— Ульрих! Это я. Да… Нет, со мной все в порядке… Ну, относительно, конечно… Ну, да, потрепали… Шкуру мне подпортили… Нет, не сильно. Залатали уже… Да, неприятно, но вопрос решен и это самое главное. Это все ерунда. У меня с мальчишкой беда. Я зло на нем сорвал… Нет… Пара оплеух… Не больше… Серьезно… Ничего не должен был сломать или отбить. Но, сам знаешь, сюда никто не может войти, а я сматывался так спешно и завис так надолго… Нет, я не оставил ему еды… Да… Три дня… Нет… Мои говорят, что он три дня из-под кровати не вылезал. Как залез, так и лежал под ней… Вообще… Нет… Вообще не вылезал… Ульрих, не мог я ему ничего отбить! Ты же знаешь, как я бью. Мне двух ударов хватает, чтобы на тот свет человека отправить… Сейчас что?.. Он бледный очень, холодный. Зрачки огромные. Еле дышит. Пульс… Пульс есть… Но я его не могу прощупать. Только если ухом сердце слушать… Судороги?.. Не знаю… Судорог вроде бы нет. Он дрожит весь. Мелко так… Я его пуховым одеялом укрыл и бутылками с теплой водой обложил… Ты уверен?.. Нет, ну пнул пару раз… Нет… Не трогаю я его голову!.. Так… По рукам, по ногам пнул… Точно обморок?

Голос стремительно удалялся, а потом и вовсе исчез. Том хотел лечь на бок, на спине у него кружилась голова и сильно тошнило, но не смог. Он перекатил голову на другой бок и заметил, что… Дверь открыта! Входная дверь открыта!!! Надо встать! Надо немедленно встать и бежать! Он так долго ждал этого момента! Надо заставить себя встать! Собрав все силы в кулак, вцепившись в открытую дверь взглядом, Том с трудом приподнялся, перевернулся на живот и спустил ноги на пол. Надо двигаться быстрее. Марино сейчас вернется. Быстрее! Быстрее!!! Он сполз на пол окончательно, но если перекатываться по кровати еще как-то получалось, то вот на полу силы катастрофически кончались. Черный проем манил к себе. Том видел, что и вторая дверь открыта. Путь на волю… Свобода… Там, за этими дверями свобода… Просто надо встать и выбежать вон. И бежать, куда глаза глядят. А если не получится, то просто выпрыгнуть в окно. И лететь… Лететь к Биллу… Он ждет его… Он помнит о нем… Он скучает по нему…

— Пресвятая Дева Мария! Я все-таки вынесу отсюда эту чертову кровать! Будешь спать на полу. Согрелся хоть немного? Давай-ка обратно в постельку и спать. Оп… Вот так… Послушай меня, мальчик. Если ты хочешь опять спрятаться под кроватью, то скажи об этом сразу, я пристегну тебя к постели наручниками. Ты хочешь, чтобы я пристегнул тебя наручниками? — Том не смог ответить. По вискам текли слезы. — Вот и славно. Ну что ты расклеился? Не реви. Сейчас будет полегче. Сейчас еду тебе приготовят. Ну, не плач. — Марино вытер ему слезы. — Правда, я не собирался морить тебя голодом. Так вышло. Я ведь только благодаря тебе выжил и вернулся. Подумал, что ты тут без меня пропадешь, и никто тебе вообще не поможет, взял себя за шкирку и заставил жить. — Он ухмыльнулся. Набрал чей-то номер. — Ульрих, объясняй, что делать... Давай ты приедешь, а? Я прямо сейчас за тобой самолет вышлю… Я понимаю, что у тебя работа, но я плачу тебе гораздо больше, так что я у тебя приоритетный клиент… Хорошо… Что делать?.. Ага… Понял… — Марино осторожно вынул руку Тома из-под одеяла и вытянул ее. Закрепил тонометр. Включил его. Прибор зашуршал, накачивая воздух в манжету и сжимая руку до неприятной боли. — Нет, ну он шевелится. Только, похоже, не соображает ничего. Вот с кровати свалился. Наверное, опять хотел в свою нору забраться. Ха, норное животное… Я его не запугиваю, я его наказываю… Да… Вот... Ага… Что он показывает? Он показывает нам… 70 на 50. Пульс 45. Дерьмо какое! Даже я понимаю, что это мало… Хорошо… Да… Я понял… Да… Я его жидким пюре покормлю… Ага… От давления, успокоительное и снотворное… А если он не будет есть, ты прокапаешь его?.. Хорошо… Ну, считай, что самолет уже вылетел… Хорошо, с меня как обычно… Ульрих, а вода? Как его поить?.. Да… Я понял… Жду тебя.

Марино снова куда-то вышел.

Том от обиды на себя опять заплакал. У него был шанс… Шанс спастись или погибнуть… И он его не использовал… Ну что он за дерьмо такое безвольное?

— Том… Том… Дьявол! Ну, прекращай рыдать. Давай-ка, я тебя уложу получше… Что у нас тут с бутылками? Теплые еще. — Марино приподнял его и подложил под спину еще две подушки, чтобы Том полусидел. Поднес ложку с водой к губам. — Пей. Вот так… Еще ложечку… И еще немного… Давай, мальчик… Сейчас мы тебя починим.

— Зачем? — кое-как выговорил Том.

Марино улыбнулся:

— Чтобы рвать мою дырку и терзать мой кусок мяса, — он нежно поцеловал его в губы.

Том не ответил. Сморщился, словно ему к лицу поднесли жабу.

Марино влил в него еще несколько ложек воды. Сделал несколько уколов. Один шприц отложил в сторону:

— А это после завтрака. Поешь и спать. Сколько возни и мороки с тобой, зверушка…

Том не стал сопротивляться — съел всё, что скормил ему Марино. Стало, действительно, получше. По крайней мере худо-бедно, но он мог шевелиться.

— Сделать тебе снотворное? — спросил мужчина, отставляя пиалу в сторону. — Поспишь?

— Не хочу.

— А что хочешь?

— Домой.

Он хмыкнул.

— Это не обсуждается. Ты же знаешь…

— Тогда зачем спрашиваешь, чего я хочу?

Марино улыбнулся. Скинул с себя одежду. Том заметил, что левое плечо перебинтовано, и он бережет левую руку, лишний раз ее не трогает. Мужчина забрался к нему под одеяло. Обнял, прижал к себе. Том заметно напрягся. Он погладил его по голове и поцеловал в лоб.

— Спи давай. Спи. — Он ухмыльнулся. — Зверушка… Руки все равно холодные, как у лягушонка.

Он чуть повозился, устраиваясь поудобнее у него под боком, потом закрыл глаза и через несколько минут заснул.

***

Том, завернувшись в одеяло с головой, сидел на постели по-турецки и с жадностью уплетал горячие бутерброды с ветчиной и сыром, запивая их кофе с молоком из большой чашки. Настроение было отличное. И даже улыбчивое ворчание Марино не смогло его испортить. Марино же сидел на подоконнике, смешно болтал ногами и наблюдал за парнем.

— Где тебя так? — кивнул Том на перебинтованное плечо.

— Ерунда, — отмахнулся мужчина. — Наши местные разборки. Кто-то решил, что у меня слишком большая доля рынка и мне надо поделиться. А я не стал. Трех сантиметров не хватило, чтобы в сердце. Так что тебе чрезвычайно повезло в тот вечер.

— Спорный вопрос, — хмыкнул Том.

— Что именно тебя смущает?

— А чем ты занимаешься? — резко сменил он тему.

— Тебе не надо этого знать. Важно, что тебя кормят, поят, есть на чем спать и кому лечить.

— Ну, как это не важно? Вот пристрелят тебя, а я тут с голоду помру. Знаешь ли, приятного мало.

— Смешной ты. Несколько дней назад на коленях умолял меня убить тебя, а сейчас боишься умереть. Тебе не все равно, как это произойдет?

Том сделал большой глоток и вздохнул:

— Просто умереть от голода как-то нелепо, хотя и гораздо приятнее, чем от побоев. Марино, а что будет, когда я тебе надоем?

— Ничего, — он растянул губы в неприятной улыбке. Том понял, что не надо было об этом спрашивать, но уже сильно поздно. — Тогда я тебя убью. Продать я тебя не смогу, как предыдущего мальчика, так что дыши, пока я разрешаю. Каждый твой день может стать последним.

Том удержал на лице улыбку, даже счастливое выражение глаз почти не изменилось, лишь чуть прищурился, а вот внутри все похолодело и задрожало.

— А можно я тебя тогда попрошу? Ну, так сказать, последнее желание? — как ни в чем не бывало спросил он. — Отдай мое тело брату. Оно ведь тебе больше будет не нужно, а он хотя бы попрощается со мной. Я хочу, чтобы меня похоронили на родине. Обещаешь?

Марино рассмеялся.

— Нет, конечно. Я купил твое тело, и теперь оно принадлежит мне, и я сам буду решать, что с ним делать. Вот сделаю из тебя чучело с дыркой и буду трахать и после смерти.

Том хихикнул. Хотелось убить его, растерзать, вырвать сердце и заставить его съесть, но Том хихикал. Он будет улыбаться, будет хихикать, он не покажет, как сильно ненавидит и боится его.

Потом они повалялись на кровати и поласкались, поцеловались. Том аккуратно помял его плечи, погладил шею, спину, помассировал икры. Марино покрыл тело нежными поцелуями, иногда чуть покусывая кожу. Он наслаждался им, едва касался губами и руками. Возбужденный член скользил по животу, легко дотрагиваясь до такого же возбужденного мальчишеского.

— Я хочу, чтобы ты всегда был таким, — страстно шептал Том, обхватив его ногами за талию. — Хочу, чтобы ты любил меня. Был со мной. Дарил себя.

Он выгибался и постанывал, он ласкал его и царапал. Он прижимался к нему всем телом и чуть подрагивал от его прикосновений. Марино заводился все больше, становясь резким, даря все более агрессивные ласки, но без боли. Неожиданно он остановился, выругался и рухнул на распростертого под собой Тома.

— Что? Тебе больно? — обеспокоено поинтересовался Том, испытывая очень двоякие чувства — обиды, что обломалось всё, и радости, что всё обломалось.

— Нет, просто забыл. Я хотел сегодня кое-что сделать и забыл.

— Ну давай ты сделаешь это чуть попозже, — он потерся о бедра Марино.

Тот приподнялся на локтях и встревожено посмотрел на парня.

— Ты прям сегодня странный какой-то. Что-то произошло, пока меня не было?

— Нет, — качнул Том головой, улыбаясь. — Просто ты хороший со мной, и я хороший с тобой. Тебе же так приятнее, и мне. Я не хочу, чтобы ты делал мне больно. Я хочу, чтобы ты любил меня.

— Хм… Ты решил меня влюбить в себя? Но так ты мне быстро надоешь.

— Надоем — убьешь. Зато это будут самые лучшие дни моей говенной жизни, — пожал он плечами, лукаво улыбаясь. — Ты только не забудь, о чем я просил, ладно? А я постараюсь тебя не расстраивать.

Марино недовольно выдохнул и слез с него.

— Договоришься, — бросил он, уходя.

Том несколько минут повалялся, потягиваясь то так, то этак, потом ушел в ванную.

— Ненавижу тебя, ****ь дешевая, — презрительно плюнул он в собственное отражение. — Убьет — правильно сделает. Но ты держись, Том. Пока есть силы и возможность — держись. Интересно, а если Билл узнает, как я выторговывал себе жизнь, он отвернется от меня? Наверное, я буду ему противен. Он даже из жалости ко мне не прикоснется. Он будет ненавидеть меня, смеяться и издеваться… Надо мной все будут смеяться и издеваться. Все…

Он тяжело дышал. В глазах стояли слезы. Он будет всем противен, от него отвернутся все-все, даже брат… Том тяжело вздохнул. Взгляд потухший, уголки губ опущены. Может, как-то попробовать умереть? Довести Марино, пусть он забьет его до смерти… Он не выдержит, если Билл станет его ненавидеть. Это самое ужасное, что может произойти, — пройти через ад и получить в награду презрение близнеца. Он не переживет этого…

Он весь день просидел на подоконнике, мрачно созерцая, как у далекого острова кипит жизнь. Хотелось валяться на полу, выть, рвать волосы. Хотелось лежать трупом и ни на что не реагировать. Хотелось назло Марино вырваться на свободу. Вырваться и жить! Именно жить! На полную! А не существовать, завися от того, прибьют этого ненавистного мужика сегодня, а может быть Марино сам прибьет его или покалечит…

Марино пришел на закате. Принес что-то. Осторожно положил на кровать.

— Не вижу радости, — фыркнул он, когда заметил, что Том на него не смотрит.

Поворачиваясь к мужчине, Том надел на лицо улыбку. Засветился так, что самому противно стало.

— Что это? — спрыгнул он с подоконника и подошел к кровати, чтобы получше разглядеть…

Одежда?!

— У тебя есть полчаса на то, чтобы привести себя в порядок.

— Ч-что… э-то? — заикаясь, спросил он.

— Трусы, носки, бандана, брюки, футболка и туфли. Давай, 30 минут. Время пошло.

— Марино… — пробормотал Том ошарашено.

— Двадцать девять минут, — подтолкнул его мужчина к ванной.

Когда он вышел, Марино уже не было. И это хорошо. Том достал трусы и ужаснулся — стринги. Может на девках они и смотрятся сексуально, но он это надевать совершенно точно не будет. Брюки классические. Цвета слоновой кости. Том такие не носит. Под цвет них мокасины. Носки и футболка кипельно-белые. В прошлый раз он передвигался в пределах дома — в шортах, майке и босиком. Сейчас… А куда это Марино собрался его отвезти?

Брюки очень плотно сели на бедрах. Не удобно. Он в такой одежде сто лет не ходил… Блин… У Билла и те штаны свободнее сидят. К тому же надо быть осторожным, чтобы в случае чего не прищемить молнией нежную кожицу, только издевательств Марино ему не хватает для полного счастья. Футболка оказалась тоже по фигуре и вдобавок короткой. Рукавов нет, бледные, тонкие руки в ней смотрелись жалко. Ужас, насколько ему было не удобно. Мокасины хорошие, только подошва очень тонкая. Том свернул бандану с бледно-желтым рисунком и завязал ее на голове. В целом, выглядит он шикарно, только вот он терпеть не может вещи по фигуре…

— Марино! — повис он у вошедшего мужчины на шее.

— Тебе нравится?

— Очень! Только я настолько отвык от одежды… — Том потупился. — А куда мы пойдем?

— Ты же хотел подышать воздухом, погулять… Ну, вот сейчас мы этим и займемся. Если мне понравится эта ночь, то, обещаю, иногда их повторять. Ты согласен?

— Да! — восторженно выдохнул Том, вновь повесившись на него.

— Только кое-чего тебе не хватает, — Марино застегнул на шее мягкий ошейник, какие обычно любил таскать Билл. И все было бы хорошо, если бы от него не тянулась тонкая цепочка.

— Я так не пойду, — Том попятился назад, с ужасом глядя на поводок. Затряс головой. Губы дрожат. В глазах отчаянье.

Марино удивленно уставился на мальчишку, дернул за поводок.

— Я не пойду так… — лепетал он. — Я, конечно, твоя домашняя зверушка, твоя дырка, твой кусок мяса, ты можешь делать со мной все, что хочешь, можешь убить, изнасиловать, продать, но я так не пойду. Я не собака, чтобы меня выгуливали на поводке. Я лучше навсегда останусь без воздуха, но на поводке никуда не пойду. Я человек, а не собака.

Том расстегнул ошейник и уронил его на пол.

— Ты знаешь, что я с тобой сделаю за непослушание? — зарычал Марино.

— Знаю. Я никуда не пойду на поводке, — едва слышно прошептал он.

Удар по лицу. Губы в кровь. Том посмотрел на грудь. Несколько капель попало на футболку. Он грустно хмыкнул. Погулял? Принялся медленно раздеваться. Подышал воздухом? По щекам текли слезы. Понравилось?

— Убей меня, Марино, а… — всхлипнул он. Руки плетьми упали вдоль тела. — Давай уже закончим с этим… Я очень устал… Ты только помни о моем последнем желании… Пожалуйста… Убей, а…

Марино ударил в живот. Том охнул и согнулся пополам. Воздуха катастрофически не хватало. Он опустился на колени и сжался.

— Спасибо, — поднял к нему благодарные глаза. Зажмурился, ожидая следующей партии боли.

Вместо этого хлопнула дверь.

Том повалился на бок. Больше нет необходимости ходить в дурацкой маске, заставлять себя светиться от счастья, не надо деланно стонать и изображать страсть, можно быть собой.

— Билл! Билл! — воскликнул он в потолок. — Если между нами есть эта чертова связь, то прости меня! Почувствуй меня! Разреши мне умереть! Не могу больше! Не хочу больше! У меня и спастись не получается, и жить нормально не выходит, и сдохнуть спокойно не дают! Не могу так больше! Прости меня, я слабый… Я сдаюсь… Билл, прости меня…

Он размазал слезы по щекам. Раковина ведь фаянсовая? А значит бьющаяся… Следовательно, можно ведь осколком вскрыть вены… Ну если сильно постараться… Ночью… Набрать теплой воды и вскрыть вены. К утру все будет кончено. Сейчас сделать вид, что лег спать, а ночью… Том кое-как улыбнулся. Он скоро будет свободен. К черту Марино. К черту тело! Если жизнь после смерти существует, то лучше так. А Билл… Он поймет и простит… Брат обязательно поймет и простит… Он почувствует. Он обязательно почувствует… И простит…

Но ночью ничего не получилось. Том пошло проспал собственное самоубийство. В ту ночь ему снился Билл. Снилось, как они бегут по самой кромке воды, а в воздух взметают мириады брызг. Они играют в салки-догонялки. Причем не понятно, кто из них водит, потому что Том то догонял его, то сам убегал. Они смеялись и веселились. Он был абсолютно счастлив в том сне. Потом Билл поймал его и прижал к себе сильно-сильно, словно прощаясь. А когда оторвался, то Том увидел, как по его щекам быстро-быстро бегут слезы. Он с нежностью смотрел в глаза-отражения своего близнеца, осторожно вытирая непрекращающийся поток, а Билл улыбался сквозь слезы так, что сердце щемило от боли…

Он проснулся разбитый и подавленный. Тело горячее, а ноги и руки ледяные — заболел, похоже. Интересно, где и как тут можно заболеть, если учесть, что он ни с кем не контактирует и не покидает пределов комнаты, которая в свою очередь закупорена полностью от всех сквозняков, а на полу толстый ковер? Том получше закутался в одеяло, великодушно оставленное Марино. Нос щекотал аромат кофе и какой-то сдобы. Значит, Марино уже приходил. Причем, недавно. Ничего не хочется. И сон какой-то странный. Билл… Билл… Спаси… Надо дождаться ночи… Надо дожить до ночи… А потом он будет свободен… Решено. Этой ночью он будет свободен.

Марино появился ближе к вечеру. Том сквозь полуприкрытые веки видел, как тот недовольно посмотрел на подоконник, где лежал нетронутый завтрак, потом широким и резким шагом направился к нему. Сдернул одеяло. Том лишь вяло дернулся, он вообще очень медленно двигался, словно через силу. Негодующее выражение лица мужчины сменилось обеспокоенным. Он коснулся лба, выругался. Том еле заметно рвано дышал, отвернулся от него, глаза влажные, красные.

— Ты прав, тебя, действительно, проще убить, — скривился Марино.

Том благодарно улыбнулся:

— Да, это было бы здорово и очень милосердно с твоей стороны.

— Рот закрой свой, пока я тебе в него что-нибудь не засунул, — зашипел он. — Кстати, хорошая идея.

Марино вернулся через несколько минут с горстью таблеток. Заставил Тома их проглотить. Погладил по горячей спине, по попе.

— Хочешь?

— Мне все равно.

Он резко ввел два пальца, Том шикнул, сморщившись, и сжал мышцы.

— Хочешь? — повторил Марино, и по интонации Том понял, что сейчас его будут рвать.

— Марино, мне очень плохо, — взмолился он.

— Ну, а мы сейчас сделаем тебе хорошо, — мужчина по-хозяйски раздвинул ему ноги.

Если не можешь предотвратить насилие, расслабься. Том уткнулся в подушку. Нравится ему трахать труп — пусть трахает.

Он лег сверху, поглаживая ему бока и плечи. Наклонился к самому уху и прошептал:

— Ты вчера испортил мне вечер, но мое предложение в силе. Только тебе придется ну очень сильно постараться, чтобы вымолить у меня прощение.

Том расстроено хмыкнул. Взялся играть — играй. На кону — жизнь.

— Ты хочешь, чтобы я тебе врал? Чтобы изображал страсть?

— Я хочу хорошего и качественного секса, а уж что ты для этого будешь делать, меня не волнует. И помни, мне должно понравиться, иначе я разорву наш договор. Я и так дал тебе второй шанс, чего никогда не делаю, — Марино откинулся на постель рядом с ним. — И еще, малыш, я должен не только видеть и слышать, что ты меня хочешь, но и чувствовать это.

Том тяжело вздохнул, сел перед ним на колени и окинул печальным взглядом смуглое мускулистое тело. Наверное, все бабы сохнут по этому ублюдку — он красив и смазлив, от него веет мужской силой, — и только Том ненавидит его настолько сильно, что готов убить голыми руками. Но это потом, а сейчас он будет улыбаться, шептать ласковые глупости и изображать великую страсть. Он наклонился к его груди и провел языком от плеча по шее к уху.

— Только в ошейнике я все равно никуда не пойду, — шепнул. — Так что я не буду пользоваться твоим вторым шансом. — Рука скользит по члену к яичкам. Спускается ниже. — Но я выполню твою просьбу. — Палец надавливает на сжатую дырочку. Марино дернулся и удивленно поднял голову. — Ты же хотел, чтобы тебе было хорошо… — Том нажал на простату, заставляя его застонать…

Это было что-то выходящее из ряда вон! Том никогда в жизни не занимался таким сексом — грубым и каким-то первобытным, но в то же время очень нежным и страстным. Сначала Том довел его до оргазма руками и ртом. Потом Марино драл его так, что из глаз летели искры, но аккуратно, на грани, когда боль еще в удовольствие. Том не отвязался от него даже тогда, когда Марино взмолился о пощаде. И он опять ласкал его руками и требовал секса. Под утро, не единожды кончив, Марино просто вырубился. Том подождал, пока его дыхание станет глубоким, и вынырнул из-под руки. Он быстро в утреннем полумраке нашел его вещи и обыскал — нужен телефон. Ни черта! Карманы пустые. Только носовой платок. Дьявол! Он раздосадованно стукнул кулаком по полу. Ладно, пусть только эта тварь скажет, что ему не понравилось. А там он найдет способ или сбежать, или позвонить. Да, главное выбраться отсюда, а уж за ним не заржавеет.

Его пробуждение тоже было необыкновенным. Марино очень нежно взял его полусонного, зацеловал всего, заласкал. И Том, лениво потягиваясь и подставляя шею под поцелуи, позволил себе немного покапризничать и пококетничать. Когда мужчина ушел, он сладко зевнул и вновь закрыл глаза — безумно хотелось спать. А еще болел зад, немного кровил… Он никогда не привыкнет к анальному сексу.

Увы, ни вечером, ни на следующий день, ни даже через день ни на какую прогулку они не пошли. Никуда они не пошли и через неделю. Марино был каким-то раздраженным и дерганым. Два раза в день — рано утром и поздно вечером — приносил еду, на вопросы не отвечал и вообще почти не разговаривал, только трахал его без лишних нежностей, когда вздумается. Один раз Том вообще проснулся от боли, потому что Марино даже не потрудился его хоть как-то подготовить, не говоря о том, чтобы разбудить… Днем он все так же сидел на подоконнике и наблюдал либо за людьми в саду, либо за соседним островом. Чтобы как-то разнообразить серые будни, Том вообразил, что смотрит бесконечно долгий и нудный сериал. А ведь когда-то он ненавидел сериалы, которые любил смотреть близнец в автобусе, чем доводил всех ребят до бешенства. Сейчас он готов был выменять душу за возможность смотреть эти тупые сериалы в автобусе с друзьями…

— Том, а почему ты не спрашиваешь, когда мы пойдем гулять? — поинтересовался как-то Марино у ласкающего его парня.

— А зачем мне спрашивать? Правду ты все равно не скажешь, если бы ты хотел меня куда-нибудь вывести, то уже вывел бы. Если не выводишь, значит, не хочешь. А какой смысл спрашивать в таком случае?

— Как же ты много говоришь? — сморщился он. — Ладно, если бы по делу, а то ведь только позволь тебе рот открыть, как ты затрахаешь кого угодно своим словарным поносом. Ты бы так минет делал, как языком треплешь.

— Как умею, так и делаю, — огрызнулся Том.

— Вот я и говорю, что говоришь ты хорошо, а минет делаешь плохо, а должно быть наоборот. Пошел отсюда, — Марино спихнул его ногой с кровати. — Иди помойся, не хочу, чтобы от тебя воняло.

Том обидчиво надул губы и ушел в ванную, бормоча под нос ругательства в адрес Марино. А когда он оттуда вышел, то ахнул: на кровати лежала одежда на выход. Хотя, судя по настроению Марино, ничем хорошим ему этот вечер не светил.

Марино завязал ему глаза и повел по дому на выход. Том ненасытно вслушивался в звучащие вокруг звуки и жадно вдыхал запахи. Голова кружилась от эмоций. Он глупо улыбался во весь рот и покрепче сжимал руку Марино. Вцепился в нее двумя руками, словно боясь, что он передумает и вернет его обратно. Дом оказался очень большим, и Том мысленно быстро заблудился во всех этих поворотах, переходах и лестницах. А потом ему в лицо пахнуло морем. Он от восторга даже застонал.

— Марино! Марино! – затряс он его руку. — Ну, можно я посмотрю на солнце! Можно я посмотрю на деревья и цветы!

— Пресвятая Дева Мария! Не насмотрелся что ли? — Марино аккуратно снял с него повязку, стараясь не сдвинуть бандану. Том во всем белом был чертовски красивым.

Они стояли около входа в окружении нескольких охранников. Рядом благоухал розовый куст. Том не сдержался, как заколдованный вцепившись в него взглядом, ринулся мимо охраны к растению. Мгновение — и тело пронзила острая боль! Его согнули пополам, заломив руку за спину.

— Марино!!! — завопил он единственное, что пришло в голову.

Марино пальцем приподнял его голову за подбородок и вопросительно взглянул в глаза.

— Розы… Я просто хотел понюхать… — проскулил Том.

Марино кивнул охраннику. Руку отпустили. Том выпятил нижнюю губу, изобразив на лице великую обиду. Под нос ткнулся влажный цветок.

— Нюхай, — раздраженно рыкнул Марино. — Еще одна такая выходка, и ты вернешься к себе. И я тебя сразу хочу предупредить. Не пытайся сбежать. У меня хорошие телохранители, тебя подстрелят на раз-два. Этот остров — моя частная собственность. С него ты никуда не денешься и помогать тут тебе некому. А если все-таки сбежишь, то удавись на дредах заранее, потому что, когда я тебя найду, тебе небо с овчинку покажется.

— Я и не собирался… — пробормотал Том. — Ты не понимаешь… Я так давно не чувствовал никаких запахов нормально, что…

— Пффф, — выдохнул мужчина, закатив глаза. — Это была моя самая дурацкая идея…

Том замолчал, не договорив. Да, это была самая дурацкая его идея — метнуться к цветку… Он уткнулся носом в полураспустившийся бутон и вдохнул его аромат. Хорошо-то как…

Дом действительно стоял на обрыве. Желтый с белыми колоннами, зрительно разрезающие его на одинаковые куски. Вниз тянулся серпантин, затерявшийся под пирамидальными тополями и соснами, посаженными вдоль дороги. Каменистые склоны поросли какими-то кустарниками… Виноград! Дикий виноград стелился кое-где. Персиковые и апельсиновые деревья с налитыми плодами. Они спускались к морю. Краем глаза Том замечал, что Марино внимательно за ним наблюдает, за его нетерпеливыми подпрыгиваниями на сидении, за лицом, вплотную прижатым к окну, и пальцами, мелко постукивающими по стеклу. Ему было все равно. Он впитывал в себя окружающий пейзаж, потому что не понятно, когда еще ему удастся что-либо увидеть, кроме своего бесконечно нудного и однообразного «сериала».

Они приехали к небольшой пристани, где на волнах покачивалась белоснежная яхта. «Марино» — прочитал Том. Отдыхать на яхте «Марино» с Марино, несомненно, верх пошлости, но что не сделаешь ради искусства. Надо не забыть правила игры — влюбленная дура. Только обошлось бы без насилия… И будет обидно, если на вечеринку приглашен еще кто-нибудь. Том решил для себя, что выкинется за борт, если Марино придет в голову издеваться над ним. Черт с ним, что убьют, зато не надо терпеть боль и унижения. Что-то он так свыкся с мыслью о смерти, что едва ли не желает ее ежеминутно.

— Пойдем на ют, — потянул его за руку Марино. — Там есть шезлонги. Загорать, конечно, уже поздно, но просто поваляться всегда приятно. И, Том, аккуратнее, здесь много акул. Не лезь в воду и не свешивай ноги.

Разложенных шезлонгов было три штуки, и Том немного напрягся. Три барных стула… Ваза с фруктами… Берег плавно удалялся…

— Мы здесь будем не одни? — тихо спросил он.

Марино, развалившийся в тенечке, повернулся в его сторону.

— Почему тебя это интересует?

— Не знаю… Я никогда не знаю, чего от тебя ожидать, — Том опустился рядом с ним на колени, положил голову на живот и взял руку, прижал ладонь к щеке, прося ласки.

— Это плохо? — Марино перебирал закрывшие лицо дреды, убирая их в сторону.

— Мне нравится, когда ты ласковый и нежный со мной. Нравится, когда гладишь меня. Нравится, когда заботишься обо мне. Мне хочется прижаться к тебе и согреваться в тепле твоего тела. Но ты так редко бываешь таким, что я… я… — Том сильнее прижался к нему, коснулся губами руки. — Я боюсь…

— Чего?

Том не ответил. Мягко и осторожно принялся целовать его живот, приподняв футболку. Легкими поцелуями поднялся по руке к шее, потом к лицу. Накрыл его губы своими. Язык боязливо проник в рот, коснулся зубов… Марино так же осторожно отвечал. Уголки губ чуть приподняты.

Они целовались очень нежно и лениво, играя друг с другом, дразнясь. К великому своему стыду Том обнаружил, что этот поцелуй его возбуждает, что он не играет сейчас, а действительно хочет, хочет ласки его рук, хочет ощутить его в себе, почувствовать аккуратные толчки. Хочет стонать. Хочет кончить. Он отогнал от себя дурацкую мысль, размером всего в одно слово — педик. Он не педик, он просто очень хочет жить и очень хочет вернуться домой. И какой смысл сопротивляться и орать, если Марино все равно его возьмет, только теперь уже больно, а потом опять запрет в той комнате, навсегда похоронив возможность побега? В другой жизни он будет прежним. А сейчас, да, он педик, который только что сам полез целоваться, и через минуту сам возьмет в рот и как следует отсосет. Потому что только от него самого зависит выберется он или нет, никакой надежды на брата у него не осталось. Билл не ищет его. Билл забыл про него. Заменил другим. Это Билл незаменимый, а его, Тома, заменить легче легкого. Том больше не нужен Биллу. Том для него больше не существует…

— Ты с ума сошел? — недовольно поморщился Марино, отвесив сильный щелбан по макушке. — Аккуратнее. Не надо его так втягивать.

— Я… — оторвался Том от члена. — Задумался…

— Ммм, — улыбнулся мужчина. — Надеюсь, ты думаешь, как меня сегодня порадовать?

— Да, — Том по-****ски облизал губы и провел языком по головке. Он облизывал его как эскимо. Втягивал в себя. Иногда чуть прикусывал, аккуратно, чтобы не сделать больно. Он помогал себе одной рукой. Вторая ласкала яички, иногда касалась ануса. В прошлый раз выходка Тома с пальцем в заднице прошла на ура. Марино хоть и поворчал, но явно получил море удовольствия. Том про себя усмехнулся — а ну как оттрахать его, только уже не пальцами… Ох, он бы оторвался, он бы порвал ему все кишки. Палец скользнул во внутрь… Он попытался совместить минет и массаж простаты. Получалось не особо хорошо, но Том старался. Мешал Марино, который вместо того, чтобы лежать смирно и не дергаться, все время выгибался и постанывал. Нравится — это хорошо, но зачем мешать-то? Марино вцепился в волосы и начала задавать собственный темп, чем еще больше испортил дело. Горло уже болело, а воздуха не хватало. Том уперся в него одной рукой, второй продолжая кое-как ковыряться в заде, через раз дотрагиваясь до простаты. Наконец-то он насадил его так, что из глаз полились слезы, а член, казалось, прорвал тонкую кожу на шее сзади. Том с облегчением почувствовал, как Марино кончает. У самого-то член на пределе, но кого это волнует…

— Иди сюда, — поманил его мужчина, тяжело дыша. Том послушно перебрался от ног к голове. — Раздевайся. Не люблю, когда ты в одежде.

— Но люди…

— Здесь только мои люди. Здесь нет посторонних. Раздевайся.

Том скинул с себя одежду, перетянул банданой дреды в хвост. На ветру было прохладно. Солнце-то вообще уже не грело.

— А теперь поработай ручками над собой. Я хочу, чтобы ты кончил.

— Марино… — покраснел Том.

— Давай-давай, должен же и ты получить удовольствие. А потом пойдем ужинать и смотреть на звезды.

— Я не знаю… — проблеял он.

— Ну! — сдвинул Марино густые брови на переносице.

Том провел рукой по торчащему члену вверх-вниз. Сжал пальцы так, чтобы кончить максимально быстро. Закрыл глаза.

— Нет-нет! Я не хочу так быстро! Ласкай себя! Люби себя!

Пришлось заниматься онанизмом со вкусом. Том им, конечно, иногда занимался до похищения, даже если говорить откровенно, то частенько, но вот так показательно… Черт! Такими темпами ему понадобиться несколько минут, чтобы кончить… А хочется побыстрее…

— Да, продолжай, малыш, — шепнул Марино на ухо, заходя сзади. — Мне так очень нравится. Вот так… — Он вставил сразу два пальца, уже обильно измазанных в смазке. — Аккуратненько и нежно. Вот так… — Пальцы заходили туда-сюда. Том начал постанывать, выгибаться, чтобы удобнее было. — Мой мальчик… Мой хороший мальчик… — Поцелуи по шее, покусываение, посасывания. — Мальчик хочет… Как я люблю, когда мой малыш хочет… — Толчок и плавные движения уже внутри. Его рука замещает его руки. Том наклоняется вперед, опираясь на шезлонг. Марино начинает бить сильнее, а руки двигаются по члену все интенсивнее, вырывая из Тома громкие стоны. Вот уже оргазм накроет, собьет с ног. Он почти повис на его руках, не в состоянии держаться. Марино бьет так сильно, что уже очень больно. И Том уже кричит не от удовольствия, а от боли. Оргазм быстро бежит с кончиков пальцев рук и ног к низу живота. Стекает откуда-то с плеч. Концентрируется в одном месте, чтобы через секунду взорвать разум, вырваться наружу, заставить кричать, уронить на колени. Они кончили одновременно. Марино чуть не выронил мокрое обмякшее тело на палубу. Аккуратно положил его на шезлонг. Накрыл халатом.

— Будешь пить? — присел он рядом.

Том, ошалело глядя перед собой, смог только кивнуть.

— С газом или без? Сок?

Он опять кивнул. Марино рассмеялся. Принес ему свежевыжатый апельсиновый сок с кубиками льда. Том полулег, подставив лицо мягким ласкам ветра, накрывшись халатом, как пледом, только голые ноги торчат. Присосался к соломинке.

— Ты доволен? — спросил Марино, рассматривая его сияющие глаза.

Том широко улыбнулся.

— Рыбачить будем?

Он опять довольно кивнул.

— Хорошо. А то потом темно будет, не так интересно. Накинь халат, не хочу, чтобы тебя продуло. И босиком не бегай. Вон тапочки около барной стойки.

Марино выразительно посмотрел на охранника.

— Они тебя без слов понимают? — хмыкнул Том, булькая остатками сока.

— Они читают мои мысли, — ухмыльнулся Марино.

