Амальгама. глава вторая

- Данилыч? А это вообще ничего, что я у тебя тут «навеки поселился»? – Таська появился из кухни в одних семейниках и со здоровенным бутербродом в руке – чудесная картинка субботнего апрельского утра.

- Да по мне хоть всю жизнь живи, раз человек хороший, - отозвался и я цитаткой, потягиваясь и блаженствуя – люблю поваляться в постели! Даже и один. А тут еще Тасик разгуливает в своих умильных трулях перед носом – волнительно! Савин уселся на край нашего общего лежбища:

- Нет, Данька, правда, я тебе не мешаю? Не надоел?

- Да блин! Пива вчера перебрал, что ли?!

- Я вот что подумал: раньше лета вряд ли что-то подходящее для съема найдется, а пока, раз уж я у тебя тут обосновался, давай тогда напополам за квартиру платить.

Я растаял, словно получил предложение руки и сердца. Тасик хочет со мной жить, вау! И его не смущает даже один диван на двоих (пусть и довольно широкий, с двумя отдельными одеялами в придачу)! И даже моя морально пошатнувшаяся, благодаря Павлу, репутация на работе!

- Да брось ты, Тасик, чего там делить. Копи деньги на свадьбу.

- Иди ты! Накрылась свадьба, сам, что ли, не догоняешь…

- Ну, одна накрылась – другая нарисуется.

- Про другую и разговор другой будет. Нет уж, давай всё напополам, а то чего я у нас – самый бедный?!

- Нет проблем! Как скажешь, – я снова от души потянулся, - Слушай, а насчет отмены свадьбы – это ты уже окончательно решил или так?

- Ну а какой смысл? Нафига вся эта бодяга, если уже ясно, что ничего у нас с ней не вышло? – печально рассудил Стас, дожевывая свой бутик.

- Не грусти! – я уселся и, неожиданно решившись, обнял его со спины, - Все у тебя будет зашибись!

- Когда? – настырно поинтересовался Савин.

- Я тебе кто, бабка Ванга? Когда… Главное – будет!

Таська скептично хмыкнул. Я убрал руки (пока не попросили) и опять забрался под одеяло.

- Ты сегодня как, вставать будешь или у тебя постельный режим?

- Да поваляюсь пока. У тебя какие планы?

- Надо бы за вещичками к предкам смотаться…

Ради такого дела я отменил свой постельный режим – за вещами мы поехали на моей девятке. На обратном пути завернули в магазин за продуктами: я-то могу под настроение днями сидеть на одном кофе и сигаретах, но Тасику такой рацион категорически не подходил.

- О, Данилыч, давай курицу-гриль возьмем!

- Нафига?! Давай лучше окорочков купим да в духовке запечем – и дешевле, и изжогой потом страдать не будем.

- А ты умеешь?

- Да чего тут уметь? А ты чего, готовить вообще никак?

- Ну почему же, - Стас даже слегка оскорбился, - С голоду не помру. Яичницу могу пожарить. Картошки можно начистить и с тушенкой – очень даже ничего. Макароны сварить, в конце концов.

- Ясно, - ухмыльнулся я.

- Ну, уж извините, меня готовить не учили! – фыркнул Савин.

- Да меня тоже в повара не готовили. Просто был период – нравилось на кухне возиться. Больше, конечно, хавать нравилось всякую вкуснятину. Поначалу пытался маму грузить типа «хочу того, хочу этого», но она меня быстро тормознула: «Хочешь – приготовь сам, не так уж и сложно. Показать могу». Да и вообще я по жизни к выводу пришел, что чем больше умеешь – тем ты независимей.

- Блин, моя матушка хрен кого к плите подпустит, во-первых! А во-вторых, сама всегда пристает, что нам с батей приготовить.

- Зато теперь я умею готовить, а ты – нет! – я показал язык и натянул Таське бейсболку на нос. Он ухмыльнулся и ловко поддал мне коленом под зад, а затем строгим голосом заявил:

- Не балуй!

Через пару часов мы уминали сочные окорочка с печеной картошкой и запивали это дело холодным пивом. Тасик только что не урчал, а я был горд и счастлив, что ему моя стряпня так по вкусу пришлась. Я даже пообещал приготовить как-нибудь селедку под шубой: для него это были вообще заоблачные высоты поварского искусства. Вообще-то возни действительно многовато, но для Таськи да не сделать?

Дожевав курицу, Савин как-то примолк, а потом довольно церемонно поинтересовался:

- Данька, можно тебе вопрос задать?

