здравствуй, девочка-сова. Тематика: Девочки заставили лизать

Здравствуй, девочка – сова.

1.

Анна решила во всем признаться, но Жанна опередила ее:

-Анекдот вспомнила, Бехтерев рассказал. Пятачок с Вини Пухом возвращаются домой после пьянки у ослика И-а. Видят, на пеньке сидит сова,- Жанна изобразила сову. – Пятачок с Вини Пухом очень обрадовались, и стали наперебой ей рассказывать, чем их угощал ослик И-а. Сова молчит. Нахохлилась, поджала лапки, не шелохнется. Пятачок и Вини опешили. Потом подошли ближе. Пятачок давай перед ее глазами копытцем махать: «Сова-а-а! Или ты слепая»? А Вини Пух давай ей в ухо орать: «Со – ва-а, или ты глухая»? Сова молчала, молчала, а потом и говорит, - Жанна пристально посмотрела на Анну, - а я и не слепая, а я и не глухая. Я – НИКАКАЯ!

Анна растянула рот в тонкую красную линию. Достала из черной старушечьей сумочки сигареты и закурила.

Жанна ожидала более энергичной реакции, но ничуть не смутилась. Налила себе еще кофе и начала новую тему.

-Представляешь, Анна, что мне Бехтерев недавно предложил? Такой подлости я от него не ожидала. Не хочу ли я, спрашивает, поработать у них в театре. Я подумала, что это от Додина исходит и говорю, что очень может быть. А Бехтерев своим бархатным голосом говорит, что у них в театре есть прекрасная должность для меня. И смотрит честными глазами. Я в истоме, а он продолжает: «Должность вахтера»! – Жанна опять посмотрела на Анну, ожидая какой-нибудь реакции, - Я не растерялась и говорю: «отличная идея: муж работает актером, жена его вахтером. А сына сделаем монтером».

- А Майкла? – вдруг спросила Анна и выпустила дым из ноздрей.

Жанна растерялась. Она даже вздрогнула и оглянулась, словно бы он стоял за ее спиной.

- А Майкла сделаем лифтером.

Получилось не так складно, и Анна не удержалась.

- Почему лифтером? Ведь там нет лифта.

- Лифта нет, а должность есть, - нашлась Жанна.

Анна подумала, что это правильно. Что это очень даже похоже на Майкла, что он вообще по жизни занимает такую должность.

Жанна продолжала говорить, а Анна пила кофе и смотрела на портрет Майкла, висящий над Жанной и думала о том, что это дело больше похоже на портрет головы Иоанна Крестителя, чем на портрет двадцатилетнего парня, влюбленного в пятидесятилетнюю женщину.

- Странно, Майкл должен был прийти. Наверное опять на Обводном пропадает. Это так трогательно, Анна, мальчик зимой кормит голодных уточек. Чудо, а не мальчик. Но скорее всего он просто не хочет идти домой.

-Это из-за меня. Майкл меня ненавидит. Он всех твоих друзей ненавидит.

-Но его нельзя особенно винить за это. Он ведь вырос в таких ужасных условиях.

Анна проворчала себе под нос, что уроды всегда не виноваты. Даже когда ухи себе ножичками отрезают.

Наступила пауза и Анна опять углубилась в свои мысли.

Этот анекдот ее расстроил. Не потому что «птичку жалко», а потому что эта история – про нее, про Анну.

Женька, ее квартирантка, еще в самом начале их отношений, будучи студенткой психологического факультета, проводила с Анной всякие исследования. Анна относилась к этим занятиям с недоверием, но от нечего делать чего-то таки делала. Женька изгалялась как могла, а потом заставила Анну придумать такое животное, которое больше всего напоминало ей себя. Анна долго думала, примеряла на себя шкуру слона, кита, бегемота, бармаглота из Льюиса Кэрола. В конце концов, она сказала Женьке: «Я девочка-сова».

Женька загрузилась и сказала, что ей надо по этому поводу кое с кем проконсультироваться. На следующий день она торжественно объявила, что у Анны серьезные проблемы. Это следует из того, что такого животного в природе не существует, а части, из которых оно составлено, являются взаимоисключающими. Люди, придумавшие подобных животных, кончают жизнь самоубийством или становятся жертвами несчастных случаев. Было бы не так плохо, если бы Анна была просто с совой. Сова – это ночной хищник, бесшумный, всевидящий, безжалостный, жрет мышей и зайцев, днем спит. Т. е. такие люди в социальном плане являются инертными, неактивными, не добиваются успеха. Их интересы сосредоточены на темной инстинктивной части человеческого существования. Это великие мистики или великие преступники. Они очень сексуальны, им нравится насилие. Личная жизнь у них, как правило, не складывается, они не способны на длительные отношения, однако, они имеют определенную власть над людьми и знают, как ей воспользоваться.

Но животное по имени девочка – это нечто эфемерное, доброе и ласковое. Непорочное и одухотворенное. Формально, девочка – это богоматерь, т. е. человеческий сосуд для Божества.

Поэтому животное «девочка-сова» настолько же абсурдно, насколько абсурден живой мертвец или добрый Гитлер…

Бехтерев не любил трансвеститов. Не любил пассивных гомосексуалистов, и очень обижался, когда Жанна его называла голубым.

-Голубые – не мужики. А - я мужик! Настоящий мужик! Я не какой - нибудь тебе х .. сос. Да, я люблю мальчиков. Мальчиков, а не жопы. Я - ПЕ-ДЕ-РАСТ! И горжусь этим. Все настоящие мужики – педерасты. И ты, Жанночка, тоже – педераст. Мы - семья педерастов. Боже, мы трахаем наших детей, - Бехтерев всхлипнул и пустил слезу.

Жанна узнала эту слезу. Это была та самая слеза, которая много лет назад заставила ее думать, что Бехтерев не извращенец, а живой страдающий человек, что на самом деле любит ее сына Мишку, и сам очень сожалеет, что Мишка любит его. Потом был фиктивный брак, позволивший Мишке жить у отчима на правах Майкла. Потом и в жизни Жанны появился свой Майкл. Потом эта слеза появилась в фильме, где Бехтерев играл инвалида – убийцу, но Жанна уже не верила.

Бехтерев смахнул знаменитую слезу, вздохнул и посмотрел на Жанну красным глазом как петух на фасоль. Жанна не удостоила его ответом, пригубила бокал и подумала, что ее Майкл уже не мальчик, так что это обобщение неуместно. И он не сын, так что последняя часть выступления к ней тоже не относится.

Бехтерев тоже плеснул себе водки и продолжал.

- Никто меня не понимает. Думают, раз ты Бехтерев, значит счастливый. А я такой несчастный, такой одинокий! Я живу только пока со мной живет Майкл. Но все равно он от меня уйдет. Я этого не перенесу. Я повешусь, Жанночка.

Жанна понимала, что Бехтерев ломает комедию и решила ему подыграть.

- Ничего, Сереженька, найдешь себе другого Майкла. У тебя ведь есть много знакомых мальчиков.

- Ничего ты не понимаешь, дура! И какие же вы все бабы дуры. Я же люблю Майкла! А мальчиков я трахаю. Это разные вещи, понимаешь? Мальчики для того и созданы, чтобы их трахать. А Майклы, чтобы их любить!

- Ты хочешь сказать, что Мишку ты не трахаешь?

- А ты своего Майкла трахаешь?

Жанна хотела сказать, любовь между мужчиной и женщиной не может существовать без секса. На что бы ей Бехтерев резонно ответил, что любовь между мужчиной и мальчиком тоже не может существовать без него. А доказывать, что эта любовь в одну сторону, потому что мальчики в этом возрасте не люди, а всего лишь дети, бесполезно. Бехтерев бы стал не менее убедительно доказывать, что женщины такие же не люди, а такие же дети. И Жанна промолчала. Пригубила бокал и отвернулась.

Потом она подумала, а что будет с ней, если ее Майкл тоже уйдет?

Когда-нибудь это случится. Для Майкла это будет шаг к свободе, потому что не смотря ни на что, он считает себя достойным лучшей участи. Едва ли эта участь будет старше Жанны, скорее всего какая-нибудь малолетка с влажной дыркой. И через несколько лет ее Майкл превратится в ординарного не очень-то молодого человека. Потом он все поймет, но будет поздно.

Самое страшное то, что до конца своих дней Жанна будет любить именно его. Может быть потому что он будет последним в ее жизни, а может быть потому, что он Майкл.

Она посмотрела на своего пьяного мужа. Тот спал с рюмкой в руке, но и во сне он продолжать играть какую-то роль. Лысинка его покрылась капельками пота, большой а-ля Депардье нос норовил упасть в Оливье, но Бехтерев все равно оставался блистательным Бехтеревым, обаяшкой и пройдохой одновременно.

- Ку – ку, Сереженька.

- Ху – ху.

- Кисонька, а как же десерт? Майкл приготовил специально для тебя торт.

-В жопу торт вместе с твоим Майклом.

-Ну, лапонька моя, это же так негигиенично.

- И ее в жопу тоже.

Жанна вздохнула, достала детское одеяльце и укрыла тельце своего мужа. Затушила свечи и вышла на кухню. Там она уселась на табуретку, и взяла в руки толстую черную тетрадь, исписанную детским почерком.

Анна закурила очередную сигарету и безразлично спросила.

-А что, Майкл, ничего тебе не говорил? Странно.

Жанна вопросительно на нее посмотрела.

- Да нет, - стушевалась Анна, раз не сказал, значит скажет. Когда придет. Конечно, это не мое дело, но в конце концов ты же моя подруга, Жанна. Жанна, ты ведь моя подругу? – Анна строго посмотрела на Жанну.

-А в чем дело? – Жанна улыбалась, но как-то неуверенно.

Анна с интересом стала рассматривать свои сигареты, потом свою зажигалку, свои ногти, сняла очки, подышала на стекла, достала носовой платок, протерла стекла, одела очки и сказала:

- Да, собственно, не в чем. Просто я видела Майкла с девушкой.