Под словом рыбалка Том всегда подразумевал удочку и червяков. Вместо этого им принесли большой тазик мяса. Марино слил кровь в воду и учтивым жестом пригласил Тома насладиться зрелищем. Тот перевесился через перила и принялся вглядываться в темноту. Ничего не происходило. Все было чинно и спокойно. Он обернулся к мужчине:

— А что я там должен уви…

Совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки от него, распахнулась огромная пасть. И брызги залили все вокруг. Том шарахнулся в сторону, поскользнулся и едва не слетел в воду — Марино вовремя ухватил его за халат. Сердце в пятках колотилось так, что, казалось, сломает ему ноги.

— Ну, слушай, можно и тебя им скормить. Скорей всего я однажды так и сделаю, но не сейчас точно. Я же велел тебе одеть шлепки, чтобы не скользить. Бегом, идиот. Не заставляй меня нервничать, — ворчал Марино, чрезвычайно довольный произведенным эффектом.

— Кто это? — вытаращил он глаза.

— Акула. Простая тигровая акула. Они как раз очень активны на рассвете и на закате, ночью еще. Их тут просто прорва, — Марино взял кусок мяса и швырнул недалеко от яхты. Вода забурлила и из нее вынырнула огромная белая морда с треугольными зубами.

Том тоже достал кусок побольше и закинул его подальше. Огромная рыбина вынырнула и, изогнувшись, с фонтаном брызг рухнула в воду.

— Круто! — восхитился парень. Следующие полчаса они провели, дразня хищников, хохоча и веселясь, когда кто-то из них не мог поделить ломти мяса.

Потом они вместе ужинали за длинным столом. Марино рассказывал, как в прошлом году акулы сожрали здесь компанию подвыпивших дайверов, зачем-то полезщих в воду. Хотя все прекрасно знают, что в это время года лучше все-таки не нырять в этих местах. А вообще лезть в воду в их местах опасно, акулы, правда, держатся в стороне, но бывает, что и заплывают к побережью в поисках пищи. На вопрос Тома, а как же люди не бояться купать на соседнем острове, ведь он видел, что там народ активно отдыхает, Марино сказал, что берег окружен специальным приспособлением, которое мешает акуле подойти близко. Да и не суются они туда. Людей надо бояться, а не акул.

Потом они курили кальян и любовались звездным небом. А потом… потом они занимались любовью. Да, именно так. Это было что-то невероятное. Марино был необыкновенно нежен и внимателен. Он одаривал его ласками, зацеловал каждый миллиметр кожи. Он… Ах, Том отдавался ему по-настоящему, не играя, не притворяясь. Руки. Плечи. Смуглая кожа. Красивый рельеф накачанных мышц. Жесткие волосы щекотят ему нос и глаза, когда он целует его. Черные глаза, огромные, влажные, миндалевидные, очерчены густыми черными ресницами, смешно загнутыми вверх. Он красивый. Нежный. Страстный. Сильный. Том тает в его руках, растворяется в его ласках… Они заснули только под утро, совершенно изможденные. Том улыбался, уткнувшись носом в его грудь. Марино обнимал его обеими руками. Жарко… Но так хорошо…

***

Жизнь налаживалась, если это так можно сказать в данной ситуации. Том очень боялся, что Марино после той ночи его забьет. Ну, имел он такую особенность — сначала сделать очень хорошо, а потом избить до полусмерти. Однако мужчина остался к нему нежен. По крайней мере, физическую силу не применял — и на том спасибо! Он вернул Тома обратно в его комнату, и следующие несколько дней появлялся редко и вел себя спокойно. Том же во время его визитов крутился около него, всячески демонстрируя свое расположение, проявлял инициативу и вообще был каким-то необычно активным.

Через несколько дней Марино повторил вылазку на яхту. Правда, уговорить его разрешить искупаться Тому не удалось. Но это дело времени. И опять Том был само желание и сама страсть. Более того, он заметил, что и Марино стал помягче. Не было таких резких колебаний настроений. Он даже исполнял какие-то просьбы парня и терпеливо сносил его маленькие капризы. Если бы Том чувствовал в себе тягу к лицам одного с собой пола, то непременно бы решил, что они с Марино пара. Причем пара влюбленных, наверное, именно так все это выглядело со стороны. И именно так это надо было Тому. В конце концов, в его жизни появились еще какие-то события кроме насилия и дикой скуки.

Прошла еще неделя, может быть две. Они только что вернулись с прогулки. В этот раз Марино не потащил его на яхту, они прошлись по саду в сопровождении десятка телохранителей. Том носился вокруг него, словно маленький, рвал апельсины и бананы. Никаких попыток удрать он не предпринимал, решив, что один неудачный побег — и он больше никогда не выйдет из своей темницы, посему надо сделать так, чтобы Марино ему полностью доверял, чтобы, если уж сбегать, то без проколов, чтобы сто процентов удачи, нет, двести!

Марино оторвался от его губ, провел по телу, размазывая по животу сперму. Поднес пальцы к его рту. Том с удовольствием их облизал и пососал. Потерся щекой о его плечо. Обнял и прижался, удовлетворенно вздохнув. Марино откинул с лица дреды и нежно поцеловал его в нос.

— Я принесу тебе ужин. Хорошо? Наверное, уже готово.

— Давай поужинаем вместе, — глядя на него снизу вверх, наивно хлопнул ресничками Том.

— Нет, у меня еще дела. Так что сегодня без меня.

— А завтра?

— Посмотрим.

Марино поднялся и принялся одеваться. Встряхнул шорты. У Тома перехватило дыхание — из кармана выпал телефон. Он моментально подорвался с кровати и кинулся к Марино.

— Ну, пожалуйста, — заскулил он, жалобно заглядывая ему в глаза. — Я так хочу с тобой поужинать… — Ногой отпихнул телефон под кровать. — Или позавтракать… — Впился в его губы.

— Малыш, я, правда, занят сегодня вечером и завтра днем. Обещаю, что как только у меня выдастся свободный день, мы знатно отдохнем, — снял его с себя Марино.

Том тяжело вздохнул и надул губы. Сердце колотилось в висках. Ноги подкашивались. Пальцы дрожали.

— Жаль… — голос предательски дрогнул.

Марино улыбнулся и обнял его:

— Не расстраивайся, — поцеловал и ушел.

Том помедлил, прислушиваясь, а потом нырнул за трубкой, умоляя небеса, чтобы клавиатура не была заблокирована паролем. Руки тряслись так, что он даже не сразу смог достать телефон. Первое, на что он обратил внимание, — дата. Двадцать пятое июня. Его выкрали в начале января… Полгода. Шесть месяцев! Сто восемьдесят дней! Ладно, об этом он подумает потом… Впрочем, как и о том, почему его никто так и не нашел за сто восемьдесят дней!

Он с огромным трудом набрал номер брата. Пальцы не слушались. Мазали мимо. Том злился, скидывал неверный номер и снова набирал. Надо очень быстро. Марино вот-вот вернется и тогда ему будет хана. Трубка подозрительно долго молчала. Потом по проводам понеслись длинные губки.

— Билл… Билл… Билл… Возьми трубку! Билл… Билл… Возьми трубку! Возьми трубку! — как мантру, шептал он. Билл не мог сменить номер. Если бы Билл пропал, Том бы не расставался с телефоном. — Возьми трубку… Возьми трубку… Возьми трубку…

Набор скинулся. Том взвыл. Опять принялся тыкать по клавишкам. Если бы он помнил номер матери, то позвонил бы ей. Если бы он помнил номер хоть кого-то из группы, то набрал бы его. Но зачем помнить номера, если есть телефонная книжка? Единственное, чей номер он помнил наизусть — это номер брата. И этот чертов брат сейчас не берет трубку!!!

— Возьми трубку!!! — завопил он в отчаянье.

— Том? — в дверях стоял Марино.

И по его прищуренным глазам и кривящемуся в хищной улыбке рту, Том понял, что его мечта умереть осуществится в ближайшие несколько секунд. Он попятился назад, все еще судорожно вцепившись в телефон.

— Дай трубку мне, — протянул он руку.

— Я… Я… — испуганно лепетал Том, прижимая ее к уху. — Марино… пожалуйста… Я так давно не слышал брата… Пожалуйста… Не надо… Хотя бы просто услышать его…

— Дай. Сюда. Трубку, — зло процедил Марино, подходя к нему вплотную.

— Пожалуйста… — всхлипнул он, не в силах оторваться от телефона.

Марино вырвал трубку из его рук. Приложил ее к уху. Недовольно оскалился.

— Твой брат давно сменил номер. Видишь, он даже не хочет с тобой говорить. Ты будешь серьезно наказан.

— Марино! Нет!!! — закричал Том. — Пожалуйста, нет!!! Я же даже с ним не поговорил! Я даже его не слышал! Марино!!! Умоляю, разреши мне…

Он захлебнулся от сильного удара. Сжался весь, падая на пол и закрывая голову. Вот и всё, — сообщило разуму ускользающее сознание.

Это походило больше на сцену из фильма ужасов… Том обнаружил свое тело в подвале прикованным лицом к стене. Причем руки и ноги сильно разведены и, судя по следам на запястьях, он тут уже давно. Том поморщился, пытаясь принять хоть какое-то относительно удобное положение. Ничего не получалось. Ноги закованы в цепи и разведены слишком широко, поэтому свести их нельзя, только шире расставить, но стоять так тем более неудобно. Цепи на руках позволяли некоторое движение, но опуститься на колени тоже нельзя — их длины не хватает. Еще сильно парит, и с него ручьями льется пот. Тело зверски болит. Том сжал мышцы зада — больно — насиловал. Прикольное наказание… Такого Марино еще не выкидывал. Стена с его стороны влажная и плесневелая. Он лизнул ее, чтобы хоть как-то смочить горло и перебить металлический привкус крови. Стало только хуже. К тому же очень кружилась голова и болели ноги. Что же делать? Хотя… что он может сделать? Только ждать, когда Марино придет, опят его изобьет, изнасилует и уйдет. Исхода два — либо он его доканает окончательно, либо сначала угробит, потом долго лечить будет. Ничего нового и оригинального. Сейчас Тома беспокоило несколько иное, чем его собственное тело и его дальнейшее функционирование. Сейчас Тома беспокоило число сто восемьдесят и отсутствие какой-либо помощи извне. Его похитили почти сразу же после Нового года. За окном кончается… или уже кончился… июнь… И его так и не нашли? Так и не освободили? И почему Билл не взял трубку? Сменил номер? Они каждые несколько месяцев меняли телефонные номера, потому что поклонницы постоянно их узнавали и начинали названивать в любое время суток, глупо хихикать в трубку и нести какой-то бред. Если бы Билл пропал, он бы перерыл всю землю, но нашел бы его, он бы не расставался с телефоном даже в ванной и туалете… Ответ был один. Том понимал уже его, но все равно отторгал. Он не верил. Не хотел верить… Билл не мог его забыть… Не мог!!!

Марино появился, когда Том не то что уже не мог стоять, висел с трудом. Сейчас начнется… Боже, ну почему он в сознании? Как это все пережить? Билл… Если бы ты только знал, что его сейчас ждет всего лишь за один звонок… всего лишь за возможность послушать длинные гудки твоего телефона… всего лишь за надежду… Том закрыл глаза. Не отвечать. Не кричать. Не дергаться. Он труп. Живой труп. Марино скоро надоест и он уйдет. Билл… Ну почему ты не взял трубку?

— Как моему мальчику нравится его новая комната и красивые браслетики? — Марино взял его за подбородок и сильно дернул, разворачивая голову к себе.

Том чуть приоткрыл глаза, с трудом поморщился.

— Отвечай! — крикнул Марино ему на ухо и мазанул лицом по стене.

Он застонал от обжигающей скулу и щеку боли.

— Да… — выдохнул еле слышно.

— О, отлично! Просто великолепно! Поиграем? — опять приложил о шершавый камень.

— Да…

Марино отпустил его и отошел в сторону. Том опять провис. Запястья, кажется, распухли… Ноги отказывают… За спиной раздалось какое-то странное шипение. Том обернулся, и в тот же момент его сильно ударило по голове. Тело окатила ледяная вода. Левый глаз заливало что-то липкое и вязкое — из раны на виске текла кровь. Струя резко переместилась с затылка на спину. Она была настолько сильной, что сбивала с ног, размазывала по стене, оставляла на теле синяки. Марино сопровождал свои действия какой-то важной речью, но Том просто не понимал, целиком и полностью сосредоточившись на бьющей по телу боли. Его очень быстро начало трясти от холода. Марино что-то спрашивал, дергал за многострадальные дреды, бил, но Том лишь дрожал и невменяемо смотрел перед собой, совершенно не соображая, что происходит. Все закончилось, когда Марино его отымел. Грубо, без всякой подготовки, заботясь только о себе. Тому было настолько плохо, что он даже не кричал, тихо постанывал. Единственный вопрос, который его волновал, — почему за сто восемьдесят дней Билл так и не пришел за ним…

Это развлечение Марино очень понравилось. Он повторял его еще несколько раз, меняя воду с ледяной до кипятка. И Том не знал, что хуже. Он уже давно потерялся во времени и пространстве, уже давно ничего не соображал, находясь на грани полуяви. Марино никогда не доводил его до бессознательного состояния, и это было хуже всего. Том ничего не просил, не говорил, не сопротивлялся. От голода он был слаб. От боли он не мог стоять. Кожа на руках имела такой вид, что Том старался не смотреть на запястья вообще. Он чувствовал, что с организмом что-то происходит — в груди сильно болит, нос забит, кашель с мокротой… Температура высокая… Знобит… Том прислонился лбом к стене. Только бы не кашлять… Когда кашляешь, кажется, что внутренности взбивают веничком — безумно больно. Интересно, Марино нравится трахать такой вот дрожащий полутруп? И еще интересно, он даст ему умереть на этот раз или опять вытащит? Сто восемьдесят дней. И Билл ничего не предпринял, чтобы спасти его… А ведь иногда он ему снится… Не страшно… Скоро Том будет свободен. Только бы Марино не заметил, как ему плохо… Тогда болезнь можно будет запустить и чудесный доктор уже ничего не сможет сделать. Том будет свободен… Только если он не нужен Биллу при жизни, то нужен ли будет после смерти? Том улыбнулся — самое время напомнить Марино о своем последнем желании. Надо будет как-нибудь с силами собраться и напомнить…

В этот раз он пришел не один. Более того, он был совершенно пьян. Мужчины что-то оживленно обсуждали, лапали его везде, щупали… Том подрагивал от их прикосновений, морщился. Марино расстегнул браслеты на ногах и руках, и Том упал безвольной сломанной куклой.

— Вставай, — пнул его Марино.

Том бы и рад подняться, да только физически не может. Ему плохо настолько, что открой двери — он так и останется лежать трупом на полу.

— Вставай, — удар сильнее.

Мужчины опять что-то загалдели на чужом языке. Он услышал звуки расстегивающихся молний. Том приподнял голову…

— Марино, не надо, — прохрипел он, вцепившись в его ноги. — Пожалуйста, Марино! Я ведь только твой… Марино… Прости меня… Не надо… Марино… Пожалуйста… Я ведь только твой…

Он брезгливо отпихнул его и отошел в сторону.

Том поднял глаза, полные слез, и хрипло с трудом проговорил:

— Ты только мое желание выполни… Последнее… Пожалуйста… Марино…

Это длилось бесконечно долго. Том уже ничего не видел, не чувствовал и не соображал. Он лишь безостановочно повторял его имя. Голова отключилась. Перед глазами пелена. Губы не шевелятся. Лишь имя-стон, молитва, которая может все остановить, но которая наслаждается его болью. Толчок-имя. Имя-толчок. Он состоял из боли. Оболочка, в которой жила боль, жгучая, страшная, адская боль. Где-то очень далеко ему начало казаться, что это тот самый долгожданный конец. Что он сейчас пройдет через боль и будет свободным. Даже дети при рождении проходят через боль. И он… Он рождается заново. Сейчас его душа родится. Покинет тело и улетит. Он улетит. К Биллу. К маме. Подальше отсюда. К брату… Вот они только переехали в деревню из города. Бегают по траве около дома, кувыркаются в росе… Вот Билл прибежал к нему, чтобы сообщить, что он выиграл отборочный тур и едет на какое-то шоу. Тому в глаза светит солнце, и он поэтому морщится на эту новость, хотя очень рад, что брат будет участвовать в передаче… Вот они видят свой первый клип по телевизору — хохочут и показывают друг на друга пальцами. Потом еще раз и еще. Билл всегда был рядом с ним. Только сейчас его нет. Но скоро они будут вместе. Осталось чуть-чуть. Совсем капельку…

— Прости меня… — шепчет он, улыбаясь. — Я не смог…

Том уже не мог видеть его — смеющееся лицо, широкая улыбка и боль в глазах. Не видел он и того, как Марино побледнел, когда упавшее на холодный грязный пол бледное окровавленное тело дернули за дреды, приподнимая голову и открывая лицо, и он увидел чуть прикрытые длинными ресницами стеклянные глаза и улыбку, которая довела его, сильного мужика, привыкшего убивать, до истерики. Как он шутками и прибаутками выводил друзей из подвала, обещая им выдать по самой дорогой бутылке вина — отпраздновать их веселье, а потом бегом несся к себе в комнату, чтобы схватить одеяло и вернуться в подвал к истерзанному мальчишке.

— Прости меня… — прочел он по его губам, когда лицо тронула улыбка. — Я не смог… — И Марино закричал от отчаянья, принялся целовать ледяные губы и тереть холодные ладони. А потом закутывал его в одеяло и, подхватив на руки, быстро нес в комнату, умоляя простить. Как набирал полную ванну теплой воды, чтобы хоть как-то согреть промерзшее тело. Как звонил врачу и орал, чтобы тот срочно приехал. Как метался по дому, позабыв про друзей, и бил посуду. А перед глазами стояла запрокинутая голова с полуприкрытыми глазами и застывшей улыбкой. Как через час доктор будет кривить губы и говорить малопонятные слова, из которых Марино поймет всего несколько — переохлаждение, истощение, двусторонняя пневмония, порвали, не жилец. Не жилец! И он будет трясти друга, и обещать любые деньги, только бы мальчишка жил. А тот будет разводить руками и повторять — не жилец, таких даже в больницах не вытаскивают, а этот так и вообще сам жить не хочет, не жилец. И несколько дней он будет жить в его комнате, колоть строго по часам, натирать мазями, менять мокрые простыни, согревать своим телом. Он будет тащить его за уши с того света, а доктор будет все равно качать головой… не жилец… И он поклянется отпустить его, если он выживет. Обязательно отпустить… если выживет…

***

Ему снились кошмары. Голые тела, отвратительные члены и курчавые волосы на лобках. Руки, лапающие везде. Большие животы и дряблые ляжки. Снился смех и чужая речь. Он вырывался, кричал. Внутренности горели. Грудь разрывало от боли. Он открывал глаза и видел либо слишком яркий свет, либо голые тела. И этот кошмар никак не хотел заканчиваться. Он хотел умереть. Он просил их быть милосердными и убить его. Они смеялись и продолжали насиловать его. Потом он проваливался в темноту, чтобы вынырнуть из нее и опять попасть в кошмар.

Том пришел в себя в слезах, заполнив комнату громким истошным воплем.

— …и так вот постоянно, — услышал он обрывок фразы.

— О, проснулся, — улыбнулся врач. — Добрый вечер, Том. Как ты себя чувствуешь? Что болит? Покажи мне, что у тебя болит?

— Сердце, — всхлипнул он.

Брови доктора взлетели вверх. Потом он нахмурился и, достав стетоскоп, принялся слушать грудь.

— Ты уверен? Как болит? Ноет, тянет? Резкие боли? Где? Покажи мне.

— Сердце… Оно не останавливается… Я прошу, а оно не останавливается… Бьется и бьется… Я так хочу умереть, а оно все бьется и бьется… — сквозь слезы бормотал он каким-то покинутым голосом.

Врач сдернул стетоскоп с шеи и хмуро глянул на Марино.

— Я поговорю с другом, он выпишет ему сильные антидепрессанты. А вообще, Эмиль, я тебя предупреждал — тело-то я верну, но если сдвиг по психике, то…

— То вернешь и психику, — отрезал мужчина, садясь рядом с ним на кровать.

Том тут же занервничал, задергался, заметался. Слезы потекли сильнее. Он беспрестанно что-то лепетал и поскуливал, как щенок.

— Мой мальчик, — Марино вытирал мокрое лицо полотенцем. — Мой мальчик, сейчас поест немного и опять будет спать, да?

Том закричал от его прикосновений, словно он жег его каленым железом, стал биться сильнее. Взгляд безумный.

— Руку ему сейчас подержи, — устало зевнул доктор, вскрывая ампулу и наполняя шприц лекарством. — Ладно, главное, что опасность миновала, а там вытащим его. Все равно, он у тебя не протянет долго. Это я тебе и без психиатра скажу. У него нервы в хлам убиты, психику ты раздавил. Ему покой нужен, смена обстановки, свежий воздух, а антидепрессантами мы из него только овощ сделаем.

— Что делать? — Марино крепко сжал руку, подставляя ее для укола.

— Я тебе говорил. Попользуйся им еще в свое удовольствие и продай Рене. Он хороший, он будет с ним ласков. К тому же вот тебе и смена обстановки.

— Рене?! — аж подавился от гнева Марино.

— Нет, Рене не возьмет его… Можно его Стиви предложить. Хорошее место. Стиви добрый, мальца твоего не обидит, работой сильно загружать не будет. Так, только чтобы хлеб свой отрабатывал. У Рене ему похуже придется. Рене жадный.

— Ульрих, я сейчас тебе как дам, — зарычал Марино, — в нос. Вот даже больной руки не пожалею.

— Ну и будешь его сам лечить, — рассмеялся врач.

Марино что-то ответил, но Том уже не услышал — отключился.

Он то приходил в себя, то снова проваливался в сон. Кошмары ушли, уступив место темноте в сознании и пустоте в душе. Марино тоже больше не пугал его своим присутствием. Тому вообще стало все равно до происходящего вокруг. Ничего не хотелось. Он спал и ел. Молчал. Смотрел в одну точку. Он плохо помнил, что произошло в подвале. Как не очень хорошо помнил и то, что вообще там был, казалось, что это всего лишь один из кошмаров, который хотелось забыть. Доктор приходил все реже и реже — опасность миновала, и теперь пациенту требовались только сон, еда и отдых. Марино исправно выхаживал его и пытался разговорить. Том молчал. Взгляд был тусклым, неживым. Мужчина помогал ему дойти до ванной, мыл сам. Том послушно стоял под душем, безвольно повесив руки. Он закутывал его в полотенце и, как маленького, на руках нес обратно. Он целовал и ласкал его. Том не противился. Лишь глаза становились влажными, и одинокие слезы медленно стекали по щекам. Марино попробовал встряхнуть его хотя бы агрессией — наорал, замахнулся. Том даже не дернулся, только глаза закрыл и отвернулся. В какой-то момент Том обнаружил, что у него и мыслей-то никаких в голове нет — он просто лежит и тупо смотрит в одну точку. Если Марино не перестанет колоть его этой дрянью, то он, действительно, превратится в овощ. Его жизнь, конечно, полное дерьмо, но не до такой же степени себя не любить!

Марино пришел с подносом. Поставил его на небольшой столик откуда-то появившийся в комнате… Вообще, Том заметил, что мебели стало значительно больше — появился стул, два удобных с виду кресла, кушетка, какой-то стеллаж с бумагами, письменный стол и прикроватный столик. Видимо, Марино все это время жил у него. А может, и врач тоже жил… Том вспомнил, как ему было плохо, и перекривился. Сейчас только сильная слабость и вот эта жуткая апатия ко всему.

— А у нас сегодня овощи с мясом, — сказал Марино. — Потом фруктовое пюре и сок из маракуи.

Он коснулся его лба, потрогал венку на шее, считая пульс, провел кончиками пальцев по скуле и улыбнулся. Поправил подушки и приподнял Тома повыше, чтобы тому было удобнее.

Овощи с мясом оказались пюре, что опять удивило Тома. Все-таки мясо он привык есть в виде кусочков или котлет, но ни как не в виде взбитого в блендере дерьма. Он сморщился, отворачиваясь от ложки.

— Том, надо поесть, хотя бы немного, — устало вздохнул Марино.

— А зачем вы это в пюре превратили? — очень тихо спросил он, и сам удивился насколько у него хриплый голос. Мужчина вздрогнул и удивленно посмотрел на него. — Я такое не хочу.

— А что ты хочешь? — расплылся он в улыбке.

— Пиццу, — ляпнул Том первое, что пришло в голову.

— Хорошо, — неожиданно быстро согласился Марино. — Ягодный коктейль оставить?

— Да.

Марино набрал короткий внутренний номер и велел повару приготовить им пиццу.

— И колу, — буркнул Том. Просить так просить. — Холодную.

— Тебе нельзя холодное. Ты еще не выздоровел.

— Я по чуть-чуть.

— Хорошо.

— И, Марино, не коли меня больше той дрянью. У меня с головой что-то происходит, — очень осторожно произнес Том, опасаясь бурной реакции.

— Давай только договоримся, если я замечу, что тебе плохо, я буду и дальше тебя колоть, хорошо? Если ты будешь себя нормально вести, не будешь орать и истерить, не будешь кататься по полу, то я не буду тебя колоть.

— Хорошо, — кивнул Том.

Через час они поели. Том, правда, есть совсем не хотел, но злить Марино ему хотелось еще меньше, поэтому он геройски впихнул в себя небольшой кусок и выпил всю колу со льдом. Фруктовое пюре Марино разрешил ему съесть попозже. Том вообще заметил, что он какой-то незнакомо спокойный, ведет себя странно, соглашается и не заставляет, наблюдает постоянно, трогает его. И никуда не собирается уходить.

— Что-то произошло? — не выдержал Том, в конце концов, столь пристального внимания к себе.

— Нет, — опять улыбнулся Марино, качнув головой. — У тебя просто взгляд такой… осознанный что ли… Впервые за месяц.

— За месяц? — ужаснулся Том.

Марино аккуратно пересел к нему на кровать из кресла.

— Да, ты был несколько не в себе. Не помнишь?

Если честно, то Том почти ничего не помнил. Какие-то отрывки, блеклые, незначительные, словно сны, которые глупо запоминать. Хотя нет… Некоторые сны, как раз, он помнил очень хорошо. Сны, а не моменты собственной жизни.

— Не помню…

Марино пододвинулся к нему и провел рукой по голове:

— Тебе надо дреды откорректировать, опять волосы отросли.

Том рассеянно кивнул.

— Ты жил у меня все это время?

— И доктор тоже. У тебя воспаление легких было. Насилу спасли.

— Не надо было… — буркнул Том, устало откидываясь на подушки. В голове крутились какие-то образы, нечеткие, неясные, очень мерзкие и противные, копошились червяками. И Марино был в центре тех событий.

— Это ведь мне решать, правда, — переплел он их пальцы.

Том дернул плечами, забирая руку:

— Я помню, что твой кусок мяса и дырка не имеют права голоса. Над ними можно только издеваться, бить и насиловать. У них нет ничего, даже права на собственную жизнь, — он повернулся к нему спиной, внутренне напрягаясь и ожидая удар.

Марино подтянул его к себе и уткнулся носом в дреды:

— Глупый ты, — прошептал ему на ухо. — И, по-моему, излишне болтливый. Но сегодня тебе можно. Только сегодня, — щекотно поцеловал его в шею. Том хихикнул и зажался. Неприятные образы в голове всколыхнулись и перемешались, словно разом взлетевшие несколько сот бабочек. Он, действительно, не помнил, что там произошло…

Марино провел у него в комнате еще двое суток. Том, как и прежде, спал и ел, в крайнем случае, просто валялся на постели, почти не разговаривал. Марино или развлекал его болтовней, или ложился с ним рядом. Том все ждал, когда он начнет приставать, но тот его не трогал, что несказанно радовало парня — трахаться сейчас он хотел меньше всего на свете. Он пристраивался у Марино на плече, утыкался носом в грудь и безмятежно засыпал, чувствуя, как тот осторожно прижимает его к себе и целует в макушку. Том был абсолютно спокоен, голова удивительно чиста, а память словно кто-то не до конца стер ластиком. Иногда он вздрагивал и просыпался в слезах. Марино гладил его по спине и что-то шептал в ухо. Том не понимал, что он там бормочет, но от этого опять становилось спокойно и уютно, он оплетал его тело рукой и ногой и вновь проваливался в короткий черный сон. Том что-то должен был сделать… Что — он не помнил…

Однажды ему приснилось, что его целуют. Он не видел лица, но губы были такими мягкими, а прикосновения такими нежными, что он с удовольствием ответил. Острый, жесткий язык прогулялся по зубам. Том сладко улыбнулся и чуть прикусил незваного гостя. Лениво разомкнул зубы, впуская язык в рот, отвечая на поцелуй. Марино припал к его губам, сосал их, подразнил языком. Руки ласкают тело. Выдох в рот. Кончик носа трется о кончик носа.

— Просыпайся, соня, — шепчет с улыбкой. — Тебе волю дай, ты всю жизнь проспишь.

— Марино, — он обхватил его за шею, не открывая глаз, и запустил руки в торчащие волосы. — Принеси мне гитару, пожалуйста. Я так по ней соскучился.

— Нет, малыш, — поцелуй в веки. — Я думал на эту тему, и не могу. Ты можешь пораниться сам или поранить кого-нибудь. Я не хочу, чтобы мой мальчик причинил себе вред.

— Но мне безумно скучно.

— Я принесу тебе книжку. Будешь читать. Что бы ты хотел?

Том недовольно сморщился и надул губы:

— Квантовую физику, — буркнул он.

Марино засмеялся. Рука ласкает полувозбужденный член. Том жмурится и ложится чуть удобнее. Губы посасывают губы. Пальцы нежно щекочут яички. Том хихикает и раздвигает ноги.

— Хочешь? — выдыхает ему в рот.

— Да, — стонет он.

— Я аккуратно… Если что…

— Да…

Где Марино прятал смазку и откуда ее так ловко доставал, для Тома всегда было загадкой. Вот уже один палец внутри. Том расслабился и закрыл глаза. Не больно. Хорошо и приятно. Марино постоянно целует. Он вообще сегодня хороший. Сначала, правда, Том хотел покапризничать, но потом передумал. Ему нравилось, когда Марино был нежным, когда готовил его, любил. Нравилось, когда целовал вот так — трепетно, осторожно, словно спрашивая разрешения. И хотелось это запомнить. Том знал, что долго Марино не протянет, что нежность сменится агрессией и болью, или безразличием, когда он на самом деле будет ощущать себя просто дыркой, а не человеком, а сейчас он хотел получить свою маленькую долю его любви, получить и запомнить, чтобы потом вспоминать, каким он может быть хорошим… Зачем? Просто хотелось. Хотелось иногда побыть маленьким и капризным, чтобы о тебе заботились, выполняли какие-то просьбы, хотелось, чтобы тебя ласкали, просто гладили, хотелось почувствовать себя любимым. Не важно, что вот такое чертово извращение, не важно, что разум до сих пор вопит и отторгает, требует погибнуть, но не сдаваться, сохранить честь, достоинство и еще бог весть что, а Тому просто хочется сохранить себе жизнь и вернуться домой. Ему почему-то казалось, что если последовать тропой, вытоптанной Шахерезадой, то может быть и его злой султан когда-нибудь пощадит и отпустит восвояси… Хотя… Кажется, восточной красотке удалось сохранить только голову на плечах, у него программа максимум малость поразнообразней будет.

Марино сегодня поиздевался над ним всласть. Несколько раз почти довел до оргазма, но кончить не дал. Том уже под ним совсем выдохся, уже руки-ноги дрожали и приятно немели, а в глазах все плыло и искрилось, а он все дразнил его и дразнил. Правда, и сам не кончал, растягивая удовольствие. Том уже умолял его, бормотал что-то бессвязное, царапался и кусался, а Марино улыбался и плавно двигал бедрами, рукой в такт лаская его член. Потом рука стала двигаться быстрее, а член внутри медленно и протяжно целенаправленно задевал простату. Том орал в голос от удовольствия, задыхался и облизывал сухие губы. Марино почти совсем остановился и на каждое движение бедрами делал несколько движений рукой. Том сжимал мышцы сильно-сильно, извивался под ним, старался насаживаться сам, но Марино посмеивался над ним и замирал, а потом несильно, но резки бил — чтобы без боли, приятно. Казалось, что оргазм никогда не прекратится. Сил уже не было, а тело все сводила судорогой, оно дрожало и билось в каких-то сладких конвульсиях. Да еще Марино наконец-то соизволил начать шевелить задницей, отчего ему показалось, что он, Том, вообще спятил от удовольствия. Несколько хороших ударов, и Том максимально сильно зажался, чтобы позволить Марино кончить…

Мужчина мягко опустился рядом с ним, блестящий от пота, тяжело дышащий, довольный. Черные волнистые волосы прилипли к мокрому смуглому лицу. Язык лениво облизывает сухие губы.

— Как ты, зверушка, жива?

— Уку… — мурлыкнул Том.

— Вот и я, кажется, на небесах, — он раскинул в стороны руки и ноги. — Иди ко мне, — поманил его

Том юркнул к нему под бок и занял свое место на плече, обхватил ногой ногу. Подул, прогоняя капельку с груди вниз. Мышцы дрогнули, заиграли.

— Послушай, малыш. Мне надо уехать на несколько дней…

— А я? — тут же вскочил Том.

— …А за тобой присмотрит моя сестра. Я сначала хотел тебе еды оставить, но я не знаю, когда вернусь — может быть через день, может быть через пять. Да и боюсь я тебя пока одного оставлять. Слишком много сил было потрачено на то, чтобы тебя с того света вытащить и голову вернуть на место. И мне бы не хотелось, чтобы я приехал к тому, с чего мы начали.

Том сделал вид, что обиделся. Сложил губы бантиком и демонстративно отвернулся.

— Ты можешь хоть обобижаться, но мне все равно надо уехать. Сестра будет кормить тебя и вызовет врача в случае чего. Постарайся быть умницей. Договорились?

Он опустил голову и изобразил на лице жгучую обиду, хотя в душе все пело и танцевало. Марино уезжает! Вместо него будет какая-то девица. А кто у нас самый главный обольститель девиц на свете? Правильно, Том Каулитц! И пусть еще несколько минут назад, он широко раздвигал ноги и сам насаживался на член с такими стонами, каким позавидовали бы бывалые профессиональные шлюхи, тем не менее спящий в нем мачо просто обязан проснуться и не упустить свой шанс на свободу!

***

Он всю ночь ворочался с бока на бок, обдумывая, как действовать. Самое главное — это ее не спугнуть. Надо с ней подружиться, произвести впечатление… Том выругался: ну как он, голый, произведет на нее впечатление? Чем? И потом, это дома он был великим мачо, а тут его статус — личная дырка гребаного извращенца — настолько ничтожен, что и вспоминать не хочется… Более того, она, небось, понятия зеленого не имеет, кто он на самом деле… В Европе девчонки на него вешались просто потому, что он ТОМ КАУЛИТЦ, а здесь… Он ухмыльнулся — а вдруг она поклонница и вот теперь ей представился шанс спасти кумира! Том готов был на ней жениться, какой бы крокодилицей она не была, лишь бы она помогла ему выбраться… Фантазия уже рисовала уродливую, косую, рябую тетку необъятных размеров, с которой они весело бегут по кромке воды, взявшись за руки и счастливо улыбаясь. На тетке была короткая фата и платьице, а ее толстые целюлитные ляжки, колыхались не в такт движениям. Потом у тетки почему-то появилась бородка-эспаньолка. Тетка начала расплываться, а когда собралась вновь, то на ее месте стоял голый мужик с фатой на голове, который ржал, тянулся к Тому и лез ему в рот толстыми короткими пальцами. Том закричал и… проснулся. Выматерился. Он ненавидел Марино. Что этот ублюдок сделал с ним? До чего довел? Он вытянулся на кровати и постарался расслабиться. Он не выживет в этой клетке. Нельзя всю жизнь притворяться, нельзя играть в любовь, нельзя трахать собственное сознание, достоинство и разум. Он сможет очаровать эту телку, какой бы она ни была. Только надо понять, как действовать и на что давить. У всех девушек есть какой-то пунктик, главное найти его.

