Для тебя танцевали ох. ный стриптиз?

Venecia to Anton: Для тебя кто-нибудь танцевал охуенный стриптиз?

Anton to Venecia: Ты можешь предложить мне такую роскошь?

Venecia to Anton: Могу. А ты хочешь?

Anton to Venecia: Хочу! Никто не танцевал для меня.

Venecia to Anton: Я станцую для тебя охуенный стриптиз. Только при одном условии: я свяжу тебе руки за спиной, чтобы у тебя не было соблазна прикасаться ко мне руками. Ведь ты – женатый человек.

Anton to Venecia: Где и когда?

Мы встречаемся в кафе «Старый город». Уютное местечко. Пьем кофе, и все это время моя ладонь прижимает ее маленькую ручонку к крышке стола. Моя жена ничего о нас не знает. Понятное дело. Я люблю другую женщину, а значит, больше не люблю мою жену. Но рушить брак не собираюсь. С ней, моей женой, мне уютно. Просто я больше не люблю ее. Еще недавно любил. Но теперь – нет. Она – моя новая любимая женщина – полная противоположность жене. Я смотрю на ее тонкое личико с мелкими чертами и не понимаю, как женовья пухлость могла привлекать и даже возбуждать меня. Моя любовница. Моя. Она любит меня так же сильно, как и я - ее. Она не требует от меня развода. Она не хочет за меня замуж. Говорит, что умрет, если окажется на месте моей жены. Ей жаль мою жену. По-настоящему жаль. Это умиляет. Она не хочет стать всецело моей, чтобы не оказаться слишком привычной, чтобы не стать ненужной, забытой. Маленькая мудрая женщина. И еще она не собирается ломать свою семью. У нее - муж и трехлетний сын. Мы любим друг друга и живем каждый в своей «ячейке общества». Не уверен, что нас можно назвать любовниками. Мы не спим друг с другом. Оба – слишком честные и принципиальные, чтобы изменять своим супругам. Но и от своей любви отречься не можем. Потому тайком встречаемся. Мы не делаем ничего предосудительного. Просто общаемся, купаемся в близости друг друга, иногда наши руки соприкасаются, но на этом шкала физической измены для каждого из нас доходит до некоего предела, негласно установлено нами же. Мы ни разу не поцеловались. Уверен, что каждому из нас безумно хочется ласк и объятий. Но еще сильнее хочется остаться чистыми и незапятнанными. С точки зрения морали, мы не делаем ничего плохого. Мы не спим друг с другом. О нравственности рассуждать нет смысла. Каждый из нас в тайне мечтает о каком-нибудь несчастном случае, который унес бы жизни наших «официальных вторых половинок». Трагедия могла бы развязать нам руки. Но сегодня она свяжет мои запястья, и это будет самый счастливый день в моей жизни – день, когда я впервые увижу ее обнаженное тело.

Держась за руки, мы идем вдоль городской площади. Она что-то мило щебечет. Я не вслушиваюсь в ее слова. Она может говорить все, что угодно. Главное, чтобы ее голос звучал рядом. Морозный воздух подхватывает ее теплое дыхание и белыми облачками бросает в сторону моего лица. Я люблю ее. И не перестаю думать о том, насколько она мудра, когда говорит, что нашим близким причиняют боль не наши поступки, а только факт знания об оных. Сегодня мы впервые преступим черту дозволенного. Мы не станем заниматься сексом. Я не смогу прикасаться к ней, но она разденется передо мной – и это уже будет нечто большее, чем невинная беседа за кружкой горячего «эспрессо». Если бы ее муж узнал, что она танцует стриптиз для кого-то кроме него, это, наверняка, было бы ударом. Если бы моя жена, которую я уже не люблю, разделась перед другим мужчиной, и мне об этом стало бы известно, я бы с ума сошел от ревности. Но никто ни о чем никогда не узнает. Потому что никто из нас не хочет причинять никому боль. Просто мы любим друг друга. Просто мы не можем друг без друга. Просто это сильнее нас.