Меня его деликатность умилила:

- По теме, что ли? Ну, давай, я морально приготовился.

- А ты как вообще понял, что ты, хм… нетрадиционный?

- Так мне с детства говорили, что я как с луны свалился!

- Да ну тебя, я ж про ориентацию!

- Ну, как только выросла ориентация, смотрю, а она тоже того, с луны.

- Хорош прикалываться, Данилыч!

- Смешной ты, Таська. Как такие вещи понимают? Влюбился в парня – вот и понял.

- Ну, а как ты влюбился? Что, ходил кругами, смотрел и думал, как бы в постель затащить?

- Не утрируйте, юноша! Я вообще натура склада романтического. Хотя и про постель – было, тоже думал.

- А деушки тебя в этом плане ваабче не интересуют?

- В смысле «переспать»? Да нет, могу: проверено – мин нет. Да и вообще, лично я на себе клейма не ставлю. Вот попадется мне какая-нибудь «деушка» особенная – возьму и влюблюсь.

- Всех особенных расхватывают со страшной скоростью, похоже, - вздохнул Таська.

- Это ты про Лизу, что ли?

- Ну.

- Да, тут мы с тобой и все прогрессивное человечество в пролете. Чего там за прынц у нее в мужьях?

- Да ботан какой-то! Чего она вообще в нем нашла?

Я допил свою бутылку и пожал плечами:

- А чего люди друг в друге находят? Наверно, то, что ищут. Так что правильнее вопрос задать: а чего, собственно, она ищет?

- Хы! Так она уже ничего не ищет, у нее все океюшки.

- Стас, а чего ты ищешь? Принцессу, которую спасать надо?

Стас подумал и заявил тоном фрекен Бок:

- Не морочьте мне голову!

- Никто и не морочит, - усмехнулся я, - У Вас самообслуживание.

- Ну да, да! Ты прав – мне рядом с женщиной себя героем чувствовать хочется! И что в этом плохого?

- Ничего. Просто разобраться сначала надо, от чего даму сердца спасать. А то замочишь дракона, а он ее любимцем окажется.

- Так , ну вот давай конкретно, без абстракций: с Файкой я все не так делал, да? А как надо было?

Я прыснул:

- Ага, нашел великого спеца! Я твоих грандиозных целей перед собой вообще никогда не ставил, так что могу только теоретизировать.

- Ну так давай, теоретизируй, только поконкретнее!

И я взялся теоретизировать, в том русле, что «дельфин и русалка, они, если честно…». Мы довольно долго обсуждали тему «можно ли завоевать/заслужить/вырастить любовь» или если само не возникло, то дело это дохлое. Я склонялся к тому, что вырастить в принципе можно, но муторно и кропотливо.

- Короче, ты бы не заморачивался? – подвел итог Стас.

- А хрен меня знает, - подумав, честно признался я, - С Файкой – однозначно нет!

- Ну, так ты в нее и не влюблялся… А вот с парнем?

- Чего с парнем? – я автоматом сделал морду кирпичом. Тасик внимательно посмотрел на меня с усмешкой и вдруг спросил:

- Данька, а чего ты ищешь?

Некоторые вопросы хранишь в памяти как драгоценность. Просто сам факт – Тасик заинтересовался, чего мне по жизни надо. Я не смог (или не решился?) тогда толком ответить, и вообще разговор быстро унесло куда-то в философские выси да психологические глубины. Но как же было здорово сидеть вдвоем на кухне и говорить, и чувствовать – так близко я еще ни с кем не был, так вплотную ко мне еще никто не подходил, так я еще никому не доверялся...

Это были первые выходные, которые мы провели по-настоящему вдвоем, без незримого, но навязчивого присутствия Фаины. Два дня, когда я чувствовал, что мы по-настоящему рядом, вместе – и был абсолютно счастлив. Меня даже будущее не угнетало: до лета было еще почти два месяца, и мне казалось это почти вечностью. Засыпая, я наслаждался ощущением Таськиного присутствия рядом: это было настоящее чудо – мирно сопевший рядом со мной Тасик, завернутый в свое одеяло и болтающий какую-то дичь (временами он говорил во сне, как выяснилось). Помню, проснулся от его бормотания и беззвучно хохотал над каким-то перлом абсурда. А потом долго еще не мог уснуть, наблюдая за тенями снов на его таком родном лице.

Мы живем вместе – от одной этой мысли я готов был орать от восторга! Сидел в понедельник в очереди на прием к врачу и то и дело ловил себя на идиотски-счастливой улыбке. И пусть это не на долго – я ведь не смел рассчитывать и на это! Да и что вообще в этом мире надолго?