Его разбудил запах кофе. Том от всей души потянулся и приоткрыл один глаз. Конечно же, никого в комнате не было. Руке что-то мешало. Он даже не удивился, когда обнаружил на запястье браслет с цепочкой, второй конец которой был закреплен под подоконником за кольцо. Хорошо, хоть ошейник не одел… Или пояс верности… Цепочки хватало ровно на то, чтобы дойти до туалета и раковины. Ополоснуться можно, но уже тянет и неудобно. БОльшая половина комнаты на ближайшие дни была вне зоны его досягаемости. Том хмыкнул, прощаясь с мыслью о побеге, — дикую зверушку посадили на цепь, чтобы никого не покусала, спасибо, что без намордника обошлось… Ладно, есть же еще телефон. Только вот если Билл сменил номер… Настроение испортилось.

Том поковырялся в тарелке, выпил кофе, посидел на подоконнике и отправился спать — а что ему еще делать? Надо создать видимость, что он спокоен и неопасен. Хоть посмотреть на нового человека. Может, она еще и по-немецки говорит… Он бы с ней поболтал…

Солнце переместилось из одного окна в другое, следовательно, время стало обеденным. Он ориентировался по внутренним часам да по будильнику у Марино на запястье, когда тот забывал его снять. Так примерно и понял, что солнце в окне со стороны сада — это утро. Оно первое время светило ему в лицо, пока он кровать не подвинул. Солнце в окне со стороны острова — это примерно обед, часа два-три. Ну а прячущееся за линией горизонта в окне со стороны океана — это вечер. Так он мог греться на солнышке практически весь световой день, переползая с подоконника на подоконник. Только вот со днями были проблемы… Если бы Марино не избивал его до потери сознания, он бы мог примерно прикинуть, какое нынче число, а так… Интересно, а день рождения уже прошел или еще нет? Вроде, не должен. Сейчас где-то начало августа должно быть. Как же его задолбала эта изоляция от мира… А есть ли мир-то?

Дверь бесшумно открылась, и в комнату просунулась прехорошенькая головка. И Том понял, зачем Марино посадил его на цепь. Девушка была маленькой, тоненькой и хрупкой. Две длинных черных косы почти до пояса черными змеями свесились по обе стороны от ее лица. Само лицо без грамма косметики. Большие наивные глаза. Пухлый ротик чуть приоткрыт. Она с опаской смотрела на голого юношу, прикрытого лишь простыней. А Том пялился на нее и не знал, что делать. Как-то он был не готов увидеть подобного эльфа в своей норе.

Девушка просочилась в дальний угол и вытянула длинную шею, разглядывая Тома. Он отметил, что не такая уж она и маленькая, вполне оформившаяся девушка, скорей всего его ровесница, может быть немного старше.

— Как ты себя чувствуешь? — осторожно спросила она.

Том дернул плечами, не зная, что ответить.

— Брат сказал, чтобы я приглядывала за тобой, но не подходила близко. Он сказал, что ты можешь повести себя агрессивно и мне надо опасаться. Нас записывают на камеры… Там охрана… Она, если что… Брат потом посмотрит, если что… накажет…

— Единственное существо, которое ведет себя здесь агрессивно, — это твой брат, — сморщился Том.

— Он не всегда такой…

— Ага, обычно он еще хуже, — Том понял, что девка его злит, поэтому повернулся к ней спиной.

Он слышал, как она собирала посуду.

— Ты почти не ел… Оставить тебе фрукты? Брат говорил, что тебя надо хорошо кормить, ты еще очень слабый…

Том посмотрел на нее через плечо:

— Какое сегодня число?

— Двадцать девятое…

— Месяц? — вот дура-то!

— Июль, — смутилась она.

— Как тебя зовут?

— Даниэле.

— Ты можешь заходить ко мне почаще? — он повернулся к ней полностью, состроив самую жалобную физиономию.

— Зачем? — шарахнулась она.

— Мне здесь очень одиноко. Я не слышу из-за окон ни звука, я не чувствую ветра, я разговариваю со своим отражением. Мне хотелось бы хоть с кем-то пообщаться. А ты… Марино всегда бьет меня, издевается… Ты единственная, с кем я могу просто поговорить, кого я бы хотел послушать…

— Брат запретил мне с тобой общаться.

— Даниэле, пожалуйста… Ты же можешь ухаживать за больным. Я ведь так слаб. Я не причиню тебе вреда, да и не смогу. Я все равно никуда отсюда не выйду, твой брат посадил меня на цепь, как дикого зверя. У меня нет никаких шансов спастись… Я обречен умереть от его побоев. Пока его нет, я бы очень хотел пообщаться хоть с кем-то.

— Если брат узнает, что я нарушила его правила, он меня убьет.

Том опустил уголки губ, упал на подушку в полном отчаянье:

— Тогда не надо. Меня он все равно убьет, я не хочу, чтобы из-за меня пострадал невинный человек. Прости… Я… Я понимаю тебя…

Он спрятал лицо и протяжно вздохнул. Так, надо с трагедией завязывать. Лучше не доиграть, чем переиграть. Дьявол! Как ему осточертели все эти игры в борьбе за собственную шкуру!

Дверь закрылась.

Что дальше?

А дальше… Марино же сказал, что он очень серьезно болен. Даниэле должна за ним ухаживать. Вот пусть и ухаживает. Том ехидно усмехнулся. Как же он устал…

Даниэле принесла обед. Том так и лежал, не шевелясь. Это было трудно и не трудно одновременно. Одно он мог сказать точно — это было невыносимо скучно.

Ужин также остался нетронутым. Но Даниэле задержалась в его комнате дольше, чем днем. Том, свернувшись калачиком, из-под пушистых ресниц наблюдал, как ее отражение в стекле медленно приближается к его кровати. Нельзя шевелиться и делать резкие движения. Зато можно сделать самую разнесчастную физиономию.

Она оперлась на кровать, подобно кошке — легко и невесомо. Осторожно приблизилась и провела рукой по плечу:

— Том, — мягко позвала. — Если тебе плохо, то скажи, не стесняйся…

Тому даже совестно стало, что он так жестоко обманывает глупенькую забитую девушку…

— Брат объяснил мне, что тебе давать, если поднимется температура… Ты только скажи…

Том медленно повернулся к ней, в глазах стояли слезы.

— Принеси мне нож или лезвие, что-нибудь острое, — жалобно прошептал он. — Я хочу умереть. Марино сначала избивает меня до полусмерти, потом лечит… Избивает… Лечит… Я так больше не могу… Я хочу умереть… Я хотел умереть в этот раз, но доктор меня спас. Он в позапрошлый раз меня так избил, что сломал ребра и отбил почки, я не мог сходить в туалет — так было больно, шла кровь… Я кричал… Он… Он… Он… насилует меня… Почти каждый день. И так уже много месяцев подряд… Даже когда я без сознания, он все равно насилует меня. Когда я болею… Когда подыхаю… Ему не важно… Он насилует меня… Я… Я не человек для него… Понимаешь? Единственное, чего я хочу — это умереть…

По щекам Даниэле текли слезы. Она судорожно вцепилась в его руку и сжала кисть до боли. Губы дрожали.

— Я не могу… Брат убьет меня, если по моей вине с тобой что-нибудь случится… Тут камеры… Он потом будет смотреть… Он всегда смотрит… Я не могу…

Том протяжно всхлипнул и отвернулся.

— Хочешь, я покормлю тебя?

— Нет… Марино не будет дней пять? К тому времени я постараюсь как-нибудь умереть от голода…

— Но он сказал, чтобы я позвонила ему, если ты будешь отказываться от еды…

— Хорошо, я буду спускать ее в унитаз, а ты скажешь, что не знала. Ты его сестра, он тебя не тронет.

— Еще как тронет… Я мальчика полюбила из деревни, а брату он не понравился, у него на меня другие планы… Он его убил, а меня запер в этом огромном доме… Ты вот в одной комнате живешь, а я как привидение из угла в угол слоняюсь… Ты не знаешь, что он за человек… Он убьет, не задумываясь… Для него это…

— Мне жаль твоего парня… — очень искренне посочувствовал Том. — Надеюсь, что его хотя бы не рвали перед смертью… Даниэле, прости, что вылил на тебя все это… Заставил вспомнить… Я, правда, не хотел. Ты… Мне показалось… Мне показалось, что тебе можно доверять. Ты забудь, что я говорил… Я сам уже не свой… Я даже тут лоб себе разбить не могу, — грустно усмехнулся он, — острых углов нет.

Даниэле печально улыбнулась. Пальчики прикоснулись ко лбу. Очень осторожно. Она не проверяла температуру, скорей изучала его черты лица.

— Я знаю брата… И я понимаю тебя… Мне вот смелости не хватает… Прости, мне надо идти.

Том мягко накрыл ее руку своей (специально той, которая в наручнике с цепочкой, чтобы совсем уж разжалобить) и тихо проговорил:

— Не уходи… Побудь еще немного. Покорми меня, если тебе не трудно. Со мной так давно никто нормально не разговаривал…

— А что я скажу брату?

— Скажешь, что у меня была температура и слабость. Ты почти его не обманешь.

— Все равно это обман! Он убьет меня!

Том отпустил ее руку и закрыл глаза. Уголки губ приподняты вверх, но это не улыбка, скорее сладкая горечь смирения.

Даниэле вернулась к подоконнику, на котором так и стояла нетронутая остывшая еда. Выбрала грибной крем-суп, который по ее мнению не должен испортиться за полдня стояния на солнце и был съедобным даже в холодном виде.

— А ты не нападешь на меня?

Том покачал головой, все также не открывая глаз.

— А смысл? Ну нападу, и что я буду дальше делать? Я без цепей-то отсюда выйти не мог, а с цепями эту идею вообще можно выкинуть из головы. Разве что удавиться на этой цепи каким-нибудь загадочным образом…

Она села на край кровати. Том покорно открыл рот.

— Давай ты потом повесишься на своей цепи, — скромно потупила она глаза. — Если в отсутствие брата, с тобой что-то случится, мне не поздоровится. Правда… Он… Ты даже не представляешь, какой он жестокий…

— Очень хорошо представляю, — вздохнул парень.

Ночью Том опять не спал — всё думал, как достичь желаемого. Времени у него очень мало. Не успеет. Завтра последний и решающий день. Надо как-то выцыганить у нее телефон. Как? Думай, Том! Думай!

За завтраком, давясь ненавистной овсянкой, Том пошел ва-банк.

— Даниэле, а ты никогда не пробовала сбежать от Марино?

Девушка качнула головой.

— Почему?

— А куда я пойду? Кроме брата у меня нет родни. Мама давно умерла. Отца убили. Брат заменил мне родителей. Мне некуда идти. Да и не уйдешь с острова… А на острове он тебя быстро найдет.

— А если уехать? Далеко. В Европу. Ты была в Европе?

— Да, мы жили в Ганновере пять лет. У брата было свое дело. Потом переехали сюда.

— А я из Гамбурга… Почти соседи… Ты бы хотела вернуться в Европу?

— А что я там буду делать?

— Сначала я сниму тебе квартиру… Хотя нет… Если мне удастся вернуться домой, то моя мама тебя просто так не отпустит. Будешь жить у нас. Помогать маме. Она у меня художник. У нее своя галерея. Будешь встречаться с парнями. Я познакомлю тебя со своими друзьями… Да мало ли чем можно заниматься в Европе… Тебя никто там не обидит.

— Но как мы туда попадем? Моим счетом распоряжается брат. С острова мы не выберемся. Из дома не выйдем — здесь полно охраны. У нас нет денег, чтобы купить билет. Ты прикован, да еще и голый. Я очень хочу уехать отсюда. Но как?

— У меня есть брат. Мой близнец. Я позвоню ему, и он нас вытащит. Марино увез меня очень далеко от дома. Мне кажется, что Билл просто не может меня найти. Если ты точно скажешь, где мы, то нас с тобой отсюда заберут за считанные часы. Знаешь, какой у меня классный брат! Он ради меня Апеннины разровняет.

— Прости, я не могу. Если у нас ничего не получится, то брат нас обоих убьет.

— А почему не получится?

— Ты не знаешь брата…

— Я знаю твоего брата! И я слишком хорошо помню, чем для меня это все закончилось в последний раз! Мне до сих пор снится, как меня пускают по кругу, а твой брат стоит и ржет, глядя на то, как меня бьют и насилуют его друзья! Только я не боюсь попробовать это сделать еще раз! У меня нет больше вариантов! Он все равно меня убьет: днем раньше, днем позже — это уже не принципиально! Но, умирая, я хотя бы буду точно знать, что испробовал все, чтобы спастись! А ты можешь и дальше вздыхать: «Ах, брат меня убьет! » — Том чуть не добавил: «И правильно сделает! », но вовремя прикусил язык. Итак много лишнего наболтал.

— Прости, я не могу… Луис хотел, чтобы я жила. Он отдал за меня жизнь… Я не могу…

— Луис хотел, чтобы ты ЖИЛА. Он не за то отдал жизнь. Ты предала его память, — мрачно заявил Том.

— Это мой крест… И мне его нести… Ты не смеешь так говорить о нем! Ты не достоин даже упоминать его имя! Ты кто? Ты простая очередная шлюха моего брата…

Том резко сел. Глаза гневно горят, губы плотно сжаты.

— Я был музыкантом, — зло процедил он. — Играл в рок-группе. По мне сходило с ума полмира. У нас уже было два европейских тура. Мы планировали американский тур. Наши гастроли расписаны на три года вперед. Мы готовили новый альбом. Твой брат похитил меня, лишил всего. И это ты не смеешь говорить мне такого! Я, да, я личная дырка твоего брата. Зато ты сестра убийцы и насильника. Я — его жертва, я ничего не могу тут сделать, но я хотя бы как-то стараюсь. А ты? Что делаешь ты, чтобы вырваться? Не приходи больше. Мне противно брать еду из твоих рук. Они такие же грязные, как у твоего брата. Ты по локоть в крови, как и твой брат. И смерть твоего Луиса на твоей совести. Мне жаль парня, он выбрал не ту девушку. Он умер зря, ты предала его уже тогда…

Еще ни одна девушка не отвешивала Тому такой сильной оплеухи. Даниэле ударила так, что разбила ему нос и рассекла губу. Он криво улыбнулся, подставляя ладони под капающую с подбородка кровь:

— Я же говорил, что ты такая же… Даже руки вон в крови в прямом смысле слова.

Откинулся на подушку, запрокидывая голову. Черт бы побрал его вспыльчивый характер. Всё испортил. Вот вообще всё, что мог, то и испортил.

Когда Даниэле ушла, Том умылся. Губа припухла и болела. Он не мог улыбаться. Тем лучше. Есть предлог не делать счастливое лицо. Нос, вроде бы, нормально, хотя неприятные ощущения все равно остались. Небольшой синяк на щеке… Блин, какая тяжелая рука. Они иногда дрались с Биллом, но удар брата ничто по сравнению с ударом Даниэле. Том намочил полотенце и приложил к переносице — толку ноль, но она совершенно точно за ним наблюдает, так что пусть будет. Пусть ее грызет совесть. Пусть сознание не дает ей покоя. Черт побери! Как он мог сорваться? Ведь хотел же мягко, как раньше… Вот что значит не понравилась… И вообще, какое-то лицо знакомое. Откуда тут могут быть знакомые? Бред! Совсем уже свихнулся. Надо подумать, как быть дальше. Она больше не пойдет на контакт. Неееет, это не она не пойдет на контакт! Это Том больше не пойдет на контакт. Он хитро ухмыльнулся одним уголком губы (второй болел). Так, давай соображать. Что мы имеем? Даниэле должна ненавидеть брата, ведь он убил ее любимого. Даниэле его боится так сильно, что не может говорить, без дрожи в голосе. У Даниэле пунктик: забота — материнский инстинкт — жалость. Том продемонстрировал ей сочувствие и понимание. Он предложил ей свободу. Том ударил ей по всем больным местам, всколыхнул воспоминания. Что он получил взамен: удар по морде — это была защитная реакция, чувства, эмоции. Том откинул полотенце с лица, удовлетворенно заметив, что на нем все ж есть пятна крови. Кровь везде — на подушках, на простынях… Как она объяснит Марино, откуда взялись эти пятна? Черт, теперь ей должно стать его жалко, она должна чувствовать себя виноватой, она должна начать о нем заботиться. Что надо сделать Тому? Правильно! Заболеть! Ну и поголодать придется… Глядишь, к вечеру она и созреет. Ох, как все сложно… Проблема только в том, что это парня он может просчитать без труда, а вот девчонку… У них пудинг вместо мозга…

Он слышал, как она принесла обед. Он так и лежал к ней спиной, подтянув ноги к животу. По комнате гуляли запахи. Том чувствовал, как призывно урчит живот, но мужественно терпел.

Когда солнце ушло из среднего окна и появилось в ванной, девушка пришла еще раз. Забрала не съеденное, оставив орехи и фрукты. Он видел в отражении стекла, как она бросает на него пристальные виноватые взгляды. Том не шевелился. Кто кого? Даниэле не Марино, ее переиграть проще. Главное, чтобы она пересилила свой страх. Она подошла к кровати.

— Я хотела извиниться… Просто ты сделал мне очень больно… Я понимаю тебя… Прости, что ударила…

Том не шевелился. Кто кого… Потом подумал, и натянул простыню на голову, поджав ноги — да, вот так… Маленький, беспомощный, о ком надо заботиться… Господи, от самого себя тошно. Какая ж ты мразь, Том Каулитц…

— Том… — она коснулась его плеча.

Он вздрогнул и отпрянул, воскликнув со страхом, отвращением и обидой одновременно:

— Не трогай меня! — в голосе явно слышались слезы. Он сам не ожидал, что может так играть интонацией…

Даниэле выбежала из комнаты.

Можно расслабиться.

Ночь прошла беспокойно. Это уже третья ночь без сна. Но, черт побери, он так много лежит днем, что, кажется, вот-вот покроется пролежнями. От переизбытка энергии хочется скакать по стенам. Нельзя.

Сегодня днем все решится.

Третий день.

Он теряет время.

Марино может приехать ни сегодня — завтра. Если Даниэле не позволит ему позвонить Биллу или Билл не успеет их вытащить, можно будет заказывать себе музыку и выбирать белые тапочки. Что Марино сделает с ним на этот раз? Тома неприятно тряхнуло. Второго раза он точно не переживет. Он от первого-то вот уже месяц никак не может отойти. Постоянно температурит.

Он вздрогнул от прикосновения и открыл глаза, выныривая из полусна. Даниэле провела пальчиком по щеке с синяком, по губе.

— Ты красивый… — сказала тихо-тихо.

Том резко отвернулся, закрыв глаза, всем своим видом демонстрируя ей неприятие.

Она коснулась его лба.

Том плотно сжал губы. Сморщился недовольно.

Даниэле провела по скуле. Совсем как Марино.

Том хотел спросить, уж не поставила ли она себе цель его трахнуть, как ее брат, но вовремя остановился.

— Что я получу взамен?

— Взамен чего?

— Взамен этого дома?

— Свободу и независимость. У меня есть деньги. Не так много, как у твоего брата, но, думаю, достаточно, чтобы ты чувствовала себя независимой в любой другой стране мира.

— Что надо сделать?

— Надо позвонить моему брату и сказать, как меня найти.

— И всё?

— Да. Все остальное он сделает сам.

— Ты знаешь, где находишься?

— Нет.

— Недалеко от Таити. Полинезийские острова. Это двадцать тысяч километров от Европы.

Том в ужасе распахнул глаза.

— ГДЕ?!

Даниэле улыбнулась и кивнула.

Он беспомощно смотрел на девушку. В голове крутилось всего одно слово. Матерное.

— Какие гарантии?

— Только мое слово, — усмехнулся он. — Ничего другого предложить не могу.

— Я хочу миллион евро и большую квартиру с видом на Елисейские поля.

Том прикинул свои финансовые возможности. Не хреново она хочет за один звонок…

— И ты никогда и ни при каких обстоятельствах не будешь трепать о том, что здесь произошло, — выдвинул он свое условие.

— Идет. Брат вернется через три дня. У твоего брата есть на всё про всё меньше семидесяти двух часов. Там мало денег на телефоне, ты уж прости. Думаю, на минуту, может быть, две хватит.

— Как нас найти?

— Полинезийские острова. Наш остров находится в пятидесяти семи милях от Таити на север. Называется остров Святой Марии. Это частные владения. Рядом остров Красной Жемчужины. Пусть по нему ориентируются. У брата здесь три резиденции. Мы в южной. Если твой брат не уложится в это время, вены будем резать вместе, потому что самостоятельно мы отсюда не выберемся, а брат нас не пощадит.

Она протянула ему очень старый и потрепанный телефон.

— Камеры? — несколько удивленно показал Том глазами в сторону.

— Ну… — она поиграла бровками. — Я знаю, где находится волшебная кнопочка и во сколько обедает охрана.

— Сколько человек охраны в доме, — Том начал быстро набирать номер Билла.

— Все уехали с братом. Тут человек пять. В основном мои телохранители и те, кто следит за тобой.

Он нервно барабанил пальцами по коленке, пока два телефона искали друг друга в своем телефонном мире.

Звонок пошел…

Гудок…

Второй…

Тре…

— Алло!!! — завопил брат в трубку. Голос эхом пронесся по проводам.

— Билл!!! — от перенапряжения Том даже не сразу выговорил его имя. Билл!!! Повторил кто-то, точно так же заикаясь. И Том не узнал свой дрожащий голос.

— Том!!! ТОМ!!! ТОМ!!! Где ты?! ГДЕ ТЫ?!! — кричал он. И Том почувствовал, как слезы бегут по щекам Билла. Том увидел, как Билл падает на кровать, не в силах держаться на ногах. Том ощутил, как Билл целует трубку. Прижался к ней щекой, ловя его поцелуй.

— Билл! Слушай!!! Внимательно слушай!!! У меня нет на телефоне денег! Очень мало денег! Записывай!!! Это острова! Это Полинезия! Они притащили меня на Полинезийские острова! Я нахожусь в пятидесяти семи милях к северу от Таити на острове Святой Марии! Это частная территория! Рядом остров Красной Жемчужины! Здесь три дома! Я в южной резиденции! Ты запомнил? Билл!!!

— Да! Я запомнил!

— Билл, еще! Человек, который мне помогает, выдвинул условия — миллион евро и квартиру в Париже на Елисейских полях! Слышишь? Попроси кого-нибудь этим заняться! Ее надо будет забрать вместе со мной, иначе ее убьют! Это девушка! Ее зовут Даниэле! Билл, если вы не уложитесь в семьдесят часов, то меня и ее убьют! Ты слышишь? Нас убьют! Билл, пожалуйста, вытащи нас отсюда! Заклинаю всем святым, вытащи нас отсюда! Я больше не могу, Билл! Я не выдержу! Билл… Если ты опоздаешь… Я звонил месяц назад…

— Я не успел тогда взять трубку, Том! Я не слышал звонка! Я… Ты себе не представляешь, что со мной было… Я чувствовал, что это ты! Номер не определился… Я чуть с ума не сошел, когда понял, что это мог быть ты… Держись, слышишь! Держись там! Поклянись мне, что будешь держаться! Я все для тебя сделаю! Ты только поклянись, что не сдашься!!! Том… Пожалуйста!!! Я всё…

Короткие гудки не позволили Тому услышать окончания фразы.

— Клянусь, — шепнул он. — Клянусь…

Том еще некоторое время прижимал телефон к щеке, касаясь его губами.

— Будет смешно, если я продала свою жизнь за какой-то сраный миллион и не получу его. Я буду молиться, чтобы твой брат успел.

— Давай сразу договоримся. Ничего этого не было. Я болел и капризничал. Ты ухаживала за мной. Мы не общались и тем более никому не звонили. Он проверяет твои телефонные счета?

— Редко. Почти никогда. Мне некуда звонить…

— Если он узнает о звонке, то отказывайся от всего и вали все на меня. Хуже мне уже вряд ли будет. Просто вали все на меня. Я скажу, что украл у тебя телефон, а потом подложил обратно, ты ничего не заметила. Хорошо?

— Да… Но он тебя…

— А это уже не важно. Только бы Билл успел… Он должен. Я его знаю. А доберемся до дома, и ты будешь свободна. Никаких больше Марино, никого… Ты будешь свободна и сможешь начать новую жизнь.

— Надеюсь. Я поставила на кон все. Мне бы не хотелось проиграть.

Том нервничал весь остаток дня. Представлял себе, как Билл войдет в эту комнату, увидит его, голого, в синяках, с растрепанной головой, как Тому будет стыдно и неловко. Билл все поймет. Всё, что с ним произошло. Как он отреагирует? Отвернется? Будет жалеть? Будет сторониться? Одно дело, когда Марино брал его силой, но ведь Том в последнее время сам отдавался, да еще как, с такими стонами и ухищрениями! Он за последние месяцы так поднатаскался в искусстве однополой любви, что может лекции порноартистам читать, как лучше выгибаться, подставляться и раздвигать ноги, чтобы получить максимум удовольствия от процесса. Если Билл об этом узнает, он с ним здороваться перестанет, он с их квартиры съедет, он на сцену с ним не выйдет… Он представил, как подробности будут смаковаться в газетах, как над ним будут издеваться коллеги по работе, а Густав и Георг будут относиться подчеркнуто пренебрежительно. А любимые фанаты обязательно выкинут на концерте какой-нибудь трюк, напомнив ему об этих нескольких месяцах фактически сексуального рабства у мужчины. И все вокруг будут считать его голубым, даже если он больше никогда в жизни не вступит в однополые отношения. А для мамы это будет ударом. В своих фантазиях он зашел так далеко, что похоронил и бабушку с дедушкой, которые узнали, что их ненаглядный Томми гей, и тут же умерли от разрыва сердца. Том спрятал лицо в коленях. Что же делать? Нет, лучше сейчас не думать об этом. Сейчас, главное, дождаться брата. Он придет. В черной военной форме. В бронежилете. В очках. Волосы в хвостик, а на голове каска. А за его спиной будет стоять спецназ. Да, спецназ, обязательно тоже во всем черном и в бронежилетах. Том мысленно бросался ему на шею, и они крепко обнимались. И весь этот кошмар кончался. Больше не надо будет вздрагивать по ночам от малейшего шороха, засыпать и бояться, что кто-то может войти и избить или изнасиловать. Он будет много гулять. Да, он обязательно будет много гулять. Дышать воздухом. Носиться босиком по лужам и под дождем. А еще они пойдут в бар, и там Том напьется до невменяемого состояния. Он будет танцевать и веселиться. Он соблазнит девчонку и проведет с ней ночь. Нет! Двух девчонок! Да! Двух! И он будет курить! Черт! Как же ему хочется курить! И пить! Билл, ты только не опоздай… Только успей… Жить так хорошо…

Ему снился Билл. Снилось, как они ездили к бабушке и дедушке, чтобы похвастаться своими успехами. Показывали им первый диск и скакали вокруг. Дедушка смеялся и трепал младшего по кудлатой голове. Билл злился, а Том заливался, прижимаясь к бабушке. Домой… Он так хочет домой… «Держись, слышишь… — шептал ему кто-то во сне. — Держись… Поклянись, что будешь держаться… Я все для тебя сделаю… Ты только поклянись, что не сдашься… Поклянись… Не сдашься…»

— Клянусь…— пробормотал он, просыпаясь. — Клянусь…

Даниэле переставляла еду с подноса на прикроватный столик.

— У тебя опять поднялась температура? — она потрогала его лоб. — Вроде бы нет… Кошмар приснился?

— Скорее, наоборот, — Том смахнул пот со лба. — Позавтракаешь со мной?

— Спасибо, я уже обедала.

— А я заснул только под утро…

— Боишься?

— Нет… — он сел. — Я не за себя боюсь, за Билла. Всю ночь думал, что было бы, если бы он пропал, я бы его искал, не мог найти, а потом он позвонил бы мне с другого конца земли и сказал: «Или ты спасешь меня, или я погибну. У тебя всего два дня». А вдруг я не смогу его спасти, вдруг опоздаю? Может быть даже не на несколько часов опоздаю, а на несколько минут… Вдруг он умрет на моих руках с моим именем на губах?.. Я бы не пережил этого…

— Говорят, близнецы чувствуют друг друга на расстоянии. Это правда?

— Да… Мы всегда были с ним вместе. Вообще всегда. Я начинаю фразу, он заканчивает. Мне не надо говорить, чтобы он меня понял, достаточно посмотреть. А ему достаточно посмотреть на меня…

— Думаешь, он знает, что с тобой происходит?

— Знает… И если со мной что-то случится, он погибнет один.

— А я не хочу погибать. Я хочу жить. Жить далеко отсюда. Не бояться. Любить того, кого бы мне хотелось… Хочу гулять по парижским улочкам, потрогать Эйфелеву башню. Ты был в Париже?

— Много раз. Мы собирали там самый большой концертный зал. Фанатки стояли в нескольких метрах от сцены, оголяли сиськи, бросали лифчики и трусики на сцену. Игрушки… Писали плакаты… А я дразнил их со сцены… Выбирал самую симпатичную, и строил ей глазки весь концерт… Я жил… Я жил в самом пафосном отеле Парижа, там в холе камин и подают вкусный чай, а еще обалденные маленькие пирожные. Я хочу домой. Хочу к маме и папе. Хочу к брату. Хочу обратно на сцену. Слышать визг толпы. Отрываться на гитаре… Я хочу жить… Я очень хочу жить…

— Он найдет нас, — Даниэле коснулась его руки и заглянула в глаза. — Обязательно найдет. И мы с тобой будем гулять по Парижу…

— …И я покажу тебе самый крутой ночной клуб этого города.

— И мы будем отрываться там до самого утра?

— А потом встретим рассвет на самом верху Эйфелевой башни, — он грустно улыбнулся.

Часы тянулись невыносимо долго. Солнце замерло на месте и отказывалось катиться за горизонт. Том прикидывал, сколько брату понадобиться времени, чтобы попасть сюда. Итак, он позвонил вчера после обеда. Если Билл его искал, то должны быть какие-то связи и наработки. Значит, он передаст все сведенья специально обученным людям. Те свяжутся с посольством. Те, в свою очередь, с внутренними органами и спецслужбами. Еще день вычеркиваем. То есть завтра-послезавтра они будут в этом доме. Марино приедет… Послезавтра… Твою мать… Стоп! Без паники! Если Даниэле ничего ему не скажет, если Марино не сразу просмотрит записи, то опасаться беды в ближайший день не стоит. А там, глядишь, и наши подтянутся. Главное, быть с ним естественным, радоваться и ластиться. Ему нравится. Марино любит, когда Том от желания из штанов, образно говоря, выпрыгивает. Господи, скоро этот кошмар кончится… Скоро всё закончится. Станет страшным сном. Он будет свободен. Надо немного потерпеть. Просто немного потерпеть. Он не сдастся. Он потерпит. Билл, ты только успей. Пожалуйста, ты только успей… Два дня… Билл, пожалуйста…

Его кто-то ласково гладил по спине. Том сонно улыбнулся и ткнулся в чье-то плечо. Потянулся и снова свернулся калачиком, натянув простыню повыше к груди. Блин, из-за этой Даниэле приходится все время контролировать ее местоположение. Как ни крути, а светиться перед ней голышом не хочется… Хотя Тома Каулитца во всех подробностях в этом доме, наверное, не видел только слепой. Хочется верить, что Марино не выкладывает ролики в Интернет — это было бы печально. Губ коснулись губы. Том чуть приоткрыл рот, впуская чужой язык, лениво ответил на поцелуй. Потом проснулся разум, который сообщил следующее: а) Марино вернется только через сутки, б) если Марино нет, то что это за херня и в) какого, собственно, черта!!! Том завопил и отпрянул, от страха едва не свалившись с кровати.

— Доброе утро, малыш.

Он не сразу справился с эмоциями. Откинулся на подушку и закрыл глаза, расслабленно выдохнув.

Дьявол! Дьявол!! Дьявол!!!

Заставил себя улыбнуться.

— Я не ждал тебя сегодня.

— Я понял, — хмыкнул Марино, опускаясь рядом.

Том придвинулся к нему поближе и чмокнул в подбородок.

— Но я все равно рад тебе.

— Скажи еще, что ты скучал, — усмехнулся мужчина.

— Скучал, — Том опять его чмокнул. В нос.

— Ночей не спал…

— Не спал, — чмок в щеку.

— Все мысли обо мне были…

— Были, — в другую.

— Бесишь!

— Бешу… — автоматом повторил он… и хихикнул. — Как ты съездил?

— Отвратительно.

— И ты спешил специально ко мне?

— А ты ждал?

— Ждал.

— И скучал?

— И ночей не спал тоже, — Том распластался у него на груди, влюбленным взглядом рассматривая усталое, небритое лицо. В мозгу колотилось всего одно слово: «Билл!!! »

— Как ты тут без меня?

— Как обычно. Ел, спал, смотрел в окно. Температура скакала. А так все нормально. Врач не говорил, что с моим организмом? Мне кажется, это не нормально.

— Говорил. Он сказал, что это стресс. Тебе нужна смена обстановки, отдых и какая-то эмоциональная встряска. Собственно, я все это тебе обеспечил. Так что ты обязан вылезти из своего стрессового состояния и стать паинькой.

Том сильно напрягся внутри, внешне оставаясь абсолютно спокойным, продолжая поглаживать его по щеке. Что значит смена обстановки, отдых и эмоциональная встряска?

— О чем ты задумался? — спросил Марино.

Он взял себя в руки и промырчал:

— Сколько времени у меня есть…

— У тебя нет времени…

Том удивленно приподнялся на локтях, хлопнул ресничками. Внутри все сжалось — всё… Он слишком хорошо знал эту интонацию. Билл! Ты опоздал…

— Ты уже уходишь? — надул он губы. — А я думал, что мы поваляемся… пообнимаемся… поласкаемся… Я соскучился…

Надо выруливать как-то. Надо срочно начинать приставать к нему. Не надо в подвал! Нет! Только не это! Билл! Билл!!!

— Не отпущу! — оседлал его Том.

Марино нехорошо скривился.

— Все подождут! Я соскучился. Я хочу тебя! Повернись на спину. Хочу сделать тебе массаж. Хочу, чтобы тебе было хорошо, — Том завис над ним и провел дредами по груди и животу.

— Сделай лучше минет, — устало попросил он.

— Потом. Сначала массаж. Ты напряжен. Мне это не нравится. Так ты будешь грубым. А я хочу, чтобы тебе было хорошо. Потому что когда тебе хорошо, то и меня ты не обижаешь.

— Ах ты сука расчетливая, — ухватил его Марино за волосы и дернул на себя. Том рухнул на него, зашикал от боли. — Ласки хочешь?

— Хочу.

— А ты ее заслужил? — он резко перевернул их, оказавшись сверху.

Том не стал отвечать, просто расслабился, став безвольной куклой в его руках. Как же не хочется в подвал… Его опять порвут сегодня, да?.. Жестко отдерут… Как надоело…

— Не слышу, что ты там бормочешь! — рявкнул Марино.

Том отвернулся:

— С тобой нельзя по-хорошему. Я ждал тебя и скучал, а ты… Скотина и та ласковей. Хочешь поиздеваться? Вперед! — он раздвинул ноги. — Я в этом не участвую.

Марино рассмеялся.

— Глупый мальчик, — поцеловал его в шею. — Вот стоит рыкнуть на него разок, как он тут же иголки свои выпускает. Обними меня.

Том обхватил его руками и ногами.

— Хочешь ласково и нежно?

Кивнул.

— Тогда имей ввиду, я голодный и живым ты от меня сегодня не уйдешь.

— Я тоже голодный, — прилип к его губам Том. Господи, как самому себе в глаза-то потом смотреть.

То, что Марино соскучился, Том понял сразу. Он обошелся без долгих прелюдий, быстренько его растянул и трахал долго и со вкусом, часто меняя позы. В комнате не осталось ни одного места, где бы он его не взял. Подоконник, кресло, упор на спинку кровати, около стены. Сидя, стоя, лежа, сверху, снизу. Том кончил много раз. У него уже зверски болел и горел зад. Последние два раза он старался не шевелиться под ним, максимально сгладив угол вхождения. Он примерно знал, как довести Марино до оргазма побыстрее, но из-за того, что тот несколько раз кончил, последние разы быстро кончить не получалось. И Том художественно стонал уже не от удовольствия, а от неприятной, тянущей боли. Марино же был неутомим. Но самое трудное было не вытерпеть это все, а изобразить страсть и держать лицо, не думать о том, что в любой момент может открыться дверь и войдет брат. И вот тогда будет кошмар и ужас. А если Билл уже в доме? Если он наблюдает в мониторы, как Марино его трахает, как он сам прыгает на мужчине сверху без всякого принуждения, а явно получая удовольствие, дополнительно самоудовлетворяясь руками. А вдруг сейчас Билл, увидев все это, разворачивается и уходит, оставив его на растерзание Марино? Том чуть не разревелся от этой мысли, свалился с Марино, вытянулся и тихо сообщил:

— Не могу больше. Сил нет.

