Камыши

Рассказ

Компания из трех молодых людей играла на берегу реки в карты.

– Крести, – многозначительно произносил высокий худощавый парень с хищно изогнутым носом и судорожно двигающимся кадыком. – Осока, быстрее рожай!

– Крести – дураки на месте! – писклявым фальцетом вторил ему почти такой же по росту, смуглолицый, черноволосый картёжник.

Осока – самый низкий и невзрачный с виду, к которому и были обращены слова смуглолицего, дрожащей рукой вытаскивал карту.

– Валет. Бито!

– Стоять! – с высокомерной усмешкой останавливал его первый картежник и подкидывал очередную карту. – Еще шестерка кверху ногами. Бери, Осока, пока не поздно.

– А мы – и валета!.. – вторил первому черноволосый, тоже подкидывая карту.

– Мои, – греб с песка карты раздосадованный Осока и зловеще шипел на черноволосого: – Смейся, смейся, Алиич, хорошо смеется тот, кто смеется последний!

– Глаз на задницу натяну, Осока... и моргать заставлю! – шутливо грозил черноволосый Алиич.

Первый картежник достал измятою пачку «Примы».

– Вакула, дай закурить, – проворно потянулся Осока.

– Руки! – звонко шлепнул его по руке Вакула. – Свои нужно иметь...   На, Алиич!

Черноволосый ловко поймал сигарету.

– Ну дай закурить, Вакула, не жмись, – продолжал жалобно канючить Осока.

– На, – смилостивился Вакула. – Завтра пачку отдашь!

– Завтра в училище, чуваки, – с досадой произнес Алиич. – Неохота,   хоть с Аксайского моста прыгай!

– Да-а, в бурсу... – поддержал разговор горбоносый Вакула. – Опять уроки, тетради, книжки... Осока, ты учиться хочешь?

– Ученье свет, а не ученье – тьма, – заученно ответил тот, стряхивая пепел прямо на карты. – Мой пахан два техникума закончил, а как напьется с получки – на весь подъезд кричит: «Век живи, век учись, а всё равно дураком подохнешь! »

– А мой вчера четвертак нашёл, – засмеялся, вспомнив, Алиич. – Корешей встретил, напоил их, а они ему же рожу набили и бабки стырили! На работу сегодня сачканул. Лежит отходняк ловит.

– Ну твой вообще клоун, – заговорил Вакула. – Помню встречает меня возле магазина. Пьяный, конечно,   в дупль. «Витёк, – говорит, – купи бутылку вина». И коробку спичек протягивает. «Иди, – говорю, – дядька Саша, сам покупай». Ну он – в магазин. Я за ним. Он эту коробку – продавщице... Языком еле ворочает. «Бутылку вина и коржик»... Я чуть не умер. Чувиха бутылку ставит, а он ей вместо бабок коробку спичек суёт. Она спрашивает: «Зачем? » – «Прикури! » – «Не курю», – говорит. Я пахана твоего – за черти, а он уперся рогом, как бык. «Хочу коржик! » – и всё тут. Пришлось покупать.

– У него это бывает, – самодовольно хмыкнул Алиич.

Вакула швырнул последнюю карту.

– Хана, кончил!

– Кончать ночью будешь, – хихикнул Осока, еле удерживая в руке третью часть колоды.

Вскоре кончились карты и у черноволосого Алиича.

– Готово, Осока, – подставляй нюхальник!

Звонко защелкали удары нескольких карт по носу.

Вакула смачно зевнул.

– Скукота...

– Айда по берегу прошвырнемся, – отшлепав картами Осоку, меланхолично предложил Алиич.

Встали, отряхивая песок и заправляя рубашки. Осока забрел в воду.

– Кайф, чуваки! Водичка что надо.

– Пошли! – дернул его за рукав Вакула.

– А в магазин «Солнцедар» завезли, – мечтательно вздохнул черноволосый Алиич. – Вот бы сейчас нажраться!

– Не говори, – согласился Вакула. – Только бабок – ни шиша... У тебя есть, Осока?

– Откуда? – удивился тот, и пожал плечами.

– И обстрочить некого, – посетовал черноволосый Алиич. – Мы на прошлой неделе с Прокошей рублей пять натрусили... У плугов возле общаги. Вот бы вы позырили!