В те два дня мне казалось, что моя любовь наконец-то стала чистым серебром и звенит прекрасной нотой. И мне хотелось, чтобы этот праздник длился и длился! После поликлиники я понесся на рынок – сделать дубликат ключа для Стаса, к тому же там продавали гарантированно вкусную селедку, потом возился на кухне, готовя обещанный Таське деликатес и распевая во все горло – давненько уже так чудно время не проводил. Пусть ему будет хорошо, Господи, пусть ему будет хотя бы вполовину так же хорошо со мной, как мне с ним! Я постараюсь сделать для этого все, что только могу.

До вечера занимался генеральной уборкой в квартире: летал как электровеник, боялся – к шести вечера, концу рабочего дня и приходу Таськи не успею.

Успел: ну вот, теперь в моей берлоге можно жить с комфортом. Сигарету ударникам домашнего трудового фронта!

Сигарета выкурена, седьмой час. Пойти телик посмотреть, что ли?

Блин, где его носит?! Мог бы и позвонить, предупредить, что после работы завернет куда-то. А вдруг с ним что-то случилось? Нет, нет – даже думать не смей, не натягивай своими фантазиями! С ним все хорошо, просто завернул пива выпить с тем же Михой, или к родителям понадобилось зайти. Мы же и не договаривались, что он после работы – сразу домой.

По телику – сплошная мура, раздражает, выключил. За окном уже закат. У Таськи своя жизнь, в одной квартире – это еще не вместе. Главное, чтобы с ним все хорошо было… Пусть все-таки предупреждает, надо будет ему объяснить как-то, что я волнуюсь. Ему ведь тоже, наверно, будет не по себе, если я вот так задержусь? Или не будет?...

Моя радость угасала синхронно с уходящим днем. Но пока я думал, кого обзванивать и где искать Савина, когда окончательно стемнеет, в десятом часу наконец-то раздался звонок в дверь.

Все оказалось банально – позвонила Наташа, попросила помочь разобраться с какой-то там программой на компьютере.

- Извини, Данилыч, чего-то не сообразил позвонить… Тебя как, выписали? Завтра на любимую работу? Не, спасибо, я у Натахи поел. Ой, а ты куда пыль убрал, здесь пыль лежала? Блииин, ты ее по всей квартире убрал?! Ну, и когда мне отрабатывать? Хоть бы предупредил, что у нас сегодня аврал!

Я порекомендовал ему не париться и пообещал, что в следующий раз порядок наводить будем в субботу и вместе, после чего убрел на кухню – селедка позвала меня как сирены Одиссея. Стас тоже сунул любопытный нос, ахнул и подсел, не удержался. Словом, ужин все же состоялся – мы чуть не до полуночи уничтожали мой кулинарный шедевр под светлое пивко и легкий треп.

Очень быстро я понял, что моя амальгама осталась амальгамой. Ко мне пришла ревность, беспардонная, наглая, пошлая ревность собственника. Ревновал я Таську ко всем на свете; понимал, что это глупо, но ничего не мог с собой поделать. Он был уже мой, часть моей души, моего мира – я его нагло присвоил, даже без его ведома, не то что согласия, и теперь страдал, если он вдруг на какое-то время поворачивался ко мне спиной и забывал про меня. Для него это было естественно, но кто бы знал, как это было больно мне – ведь я-то не забывал про него ни на секунду, он был центром моей вселенной. Стас болтает с Мишкой – я только что время не засекаю, сколько это он с ним трепаться будет. Савину позвонил приятель – у меня портится настроение. Савину позвонила приятельница – это вообще криминал! В первую очередь я стал невыносим сам для себя, потому что все обиды держал внутри – по какому праву я мог бы высказать Стасу хоть малую их часть?! Да и своей угрюмой физиономией старался ему на нервы не действовать – кому понравится? Так что моя ревность оставалась исключительно моей проблемой, по крайней мере я старался, чтобы было именно так.

Думаю, Таська все равно все видел и понимал.

Однажды он позвонил мне и сообщил, что останется ночевать у Наташки. Положив трубку я разревелся. В голос. Толком рыдать я не умею, так, завывания какие-то пару раз вырвались – аж сам испугался. Сунул голову под холодную воду, выпил валерьянки, забрался под одеяло и тихо мочил подушку слезами, пока не отрубился.