— Ну, стоп! Так не пойдет. Мальчик сдох что ли? Давай-ка я тебе помогу и сам кончу, а то как-то не по-людски со стояками ходить.

— Марино, мне уже очень больно. Я не смогу кончить. Если хочешь…

— А что же ты раньше не сказал? — удивился он.

— Хотел сделать тебе приятное, — соврал Том.

— Не страшно. Хочу, чтобы тебе тоже было хорошо, — Марино сгреб его в охапку. Том благодарно улыбнулся, обнимая его. — Вообще ты мне сегодня не нравишься. Такое чувство, что думаешь о чем-то, совсем мне не рад. Я даже не верю всем твоим преданным взглядам.

— Я чувствую себя как-то не важно, — тихо произнес Том. — Не знаю.

— Может, что-то произошло, о чем я должен знать?

— Да что у меня произойти может? — хмыкнул он. — Вчера вот зубную щетку уронил. Руки дрожали весь день… Вот и все события моей жизни.

— Странно… — Марино принялся гладить его по мокрой спине, иногда целуя в макушку или лоб. — Как с братом пообщался?

Внутри все взорвалось. Внешне он лишь пожал плечами и спокойно отозвался:

— Ты же знаешь, что никак. Он не взял трубку. Может, не успел. Может, еще что-то… Зато вот последствия до сих пор расхлебываю. Спасибо тебе за это.

— Ну, надо было просто попросить, — приподнял Марино уголки губ. — Но я не об этом. Я о позавчера.

— А что было позавчера? — Том водил пальцами по его боку, пытаясь для себя ответить всего на два вопроса: что Марино знает и что с Даниэле?

— Странно, что ты уже забыл, при условии, что ярких событий в твоей жизни, действительно, не очень много.

— Мне кажется, ты что-то путаешь, — продолжал настаивать на своем Том.

— Малыш, ничего в этом доме не происходит без моего разрешения. Ты хочешь быть наказан за вранье?

Том не придумал ничего умнее, чем полезть целоваться. Так у него будет хоть сколько-то времени обдумать ответ.

— Что? Уже все прошло, и ты опять хочешь? — удивленно покосился на него Марино, отвечая на поцелуй и ласково поглаживая по спине и пояснице.

Что он знает? Что он знает?!! ЧТО ОН ЗНАЕТ?!! Даниэле сказала что-то брату? Он что-нибудь сделал Даниэле? Господи, во что он втянул эту девушку? Жила себе тут и жила, а он так ее подставил! За себя он не беспокоился. Он был готов ко всему, но вот невинная девушка… Дьявол! Как можно быть таким идиотом и втягивать в свои игры посторонних людей?! И он не сказал Биллу, что Марино может спрятать его в подвале… Боже… Марино убьет и его, и Билла, и Даниэле… Марино сейчас просто наслаждается им. В последний раз. Да, в последний раз. А потом начнется… Билл… Боже… Прости, что так подвел тебя…

— Том, да что с тобой? — оттолкнул его мужчина. — Такое чувство, что у тебя истерика.

Том уткнулся носом в подушку. Он, действительно, сейчас ведет себя неадекватно.

— Черт, ладно, похоже ты до такой степени не ждал меня сегодня, что не успел настроиться на правильное поведение. Я пойду за завтраком, а ты тут, давай, переключайся на нужную программу.

Когда Марино ушел, Том пошлепал в ванную. Задница болела даже сильней, чем он предполагал. По внутренней стороне бедер стекала сперма. Слава богу, Марино был сегодня аккуратным и не порвал его. Хотя еще не вечер. Так, на повестке дня два вопроса: что с девушкой и что знает Марино? Марино, похоже, знает о звонке. Если он знает о звонке, то почему так спокойно себя ведет? Что Марино знает о звонке? Знает ли он, что Том объяснил брату, как их с Даниэле найти? Если он знает о звонке и ведет себя настолько спокойно, то… Нет… Думать о том, что Даниэле могла предать, не хотелось. Мать его! В этой жизни просто не может быть настолько все плохо! Том пытался вспомнить, как Даниэле вела себя вначале и потом в конце. Она попросила заплатить за его свободу. Том согласился. Цена очень большая. Но жизнь стоит дороже. Неужели звонок сделан с подачи Марино? С чего бы ему быть таким щедрым? Нет, это сумасшествие. Марино держит его в полной изоляции от мира, по какой причине он вдруг должен разрешить ему позвонить домой? Дьявол! Что он там говорил про смену обстановки и эмоциональную встряску? Фигня какая-то полная выходит! Ничего не понятно! Боже! А если он хочет заманить сюда Билла? Том побледнел и пошатнулся. Если они хотят поймать Билла и сделать с ним тоже самое?! Нет! Нет! Надо узнать, где Даниэле и что с ней!

Том посмотрел на смятые простыни. Та, которой он укрывался, валялась на полу. Та, на которой он спал, была в белых, местами еще влажных пятнах. Сколько же раз он кончил за утро? Раз пять или шесть… Может быть семь… Марино… Поменьше… Он никогда в жизни так с девушками не развлекался. А Марино, похоже, нажрался чего-то, потому что Том впервые видел, чтобы кто-то кончал и через пять-семь минут его член был вновь готов к труду и обороне. И так на протяжении нескольких часов. Радует только то, что Марино заботился о нем, делал все аккуратно, иначе бы Том еще очень долго воспринимал секс с отвращением. Надо будет спросить о Даниэле. Марино, конечно, не ответит, но вдруг… Блин, вот он всех подставил! Идиот! Не надо было втягивать девушку в свои грязные игры, но как тогда было позвонить брату?

Он кое-как пристроил зад на подоконнике, подложив подушку. Что же так больно-то… Странная ситуация. Вроде бы с возвращением Марино все вернулось на круги своя. Но с другой стороны все изменилось. Сейчас его жизнь висит на волоске и зависит от Даниэле и Билла. Если за неудавшийся звонок Марино его чуть не убил, то за удавшийся — снимет с него шкуру живьем? Что он все-таки знает? Блефовал? Тыкал пальцем в небо? А ничего он не знает! Да! Именно так. Потому что, если бы Марино знал об их сговоре с Даниэле, то уже давно бы они висели в подвале на цепях как минимум для начала. Ничего он не знает!

Марино вошел с подносом, сияя как отполированный медяк. Поставил перед ним еду и сладко поцеловал в губы.

— Как мой малыш? Сильно болит? — он ласково потрепал его по голове.

— Бывало гораздо хуже, — вздохнул Том.

— Ну, ты не всегда хорошо себя ведешь. Врешь вот, например, как сегодня. Я, кстати, привез тебе книгу, как ты просил. — Марино кинул на кровать толстенную книжку. — Квантовая физика.

Том подавился.

— Ты, правда, притащил мне квантовую физику?

— Да, — как ни в чем не бывало отозвался он. — 483 страницы на чистейшем немецком языке. Полдня в Интернете искал. У нас такое дерьмо просто не выпускают. А зачем тебе она?

— Я вообще-то пошутил… Нет, ты серьезно купил мне квантовую физику?

— Ты же просил…

— Марино, почему, когда я серьезно прошу отпустить меня, ты меня не отпускаешь, а когда я в шутку прошу какую-то фигню, ты обязательно исполняешь мое желание?

— Все дело в желаниях, малыш, — он обнял его. — Все дело в желаниях. Знаешь, какое желание у меня на этот вечер и ночь?

— Догадываюсь…

Марино вел себя странно. Был слишком ласков.

Когда Том поел, он отставил посуду, взял его на руки и перенес на постель.

— Я знаю, что тебе больно, но, прости, не могу терпеть, — зацеловывал он его. — Один раз, хорошо? Я буду очень аккуратен.

Том просто не смог отказать. Точнее, не посмел. Леший с ним, он потерпит. Что с Марино? Почему он так себя ведет?

Марино тщательно его растянул (хотя этого по большому счету особо и не требовалось после предыдущих раз), предварительно покрыв тело поцелуями, вошел аккуратно, двигался осторожно, постоянно задевая простату, от чего Том выгибался и постанывал. Потом он его гладил. Еще чуть-чуть и Том готов был поверить, что Марино по нему соскучился. И то правда, сколько он его не трогал? Четыре дня… Четыре дня, один из которых был самым счастливым за последние месяцы. И ночь тоже… Пока он верил. Пока он ждал.

Марино улыбался, разглядывая его лицо, кончиком дреды промокая выступивший на лбу пот. Том не шевелился, так и лежал с лицом, на котором нельзя угадать ни одной эмоции, лишь блаженная улыбка тронула губы — специально для Марино. Скоро придет Билл. Он потерпит. Он все вытерпит, лишь бы знать, что все не напрасно, что брат близко, что вот-вот он появится. Интересно, сколько надо потерпеть? День? Два? А потом Билл заберет его домой. Он уткнется ему носом в плечо, крепко обнимет и не отпустит от себя никуда. Знать бы сколько надо потерпеть… Все скоро закончится. Да. Все скоро закончится.

— Ты очень красивый, когда вот так загадочно улыбаешься. О чем ты думаешь?

Том вздрогнул, словно его ущипнули.

— Ни о чем…

— А все же?

— О море, — соврал Том, стараясь еще раз улыбнуться. На этот раз мечтательно. — Я давно не плавал в море. А оно вот под окнами плещется… Марино, обещай мне, что мы с тобой обязательно как-нибудь сходим искупаться. Просто сплю и вижу, как мы с тобой плаваем в море.

— Голышом? — усмехнулся Марино.

— Голышом. Ну, если ты гарантируешь, что нам с тобой никто и ничего не откусит.

— Хорошо. Вода немного прогреется, и мы обязательно поплаваем в океане. Странно… Я вообще-то думал, что ты вспоминаешь брата, — пожал Марино плечами, поднимаясь и начиная одеваться.

Том уставился ему в спину. Неужели он где-то прокололся? Нет, не может этого быть! Он сжал зубы покрепче. Марино ничего не знает. Он пытается выведать что-то, ничего не зная, но делает вид, что знает все!

Марино застегнул шорты и накинул на плечи рубашку, еще раз обернулся к Тому:

— А почему ты не думаешь о брате? Ты же должен о нем думать, ждать, переживать… Сколько там осталось времени до вашей встречи?

Том рассмеялся и эротично потянулся.

— Вот за что тебя люблю, как втемяшится тебе в голову что-то, ни за что не отстанешь. Чего ты пристал ко мне сегодня?

— А ты меня любишь? — приподнял бровь Марино.

— А ты сомневаешься? — точно так же сделал Том.

— Да.

— Зря.

Том с постели перебрался на окно и поджал ноги, пряча наготу от похотливого взгляда.

— Ты не ответил, почему не думаешь о брате, — Марино хищно улыбнулся.

— Очень больно думать о доме, зная, что каждый час в плену может стать последним, — грустно вздохнул Том, положив подбородок на колени. Черт! У нас новая игра? Без паники! Главное, следить за собой и не выдать Даниэле.

Мужчина расхохотался, направляясь к двери, набирая внутренний номер.

— Зайди, — трубка исчезла в кармане.

Марино распахнул дверь. Том заметил, что за ней открыта вторая и, кажется, третья… Его дверь самая простая, остальные… Он даже сморгнул от неожиданности… сейфовые??? То есть, если вскрыть эту дверь, то, все равно, они никуда не выйдет отсюда! Что-то ему совсем это все не нравится. Что-то нечисто тут. Черт, Марино странный… ****ец тебе настал, Томми. Самый натуральный ****ец…

Он увидел силуэт девушки. Облегченно вздохнул — жива — и отвернулся к окну. Нельзя подвергать ее опасности даже мимолетным взглядом. Скоро придет Билл и тогда они оба, он и Даниэле, будут свободны. Главное, не выдать себя и набраться терпения. Что-то не так. Боже, он вообще не понимает, что именно не так…

— Том, — услышал он ее голос. Сладкий и эротичный, словно стекающая капелька по красивому изгибу женского тела. Он обернулся и сдавленно охнул… Той девочки с косами, без макияжа, в джинсиках, просторной футболке и стоптанных шлепках больше не было. Перед ним стояла совсем другая… В коротких шелковых шортах, маленьком облегающем топе на тонких бретельках, в туфлях на высоких каблуках, идеально накрашенная…

— Хочешь, малыш? — протянула она, облизывая губы. — Меня зовут Мия. — Тут же сжала распущенные волосы и перекрутила, как будто в косы, и, наивно хлопнув ресничками и выпятив губки, совсем по-детски произнесла: — Мой брат просил присмотреть за тобой. — Захохотала, обнимая Марино за талию. Тонкие руки… Как лианы…

В сознании, обжигая внутренности физической болью, вспыхнуло ярко-красным огнем всего одно слово — предательство. Но ни один мускул не дрогнул на его лице. Том просто посмотрел ей в глаза. Спокойно, без эмоций, посмотрел ей в глаза. И отвернулся. В голове ни одной мысли. Затылок коснулся стены. В носу щекотало. Перед глазами все расплывалось. Но нельзя. Он не покажет им свою слабость. Нельзя. Том заставил себя улыбнуться. Улыбка вышла вымученная и очень несчастная. Марино и Даниэле продолжали хохотать. «Держись, слышишь! Держись там! Поклянись мне, что будешь держаться! » — звучал родной голос в ушах. Он не сдастся. Не сдастся! НЕ СДАСТСЯ!!!

— Том, я хочу познакомить тебя со своей сестрой… Своей названной сестрой, — как ни в чем ни бывало улыбался Марино. — Мы с ней знакомы три года, и только ей я могу поручить самые важные дела. Это Паола. Она просто умница. Ты помнишь ее? Точнее, ты вспомнил ее? По-моему она гениально сыграла оба раза. Я даже не ожидал, что ты ее настолько не узнаешь.

Том несколько раз хлопнул в ладоши, не удосужившись одарить их хотя бы коротким взглядом. Внутри больно так, что хочется лезть на стену и орать дурным голосом. Мир разрушался на глазах. Билл не придет. Билл. Не. Придет. НЕ ПРИДЕТ!!! Надежда умерла в страшных муках. Он не сможет больше… Нет… Он не выдержит… Билл… Он не придет…. Он не найдет его… Всё… Это конец… Конец всему… Надеждам… Планам…

— Так что сказал тебе брат?

— Велел держаться, — совершенно спокойно ответил Том.

— О, он у тебя молодец, — удовлетворенно улыбнулся Марино. Достал из кармана в несколько раз сложенную газету и бросил на подоконник: — А это тебе, чтобы было за что держаться.

Мия-Даниэле-Паола вновь обвила мужчину за талию, прижавшись головой к груди. Том никогда в жизни не чувствовал себя настолько плохо. Даже боль после избиений казалась ему не такой ужасной. Парочка отправилась к двери.

— Марино, — окликнул его Том. Голос звучал устало и уверенно. — Скажи, а где я нахожусь?

Ему почему-то было очень важно услышать ответ.

Ответ прозвучал, как контрольный выстрел в голову.

— На Багамских островах. Это между Северной и Южной Америками. Полинезия — это немного не в ту сторону, ближе к Австралии, — смеялась девушка.

Том тоже усмехнулся. ****ь… Почему он не умер в том чертовом подвале?

Он долго смотрел на газету. Немецкий Bild. Они раньше всегда писали о них гадости. Местная желтушная брехаловка… Он заставил себя взять газету в руки. 25 июля. Почти свежая… С трудом развернул…Сердце стучалось где-то в районе горла, даже в груди больно стало.

На первой полосе было опубликовано интервью с его друзьями. Билл с торчащими колючками волосами в белой футболке с черепами, на запястьях напульсники, на груди цепи. Слева от Билла — Густав со стоящими ёжиком волосами. В простой светлой футболке, смотрит куда-то в сторону. Самый крайний справа от Билла сидит Георг. Как всегда идеальные волосы, на груди тоже какая-то цацка, футболка темная, но какого конкретно цвета не понятно — фотография черно-белая. Между Георгом и Биллом… Между Георгом и Биллом… Между… Парень лет восемнадцати-двадцати. Футболка темнее, чем у Билла, но светлее, чем у Георга. Крылышки и череп в короне в середине. Две толстых цепи — на одной болтается пентаграмма, на второй кинжал. Том пригляделся — кинжал, как у Билла. Они периодически менялись одеждой, если какая-то футболка не подходила к джинсам, но свои цацки Билл охранял, как цербер заблудшие души. Однако в этот раз Том был уверен на все сто процентов, что кинжал принадлежит Биллу. Уложенные волосы. Глаза чуть подведены, как у брата. Фотография явно сделана перед концертом. А дальше шел текст, из которого Том узнал, что это новый гитарист группы, зовут его Мартин, ему 19 лет, он из Берлина и всю жизнь мечтал играть в его группе. Конечно, Мартин очень переживает, что занял место замечательного Тома, понимает всю ответственность и бла-бла-бла, но в целом, коллектив его принял хорошо, очень поддерживает и помогает, да и фанаты отнеслись благодушно. Билл, увы, так и не может найти брата, до сих пор переживает, и во всю отрывается в работе, так как только сцена, поклонники, музыка и творчество способны помочь ему забыться. Сейчас они уже записали их очередной альбом, который, конечно же, посвятили Тому и всем трагическим событиям, и со следующей недели начинают очередной гастрольный тур. И Билл очень надеется, что фанаты примут группу в новом составе так же хорошо, как и в старом. А дальше Билл делился своими планами, рассказывал об альбоме и обещал массу сюрпризов для пришедших на концерты зрителей.

Том ошибался, когда думал, что выходка этой красивой твари, больно. Том ошибался, когда думал, что «эмоциональная встряска» Марино его убила. Том даже не подозревал, что может быть настолько больно. Он обвел комнату взглядом, пытаясь найти хоть что-то, что помогло бы ему уйти из этого мира. Простыни можно порвать на тонкие полоски, потом их переплести, и получится более-менее крепкая веревка. Надо понять, как и куда ее приспособить. В комнате никак. Он пошел в ванную. Тоже по нулям. Нет даже полотенцесушителя. На стене висят крючки для полотенец. Он вцепился в один и с силой дернул. Крючок оторвался. Том посмотрел на крепление — двусторонний скотч. Идея повеситься не катит. Взгляд упал на умывальник. Ванну и унитаз разбить будет проблематично, а вот умывальник… Умывальник он отодрать с крепежей не смог, как ни старался. Он заткнул дырку в ванне и включил воду. Хер с ним. Нельзя повеситься, нельзя вскрыть вены, зато можно утопиться. Правда, он плохо понимал, как это сделает, но все равно он будет сильно стараться. А если придушить себя немного простыней? Тогда он отключится на несколько секунд, а вода успеет сделать свое грязное дело. Надо еще как-то забаррикадировать дверь, чтобы Марино не успел до него добраться. Дверь на выход открывается в ту сторону, дверь в ванной в сторону комнаты — ничем их не подопрешь… Что он может использовать? Кресло, столик и кровать — вот и вся его мебель. Том оторвал от простыни длинную широкую полоску. Подвинул кровать к входной двери и поставил ее на дыбы, прислонив максимально плотно к стене. Потом подпер это все креслом. Столик поставил так, чтобы Марино, отодвинувший кровать и кресло, споткнулся об этот мало нужный предмет интерьера. Бегом понесся в ванную. Залез в воду и сделал петлю на простыне. С силой начал растягивать два конца. Стало больно и трудно дышать. Перед глазами все плыло. Он упрямо тянул импровизированную удавку. Сознание все еще присутствовало. Руки уже плохо слушались. Он задыхался, давился, но тянул. Упал в воду, чуть ослабив узел. Нос и рот тут же сделали непроизвольный вдох, наполняя легкие жидкостью. Организм отказывался погибать таким изуверским способом. Том закашлял, выныривая. Что-то ударило по лицу. Сильные руки рванули вверх. Безвольное тело перекинули через колено, головой вниз, начали ритмично нажимать на спину, освобождая легкие от воды. Том дрожал, кашлял, давился. Ну и что, что его спасли. Все равно он только что умер.

Марино положил его на пол. Том скрючился, ожидая удара. Он все еще хрипел и иногда откашливался. В носу и во рту отвратительный привкус воды. Мужчина вернул кровать на место, задвинув ее в угол между окнами. Кресло оттолкнул ногой в другой угол. Аккуратно переложил трясущееся тело на постель. Обмакнул его простыней, сдернул с подоконника одеяло, на котором Том просиживал днем, и укрыл его.

— Как ты, мальчик? — спросил он, наклонившись над ним.

Пружина внутри сломалась, отпуская наружу накопившееся за эти дни напряжение. Том со всей дури ударил его локтем (он даже не понял, куда попал), а когда Марино отшатнулся, то лягнул его ногами со всей силы.

— Как я?! Как я?!! — заорал он, вскакивая. — Херово я!!! Ты сломал мне жизнь!!! Лишил меня всего!!! А теперь спрашиваешь, как я?!!

Марино легко увернулся от короткого замаха в направлении лица, но не ударил в ответ, лишь отошел на безопасное расстояние. Том тяжело дышал. Ноздри раздувались. В глазах ярость.

— Как я? — усмехнулся он. — Лучше всех.

Он резко развернулся и, шатаясь, медленно, пошел в сторону кресла. Забился рядом с ним в угол, поджав ноги и спрятав лицо в коленях. Марино сел в кресло.

— Послушай, малыш, — Том никогда еще не слышал у него такого голоса. Смесь грусти и раскаянья… — Этот мальчик в группе давно уже. Почти сразу же после твоего… Ну, в общем, давно он. Я не хотел тебе говорить… Не хотел, чтобы ты знал... Понимаю, как это важно для тебя и что ты сейчас чувствуешь… А, зная тебя, я понимал, что и телефон тебе нельзя доверять, что ты дел наворотишь, а мне потом разгребай. Когда Паола сказала, что ты второй день умоляешь ее дать тебе телефон, что ее сердце не выдерживает, я… она… она уговорила меня дать тебе позвонить. Я спросил, что ты конкретно хочешь, Паола ответила, что сбежать, что очень рассчитываешь на брата. Но ты же понимаешь, что я не могу позволить тебе сбежать. Не могу я тебе и отказать. Я ведь все твои просьбы выполняю. Ты хотел парикмахера — пожалуйста. Хотел свежего воздуха — пожалуйста. Хотел развлечений — пожалуйста. Книгу хотел — не вопрос. Позвонить брату — держи телефон. Но есть какие-то твои желания, которые я не могу выполнить. Не хочу их выполнять. Ты ведь позвонил брату? Позвонил. Прости, но я был вынужден дать тебе ложную информацию, чтобы защитить… Том, жизнь не стоит на месте. У Билла теперь своя жизнь, в которой нет места тебе. У тебя своя. Ты очень сильный мальчик. Сначала я думал, что просто поиграю тобой и выкину. Но мне так долго никто не сопротивлялся. Потом ты сменил тактику. Я понял это сразу же. И вроде бы играешь хорошо, и в глаза заглядываешь красиво, и чирикаешь правильно, но, дьявол, меня не покидала мысль, что маленький орел прикидывается воробышком, чуть зазеваешься — и без глаз оставит. Том, я хочу, чтобы ты остался со мной. У тебя будет всё. Ты ни в чем не будешь знать отказа. Свобода перемещения везде, куда захочешь. Звонки домой. Свобода общения. Весь мир к твоим ногам положу. Но я хочу быть уверен в тебе. Хочу знать, что если ты уехал на какой-то остров, то ты вернешься. Сам. Без принуждения. Мальчик, ты сильная личность. Я хочу, чтобы ты был рядом со мной. И я, клянусь, горы ради тебя сверну.

— Марино, — устало выдохнул Том. — Я не гей, пойми. Мне больно, мне не приятно, мне противно. Я всему этому научился только ради того, чтобы ты меня не бил. Я приспосабливаюсь под тебя только для того, чтобы ты не бил меня. Я все делаю ради одного — избежать боли.

— Я не буду тебя больше бить, только не ври сам себе. Ты, может быть, помнишь, я тебя давно наркотой обколол. Я тогда разозлился на тебя сильно, вот взбесил ты меня, и посадил тебя на наркоту. Она расслабляет сильно, вообще внутренние тормоза срывает. То, что ты творил в постели те полторы недели на наркоте абсолютно не контролируя себя и свое поведение, ни в какое сравнение не идет с тем, что ты делаешь сейчас. Поверь мне на слово — такого секса у меня никогда не было. И ты сам получаешь удовольствие, я вижу. Причем ты его первоклассно получаешь. Я знаю, когда ты притворяешься. Сегодня ты притворялся. Ты не хотел и притворялся. Но когда ты хочешь… Том… — он восторженно развел руками. — Том, ты будешь иметь всё, если останешься со мной. Дома у твоего брата все хорошо. У него новый гитарист, новый альбом, новый тур, новые фанатки. У тебя другая… новая жизнь… Не сразу, когда я поверю тебе, когда буду уверен в тебе.

Том покачал головой.

— Я не хочу, — тихо произнес он. — Я домой хочу… К маме.

Марино вытащил его из угла, вернул обратно на постель и сел рядом, положив руку на бедро.

— Это ничего. Тебе привыкнуть просто надо, — гладил он его по спине. — Вот увидишь, все будет хорошо, малыш. И к маме поедешь. Обязательно поедешь к маме. И к брату. Мы с тобой еще столько всего интересного не видели. И в Америку поедем, и в Перу. Хочешь в Перу? Там такие смешные ламы. Весь мир у твоих ног будет. Я покажу тебе Таиланд и Полинезию, Австралию и Тибет.

— Я не хочу. Я всю жизнь мечтал стоять на сцене. Я всю жизнь к этому шел… Я хочу туда, где я был… Я не хочу жить с тобой. Я все равно сбегу…

— Том, ты не сбежишь отсюда. Здесь все сделано для того, чтобы предотвратить побег. Ты не выйдешь из комнаты без моего разрешения. Ты не покинешь пределы дома без моего разрешения. Ты никуда не денешься с острова. Побег невозможен, Том. Когда мы куда-то выезжаем, то за день до этого все подготавливается к тому, чтобы исключить даже малейшую возможность побега. С яхты ты можешь удрать только одним способом — прыгнуть в воду. Но это верный путь на тот свет, причем самым кошмарным образом — тебя порвут акулы. Из сада — тебя расстреляют мои телохранители, если не догонят. У них приказ. Если мы пойдем на пляж, то ни уплыть, ни нырнуть, ни сбежать ты не сможешь. Никто из моих людей не будет тебе помогать. Никто. Конечно, твоя трогательная история о том, как тебе тут плохо, очень меня повеселила, тем не менее, никто тебе здесь не поможет. У тебя только два пути: или ты со мной, или ты какое-то время еще поживешь тут, а потом я вырежу тебе язык и продам в бордель или выполню твое последнее желание, и то при условии, что буду относиться к тебе на тот момент так же хорошо, как сейчас.

— Лучше в бордель, чем терпеть унижения! — оскалился Том.

— В бордель? — усмехнулся Марино.

Голос как у кота, который только что встретил соперника. Глаза сузились.

— Тебе объяснить, что такое бордель?

Он схватил Тома за руку и скинул с кровати. Пинать и бить не стал. Просто заставил чуть подняться и вновь швырнул через всю комнату.

— Хочешь знать, мальчик?

Схватил за волосы у корней и рванул вверх. Подножка. И снова Том улетел на несколько метров в сторону.

— Хочешь сравнить жизнь тут с жизнью в борделе?

Он швырял мальчишку, как большую тряпичную куклу. Том больно бился о пол и стены, совершенно потеряв ориентир в пространстве. Потом Марино кинул его на кровать и навалился сверху, заломив руку и с силой ударяя по ногам, чтобы расставить их шире. Вторая рука натянула волосы назад так, что шее стало больно. Он вцепился ему зубами в плечо и укусил.

— Мне дальше объяснять, как с тобой будут забавляться клиенты? — рычал он на ухо. — По пять-шесть человек за ночь? Да не с одним! Иногда по двое, по трое! Всю ночь сосать чужие члены! Они будут рвать тебе задницу, а потом ты будешь облизывать свою кровь с чужого члена, который неизвестно в чьей заднице до этого побывал и что подцепил! Хочешь? А потом на следующий день то же самое. И им будет плевать, что ты болен, что ты рваный, они не будут тебя растягивать, не будут с тобой нянчиться! Они будут рвать! Каждую ночь! Каждый день! Помногу раз будут тебя рвать! Хочешь?

Том не мог ответить, только хрипел. Он кое-как покачал головой. Марино отпустил дреды, но ухватился за затылок и придавил голову лицом в матрас.

— Тебе, кажется, не понравилась групповуха? Ты цеплялся за мои ноги и умолял остановить их! А сейчас, выходит, что понравилось? А ведь мои друзья с тобой обошлись очень аккуратно. Не затрахали до смерти, как я хотел первоначально. Жалко мне тебя стало. Думал, пацан так держался, глупо его убивать таким образом. Хочешь в бордель? Организовать туда экскурсию? Оставить разок на ночь?

Он задыхался, трепыхался под ним, пытаясь хоть как-то скинуть. Марино резко отпустил его и вновь швырнул на пол.

— Я даю тебе сутки на то, чтобы решить всё. Брат твой далеко. Он не поможет и вряд ли сможет найти тебя здесь. Никто тебе не поможет. Или ты со мной, или молись своему богу, чтобы я решил тебя убить, а не продать.

Марино спокойно направился прочь. Около двери обернулся, окинул парня скептическим взглядом и вернулся обратно.

— А это, мальчик, чтобы у тебя не было никаких иллюзий, что тебя тут сильно избивают.

Том толком ничего не успел сообразить. Марино коротким резким движением руки, всего двумя пальцами ударил куда-то в плечо. Мало того, что по моментально парализованному телу волной прошла какая-то совершенно нечеловеческая боль, он ко всему вдобавок понял, что не может дышать. Том задыхался, не в состоянии двинуть ни рукой, ни ногой.

— Больно? — усмехался Марино. — Теперь ты понимаешь, что такое боль? Ты понимаешь, что такое беспомощность? Тебе сейчас надо всего пару-тройку минут, чтобы потерять сознание. А спустя еще минут пять ты будешь мертв. Ты погибнешь от нехватки кислорода. И никто и никогда не установит настоящей причины твоей смерти.

Он низко наклонился к нему и поцеловал в губы, ловя слабый хрип. Еще один удар пальцами по плечу, и Том сделал громкий вдох, судорожно хватаясь за горло двумя руками. Боль прошла так же внезапно, как началась. Том тяжело дышал, вытаращив глаза, отползал в сторону.

— Вот это, мальчик, боль, — миролюбиво сообщил Марино. — Мне достаточно двух ударов, чтобы остановить твое сердце. У тебя есть сутки.

Том так и остался лежать на полу рядом с кроватью. Шевелиться не хотелось. Какой-то неудачный сегодня день. Мало того, что его обломали по всем позициям, так еще и умереть не дали. Хотя, что называется не дали… Том хмыкнул — чуть не убили. Расхохотался. Сначала спасли, помешав утопиться, а потом чуть не убили. Какой, однако, богатый на события день. Идиотское состояние. Марино предлагает ему играть в его же, Томову, игру, но уже в открытую. То есть Том же хотел, чтобы мужчина ему доверял. Ну, вот он доверие свое и предложил. Только оно теперь Тому на фиг не нужно. Что делать? Так, в чем-то Марино однозначно прав: у Билл теперь своя жизнь, у него своя. Рассчитывать на брата не приходится, у него тур, ему не до Тома. Отбросим ревность (он взял газету) и посмотрим правде в глаза. В их группу вложили много денег, они на пике популярности. С исчезновением Тома что меняется? Ничего, кроме его собственной жизни. Ну, может, еще Билл пострадал неделю. И то не по поводу пропажи брата, а по поводу того, что будет с группой (Том в клочья разорвал газету, особое внимание уделив фотографии). Правильно, Билл — умница, сохранил их группу, заменив вакантное место подходящей кандидатурой. Ну, может, не он сам, а Дэвид, тем не менее, от перестановки слагаемых сумма, как известно, не меняется. Что остается? Остается играть по правилам Марино. Можно, конечно, в бордель, но что-то Тому подсказывало, что там ему вообще не понравится, хотя общение и некоторое разнообразие все ж будет. Он уселся на подоконник и раскрыл книгу. Дерьмо какое… Надо же было так попасть с этой сукой… Как он ее не узнал? Как можно было ее не узнать? Два раза видел. Два раза! И не узнал! Он с непроницаемым лицом вырывал страницы, складывал самолетики и запускал их. Марино как его сделал, а! Просто шикарно! Изумительно! Так обставил по всем пунктам! Обыграл в три хода. Шах и мат! Черт с ним! Проигранная битва еще не проигранная война. Какая у нас цель? Свобода! Рассчитывать не на кого. Ну побудет Том еще какое-то время геем, ну покорчит из себя влюбленного пидораса… Марино хочет? Марино получит. Том тоже получит. Не сейчас, позже. Но он получит свободу! Он запустил очередной самолетик и хищно улыбнулся. Глаза только были как будто мертвые.

***

C проблемой надо переспать. Так всегда говорила мама, когда им казалось, что жизнь кончена. Так было, когда газеты и журналы начали печатать про них какую-то муть. Так было, когда по телевизору какие-то страшные дядьки обсасывали половые предпочтения Билла. Так было, когда критики обрушивались на них со всех сторон и клевали, подобно воронам. Так было всегда. Они ложились спать, а просыпались уже другими людьми. Закаленными. Том всю ночь просидел в кресле, поджав ноги, и заснул только на рассвете. Он устал. Устал морально. Сломался. Кончился заряд у батареек. Руки опустились. Он думал над словами Марино. Разум советовал принять и согласиться, ведь тогда он сможет выжить и, может быть, вырваться… Вот в этом «может быть» и заключалась вся загвоздка. Он не хотел. На самом деле, он не хотел вообще ничего. Но соглашаться на предлагаемые Марино условия он не хотел больше всего на свете. Кого интересует его мнение? Никого. И, похоже, у него сбился внутренний график. Теперь ночью Том слонялся по комнате, а днем спал.

Он очнулся от того, что кто-то трогает его под коленками и за спину. Распахнул глаза в нелепой надежде, что это Билл…

Марино…

Мужчина поднял его на руки и перенес на кровать.

Хоть бы не трогал…

Так не хочется…

Не тронул… Укрыл простыней, потрогал лоб. Ушел…

Том задремал.

Но сколько бы Том не спал в тот день, час Хэ неумолимо приближался. И это его угнетало. Марино ждал. Он дал ему выспаться и поесть. Дал побыть одному и подумать. Сейчас он сидел в кресле и ждал. Том сидел на подоконнике, очень медленно вырывал странички из книги, складывал самолетики и наблюдал, как они красиво скользят по комнате.

— Прикольно ты читаешь.

Том кивнул. Взгляд никакой, пустой. В нем что-то сломалось там, внутри. Умерло.

Марино подошел к нему, присел на другой конец.

— Ты подумал?

Опять кивок. Самолетик описал дугу и приземлился в пустое кресло.

— Я жду ответа.

Тишина.

— Не заставляй меня применять силу. Если тебе понравилось быть наказанным, то нашу подвальную игру можно повторить.

Том поднял на него взгляд. Спокойный. Равнодушный.

— Исполни мое последнее желание.

Марино смотрел ему прямо в глаза.

Том выдержал, не отвернулся.

Мужчина шумно выдохнул и усмехнулся.

— Семь месяцев… Никто до тебя так долго мне не сопротивлялся. Но ты сделал свой выбор. И я его уважаю.

