Битый фраер

В ночные смены путейские бригады, как правило, в шахту не спускались. Но иногда приходилось, когда кровля штреков проседала, не выдержав давления сверху, и не позволяла проходить электровозам с составами вагонеток. Именно такой случай в одну из душных июньских ночей заставил нашу бригаду спуститься под землю.

…В раздевалке стали появляться ребята из бригады, пришел высокий сутулый Виктор-дядя, старший среди нас по возрасту, об этом говорила сама почтительная приставка к имени – «дядя». Он неторопливо разделся, показав жилистое, синее от татуировок тело, и стал одевать аккуратно подогнанную и вычищенную спецовку, которую после каждой смены забирал домой. На его поросшей седым волосом груди синели профили вождей мирового пролетариата, а когда он нагнулся, чтобы зашнуровать грубые, на заклепках, рабочие башмаки, на его левом предплечье стало видно изображение земного шара с меридианами и параллелями. На фоне этого шара две мускулистых руки, белая и черная, были соединены в крепком рукопожатии. Надпись снизу – «Дай руку, товарищ далекий! » - была известна многим на шахте. Безусловно, это был человек политически грамотный, правильно ориентирующийся в сложной международной обстановке… Одним словом – битый фраер, как любил называть себя Виктор-дядя. А его, за спиной, частенько называли, посмеиваясь, «товарищ далекий», а некоторые добавляли - « из мест недалеких…» и это его ничуть не огорчало.

-Ладно, ладно…- Усмехался Виктор-дядя. – Пусть я буду далекий. Далекий – он не страшен. Далекий – он сидит где-нибудь в Африке под пальмой, я его не трогаю и ему меня не достать…А вот ближнего - надо бояться, ближний – он рядом и черт его знает, что у него в башке, какую пакость готовит…

На пороге раздевалки появился худощавый и смуглый Шамиль, улыбнулся, блеснув золотым зубом. За ним вошел и по-хозяйски затоптался, переодеваясь, наш бригадир Фима – не старый еще, крепкий, но совершенно седой мужичок с крупными мускулистыми руками. Вскоре пришли еще несколько человек и бригада оказалась в полном комплекте. Мы забираем из ячеек и пристегиваем к поясам тяжелые коробки аккумуляторов, закрепляем шахтерские фонарики на касках. После этого каска начинает наползать на лоб и начинаешь чувствовать себя каким-то циклопом с огненным глазом во лбу. Затем, тесно прижавшись друг к другу, в железном ящике клети, опускаемся в земные недра, долго и медленно проваливаясь в них. Спустившись до конца, выскакиваем под хлещущими струями грунтовых вод на внутришахтный двор. Отсюда нужно протопать пешком пару километров до места работы, туда, где просела кровля штрека. Поднять эту кровлю, над которой миллионы тонн породы, конечно немыслимо. И поэтому единственный способ обеспечить проезд электровозам с составами вагонеток – это подрывка породы под путями, под шпалами с рельсами, чтобы опустить их ниже. Тогда вновь побегут по ним составы вагонеток, доставляя в забои оборудование и материалы.

Идти пришлось долго, длинный коридор штрека иногда изгибался, лучи фонарей натыкались на сводчатые металлические арки, поблескивали рельсы узкоколейки под ногами, иногда в стенах штрека появлялись черные провалы входов в какие-то давно заброшенные выработки, оттуда несло застоявшимся запахом гнили, свет фонарей выхватывал из тьмы покрытые плесенью столбы, залитые черной, как смола, водой…Наконец, доходим до нужного места, снимаем с плеч лопаты и кайла (кайло – шахтерская кирка), и начинаем знакомиться с предстоящей работой. Бригадир Фима стоит пару минут в глубокой задумчивости, Виктор-дядя подходит к нему и авторитетно сплевывает.

-Придется поишачить…Без подъемки не обойтись. Как мыслишь, бугор? Порода, вроде, легкая, кайла не затупим…

Перед нами участок пути, по которому уже не проехать шахтному электровозу, да и нам приходится нагибаться, чтобы не удариться головой о прогнувшиеся стальные арки. Уложенные между ними железобетонные плиты потрескались от страшного давления сверху, видны оголившиеся прутья арматуры. Но мало того, что потолок стал ниже, часть силы давления, обтекая арки, заставила вспучиться бугром пол штрека, по которому уложены рельсы. В результате кровля и пол приблизились друг к другу, образуя в прямом смысле узкое место. Наша задача – расширить его.