– А я однажды, – перебил Алиича горбоносый Вакула, – кирпич продал, за червонец. Мужику какому-то. Вот гадом буду, не треплюсь... Идет вмазанный – получка на заводе была. Я – хвать кирпич и за угол. Посмеяться сначала хотел. «Чувак, – говорю, – купи камушек, у тебя морда кирпича просит! Гляжу, он в карман – за бабками. «Сколько,   – спрашивает, – с меня? » – «Червонец, – говорю, – батя. Только под расчет давай, у меня сдачи нет». Он и купил. Еще и спасибо сказал, не верите?

– Кто-то купается, – рассеянно произнес Осока.

– Чувак с чувихой, – поддакнул Алиич.

Вакула замедлил шаг.

Впереди, в нескольких десятках метров от них, барахтались в воде два полуобнаженных тела. До приятелей долетел веселый женский смех.

– Купаются, – с завистью глянул в их сторону Алиич.

Вакула присел на корточки.

– Дело есть, пацаны!..

Через несколько минут все трое уже ползли, ломая камыши и шикая друг на друга, к месту, где купающиеся оставили свои вещи.

– Вылезают! – предостерегающе поднял руку Осока.

Треск камышей прекратился. Приятели замерли,   вперив глаза в берег.

– Не дышать! – коротко приказал Вакула и скорчил зверскую гримасу.

Счастливая парочка с хохотом упала на песок. Тройка «разбойников» прислушалась к долетающим фразам.

– Миш, а Миш, сказать тебе что-то?

– Ну скажи, скажи, моя золотая.

– Я тебя обожаю, Миш!

До приятелей долетел звук поцелуя.

– Сосутся! – с тоской объявил Алиич.

Вакула зашипел на него, как змея, состроив гримасу страшнее предыдущей.

– Полина, – снова неслось с берега, – сказать тебе что-то?

– Скажи, мой зайчик, скажи.

– Я тебя люблю, Полина!

Опять послышалось чмоканье и бессвязное бормотание. Осока уронил изо рта струйку «голодной» слюны. Вакула слушал, стараясь не пропустить ни слова.

– Полина, скажи мне что-нибудь, – оторвавшись от возлюбленной, продолжал прерванный разговор Миша.

– Я тебя люблю, Миша!

Чмоканье, всхлипы, переходящие временами в какой-то истерический смех.

– Миша, скажи мне что-нибудь.

– Я тебя люблю, Полина!

Всхлипы, смех и чмоканье...

– В трусы ей полез! – всхлипнул в свою очередь Осока.

Вакула больно щелкнул его пальцами по лбу.

С берега по-прежнему доносилось:

– Ми-иша... люблю... Не на-адо!..

Чмоканье, стоны...

– Гляди, гляди! – так и задрожал, подталкивая Вакулу, Алиич.

Миша медленно спускал белые трусики с таких же белых, еще не загоревших бёдер Полины.

– Миша!.. – продолжала негромко стонать Полина.

Миша бережно подхватил ее на руки и понес в камыши, прямо к притаившимся неподалеку приятелям.

– Васар! – побледнел, как полотно, Осока.

В этот раз его щёлкнул по лбу Алиич. Вакула ел глазами соблазнительные ножки

– Ты меня любишь, Миша?

Чмоканье...

– Люблю, Полина!

Чмоканье...

– Сейчас начнет!.. – облегченно выдохнул черноволосый Алиич.

Вакула, напружинившись, как кошка, изготовившаяся к прыжку, следил за каждым движением Миши.

Тот осторожно опустил свою ношу на распластанное на песке одеяло. Полина задрожала еще сильнее, когда руки его, скользнув по животу, скрылись у нее под мышками. Миша силился расстегнуть бюстгальтер, но сделать это ему никак не удавалось.

– Полина, сказать тебе что-то? – проговорил он, отдуваясь.

– Скажи, – полуприкрыв глаза, томно прошептал Полина, надеясь услышать очередное признание в любви.

Но Миша сказал другое:

– Полина, ты видишь: у меня на груди нет никакой одежды. Я хочу, чтобы и у тебя тоже ничего не было.

– Вот еще! – огорчилась Полина, сбрасывая бюстгальтер.

Затем в воздухе мелькнули красные, с синей полосой, Мишины плавки и снова послышалось чмоканье.

– Ми-иша, Ми-иш-ша! – шипела, как перед тем шипел Вакула на Алиича, Полина.

– Поли-ин-на, По... – вторил ей изменившимся враз голосом Миша.

Приятели с упоением рассматривали Мишин, выделяющийся особой, никогда не загорающей белизной, прыщеватый зад, проделывающий возвратно-поступательные движения. Словно обладатель последнего хотел оторваться от земли, но никак не мог этого сделать, будучи накрепко к ней прикреплённым.