Когда за Марино закрылась дверь, Том сжался. Он только что собственноручно подписал себе смертный приговор. Здравствуйте, боль и насилие… Давно вас не было. Прощай, свобода… Он уже и не помнил, что это такое… Зато не надо больше играть ни во что. Черт с ней, с жизнью. Он все равно свободен. Интересно, что он придумает на этот раз? В груди неприятно тянуло. Как же херово… Он не сможет больше так… Не выдержит… Зато не надо больше претворяться. И это несомненный плюс. Билл… Интересно, он почувствует, что брата больше нет? Хотя почему нет? Том всегда будет рядом. Везде. Просто как-то надо освободиться от этого опостылевшего тела. Скоро… Очень скоро… Он посмотрел на ненавистный океан и… закричал… Сердце испуганно ёкнуло в пятки. Он вскочил на колени и прилип к стеклу… Совсем близко к берегу на волнах слегка покачивался гидроцикл. И какой-то парень, стоя, разглядывал флигель в бинокль. Том это понял, потому что он смотрел прямо на него. Шорты… Мать его женщина!!! Они заказали эти шорты по Интернету, когда в прошлом году собирались на Мальдивы. Билл взял себе с голубыми цветами, а Тому выбрал с розовыми. Они тогда еще ужасно поругались, и Том наотрез отказался таскать это безобразие (хотя потом весь отдых не вылезал из них). И короткая свободная майка без рукавов, которая едва прикрывала пупок (рисунок — стрелка вниз через все тело и похабная надпись). Парень заправил длинные темные волосы за уши, и Тома затрясло — никакой ошибки быть не может! Он вцепился взглядом в тонкую фигурку, целуя стекло и безостановочно повторяя его имя. Сердце странно билось в груди. Словно за себя и за него. Он здесь. Рядом. Вот он. Внизу. Он пришел за ним. Он нашел его. Он спасет его. Только надо потерпеть. Надо немного потерпеть. Билл… Билл… Билл!

Парень еще немного постоял около берега, а потом поплыл прочь, очень медленно, постоянно оборачиваясь, словно чувствуя на себе взгляд, словно нехотя, словно с трудом… Том гладил стекло, смотрел ему в след и молился… Билл рядом… Он рядом… Он живет на соседнем острове… Скоро все закончится… Билл…

Когда брат превратился в точку, а потом и вовсе затерялся в бликах, Том начал радостно скакать по комнате, прыгать по кровати и креслу. Выглядело это, мягко говоря, несколько аутично, но Тому было глубоко фиолетово, что о нем думали люди с той стороны камер. Он не был так счастлив тысячу лет! Счастлив по-настоящему. И даже появившийся не вовремя Марино не смог испортить ему настроение. Тому так хотелось хоть с кем-то поделиться новостью, что он, повис на Марино, совершенно по-идиотски поджав ноги, едва не уронив их обоих.

— И что нас так обрадовало? — спокойно поинтересовался мужчина, подхватывая его под зад.

— Ты даже представить себе не можешь! — Том впился ему в губы неприятным поцелуем.

— Зато ты мне сейчас об этом расскажешь.

Том с огромным опозданием понял, что лопухнулся.

— Я прочитал в книжке удивительно умную вещь! — на ходу принялся выдумывать он.

— Не хочешь процитировать? — поднял брови Марино, избавляясь от тяжелого груза.

Парень схватил книгу с подоконника.

— Вот смотри! — тыкал он пальцем в страницу, пытаясь найти хоть что-то, что могло бы вызвать такую бурную реакцию. — Вот! Вот! Слушай! По результатам компьютерного эксперимента, имитирующего дифракцию электронов на одной щели, можно определить длину волны де Бройля, а также импульс электронов! Ты понимаешь?! Ты чувствуешь! Можно определить длину волны де Бройля!!!

— А ты больше ничью длину определить не хочешь? — скривился Марино.

Том сморщился, бросая книгу обратно на подоконник.

— Господи, Марино, какой же ты скучный и примитивный. Хочешь трахаться? — он опустился на кровать. — На. Ни о чем с тобой поговорить нельзя. Одноклеточный.

На самом деле Том шутил. Он считал Марино интересным собеседником, если тот был расположен к общению, который многое знал, многое видел, о многом мог рассказать. Но сейчас голова парня была забита явно не контролированием собственных слов и действий, а братом, который совсем рядом. Более того, Том упустил момент, когда Марино перестал быть добрым, продолжая раздражающе шутить. Мужчина пару минут слушал его, с легкой улыбкой на устах и нехорошим прищуром, а потом… ударил. Том обиженно нахмурился, потирая ушибленный бок, и тихо пробормотал:

— И этот урод обещает мне мир к ногам положить…

Марино услышал. Склонил голову на бок и очень ласково произнес.

— Этот урод предложил тебе мир. Но ты отказался. Так что всё, что у тебя теперь есть для меня интересного, — это дырка. И то не долго. Можешь радоваться: я уже подыскал для тебя притон. Цена всех устроила. Скоро у этого урода будет новая зверушка, более сговорчивая.

— Ну-ну, — вторил ему Том. — Радуйся, скоро не надо будет сначала убивать, а потом лечить и в любви клясться. Можно будет сразу убить и новую заказать. Хотя хватит ли тебя на новую? На мне-то зубы, небось, все переломал.

Марино улыбнулся.

Он порвал его. Сначала Том еще как-то держался, а потом начал орать и умолять остановиться. Но этого ему показалось мало. Он грубо трахнул его в рот, а потом еще раз взял по свежим ранам и заставил вылизать окровавленный член. Том был в таком состоянии, что опять захотелось срочно умереть. Одно вдруг он понял четко: Билл знает, что он в доме, а если его увезут из дома, то Биллу опять придется его искать? Вряд ли Марино вывесит на дверях объявление, куда он дел Тома Каулитца. Следовательно, надо остаться в доме каким угодно способом. Но сейчас просить Марино бесполезно. Он зол и агрессивен… Дьявол! Вот надо было язык распустить…

— И, мальчик, ты тут зря не разлеживайся, — Марино одевался. — У меня сегодня будут гости, уважаемые люди. Человек пять. Думаю, что мы к тебе зайдем. Приведи себя в порядок. Среди них будет и твой покупатель. Ты должен ему понравиться. В принципе, вопрос с тобой уже решен, но ты все равно постарайся. От него будет зависеть, под каких клиентов тебя будут класть.

Том привстал на кровати.

— Марино, не надо… Пожалуйста… Не надо…

Он обернулся и удивленно поднял бровь.

— Не продавай меня… Я… Марино… Пожалуйста…

— Ты мне больше не нужен, — он пошел прочь.

— Марино… — Том заставил себя подняться и добежать до двери. Встать между ней и мужчиной. — Пожалуйста… Я думал весь день о твоем предложении… Я хочу остаться с тобой… Пожалуйста… Марино… Я отрекусь от всех, от семьи, от своего дома… Я хочу остаться с тобой…

Марино ухмыльнулся и оттолкнул его. Том упал на ковер. Израненное тело пронзила острая боль. Он застонал и сжался.

— Ты же мужчина, Том, — назидательным тоном говорил он. — Ты должен держать слово. Ты должен отвечать за свои слова. Ты утром мне что сказал? В бордель? Я к вечеру все устроил.

— Марино… — Том вцепился ему в щиколотку. — Марино… Умоляю тебя… Пожалуйста…

Он брезгливо выдернул ногу и распахнул дверь, ничуть не заботясь, что ударит его.

— Видишь, я опять выполнил твое желание. Обратно дороги нет. Ты сам выбрал этот путь.

Том так и остался лежать под дверью. Во-первых, шевелиться он не мог — больно. Во-вторых, все силы ушли на то, чтобы добраться до двери. Надо как-то уговорить Марино оставить его в доме. Хотя бы на несколько дней. За это время Билл вытащит его отсюда. Как? Черт! Кто его за язык тянул! Идиот!!! Он чувствовал, как щекотно ползут по коже капли крови и спермы. Представлял, как Билл его найдет всего рваного, истерзанного… Как надо будет бежать, а он не сможет… И их опять схватит Марино, и для младшего брата начнется тот же ад, что убил старшего… Том задрожал… Билл… Спаси… Он будет держаться… Знать бы сколько… Во сне Билл крепко держал его за руку и куда-то тащил за собой по длинному темному коридору. Том не видел его. Просто знал, что это брат, что он спасет его. Знал… Верил…

Он вздрогнул и сморщился, когда в комнате неожиданно включился свет, а через минуту вошло пять человек, и Марино что-то им рассказывал на чужом языке. Он так и лежал на полу, в той же позе, в какой тот его оставил, только под бедром теперь была неприятная лужица его крови — видимо, какой-то сосудик поврежден, раньше такого никогда не было… Марино что-то говорил, показывал на него, объяснял. Схватил за дреды, вынуждая подняться. Том еле стоял, фактически повиснув на его руке.

— Марино, пожалуйста… Пожалуйста, Марино… — тихо скулил он. — Я останусь с тобой… Не продавай… Не отдавай меня им… Умоляю… Пожалуйста, Марино… Я не смогу там… Я не выживу там… Я умру… Не отдавай меня им…

Марино не обращал на него никакого внимания, что-то щебетал, поворачивая то одним боком, то другим. Мужчины трогали его, смотрели, как щенка, которого собираются отлучить от суки. Том обхватил его за талию и крепко прижался, полностью игнорируя все попытки Марино отлепить его от себя.

— Пожалуйста… Не отдавай… Я буду с тобой…

— Я тебе сказал, ты не нужен уроду. Все обговорено. Новая игрушка уже в пути.

Том сполз по нему на пол, плюхнулся на колени и закрыл лицо руками. Потом медленно сжался в комок, завалившись на бок. Он забыл… Он дырка… Кусок мяса…

Странно, но галдеж прекратился и люди вышли. Его не тронули. Хотя Том чувствовал, что голова опять куда-то плывет, что ворох мыслей и мыслишек съезжает в какой-то явный бред. Он не понимал и не осознавал ничего. Ждал, что вот оно сейчас начнется, что… Он натурально сходил с ума, а самое кошмарное во всем этом было то, что он где-то очень отдаленно понимал, что сходит с ума по-настоящему. Перед глазами вновь мелькали картинки, как его насилуют в подвале, а Марино стоит и смеется…

— ****ь, я тебе сказал, что у него нестабильное психическое состояние! — орал Ульрих. — *****, я тебя предупреждал, что хочешь сорвать ему крышу…

— Я не хотел срывать ему крышу! Эта мразь просто вывела вчера!

— Тогда не хрен просить меня опять ставить ему голову на место! Ты его снова по кругу пустил?

— Нет, только припугнул.

— И так порвал?

— Вывел сучонок.

— Что ты от меня хочешь? Я на кой в прошлый раз вытаскивал его месяц, чтобы ты через неделю опять вернул нас в исходную точку?

— Тебе-то что?! Тебе деньги за это платят!!! И немалые!!!

— Знаешь, — тихо отозвался врач. — Мне его жалко. По-моему, гуманнее будет на самом деле его убить, чем так мучить.

— А это не твое дело! — зашипел Марино очень зло.

— Отлично! Тогда лечи его сам! — громыхнуло что-то металлическое. Что-то захлопнулось.

— Ну, Ульрих, — сменил гнев на милость Марино. — Ну, перестань… Я ведь тоже весь на нервах… Сначала думал, что сучонок претворяется, чтобы разжалобить, пока в глаза не посмотрел… А они опять… Мне аж плохо стало… Ульрих, ну ты сам мне говорил, что ему эмоциональная встряска нужна. Я ему все устроил. И четыре дня он от меня отдохнул, за ним Паолка присматривала. И домой разрешил позвонить. Да, с некоторыми оговорками и условиями, но разрешил. И вон газету выдал с фотографией брата… Но чем лучше к нему относишься, тем он хуже себя ведет. А вчера хамить начал, вообще страх потерял. Скачет вокруг меня, светится весь, довольный, счастливый и хамит. Ну что за дела? Пришлось напомнить, кто есть кто.

— Послушай, все это очень трогательно, но сейчас ему достаточно малого, чтобы мы его потеряли. Понимаешь? И все эти колебания настроений, от глубокой апатии до яркой радости — это нормально. Пока он не восстановится нормально, так и будет, а с тобой он не восстановится. И либо мальчик совсем спятит, либо одно из двух.

— Восстановится, — упрямо отозвался Марино.

Ульрих вздохнул.

— Я бы на его месте уже придумал, как покончить с собой.

— Кто ж ему даст. К тому же он слишком сильно хочет жить. Уж поверь мне. Я никогда еще не встречал такой тяги к жизни. Веришь, он до сих пор мне сопротивляется. Кажется, что вот, всё, готов, мой, хоть с руки корми, а он — раз — и за руку кусает, только потому, что до горла добраться не может.

Марино аккуратно перевернул Тома с живота на спину. Тот так и лежал с закрытыми глазами, претворяясь спящим.

— Я сделаю ему маленькую дозировку, посмотрим, как он себя вести будет. Ну а там… Я ничего тебе не обещаю. Может быть, вытащим, но можешь сразу приготовиться к худшему.

Они сделали ему укол и ушли. Какое-то время Том так и лежал — в голове нет ни одной мысли, абсолютное спокойствие похожее на абсолютную тишину… Нет, даже не на тишину, а на пустоту. Он пустой сосуд. Серый. Безжизненный. Брат… Может он и сегодня приплывет… Том собрался с силами и сполз сначала с кровати на пол, а потом медленно перебрался на подоконник. Сидеть очень больно. Он лег. Так плохо видно, но, по крайней мере, не больно. Билл… Пожалуйста… Спаси…

Билл больше не приплыл. Ни на следующий день, ни через неделю, ни через две. Том так и сидел на окне целыми днями, вглядываясь в голубую гладь, и ждал его. Зад зажил. Марино голос на него не повышал и не обижал. Был если и не ласковым, то по крайне мере очень внимательным. Том так расстроился, что жался к Марино, ища у него утешения и поддержки. Марино не очень хорошо понимал причину его грусти (точнее он решил, что это реакция парня на произошедшее), но вел себя как старший друг. Они по умолчанию не вспоминали тот день: Тому было очень неприятно, а Марино стыдно, что не сдержался, а может друг ему вправил мозги — неизвестно. Но факт оставался фактом: каждый получил то, что хотел — Том защиту и утешение, немного ласки, Марино — покорного и слабого мальчика, которого хотелось защищать и оберегать.

— Что ты там все высматриваешь? — обнял его как-то Марино. — Алые паруса?

Том уткнулся носом ему в грудь и тихо с горечью произнес:

— Алых парусов не бывает. Это все иллюзия… Мираж… Обман зрения…

Больше он никогда не подходил к окнам, выходящим на океан.

***

Удивительно, но их отношения изменились. Том, оставшись совсем один, успокоился и начал просто жить. Нет, он не отказывался от семьи, он просто закрыл эту тему, как прочитанную книгу, и убрал ее в самый дальний угол памяти. В нем словно кто-то выключил все мысли о доме и семье. Он даже заставил себя больше не думать о брате. Он один. Нет никого, на кого бы он мог положиться. Совсем один. Рядом был Марино. Он не настаивал ни на чем, обращался с ним бережно и аккуратно, прислушивался к его просьбам, старался делать приятно. Они почти все его свободное время проводили вместе. Иногда Марино оставался у него ночевать. Том больше не старался понравиться, не старался быть идеальным партнером. Он пока не мог ничего ему дать, но не запрещал и брать. Марино брал осторожно, даря свою любовь постепенно, каждый день, понимая, что мальчику надо привыкнуть к их новым отношениям, чтобы открыться и быть только его. Единственное, что очень беспокоило Марино, — Том почти не улыбался, был блеклым, словно выцветшим, в нем совсем не осталось красок. Он знал, что мальчишка не сдался, чувствовал это, понимал, что произошло что-то другое, что-то очень сильное, отчего он опустил руки и отказался от борьбы, но что именно — не знал. Он просмотрел записи и нашел тот момент беспричинной радости. Или причинной? Внешнее наблюдение ничего не показало, и что увидел Том в окне, для Марино так и осталось загадкой. Сам он, конечно же, ничего ему не сказал, предпочитая депрессировать в одиночестве. И Марино оставалось довольствоваться только тем, что есть, — бледной копией сломанного сильного мальчика. И ладно, если бы сам сломал… Так нет же! Кто-то или что-то его сломало… И это было самое обидное.

Приближался день его рождения. Совершеннолетие. Марино знал, что это очень важная для него дата, поэтому хотелось сделать что-то особенное, запоминающееся, яркое. Том никаких желаний не высказал. Более того, скривился, как будто хлебнул уксуса. А потом и вовсе отказался от всех торжеств, заявив, что это не тот день, который бы он хотел отпраздновать.

— Давай устроим праздник на яхте? — не сдавался Марино. — Я закажу нам праздничный стол. Поедем в бухту, будем купаться прямо с яхты. Целый день будем развлекаться. А вечером я хочу устроить настоящий фейерверк. Ну и подарки там… сюрпризы…

— Не надо. К чему все это? — капризничал Том. Он вообще сегодня был какой-то сам не свой. — Я не хочу ничего в этот день. Пусть он побыстрее пройдет. Вообще не хочу…

— Том, но ты так ждал именно этой даты! Ну, как это ты не хочешь? А что ты хочешь? Хочешь, поедем на дискотеку? В самый лучший ночной клуб? Будем отрываться до утра.

— Давай проведем его дома. — Том ухмыльнулся и вздохнул: — В тесном семейном кругу.

Марино расстроено взмахнул руками и упал в кресло:

— Я ушам своим не верю! И это мне сейчас говорит парень, который раньше ради прогулки в саду готов был в узел завязаться!

— Это было раньше.

— Как мне порадовать тебя сейчас? Озвучь свое желание.

Том задумался, а потом произнес:

— Ты можешь пригласить парикмахера. Я хочу подстричься.

— Как подстричься? Откорректировать дреды?

— Нет. Отрезать их. Волосы отросли немного, думаю, что может получиться хоть какая-то стрижка. Совсем на лысо мне бы не хотелось…

Марино дернул плечами. По лицу было видно, что просьба ему не нравится.

— Я знаю, как тебя порадовать, — в конце концов, его осенило. — Вечером, хорошо? А к послезавтра я что-нибудь придумаю. Я хочу праздника. И он у нас будет.

— Я не участвую, — крикнул ему вслед Том.

Вечером Марино принес гитару. Одного взгляда на нее Тому хватило, чтобы дыхание перехватило, — она была великолепна. И очень дорогая. Кончики пальцев начало покалывать. Дыхание участилось, а на глазах выступили слезы.

— Унеси, — кое-как выговорил он дрожащим голосом. — Забери, иначе я ее разобью.

— Том… — растерялся Марино. — Ты же просил…

— Забери… — прошептал он, падая на кровать и закрывая голову подушкой.

Марино сел рядом, погладил его по спине.

— Что с тобой? Расскажи.

— Ничего. Все хорошо.

— Том… Сначала дреды… Теперь вот…

— Марино, ты хотел получить меня? Тебе мало было тела, я был нужен тебе целиком? Ты получил. Том Каулитц умер. И я не хочу больше иметь с ним ничего общего. Его больше нет. Есть я. Наслаждайся. Ты выиграл. Я проиграл в сухую, — он поднял руки вверх, как бы сдаваясь.

Марино вздохнул и похлопал его по пояснице, пробормотав едва слышно:

— Не факт, малыш… Не факт…

Они почти не разговаривали. Просто лежали вместе. Том жался к нему, дрожал. Марино его гладил. Целовал. Том хлюпал носом и вытирал очень редкие слезы. Он ни о чем не думал. Ему было не о чем думать, нечего желать. Жизнь утратила какой-либо смысл. Пока Марино говорил и развлекал его, он немного отключался от своей внутренней пустоты. Когда они вот так лежали молча, он расклеивался и капризничал.

— Мне уйти? — шепнул на ухо Марино. — Хочешь побыть один?

Он качнул головой, прижимаясь плотнее.

— Ты уверен?

Том кивнул.

— А хочешь, пойдем погуляем? Вот прям сейчас пойдем гулять.

Он чуть отодвинулся, с отчаяньем посмотрел на Марино и тихо произнес:

— Я хочу, чтобы ты меня любил. Сильно-сильно. И заботился обо мне. И чтобы ты меня никогда не бросил. Ты можешь пообещать мне это?

— Я не брошу тебя, малыш.

Том уткнулся в него. Марино продолжал его нежно гладить.

— Только пообещай мне тоже одну вещь. Ты когда-нибудь расскажешь мне о том, что видел в окне.

— Алые паруса, Марино… Я видел алые паруса...

— Я вроде тебе физику приносил, — ухмыльнулся мужчина. — Где ты там все это прочитал?

— Между строк.

Марино улыбнулся и поцеловал его в губы.

Руки Тома начали ласкать. Он втянул его губу, пощекотал языком зубы…

Это было по-настоящему волшебно. Марино гладил его, щекотал. Сначала рассмешил. Потом зацеловал. Затем любил так осторожно и нежно, что Том от нетерпения стал требовать хоть немного грубости. Марино покусывал ему шею и плечи. Царапал спину. Том стонал, извивался. Жадно ловил его губы… Они кончили одновременно. И еще долго Марино лежал на Томе и собирал капельки пота с его лица. А Том млел, подставлял губы и требовал поцелуев…

Утро его дня рождения выдалось пасмурным и хмурым, как и настроение Тома. Марино куда-то ушел с утра пораньше, Том послонялся из угла в угол и залег спать. Впрочем, спать ему тоже не особо хотелось, поэтому он полдня крутился с бока на бок, тщательно отгоняя от себя мысли об «алых парусах» и том, как они будут праздновать их день рождения. Блин, лучше бы Том не знал, какое сегодня число, не так бы переживал. Их первый день рождения не вместе. Семнадцать лет они были неразлучны в этот день, а тут… Ну вот! Он опять о нем вспоминает! Еще к окну подойди. Глядишь, опять кого-нибудь увидишь… Том злился. Это сколько он тут уже? Почти девять месяцев… Впервые он позвонил два месяца назад. Потом еще раз, месяц спустя… Ну и где? И видел он Билла. В случайные совпадения он просто не верил. Не может быть настолько одинаковых людей. Дело даже не в том, что было далеко, и он толком не рассмотрел его, а в том, что он почувствовал брата. Брата, который постоял около берега и свалил в голубую даль. Брата, на которого Том рассчитывал и который его бросил. Брата, благодаря которому он смог выжить. Брата, из-за которого Том умер… Том умер… Его больше нет… Брата тоже больше нет.

Марино появился вечером с одеждой.

— Я все-таки хочу, чтобы мы пошли в ресторан, — с порога заявил он.

— Ну, я же просил, — недовольно сморщился Том.

— Ничего не знаю. Одевайся.

Том принялся вяло натягивать на себя шмотки.

— План такой. Сейчас мы едем ужинать. Потом в ночной клуб и веселимся до утра. Хочу, чтобы ты улыбался. Ну и у меня для тебя есть пара сюрпризов. Надеюсь, что тебе понравится. Помимо подарков, конечно же.

— Марино, к чему все это? — растянул Том губы.

— Вот хочу и все тут.

Он не завязал ему глаза, как делал раньше. Не взял крепко за руку. Он предложил ему идти впереди или чуть сзади. Рядом не было охраны. Когда Том шел за Марино по лестницам и коридорам, то умирал от искушения с силой толкнуть его и убежать. Ночной клуб… Оттуда можно сбежать… Или из ресторана… Билл ведь просто не знает, где он. А там был не Билл. Потому что Билл не мог его бросить. Если бы Билл знал, что Тома держат в этом доме, то он бы давно снес этот дом вместе с фундаментом. Что Том, в самом деле, спятил? Билл просто не мог о нем забыть… Не мог приплыть, постоять и уплыть…

Марино открыл ему дверь машины. Том уселся сзади, рядом сел Марино. Спереди — первый телохранитель. Их сопровождало две машины.

— А зачем столько охраны? — ухмыльнулся Том. — Чтобы я не сбежал?

— И это тоже, — улыбался Марино. — А то, знаешь ли, искушение большое. И тут я тебя прекрасно понимаю.

Том залился краской. Положил голову ему на плечо. Переплел их пальцы.

— Спасибо тебе за этот вечер. Уверен, он будет прекрасным.

Марино поцеловал его в лоб.

Потом катер отвез их на соседний остров. Но не тот, который Том видел из окна, не туда, куда уплыл от него Билл. Марино все так же держал его за руку и таинственно улыбался.

— А купаться будем? — спросил Том.

— Если ты этого захочешь, то да. Сегодня все будет так, как хочешь ты.

— Спасибо…

И опять они куда-то ехали в машине. Город. Огни. Люди. Веселье. Все такое яркое. Сочное. Глаза разбегаются.

— Это мой любимый ресторан. Надеюсь, тебе понравится. Я сегодня снял его только для нас с тобой. Не хочу, чтобы нам мешали.

Том восторженно оглядывал полутемный зал. Он так давно не выходил из этой дурацкой комнаты, что одичал. Надо будет еще развести Марино на прогулку по набережной. Очень хочется на людей посмотреть.

Они сделали заказ. Том из вредности попросил самые дорогие блюда и вино. Марино лишь посмеивался над ним.

— Расслабься. У тебя такой вид, как будто ты дикий.

— А я и есть дикий. Людей девять месяцев не видел.

— Ничего, будут тебе и люди, и всё тебе будет. Еще ныть начнешь, что один на один с собой побыть не можешь.

— Сомневаюсь…

Им принесли вино. Выпив немного, Марино достал из кармана длинную бархатную коробочку.

— Это первый подарок. На память обо мне. Хочу, чтобы ты его носил.

В ней лежал толстый, но очень изящный серебряный браслет, некоторые звенья которого были украшены стразиками… камушками… До Тома неожиданно дошло, что это не серебро и уж тем более не стразы… Том вдруг понял, что браслет стоит редкую кучу денег… Он захлопнул крышку и вернул подарок.

— Я не могу его принять, — твердо заявил он. — Во-первых, это очень дорого. А, во-вторых, куда я буду его носить? И, в-третьих, на мои руки только такой браслет…

— Не обижай меня, — пододвинул Марино к нему коробку.

— Нет, не обижайся, но я не могу…

— Его специально для тебя делали. Если ты не возьмешь, то я выкину его в океан.

— Марино… Я не могу.

— Хорошо. — Он явно обиделся.

Том тоже расстроено сжал губы. Он, действительно, не готов принимать такие дорогие и обязывающие подарки.

Разговор как-то не клеился. Том особо общаться не хотел, не смотря на общую возбужденность, а Марино стал холодным, уткнулся в тарелку и целенаправленно резал кусок мяса. Черт, лишь бы его не переклинило из-за этого браслета. У Тома же в голове вновь зрел план побега. Наверное, он никогда не сможет согласиться на его условия. Вот все хорошо, Марино ласковый, добрый, старается, но Том птичка вольная, он тоскует по небу, какая бы замечательная клетка у него не была, как бы хорошо его не кормили, он все равно хочет на свою зеленую ветку под проливные дожди… Том якобы случайно смахнул нож со стола.

— Черт! — виновато буркнул и полез под стол, чтобы поднять прибор.

— Не надо, тебе принесут чистый, — остановил его Марино.

Том повиновался. Сел поудобнее. Нож под бедром. Не очень удобно, но, черт, хоть какое-то оружие.

— Ты так давно не ел нормальными приборами, что не можешь удержать их в руках от счастья? — рассмеялся мужчина.

— Ну, в этом мне некого винить, кроме одного человека, — прищурился Том, гаденько улыбнувшись. Он развалился на стуле. Осторожно опустил руку и достал из-под ляжки припрятанный трофей. Потер живот, поморщившись, — вроде как болит.

— Я попросил привезти тебе мармелад.

— Да я как-то не особо его люблю, — расцвел Том. — Но все равно приятно. Мне очень нравится, когда ты обо мне заботишься. Марино, а в клубе мы тоже будем одни?

— Нет. В клубе будет полно народу.

— Хорошо, а то как-то вариант веселиться в одиночестве меня не вдохновляет.

— Тебе мало моего общества?

— Боюсь, тебя быстро утомит мое.

Том опять поморщился, чуть сжался, закусил губу, потер живот.

— Марино, похоже, твое мраморное мясо и омары не понравились моему желудку, — он поднялся из-за стола. — Я, конечно, могу и тут, но ты же еще хотел десерт…

Рядом возник шкафоподобный охранник, схватил его под локоть.

— Тебе точно не нужен врач? — обеспокоено приподнялся со своего места Марино.

— Нет-нет, думаю, что с меня хватит легкого общения с белым другом. Можно?

— Да, конечно. Анхель, проводи.

По дороге к сортиру Том продолжал массировать живот, шикать и морщиться. Только бы там было хоть какое-то окно. Оно должно быть. Не может так не везти в этой жизни. Оно должно быть… В крайнем случае надо будет бежать из клуба. Или устроить там какую-нибудь сцену, попросить помощи… Только в случае неудачи…

— Нож давай сюда, — тихо потребовал Анхель, сжав его локоть так, что Том вскрикнул.

Глаза заблестели. Он упрямо закусил губу и опустил голову.

— Дай сюда, — Анхель грубо его отобрал.

Том прерывисто дышал. Крепкие руки мужчины, видимо, давали на какие-то болевые точки, он вообще не мог двигать рукой.

— У тебя, правда, живот прихватило? — он напряженно смотрел ему в глаза.

Том всхлипнул. Боль от руки расползалась теперь на плечо и грудь. Было очень больно.

— Отпусти… — одними губами попросил он.

— Очень хорошо. Ты меня избавил от кучи проблем.

Неожиданно Анхель протащил его мимо сортира в какую-то маленькую комнатку.

— В туалете нет окна. Так что… Тебе просто не повезло, парень. Ты бы не смог оттуда выбраться. А кидаться на меня с этим ножом — дело тухлое и неблагодарное.

Он торопливо закрыл за собой дверь. Смахнул с полки какие-то банки и принялся выдирать из окна кондиционер.

— Слушай меня очень внимательно, мальчик. То, что сейчас здесь произойдет, тебе видеть не надо, мал еще. Ты сейчас вылезешь в эту дыру и очень аккуратно, чтобы тебя никто не заметил, побежишь налево к пляжу. Просто держись левее. Найдешь пирс. Там несколько лодок. Бери любую и дуй в сторону огней. Это будет другой остров. По нашей стороне три деревни. Ты туда не ходи. Будешь плыть, бери больше вправо. Обогнешь остров, и первые же огни твои. Это будет Дель Анжел де мар. Запомнил?

Том кивнул и на всякий случай повторил:

— Сейчас налево к морю, найти пляж. Обогнуть остров справа и найти… Анжел…

— Дель Анжел де мар. Деревня это такая. Самая большая на острове. Там найди Роузи. Так и спроси у местных, где тут тетка Роузи живет. Они тебя пошлют в «Ла Перла Фелиз». Это кабак такой. «Счастливая жемчужина» называется. Он прям на пляже. Недалеко. Ты увидишь. Там раковина такая мигает и голубая жемчужина. Понял? Ты только не попадись полицейским. Иначе хана тебе, парень, будет. Полный и безвозвратный ****ец. Иди смело к Роузи, и больше ничего не бойся. Тебя ждут.

Анхель наконец-то выковырял кондиционер и поставил его на пол, протянул руки, намереваясь подсадить Тома. Он шарахнулся в сторону. Марино ведь обещал сюрпризы сегодня. И этот Анхель… Откуда он тут взялся и для чего? Поиграть захотели? Мальчика погонять? Поохотиться? А потом развлечься? Дать возможность час-полтора почувствовать себя свободным и счастливым, чтобы потом опять отодрать с особой жестокостью? Нет, не угадали! Хрен вам всем!

— Послушай, Том. Для тебя каждая секунда сейчас на вес золота. Чем дальше ты убежишь от этого места, тем больше шансов спастись.

— Почему я должен тебе верить? — пристально смотрел он в глаза охраннику. — С чего ты взял, что я хочу сбежать? Назови хотя бы одну причину, по которой я должен тебе верить?

— Найди Роузи, малыш.

Он за шкирку дернул его к образовавшейся дыре и едва ли не выкинул в окно.

— Запомни деревня Дель Анжел де мар, кабак «Ла Перла Фелиз». Роузи. Найди Роузи. И опасайся полицейских, если хочешь жить.

Он упал на жесткий кустарник, ободрал тело, руки и ноги. Осторожно, на полусогнутых, понесся к ближайшим зеленым насаждениям. Даже если Анхель и обманул, то ведь не обязательно идти к этой Роузи. Можно куда-нибудь на другой остров. Главное, подальше отсюда. А там он найдет способ связаться с Биллом. Только теперь точно. Теперь никаких осечек быть не должно.

За спиной сильно грохнуло и послышались беспорядочные хлопки. Том оглянулся. Там стреляют что ли? Марино! Он там один! Дьявол! Они убьют его! Том дернулся в сторону ресторана. Пробежал несколько десятков метров и остановился. Марино! Нет! Нет! Не надо его убивать! Он хороший! Не надо!!! Марино! Кто эти люди? За что? Марино! Он запаниковал. Хотел вернуться обратно, чтобы помочь ему, спасти… А потом понял, что бесполезно… Цена его свободы — чужая жизнь… Жизнь человека, который хотел, чтобы он сегодня улыбался… Том всхлипнул, вытер слезы и заставил себя продолжить путь на свободу… Припустился бежать с такой скоростью, с какой не бегал никогда в жизни. Дель Анжел… «Ла перла»… Дель Анжел… «Ла перла»… Марино… Он предал его… Бросил… Дель Анжел… «Ла перла»…По трупам…

Странное дело, но около пирса действительно было несколько лодок и гидроциклов. Он не глядя, оседлал ближайший гидроцикл и принялся изучать способ завода. Черт! К черту технику. Да, быстрее, но как ее заводить? Решил действовать по старинке. Выбрал самую простую деревянную лодку с веслами и навесным мотором. Схватил весла и с силой принялся грести. Надо убраться от берега как можно дальше. Неизвестно кто это… Неизвестно, что они сделали с Марино и что сделают с ним… Вот тебе и ответ на вопрос про охрану… Господи, хоть бы его защитили. Хоть бы ему удалось сбежать… Хоть бы он выжил… Марино… Потом всё. Потом он ополоснет лицо. Потом все-таки снимет с себя эту одежду. Потом изучит, как завести мотор. Рааз — два, рааз — два, рааз — два. Быстрее, Том. Быстрее. Деель — Анжел. Лаа — Перла. Марино, ты только выживи! Ты только спасись… Марино… Деель — Анжел. Лаа — Перла.

Минут через двадцать он окончательно выдохся. Вынул весла из воды и зацепил за бортики. Снял рубашку и брюки. Прыгнул в прохладную воду. Горячее тело расслабилось на волнах. Хорошо-то как. А может быть это новая игра Марино? Нет, не может быть… Но он же обещал ему кучу сюрпризов сегодня… Вон как с девкой его провел… Просто ювелирно сработал… И даже Биллу дал позвонить… Может это его новая игра? Итак, что мы имеем? Мы имеем охранника, который по какой-то причине вдруг стал помогать. По какой? Не понятно. Охранник, видимо, видел все манипуляции с ножом, но никак на это не отреагировал, только отобрал ее около туалета. Еще он понял, что Том решился бежать. И… Том вдруг вспомнил, что тот сам, без какой-либо команды из вне, собрался его сопровождать в туалет. Блин… А если Марино тоже видел, как он спер нож, и понял, что никакой живот у него не болит? Да, это новая игра Марино. Побыл немного добрым и заботливым. Скучно стало. А сейчас вот мальчика гонят в какую-то «Перлу чего-то там» Не пойдет он туда. Это новая игра. Только теперь правила меняются. Надо добраться до цивилизации, а там он придумает, что делать, как дать о себе знать. Том забрался в лодку, немного повозился с мотором и все-таки завел его. Лодку дернуло вперед. Он еще чуть поиграл с рулем, пытаясь понять, как ею управлять, а потом взял курс налево от острова. Он свободен. Черт! Он СВОБОДЕН!

Все было просто до безобразия. Вот уже неделю на рассвете или вечером его старушка-лодка неслась сквозь океан, мимо зеленых островов. Он искал большой остров, на котором бы могло располагаться хоть какое-нибудь европейское посольство. Нельзя доверять аборигенам. Надо искать своих. Ночами он воровал бензин и еду у местных. Один раз даже стащил шорты, шлепки и рубашку, которые бесхозно сушились на берегу (одежду, которую ему дал Марино, он выкинул около того острова, где должен был найти Роузи, а в трусах ходить было хоть и удобно, но как-то несолидно). А что делать? Денег у него как не было, так и нет. Есть только лодка, спасающая днем от жары, а ночами от ливней, и страстное желание вернуться домой. Еще ему помогали песни. Том мурлыкал их себе под нос и улыбался. Он впервые улыбался за последние месяцы — открыто, радостно, довольно. Первые два дня его мучили кошмары, казалось, что Марино нашел его и снова заточил в холодном подвале, морит голодом, бьет и насилует. Но чем дальше оставался тот остров, тем крепче становились его сны. Он выберется отсюда! Даже, если в Германию придется идти пешком. Он выберется! Чего бы ему это не стоило.