-Поднимем пару звеньев, хорошо, что проволоки прихватил, - говорит Фима, довольный своей предусмотрительностью. – А начальник-то толковал на планерке, что здесь подрывки всего на пару вагонеток. Вот его бы и заставить попыхтеть здесь ночью…

Фима прошелся по зажатому участку, осматривая кровлю и стены, постукивая кое-где гаечным ключом. Затем снял брезентовую куртку и остался в старенькой клетчатой ковбойке. Это означает, что разговоры закончены и пора приступать к работе. Бригада разделилась на две группы, одна осталась на месте, другая пошла к стыкам рельсов через два звена от оставшихся. Откручиваем гайки соединительных накладок, затем по команде Фимы поднимаем отсоединенное от пути звено, то есть рельсы вместе со шпалами. Дело это тяжкое и опасное, требующее полной отдачи сил и четкой согласованности действий, иначе звено может выскользнуть из рук и упасть, калеча не успевших отскочить, а в тесном зажатом пространстве штрека не очень-то попрыгаешь…

-Дружнее! Не филонить, волки тамбовские! – Рычит рядом со мной Виктор-дядя. Затем идут выражения покрепче и чем тяжелее становится звено, тем тревожнее звучат команды Фимы и свирепей ругань Виктора-дяди. Но вот оба звена подняты и привязаны стальной проволокой к стальным аркам. Фима проверяет эту работу и расставляет нас через равные промежутки на освободившемся от рельсов пространстве и нам остается только рыхлить кайлами вспучившуюся породу и отбрасывать ее лопатами к стенам. Проходит около двух часов напряженной работы, пол штрека подрыт и выровнен. Фима проходит, проверяя нашу работу и заставляя убрать кое-где неровности, затем объявляет перерыв. Мы идем в ближайшую «печку» - выемку в стене. Здесь разложены старые, отслужившие свой срок, шпалы, заменяющие нам стол и стулья, на стене висит внутришахтный телефон. Каждый устраивается поудобнее и достает прихваченную из дома еду. У меня в свертке несколько сосисок и пирожки с капустой, прихваченные перед сменой в шахтерской столовой. Я долго смакую предложенный Шамилем индийский чай из китайского термоса, потом разворачиваю газету, в которую были завернуты пирожки, и зачитываю вслух какие-то заметки и сообщения о том, о сем, в том числе и о военных действиях на Ближнем Востоке. Тогда, в июне 1967 года, об этой войне много говорили по радио и по телевидению, много писали и газеты. Затем читаю о какой-то заграничной даме, благополучно родившей пятерых мальчиков-близнецов. Это вызывает оживленный интерес.

-Значит, все пятеро в одно лицо будут, похожи друг на друга. – Замечает Вася-баптист и придвигается ближе ко мне. Ему такая тема особенно интересна и близка…- Как же их отличать будут друг от друга? Дома еще туда-сюда, а как в школе и в армии, например? В армии они же все будут в одинаковой форме!

-В разные места призовут! – Рассудительно отвечает Виктор-дядя и вдруг обращается ко мне.

-А ты, браток, перестань так читать нам газеты, вроде как по радио…А то начнут потом таскать и того, кто читал, и тех, кто слушал…

Мы переглядываемся с улыбками, зная, что именно газета стала причиной многолетнего пребывания Виктора-дяди в северных лагерях. Молодым парнем, у себя в селе, он прихватил однажды, идя во двор по нужде, газету с портретом вождя…

-Сосед, падла, заложил! – С мрачной увереностью говорил Виктор-дядя. – Я на тот портрет и внимания не обратил, а он в соображение взял. За плетнем стоял, гад, видел как я через двор шел с газетой под мышкой. Ну и настучал тут же. Не нравилось ему, что я с его дочкой гуляю и разговоры веду с ней на лавочке. Другого жениха ей держал на примете…

Крепкая крестьянская кость и природная смекалка помогли Виктору-дяде выжить в лагерях, не пасть духом и многое понять. Уже после заключения, на воле, в 1957-ом памятном году, он раскладывал лопатой горячий асфальт на московских улицах, готовил столицу к предстоящему Всемирному фестивалю молодежи и студентов. А перед началом фестиваля уволился с этой работы и по знакомству устроился дворником в одно из студенческих общежитий, в котором вскоре временно разместили часть гостей фестиваля, приехавших из разных стран. Об этом времени Виктор-дядя вспоминал с ностальгической грустью.