Жанна рассмеялась. Анна тоже рассмеялась. Потом они долго хохотали.

«Майкл с девушкой? Да не может этого быть! Да нет же, я же видела, я же не дура набитая! Да ты, Анна, просто слепая дура! Сама ты, Жанна, слепая дура. Да Майкл и не знает, что с девушками надо делать и как к ним подойти. А может она сама к нему подошла? И сказала, что ему с ней делать? Не смеши меня, Анна. Да я сама своим глазам не поверила, когда встретила их на выставке».

Жанна откинулась на кресле и весело переспросила:

-На выставке? На какой - такой выставке?

- А на «такой - такой» выставке. Художника Гаврильчика. И самое интересное, что на нем были вот эти самые штаны, - Анна ткнула пальцем в сторону развешанного над газовой плитой белья, - и вот эта самая рубашка. Я уж не понимаю, как это у вас у чернокнижников получается, но мы испугались.

-Мы?

-Да мы. Я и Женька. Мы ходили на выставку. А что тут такого?

Жанна пожала плечами и «равнодушно» поинтересовалась:

-А что за девушка?

-Обычная девушка. Сиськи большие, тонкая талия, ноги длинные.

-Понятно, а что в ней необычного???

Анна скосила глаза сперва вправо - вниз перед собой, затем влево - вверх, затем по диагонали из верхнего левого угла как бы в левый нижний, но на самом деле они застряли где-то посередине.

Женьку всегда выводило из себя это шараханье глазами Анны. Она злилась и даже обвиняла Анну, что та это делает специально, чтобы навредничать, чтобы Женьке усложнить ее и без того сложную жизнь.

-Ты уж, определись, старуха, со своей ведущей репрезентативной системой. Так как ты мыслишь, невозможно мыслить. Вот поэтому в твоей голове, в твоей квартире, и в твоей жизни, кстати, такой бардак.

- А я и не страдаю.

- Нет страдаешь.

-Это ты, Женька, страдаешь, а мне нравится так жить. Это моя жизнь, моя голова, моя квартира. А ты здесь только моя квартирантка. И не лезь в мою голову и в мою жизнь, а то придется тебе искать другую квартиру.

- И все не так! Это я тебе как твоя подруга говорю. Вот придет к тебе парень и скажет: давай займемся обоюдно приятным делом. Нормальная девушка сразу поймет, что он хочет секса, а ты ничего поймешь. И останешься со своим сломанным вибратором.

- И какие мы умные. И какие мы проницательные. А вот что я тебе скажу, подруга. В - четвертых, у меня нет вибратора. В-третьих, парни так сложно не могут выражаться. Во-вторых, они ко мне не ходят, а во-первых… Черт! Забыла, что во-первых.

- Не напрягайся. Я и так поняла.

- Черт, черт, черт. Черт! Что же во-первых? Я ведь знала, что во-первых. Знала.

- Во-первых, я трахаюсь только с женщинами?

-Да замолчи ты, дура!

- Секс для меня неприятен, я фригидная, я обожаю собак, я трахаюсь только с трупами, я возбуждаюсь от вида какашек, я фетишистка, у меня нет влагалища, я возбуждаюсь от малолеток, я даю только старикам. Я угадала?

Анна снисходительно улыбнулась.

- Во-первых, я люблю другого…

Снилось Бехтереву, что Мишка тонул в Финском заливе: размахивал своими длинными смуглыми руками, запрокидывал голову и жалобно стонал: пить, пить. Бехтерев же бегал по берегу в кирзовых сапогах 60 размера и кричал ему, чтобы он не пил эту воду, потому что там много микробов. Потом набежала волна, мишка скрылся под водой. Бехтерев бросился было в воду, но с неба раздался голос Жанны: сними сапоги, урод! Бехтерев стал их судорожно снимать, но его ступни вдруг выросли и сапоги никак не снимались. Потом Бехтерев увидел на берегу красные Мишкины ботинки, а в них Мишкины ноги. После этого кирзовые сапоги на его ногах превратились в черные перчатки, а с неба все тот же голос сказал ему:

- Сереженька, как ты себя чувствуешь?

Бехтерев испуганно посмотрел вверх и увидел Жанну в розовом халате.

- Сколько времени?

- Много, Сереженька, много.

Бехтерев осыпался как перхоть на черное.

Некоторое время своими заплывшими глазками он тыкался в пустоту перед собой, а потом жалобно как голодная выхухоль посмотрел на Жанну. Жанна все поняла и поднесла супругу рюмочку на опохмелку. Живительная жидкость разлилась по телу Бехтерева, и склеила его в единое целое.

- Мне такой страшный сон приснился, Жанночка. – плакал Бехтерев. – Я Майкла убил!

Жанна снисходительно улыбнулась и сказала:

-Это не сон, Сереженька.

Бехтерев махнул рукой: дескать, не даешь, дура, человеку слова сказать.

- Ты не понимаешь, Жанна! Это ведь очень важно!

И Бехтерев стал плести про свою любовь к Майклу, что в целом свете нет больше такого Майкла, что он добрый и нежный, что доверчивый и его так легко обмануть.

- Да, Жанночка, я решил. Нам надо жить вместе. Чтобы у Майкла были родители. Чтобы он не бегал с Приморской на Лиговку. Мы будем его контролировать.

- Обязательно, Сереженька, только вначале надо Мишку отвести к стоматологу. Ты его зубы видел? Это же что-то невообразимое. Когда Мишка жил у меня, такого не было. Я всегда следила за его здоровьем.

Жанна еще говорила о безответственности Бехтерева, о его бесконечных обещаниях, о мальчиках, обо всем, что ее, Жанну, на данный момент волновало…

Анна загрузилась.

- «Необычного в ней»? Не знаю. Женщина как женщина. Молодая красивая изыскано одета.

- Я поняла, - перебила Жанна, - но ведь что-то тебе в ней не понравилось?

- Мне в ней не понравился Майкл. – уверенно сказала Анна. – Но я об этом только могу догадываться.

- А твоей Женьке?

- Ей Майкл тоже не понравился. Она вообще его не переваривает.

- А что они делали?

- Майкл держал ее за талию, а она как дура улыбалась. И еще картины рассматривала.

- Кстати, - Жанна тряхнула волосами, - а как прошло открытие выставки? – А у Гаврильчика все такие же прекрасные голубые глаза? Я так давно его не видела. А ведь он был влюблен в меня. Красивый стройный мальчик, но не в моем вкусе. Я тоже хотела сходить на его выставку, но подумала, что он будет разочарован, увидев меня. Или закомплексует, увидев со мной Майкла.

- Нет, он бы ужасно пожалел тебя, увидев с тобой Майкла.

Жанна благодарно улыбнулась.

Потом Анна сказала, что, вообще –то, выставка Гаврильчика ей не понравилась. Однако этажом выше проходила другая выставка, которая на Анну и Женьку произвела впечатление. Самое удивительное то, что ни Анна, ни Женька и слыхом не слыхивали о «клубе ценителей раритетов», который организовал эту выставку, и даже не догадывались, что в доме Ахматовой есть такое помещение.

-Просто мы пошли покурить, а там какая-то лестница. Вокруг столько народа: журналисты, халявщики, художники полупьяные, и все пиз-.. т – пиз.-ят, курят и пиз.-ят, и все не по теме. О бабах, о бабках. Уши вянут, ну мы и решили на чердаке покурить. Поднялись, а там выставка какая-то. Бесплатная. И тихо так. Спокойно. Как – будто в другом измерении. В кино так бывает: шумно – шумно, а потом раз, словно невидимую черту переступил, и тихо – тихо.

- Правда? Очень интересно.

- Это была посмертная выставка. Эскизы, натюрморты, стихи. Я сперва не поняла, чего ради было эти полуфабрикаты на обозрение выставлять. Ну подумаешь, студентик худграфа коньки кинул, так ведь не Модильяни же! Я конечно, не такой спец как ты, Жанна, но ведь правда? Если ты еще ничего стоящего в жизни не сделал, разве за это можно ценить? Женька мне вкручивала, что почеркушки разных великих стоят неимоверно дорого. А я говорю ей, что если бы они не сделали в своей жизни этого самого «великого», то все остальное их ничего бы и не стоило. А эти ценители раритетов ходят с таким важным видом и ценят-ценят до умопомрачения все, что по стенкам развешано.

- Может ты все выдумала, Анна? Признайся, что разыграла, ведь правда?

-Если бы! А еще я видела вдову. Самое ужасное то, что она беременна. Скоро ей рожать, а муж погиб.

-Я тебе не верю.

-Его убил сумасшедший паломник в каком-то монастыре. – Анна сощурила глаза, – Топором изрубил на куски. Я ходила и думала, мальчик-то хороший был. Искренне во что-то верил, готовился стать отцом, хотел стать знаменитым художником. Но не получилось. И главное, никто не виноват. Просто одному болвану что-то померещилось и он стал размахивать топором. Топор пришелся по голове другого болвана, который вместо того, чтобы бегать по магазинам в поисках пеленок - распашонок, поехал за тридевять земель замаливать свои грехи. А какие грехи у восемнадцатилетнего пацана? Писюльку свою теребил в туалете? Училке под юбку заглядывал?

-Я припоминаю эту историю, но все остальное, твоя выдумка, правда, Анна?

-Он любил что-то в этой жизни. – с пафосом продолжала Анна, - Эти мальчики в этом возрасте всегда что-нибудь любят. Они даже во что-то верят. Ты знаешь, что твой Майкл пишет стихи? Меня поразило, что этот погибший мальчик писал о том же. Они все пишут об одном и том же.

– Неужели Майкл пишет стихи?, - Жанна даже взмахнула руками.- Скажите пожалуйста. Дурачок, показал бы мне, может, был бы уже известным поэтом. Впрочем, я сомневаюсь, что у него есть какой-нибудь талант. И почему он показал стихи тебе? Неужели он считает тебя специалистом? Скорее всего, он хотел произвести на тебя впечатление. Надеюсь, ты его похвалила? Майкл так падок на лесть.