Еще через три ночи Том заметил на горизонте огни большого города. То, что цивилизация близко он понял, когда над головой совсем низко начали летать самолеты, а днем, сидя в тени пальм очередного острова, он увидел какие-то яхты. Было желание рвануть сразу же к людям, но он его в себе убил волевым решением — доверять нельзя. Только посольство. На территории посольства он будет в безопасности. Теперь бы сообразить, как туда попасть. Он выстирал одежду. В принципе, у него европейские черты лица, так что за туриста он вполне сойдет. Мало ли тут туристов черных от загара? Только надо попасть к людям и смешаться с толпой. Нужны будут деньги, чтобы добраться до посольства. Ничего, он справится. Черт… Если его поймают на воровстве, то сдадут в полицию. Нельзя. Он что-нибудь придумает. Том вытащил на берег лодку, установил мотор и направился к манящим огням. Домой. Он скоро вернется домой…

Конечно, грешно было обирать пьяного под видом пересадить его с земли на лавку, но что делать? Ему нужны деньги. Том чуть отошел от мужчины, опасливо озираясь, раскрыл портмоне. Вау! Четыреста баксов! Двести положил обратно и вернул бумажник хозяину. Лучше бы телефон в кармане носил… Как можно жить без мобильного телефона? Он бегом убрался с этого места — не хотелось бы попасть в полицию за ограбление…

Том вышел на трассу и поднял руку… Домой. Он скоро будет дома…

***

Человек в форме отступил назад, пропуская его в здание. Пробежал руками по дрожащему телу, обыскивая.

— Подождите здесь.

Том кивнул. Ноги подкашивались от усталости, голода и волнения. Он сполз по двери на мраморный пол. С благодарностью посмотрел на второго охранника. Домой. Он скоро будет дома…

— Идемте, — позвал его какой-то человек.

Том попытался встать, но ноги не слушались. Он сконфуженно улыбнулся и аккуратно поднялся по стенке. Надо как-то забраться вверх по лестнице. Всего каких-то двадцать ступеней. Он сможет. Он проделал такой путь, что не пройти каких-то двадцать ступеней просто не имеет права. Человек спустился к нему и поддержал под руку, когда Том преодолевал самые трудные в своей жизни двадцать ступеней. Привел в большой зал, попросил еще немного подождать. Том кое-как растянул губы в ответ. А вдруг они сейчас тоже… Вдруг они в этот момент звонят Марино… Вдруг они вернут его обратно в тот ад… Захотелось немедленно сбежать. Сорваться с места и бежать, куда глаза глядят. Надо было самому выбираться отсюда. Как-то же можно попасть на континент, а там автостопом до Германии… Боже, почему он такой дурак? Зачем приехал сюда? Почему он опять сдурил?

К нему вышел седой мужчина в простых светлых брюках и белой рубашке. Лицо серьезное. Серые глаза буравят насквозь. Чуть поодаль стоял охранник. Внимательно наблюдал за переминающимся с ноги на ногу шоколадным от загара парнем в выгоревшей на солнце старой одежде, с собранными в кривой пучок дредами, с обветренными губами и красными, воспаленными глазами.

Консул вопросительно смотрел на Тома.

Он сглотнул подступивший к горлу комок и произнес по-английски с сильным акцентом:

— Меня зовут Том Каулитц. Я живу в Германии. Несколько месяцев назад меня украли и привезли в эту страну. Помогите мне вернуться… — голос задрожал, по щекам потекли слезы. Он быстро вытер их ладонями, хлюпнул носом и прошептал: — Помогите мне вернуться домой.

— Вам нужно посольство Германии, — спокойно отозвался консул.

— На этом острове нет посольства Германии. А у меня нет денег, чтобы попасть на другой остров. — Он уже не стыдился слез. Просто стоял и беззвучно плакал, глядя в глаза мужчине. — Помогите…

— Но я ничем не могу вам помочь, — развел консул руками.

— Разрешите хотя бы позвонить домой. Пожалуйста.

— Из любого автомата по карточке.

Том виновато улыбнулся, кивнул, едва слышно извинился за беспокойство и пошел в сопровождении охранника на выход. Ноги совсем не слушались, заплетались. В голове какой-то туман. И ни одной мысли. Из-за стоящих в глазах слез все расплывается.

— Не подскажите, как попасть к посольству Германии? — без всякой надежды на ответ, спросил он у идущего рядом дядьки.

— Тебе надо… — голос поплыл из-за шума в ушах. Том удивленно посмотрел на охранника, беспомощно ловя воздух рукой… Пол под ногами неожиданно вздыбился и ударил его по лицу…

***

Он очнулся в какой-то странной светлой комнате. Обстановка явно домашняя. Кровать… больничная. Стоит какая-то фигня на тумбе рядом с кроватью. Отключена. Проводки торчат… Капельница пустая висит на стойке. Интересно, где он? Тело побаливает. Сильная слабость… Немного погодя до него дошло, что он лежит на спине. Что, несомненно, радовало. Захотелось потянуться. Том дернулся… Руки привязаны… Нет! Нет!!! Только не это!!! Нет! Он больше не вынесет! Пожалуйста, кто-нибудь убейте его! Пожалуйста! По-жа-лу-й-ста!!! Они все-таки сдали его Марино! Они вернули его в ад! Ну почему? За что? Почему сразу не убить? За что ему это все? Ноги? Том махнул ногами и скинул с себя махровую простыню. Нет! Он не хочет! Пожалуйста! Кто-нибудь! Он метался по подушке и кричал, плакал, истерил. Он махал ногами, словно отбиваясь от своего кошмара, который вот-вот станет реальностью. Он слышал, как в комнату вбежал Марино. Он зажмурился, отказываясь видеть ненавистного врага, продолжая истошно вопить. Марино навалился на грудь, зажал его лицо руками, тихо приговаривая:

— Тихо. Тихо. Тихо, успокойся.

— Нет… Нет… Пожалуйста…

— Том, открой глаза. Посмотри на меня. Пожалуйста, открой глаза. Тихо. Успокойся. Открой глаза. Тихо.

Том зажмурился еще крепче.

— Пожалуйста… Не надо… Пожалуйста… Пожалуйста…

— Открой глаза! — всхлипнул он.

Том упрямо качнул головой, но истерить прекратил. Нахмурился. Марино плачет? Бред!

— Развяжи мне руки, — обреченно прошептал Том.

— Я развяжу. Прямо сейчас. Ты только открой глаза, — с мольбой попросил Марино.

— Не хочу, — буркнул он, приготовившись к удару.

Странно, но Марино не стал его бить. Он просто развязал сначала одну руку, потом перегнулся через него и освободил вторую. Нежно взял ладонь и поднес к губам.

— Ну, посмотри же на меня…

Том приоткрыл глаз… Какая чудесная галлюцинация… Надо сохранить ее в памяти… Интересно, чем он его накачал на этот раз?

— Ты совсем не хочешь меня видеть? — губы нежно касались огрубевших из-за мозолей рук.

— Зачем ты опять делаешь мне больно? Тебе мало моего тела? — всхлипнул Том. — Оставь мне хотя бы брата…

— Том… — ласково звал он, целуя руку, прижимая ладонь к своей щеке. — Томми… Это же я… Томми… Все кончилось… Посмотри на меня. Ну, посмотри же…

Том провел пальцами по лицу, там, где должен быть пирсинг. Колечко в брови на месте. Бред… Этого не может быть… Сон… Он остановился на губах. Не такие как у Марино… Губы приоткрылись, и кончика пальца коснулся металлический шарик. Боже, ему столько раз снились такие сны… Реальные… Осязаемые…

— Это я, — улыбался он. — Я… Это не сон… Не бред… Это я… Открой глаза.

Том отчаянно затряс головой.

— Ты исчезнешь. Ты всегда исчезаешь.

— Главное, чтобы ты больше не исчез, — сел рядом на кровать. Пальцы переплетены. Том вцепился в него так, словно от этого зависела его жизнь.

— И я всегда остаюсь один.

— Ты не один. Давай ты попробуешь открыть глаза, а что бы я не исчез, будешь крепко держать меня за руку.

И словно в подтверждение своих слов он накрыл его руку своей второй. Том осторожно глянул на него из-под ресниц. Видение не исчезло. Что-то тут не вязалось. Такого просто не может быть.

— Он тебя… тоже… поймал… — робко спросил Том.

— Нет.

— Это наркотики? Ты опять меня чем-то обколол?

— Он пичкал тебя наркотиками? — лицо брата исказилось от гнева.

— Это не галлюцинация?

— Я похож на галлюцинацию? — ласково спросил Билл, придвигаясь к нему поближе. Том выглядел ужасно — почти шоколадный, но какой-то не такой… бледный, осунувшийся, безжизненный. В глазах столько боли, что у Билла щемило в груди. Но нельзя показывать брату, что ему и самому сейчас плохо, что хочется обнять его и не расцеплять рук, что сам боится его потерять, боится моргнуть и прогнать видение…

Том потянулся к нему второй рукой. Билл тут же перехватил кисть и прижал к своей щеке. Он очень осторожно высвободил ее и провел по волосам, по шее, по груди. Он словно изучал его заново, словно не верил до сих пор. Билл не сдержался — рывком прижался к нему, крепко обнял.

— Нашелся, нашелся, нашелся, — бормотал он ему в ухо, а по щекам текли слезы, капали на горячее плечо близнеца, сползали на подушку.

— Ты здесь ради меня? — тихо спросил Том, несмело обнимая брата в ответ.

Он кивнул и уткнулся носом ему в шею.

— Прости меня… — прошептал. — Прости… Я… Поверь… Я делал все, что мог… Я думал о тебе ежеминутно… Я молился, чтобы ты выжил. Когда мы точно узнали, где ты и к кому попал, я начал молиться… Я и до этого-то молился, но тогда мне стало особенно страшно. Я умолял их помочь тебе, как можно быстрей, я знал, что каждый час там для тебя может стать последним, но ничего не получалось. День за днем… Прости меня… Прости, что не мог помочь так долго. Прости, что не мог найти так долго. Прости, что заставил страдать. Прости, что заставил ждать…

— А ты больше не уйдешь? Если ты уйдешь с рассветом, забери меня с собой… Я больше не выдержу… Я не могу больше… Я устал жить…

— Не смей! — Билл даже подпрыгнул. — Не смей так говорить! Все кончилось, слышишь! Весь этот кошмар кончился! Я знаю, что могут быть последствия, врач мне объяснил, пока ты спал, но мы с этим справимся! Я помогу тебе! Я ни на шаг от тебя не отойду! Я буду рядом с тобой и буду держать тебя за руку, слышишь? Я буду крепко держать тебя за руку! — он опять опустился ему на грудь.

— Ты всегда так говоришь, — надулся Том. — А потом уходишь.

Билл просунул руку под простыню и ущипнул его за бок. Том дернулся и зашикал.

— А в твоих снах тебя вот так щекотали? — улыбнулся Билл, пробегаясь пальцами по ребрам. Он щекотал его, вынуждая сжиматься и хихикать. Он осторожно погладил по щеке, любуясь практически собственным отражением, повторяя всего одно слово: — Нашелся…

Их возню прервал звонок. Мама — как-то сразу понял Том. Такой звонок у брата стоял на маму. Происходящее все больше напоминало реальность. Билл изогнулся, торопливо вынимая трубку из кармана джинсов.

— Да, мам!.. Привет!.. Том как? Том отлично! — он подмигнул брату. — Вот никак не проснется. Еле уговорил глаза разодрать… Нет, мам, с ним, правда, все в порядке. Живой, здоровый, загорелый. Сейчас пока выглядит неважно, щек нет, но в целом… Да, я поговорил с врачом… Ну что он сказал? Он сказал, что анализы — дерьмо полное, вообще не понятно, как он на ногах на тот момент держался, но жить будет. Он завтра утром сделает ему узи, там еще какие-то обследования, я не понял толком, и, если все будет хорошо, то отпустит нас в гостиницу. Сказал, что ему надо пить много витаминов, хорошо питаться и сменить обстановку. За всем остальным надо наблюдать… Томми, хочешь с мамой поговорить? — Билл протянул ему трубку.

Том насторожился, огляделся, словно ему предлагают что-то неприличное и противозаконное.

— А можно? — тихо спросил он.

Билл удивленно вскинул брови и прижал трубку ему к уху.

— Мам? — робко протянул он, ожидая услышать какую угодно гадость.

— Томми! Мальчик мой! — голос матери дрожал и срывался от радости.

— Мам, — расплылся он в улыбке, забирая телефон.

— Как ты, родной мой?

— Хорошо… Столько событий… Расклеился немного, никак не соберусь…

— Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо. Только тело немного болит. Не могу понять от чего.

— Скажи врачу обязательно. Может, там что-то серьезное? Может, это требует немедленной помощи? Томми… — она не удержалась, шмыгнула носом.

— Мам, я скажу… Обязательно… Как там бабушка и дедушка? Как ты? Как отец? Я просто не верю… — глаза влажные, взгляд немного растерянный.

— Да как мы? С ума сошли. Все слезы выплакали… Что про нас говорить? Ты там как?

— Со мной все хорошо, — на ходу принялся выдумывать легенду Том. — У меня там была отдельная комната. Очень хорошая. С видом на океан и на сад. Светлая такая… Меня нормально кормили. Я даже от безделья начал поправляться, пришлось качаться, отжиматься. Меня не обижали, мам. Относились очень уважительно. Даже гитару купили, чтобы мне не скучно было… Дорогущую… Я о такой и мечтать не смел… Очень дорогую… Она только под заказ делается…

Билл помрачнел и отвернулся, не заметив, как сжимает кулаки.

Он бродил по огромному дому, почти не глядя на обстановку, комнаты… Сейчас тут хозяйничали другие люди, переворачивали шкафы, рылись в одежде. Комната этого человека… Хотя можно ли его назвать человеком… Несколько мониторов для наблюдения… Такие же он видел в кабинете и гостиной… Билл нажал на пульт. Экраны разом ожили. Комната. Кровать. Кресло. Окна. Столик. Санузел. Никого нет.

«Что это? » — спросил он.

Ему никто не ответил — слишком заняты. Он и сам догадался. На столе лежали диски. Билл украдкой стащил один и спрятал в карман.

«А как попасть туда? » — остановил он какого-то мужчину.

«Иди по коридорам все время до конца. Флигель левее».

Билл пошел. Медленно, неуверенно. Флигель левее… Том ходил по этому коридору… Левее… Том…

С трудом, но ему все-таки удалось попасть во флигель. Поднялся к комнате… той самой… Двери нараспашку. Первая с виду обычная. На самом деле бронированная, тяжелая, толстая, с особым замком. Рядом на стене какая-то штука. Билл присмотрелся — она идентифицирует входящего. Вот он замок и ключ… Вот то, что запускает механизм уничтожения… Заставил себя перешагнуть порог. Маленькая комнатка. Три монитора, какой-то пульт. То есть, прежде чем войти, он смотрел, что делает брат. Еще одна дверь. Такая же, как предыдущая. И такая же панелька… Еще одна комнатка… Такая же… Только вот петли у двери другие… Билл это как-то мимоходом заметил. Потом посмотрел на потолок — очень мощная вытяжка… Дверь закрывается герметично по отношению к внешнему помещению… Кристофер не врал — если ее попытаться вскрыть, то сработала бы система подачи газа и Том бы умер.… Где он… Три дня прошло… Три страшных дня…

Вечером Кристофер отвез его в отель, если так можно назвать маленький двухэтажный домик, в котором было всего шесть номеров. Зато тут вкусно кормили. Так говорили друзья. Сам Билл почти не ел. Не было ни желания, ни настроения. А сейчас, когда ни Густава, ни Георга не было рядом, когда Том неизвестно где, сейчас ему было втройне плохо. Он включил ноутбук и запустил честно сворованный диск. И пока он грузился, ему отчего-то стало очень страшно.

Увиденное повергло его в самый настоящий эмоциональный ступор и шок. Он не заметил, как по щекам потекли слезы, все внутренности начали болеть, а кожа покрылась мурашками и неприятно похолодела. Вот Том сидит на подоконнике, ходит по комнате, разминается. Голый. На теле синяки и ссадины. А потом… Потом Том лежит около кровати, сжавшись в комок. Избитый. Он попытался встать на четвереньки через какое-то время. Упал. Вновь сжался от боли. Билл чувствовал ее, всем организмом чувствовал. Он переживал ее вместе с ним. Тело брата стало черным от побоев. Биллу показалось, что… С третьей попытки Тому удалось… забраться под кровать… И он понял, что ему это вовсе не показалось — на ковре видна кровь. Билл плакал и царапал монитор, словно пытаясь стереть темные пятна со светлого ворса, сгорая от стыда и страха. Он обхватил себя за плечи и тихо подвывал, раскачиваясь из стороны в сторону, обливаясь слезами, не спуская глаз с этих злосчастных пятен. То, что раньше было абстракцией, то, что раньше было догадкой, которую он тщательно от себя отгонял, вдруг стало реальностью, самой страшной, самой ужасной реальностью, какую только он мог себе представить. Восемь месяцев его брат терпел все это, выживал, страдал, а он восемь месяцев не мог ему помочь. Восемь месяцев кошмара и ада… Почти девять… А он не мог ему помочь…

— Побыстрее возвращайся. Тебя тут все заждались. Все-все.

— Мам, я тоже. Ты себе не представляешь, как я по вам всем соскучился. Какие у вас новости?

— Да какие у нас новости? У нас главная новость — ты нашелся. Вот и все наши новости. Мы только ею и живем последние часы. Когда Билл позвонил и сказал, что ты до посольства добрался, со мной от счастья чуть сердечный приступ не случился. Знаешь, я поклялась Богу, что откажусь от Него, если Он мне тебя не вернет… Трех дней не прошло… — мама все-таки плакала.

— Я тебя люблю, ма, — улыбнулся Том. Хотелось прижаться к ней, обнять крепко-крепко.

— Я тебя тоже, сынок. Целую. Побыстрее там, не задерживайтесь. Хорошо?

— Да.

Так здорово. Так спокойно. Мама… Мамин голос. Билл рядом. Мрачный…

Том пристально на него посмотрел. Брат тут же улыбнулся. Но даже после такой долгой разлуки, им не надо было произносить что-то вслух, чтобы понять друг друга. Том побледнел, занервничал, отвернулся.

— Ну что ты? — ласково спросил Билл, целуя кончики его пальцев.

— Мама знает? — обреченно пробормотал он куда-то в сторону.

— Никто не знает. А кто знает, тех я просил не распространяться. Из наших вообще никто не знает. Только я. Но твоя легенда мне очень понравилась. Ее мы и будем придерживаться.

— И ты… — всхлипнул Том.

— И я никуда не уйду и не оставлю тебя больше. Ты для меня самый лучший и самый родной. Знаешь, мне сказали, что тебя любил и уважал весь тот дом. Ты их не знал, а они все равно считали тебя самым сильным и достойным. Только помочь не могли…

Они обнялись. Вцепились друг в друга и не отпускали долго-долго. Живой, теплый, настоящий. Том закрыл глаза от удовольствия, утыкаясь носом в мягкие волосы брата. От Билла пахло дождем, морем и дорогой. Одет очень просто, без косметики. Волосы собраны в хвостик на затылке. Видно, что наспех.

Том еще раз осмотрел комнату, в которой находился.

— Где я?

— В больнице при нашем посольстве.

— А как я сюда попал?

— Тебя вчера из одного посольства в другое срочно перевезли на вертолете. Ты там от голода с лестницы свалился, и они никак не могли тебя в сознание привести. Врачи потом сказали, что ты истощен сильно, что анализы совсем дерьмовые, что вообще не понятно, как ты на ногах держался. А я прилетел утром. Они мне позвонили ночью, сказали, что ты до них почти добрался, и утром я уже прилетел к тебе.

Снова звонок. Георг. Том улыбнулся. Билл протянул ему трубку.

— Алло? — тихо произнес он.

— Билл? Привет! Как там? Это точно он? Нашелся? Том? — обеспокоено тараторил друг.

— Точно он, точно, — засветился Том. — Привет!

— Том! Сволочь! Ты? — едва ли не выпрыгивал из трубки Георг. — Где тебя черти носили?! Мы тут извелись все! Блин! Как же я рад! Ты себе не представляешь, как мы рады! Мы с Густавом были там месяц, пока визы не кончились. Прикинь, уроды! Биллу на три месяца визу дали, а нам с Густавом всего на месяц! Гады!

— Вы были… Где? — пробормотал Том.

— Там, на острове… Напротив того, где был ты. Я говорил Густаву, что надо еще раз ехать, может, помочь там чем, или Билла поддержать… А Густав говорил, что сейчас пока все документы оформим-соберем, ты сам приедешь. Вот так и вышло. Чертяга! Где ты был так долго?

— А я все размышлял, как лучше сделать, — растерянно улыбнулся Том. — Автостопом добираться до дома или все-таки попробовать с посольства начать…

— Какой автостоп? Ты как через два материка автостопить собрался? Это же насквозь через Штаты, Канаду, Россию, Европу… И между прочим с одного материка на другой попасть можно только зимой, когда Берингов пролив замерзнет. И то не факт в связи с глобальным потеплением на планете.

— Ну, вот поэтому я с посольства и решил начать, — засмеялся он.

— Ты как удрал-то? Почему? Всех обхитрил! Мы тут три месяца операцию разрабатывали, чтобы его вытащить живым, а он всем фак показал и смылся наглым образом.

— Знаешь, я постоянно пытался сбежать, но ничего не получалось. Я просил людей о помощи, но они подставляли меня. А когда этот человек ни с того, ни с сего начал мне помогать, то я решил, что это очередной розыгрыш и надо выходить из игры. Я нарушил им все правила.

— Ты нарушил нам всю нервную систему! Пока мы знали, где ты, то так не нервничали, а когда ты удрал… Молодец, друг! Я очень тобой горжусь! Ты… Просто… Том, у меня слов нет! Я счастлив, что ты нашелся! Да что там я? Мы все счастливы! Не задерживайтесь там!

Они еще немного пообменивались любезностями и распрощались до завтра — Георг обещал позвонить. Не успел Том нажать отбой, как телефон отозвался новым звонком. Густав. Который тут же высказал ему, что никак не может дозвониться. Друг был таким же эмоциональным, как и Георг, бурно радовался, говорил какие-то глупости. Том слушал его, широко улыбаясь. Иногда смеялся вполне естественно. Билл заметил, что напряжение понемногу спадает, что Том расслабляется. Врач предупредил его о последствиях, сказал, что психологическая травма может быть очень сильной, надо быть мужественным и помочь близнецу, как бы не было трудно самому, но брату надо помочь.

Линия едва успевала освободиться, как тут же новый звонок требовал ответа. Билл скинул кроссовки и забрался к брату на постель с ногами. Бессонная нервная ночь, наполненная страхом и отчаяньем, давала о себе знать. Том подвинулся, освобождая место. Он уже смеялся в голос, шутил. Билл с удовольствием заметил блеск в его глазах. Морщинки на лбу совсем разгладились. Том то садился, то плюхался рядом. Размахивал руками, что-то объясняя. Легенда, опробованная на маме, начинала обрастать подробностями и становиться более стройной и правдоподобной. Билл слушал голос близнеца и успокаивался сам. Как будто душу обратно вернули. Сердце билось ровно и спокойно. Не щемило, не болело, не замирало, ни за двоих. Сердце билось так, как билось всегда, — за них. Билл прижался к нему и сам не заметил, как заснул.

Его разбудила тишина. Он резко сел и огляделся. Тома в палате не было. Сумка, которую он бросил около входа, раскрыта. В ней явно кто-то рылся. Телефон лежал рядом на подушке. Выключен вообще. Билл поседел за эти несколько секунд. Он вскочил и, как был — босиком и растрепанный, вылетел в коридор. Сердце колотилось в глотке, ноги ватные, казалось, что он сейчас умрет на месте. Куда он ушел? Зачем? Он же понял, что это не сон, что они снова вместе! Куда ушел? Опять сбежал? Зачем? Еще немного и Билл грохнется на пол и начнет биться в истерике.

Тома он заметил в дверях в ординаторскую. Точнее половину Тома. Заднюю половину. В своих шортах и футболке. Приподняв правую ногу (босую, в не зашнурованном кроссовке), Том чуть раскачивался, облокотясь на косяк. Билл готов был дать голову на отсечение — брат как минимум кокетничает и что-то просит. Он подошел к нему ближе.

— Ну, это же неправильно! Этого не может быть! — обиженно воскликнул Том.

— Здравствуйте, — поздоровался Билл с медсестрой, выглянув из-за его плеча.

— Слушай, я есть хочу, а мне сказали, что сюда ничего заказать нельзя! Мы ужин проспали, представляешь! — нажаловался Том брату.

— Давай сходим в кафе, — дернул он плечами. — Можно?

— Нет, — твердо заявила медсестра. — Что я скажу доктору Маркесу?

— А вы ему ничего не говорите. Мы быстро. Скажите, что ничего не знаете. Были тут, куда вышли — не известно. А я записку ему оставлю, что мы в кафе и скоро вернемся. Доктор Маркес мне сам утром говорил, что Тому надо хорошо питаться. Пожалуйста… — Билл состроил самое жалостливое лицо, какое смог. Том тоже умоляюще посмотрел на девушку.

— Меня уволят, — не сдавалась она.

— Вас еще гарантированнее уволят, если узнают, что вы не покормили моего брата, — очаровательно улыбнулся Билл.

Том быстро закивал:

— Но ведь им не обязательно знать об этом, да?

— Пишите расписку, — фыркнула она, — что вы всю ответственность берете на себя и не имеете к нам претензий. А я позвоню охране, попрошу, чтобы вас выпустили и впустили потом.

Том подождал, пока Билл накарябает несколько строчек на листке в клеточку.

В палате он переоделся в одежду брата, так как ничего своего у него не было, трусы и те отобрали. Билл выдал ему шлепки, в которых ходил на пляже, нашел резинку для волос, в которую они с трудом засунули дреды. Том выглядел странно и неожиданно по-билловски.

— А ты откуда знаешь? Кто рассказал? — все-таки спросил Том о наболевшем, когда они вышли на улицу и отправились на поиски какого-нибудь ресторанчика.

— Я запись видел, — очень тихо ответил Билл. И Том понял, что эта тема для брата ужасно болезненна. — Там обыск был… В доме… Я один диск украл… Он, когда к тебе заходил, выключал камеры. Вот ты сначала на подоконнике сидел, потом на полу в луже крови лежал, а через некоторое время под кровать уполз. Он, видимо, переписывал. Я по времени смотрел, там временные куски пропущены. На той записи трех или четырех дней не было.

Том помолчал пару минут, а потом отважился задать вопрос, который мучил его последние две недели:

— Что с Марино? Он жив?

— К сожалению, да. Хотя я бы лично его удавил. Нет, это слишком легкая для него смерть. Я бы глумился над ним и после его смерти! — с ненавистью прошипел Билл.

Том неожиданно для себя облегченно вздохнул. Господи, он жив! Марино жив! Потом до его расплавленного сознания дошло, что если Марино жив, то он просто так от него не отвяжется! Значит, он придумает, как вернуть себе свою зверушку! Том покачнулся от страха и вцепился в руку брата.

— Не бойся. Его арестовали, если это так можно сказать. Там, когда ты убежал, перестрелка была. Его охрана идеально сработала, вытащив хозяина из-под обстрела. Но спецслужбы все равно его взяли. Он зачем-то вернулся в тот ресторанчик…

Мурашки пробежали по коже. Том понял, зачем Марино вернулся. Он вернулся за ним. А Том его бросил в такой момент, он предал его, оставил умирать.

— Погибло несколько человек, — продолжал рассказывать Билл, не замечая, как брат меняется в лице, как начали дрожать губы, а в глазах появилась боль. — Говорят, он отчаянно сопротивлялся… — Билл только умолчал, что тот постоянно спрашивал о брате. Кристиан говорил, что, когда он узнал, что с Томом все в порядке, то улыбнулся и ответил: «А вот теперь я хочу позвонить своему адвокату и дальнейшие беседы буду вести только в его присутствии».

— Расскажи мне всё. С самого начала, — вздохнул Том.

— Я попробую. Но ты тоже пойми, мне тяжело об этом говорить. Это был самый ужасный кошмар в моей жизни. Смотри, вроде бы выглядит прилично. Пойдем сюда?

Они зашли в кафе. Приветливый юноша проводил за стол. Меню было на английском. Билл очень плохо говорил по-английски, мало что понимал сам, поэтому пришлось тыкать пальцами наугад и глупо улыбаться официанту.

— Знаешь, об этом можно написать отдельную книгу… Страшную очень… — начал он, когда им принесли по коктейлю. — Рудольф вернулся один и сказал, что ты повстречал в коридоре какую-то телку и уехал к ней. Я тогда еще возмутился, почему ты ничего не сказал, кто отпустил… А он говорит, что с тобой Йохан поехал, и можно не беспокоиться. Я позвонил, но трубка не отвечала. А потом от тебя пришла смс, что ты занят, с девушкой, и чтобы я шел в задницу и не мешал тебе трахаться, что ты будешь завтра к обеду. Я ужасно обиделся. И больше тебе не звонил. Когда ты не объявился и к ужину, звонил уже не только я и не только тебе. Самое ужасное, что Йохан тоже пропал… И Рудольф… Рудольфа потом нашли… Через неделю… С перерезанной глоткой… Мы буквально искали тебя по трупам.

Был дикий скандал. Я столько всего наговорил Саки, что… — Билл поморщился. Помолчал, медленно размешивая содержимое в бокале. Том терпеливо ждал. Рудольф и Йохан были их новыми охранниками, которые сопровождали группу на территории Германии. Рудольф работал в агентстве уже год, а вот на группу его поставили всего несколько месяцев назад. Том помнил, как он нервничал первые дни, как старался понравиться. — Я столько всего наговорил Саки… Йохан ведь недавно у нас, всего месяц. Начали искать его, проверять. А его не существует. Точнее существует, но не он. Пропал наш Йохан с концами. Я потом уже думал, вспоминал, анализировал… Он ведь с самого начала к тебе больше тянулся. Он с тобой вроде бы как задружился, общался, что-то вы там с ним обсуждали… Рудольфа тоже никак не могли найти. Домой он после того вечера не вернулся, никто его не видел, ничего не знает… Стало понятно, что ты в беде. Мы отменили все. Наняли самых лучших детективов. Саки и Дэвид подняли все связи, какие можно было поднять, и даже те, которые нельзя было поднять, все равно подняли и заставили работать. Мама слегла. У меня истерика, я чувствую, что с тобой все плохо. Просто вот паника накатывает, страх, боль какая-то… Ну не физическая, но я просто знаю, что тебе больно и страшно. И вот понимаю, что мы время упустили со всеми этими поисками охранников, что поздно уже, всё, ничего не изменить… Парни, конечно, поддержали. Я бы без них с ума сошел. Пресса как с цепи сорвалась… Сначала на меня грязь лили, потом из «достоверных источников» стало известно, что ты пропал. Уволили мы те источники.

Детективы сработали быстро. Уже через три дня мы знали, что произошло в клубе поминутно. Они нашли какого-то пьянчугу, который рассказал, что… Спасибо, — Билл улыбнулся официанту, который разложил перед ними приборы, принес еду и напитки. — Они нашли какого-то пьянчугу, который рассказал, что видел большую черную машину. Она стояла рядом с тем местом, где он ночевал, и тот никак не мог попасть «домой», пришлось ждать. Машина стояла там несколько часов. Он заметил, что там всем заправляла молодая девушка… Невысокая, с длинными черными волосами, собранными в пучок, с очень красивой фигурой, хрупкая…

— Это она меня… — сжал губы Том. Вилка царапнула по тарелке. Билл даже вздрогнул. — Ее зовут Паола, Мия или Даниэле… Сука! Задницей передо мной покрутила, как последняя шлюха, а потом вколола какое-то дерьмо в плечо.

— Ее зовут Андреа Фернандес. Она родом из Каталонии. Ей тридцать лет, и она личный телохранитель Эмиля Норберто Диаса, а заодно выполняет его некоторые поручения, конфиденциальные, так сказать. Иногда он называл ее Паолой. Я так и не понял почему. У меня времени много было, а заняться нечем, вот я и выискивал информацию по ним. Паола в переводе с испанского означает трясина. Я потом уже видел ее послужной список… Она на самом деле как трясина — кто попадал в поле ее зрения, тот живым не выбирался. Кристиан даже думал, что она владеет техникой гипноза. Потрясающая баба.

— Она два раза меня вокруг пальца обвела… Сука… Первый раз, когда похищала, а второй раз у Марино, когда дала тебе позвонить… Мразь…

— Ну вот, — пожал плечами Билл. — Я тебе больше скажу, она была главной в команде Диаса.

— Кто это? — прищурился Том.

— Подонок, который заказал тебя.

— А меня до него не довезли что ли? — нервно хохотнул Том. — По дороге перехватили?

Билл усмехнулся. Якобы незаметно скинул зелень с тарелки на салфетку и скромно отодвинул ее в сторону.

— Отчего же? Доставили за сутки, как хорошую, свежепойманную рыбу. Поэтому, когда мы все переполошились, ты был уже настолько далеко, что найти тебя не представлялось никакой возможности.

— Я называл его Марино… — растерялся Том.

— Я слышал это имя, когда ты первый раз позвонил. Оно нас и смутило… Как потом выяснилось, так называла его бабушка, к которой он был очень привязан. Марино — живущий в море. Детство он провел на севере Испании в Каталонии, мечтал стать моряком, профессионально занимался плаваньем, дайвингом, изучал восточные единоборства. Может быть, отсюда пошло… А потом всё бросил и уехал учиться в Германию. Там же познакомился с Андреа.

— Они любовники? — ревниво поинтересовался он.

— Нет. Друзья. Близкие друзья. Она, кстати, погибла, если тебе интересно это. Положила несколько наших, позволив Диасу уйти, а он, вот видишь, зачем-то вернулся…

А может, Марино вернулся не за ним, а за этой тварью? Может, Билл не все знает и они на самом деле любовники? Том постарался успокоиться. Кругом обман! Ложь! Неправда!

— Ты чего? — спросил брат, заметив, как близнец тяжело дышит и сжимает нож в руке.

— Он за мной вернулся! — с вызовом заявил Том. Прикусил язык, поняв, что ляпнул лишнего.

Билл не стал отвечать. Продолжил рассказ:

— Еще тот дядька, ну который никак не мог попасть к своим контейнерам с мусором, сказал, что Андреа постоянно говорила с кем-то по телефону, причем с одними очень резко и агрессивно, а с кем-то заискивающе, по-дружески, но чувствовалось, что она у него в подчинении. Много курила. Сигарету за сигаретой. В общем, они все ждали, пока ты соизволишь пойти поссать. И ты пошел на свою беду. Кто осматривал туалет?

— Йохан.

— Видимо, Йохан впустил ее через окно. Потому что дядька сказал, что после очередного звонка, девушка неожиданно начала раздеваться. Сняла спортивный костюм, оставшись в шортах и майке, хотя было очень холодно. Взяла туфли на шпильке, распустила волосы и куда-то убежала. Он еще говорил, что подумал, будто фанатка за каким-то кумиром увязалась, караулила, а сейчас понеслась по зимней слякоти в его жаркие объятия. Не прошло и десяти минут, как девушка вернулась в сопровождении двух мужчин в черной униформе, которые под руки тащили сильно пьяного парня. Ему показали твою фотографию. Он узнал тебя. Составили фоторобот Фернандес, но ее в картотеке не оказалось ни у нас, ни в Интерполе, только вот у спецслужб Багамских островов на нее очень тоненькое досье было. Ну, а теми двумя мужчинами, как ты, наверное, догадался, были Йохан и Рудольф. Они вытащили тебя в окно и отнесли в машину, потом Рудольф вернулся к нам и сказал, что ты уехал с девушкой, а Йохан поехал с Андреа. Бродяга и номер машины запомнил. Только нам это мало помогло. Детективы установили, что за неделю до этого Йохан взял ее на прокат.