Видок у меня на следующий день тот еще был – физиономия опухшая, словно всю ночь бухал по черному, глаза красные. Словом, красавец. На работе забился в свой угол за монитор, заткнул уши наушниками и сидел так, изображая напряженную работу над проектом.

Вечером ко мне в угол залез Стас:

- Табань, трудяга! Домой идешь?

- А ты что, тоже домой?

- Да, я тоже домой! – слегка раздраженно ответил Савин.

Вечер был хорош, снег уже растаял, тепло – решили прогуляться пешочком. Какое-то время шли молча. Затем Стас вдруг спросил:

- Данилыч, тебе не надоело одному киснуть? Познакомился бы с кем-нибудь…

Оп-па! Тасик решил взяться за мое половое воспитание? Я ухмыльнулся – защитная реакция, вроде оскала у животных. Тасик оценил мою улыбочку и протянул:

- Ясно… Аттракцион отменяется. А жаль – ты тут одной девушке очень нравишься…

Я хохотнул:

- А ты тут одному парню очень нравишься – и что?

- Лечить этого парня пора, электричеством, вот что! – огрызнулся Савин с ухмылкой и поддал ботинком камешек, попавшийся на дороге. Я проследил траекторию – камешек улетел в канаву. Канавы, каналы…

- Савин, у тебя эти выходные как, расписаны или еще нет?

- А что?

- Слушай, давай в Питер рванем! На машине. Знаешь, как там сейчас классно… Можно и Наташку взять, если хочешь, - последняя фраза прозвучала куда менее вдохновенно.

Стас хмыкнул:

- Ты стрелки-то не переводи, стрелочник!

- Стрелка Васильевского острова, мосты разводные… - мечтательно пробормотал я. Таська попытался шлепнуть меня, но я увернулся со смехом. Мы шли довольно пустынным проулком, так что Тасик решил меня догнать – а я, соответственно, кинулся удирать, но перед проезжей дорогой пришлось затормозить и заключить перемирие.

Стаська подарил мне целый вечер – и я не собирался портить его дурацкими выяснениями отношений. Я был мил и забавен, дурачился, шутил – только что не прыгал вокруг него с радостным лаем и не старался в нос лизнуть, честное слово. И он сдался – больше подобных разговоров не заводил. Правда, особо и не с чего было. У Натахи он тоже больше ночевать не оставался. Мог задержаться допоздна, но ночевать всегда являлся домой.

Не знаю, где как, а в нашем городе традиция: какой бы теплой не была весна, отопление отключают обязательно во время похолодания. Той весной все было традиционно: как только батареи перестали жарить и все вздохнули с облегчением, ночью температура упала чуть ли не до нуля.

Я проснулся от холода – толстое одеяло у меня только одно, и им укрывался Таська. Вставать одеваться или искать дополнительную укрывашку было лень, так что я попросту свернулся калачиком, пытаясь согреться. Ничего не выходило.

- Данька, хватит дрожать – диван трясется! – недовольно пробормотал Стас, - Замерз, что ли?

- Конечно замерз! Пингвинарий какой-то…

Тасик повернулся ко мне и поднял край своего одеяла:

- Заползай, вдвоем теплее.

Черт. Черт, черт, черт!!! Я неловко прижался к его боку, стараясь не стучать зубами. Стас просунул руку мне под голову и обхватил меня за плечи:

- Все, кончай вибрировать. А то такое впечатление, что с отбойным молотком сплю.

Я нервно хихикнул:

- Сейчас, дай согреться.

Я лукавил – дрожь была по большей части нервной. Таська уловил мое напряжение.

- Да расслабься ты… - с ухмылкой посоветовал он вполголоса. Судя по всему, сон прошел уже у обоих. Я про себя порадовался темноте, подумав, что от моей физиономии наверняка можно прикуривать. Что за идиотская манера краснеть… А вот если я его тоже обниму – это как? Можно?

- Данька! Не приставай! – хихикнул Тасик.

- Никто и не пристает, я греюсь… - пробормотал я, уткнувшись носом ему в предплечье. С ума сойти, как же он пахнет, мне от одного его запаха крышу сносит…

- А чего сопишь? Надышать решил для тепла?

- Именно. Спи давай!

Стас хмыкнул:

- Ага, сам спи давай! – помолчал немного и вдруг вкрадчиво спросил, - Данька, ты что, здорово завелся?