- Я просто отдалась ему, - сухо сказала Анна. – Три раза…

Эту тетрадь привез Бехтерев из Англии несколько лет назад, и все это время она валялась у него в коробке из-под музыкального центра «Пионер», который был тоже привезен из-за границы. Еще в этой коробке валялись ученические тетради, дневники, ручки, диски и кассеты, аккумуляторы и зарядное устройство, носки и другой хлам. Коробка эта находилась в темной комнате в коридоре квартиры Бехтерева среди коробок с обувью, вешалок, костюмов, курток, рубашек, одного пальто, нескольких пуховиков, одной гладильной доски и полки для постельного белья.

Почему Мишка вдруг стал вести дневник Бехтерев не знал, но знала Жанна. Дело в том, что Мишка, по причинам от него не зависящим, получал домашнее образование. Несколько раз в неделю к нему приходила учительница. Естественно, она давала Мише домашние задания, которые тот никогда не выполнял, если его не контролировали родители. Бехтерев был все время на репетициях, а Жанна жила в другом конце города и не могла осуществлять тотальный контроль. Учительница долго принимала подарки Бехтерева, но в конце концов поставила условие, или Мишка делает не больше трех орфографических ошибок в одном слове, или она за себя не ручается.

И Жанна придумала этот трюк с дневником. Она убедила сына, что вести дневник – это во-первых круто, во-вторых модно, и Мишка купился. Ради такого дела Жанна выпросила у Бехтерева эту черную тетрадь и торжественно вручила ее сыну, с бальзаковскими пожеланиями «ни дня без строчки».

Первые записи в этом дневнике были похожи на зарисовки сумасшедшего аниматора: человеческие фигурки в немыслимых позах. Причем выделялось три фигуры: одна большая с длинным носом и щетиной - Бехтерева, круглая с сиськами до пояса – Жанны, и спичка в красных ботинках – Мишкина.

Жанна смотрела на эти рисунки и все понимала. Вот здесь спичка в красных ботинках затерялась среди других спичек, а Длинноносый лупит себя по башке дубиной. Это Мишку посадили в тюрьму, потому что он неудачно вышел покурить, а Бехтерев был пьяный и не спас Мишку от милиции. Потом ему пришлось дать взятку, чтобы Мишку выпустили, но скорее всего он как всегда наврал.

Потом в этой тетради стали появляться под фигурками слова, потом предложения, потом связный текст.

Потом Бехтерев познакомил учительницу с ее любимым актером из своего театра, началось пора летних каникул, и училка таки закрыла Мише Петрову ученический табель.

«Сергей преводит дамой мальчиков. Патом он дал мне денег и я иду гулять. Патом Сергей тиряет свои веши и говарит что это я украл. А я говарю что нет их украли эти мальчики. Сергей кречит и ругаится а я ухажу к своим друзям. У меня есть друзя. Мама не любит моих друзей она гаварит они учат меня плахому. Мои друзя виселые. Патом мы курим анашу но я ни буду норкаманом. Патамучта скора я умру. Я знаю это. Моя мама знаит это. Сергей не знаит это. Майкл тоже знаит это. Он сказал чтобы я завищал ему свои красные батинки каторыи привез из Англеи Сергей. Я сказал что завищаю их Майклу»…

Женьку никогда не насиловали мужчины, но она все равно их ненавидела. У нее был даже приличный отец, который пил только по праздникам и умер вовремя. Ее никогда не соблазняли женщины, и тем не менее Женька считала себя лесбиянкой.

А все дело в гормонах.

Женьку, если раздеть и повернуть к лесу передом, то ее вполне можно принять за мальчика. А если повернуть к лесу задом и попросить прикрыть ладошками известное место, то можно принять за смазливого мальчика.

Поэтому Женька не любила юбки, блузки, каблучки, а ходила на работу в джинсах, на толстой подошве ботинках и свитере.

-Да ты попробуй, подруга, - уговаривала ее Анна, - тебе понравится. И главное, ничего не надо делать, просто раздвинешь ноги и узнаешь каково это быть женщиной.

Женька снисходительно улыбалась и говорила, что для того чтобы быть женщиной вовсе не обязательно раздвигать ноги.

- Да ради Бога, не раздвигай, встань раком и Будь, – не унималась Анна.

- Женщины – не сосуд для спермы.

- Во-во. Женщины не сосут, они облизывают. И только не говори, что женщины предназначены для чего-то еще. Вздор. Секс для женщины самое важное. А любовь – это для фригидных или бесплодных. Потому что если тебе есть чем рожать – ты должна рожать.

- Обидно такое слышать от своей подруги.

- Нет, серьезно, ты никогда ни с самым пропащим мужичонкой ни-ни? Да не может такого быть! Я еще могу понять, что мужик не хочет женщину. В конце концов попалась ему однажды сухая и он зарекся. Или зловонная. А дети мужикам не нужны. Они сами дети. Но чтобы здоровая баба не хотела мужика, вот это я никак не могу понять. Может быть ты, Женька, больна?

-Больна. Вот уже двадцать пять лет.

- Детей не хочешь? Сиську в рот совать, задницу подмывать своему ребенку?

Женька задумалась.

- Детей хочу.

- Ох, - вздохнула Анна, - значит ты просто закомплексованная, а я уж стала думать, что ты мутантка какая-то.

Женьку коробил этот разговор, раздражал покровительственный тон Анны, но такая простая мысль, что дети происходят не без участия мужчин вдруг весьма ее удивила. В растерянности она взяла со стола сигареты Анны и закурила. Столько лет она по долгу службы спасала женщин от насилия мужчин и как-то свыклась с мыслью, что мужчины только насилуют и больше ни на что не способны. Но если хочешь ребенка насилие неизбежно, если только ты не дева Мария.

- А ты хочешь детей?

Теперь Анна задумалась.

- От кого попало – не хочу. Хочу здорового ребенка.

- А от Майкла?

Анна тоже вцепилась губами в сигарету и долго чиркала зажигалкой.

- Ты меня в смущение ввела. Перепихнуться с ним я бы не прочь. Даже бы отсосала с удовольствием. Но детей? А у Майкла вообще – то могут быть дети? Я что-то сомневаюсь. Скорее всего он – стерильный. В его яйцах пустота, как и в его башке.

- Не лукавь, Анна.

- Детей от Майкла? Да что я дура что ли полная? Что получится от еврейки и татарина? Нет, я не смогу выносить этого ребенка, или он родится мертвым. Нет, я сдохну при родах.

-Значит не хочешь? – Женька швырнула окурок в открытое окно. – Я так и думала.

-Не ври. Ты ничего не думала. Тебе лишь бы сказать человеку какую-нибудь гадость. Вы психологи только на это и способны. Хотеть ребенка от Майкла – это значит соглашаться с его вздорными идейками. По другому нельзя. Ведь если Майкл – Ленин, я должна быть Крупской, но никак не Фани Каплан.

Анна представила Майкла на броневике, а себя среди безмолвствующего народа с «револьвертом» в потной ладошке. Майкл толкал очередную речугу, Анна тщетно ловила его взгляд, народ матерно безмолвствовал, а «револьверт» готовился дать осечку. Где-то далеко Крупская вышивала крестиком по красной материи «Пролетарии всех стран соединяйтесь» и напевала низким простуженным голосом «Вихри враждебные веют над нами». Револьверт, скотина, выплюнул все шесть отравленных пуль и Майкл долго и красиво падал с броневика в зияющую пустоту забвения. Перед казнью к Анне забежала Крупская и они по-бабьи в голос повыли каждая о своем … Майкле.

- Ты хочешь сказать, что можешь иметь ребенка только от единомышленника.

- Я могу иметь ребенка хоть от самого Гитлера, если не побрезгует, а хочу иметь только от того, кого уважаю.

- Ну, допустим, с Гитлером у тебя бы ничего не получилось. Но много ли в твоей жизни было половозрелых мужчин, отмеченных печатью твоего уважения.

- А вот и были, подруга. Сорокин, например.

- Ты никогда его всерьез не воспринимала. И всегда мне говорила, что он идиот.

- Сорока, может быть не семи пядей во лбу, зато честный. Надоела я ему он и послал меня. За это я его уважаю. И хочу от него ребенка.

Женя удивленно посмотрела на Анну.

- В таком случае ты просто шлюха.

- Лучше быть шлюхой, чем лесбиянкой. Шлюха - богоугодная тварь, а лесбиянка – богопротивная. Из шлюх получаются святые великомученицы, а из лесбиянок – ровным счетом ничего.

Женю это заявление взорвало.

- Да, люблю женщин! Ты не смеешь меня осуждать за это! Ты вообще обо мне ничего не знаешь. Ты думаешь, это отвратительно? Но знаешь, что еще более отвратительно? Презирать калек! Ты - девочка из благополучной семьи, знаешь только то о жизни, что тебе рассказала мама. До первой менструации ты была уверена, что детей приносит аист. А я другая. Понимаешь, дура, я отличаюсь от тебя и остальных женщин. Это не моя вина, но и не мой выбор. Так карта легла. И я не уверена, что ты при таком раскладе не сделала бы то же самое.

- Черта лысого! Тебе даже женщины не нужны. Тебе нужна только твоя П. Будь твоя воля, ты бы как кошка вылизывала ее и была счастлива. Только, подруга, не согнуться тебе в такую позицию…

Сорока относился ко всем женщинам одинаково. Может быть потому, что учился рисовать не на бумаге, а на обнаженной женской натуре. «Красил девок», - как он сам говорил об этом периоде своего творчества. Девки попадались ему разные, но из-под его кисти выходили одинаково яркие и скучные. Некоторые отдавались ему в процессе покраски, другие - после. Конечно, были и такие, что смывали краску, одевали трусы и навсегда терялись в толпе, но встречались и такие особы, коих талант Сорокина делал краше красного, и они считали себя обязанными ему по гроб жизни.