— А как так получилось, что Йохана никто не проверил, а приставил к нам? — запоздало возмутился Том.

— Рудольф постарался. Он проиграл в карты сильно. Вообще все спустил… Квартиру… Машину… И скрылся. Устроился к нам. А потом его случайно обнаружили кредиторы. Взяли за причинное место и объяснили, что надо делать, чтобы долг ему простили. Когда все было сделано, его, как ненужного свидетеля, убрали. Это был наш первый труп.

Знаешь, на чем Диас поднялся? Он поставлял европейских мальчиков в азиатские и новозеландские бордели и под частные заказы. То есть вот хочется какому-нибудь уроду трахать белого мальчика, он связывается с Эмилем, описывает, какого мальчика хочет. Его команда подбирает ребенка и переправляет заказчику. Ну, и наркотой немного занимался, оружием. Но это было так… хобби… Иногда, как мне потом рассказали, он подыскивал мальчика для себя. Держал его при себе месяца три-четыре и убивал. Редко, когда отдавал куда-то. Тебе единственному повезло… Я когда все это узнал, готов был поверить во что угодно, лишь бы оно услышало мои молитвы и сохранило тебе жизнь… Счет, пожалуйста. Вы кредитки принимаете?

Билл расплатился, и они вышли на улицу. Медленно побрели к посольству.

— Но все это будет потом, а пока мы все ждали, что похитители попросят выкуп. Потом объявили награду сами. Звонков море было. Всё не то. Машину мы нашли. Но ее настолько хорошо вычистили, прежде чем бросить, что по остаткам частиц грязи на ковриках удалось всего лишь установить район, где они бывали чаще всего. И никаких отпечатков пальцев. Эксперты все удивлялись, говорили, что такого быть не может. Люди землю носом рыли, пытаясь тебя отыскать, хватались за любую информацию, любые зацепки. Пару раз мне пришлось ездить на опознания. Ребята со мной были. Матери я ничего не говорил. Она и так с момента твоей пропажи постарела, с лица сошла. Просто боялся, что ей хуже станет. Так вот, самый первый раз в морге разревелся от радости, когда понял, что это не ты. А до этого еле дошел. Меня чуть ли не силой туда втащили. Второй раз был уверен, что это не ты. Парень на тебя был похож сильно. Я едва в обморок не упал. Через месяц меня упекли в больницу с нервным срывом. Я все прислушивался к себе, пытаясь понять, что с тобой происходит, где ты, как ты, живой ли? И так мне плохо было… Вот умирал натурально, жить не хотелось. Несколько раз было такое состояние, как будто сердце останавливается. Причем я понимал, что мое-то бьется, но как будто останавливается. Истерики какие-то, вообще невменяемым становился. Меня обкалывали успокоительным. Я им говорил, что это не я, что это тебе плохо, что я нужен тебе, ты ждешь меня, ты нуждаешься во мне, а они… — Билл поежился и потер плечи. — А потом по тебе прошла первая информация. Однажды нам позвонили из бара и сказали, что тут какой-то не очень трезвый человек после того, как увидел наш клип, начал показывать пальцем на тебя и говорить, что «трахнул щенка в задницу, прежде чем его на острова забрали». Звонящий хотел вознаграждение и готов был сдать алкаша.

Мы работали в тесной связке со спецслужбами. Поэтому на допросе «любитель поп» рассказал нам все, что знал, а что не знал, то все равно вспомнил и рассказал. Я был там, все слышал. Он сказал, что тебя привезли всего на пару часов, были какие-то неполадки с самолетом, они не решились держать тебя в аэропорту. Причем девушка сильно ругалась, особенно ее напрягало то, что народу в помещении много и место не такое надежное, как могло бы быть, из-за свидетелей, что она не простит такого прокола и Йохан за все ответит. С ней был мужик какой-то, она все на нем висла. Был и Йохан. Ребята думают, что неизвестный мужик — это кто-то из команды Диаса, кто занимался непосредственно похищениями. У них должна была быть какая-то перевалочная база, где они держали бы похищенных, но по какой-то причине они отказались тебя туда вести. И, видимо, Йохан предложил им это «надежное» место недалеко от аэропорта. Андреа с ним поругалась. И он сказал ей что-то типа того, что «у нас тут другие порядки, не как у вас, вы свалите на свои острова, а нам тут еще жить! » Она сразу смягчилась, подобрела. Стала говорить спокойно. Но ты знаешь, этому парню сильно повезло. Он рассказал, что, уезжая, девушка оставила им много наркоты, которой они все и траванулись. А он так сильно перепил, что, когда к вечеру проснулся, вокруг него уже лежали остывшие трупы. Наркоман не стал злоупотреблять оставленным добром, поджег квартиру и на месяц уехал из города. А про тебя он рассказал, что ты очухался, начал вести себя агрессивно, тебя припугнули, а потом пришла Андреа и «больше ты не подавал никаких признаков жизни». В том районе опросили свидетелей. Да, видели, была машина, но так как тебя привезли глубокой ночью, то найти тех, кто видел бы конкретно тебя, не смогли. Я думаю, что и Йохана где-то закопали в тот же день.

— Но если меня вывезли на самолете, то почему вы не проверили все вылеты в тот день?

— Проверили. Тебя вывезли частным самолетом во Францию. Мы нашли летчиков. Но они ничего не смогли рассказать. Сказали только, что на борт погрузили сильно пьяного подростка. Его мать объяснила, что ты боишься летать, а много ли детскому организму надо, чтобы его развезло так сильно? Летела она с мужем, который и тащил тебя на себе. Муж — это человек из охраны Диаса. То есть они за тобой прилетели вдвоем, когда все было подготовлено европейским, — Билл неприятно усмехнулся, — филиалом к похищению. Там еще грим был очень сложный, она вообще ни под один наш фоторобот не подходила. Совершенно другой человек. Ей лет сорок — сорок пять давали все. Фрау Хелен Хиршман и герр Отто Хиршман, а ты был Тимо Хиршман по документам. Там же тебе и пирсинг вытащили из губы, и дреды они как-то замаскировали. Говорят, у тебя были длинные прямые волосы и между ними виднелись дредлоки. Они переодели тебя в одежду по фигуре, и никому и в голове не пришло, что тем парнем мог оказаться ты. Летчики сильно удивлялись и отказывались верить, когда я им фотографии показывал. В общем, вы приземлились в аэропорту Дижона. Оттуда тебя забрали на машине и увезли в сторону Бельгии. Границу вы не пересекали. На машине стояли поддельные номера. Ее оставили на стоянке в ближайшем городе. Камер наблюдения там нет, следов найти не удалось. Так мы тебя потеряли окончательно. Кристиан высказывал мнение, что скорей всего тебя пересадили в другую машину и увезли в другой аэропорт, откуда уже вы вылетели на Багамские острова, потому что на Багамы в те дни из Дижона никто не вылетал частными рейсами. Но мы-то не знали, куда они держат путь. Там еще заморочки с французскими властями были… Пока все разрешения получили, пока информацию нашли, обработали, проверили… В Германии, Бельгии и Франции подняли на уши всю агентурную сеть, искали того, кто мог тебя заказать. Ты себе даже не представляешь, какую работу проделали люди. Дошло до того, что тебя пытались найти через криминальных боссов. По Европе было абсолютно пусто. Кристиану не давало покоя то, что наркоман говорил про острова. Вышли на Великобританию и Италию, начали проверять Средиземноморские страны и архипелаги. Клянусь, тебя искали очень серьезно и очень тщательно, ты не думай! И только мы сидели и ждали… Ну точнее сидели и ждали все остальные, а я мешал работать, бегал и истерил, что они ни черта не делают, что ты вот-вот погибнешь, и что я всех убью, один останусь.

— Странно, — ехидно прищурился Том. Они поднялись в палату, разделись и залезли под тонкое одеяло, любезно принесенное медсестрой. Никому даже в голову не пришло, что они могут ночевать в разных местах. — Странно, а я думал, что вы работаете, записываете новый альбом, привыкаете к новому члену группы. У вас же тур еще намечался… Ты просил фанатов быть снисходительными к новому члену… гхм… группы…

— Какому члену? — нахмурился Билл.

— Мартин. 19 лет. Ты говорил в интервью, что он меня не заменит, но группе нужен гитарист, почему бы нет?

— Какой Мартин?

— Я читал твое интервью в Bild. Видел фотографию, где вы вчетвером.

— Какое интервью? Какую фотографию? Том, да мы сразу Дэвиду сказали, что без тебя выступать не будем. Дэвид мне сольник предлагал. Я его к чертям послал. Густава звали в другие группы, Георгу много денег обещали… Мы втроем отказались. Просто категорически отказались. Где ты это прочитал?

— В газете… Bild… На первой полосе огромное интервью про нового гитариста, новый тур, новый альбом… И заголовок такой еще: «Тому Каулитцу найдена замена»… Я… Я, когда это увидел, чуть не покончил с собой.

— Помнишь, хотя бы примерно, когда это было? — Билл потянулся к телефону.

— Там батарейка разрядилась, — хихикнул Том. — Я, кажется, оторвался сегодня за вечер за все последние восемь месяцев.

Билл встал и пошел к сумке за зарядным устройством.

— Когда была статья? Точно в Bild?

— 25 июля. На первой полосе.

Он подключил телефон к сети, набрал чей-то номер.

— Дэвид, привет! Да, всё хорошо... Как ты не дозвонился?.. Ой, наверное, Том на телефоне висел. У нас тут приемный день был. Все звонили, все радовались… Нет, с ним всё нормально… — Том страдальчески закатил глаза и закачал головой, безмолвно умоляя брата, чтобы он не давал ему трубку. — Спит сейчас. Он очень устал за день… Давай завтра он тебе сам позвонит, хорошо?.. Ты же понимаешь, столько эмоций, столько всего нового… Нет, он абсолютно нормальный. Перестань говорить ерунду… Я понимаю, о чем ты думаешь… Дэйв, пожалуйста, узнай для меня кое-что. Просмотри Bild за конец июля. Том говорил, что там на первой полосе было наше интервью, где мы представляли нового участника, новый тур и новый альбом. Если оно там есть, натрави на них наших юристов, а мне на почту скинь скан, я тоже хочу почитать про нашего нового гитариста. Ориентировочно это было 25 июля. Сделаешь?.. Спасибо тебе… Мы как? Том хорошо. Вроде бы без последствий обошлось, худой только очень. Но он две недели впроголодь жил, так что ничего удивительного. Завтра с утра врач проведет обследования. Он обещал, что после обеда его отпустит, если все будет нормально. Потом с Кристианом еще надо пообщаться. Ты же знаешь, они хотят, чтобы Том против Диаса дал показания на суде, а я не хочу, чтобы брат участвовал во всем этом… Хорошая идея!.. Да, наверное, так будет лучше всего. Сделай тогда, хорошо?.. Всё, жду от тебя письма… Пока.

— Что там? Кто такой Кристиан? Какой суд? — переполошился Том.

— Суд над Диасом. Им нужны твои показания, чтобы его гарантированно повесили. Но я не хочу, чтобы ты принимал в этом участие. Думаю, что вы просто поговорите с Кристианом, а потом всеми нашими делами тут будет заниматься наш представитель. Его Дэвид обещал прислать. А Кристиан… — Билл улыбнулся. — Кристиан Берг — это замечательный человек, полковник, лучший специалист, он занимается твоим делом по личному поручению Министра внутренних дел Германии. Его внучка — твоя большая поклонница. Благодаря Кристиану, нам открыты все двери. Ну и Интерпол подключен, не без этого. Они на Эмиля давно зубы точили, все поводов не было его взять с поличным. А когда такое дело образовалось, они тут же к нашей команде примазались и, типа, работают с нами. Когда точно стало ясно, что ты на Багамах, они связались со спецслужбами островов и договаривались об операции по твоему освобождению. Все делали в строжайшей секретности. У Диаса серьезные связи, малейший промах — и ты мог погибнуть.

— Как вы вышли на него?

— Когда отработано было абсолютно все и дело благополучно зашло в тупик, мама поехала к гадалке. Она и до этого-то по гадалкам ходила, а тут вот кто-то ей посоветовал старушку аж в Италии, сказали, что бабушка денег не берет, но творит настоящие чудеса. Я маме сразу сказал, что она больная, но поехать тем не менее согласился. Приехали мы в какую редкую жопу высоко в горах, я даже не ожидал, что в Европе еще есть такие места, зашли к ней, а она и говорит с порога: «Сын твой в беде, просит помощи. У них ангел один на двоих. Уйдет один, заберет с собой второго». Мама чуть в обморок не упала. Я молчу. Думаю, кто-то предупредил ее, что мы приедем, вот и говорит тут фигню разную. А она смотрит поверх меня невидящим взглядом и дальше говорит: «Море вижу. Остров. Большой светлый дом. Много зелени вокруг. Самолет. Его долго везли на самолете. Он очень далеко. Вы не там ищите. Мальчик жив. Он у мужчины. Мужчина играет с ним, держит на грани жизни и смерти. Сам мальчик не спасется, ему помощь нужна. Он держится за счет второго. Если потеряет второго в себе, то умрет». Я спросил, что делать и как нам тебя найти? Можно ли ей дать карту, чтобы она показала, где ты? Она сказала, что мужчина хитрый, все предусмотрел, но и у него есть слабое место, которое его и погубит. По карте она не ориентируется, что ей ангел говорит, то она и передает нам. Потом она сказала, что может помолиться, чтобы ангел помог нам найти тебя. После ее молитв от тебя будет весть, но ты дорого за нее заплатишь. Если ангел вытянет после этого двоих, то мы сможем тебе помочь, в противном случае, мама нас обоих похоронит. И она опять повторила: «Уйдет один, заберет с собой второго»…

— Билл, ты знаешь, а ведь я держался только за счет тебя, — задумчиво произнес Том. — Я был уверен, что если умру, то ты почувствуешь и тоже умрешь. И в какие-то самые отчаянные минуты, я умолял тебя отпустить меня и дать умереть… Я несколько раз готов был к этому… А последние месяцы я жил надеждой на смерть, и при этом категорически не хотел умирать, понимая, что, если я уйду, то заберу тебя с собой.

Билл прижался к нему, закрыл глаза. Несколько минут они лежали молча, слушая сердцебиение друг друга. Потом он опять заговорил.

— Мы тогда отказались от ее помощи, хотели уехать домой тут же. Она сказала, что ждет нас на рассвете, чтобы мы взяли воду из родника, что бьет в соседней роще, и принесли твою вещь, которую привезли из дома. Мы ответили, что не придем больше. А потом вечером с мамой сидели и говорили. Мама сказала, что не готова и меня потерять тоже, что так у нее останусь хотя бы я, а то вообще никого не будет. А мне все не давала покоя та фраза, что, если уйдет один, заберет с собой второго. Я говорю: «Мам, надо рисковать. Том сам не вылезет, а так есть шанс его найти. И тут без вариантов — или она нам помогает, и мы спасаем Тома и все счастливы, или Том там загибается, и я вскоре отправляюсь за ним». На рассвете мы были у старушки с водой и футболкой. Она взяла мою футболку, связала с твоей, сказала, что будет работать, а мы можем возвращаться домой. А еще она сказала маме, указав на меня: «Я отведу беду от старшего, но не дай умереть младшему, он на себя возьмет». Мы всю дорогу думали, что она имела в виду. Решили, что надо как-то обезопасить меня — не ездить на машине, чтобы не попасть в аварию, не летать на самолетах, быть аккуратным, пока это все не кончится.

Прошло несколько дней. Я много думал, как ты можешь дать о себе знать. Решил, что либо ты позвонишь, либо что-то кинешь по Интернету. Компьютер был постоянно включен. Я почти не выходил из комнаты, ко мне все приходили-приезжали, я сказал, что плохо себя чувствую, в депрессии, и не хочу светиться на людях. Мы обсуждали слова женщины с Кристианом. Он сказал, что как только будет какая-то информация, он тут же примет все меры, чтобы максимально быстро вытащить тебя оттуда. Я все думал про того мужчину… Понимал, что скорей всего, тебя там не хорошим манерам учат и не повышают твое мастерство игры на гитаре, что мужчина, возможно, издевается над тобой, может быть, даже насилует, но это было как-то очень далеко и нереально. Я заставлял себя верить, что ты там худо-бедно, но живешь… Пока запись не увидел… Там еще наручники были на спинках кровати прикреплены. Вообще все иллюзии распались… Я когда попал в ту комнату, где он тебя держал, просто упал по середине на пол и долго тихо плакал, пока меня люди Кристиана не забрали.

Еще в самом начале он мне трубку подогнал. В ней есть функция записи разговора. И в тот вечер, когда ты позвонил, я поставил ее на зарядку и ушел мыться. Я, честно говоря, вообще с телефоном не расставался, а тут вот такое стечение обстоятельств. Я скорее почувствовал, что ты звонишь, чем услышал. Выключил воду, слышу, а телефон разрывается. Вылетел из ванной — номер неизвестный какой-то, сложный очень. Я сразу же понял, что это ты. Включаю диктофон, нажимаю «принять вызов», но вот не знаю почему, «алло» не сказал. Только трубку зажал посильнее, чтобы не слышно меня было. А там мужской голос вдруг говорит, четко так слышно было: «Ты будешь серьезно наказан! ». И твой отчаянный крик: «Марино! Нет! Пожалуйста, нет! Я даже с ним не поговорил! Я даже его не слышал! Марино!!! » И короткие гудки. У меня ноги подкосились. Я к маме бросился, забыл, что она к кому-то в гости с отцом ушла. Тогда я быстро оделся и побежал к Кристиану. Ночь была, ливень страшный, я побоялся на машине ехать, толком-то водить не умею. Такси вызывать было некогда. И я прям под проливным дождем, после ванной, легко одетый, понесся к Кристиану через весь город, судорожно прижимая телефон к груди… Через два-три дня они установили откуда телефон, на чье имя оформлен номер, кто реально им пользуется, запеленговали его. Вышло, что это Багамские острова. Остров эль Паресо Пэкено — Маленький Рай… Частные владения Эмиля Норберто Диаса, одного из крупнейших мафиози того региона.

Пока Кристиан вел переговоры, пока разрабатывали операцию, связывались с Багамами, я заболел. А я еще такой ему говорю, что поеду с ним, даже если он меня дома под арест посадит, что я нужен тебе и поеду в любом случае. Георг и Густав тоже сказали, что поедут со мной, даже если их запрут в сарае и охрану приставят, все равно поедут. А тут я слег. Вроде бы ничего серьезного, простуда… А потом… В общем, врачи меня еле откачали. Двусторонняя пневмония. Какой-то вирус. Что они только не делали… Врач потом еще шутил, что у меня нет больше крови, сплошные растворы антибиотиков. Не знаю, как я выжил, честно. В голове только одно — я не должен умереть, иначе умрет Том. Мама говорила, что я бредил, звал тебя. Было несколько моментов, когда я реально почти загибался, и все говорили, что это всё, конец…

— Марино после того звонка посадил меня в подвал на несколько дней. Издевался страшно. Там было холодно, а он еще обливал меня ледяной водой или кипятком. И я заболел… Двусторонняя пневмония… Марино рассказывал, что они спасли меня чудом. Даже его друг-врач не верил, что я выживу, сказал, что не откачивают таких… Мне снился ты, ты тащил меня куда-то за руку, и я понимал, что там выход, там свобода, а значит нельзя умирать, ты придешь… Марино месяц жил у меня, кормил с ложечки, ухаживал, — Том грустно улыбнулся. Он отгонял от себя все мысли о нем, старался не думать. Но на душе все равно было кошмарно тяжело и пусто. Вроде бы и Билл рядом, и все хорошо, он в безопасности, но Марино был к нему добр, старался выполнить какие-то просьбы, ухаживал и выхаживал…

— Том, а тебе не кажется, что если бы тебя не похитили, то и ухаживать никаким пидорасам за тобой не надо было? — очень резко спросил Билл.

Том дернулся, словно он его сильно ударил.

— Да что ты знаешь? — зло закричал на брата.

— Я знаю, что тебя на восемь месяцев вырвали из жизни! — подскочил Билл. — Что тебя били и насиловали почти каждый день! Что ты несколько раз чуть не умер! И что я тут вижу?! Как ты вздыхаешь по какому-то уроду во всех смыслах этого слова?!

— Не смей так говорить о нем! — Том налетел на него с кулаками, подмял под себя, занес руку для удара. Остановился в последний момент — Билл смотрел на него широко раскрытыми глазами, наполненными удивлением, болью и страхом. Том слез с брата, вышел в коридор. Какое же дерьмо на душе творится…

Билла мелко трясло. Том налетел на него! На брата! На родного брата поднял руку! А что он такого сказал? Правду! Так… Спокойно… Зря что ли он просидел полдня у врача, пока Том спал? Это не Том. Это не его Том. Это в нем еще живет тот, другой. И этого другого, чужого, ненавистного надо как-то вытравить. Что там врач говорил? Как там это называется, когда жертва влюбляется в похитителя? Стокгольмский синдром? Хорошо хоть синдром Маугли у него не проявился, но еще не вечер… Пока только один… Про расстройство сексуальной функции говорить еще рано. Блин, слов каких нахватался… Главное, чтобы ориентацию не сменил, обидно будет. Синдром Маугли — это когда человек долго был в изоляции и боится общаться с окружающими, избегает их. Билл вспомнил, как Том кокетничал с медсестрой и решил, что синдрома Маугли у них точно нет. Значит, только стокгольмский синдром, самый гадкий… Чувствует его сердце, расшатанные нервы Тома еще покажут ему небо в алмазах. Надо будет завтра поговорить с врачом, может быть, что-нибудь дельного посоветует. А пока он будет выполнять его первые рекомендации: будет спокойным, мягким, внимательным. Том пережил очень серьезное потрясение, насилие над телом и душой. И врач сказал, что если стокгольмский синдром сработает, то не надо обращать внимание на его выпады, на защиту Диаса, это нормально и естественно. Он сам пока не понимает, что эта любовь абсурдна, цепляется за что-то, чего нет, выдумал себе невесть что. Но Билл поможет брату, они вместе справятся. Тому сейчас нужна защита, внимание, любовь. И Билл все это даст ему. Поскорее бы вернуться домой, подальше отсюда, поближе к маме. Он никогда в жизни больше не будет отдыхать на островах, ну их к черту! Поедут с Густавом на лыжах кататься! Только вот никому нет дела до того, что чувствует сейчас Билл, что происходит с его душой и сознанием, какие сомнения и страхи его гложут.

Билл встал и пошел к сумке. Во-первых, там было успокоительное, он без него все эти месяцы даже из дома не выходил. Во-вторых, надо достать спортивные штаны, в них удобнее, чем в джинсах. В-третьих, надо найти Тома и успокоить его. Он очень надеялся, что брат никуда не ушел с территории больницы.

— Ты куда? — раздалось за спиной тревожно.

— В гостиницу, — буркнул Билл исключительно из вредности.

— Не уходи, — голос задрожал. — Пожалуйста… Не бросай меня здесь одного!

Том упал сзади на колени и обнял его, прижавшись щекой к спине.

— Прости меня… Прости, если можешь. Я понимаю, как тебе было плохо, понимаю, как ты страдал и переживал… Я сам не свой… Несу какую-то чушь… Просто, пойми, Марино эти месяцы был всем для меня, я зависел даже от того, хорошо ли он спал… Для меня, например, сейчас странно, что я могу свободно выйти за дверь, чтобы потом не быть в лучшем случае избитым. И ты абсолютно прав! Прав во всем! Билл, я так долго изображал любовь, что, кажется, поверил в нее сам. Дай мне время… Я справлюсь… Мне просто нужно время…

Билл погладил его по рукам.

— Давай спать.

— Нет, ты не все мне рассказал. А завтра нам никто не даст поговорить.

— Томми, мне больно об этом говорить и вспоминать. Я знаю, что ты прошел через ад, знаю, что тебя уничтожали каждый день. Но, поверь, мне тоже было очень плохо. И мне так же, как и тебе, нужна помощь и поддержка, мне нужно твое понимание. Помоги мне вернутся в этот мир, научи заново улыбаться, я очень нуждаюсь в тебе.

— Я постараюсь, Билл. Я буду очень стараться. Ты просто не обращай на меня внимания, если что. Я и сам понимаю, что фигня какая-то в голове, но пока ничего не могу с собой поделать. Я слишком заигрался. Мне надо выйти из этой роли влюбленной дуры. Мне надо снова стать мужчиной, твоим братом, твоим старшим братом, понимаешь? Я восемь месяцев был каким-то дерьмом, я выживал, подстраивался, ломал себя. Это прозвучит ужасно, но я ненавидел себя, ненавидел за то, что прогнулся, делал так, как хотел он, стал тем, кем он хотел меня видеть — шлюхой, готовой на все. Но по другому мне было не выжить. Я хотел умереть и я очень боялся умереть… Боялся за себя, за тебя, за маму. Сходил с ума от ненависти и играл по его правилам… Я улыбался ему! Я шлюха! Твой брат шлюха, Билл!!! Шлюха, которая сама раздвигала ноги!

— Не говори так! — он резко развернулся, схватил его за плечи и с силой тряхнул. — Ты выжил, и это самое главное! У него никто не выживал, а ты выжил! И мне плевать, как ты этого добился! Важно, что ты выжил! Что живой, здоровый! А все остальное… Мне плевать!

Том уткнулся ему в шею и тихо пробормотал:

— Мне нужно время, чтобы стать прежним, чтобы вернуться. Я буду стараться. Клянусь, я буду очень стараться. И мы вместе научимся улыбаться, слышишь? Вместе! Не я и ты, а именно мы… У нас с тобой футболки теперь связаны. Один ангел на двоих.

— Пойдем спать, уже поздно, — Билл обнял его и повел к кровати.

— Нет, я хочу узнать, что было дальше. Пожалуйста, для меня это важно…

Билл накрыл его одеялом. Лег рядом, прижал к себе. Том повозился, устраивая голову у него на плече, обнял.

— Рассказывай. Я готов. Что было дальше?

— А что дальше… Дальше я через три недели уполз из больницы и, под протестующие вопли мамы, улетел на Багамы. Звучит-то как красиво… — усмехнулся грустно. — Улетел на Багамы… Эх… Георг меня встретил. Густав, как он сказал, нас переселил из двухместного номера в трехместный. По легенде, мы с ребятами приехали на острова отдыхать. Кристиан категорически запретил нам светиться на людях, но самое главное подплывать к острову, на котором держали тебя. Сказал, что дело сложнее, чем все думали, что ты в смертельной опасности и любой промах может стоить тебе жизни. Я объясню, почему мы не могли просто напасть на дом и вытащить тебя, хотя первоначально именно так и думали, так и хотели сделать. Ну, не мы… Мы с ребятами были самыми бесполезными людьми во всем этом деле. Да еще я приехал больной. У меня акклиматизация началась, думал, вообще сдохну. Густав и Георг меня попеременно лечили и развлекали, пока у них визы не кончились. Там уж я один остался… Так вот, твоя комната была, во-первых, абсолютно герметична, а, во-вторых, оборудована похлеще банковского хранилища. Окна бронированные, как ты, наверное, понял. Но вовсе не для того, чтобы ты не вышел (хотя и это тоже), а для того, чтобы никто к тебе не вошел. То есть мы не могли попасть внутрь, просто разбив или расстреляв стекло. Три двери отделяли тебя от дома. Две сейфовых, одна относительно простая. Все они открывались только после того, как опознают хозяина. И только его. Никто не мог попасть к тебе, кроме него. Вообще никто. Любая попытка взломать дверь закончилась бы твоей гибелью. Там система безопасности была настроена таким образом, что если дверь пытаются вскрыть или нарушается целостность какого-то окна, то в комнату запускается хлор в такой концентрации, чтобы ты умер быстрее, чем вскроют все эти двери. Но и это еще не все. Мы не могли трогать Диаса, так как прошла информация, что у него есть что-то, что может запустить этот механизм на расстоянии. Мы думали, что это телефон. Оказалось, наручные часы.

— Блин, я их столько раз видел… — пробормотал Том.

— Да, одно касание — и заказывайте музыку. Поэтому Кристиан сказал, что мы будем ждать, пока он не выведет тебя из этой газовой камеры. А для этого нам нужно, чтобы в его доме жил наш человек и предупредил нас о начале операции. Желательно, чтобы это был охранник, который бы имел доступ к информации по тебе.

— И тот мужик, который мне помог… — неожиданно догадался он.

— …был нашим человеком. Но в его задачу входило доставить тебя к нам на остров. Вот взять за руку и привести. И все было хорошо до того момента, пока он не решил, что его помощь в поимке Диаса важнее, чем спасение твоей задницы до конца. Может быть, ты помнишь, Эмиль был ранен?

— Очень хорошо помню. Он меня накануне отодрал страшно, избил и свалил куда-то, урод. Я сутки на полу пролежал, потом еще два дня под кроватью, чуть не умер от голода… — проворчал Том.

Билл погладил его.

— Он тоже чуть не умер. Много крови потерял. Его ранили серьезно. У них с колумбийцами дележ территории произошел. Диас свою землю отстоял, но положил на это дело две трети своей охраны. Его Андреа фактически на себе вытащила. Он два дня пробыл в частной клинике, потом домой вернулся…

— Откуда ты все это знаешь?

— Ну, как откуда? У меня ж его досье все было… Ну, не у меня, а у Кристиана. А я у него брал читать, да и он сам мне каждый вечер рассказывал, как у тебя дела. Ты же знаешь, меня проще пристрелить, чем от меня отвязаться. Я если хочу, то любую информацию выужу. А чем мне было там заниматься? На остров я днем смотрел. А вечером Кристиана пытал.

— Я думал, ты пил, гулял, по бабам лазил… — хитро прищурился Том.

— Ага, лазил, — скривился Билл. — С тобой тут полазишь… С тобой только импотентом стать можно и в психушку загреметь. Не хочешь слушать? Ну и не надо.

— Рассказывай, — потребовал он.

Билл недовольно фыркнул.

— Охрану-то он положить положил, следовательно, надо бойцов новых набрать. Занималась этим Фернандес. Всех подробностей я тут не знаю, мне не рассказали, но в конце июля нам удалось внедрить к Диасу агента. Это произошло буквально за несколько дней до твоего второго звонка. Уж я не знаю, как он там к кому влезал в доверие, но накануне твоего звонка, я знал, что ты очень сильно болел, но тебя спасли, что сейчас Диас с тобой что-то мутит серьезное, но не понятно что, так как он сидит дома, но вместо того, чтобы торчать в твоей комнате, как он это делал весь последний месяц, там всем заправляет Андреа.

— И тут звоню я и направляю тебя в Полинезию? — зло расхохотался Том. — А ты, сука, сидишь на соседнем острове и хоть бы словом намекнул.

— Я не мог, — жестко ответил Билл.

— А ты знаешь, что я жить расхотел, когда узнал, как они меня обманули?! — вскочил старший. — Пока я верил, что ты можешь меня спасти, у меня стимул был!

— А ты знаешь, что хрен бы ты прожил дольше нескольких минут, если бы он узнал, что мы на соседнем острове вокруг него паутину плетем?! — с обидой заорал младший. — Ты меня-то в окно увидел — выдал и меня, и себя с головой! Мозгов не хватило быть посдержанней?!

— Ты знаешь, что он мне устроил… — тихо-тихо произнес Том.

— Знаю…

Кристиан влетел в номер, схватил Билла за шкирку и швырнул в кресло напротив.

«Ты, тварь, что творишь?! Ты, мразь, что делаешь?! Ты мне сложнейшую операцию провалить хочешь?! Столько людей зря работают! Я тебе, недоноску, где велел сидеть?! Я тебе, ублюдку, что велел делать?! Ты куда полез, щенок?! » — схватил за грудки и тряхнул.

«Он загибается там… — пробормотал Билл, испуганно глядя снизу вверх на взбешенного мужчину. — Я был нужен ему. Он сдается, я чувствую это. Если он сдастся, то…»

«Меня заколебала ваша ментальная связь! Он загнется быстрее, если ты там нарисуешься еще хотя бы раз! Ты знаешь, что тебя засекли видеокамеры? Во всей красе засекли! Ты знаешь, чего нашему человеку стоило подменить запись? Ты знаешь, ЧЕМ мы все тут рискуем? Ты знаешь, что твой брат стал вести себя по-другому? Ты знаешь, что он опять его избил? Ты в курсе, что у него очередной нервный срыв был из-за тебя? Ты его доканать хочешь? »

Билл потупился.

«Я был нужен ему. С ним что-то происходило…»

Кристиан тяжело вздохнул, растерянно осмотрелся и обхватил голову руками.

«Он пытался покончить с собой… Давай, мальчик, задействуй свою ментальную связь, заставь его выйти из комнаты… По другому мы его не достанем».

Билл подлетел к нему, упал на колени, схватив за руки, и со слезами в голосе начал лепетать:

«Умоляю, спаси его! Все, что угодно проси, но спаси! — он сползал по его телу вниз, вцепился в ноги. — Умоляю, спаси…»

«Билл, я делаю всё возможное… Ты знаешь… Сейчас все зависит только от него и от Диаса. Я не волшебник… » — он отошел и сел на постель.

«Крис, а твой человек может его сфотографировать? — подполз к нему на четвереньках Билл, сел у ног, как большой щенок. — Хотя бы с экрана? Хотя бы маленькую, нечеткую фотографию… Пожалуйста… Хотя бы маленькую… Я так давно его не видел…»

«Билл... — недовольно вздохнул он. — Ты его скоро увидишь... Живьем. Хоть обсмотрись на него»

«Крис… Пожалуйста… Я сейчас хочу... Я так соскучился... Пожалуйста... Хотя бы с телефона пусть экран сфотографирует и тут же удалит картинку… Крис… С ним все в порядке? Почему ты не хочешь, чтобы я его видел? С ним что-то случилось? Ему плохо? »

«Нет, с ним все хорошо. Относительно, конечно, хорошо. Насколько там вообще может быть хорошо… Ложись спать».

«Крис…»

«Ложись…»

Через несколько дней Кристиан принес ему конверт.

«Это самые первые фотографии Тома в доме Диаса. Я их из дела взял, точнее переснял. Сделаны накануне твоей вылазки. Я из-за тебя правила нарушаю. Мне голову оторвут... »

«Я никому не скажу», — буркнул Билл, дрожащими руками распаковывая конверт и вытаскивая несколько больших фотографий ужасного качества. Том сидел на подоконнике, абсолютно голый, вырывал странички из книги и делал самолетики. Глаза какие-то мертвые. Билл всё всматривался в эти глаза и пытался увидеть в них хоть что-то прежнее, родное, веселое, теплое. Взгляд пустой и мертвый. Он почувствовал, как в груди все оборвалось, похолодело.

«А почему он голый? » — дрожащим голосом спросил Билл.

«Нууу…» — протянул Кристофер, отворачиваясь.

«Почему он голый?! » — истерично заорал парень, пытаясь поймать его бегающий взгляд.

Кристофер скривился.

«Ты же говорил, что он только бьет и издевается над ним… Ты говорил!!! »

Мужчина взял его за плечи:

«Ты должен быть сильным».

Билл вырвался, отскочил в сторону:

«Ты говорил!!! »

«Билл, именно поэтому я и не хотел, чтобы ты все это видел… Тому бы это не понравилось. Он бы сам тебе об этом сказал, если бы захотел. А так выходит, что мы выдали его... »

«Не говори никому и спаси его, заклинаю…» — прошептал он.

Билл лежал и смотрел в потолок. Лицо спокойное, уставшее. Взгляд тусклый. Они вместе всего несколько часов, а уже два раза поссорились и один раз чуть не подрались… Охренеть… Да, ему больно. Да, ему тяжело. Но он не ожидал, что Том, вместо благодарности, будет вести себя настолько агрессивно. А так не только больно и тяжело, но и чувствуешь себя абсолютным придурком, которого никто не просил никого спасать. Том лежал спиной к нему, обиженно сопел. Как мерзко на душе, словно в нее нагадили. Бля, восемь месяцев он просыпался и боялся открыть глаза, потому что не знал, какие новости получит через несколько минут, хотелось оттянуть это, спрятаться, скрыться. Он не умел молиться, не знал ни одной молитвы. Он просто просил кого-нибудь наверху, чтобы плохих новостей не было. Целый день жил в аду неведенья. А вечером, когда Кристофер звонил или приходил, готов был остановить время, лишь бы не услышать от него ничего плохого. И опять просил, молился, умолял. Он стал бояться ложиться спать — ему снились кошмары. Он выматывал себя — это не помогало… А сейчас человек, из-за которого у него разрушена нервная система, говорит ему гадости и пытается ударить… Обидно, столько народу было задействовано, столько людей им помогало, столько сил потрачено зря… А ему, оказывается, этого было не надо, ему было комфортно, его все устраивало. Надо успокоиться. Надо побыть наедине с собой. Не подумать, а именно успокоиться… Нервы ни к черту… Билл встал и вышел. Около дверей обернулся — Том даже не шелохнулся.