А ведь когда-то я любил свою жену! Тогда она была стройнее, ухаживала за собой, в постели была богиней и могла где угодно сделать офигенный минет. В двухярусном автобусе, когда мы ехали на море; в туалете итальянской пиццерии, где мы отдыхали с друзьями; на балете «Жизель», куда она повела меня за окультуриванием, в вместо него получилось эякулирование; в телефонной будке, когда я звонил матери. А после свадьбы ее будто подменили. Она расслабилась. Перестала следить за своей внешностью. Быстро располнела. По утрам ей лень было немного накраситься и уложить волосы. Она перестала быть нежной. Ни тебе ужина при свечах, ни анального секса. Только раздражение, если я хочу заниматься любовью два дня подряд. Это ее нервное: «Но ведь только вчера было! » И куда подевалась та женщина, которая просыпалась среди ночи, чтобы уйти на кухню и там на десяти белых листочках написать самые ласковые слова, а потом рассовать эти милые записочки по всему дому, чтобы на протяжении следующего дня я находил их и улыбался? Иду в туалет, а там, на бачке - «Я люблю ТО, что ты сейчас держишь в руке…» Надеваю носки, а в одном из них – «Люблю тебя с головы до ПЯТОК! » Насыпаю сахар в чай и нахожу в сахарнице записку – «Даже член у тебя СЛАДКИЙ!.. Люблю! » А я? Как я был счастлив вернутся с работы раньше нее, сварить пельменей, нарезать салата, набрать в ванну горячей воды с пеной, и когда она приходила, кормить ее с ложечки, купать и гладить под водой ее расслабленное тело, а потом нести ее в постель и слизывать в ее кожи ароматные капельки. Теперь я уже не смогу дотащить ее от ванны до спальни. Я вообще не смогу поднять эту тушу, в которую она превратилась. Впрочем, моя вина. Это я говорил ей: «Я всегда буду любить тебя; я люблю тебя, а не твое тело; не мучай себя этими диетами - мне не важно, как ты выглядишь, главное, чтобы ты была рядом; не надо мне этих записок, не надо, я хочу, чтобы ты крепко спала по ночам; не заморачивайся, я итак люблю тебя…» Дурак! Какой же я был дурак! И вот теперь я ее не люблю. Я не врал ей. Я просто ошибался.

Мы заходим в просторный холл гостиницы «Кавказ». Нас здесь уже знают. Мы всегда снимаем одноместный номер с телевизором. Желательно, на самом верхнем этаже. Нам плевать, что думает обслуживающий персонал. Пусть воображают, как мы трахаемся под зажигательное немецкое порно. На самом деле, мы приносим с собой пиццу и шесть бутылок пива. Лежим на кровати и смотрим телик. Я слегка обнимаю ее. Она ложит голову мне на плечо. Мы не трахаемся. Мы просто любим друг друга. Покидая номер, мы никогда не оставляем за собой пятен спермы на простынях или плавающего в унитазе презерватива.

Она ничего не рассказывает о своем муже. Я не знаю, почему она больше не любит его. Когда я спрашиваю ее: почему она со мной?, она только грустно улыбается в ответ. Моя худенькая любимая женщина…

Сегодня она накрашена ярче, чем обычно. На ее ресницах так много туши, что кажется, ей трудно моргать. Ее глаза подведены черным карандашом, отчего взгляд кажется более пронзительным. На губах нет помады, но они смазаны толстым слоем прозрачного влажного блеска. Еще - сегодня на ней туфли с высоченными тонкими шпильками. Она говорит, что без обуви на шпильке в пятнадцать сантиметров стриптиз не может быть охуенным. И я ей верю. И я ее хочу. И буду хотеть до тех пор, пока она остается для меня чем-то недосягаемым. Она знает об этом, и всегда будет где-то за горизонтом. Это сладостная пытка на двоих. Мы оба знаем, что так не может продолжаться вечно. Но даже когда наши встречи начнут становиться все реже и реже и постепенно сойдут на нет, мы не забудем друг друга. Я не забуду сегодняшний ее стриптиз, потому что второго уже не будет. Она придумает что-то еще. Но сегодня уже не повториться. Мне не хочется думать, что это кульминация наших отношений. И я сдохну, если не увижу сегодня ее обнаженную грудь.

Я думал, это будут мягкие шелковые ленты. Но она привязала меня к стулу грубой коричневой бечевкой, какой перетягивают картонные коробки почтовых бандеролей. И связаны не только мои руки. Веревка обмотана вокруг щиколоток и привязана к передним ножкам резного деревянного стула. Она оставила на мне рубашку и штаны. Носки сняла. Сказала, что не танцует стриптиз для мужчин в носках. Теперь я полностью в ее власти. Я уже больше года в ее власти. И только сегодня увижу хрупкое тело своей властительницы. Она положила на прикроватную тумбу свой «iPod» и включила музыку. Играет ее любимая группа. «The Beautiful Mistake». Вот уж не думал, что стриптиз можно танцевать под истеричные мужицкие вопли, сдобренные резкими гитарными рифами. Но ее движения синхронны музыке. Не плавные. Жесткие. Хищные. Она стоит в дверном проеме и трется об него промежностью, выгибаясь так, что ее длинные темные волосы едва не касаются пола. Она еще не сняла с себя ни одной вещи, а мой член уже упирается в штаны, готовый ринуться в бой, и уже сейчас я начинаю ерзать на стуле, пытаясь ослабить путы. Она делает два шага вперед и задирает белую майку. Ровно на столько, чтобы мне было видно край ее черного лифа. И упругий живот с глубокой ямкой пупка. В метре от меня стоит еще один стул. Вскинув ногу, она садится на стул. Она выгибается и вертит грудью. Ее руки блуждают под майкой, и как-то так ловко она вытаскивает из-под нее две чешки лифа и небрежно бросает на пол. Ее соски под майкой напряжено торчат, выпирая сквозь ткань. К черту всю эту игру в невинность! Хочу лизать и покусывать эту грудь! Она встает со стула, танцуя приближается ко мне, садиться мне на колени, спиной ко мне. Ее волосы, ее кожа – от нее исходит сладкий запах «Ж’Адора» - ее любимые духи. Она резко вскидывает голову, обдавая меня ароматным потоком волос, и, вытянув руки вверх, снимает майку. Ее обнаженная спина. Гладкая кожа. Легкая бугристость рельефных мышц. Она тоже замужем. Но, явно, ухаживает за собой. Ее подтянутое стройное тело, наверняка, - результат строгих диет и занятий в спорт-зале. ****ь, ты мне покажешь свои сиськи сегодня, а?! Она встает, делает два шага вперед в такт музыке, оборачивается,.. прикрывая грудь руками. Бляяяядь!!! Она наклоняется, ее волосы закрывают лицо, грудь и часть живота. Резко вскидывает голову. Вот оно. Охренеть! Этой грудью она выкормила своего сына. Повезло маленькому сорванцу. Повезло ее мужу. Убью козла. Я хочу больше! Хочу дальше!