Анна не принадлежала к их числу. Она вообще не считала Сорокина достойной партией, но тем не менее пролила немало слез, когда тот ее послал по вполне определенному маршруту.

Женька долго объясняла бледной Анне, что, если в этом путешествии конечной станцией является мужской половой орган, то это очень даже хорошо, потому что, по Юнгу, это есть акт утверждения жизни. После этого возможно продолжение отношений, и нередко эти отношения заканчиваются в загсе. Правда, практика показывает, такая семейная жизнь не может служить образцом для подражания, потому что такой мужчина является латентным гомосексуалистом, и не имея возможности ни осознать, ни реализовать свои наклонности, то есть пребывая в состоянии постоянной сексуальной депривации, неизбежно вымещает свои динамические импульсы на менее защищенных членах своей семьи – жене и детях. Алкоголизм в этом случае является только следствием, притупляющим культивируемое обществом чувство вины, а не причиной домашнего насилия.

С другой стороны, если мужчина посылает женщину в женский детородный орган, то это говорит, прежде всего, о его повышенной тревожности, причиной которой является комплекс кастрации. Этот мужчина боится близости с женщиной, но не отрицает ее как таковую. Если женщина проявит терпимость, то возможен счастливый брак. Но секс с таким мужчиной не принесет женщине радость. Самой безобидным проявлением данного комплекса будет преждевременное семяизвержение, а радикальным – импотенция.

В одно утро Сороке «захотелось» простую бабу, пахнущую тоской по широкому мужскому плечу, а не краской и водкой. Он голый выбежал из подвала, который считался мастерской художника и увидел Анну.

Анна смотрела на член Сороки и сама удивлялась своей храбрости.

Потом Сорока пошел обратно в мастерскую, а Анна долго размышляла, курила и чего-то ждала. Вообще-то она хотела уйти, но как назло именно здесь и именно в это время у нее была забита стрелка со своей новой подружкой Женькой.

Женька в тот день бессовестно опоздала, а Анна бессовестно лишилась своей девственности не будучи женой стопроцентного еврея.

А Сороке тоже понравилось и он решил заняться настоящим искусством.

- А что ты еще умеешь? – спросила Анна, рассматривая развешанные по стенам фотки голых раскрашенных всеми цветами радуги баб.

-Много ты понимаешь. Главное не что умеешь, а что хочешь сказать миру.

-И что ты хочешь ему сказать? Сорока – птица особенная. Или полюбите онаниста?

-Не знаю, - Сорока насупился и развалился на вонючем диване.

Анна опять уставилась на эту штуку и ее сердце оттаяло.

- Конечно, у тебя все получится. А хочешь, я тебя познакомлю с настоящим художником? Несколько советов профессионала тебе не помешает?

Сорока нагло улыбнулся.

- Хочу.

Анна озорно посмотрела на Сороку.

-Но тебе это будет стоить, - и перевернулась на живот…

Жанна пропустила эти слова мимо ушей.

-Анна, я давно тебя хотела спросить, почему ты не выходишь замуж?

-Все из-за моей матери, - уверенно соврала Анна, - моим мужем может быть только стопроцентный еврей. В восьмом поколении по линии матери.

-Я всегда говорила, что детей погубят их родители. Неужели твоя мать не понимает, что все это вздор?

- А на самом деле меня никто не берет. Неужели по мне сразу видно, что я минетчица. Может Майкла попросить взять меня в жены? А что, у него будет питерская прописка, а у моего ребенка отец. Но это не точно. Надо бы тест купить, но лень. Может быть и все обойдется.

Жанна смотрела на Анну и понимала, что она лжет. И еще она понимала, что Анна понимает, что Жанна понимает, что она, Анна, лжет.

Но что-то Жанну все-таки тревожило.

Она оглянулась и поймала взгляд Майкла.

Потом Жанна с ужасом заметила, что краска на этом портрете стала осыпаться. Майкл на глазах превращался в прах. Конечно, холст можно покрыть лаком, но проблема в том, что портрет незакончен. Покрыть его лаком сейчас, значит замумифицировать самого Майкла.

-Мне моя подруга психологиня сказала, - беспечно продолжала Анна, - надо мне что-нибудь совершить в своей жизни героическое, чтобы моя самооценка повысилась. А что, быть женой твоего Майкла - это ли не подвиг? А у него будет своя квартира. После того как я покончу с собой, выбросившись из окна первого этажа. Впрочем не получится. Отчим решетки на окна поставил, после того как меня обворовали. Думаешь Майкл пойдет на это? – Анна простодушно посмотрела на Жанну.

- Майкл не еврей. Твоя мама будет против.

- Когда она узнает, что я беременна, то согласится. Главное ведь, что я еврейка. Ребенок будет евреем, будь отец хоть негром, хоть китайцем.

Впрочем, он так и останется недоделанным, этот Майкл. Жанна потому и любит его, потому что он недоделанный. Не мужчина и не человек. Что-то среднее. А Может быть его действительно женить на Анне? А что если Анна его доделает? Майкл станет банальным мужиком, которых так много…

Жанна пошла на кухню, а Анна вспомнила разговор с Женей по поводу этих злополучных решеток.

-Какой он все-таки неприятный тип. – Женька передернула плечами.

-Он тоже от тебя не в восторге.

-И он еще смеет говорить о морали? Парень, который живет со старухой!

-Если бы ты видела Жанну, ты бы так не говорила.

-Так познакомь нас.

-Не хочу.

-Ты боишься? Брось, все равно я скоро уезжаю. И кроме того, при удачном раскладе, ты сможешь его заполучить.

- Майкла? Нет, мне нужен другой перец. Хам и алкоголик, чтобы я могла его презирать и быть образцовой женой.

Женя поднялась с дивана и подошла к окну.

– Тебе надо поставить решетки. Как ты не боишься жить одна на первом этаже?

-А я даже на ночь окна открываю. Надеюсь, что кто-нибудь залезет и изнасилует меня. – Но никто не хочет по доброй воле доставить бедной еврейской девушке крупицу радости.

-Будь проще и люди к тебе потянутся. А что касается твоих эротических фантазий, знаешь, сколько женщин, жертв домашнего насилия, прошло через меня? Насилие – это не так романтично, как ты себе представляешь. Насилие – это боль, унижение. А нередко насилие заканчивается смертью женщины.

-Это так сексуально. Изнасиловать женщину, а потом убить. Твой Фрейд не дурак! А как по-твоему, что для женщины лучше: быть изнасилованной, или остаться старой девой.

-Я думаю, что все изнасилованные женщины предпочли бы остаться старыми девами.

-А я думаю, что все старые девы предпочли бы остаться изнасилованными…

Сорока зачастил на всякие выставки. Иногда он пересекался там с Анной и они шли в какую-нибудь подворотню пить водку, курить и болтать о всякой всячине. Потом Анна давала понять, что она женщина и все такое прочее, но Сорока гнул линию, что он не ее муж и не обязан.

-Да и пожалуйста. Я ведь думала, что ты без этого жить не можешь. Я ведь, чтобы тебе сделать приятное. Ну, раз ты не хочешь, то и разговаривать больше не о чем. А хочешь в рот возьму? Не то, чтобы я этого очень хотела, но если ты попросишь меня, я, пожалуй, соглашусь. Впрочем, даже если ты не попросишь, то я все равно соглашусь. Я бы все равно не дала тебе, потому что сейчас у меня такой период, когда я могу забеременеть. Даже если мы будем это делать в трех презервативах и в разных комнатах. Вот даже если мимо меня мужик с яйцами пройдет, с настоящими яйцами, а не с какой-нибудь яичницей, я залечу запросто. Конечно, ты мужик не то чтобы с яйцами, а так, с яичками, но тоже для меня опасен. Я ведь не твоя жена, чтобы рожать тебе детей. Поэтому, хочешь, возьму, не хочешь, не возьму.

Сорока курил и улыбался.

- Кстати, я ведь обещала тебя с художником познакомить, так вот, я собираюсь сдержать свое слово. Ее зовут Жанна Петрова. Конечно, это имя тебе ничего не скажет. Впрочем, если бы ее звали Жанна Гольбейн или Жанна Дюрер, то я сомневаюсь, что тебе бы это что-то сказало. Ты ведь знаешь только трех художников: Рафаэль, Пикассо и Сорокин. Жанна Петрова звезд с неба не хватает, но зато она портреты пишет. А вообще она на пенсии, поэтому к тебе приставать не будет. И кроме того у нее есть молодой любовник, который трахает ее по несколько раз на дню. Так что ты можешь смело хватать меня за белу задницу, мять мои белы груди, и вообще делать со мной то, что делают в таких случаях благодарные мужчины.

Сорока пил из горла пиво и думал, что бабы все одинаковы. Даже эта страшила с дыркой в недрах бесформенной плоти, а тоже ведь того же хочет! И может быть, трахнул бы ее Сорока, заткни она свое хлебало. Другие бабы хоть дурами прикинуться, чтобы твой хрен заполучить, а эта ведь не хочет.

- Послушай, как тебя, Анюта? Анютка. Ты классная девчонка, но я ведь не тот парень, который тебе нужен. Что ты меня преследуешь? Вокруг столько молодых и красивых с яйцами. Ищи себе по вкусу.

-Так с девушками не разговаривают. Значит не дашь? Что ж, я хотела мирно, а теперь придется взять свое силой.

- В смысле, ты хочешь меня изнасиловать? – Сорока даже чуть-чуть повернулся к Анне.

- Нет, что ты. Просто пойду в магазин, куплю себе огурец побольше. И буду любить себя. Прощай. Если вдруг увидишь меня где-нибудь, то сделай вид, что мы не знакомы.

Анна оглянулась. Вонючий бомж поймал ее взгляд и через мгновение оказался рядом. Анна отдала ему свою бутылку пива. Потом еще одарила сигаретами и пошла прочь. Бомж нагло посмотрел на бутылку Сороки. Кайф был сломан и Сорока уступил, хотя в другой ситуации сломал бы ему нос…

Женька заплакала.