-Что тогда творилось в Москве! Сплошной карнавал днем и ночью! Со всего мира понаехали веселые ребята, всех мастей и языков…Гитары, песни и пляски, короче – веселись, негритянка! – Виктор-дядя усмехался с мечтательным блеском в глазах. - Это песня была такая, так и называлась – «Веселись, негритянка! » Веселое было время…

Я тогда и рому попил, и виски и мулаточек попробовал под шумок…А наколку эту, с земным шаром, мне туземец какой-то делал, прямо с картинки на афише…

Я там, в Москве-то, в баньку одну ходил. Кассиром там был Коля-самурай из Магадана. Хар-роший был мужик, душевный! Он потом ушел работать в Дом культуры… Бывало, дашь ему полсотни – еще теми, сталинскими деньгами сорок седьмого года – дает ключик от ванной комнаты. Заходишь туда, а там уже сидит бабенка голая и гандон в ладошке держит…Да. За полсотни Коля бабенку ставил из общаги «Текстильпрома», а за сотню - девку молодую, студентку. Ну, стало быть, поставишь ее рачком и отведешь душу…- Виктор-дядя вздыхал с ностальгической грустью. – Молодая – та все как бы стеснялась, одолжение делала. Не нравилось мне с ней... А вот эта – из «Текстильпрома» - эта прямо стелилась, прогибалась. Уж так старалась угодить! А в рот брала – не вытащишь. Прямо удивительно! А потом смотрю – у нее во рту зубы железные. Вот тут я остыл – береженого Бог бережет... – Виктор-дядя покосился с умешкой на Васю-баптиста, слушавшего, приоткрыв рот. Вася любил эротические сюжеты... - Я как-то раз иду мимо того Дома культуры, вижу - кино там идет индийское – «Бродяга». Захожу и вижу – билетершей там, на входе, та самая бабенка из «Текстильпрома». Ну, я, конечно, привет-привет, как, мол, дела-то наши скорбные…А она мне – я, говорит, теперь по баням не хожу – меня Коля сюда устроил билетершей и уборщицей. И замуж меня обещает выдать…Присмотрел, говорит, тебе мужа хорошего, из интеллигентных, бухгалтера-вдовца. Только денег за это просит Коля. Чтобы, значит, две первые мои зарплаты - ему…Ладно, говорю, дай Бог удачи и семейного счастья, а Коле-то, благодетелю, обязательно привет…

А бригадир, между тем, говорил что-то диспетчеру по внутришахтному телефону, деловито покачивая головой, Виктор-дядя с иронической ухмылкой слушал Васю-баптиста, который прихлебывая из мисочки куриный супчик деревянной ложкой, делился своими проблемами. Не известно за какие добродетели Бог наградил Васю очень плодовитой супругой, которая благополучно рожала четыре раза, причем два раза по двойне. Проще говоря, детишек у Васи было шесть душ…Он и жена, будучи людьми религиозными, никак не предохранялись от даров господних, а детишки потихоньку подрастали, им становилось тесно в маленькой саманной хибарке. Недавно Вася был в отпуске и за это время сделал пристройку к своей мазанке, чтобы как-то расселить свое многочисленное потомство, а сегодня – вернее, вчера, перед этой ночной сменой – ходил вместе с женой к врачу, чтобы тот порекомендовал что-нибудь от нежелательной беременности. Врач, не мудрствуя лукаво, посоветовал Васе пользоваться презервативами. Сейчас на пухлом, с редкой бородкой, лице Васи были смущение и растерянность. Он знал, что Виктор-дядя любит почитывать Библию и вообще человек бывалый, поэтому обращался иногда к нему за советом.

-Резинки, говорит, надо одевать…Это значит, что я до своей бабы, до жены, до женщины, можно сказать, не должен свое семя допускать! Это по-божески, а? ! А если ее Бог для этого и создал?! А он – иди, говорит, резинки покупай в аптеке…

Фима повесил трубку телефона на рычажок и повернулся к нам

-Все, ребята, заканчиваем этот пикник, пора и за лопаты подержаться. Никто за нас это не сделает…

После перерыва работа пошла быстрее, самая тяжелая ее часть была уже позади. Мы укладываем и прикручиваем поднятые звенья и накатываем на них порожние вагонетки. Потом загружаем их отрытой породой и Фима опять проходит, проверяя нашу работу, и заставляя кое-где подровнять, подчистить. Когда все было закончено и собраны инструменты, все опять присели передохнуть, попить водички перед тем как идти обратно к стволу, к подъемной клети. Я снял резиновые сапоги и вытряхнул из них кусочки набившейся породы, затем почувствовал такое неодолимое желание заснуть, что уже не смог оторваться от стены, к которой устало привалился. Растолкал меня Фима.