Алиич, не сдержавшись, захохотал на весь берег. Осока схватился за голову и приготовился задать стрекача. Но парочка, не слыша уже ничего на свете, продолжала заниматься своим делом.

– Дурак! – как-то отрешенно бросил Вакула Алиичу и, крепко сжав припасенную заранее палку, смело шагнул из укрытия.

Следом поспешили всё еще давящийся смехом Алиич и – на некоторой дистанции – Осока.

Мишины ягодицы в это время дёрнулись с такой силой, что Полина вскрикнула. Осока, испуганно вздрогнув, остановился. Вакула приблизился к парочке и, размахнувшись, со всей силы огрел Мишу палкой по мягкому месту. Тот юлой взлетел вверх и, потирая сразу покрасневшие ягодицы, затравленно уставился на подошедших. Полина оставалась лежать. Алиич подошел к ней и наступил грязной босоножкой на волосы, широко разметавшиеся по одеялу.

Вакула вторично ударил Мишу, теперь уже по плечу, и решительно скомандовал:

– Лежать, кореш. Забью как мамонта!

Потирая попеременно то ягодицы, то плечо, Миша послушно присел на корточки.

– Ребята, вы чего? Как не совестно! Я на вас... мы...

– Молчи, хорек! – подал голос Алиич. – Добровольная народная дружина... Витёк, покажи удостоверение.

Вакула, кому предназначались его слова, помаячил красной пачкой «Примы» перед носом сбитого с толку Миши.

– Миша, я боюсь! – всхлипнула распростертая на одеяле Полина и закрыла ладонями груди.

У Осоки начала дрожать и отваливаться нижняя челюсть. Алиич слегка пнул Полину ногой.

– Замри, дешёвка!

– Ребята!.. Товарищи дружинники, это моя жена... Мы просто ключ от квартиры, забыли... – пробовал объясниться Миша.

– Ага, ключ от квартиры, где «бабки» лежат, – злорадно хмыкнул Вакула и переложил палку из правой руки в левую.

Миша предпринял робкую попытку дотянуться до одежды, в беспорядке разбросанной по песку. Вакула подцепил палкой и швырнул ему трусы Полины.

– Одеть!

Миша дрожащими руками послушно натянул их на свои кривые, волосатые ноги. Алиич с Осокой рассмеялись. Вакула циничным взглядом окинул комично выглядевшую в женских трусах Мишину фигуру.

– Нормально. Как по тебе сшиты, чувак... А теперь одевайся и вали отсюда, пока при памяти. Ты свободен, как стадо негров в джунглях центральной Африки!

Спину Миши ожёг новый удар палки, так что тот взвизгнул от боли и запрыгал на одном месте.

– За что бьете?.. Больно ведь! Что я вам плохого сделал?

– В милицию захотел?.. Пошел! – добавил ему под зад ногой Алиич.

Миша без дальнейших препирательств принялся торопливо натягивать одежду.

– Миша, а я как же? – заплакала Полина.

– А она? – вопросительно взглянул на Вакулу Миша.

– Её мы конфискуем... как вещественное доказательство, – засмеялся Вакула.

Осока под шумок бочком подкрался к Полине и лапнул её за ляжку.

– Может, не надо, ребята?.. Я денег дам, хотите? – попытался урезонить непреклонного Вакулу Миша.

– Давай, – согласился Вакула.

– А Полину отпустите?

– Отпустим. Только ты останешься вместо неё. Идёт?

Миша отрицательно качнул головой и попятился, ломая камыши, от Вакулы.

– Миша!!! – истерически закричала Полина.

– Полина, я вернусь, жди! – отозвался невидимый за стеной камышей Миша. Полина, оставшись одна, расплакалась ещё сильнее.

– Что вам от меня нужно, хулиганы? Я в милицию заявлю! У меня папа полковник... Отпустите меня-а-а!

Алиич, кривя губы в хищной улыбке, наступил ей ногой на живот.

– Молчи, сука. Сейчас мы тебя оформлять будем... Вакула, начинай!

– Ма-ама, – продолжала скулить Полина, но уже не так обречённо как до этого. Она поняла, что ничего страшного не произойдёт.

Вакула не заставил себя долго упрашивать и занял место, которое незадолго до того занимая Миша. Через несколько секунд всё повторилось: стоны, всхлипы, признания...

По небу сквозь камыши струилась алая кровь заката. Доносился гул идущего на посадку самолета. Наступал вечер.

17 октября 1981 г.