Анна смотрела на нее сверху вниз и ей стало ее так жалко, так жалко, что она обняла ее. Женька зарыдала пуще прежнего.

Анна обнимала ее и думала, что если бы у нее были дети, то она была бы хорошей матерью. Пусть хоть какие дети, но она бы их любила. Будь они Гитлерами, она бы их все равно любила и ни за что бы от них не отказалась.

Но так уж получилось, и у Анны никогда не будет детей.

Потому что Анна урод. У нее нет матки и левого уха…

- Как же ты очки носишь? – недоумевала Жанна.

- Ты лучше спроси как трахаюсь?

Жанна деликатно промолчала. Однако тот факт, что Анна при всем своем желании не залетит от Майкла никак не означал, что Майкл ее, Жанну, не предал.

- Но я нисколько не переживаю по этому поводу. Только пару раз таблетки глотала, да вены себе перерезала. Но это было давно. Еще в школе. Когда нас, девочек, повели первый раз к гинекологу. Все оказались нормальные, а я дефективная. А с ухом проще. Видишь, у меня же есть чуть-чуть, как раз для душки очков. Может и матки у меня есть чуть-чуть? Может быть, для самого маленького, самого слабенького ребеночка. Один разочек, может получится? Как ты думаешь?

Жанна неопределенно пожала плечами. Но если Майкл, действительно, предпочел ей, красивой умной изысканной женщине, отвратительную уродку, тогда это всего лишь месть. А та молодая и красивая, что якобы, была с ним на выставке Гаврильчика – плевок в сторону Анны. Похоже, он решил доказать всем нам. Маленький паршивец. Маленький принц, маленький засранец.

- И как тебе Майкл? – не веря своим ушам поинтересовалась Жанна. – Хорош?

- Жанна, ну ты даешь! Ну уж никак я не ожидала от тебя такого. А еще экстрасенс.

-Ты ведь сама сказала, что трахалась с Майклом три раза, - оправдывалась Жанна.

-Да нет, мать. Я сказала что три раза отдалась ему, но он четыре раза от меня отказался. Бывают еще в этом мире такие недотепы. Ну, я его еще больше полюбила, но если еще раз его увижу, глаза ему выцарапаю. Или изнасилую. Или со стыда сгорю. Не знаю. Веришь?

Жанна почувствовала, что ей надо выпить чего-нибудь сердечного…

- Я люблю тебя, Анка, - всхлипывала Женька и глотала сопли как первоклашка, - у меня ведь больше никого нет, а у тебя есть все. Я уйду, честное слово, только ты меня не выгоняй сегодня, ладно? Завтра я уйду. Утром, когда ты будешь спать. Ты проснешься, а меня нет. Ты будешь спать, а я все свои вещи соберу, и ты утром даже не вспомнишь обо мне. А вечером зови своего Майкла и живите с ним хоть до следующего потопа. Детей рожайте. Может быть лет через сто я приду тебя проведать. Только ты меня не увидишь. Я тебя буду видеть и буду плакать. А потом снова уйду. А потом мы снова встретимся. Только тогда я буду мужчиной вот с таким членом и вот с такими яйцами. А ты будешь точно такой же страшной толстой еврейкой. На тебя не взглянет ни один нормальный мужик, а я тебя возьму замуж. И пусть у нас будут дети. Пусть даже твой Майкл будет нашим ребенком. Не выгоняй меня пожалуйста. Даже живи со своим Майклом, даже трахайтесь с ним, я и ревновать не буду. А хочешь, я тоже стану женщиной. Пусть твой Майкл трахает меня тоже. Можем даже втроем. Ты предложи ему, он будет только счастлив. Все мужики мечтают об этом.

- Майкл не мужик. И не думаю, чтобы он на тебя польстился. Может быть ты и права. Тебе пора уходить. Только не завтра, а сегодня. Сейчас я уйду, а когда вернусь, тебя не должно быть.

- Ты не можешь так со мной поступить, - Женька побледнела. – Я тебе отомщу. Я твою квартиру сожгу! Я повешусь у тебя в ванной! Нельзя так с человеком, ты понимаешь? Ты мне не оставляешь выбора!

- Валяй! Я буду только рада. Перееду к матери. А отчим ремонт здесь сделает, - Анна оглянулась в дверях, - если ты умрешь, может быть я тебя прощу…

Сорока смотрел Анне вслед и думал, что уродки – самые бабские бабы.

Анна гордо уносила свой большой отвислый зад, свою маленькую головку, свои кривые ножки и копну черных с проседью волос. Свою несчастливую судьбу и свою растоптанную веру в светлое и доброе. Потому что Сорока сейчас ее догонит и все ей скажет. Не потому что он сволочь, бабник и негодяй, а потому что это будет единственный поступок в его жизни, которым он сможет гордиться. Потом.

Анна обернулась.

- Чего еще, друг сердешный?

- Все не так, как ты думаешь. Наша встреча была заказана. Мне заплатили, чтобы я тебя трахнул.

Анна остановилась.

Потом она обернулась на бомжа, которому отдала все сигареты и заплакала.

-Черт. Так всегда со мной. Отдала какому-то козлу самое дорогое.

Она опустилась на асфальт и подобрала один окурок, другой. Достала из сумочки зажигалку, долго чиркала и материлась.

-****ь – ***** – *****!

Сорока смотрел на нее сверху вниз и был ужасно горд собой. И еще он думал, что если есть на свете рай, то очень вероятно, что ему дадут туда путевочку.

- Я знала, я ведь знала, я ведь все-все знала, - Анна размахивала окурком и счастливо улыбалась. – Черт. Как стыдно.

Она с трудом поднялась и пошла прочь. Где-то на полдороги она остановилась и оглянулась на Сороку. Что-то хотела сказать, но потом махнула рукой…

Жанна накапала себе «корвалола» и подумала, что толком не знает сколько надо капать, что всегда это делал Майкл.

Потом она взяла в руки черную тетрадь и стала читать.

«Сергей миня любит. Я люблю слушать музику Майкла Джексона. В тиатре меня любят. Я хотел стать художником как мама, но мне нравится быть актером как Сергей. Сергей сказал, что сделает мне справку об окончании школы, и я смогу учиться на актера. Потом я буду работать в этом театре. Мне нравится этот театр. Он рядом с домом, где мы жили с папой, мамой, братом и сестрой. Сергей сказал, что через несколько лет у нас будет большая денежка, и мы купим нашу квартиру назад. Мы будем жить вместе с мамой. Я не хочу, чтобы с нами жили брат и сестра. И мы все будем работать в нашем театре. Мама художником, а мы с Сергеем актерами. А может быть, Сергей будет режиссером. Я сказал, что пусть с нами живет Майкл, а Сергей сказал, что к тому времени Майкл бросит маму. Я сказал, что маму нельзя бросить. Сергей сказал, что можно бросить все, кроме водки».

Жанна захлопнула черную тетрадь, потому что что-то было не так на этой кухни. Еще пахло газом и Анна стояла за спиной.

Анна сказала что хочет пи-пи. Жанна сказала, что ради бога, только надо взять воду с собой, потому что унитаз не работает.

Потом позвонил Бехтерев и сказал, что Мишки нигде нет, что он волнуется, что повесится, если с Мишкой что-нибудь случится.

Жанна любила слушать своего мужа. Она любила слушать его анекдоты, его беспрестанную ложь, его пьяные признания ей в любви по телефону и воочию.

Впрочем, Бехтерева любили все женщины, которые когда-либо его слышали.

- Успокойся, Сережа, он вернется, - Жанна слышала свой голос и не узнавала его: глухой, скрипучий,- позвони мне после репетиции, если он не вернется, то пойдем его искать. С Мишкой ничего не случилось, я знаю это. Я ЗНАЮ ЭТО, - повторила Жанна и повесила трубку.

Потом Жанна вернулась в комнату и еще раз посмотрела Майклу в глаза. Ей хотелось увидеть в них что-то важное для себя. Но глаза Майкла были все так же насмешливы и несимметричны…

В туалете Анна курила и думала о всякой ерунде. О голубоглазом Гаврильчике и о четырехзначных циферках под его милыми картинками.

Потом Анна пришла к заключению, что в действительности Гаврильчик не такой уж и голубоглазый. И может быть, даже не такой уж и старый. И, наверняка, у него есть молодая жена, и друзья художники, и в ванной комнате зеркало с лампочками, не говоря уже о кафеле и самой ванне.

Вот у Жанны ванны нету, поэтому она настоящий художник. У нее нет даже мастерской, зато есть дети и любовник, которые мешают ей заниматься искусством.

Есть еще газовая колонка, которая когда-нибудь взорвется и прекратит мучения жильцов этого нехорошего дома.

Потом Анна стала размышлять, много ли потеряет искусство, если вместе с Жанной погибнут ее портреты, и о чем думает Майкл, справляя в этом помещении свои нехитрые естественные надобности.

Она оглянулась, выискивая какие-нибудь детали, указывающие на то, что Майкл здесь бывал. Однако кругом была Жанна: стенки туалета были оклеены мятой бумагой и раскрашены разноцветной гуашью, а с потолка, неумело оббитого холстом, свисала раскрашенная лампочка; за пестрой занавеской стоят баночки с гуашью, со скипидаром, лаком, разбавителем, валяются тюбики с масленой краской, кисточки, мелки и карандаши.

Анна закрыла глаза и подумала, что, может быть, Майкл не человек, может быть он даже не мужчина? Может быть он – ее иллюзия? Достаточно только ущипнуть себя и проснуться. И он пропадет?

Потом Анна решила спустить воду.

Унитаз действительно не работал, и Анне пришлось приоткрыть дверь и крикнуть Жанну. Жанна принесла ей трехлитровую банку с водой и сказала, чтобы Анна предупреждала Анну, что лучше всего сначала столкнуть фекалии ершиком, а потом уже лить воду. Еще бы желательно пожечь бумагу, чтобы удалить неприятный запах. Или побрызгать на лампочку духами. Анна сказала, что духи в туалет не носит, а если бы и носила, то ни за что бы так не поступила, потому что не хотела бы чтобы у кого-нибудь, например, у Майкла, сложилось впечатление, что Анна настолько бедна, что пользуется освежителем воздуха вместо духов.