Я промолчал – не отрицать же явный факт. Который к тому же от неловкого движения откровенно ткнулся Таске в бедро. Не дождавшись ответа, Стас вдруг осторожно и ласково погладил меня по спине. От неожиданности я ахнул и дернулся. Он снова неспешно погладил меня, теперь уже снизу вверх. Блин, что он делает?! Прикусив губу, дабы не скулить слишком откровенно, я невольно прогнулся, пытаясь уклониться от его невозможных пальцев, в результате чего прижался к Савину всем телом… Хари Кришна, где ты, крыша? Мои губы сами начали ласкать его кожу – это показалось таким естественным в тот момент. Стас замер, я тоже. Неожиданно он опрокинул меня на спину, и мы оказались лицом к лицу. Он не улыбался, смотрел как-то очень серьезно и напряженно.

- Ты хочешь? – мне показалось, что эти два слова, вылетев из его губ, впились в меня, и я непроизвольно дернулся, затем выдохнул:

- Да…

На мгновение он отвел взгляд, затем снова глянул на меня, в углах губ затаилась усмешка:

- Презики есть?

Этот вопрос меня несколько отрезвил.

- Нет.

- Ладно, у меня вроде где-то были… - пробормотал он, выпутываясь из одеяла. Я сел – благословенная прохлада!

- Подожди, Стас.

- Чего?

- Не надо. Если это из жалости – не надо, я не хочу так…

Он остановился и вдруг коротко засмеялся. Помолчал, затем сообщил:

- Да вообще-то не из жалости. Но ты прав, действительно, наверно, не надо, - он забрался обратно в постель, - Ладно, спать давай, чудище.

Я тоже улегся, прижавшись к его спине своей, и пока не уснул, все гадал: если не из жалости, то что это Тасика на эксперименты потянуло? Дурак я, что выступил, ой, дуррааак… С Лешами всякими трахаться так гордость позволяет…

Майские праздники мы провели на даче, совершая русский народный обряд «Похороны картошки», сначала у родителей Стаса (я помогал), затем – у моих (Тасик за компанию корячился). Потом на работе на нас свалился срочный проект, точнее – он просто долго висел, пока не стал срочным, после чего под него подписали нас с Таськой. Весь май мы маялись: работали семь дней в неделю, переругались со всеми, с кем только можно, я даже материться начал – у меня это последняя стадия перед тем, как начать бить морды окружающим, не взирая на лица. Словом, всякие личные неурядицы обоих были задвинуты производственной необходимостью. Зато когда мы все же сдали этот проект – жизнь показалась просто прекрасной! Помню, выходим это мы с Тасиком после работы на крылечко, оглядываемся вокруг, и он так мечтательно и удивленно констатирует:

- Гляди-ка, лето…

- Слушай, Савин, поехали в Питер на выходные, я серьезно! По-моему, заслужили!

- А поехали, - неожиданно легко согласился Таська.

Рванули мы в пятницу вечером. После работы я улегся вздремнуть на пару-тройку часов, пока Таська собирал сумку (одну на двоих) и бегал в магазин. А в одиннадцать, когда поток дачников уже более-менее поредел, мы выехали из города.

Наступала последняя (ну, может, предпоследняя) майская ночь, таинственная и прекрасная, и вскоре мы уже летели сквозь нее по почти пустой дороге, только время от времени нагоняли фуры – и то, я старался подгадывать так, чтобы обходить их не снижая скорости. В магнитоле крутился диск «Оф спрингс», какая-то совершенно отвязная вещица, похожая на песню пьяных штурмовиков. Я начал подпевать, и вскоре мы с Таськой от души орали хором. Это была полная эйфория: лететь сквозь весну вместе с самым близким и дорогим мне человеком на свете и вопить! Мы раза три подряд эту песню заводили.

- Ну, Данилыч, ты и жаришь!

Я обошел сразу две здоровые фуры, довольно рискованно: едва успел вернуться на свою полосу перед поворотом. Через пару секунд показались фары встречного, еще через пару мимо нас пролетел навороченный джип.

- Зови меня просто – Шумахер! - предложил я, но скорость сбросил, до сотки. Эйфория эйфорией, но пожить еще хочется. Да и на гайцев налететь тоже приятного мало.

- Колы хочешь?

- Давай!

До Пикалево мы мирно болтали, Таська кормил меня с руки чипсами и поил колой. Честно говоря, я мог бы, конечно, и сам, но он настаивал, чтобы «баран крепче держался за шоферку».