-Ну, а ты что?! – Фима постучал согнутым пальцем по моей каске. – Ждешь карету? Ее не будет! Вставай, дома разляжешься…

-Ногу сильно натер…- Ответил я и, сняв сапог, показал бригадиру красное пятно на ноге там, где лопнул нарыв. Запасливый Фима вынул из кармана коробочку, а из нее – пузырек иода и бинт.

-Держи1 Смажешь иодом и забинтуешь, а потом топай потихоньку к стволу. Да не вздумай опять завалиться спать! Простынешь, чирьями покроешься…

Фима вздохнул, покачал головой и ушел с бригадой. Какое-то время я слышал удаляющиеся голоса, видел отблески света фонарей. Жжение, вызванное иодом, прогнало сонливость, я перевязал ногу и вдруг услышал нарастающий шум, затем увидел отблеск далекого прожектора. Значит, пока я спал, Фима позвонил по телефону и сообщил, что подрывка закончена и можно возобновить движение по участку, где мы работали. Приближающийся электровоз должен забрать наши вагонетки, загруженные отрытой породой и отвезти их к стволу, чтобы освободить путь. Сообразив все это, я недолго думая, залез в крайнюю из вагонеток, чтобы с комфортом доехать до ствола, опередив таким образом нашу бригаду, которая сейчас прошла только около трети пути…

Толчок, лязгание сцепок и вскоре вагонетки, покачиваясь и постукивая на стыках, постепенно набирая скорость, покатили по рельсам. Убаюканный этим покачиванием, согревшись в мягкой породе, я незаметно заснул…

Проснулся от резких толчков и, открыв глаза, увидел над головой ярко освещенный бетонный потолок. Вагонетка дернулась, проехала немного и остановилась. Приподняв голову над ее бортом, я похолодел и вцепился в борт черными от пыли руками. Состав вагонеток, в котором я приехал, протаскивали через опрокидыватель – стальную конструкцию внушительных размеров. Заехавшая в него вагонетка закреплялась специальным устройством, отцеплялась от других вагонеток и вся эта махина резко переворачивалась. Все ее содержимое высыпалось в проем, на бегущую внизу ленту транспортера. Меня от опрокидывателя отделяла всего одна вагонетка…

Плохо помню как выбрался из этой железной колыбели, в которой так сладко спал, как добрался до ствола и поднялся наверх. Там давно уже наступило утро и весело щебетали птицы, блестела умытая ночным дождем зелень…Придя на следующую смену, после долгих сомнений я все-таки рассказал об этом случае ребятам из бригады. Фима снял каску и постучал себя кулаком по темени.

-Я виноват, пожалел тебя, молодого. Видел, что устал ты сильно. А ведь нельзя было оставлять тебя одного…Но ты сделай себе вывод – вперед не забегай и позади не плетись, умей себя пересилить. А чтобы поспать у нас у всех времени будет – во! – Фима провел ребром ладони по горлу. – Целая вечность! Ты уже вроде как бы заглянул туда…

Виктор-дядя как-то странно усмехнулся, присел на корточки, отхлебнул воды из фляжки, покосился в мою сторону.

-А вот скажи честно, ведь не сразу же ты решился рассказать нам об этом? Думал, небось – сказать или не сказать…Ошибку ты сделал, браток. Слабость проявил и глупость. Тебе бы молчком вывод сделать для себя, да впредь быть умнее. А теперь вот смотри, что получилось…Сам себя дураком выставил – это раз. Бригадира подвел, потому что если узнает начальство об этом случае, то Фиме нагоняй будет и премии могут нас всех лишить – это два. А вот теперь слушай, скажу я тебе, пацану, такие слова – они короткие, вроде как заповедь из Библии, но их надо понять…

Виктор-дядя помолчал и глядя мне в глаза, сказал, четко отделяя слова.

-Нашел – молчи, потерял – молчи. Не верь, не бойся, не проси. Вот и вся заповедь, аминь. Понял?

Я пожал плечами – что же тут не понять. Виктор-дядя взглянул на меня с той же жалостливо-презрительной усмешкой и опять отхлебнул из фляжки.

-Них…я ты не понял! Но поймешь, коли жив будешь, жизнь заставит. Ладно, пора и за лопату подержаться. Как-никак, подруга верная, кормилица…

* * * * * * *