Анна с банкой в руках склонилась над унитазом, и тут ее внимание привлек некий предмет. Анна брезгливо плеснула на него водой. Но предмет и не думал тонуть. Тогда Анна взяла в руки ершик и стала орудовать им как опытная женщина. Но и это не помогло.

Анна смотрела на этот предмет сверху вниз, словно Голиаф на Давида. Затем нагнулась и в отчаянной борьбе со своей брезгливостью извлекла его наружу.

Это был розовый завязанный узлом презерватив…

В каком-то садике на какой-то скамейке Сорока обнаружил Анну. Она пила джин-тоник, курила и смотрела перед собой.

Сорока сел рядом и долго-долго молчал. Вокруг бегали собаки и собачники.

- Денег – то мало дала, скотина. Сказала потом еще даст, но пропала.

- Отдам я тебе эти деньги. Не волнуйся. Только скройся с глаз моих.

- А у тебя, что это было впервые? Можешь не отвечать, если не хочешь.

- А ты что девственниц не трахал? Понятно. Только со шлюхами яцкаешься.

- Нет, я знаю, что кровь должна быть. Но может быть ты особенная какая.

- Тебе крови мало? Достал, Сорока. Или уйди или убей меня.

- Я бы мог тебе ничего не говорить. А может быть я хочу с тобой быть честным. Может быть ты мне нравишься.

- Ты некрофил, Сорока. Тебе надо было сначала убить женщину.

- Да какая ты женщина. Тоже мне женщина. Ты не женщина. Я женщин знаю. Они все суки и дуры. А ты что-то особенное. Я вот с тобой разговариваю, а с женщинами разве можно о чем-нибудь разговаривать. Если б не яйца, я бы вообще c ними дела не имел.

- Так отрежь их нафиг. Или с мужиками трахайся. Мне нет дела.

- Жалко. Яйца-то хорошие.

- Хорошие,- согласилась Анна. – Пригодятся какой-нибудь дуре.

Анна улыбнулась и посмотрела на Сороку.

- И что ты за урод такой. Казанова хренов. Опустил меня ниже некуда и еще разговоры со мной разговаривает. Нет, спасибо Женьке. Развлечение что надо. Так может быть, ты, мил человек, замуж меня возьмешь?

- Ну уж так сразу. Мне подумать надо.

- Подумай. А когда надумаешь, позвони…

- Ну, я пойду, - сказала Анна.- Спасибо за кофе, за понимание.

Жанна растеряно посмотрела на Анну и спросила как бы нехотя, как бы мимоходом.

- А зачем ты, вообще-то, приходила?

Анна зажимала в ладошке презерватив и как дура улыбалась.

- Не знаю. Убедиться в чем-то. Если Майкл вернется, скажи ему, что он опоздал. Что я уже не влюблена в него. Ты думаешь, он вернется? А я, почему-то, сомневаюсь. Кстати, я все наврала тебе. Сама не знаю почему. Не видела я его. И бабу его не видела.

- Я знаю. – Голос Жанны звучал глухо и безразлично. – Я ведь все про всех вас знаю.

Анна хитро улыбнулась и подумала про Женьку.

- Мне надо позвонить, пока еще не поздно.

- Звони. – Жанна кивнула.

Анна взяла в руки черную трубку и услышала что-то странное.

- Жанна Петрова?

- Да, это я.

- С вами говорит старший лейтенант Петров. В районе Московского вокзала было обнаружено тело молодого человека. Просим вас явиться на опознание.

- Что вы несете, какое тело, какое опознание?

- Тело молодого человека в красных ботинках. При нем не было документов, но в брюках лежала записная книжка, а в нем единственная запись Жанна Петрова и номер телефона. Вам следует опознать тело. У вас есть знакомые молодые люди в красных ботинках???

Бехтерев вскочил с постели и стал бегать по комнате.

-Жанночка, надо ведь что-то делать. Ведь так нельзя. У тебя есть Майкл, у меня есть Майкл, но ведь мой Майкл – твой сын! А ты тратишь свое время не на сына, а на чужого человека, который тебя даже не любит. Он ведь только и ждет удобного случая, чтобы найти себе помоложе и с квартирой. Поверь мне, так все мужики устроены. А твой Майкл – мужик. А наш Майкл такой добрый, такой ранимый. Он так любит тебя и так переживает за тебя. Он сам мне сказал, что если бы не твой Майкл, то он бы жил у тебя, а не у меня. Да и зачем тебе вообще мужики? Ты ведь художник, тебе надо картинки рисовать, а не с мужиками водиться. А хочешь, я поговорю с Додиным и он тебя к себе возьмет? Только давай твоего Майкла спровадим куда-нибудь. Мы можем даже женить его. У нас при театре столько девочек, они с радостью его замуж возьмут. А я куплю нам квартиру и будем жить вместе. Ты, я и наш мальчик.

- Какое заманчивое предложение! Только один вопрос. Ты, Сереженька, будешь спать с Майклом, а я с кем? Я ведь женщина, хоть ты и считаешь меня только художником. Мне ведь нужен секс. Как ни крути, а нам нужен четвертый.

- Да зачем тебе секс! Ты ведь старая уже. Ну хочешь, я тебе вибратор куплю. Самый лучший, самый дорогой! Только не нужно нам больше никого.

- А мое имя? Хоть я и запятнала его, выйдя за тебя замуж, но все вокруг понимают, что это вынужденная мера. А если мы съедемся, все мои знакомые сразу все поймут.

- Да наплевать на твоих знакомых. Пусть думают, что хотят.

- Нет, я так не могу. Ты требуешь от меня слишком многого. И еще одно, Сереженька. Мишка тоже от тебя хочет уйти. Ты водишь мальчиков и пьянствуешь. Мишка уйдет от тебя, это вопрос времени.

- Ты дура, Жанна! Ты старая глупая дура!

- Ну, вот, теперь ты меня оскорбляешь. Нет, Сереженька, нам с тобой не договориться. Ты одевайся и иди, кисонька, домой.

- Прости, прости, Жанночка. Старый педераст забыл с кем разговаривает. Гад, гад, Бехтерев. Старый вонючий педераст! Чтобы его скрючило, чтобы у него хрен отвалился. Прости меня, Жанночка, я больше так не буду. А хочешь, я тебе кофе сварю? У тебя нет кофе? Я сейчас сбегаю в магазинчик, куплю самый дорогой кофе. Хочешь еще что-нибудь? Икры! Да. Я куплю икры. Ты какую икру, Жанночка, предпочитаешь, красную или черную? Что я спрашиваю? Конечно же красную и черную. Прости, прости меня, Жанночка. Я так тебя люблю! Я так Майкла люблю. Я повешусь, если Майкл от меня уйдет. Ты только ничего сейчас не говори. Я вот одену штаны. Я вот их одеваю, одеваю. Вот я их одел. Осталось только ботинки. Мы с тобой попьем кофе и обо всем поговорим. Спокойно, как взрослые воспитанные люди…

Женька все еще лежала на диване. Глаза ее были красные и испуганные.

- Что, боишься меня, мочалка. – Анна знала, что сделает и поэтому говорила бодро, - а я ведь все знаю. Про Сороку.

- Ты убьешь меня? – Женька, действительно, боялась Анну и говорила тихо. – Я хотела сделать тебе приятное. Я не знала, что все так получится. Прости меня.

- За что? Ты поступила как настоящая подруга. Оплатила услуги проститутки. Честно говоря, это был самый лучший секс в моей жизни. У меня даже был оргазм. У тебя с женщинами бывает оргазм?

- Что? Я не поняла, что ты спросила?

- Когда ты трахаешься с бабами, ты кончаешь?

- Я не могу тебе этого сказать. Это мое личное дело.

- Знаешь, подруга, я хочу тебе отплатить той же монетой. Заказать тебе проститутку.

Женька что-то заподозрила и соскочила с дивана.

- Я хочу есть. А хлеба нет. Я сбегаю в магазин. Сосисок куплю.

- Не надо сосисок, - Анна улыбнулась. – Не до сосисок тебе, подруга. Тебе они уже не помогут. Пришло время отдавать долги. Раздевайся, паскуда!

Женька рванулась к выходу, но Анна преградила ей путь.

- Что ты задумала?

- Ты ведь хочешь меня? Бери меня, дрянь, или я сама тебя трахну. Только сначала придушу чуть-чуть, чтобы не брыкалась. Выбирай или по доброй воле или насильно?

- Ты не сделаешь этого. Ты ведь не лесбиянка. Анна, это шутка? Сдаюсь, я попалась.

- Какие уж тут шутки? У меня нет выбора. А мы с тобой будем отличной парой. Чур сегодня я мужчина. Тебе ноги раздвигать. Клянусь, сегодня у тебя будет оргазм! Нет, у тебя сегодня будет десять оргазмов!

Женька собрала все свои силы и рванулась к выходу.

Когда она думала, что обрела свободу, что-то тяжелое ударило ей по голове и она отключилась…

В те незапамятные времена Анна посещала школу молодого поэта. Дело было молодое, времени свободного много и все кому не лень писали о своих чувствах. Анна тоже писала, но очень скоро поняла, что ее чувства уже давно описаны другими женщинами, а иронизировать над их чувствами казалось ей непозволительной роскошью. Поэтому она посещала поэтические занятия.

Вел эти занятия некто Соснора, глухой дядька, которого все и он сам считали поэтом. Это гордое звание заставляло его безжалостно обращаться с молодыми талантами, но особенно доставалось девушкам. Их Соснора с особым рвением втаптывал в грязь и напоследок советовал не брать пример с Марины Цветаевой. С юношами дело обстояло иначе: к откровенным бездарям Соснора был благосклонен, а всем остальным советовал учиться у классиков, например, у себя самого.