Сколько он просидел на скамейке в маленьком больничном дворике, поджав ноги и уткнувшись в колени, — неизвестно. Билл был в трусах, липкая жара спала, уступив место неприятной прохладе. Он замерз и дрожал, но возвращаться в палату хотя бы просто для того, чтобы взять одежду, ему не хотелось. Он так мечтал увидеть брата все эти месяцы, а сейчас… Он его ненавидит?

— Ты простудишься, — накинул ему толстовку на плечи Том. — Пойдем обратно. Тебе надо беречь голос.

— Оставь меня, — буркнул Билл.

— Не оставлю. И если ты не пойдешь в палату сам, я отнесу тебя туда на руках, — он обнял его.

— Отвали! — заорал Билл, скидывая его руки.

Том упрямо поднял толстовку и опять накинул ее на плечи брата. Сел рядом, едва слышно произнес:

— Сначала я думал, что это вот-вот кончится. Я сопротивлялся. Он бил меня. Рвал. Бил. И опять рвал по свежему. Каждый день. Я сходил с ума от боли, страха, меня держало только одно — я поклялся тебе, что не умру… Давно… В детстве… Когда мы были в горах и я простудился… Потом понял, что, видимо, меня завезли очень далеко и ты не можешь меня найти. Я стал приспосабливаться. Моей целью стало выжить и дать тебе знать, где я. Он стал помягче. Ненамного, но помягче. За тот звонок я, действительно, дорого заплатил. Я держался только ради тебя. Он издевался надо мной, не кормил, бил, насиловал, пустил по кругу… Они втроем… Я умолял их убить меня… Я мечтал умереть, но клятва внутри жила, не отпускала. Потом он дал мне позвонить. Я ждал тебя. Я был уверен, что вот-вот дверь откроется, и ты войдешь… Он показал ту статью… Я понял, что ты не придешь. Меня предала Даниэле… Ты забыл обо мне… Предал… Клятва внутри сгорела в тот момент, когда я увидел статью… Я пытался покончить с собой. Он не дал. А потом ты приехал, постоял под окнами и уехал… Он изнасиловал меня, опять порвал, хотел снова пустить по кругу, сказал, что продал меня в бордель… Я жил только тем, что ты рядом, что ты пришел за мной… А ты… Ты опять меня бросил… А сейчас ты сидишь и рассказываешь мне, что несколько месяцев жил рядом со мной, все знал обо мне, но ни черта не мог сделать?

— Ты забыл сказать, что это я помог тебя украсть… или продал… — усмехнулся Билл. — А ты никогда не думал, что чувствовал я, находясь рядом с тобой и не способный тебе помочь? Что чувствовал я, зная, что этот человек делает с тобой, и не способный тебя защитить? Ты никогда не задавался вопросом, по какой причине ты сейчас стоишь здесь, а не закопан под каким-нибудь кустом? А ты никогда не думал, каково это входить в морг на ватных ногах и умолять богов, чтобы на том столе лежал любой другой человек? А потом прыгать от счастья, что тебе в этот раз опять повезло чуть больше, чем этому бедняге с дредами и проколом в губе? И после всего этого ты думаешь, что я способен петь и плясать в новом туре с новым гитаристом, что я предал тебя, что бросил? И после того, как куча народа, как спецслужбы разных стран пытались найти тебя и освободить, после этого я слышу, как ты устраиваешь тут сцены ревности, набрасываешься на меня с кулаками, оскорбляешь… Прости, Том, что вытащил тебя оттуда. Прости, Том, что помешал твоему счастью. Совет тебе, Том, да любовь с этим насильником.

Билл встал. Том схватил его за руку, прижался к животу, крепко обхватив за талию. По щекам текли слезы. Билл не шевелился. Руки вдоль тела. Лишь дыхание сбивается.

— Если ты оттолкнешь меня, я умру… Я не смогу жить со всем этим… Он сломал меня… Раздавил… Я не смогу…

Билл ничего не ответил. Пустота какая-то внутри. Он достиг цели, но вместо эйфории испытал глубокое разочарование…

— Я не отпущу тебя, — Том вжался так, что ему стало больно.

Он молчал.

— Не уходи… — легким шорохом.

Билл уже чувствует, как кожа становится влажной. Ее холодит… Неприятно… Он погладил брата по голове, помог ему подняться, вытер слезы.

— Я хочу, чтобы ты знал: я ни на секунду не переставал думать о тебе и делал всё, чтобы найти тебя. И я горжусь тем, какой у меня сильный брат, что бы он там не делал, как бы не выкручивался. Главное, в этой ситуации результат. А результат сейчас стоит передо мной — живой, здоровый, и мне плевать, как ты этого достиг. А сейчас ты очень устал, перенервничал и хочешь спать. С проблемой…

— … надо переспать, — через силу улыбнулся Том. — Билл, я…

— Вот и идем спать. Не говори больше ни слова. Прошу тебя.

— Ты…

— Я не уйду. Не брошу. Я помогу. Ты только сам не отталкивай меня и не делай больно.

— Я не понимаю, что со мной. Я так хотел оттуда вырваться, так хотел вернуться домой, так хотел спастись, а сейчас… — Том беспомощно развел руками. — Что со мной?

— Пройдет это все. Слишком много эмоций для первого дня. Идем, завтра у нас трудный день, надо выспаться.

— А когда мы домой поедем?

— Как все будет готово, нас с тобой отпустят. Думаю, что завтра все станет известно. Но долго мы тут торчать не будем, обещаю. Как Кристиан скажет…

— А ты нас познакомишь?

Билл улыбнулся.

— Иди уже спать, а.

— А ты мне до конца расскажешь?

— Том! Блин! Кыш! Сегодня точно нет!

— Зануда!

Они прижались, согреваясь в тепле друг друга. Билл все еще дрожал, совсем ледяной. Том старался обхватить его ногами так, чтобы согреть. Потом, поняв, что ничего толком не выходит, накрыл его одеялом, а сам стал растирать озябшие ступни.

— Вот как ты теперь выступать будешь? — ворчал он. — Простудишься еще… Что я маме скажу? Не уберег мелкого? Как можно было ночью по улицам в трусах скакать? Вот взрослый же парень, а умишка, как у младенца. Скажи, а что с группой? Если Марино меня обманул этой статьей, то как вы выступали без меня все это время?

Билл удивленно высунулся из-под одеяла.

— Я же тебе говорил… Мы не выступали… Мы ни одного концерта не дали с тех пор, отменили все. Но, если я правильно понимаю твой заход, то студия не разрывала с нами контракт, поэтому, как только ты будешь в состоянии, мы выйдем на сцену.

— Ты думаешь, мы кому-то еще нужны? — с надеждой спросил он.

— Том, все ждут только тебя, — с легким возмущением заявил Билл. — Абсолютно все. У нас готов материал для нового альбома. Мы запишем пару песен, снимем клип. У меня очень серьезные планы на ближайшее будущее.

— А если они не захотят меня видеть?

Билл скептически покачал головой и приподнял одеяло, приглашая брата к себе под бок.

— Пусть только попробуют, — улыбнулся он.

Том сегодняшний отличался от Тома вчерашнего, как март отличается от ноября — вроде бы та же слякоть и грязь, а на душе все равно птички поют. Утром их разбудила медсестра и велела Тому идти на обследования. Ему сделали узи, кардиограмму и энцефалограмму. Он покорно следовал всем инструкциям врачей, довольно поглядывая на брата. Когда выдавалась свободная минутка, его рот не закрывался. Том стал просто кладезем остроумия. Сначала Биллу показалось, что брат нервничает. Потом ему показалось, что брат «подстроился» под него из-за вчерашних конфликтов. Потом Билл запутался в своих подозрениях и перестал думать всякие глупости. А Том всего лишь на рассвете, рассматривая лицо близнеца с легкими едва заметными грустными морщинками на лбу, которых раньше не было, дал себе слово, что больше не будет его расстраивать. Ведь на самом деле, они прошли через это вместе, у каждого был свой персональный ад, этот же ад остался глубоко в душе, так зачем его вытаскивать наружу собственными руками, зачем обвинять друг друга в недостаточном внимании, надо просто начать жить заново. Нет, не с начала, а с чистого листа. Именно так — перевернуть страницу и начать жить с чистого листа. Ведь что мог бы сделать Том в той ситуации, окажись он на месте Билла? Ничего. То же самое. И в какой-то момент к нему пришло осознание того, что Билл действительно делал все от себя возможное и невозможное, стараясь вытащить брата из беды. И он не имеет права обвинять его ни в чем. Он должен сказать ему спасибо, за то, что тот был рядом, что помогал, что рисковал. Том понял, что безумно сильно любит его, безумно сильно благодарен ему, и он очень постарается сделать так, чтобы Билл вылез из своей депрессии, начал улыбаться, смеяться, стал опять тем самым солнечным мальчиком, каким был всегда. Эта беда их объединила, сделала сильнее, выносливее. Он сделает всё, чтобы Билла больше не мучила вина из-за того, что он не смог помочь сразу. Потому что, если бы Том сам попал на его место, то страдал бы точно так же, точно так же переживал бы, старался изо всех сил, а если бы что-то не получалось, то убивался бы так же, как сейчас убивается Билл. Том как будто проснулся от многомесячного кошмара. «Открыл» глаза и понял, что всё, кончилось, он на свободе, рядом брат, можно расслабиться. Теперь все будет как прежде, как было много лет. Он вернется домой и снова будет жить полноценной жизнью. Он сделал себе именно такую установку. А Марино… Том еще раз посмотрел на брата, поцеловал его в щеку и обнял. Марино пусть останется где-то там… Он еще не знает где, но обязательно подальше, поглубже, в самом дальнем, тайном и черном уголке его памяти.

Обследования длились долго и проводили их особенно тщательно. Том даже утомился одеваться-раздеваться в каждом кабинете. Билл, как мамаша-наседка, садился недалеко на кушетку и внимательно наблюдал, что там делают с братом. Брат шутил, кокетничал с медсестрами и вообще вскоре влюбил в себя всех. Видимо, он так устал без общества, что теперь с радостью наверстывал упущенное. Билл любовался им. А события вчерашнего вечера постепенно стирались из памяти. Это было не с ним. Не с ними. Этого не было. Никогда. Потом доктор Маркес долго изучал полученные данные, хмурил брови и смешно причмокивал. Том нервничал, беспокойно поглядывал на брата, а тот лишь ободряюще улыбался.

— Ну, юноша, я вас поздравляю, — в конце концов, сообщил врач. — Результат, в принципе, для меня неожиданный, но, в целом, весьма и весьма недурственный.

— Я умру в страшных мучениях? — нервно хмыкнул Том.

— Отнюдь…

А дальше доктор долго и нудно объяснял, что с Томом все в порядке. Есть кое-какие проблемы с сердцем и почками, но все это решаемо и не настолько критично. Рассказывал про нервное и физическое истощение. Настоятельно рекомендовал посетить проктолога. Потому что «попа хоть и хорошо и качественно штопанная, но все равно попу надо держать под наблюдением хотя бы несколько месяцев».

— И использовать по прямому назначению, — влез Билл.

На что Том тут же оскорбился и возмущенно воскликнул:

— За кого ты меня принимаешь?!

И все засмеялись.

— Том, у тебя сейчас будет очень сложный период адаптации, — говорил на прощание им врач. — Даже если ты постараешься, тщательно скроешь все свои страхи, все равно они никуда не денутся. Я бы посоветовал тебе выговориться, рассказать все, отпустить их. Может, это будет психолог, который поможет тебе решить эти проблемы. Возможно, ты не захочешь доверять свои тайны чужому человеку, это может быть мама, твой брат, человек, которому ты абсолютно доверяешь, который поймет тебя, поддержит. Не держи это все в себе, выпусти. Когда страхи озвучиваешь, понимаешь, как с ними жить, как бороться, как их победить. Я вчера разговаривал с твоим братом. Мне кажется, что вам есть, что сказать друг другу, потому что эту трагедию вы пережили вместе, только по разную сторону одного забора. И я уверен, что если вы поможете друг другу, то выйти из этого состояния вам будет легче.

— Мы уже поговорили… — недовольно буркнул Билл.

— Но вчера я был не готов слушать его. Вчера я был в себе, — говорил Том врачу, пристально глядя на брата.

— Я тоже… Но сегодня все по-другому, — тепло улыбнулся он.

— И еще, Билл, я тебе вчера это сказал, повторю сегодня Тому. Очень долгое время твой, Том, мирок был маленьким и заключался всего в одном человеке. В очень жестоком человеке. Поэтому то, что сейчас ты помнишь только хорошее, какие-то крохи, эпизодики — это нормально. Это свойственно психике человека. Пусть они останутся в памяти. Не мешай им там жить. Но не культивируй их, не взращивай того, чего не было и не может быть. Просто пойми это и прими. Так тебе будет легче расстаться с этим кошмаром и начать жить заново.

— С чистого листа, — поправил его Том.

— Да, именно так, — кивнул доктор Маркес. — Я подготовлю выписку для своих коллег. И после обеда вы можете зайти за ней.

Через час близнецы уже обживали гостиничный номер. Том распахнул все окна, а Билл удрал мыться. Чтобы выяснить, кто первый, пришлось бросать монетку. Том бы и сам уступил (он всегда уступал душ Биллу, понимая, что потом будет плескаться хоть до посинения), но брат стал настаивать, чтобы тот шел первым. Их спор разрешила монетка. А потом они пойдут гулять. Тому надо купить какой-нибудь одежды, чемодан. Еще надо позвонить маме, друзьям. Они все утром звонили, но Билла попросили отключить телефон, чтобы не мешали. Столько дел, столько планов. Том вдруг понял, что хочет мороженого! Обязательно купить мороженое! Он порылся у брата в сумке… Блин, все у Билла какое-то тесное! Тесные штаны, тесные футболки, трусы и те тесные… Вот любит он, чтобы… Дверь бесцеремонно распахнулась, и в комнату вошел охранник Марино и какой-то рослый мужик…

Билл торопился. Сейчас они переоденутся и пойдут гулять. Кристиан сказал, что приедет вечером, так что до ужина у них полно времени. Брату нужно сменить обстановку. Если он долго сидел взаперти, то, наверное, сейчас самое оно будет его побольше выгуливать. Важно, что Том пошел на контакт, старается сделать что-то для него. А за Биллом не заржавеет. Интересно, что на него повлияло? Истошный вопль Тома едва не взорвал ему мозг. Столько отчаянья и ужаса в одном простом «ААААА!!! » они никогда не слышал. Билл вылетел из душа, готовый порвать любого, кто посмеет обидеть его Томми.

Томми с ногами сидел на самом краю подоконника и обещал спрыгнуть вниз, если к нему кто-то подойдет. Два каких-то мужика пытались его убедить не делать этого. В одном Билл признал Кристиана.

— Том!!! Это свои!!! — заорал он, бросаясь к истерящему брату.

— Спасайся!!! Это люди Марино!!! — не слушал он.

— Это свои, — Билл остановился рядом с мужчинами. — Это Кристиан. Человек, который руководил операцией по твоему освобождению. А это… — он бросил отчаянный взгляд на второго мужчину.

— Анхель Гонсалес. Том, это человек, который отвечал за твою безопасность в доме Марино, — представил охранника Кристиан. — Все нормально, Том. Прости, я не думал, что мы так тебя напугаем.

— Он был у Марино! — менее уверенно воскликнул Том.

— Да, он был у Марино. Он тот, кто помог тебе сбежать.

— А зачем вы у меня нож отобрали? — окрысился Том. — Почему не сказали, что вы от Билла? Я ведь вас спрашивал! Я просил вас назвать хотя бы одну причину, по которой я должен был вам верить!

— Потому что если бы у нас ничего не получилось, ты бы не выдал никого. А так бы ты все валил на ненормального охранника, который вдруг решил тебе помочь. У нас людей было мало, вероятность благоприятного исхода минимальная. А нож я у тебя отобрал, потому что в человека с оружием стреляют сразу же. Ты бы обязательно захотел им воспользоваться. Если ты не можешь его грамотно спрятать, то и пользоваться им не умеешь.

— А Марино заметил, что я спрятал нож?

— Да. И он дал мне знак, забрать его у тебя. Но вот живот ты тер вполне правдоподобно. Я даже решил, что он у тебя и правда разболелся, — захохотал Анхель.

— Придурки, — беззлобно бросил Том.

— Идиоты, — обиженно фыркнул Билл, хватая первые попавшиеся под руку шорты в синий цветочек.

Анхель подошел к нему и снял с подоконника. Том недовольно оттолкнул мужчину, одернул футболку.

— Я, собственно, на пять минут зашел, просто поздороваться. Ты молодец, парень! Я горжусь тем, что знаком с тобой. Такая сила воли есть не у всякого мужчины. Клянусь, в доме не было никого, кто бы не уважал тебя.

— Почему же в доме не нашлось никого, кто бы позвонил моему брату или в полицию?

— Потому что тогда бы тебя убили.

— А так… — зло прищурился он.

— А так тебя вытащили, — улыбнулся дядька. — Я вот что хочу спросить: ты почему не пошел туда, куда я тебе сказал? Испугался?

— Нет, — холодно усмехнулся Том. — Я уже однажды поверил доброй слабой девушке…

— Знаешь, эта добрая слабая девушка после того, как они с Эмилем раскрыли перед тобой свой маленький заговор, потом несколько дней плевалась ядом и говорила, что никто и никогда не унижал ее взглядом, — он протянул ему руку. — Я под ее началом был полтора месяца, такой суки никогда в жизни не встречал. Ее вообще ничем пронять нельзя было.

Том настороженно пожал ему руку.

— Билл сказал, что они были любовниками? — нагло соврал парень. Билл удивленно распахнул глаза.

— Нет, ты у него был единственным, — ухмыльнулся Анхель. — Любимым. Он даже за тобой вернулся в ресторан. Когда Андреа погибла, он вернулся за тобой. Очень волновался, не пострадал ли ты.

Бальзамом пролились на его израненную душу слова охранника. Том счастливо улыбнулся. Потом вспомнил, что это делает Биллу больно, тут же нахмурился и подчеркнуто холодно спросил:

— С чего это я у него любимый? С любимыми так не обращаются. Их берегут. Он не за мной вернулся. Просто понял, что если будет бежать, то тоже погибнет.

— В любом случае мы взяли его благодаря тебе.

— Вот и отлично, — отрезал он, всем своим видом показывая, что разговор его раздражает.

— Билл, сходи в магазин, купи брату какую-нибудь одежду, — улыбнулся Кристиан. — А мы с Анхелем пока поговорим с ним, хорошо?

— Но мы хотели вместе… — пробормотал Билл.

— Иди.

Он не посмел перечить. Том вообще заметил, что брат говорит о Кристиане с большим воодушевлением, но в его присутствии полностью теряется. Билл быстро натянул футболку и скрылся за дверью.

— Ну вот, когда мы познакомились, можно и поговорить, — Кристиан указал Тому на кресло. Странный человек. Говорит очень мягко и тихо, но в нем живет опасность, как в тигре — вроде бы киска, большая, красивая, а не дай бог под ее лапы попасть… Мужчины расселись по кроватям.

— Том, нам нужна твоя помощь, — спокойно произнес Анхель, словно спросил во сколько новости.

— У нас собрано много материала на Эмиля Норберто Диаса, но нам нужны твои показания, чтобы поставить в этом деле точку.

— Но мне нечего вам рассказать, — пожал плечами Том. — Он никогда не говорил со мной о делах. Я однажды спросил. Он ответил, что если я хочу умереть сегодня же, то он мне расскажет. Я не изъявил никакого желания его слушать. Всё. Я даже не знал, как его зовут.

Кристиан приблизился к нему, посмотрел в глаза.

— Послушай, мальчик. Ты думаешь, Анхель тебе зря рассказал о том, что Эмиль… Марино (так лучше) вернулся за тобой? Не надо его покрывать. Твои слова уже вряд ли изменят что-то в его судьбе, они просто станут еще одним кирпичиком на его могиле. Пойми, ты был не первым мальчиком, кто жил в той комнате. Ты продержался дольше всех. Ты единственный, кого удалось спасти, кто выжил…

— Не правда! — с обидой воскликнул Том. — Там до меня был… Я слышал! Эмирко! Он говорил, что продал его в бордель куда-то в Азию!

Мужчины переглянулись.

— Ты на рыбалку с ним ездил? — вкрадчиво спросил Анхель.

Том кивнул.

— Акул кормил?

Он напряженно смотрел на мужчину.

— Последний раз вы скормили им его конкурента.

Перед глазами очень четко встала картинка, как они дразнят хищников кусками мяса. Как он берет это в руки… Тома вырвало.

В номере убрали. Он переоделся в тренировочные штаны. Перед глазами все плыло. В голове туман и каша.

— Тебе объяснить, куда делся Эмирко? — спросил Анхель, когда горничная вышла. — Или ты сам уже догадался? Та же участь ожидала тебя.

— Нет… — отчаянно затряс он головой. — Он обещал, что отдаст мое тело Биллу. Что вернет меня в Германию!

— Том… — вздохнули они в один голос.

— Том, это надо прекратить, — продолжил очень мягко Кристиан. — Его надо наказать за всех погибших там ребят. За слезы их родителей, за всё. Том, нам нужны твои показания. Если его не остановить, то будут новые жертвы. Не всем так может повести, как тебе! Не у каждого есть такой брат, как у тебя… А значит будут новые жертвы…

— Спрашивай… — пробормотал он.

Кристиан положил перед ним диктофон.

— Я буду задавать тебе вопросы, а ты на них будешь отвечать, хорошо?

Он кивнул.

— А что с ним сделают, если я дам показания против него?

— На Багамах действует смертная казнь.

— А если я не дам показания против него?

— Все равно казнят. У нас достаточно доказательств. С твоими показаниями они будут более полными.

— Он, правда, спрашивал обо мне?

— Правда. Думаю, он все-таки хотел услышать, что ты погиб.

Том сжал губы, не позволяя себе улыбнуться. Нет, Марино любил его… Он не мог так с ним поступить… Он вернулся за ним. Точно так же, как Том хотел вернуться к нему… Только Марино смог, не смотря на то, что рисковал жизнью, а Том испугался… Он уже один раз предал его…

— Подождите! Кристиан, я знаю, вы практически всемогущий! Устройте мне с ним свидание! Пожалуйста! Я хочу увидеть его!

—Зачем? — опешил мужчина.

— Понимаете, он мой кошмар. Зверь, который рвал меня многие месяцы… Я хочу увидеть его в клетке! Я хочу посмотреть в его глаза! Я хочу плюнуть ему в лицо! — закончил очень зло.

— Я попробую… Но ты уверен, что хочешь этого? Ты точно уверен?

— Да! Прежде, чем я уеду отсюда, хочу еще раз посмотреть на это чудовище! За решеткой! В клетке! Униженного и растоптанного!

— Хорошо, я поговорю, но не обещаю.

— Спрашивай! — решительно потребовал Том.

***

Машина, которую прислал Кристиан, остановилась у высокого здания. Том сильно нервничал, ерзал по сиденью, то хватая Билла за руку, то резко ее откидывая. Билл молчал. Мало того, что он был в шоке, когда узнал, куда напросился брат, так еще его бесило поведение близнеца. Том мог врать Кристиану (он не стал его выдавать), но врать близнецу абсолютно бесполезно.

— Ответь мне честно, а? — устало попросил он. — Ты дал показания против него или нет? Хоть что-то из того, что ты говорил, правда?

— Я сказал им правду, — Том выдержал его пристальный взгляд.

— Спасибо, — облегченно вздохнул брат.

«Только я сказал им не всю правду», — отвернулся он.

«Я так и понял», — с укоризной посмотрел ему в спину Билл.

Их вели по длинным коридорам. Потом оставили в какой-то маленькой комнатке. Около двери стоял полицейский. В углу была еще одна дверь. Она манила к себе, приковывала внимание. Том нервно переминался с ноги на ногу. Наконец-то дверь открылась, ему разрешили пройти.

— Я пойду с тобой, — Билл придержал его за руку.

— Нет, — Том мягко высвободился. — Я сам.

— Я боюсь за тебя, — он тревожно смотрел ему в глаза.

— Я сам за себя боюсь, — как-то очень двояко отозвался Том.

Билл отступил.

— Я буду рядом. Дверь будет открыта. Если мне что-то покажется подозрительным…

— Билл, он будет за решеткой. Я не буду подходить к нему близко.

— Ты уверен, что тебе надо туда идти?

Том кивнул. Сжал кулак а ля no pasaran и улыбнулся.

— Я буду здесь, за дверью, — громко и нервно произнес Билл, глядя на темнеющий проход.

Том медленно вошел в помещение, разделенное на две половины решеткой. Обернулся, чтобы проверить, что Билл за ним не увязался. Остановился в некотором отдалении. Марино улыбнулся ему. Взгляд теплый и грустный.

— Я думал, что больше никогда тебя не увижу. Опять свою бесформенную хламиду надел?

— Мне в ней комфортно, — растеряно дернул плечами Том.

— Ты очень красивый без одежды. Я любил наблюдать за тобой.

Том робко улыбнулся. Глаза странно блестят.

— Подойди, — поманил Марино.

Он приблизился на расстояние вытянутой руки.

— Ты ведь что-то хотел?

Том кивнул, отвернулся.

— Что?

— Спросить…

— Спрашивай…

По щекам неожиданно потекли слезы.

— За что?.. — одними губами.

— Что? — не расслышал Марино.

Том смахнул слезы и подошел к решетке вплотную. Посмотрел ему в глаза с болью, с отчаяньем.

— Ты ведь любил меня?

Марино обнял его. Прижал к себе, как смог.

— Любил…

Потянулся к нему губами.

— С первой минуты, как увидел.

Нежно поцеловал.

— Все мои мысли принадлежали только тебе.

Провел рукой по спине.

— Ты будешь моим самым ярким воспоминанием этой жизни.

Потерся о нос. Слизнул с кончика слезинку.

— До самой смерти.

Том закусил губу, пытаясь хоть как-то сдержать слезы.

— А ты?

Том запустил руку ему в волосы.

— А ты… — мужчина погладил его по щеке.

Он поцеловал Марино. Губы соленые. Тело дрожит.

— Ты будешь меня ненавидеть…

Всхлипнул и прижался к решетке плотнее.

— …до самой смерти…

Том качнул головой.

— Не надо плакать.

Марино вытирал его слезы.

— Все образуется.

Опять нежно поцеловал. Провел пальцем по губам, словно запоминая их…

— Марино, я… я… — он не мог говорить, слезы текли в два ручья, дыхание сбивалось. — Марино, я…

— Возвращайся домой, малыш.

Том просел, вцепившись руками в решетку и упершись в нее лбом. Он беззвучно плакал. Марино сел рядом. Начал гладить по сгорбленной спине.

— Не плачь…

— Я…

— Иди.

— Я…

Марино коснулся его век. Провел по бровям. Снял кепку, распустил дреды.

— Ты… всегда… делал мне… так… больно… — через слово всхлипывал Том. — Бил… Издевался… За… что?

— Я так сильно тебя любил, что боялся, что ты почувствуешь это. Я ведь ни в чем не мог тебе отказать. Знал, что ты всего лишь приспосабливаешься, врешь, пытаешься играть со мной…

Том отчаянно затряс головой.

— Но мне все равно хотелось выполнить каждую твою просьбу, подарить тебе этот мир. Бросить к ногам. Хотелось хоть на минуту поверить, что ты искренен со мной. Помнишь, гитара… Я ведь заказал ее в тот день, когда ты впервые попросил принести тебе гитару. Ее привезли накануне твоего дня рождения.

— Я… был… хотел… — он не мог говорить, ревел в голос, уже не сдерживаясь…

— Хотелось видеть твою улыбку… настоящую… живую… И я боялся…

— Че… че… го?..

— Себя. Рядом с тобой я всегда был слабым. И знаешь… Я ведь в тот день хотел сделать тебе еще один подарок. Самый главный. Билет на самолет до Германии и новые документы… Когда ты умирал, я поклялся отпустить тебя домой, если ты выживешь…

Том прижался к нему сильно-сильно, вцепился мертвой хваткой.

— Не успел…

Замолчал.

— Ты выиграл эту игру, мальчик… Ты выигрывал ее раз за разом…

Поцеловал.

— Даже сдавшись, ты остался непобежденным… Я так и не смог тебя сломать…

Он разжал его пальцы.

— Иди, малыш. Иди.

Жадно припал к губам, лаская языком зубы и нёбо. Оттолкнул от себя с силой.

— Иди, я сказал! Убирайся вон!

— Я люблю тебя… — одними губами прошептал Том, бессильно протягивая к нему руки.

Марино улыбнулся и покачал головой, отходя от решетки, но не отпуская его взглядом.

— Том! Том! — подлетел к нему Билл, схватил за плечи. — Том, что он тебе сказал? Том, он тебя обидел? — затараторил, заглядывая в глаза, пытаясь прервать их молчаливую связь. Потом обернулся и посмотрел на уходящего Марино, не спускающего глаз с Тома. На Тома, вцепившегося в Марино взглядом. Обнял брата. Вздрогнул, когда дверь за Марино захлопнулась, прижал брата к себе плотнее, когда Том задрожал, горько заплакал. — Томми, я понимаю тебя… Но мне ты тоже нужен. И я тоже тебя люблю. И эти месяцы без тебя я жил только мыслями о тебе. Я ложился с твоим именем, я просыпался с твоим именем, я дышал только тобой… только из-за тебя… Томми…

— Не надо, Билл… Замолчи… Я… просто… Я слишком… долго… Я очень… соскучился… по не… му… соску… чи… по дому…

— Я помогу тебе стать прежним.

— Прежнего…

Билл приложил палец к его губам.

— Прежним, — улыбнулся младший брат, осторожно вытирая слезы старшего. — Может ты сейчас и был искренним с ним, но это был не ты. А я научу тебя снова радоваться жизни, не бояться. Я сделаю тебя счастливым, — у Билла самого потекли слезы. Он вымученно растянул губы и всхлипнул: — Я научу тебя быть счастливым.

— Ты-то чего ревешь? — сквозь слезы усмехнулся Том, обнимая брата.

— Потому что ты ревешь, — Билл обиженно размазал влагу по щекам. — А что ты ревешь?

— Потому что… — он рассмеялся. — Потому что ты ревешь.

— Близнецы, — истерично захохотали они в один голос. Потом так же одновременно прекратили смеяться. Том, всхлипнул, отвернулся и поднял лицо вверх, стараясь скрыть горькие слезы. Билл неожиданно для себя отзеркалил его — запрокинул голову, отворачиваясь. Они переглянулись, вновь растянули губы якобы в улыбках и покрепче прижались друг к другу.

— Ты ведь вернешься ко мне? — всхлипывал Билл ему в ухо.

— Я вернулся, — пробормотал Том.

— Нет, — замотал он головой. Взял его лицо в ладони и посмотрел в глаза: — Ты… Ты… ТЫ ко мне вернешься?

— Ты ведь мне поможешь?

— Ты, главное, сам мне помоги.

— Когда у нас самолет?

— Завтра утром.

— Я хочу купить себе одежду… Много одежды… И я хочу подышать воздухом… Хочу гулять и просто дышать воздухом… И… я хочу искупаться… Я хочу лежать с тобой на белом песке и купаться в голубом океане… И…

— …и ты хочешь пить кокосовый сок, — улыбался Билл, роняя крупные слезы на футболку. — А у меня только одно желание. Я хочу держать тебя за руку. Можно?

— Не отпускай меня больше.

— Я буду очень крепко держать тебя за руку. Обещаю. Ты только вернись ко мне.

***

Самолет оторвался от земли и начал медленно набирать высоту. Том отстегнул ремень безопасности, поднял подлокотник, разделяющий его с братом и, повозившись, устроил голову у него на коленях. Билл обнял его одной рукой, во второй он держал факс от Дэвида со списком их дел на сегодня и завтра. Список выглядел слишком внушительно, а Том еще очень слаб, чтобы с головой погружаться в работу. К тому же, врач при посольстве настоятельно рекомендовал подыскать хорошего психолога, чтобы тот помог брату справиться с возможными психологическими проблемами. Дэвид обещал помочь. Нет, все-таки половину заявок на интервью надо вычеркнуть к чертовой матери!

— Оставь, — зевнул Том.

— Что оставить? — не понял Билл.

— Я говорю, оставь их всех. Ведь не отвяжутся. Опять херни всякой напишут.

— Я о тебе думаю, между прочим.

— Не мешай людям делать свою работу. К тому же мне так долго не с кем было поговорить, что я готов сейчас разговаривать с каждым встречным, лишь бы он согласился меня выслушать.

— Ты только осторожно с ними разговаривай.

— Ты же будешь рядом.

— И я буду держать тебя за руку.

— Билл…

— Том…

— Окружающие решат, что я гей.

— Окружающие увидят, как сильно я тебя люблю и как страшно я по тебе скучал.

— Я тоже по тебе очень скучал.

— Только скучал?

— Ну…

— Том…

— Билл…

— Том?

Том прижал его руку к губам и поцеловал. Подложил ее под щеку.

— Помнишь, как ты в детстве взял с меня клятву в больнице, что я без тебя не умру, помнишь? Если бы не она, если бы не моя любовь к тебе, хрен бы я выкарабкался.

Билл довольно улыбнулся.

— Мы, Том… Хрен бы МЫ выкарабкались. Ведь я бы обязательно почувствовал, что твое сердце больше не бьется и… Я бы не выжил. А мое сердце столько раз останавливалось… Я чувствовал, что ты хочешь уйти от меня. И я просил небеса, не забирать тебя у меня. Я ведь не выживу без тебя…

Белая вата облаков, словно взбитые сливки, спрятала землю. Билл накрыл брата пледом и откинул спинку своего кресла. Они летели домой. Через несколько часов будут назойливые журналисты, вспышки, камеры. Короткая пресс-конференция. Через несколько часов все газеты и телеканалы мира сообщат, что в ходе успешной операции спецслужб двух стран из восьмимесячного плена освобожден Том Каулитц. И снимки, где его в аэропорту обнимают друзья и плачущие родители, а брат крепко держит за руку, молниеносно разлетятся по Интернету. А фанаты всех стран на всех языках завалят студию и их дом письмами, телеграммами, открытками и подарками, будут устраивать встречи и снимать видео. И через месяц у них будет первый концерт в битком забитом зале, билеты на который раскупятся за считанные часы. И несколько минут перед концертом фанаты будут скандировать: «Том! », и в верх взлетят листочки с его именем и красным сердечком, и вдалеке развернут огромный длинный плакат «Том, мы тебя любим! С возвращением! ». А Том будет стоять на сцене, обводить взглядом зал, закусывать от волнения губу и бороться с щекоткой в носу и слезами радости в глазах. И Билл весь концерт не будет сводить с него счастливого и тревожного взгляда, переживая за брата гораздо больше, чем за себя. Но никто и никогда не узнает, как еще долгое время Том будет просыпаться по ночам от приснившегося кошмара, а потом до утра вытирать слезы кончиком пододеяльника от накатившей на него тоски. Как будет вздрагивать от случайных прикосновений друзей, сжиматься от страха, ожидая удара, если кто-то заходит за спину, как будет бояться секса и шарахаться от мужчин с черными жесткими волнистыми волосами до плеч, смуглой кожей и темно-карими глазами в обрамлении длинных густых ресниц. Шарахаться и замирать, провожая унылым взглядом, с болью и тоской вспоминая того, чье имя он никогда не забудет. А через несколько месяцев ему кто-то передаст после концерта маленький сверток, в котором будет лежать красивый браслет из платины, украшенный бриллиантовой россыпью, и записка: «Я тебя помню, малыш».

20/06/08 - 13/08/08

Москва