… в этом моя суть. Никогда не могу удовлетвориться тем, что уже имею. Мне всегда нужно больше. Всегда нужно то, чего у меня нет. Чем неприступнее цель, тем она желаннее. Не только женщины. Поэтому, только поэтому она никогда не будет моей. Она слишком умна. И слишком сильно меня любит. Она никогда не доведет наши отношения до банального логического завершения. Это отличает ее от всех. Это заставляет меня любить ее так, как я не любил и не полюблю больше никого.

Мой мозг больше не фиксирует ее движений. Все, что я знаю – я хочу ее больше, чем что-либо на этом свете. Хочу не только ее тела. Хочу просыпаться рядом с ней, готовить ей на завтрак кофе и молочные гренки, хочу воспитывать ее сына и однажды зачать своего. На ней не осталось одежды. Ничего, кроме туфель на шпильке. Ее кожа поблескивает струйками пота. Ее волосы у корней тоже мокрые. На ее ногах, руках, на лобке совершенно нет растительности. Так она еще сильнее подчеркивает хрупкость своего тела, делая себя похожей на маленькую девочку. Ее острые груди быстро вздымаются и опускаются. Она устала. Музыка затихает. Она снова садиться мне на колени, обвивает руками мою шею, ложит голову мне на плечо. Волосы скрывают ее лицо. Она тяжело и тепло дышит. И сквозь прерывистое дыхание тихо шепчет мне на ухо:

- Я… тебя… люблю… Очень сильно…

А я пытаюсь высвободить руки, чтобы прижать ее к себе, погладить по голове.

… обнаженная и обмякшая она сидит на мне. Все еще пытаясь освободиться, тихонько прошу ее развязать меня. И в этот момент дверь с невероятным грохотом распахивается и в номер врывается моя жена. Она хватает мою маленькую стриптизершу за волосы и стаскивает с меня, швыряет на пол и начинает пинать. У них разные весовые категории. И моя девочка совсем ослаблена минувшим танцем. У нее нет сил, чтобы отбиваться. Она сжалась в комок и тихо скулит, вздрагивая каждый раз, когда по ее плечам, животу, рукам, голове бьет мощная нога моей жены.

- Сука! ****ь! Шалава! – истошно вопит моя жена. Она на секунду склоняется над моей девочкой, хватает ее за голову, приподнимает и начинает бить лбом о край кровати. Глухой звук. Брызжет кровь. Моя малышка затихает. А жена продолжает остервенело молотить ее головой о кровать. Я не могу кричать. Рот широко распахнут. Я привязан к стулу, а моя нелюбимая жена убивает мою любимую женщину. И я вот-вот сойду с ума. Паника. Паника. Потому что сейчас она двинется в мою сторону. Сейчас она и меня убьет. Я зажмуриваюсь, вжимаю голову в плечи и начинаю тихо завывать, готовый в любую секунду быть опрокинутым на пол вместе со стулом.

- Солнышко мое! Любименький! Что эта дрянь сделала с тобой? Все хорошо! Я здесь! Слава Богу, успела! Теперь все будет хорошо! Вот ведь шалава ****ая! Сумасшедшая сука! Я спасла тебя, мой родной… - лепечет она скороговоркой, развязывая веревки.

… ой, fuck! Ха-аа! Она думает, что… Что я привязан к стулу столь основательно, потому что меня собиралась изнасиловать другая женщина… Ой, fuck! Fuck! И ведь привязан я не какими-нибудь там шелковыми лентами!.. Ха-аа! Ха-х! Ох, черт! Ведь я был привязан не потому, что насиловали меня, а для того, чтобы не изнасиловал я!.. И теперь она думает… Думает, что спасла меня!..

И я начинаю плакать. Я плачу и через рыдания пытаюсь сказать:

- Как… Как… хорошо, что ты… здесь…

«А муж и сын моей любимой мертвой женщины – там…»

19.12.08