Анна долго пропускала очередь, но в конце концов и ей пришлось выступить перед народом. Чтобы не было обидно, она выбрала самые плохие из своих стихов и отпечатала в нескольких экземплярах. Один отдала Сосноре, а другой на рецензию отдала сердитому молодому человеку по имени Майкл.

Такое случается редко.

Кофе горячий и моя соседка

Спит. Ей во вторую смену.

Я на кухне одна и на стену

Падает моя тень.

Тараканы и бутерброды мои друзья.

И кто-то твердит, что так нельзя,

Что это даже не прилично:

Курю и жую и живу анемично.

«Сигарету?

Не хочешь ли этот вдовий ужин

Поскорей одолеть, и пока тебе нужен

Мужичина тот или другой

Горбатый или глухой

Поспешить, закусив удила,

Одинокая злая чудила»?

Не ругайся.

Дым такой горький, как сера из ушей.

И если хочется мужика, то чтобы ему: «Эй,

Болван,

Снимай штаны, ложись на диван».

Обожглась.

А если он импотент, или какой-нибудь мент?

А если он, невзначай, любит зеленый чай?

Натощак не курит, подлец,

На пальцах не носит колец?

А если не ест бутерброд?

Не любит тараканий народ?

А если родятся дети?

Для чего мне ужасы эти?

Кофе остыл.

Я не знаю, куда спешить.

И зачем мне кого-то искать?

Буду тоску огурцами глушить

И в подушку ночами плака`ть.

Майкл смотрел на нее своими раскосыми глазами и что-то говорил. Анна понимала, что он оценил ее, но тут есть некое но.

Обычно это «но» скрывалось в фигуре Анны. Потом, спустя месяцы, Анна поняла, что это «но» - Жанна.

Тогда Анна решила познакомиться с Жанной, чтобы помочь Майклу. А может быть, чтобы помочь себе, но Жанна оказалась сильнее, чем Анна себе представляла. И Анна тоже попалась…

Жанна знала, что имеет власть над людьми. Но теперь ее это уже не радовало.

А когда-то она очень даже радовалась этому обстоятельству. Но она не злоупотребляла особенно, а так по мелочам. Например, в кино ходила без билетов. На концертах заезжих знаменитостей тусовалась с ними за кулисами. И мечтала выйти замуж за Юла Бриннера. Но он как назло тогда не приехал, а вскоре и вовсе умер.

А еще было одно обстоятельство, которое было следствием ее дара, но совсем не радовало Жанну. К ней буквально липли пьяные мужчины, собаки и дети. Забулдыга мог идти за Жанной следом с одного конца города в другой, а спроси его, чего он хочет, так только мычать будет и руками разводить. Дети чуть ли не бросались Жанне на шею с криками «мама-мама». А собаки, наверняка, считали ее двуногой королевой-сукой, иначе не объяснить их собачее подобострастие.

И теперь Жанна пыталась понять, что же ей принес этот дар, больше радости или горя. Если бы она была обычной женщиной, то Майкл бы на нее даже не взглянул. Но зато она бы вышла замуж за простого достойного во всех отношениях мужчину и жила бы теперь не в этих катакомбах позапрошлого века без капремонта, горячей воды и вечными комарами, а где-нибудь на улице Рубинштейна, например. У нее была бы спокойная работа и друзья сослуживцы. Нормальные дети и счастливая старость. Тихая смерть и свой холмик на Волковом кладбище.

Но стоит ли все это нескольких дней, месяцев, лет дурацкого счастья с изломанным судьбой и воспитанием нелепым провинциалом по имени Майкл?

Вот сейчас его нет, словно и не было никогда. Нет ничего и даже портрет осыпается.

Но все-таки дело не в этом. Дело в том, что сейчас Жанне предстоит сделать выбор, кому жить, а кому умереть.

Конечно, Мишка сам тяготится этим существованием, конечно он сам по себе не долговечен, но он ее сын. И еще Бехтерев его любит. А Майкл уйдет от нее и его никто- никто на целом свете не любит. Даже эта Анна, которая думает, что любит, но это не так. Майкла нельзя любить. Разве можно любить то, что тебе не принадлежит и не может принадлежать. Можно любить звезды? Ими можно любоваться, но они далеко и давно погасли.

Так значит это Майкл умер?

Да, пожалуй, это он.

Жанна открыла черную тетрадь и стала читать…

Сорока смотрел ей вслед и Анна старалась идти как и подобает идти в таких ситуациях отягощенной своей добродетелью женщине.

Потом Анна свернула за угол, нырнула в какую-то подворотню и только там сложилась в привычную конфигурацию: втянула голову в плечи, распустила живот и развесила во все стороны свои сиськи.

Потом Анна стала весело хихикать. Боже мой, ей почти сделали предложение! И она умудрилась не броситься Сороке на шею, не расплакаться от счастья, не наговорить глупостей. А ведь могла бы. Что возьмешь с пьяной женщины?

Черт, как хорошо жить оказывается на этом чертовом свете. Что б мне сдохнуть когда-нибудь!

Потом Анна отключилась. Все-таки две банки джин-тоника сделали свое дело. Она упала на бок и скрылась наполовину за батареей. Было тепло и темно. И ее почти не было видно с улицы и не совсем не видно из подъезда.

Потом Анна очнулась в другом месте. Было темно и пахло чем-то очень отвратительным. А еще ее кто-то насиловал. Да – да. Она лежала на спине, ее ноги были раздвинуты и чей-то очень нетерпеливый и озлобленный член толкался в ее дырке.

Анна вздохнула. Мужик остановился. Анна подумала, что этот болван трусит больше ее самой.

Анна больше не подавала признаков жизни и мужик сделал свое дело. Застегнул штаны и скрылся в темноте.

Анна выждала минуту и полезла следом. Мало ли еще в этом подвале водится. Может крысы? Может голодные бомжи, которые скорее освежуют толстуху, нежели используют по назначению.

Из промежности стекала теплая липкая жидкость и Анна молилась только об одном, чтобы там плавал хоть один сперматозоид! Пусть ленивый, пусть искалеченный, но живой. А уж остановиться на полпути она ему не позволит.

А еще на небе валялись какие-то звезды словно чья-то перхоть на блестящем черном смокинге…

Бехтерев вернулся с покупками и стал как всегда заговаривать зубы. Жанна улыбалась, подыгрывала и знала, что все будет так, как она задумала.

- Представляешь, Жанночка, у них нет икры! Я стал ругаться. Они ни в какую. Нет и все. Тогда я говорю, что не хрен собачий, а Бехтерев! Я Бехтерев, говорю, тебе ясно, жлоб? Ты дашь мне икры, потому что я обещал своей жене, или я тебя трахну во все твои несчастные дырки. А этот жлобина меня в два раза больше. Ты бы видела его глаза, Жанночка! Он испугался!

- Сереженька, все ты врешь, но так приятно тебя слушать.

- Правда, Жанночка, все так и было! И ты ведь знаешь, я тебе никогда не вру. Я могу приукрашивать, а что ты хочешь, я ведь актер! Актеру полагается приукрашивать.

Жанна собрала последний бутербродик, развела руки в стороны и «Во-оля»!

Потом они курили и Жанна поставила вопрос ребром. Или Бехтерев живет с ней как с женщиной, или Мишка никогда не будет жить с ним. «Я его отправлю в деревню, или в психушку сдам».

Бехтерев бегал по комнате, размахивал руками и ругался!

- Как это отвратительно, Жанна! Я даже не мог предположить, что ты можешь о таком подумать, а ты говоришь мне, Бехтереву, это прямо в лицо! Я Никогда не имел дела с женщинами. Да лучше умру, лучше оскоплю себя, чем решусь на это.

- Кстати, это тоже выход. Это в Мишкиных интересах, я пожалуй, соглашусь.

- Ты чудовище, Жанна!

- Я мать, Сереженька, у которой ты украл сына. Нет, ты его искалечил. Я тебе никогда этого не прощу. Так и знай.

- Майкл любит меня!

- Он ребенок и таким останется навсегда. Он никогда не поймет, что ты с ним сделал. Поэтому я и согласилась на наш брак. Только из-за Мишки. С тобой, правда, ему лучше. Но он тебя не любит. Просто ты покупаешь его. Яркие дорогие вещи, игрушки современные. Дети это очень любят. У меня нет такой возможности. Поэтому не говори о любви. Тебе это чувство незнакомо. И не бегай так по квартире. Я ведь тигр по гороскопу, а тигры этого не любят. А ты кролик. Лучше не заводи меня, а то сам пожалеешь.

- Ты будешь опозорена на весь Питер!

- Я и так опозорена. Я замужем за педерастом, который трахает моего сына, а сама живу с молодым любовником. Неужели может быть что-то хуже? И кто узнает, что я сплю с тобой? Ну, если конечно, ты не разболтаешь.

- Ну зачем тебе это? Ты ведь меня ненавидишь! Я тебе отвратителен! Старый педераст, трахающий твоего сына!

- Это месть, Сереженька. За все приходится платить. Рано или поздно. Твое время пришло…

Анна не ожидала, что все так удачно обернется.

Она перетащила Женьку на диван и стянула с нее джинсы. Посмеялась над Женькиными трусиками и тоже их стянула. Раздвинула ей ноги и словно гинеколог стала изучать Женькину промежность.

Все было как у всех женщин. Даже клитор обычного размера. А то бывают женщины с большим клитором, и они могут работать им как маленьким членом. Анна думала, что у Женьки такой, а иначе зачем Женьке другие женщины?

Теперь предстояло самое трудное. Каким-то образом засунуть Женьке во влагалище сперму из этого презерватива.

Анне очень не хотелось касаться Женькиной плоти. Не сколько было противно, сколько нарушалось таинство зачатия. Нужно сымитировать божественное зачатие. Не для Женьки, конечно, нужно, а для Анны. Просто Анна не соучастница преступления, а проводник Божьей воли. Именно так.

Впрочем, медлить тоже нельзя, в любой момент Женька очнется и придется снова драться, а вдруг Женька победит или презерватив порвется?

Анна развязала узел на презервативе и подумала, что выпустила джина. Потом она засунула вовнутрь палец, поболтала им в сперме и скомандовала: «На старт». Взяла со столика маникюрные ножницы и отрезала кончик презерватива. «Внимание». Ввела палец с презервативом Женьке во влагалище. Потом осторожно вынула палец, зажала другой рукой презерватив у малых срамных губ и стала вытягивать презерватив, выдавливая его содержимое в Женьку. «Марш»!

Женька не пошевелилась. Анна довольно улыбнулась и подумала, что как было бы хорошо, чтобы у них у обоих что-нибудь получилось. А хорошо бы у Женьки родился Мальчик, а у Анны – девочка. Может быть, они когда-нибудь бы поженились. Конечно, если полюбят друг друга. Но, на самом-то деле, надо чтобы у Женьки получилось забеременеть. Потому что она настоящая женщина, а Анна одно недоразумение.

Анна загрустила и стала одевать Женьку. Все – таки если она что-то заподозрит, то может и таблетки принять. А вот аборт Женька не станет делать. Это Анна знала наверняка. Потому что очень боится врачей. И еще анестезию не переносит…

Свои стихи Майкл так и не успел почитать Сосноре. Он ушел.

Как-то раз Анна совершенно случайно встретила его на улице и пригласила в кафе.

Майкл пил кофе и говорил, что вообще-то он не любит кофе, потому что от кофе его клонит в сон. А еще он собирается уехать. Все бросить и уехать домой. Потому что здесь нет для него будущего.

- Я знаю это. Я так по-дурацки здесь себя чувствую. Чужой город. Не принял меня. Жанна не понимает, да я и сам себя не понимаю. Вот хожу на Московский вокзал и смотрю на поезда. А ты как?

- Так же. Вру. Отчим квартиру задумал купить. Он меня не переносит. А я его. Скоро буду жить одна.

- Класс! Мужиков будешь водить.

- Точно. Бордель устрою. Тебе скидка будет. Придешь? А, знаю. Ты носишь пояс верности, а ключ у Жанны.

Майкл улыбнулся и сосредоточился на кофе. И так и эдак крутил чашку, но там, как назло, ничего интересного не было.

Анна молчала и смотрела на Майкла как смотрят естествоиспытатели на новое насекомое: и интересно, и куда его теперь присобачить? Неужели опять менять классификацию видов?

Вокруг сновали люди, пили кофе, ели пирожное, говорили и смеялись.

- А у тебя- то другие женщины были?

Майкл не отрываясь от своего занятия сказал:

- Была в школе одна девушка. Мы целовались.

- И все?

- Все.

- А чего так?

- Да не до этого было.

Анна посочувствовала:

- Во, дурак-то! Со старухи начал! Старухой и закончишь.

- Я знаю это.

- Я бы тебе, конечно, дала, но ведь ты сам не возьмешь? Ладно, закрыли тему. Ты еще что-нибудь пишешь? Стихи или прозу?

- А ты?

-Я не пишу. Я ведь не поэт.

- И я не пишу.

Опять наступила пауза, Анна зевнула для наглядности и Майкл ничего не придумал лучшего, как сказать:

- А хочешь я тебя с Жанной познакомлю. Она говорит, что у меня совсем нет друзей. Я скажу, что ты мой друг.

- Лучше не надо. Она не правильно меня поймет. Решит, что я хочу от тебя только секса. Мне пора. Я тебе позвоню. У тебя ведь телефон не изменился?

Майкл с чувством собственного достоинства достал из кармана черную записную книжку и открыл ее. Анна успела заметить, что записей там было мало. Даже всего одна. Это был телефон Жанны. Майкл гордо продиктовал эти цифры 1120276. Анна кивнула.

Майкл, сказал, что все равно скоро уедет. А еще Бехтерев привез Мишке такие классные красные ботинки. И Майкл впервые в жизни до спазмов в горле завидует. Потом Майкл вырвал самую последнюю страницу и дал Анне…

Потом Бехтерев торопливо снял презерватив и побежал в туалет. Потом залез в ванную, чертыхался, воюя с газовой колонкой.

Жанна лежала на диване и смотрела на свои портреты. Нет, Майкл, ее уже не интересовал, ее интересовала она сама.

Ее первый автопортрет. Тогда она была молода и беременна. Но это знает только Жанна, потому что огромный живот не видно за букетом цветов. Жанна радостно и чуть виновато улыбается, она вся в предвкушении этого чуда – материнства.

Знала бы она, что ей эта затея принесет, собственноручно бы … Что? Убила Мишку? Убила себя? Конечно же нет. Да и знала прекрасно, что ни к чему хорошему это не приведет.

- Спасибо, Сереженька, это было чудесно! – решила она поиздеваться, - даже лучше, чем с Майклом! А тебе, лапонька, понравилось? Я так старалась! Кстати, поздравляю, ты стал мужчиной. В сорок лет, но зато ведь стал! Надо это отпраздновать. Ну, скажи, что с женщиной лучше, чем с мальчиками! Ну я прошу тебя, ну, пожалуйста!

Бехтерев что-то шипел, но из-за шума воды ничего не было слышно.

- А куда ты резиночку дел, Сереженька? Не оставляй ее на видном месте, а то скоро ко мне придут гости.

Потом Жанна стала приводить себя в порядок. Ей было хорошо и грустно одновременно. Грустно, потому что с Майклом что-то скоро случится, хорошо, потому что, то, что с ним случится - это будет самым лучшим, из того, что с ним могло случиться.

А еще выпал первый снег, комары в подъезде попрятались в подвал, где всегда тепло и сыро, а те одинокие, что летают по квартире уже напились кровью и не причинят никому никакого вреда…

«А вчера я встретил на Невском Майкла. Я купил диск Майкла Джексона. Дал Майклу послушать. Майкл послушал и сказал, что ему понравилось. Потом я спросил, как ему мои красные ботинки, которые я ему подарил на его день рождения. Майкл сказал, что они классные. Что он скоро уедет и привезет мне что-нибудь тоже. Я сказал, что у меня все есть, но все равно, спасибо. А потом я встретил свою подружку Мотю. Мотя дала мне анаши и мы курили и смеялись. Я люблю Мотю. Она классная. У нее есть своя машина и мы поехали кататься. А потом мы поехали к Моте слушать Майкла Джексона. Мотя танцевала и раздевалась. Я тоже танцевал и раздевался. Мы танцевали голые и курили анашу. Мотя сказала, что у меня классный член. С таким членом я могу зарабатывать большие деньги. Что мне надо только вылечить мои зубы. Потому что у меня нет нескольких зубов. Мама давно говорила Сереже, что мне надо лечить зубы. Когда у меня будет много денег, я куплю маме шубу. А Майклу куплю новые красные ботинки, потому что эти уже дырявые. Когда идет дождь, у меня промокают ноги. Сережа сказал, что их надо подарить Майклу. Я подарил их Майклу на день рождения. Мотя взяла мой член в рот. Мне это понравилось. Она сказала, что было классно. Мы спали у Моти, а утром она ушла на работу. Дома Сережа меня ругал. Я сказал, что был на дискотеке и забыл позвонить. Я ничего не сказал Сереже про Мотю. Сережа не любит женщин. Он говорит, что от них одни болезни…»

Женька приходила в себя и тихо постанывала. Анна сидела на кухне и думала о том, что любовь – это только для хороших людей. А хороших людей, как известно, очень мало. Чаще всего хорошие люди – это женщины. Хороших людей среди мужчин – мало. Поэтому на свете так мало счастливых браков. Сорока казался хорошим человеком, но оказался такой скотиной. Взял и трахнул пьяную Анну. Как раз тогда, когда она готова была отдать ему себя без остатка. Все мужики такие. Они не берут тогда, когда им даешь, а берут тогда, когда ты беспомощная как букашка. И надо было Анне так быстро вылезать из этого подвала. И ведь ничего бы тогда не знала.

Женька с трудом поднялась, придерживая обеими руками свой большой живот. Анна улыбнулась и сказала:

- Шевелится? Значит живой. Скоро тебя повезут в больницу, скоро ты будешь рожать. А я буду думать и ругать тебя.

Женька махнула рукой и поковыляла на кухню.

Анна развернула листок, который дал ей Майкл и стала читать.

«О беременности и вообще о женщинах.

Быть беременной классно!

Ощущать в себе маленького уродца, который растет, трепыхается и когда-нибудь порвет тебе промежность. Потом он будет гадить, донимать тебя по ночам, поссорит тебя с мужем, с соседями, со всем миром. А в один прекрасный день заявит тебе, выпотрошенной и опустошенной, что ничего не должен, что рожать он тебя не просил, что никакая ты не мать, потому что не можешь обеспечить ему достойного существования.

И тогда ты понимаешь, что твоя «П» сыграла с тобой злую шутку. Что подмывала ее каждый день ты напрасно, что на прокладки тратилась напрасно и что пускала в нее что ни попадя тоже зря. Но делать нечего, исправить ничего невозможно.

Ты натягиваешь двое трусов, шерстяные панталоны и еще какое-нибудь тряпье, выходишь на улицу и аккуратно кладешь ее, спрятанную в недрах огромной задницы, на скамейку. Она недовольно хрюкает, а ты радуешься теплому деньку, солнышку или еще какой-нибудь ерунде.

Потом на эту скамейку садится дед Кондрат и ты влюбляешься в него по уши. И тогда он хватает тебя за самое живое. И ты с удивлением замечаешь, что ему нет дела до твоей «П», которая так и валяется около скамейки вместе с твоей биографией. Прекрасная и воздушная ты спрашиваешь Самого Главного, а на фига, мол, была эта затея? А Он только хитро улыбается. Твоя «П», между прочим, тоже хитро улыбается.

Короче, жизнь продолжается»!

Конец ...

2005.