Загадочный город Пикалево проехали в темноте (хотя летом это разве темнота?) – фонари на улицах были, но ни один не горел, видимо по причине белых ночей. Автобусов тоже не увидели, хотя автобусных остановок мы миновали штук пять – и на каждой тусовка. Скорость пришлось скинуть чуть не до двадцатника, чтобы успевать замечать и объезжать ямы в асфальте, не теряя при этом нужного направления. Но даже при такой неторопливости, город мы миновали минут за 15-20. На выезде остановились на заправке – дальше собирались рвануть уже без остановок.

«Офф спрингс» сменили «Зе Кью». Таська с ухмылкой смотрел, как я колбашусь под «Friday I’m In Love», а особенно – на «Disintegration», дергаясь манерно-истерично, дабы попасть в стиль.

- Ооо, поперло! – хохотнул он при моей очередной особо удачной фишке, - Мы так с дороги не улетим? Ты бы уж чего одно делал: либо танцевал, либо рулил!

- Может, в готы податься, а? Выкраситься в радикально-черный, не стричься еще годик, пирсинг в брови сделать…

- Ага, «папа» кипятком ссать будет! – хмыкнул Стас и вдруг добавил, - Да ну, какой из тебя гот! Ты же заяц солнечный.

- Кто?! – удивился я.

- На дорогу смотри!

- Не, прикольно, меня мама так звала в детстве! Йааууу! – от избытка чувств я подвыл вокалисту.

Еще через час я почувствовал, что месяц, проведенный за столом практически без перерывов, дает о себе знать – шея начала уставать. Время от времени я пытался хоть как-то снять напряжение, на секунду закидывая голову назад и качнув ее вправо-влево.

- Чего, Данилыч, устал? Может, тебе плечи размять?

- Неплохо бы. Перед выездом на Мурманское шоссе тормознем тогда, ага?

- Да давай я тебе прямо сейчас.

- Хм, как ты себе это представляешь?

- В подробностях! Только веди поаккуратней.

Стас отцепил ремень безопасности, опустил спинку своего кресла до упора и переполз на заднее сидение, устроившись за моей спиной.

- Тасик, да ты акробат!

- А то! – он начал осторожно разминать мне плечи через водолазку, - Нормально?

- Кайф! – искренне отозвался я.

- Не врежемся так? – с ухмылкой.

- Спокойно, все под контролем! Продолжайте движения.

- Не засыпаешь? – через некоторое время.

- Не… кстати, чтобы голову активизировать, можно еще уши помассировать. Мочки.

- Что, почки?

Я расхохотался:

- Савин, какие почки?! Мочки, я про уши!

- Ах, уши! – Стас тоже хихикнул и выполнил мою просьбу, - А то я обалдел – почки, печень, прочий ливер – ни хрена себе массаж, чтобы проснуться! Всё, у меня руки устали, перерывчик.

Левую ладонь он так и оставил на моем плече. Я коротко прижался к ней щекой, наклонив голову:

- Пасиб, Тасик.

В ответ он шутливо взъерошил мне волосы на макушке.

Перед поворотом на Мурманское мы остановились, чтобы зайти в забегаловку и выпить кофе; довольно мерзкое пойло, но хоть немного взбодрило. Последняя сотня километров оказалась самая трудная – на трассе стоял такой густой туман, что я не рисковал ехать быстрее 60: временами видимость была всего несколько метров. Встречные становились опознаваемы практически перед носом, после чего мгновенно исчезали, но больше всего я фигел, когда нас обгоняли – безумные местные, очевидно, или убежденные фаталисты.

В Питер мы въехали часов в пять – только-только мосты свели. Питер в тумане ранним утром – это было нечто! Мы катили по практически пустому Невскому, мимо подсвеченных фасадов, и все это аметистовое великолепие архитектуры и тумана было только наше в тот момент, исключительно для нас двоих. Как же это было красиво, таинственно и величественно – словами не передать! Даже пытаться не буду, все равно ни хрена не выйдет. Скажу только, что ради такого я мог бы и двое суток не спать – и ничуть бы об этом не жалел!

Мы довольно долго катались по Питеру – Тасик пытался исполнять обязанности штурмана и соображать по карте, как быстрей и удобней проехать. Получалось так себе, так что накатались всласть, пока до искомой гостиницы добрались. Город за это время проснулся, и мне уже пришлось напрягаться – по незнакомым улицам да с загруженным трафиком… Словом, когда я наконец-то вылез из-за руля, передние лапки у меня от напряжения дрожали, а задние от усталости подламывались. Едва добравшись до номера я стащил с себя одежду, упал и вырубился.

Проснувшись, обнаружил нечто с одной стороны привычное, с другой – удивительное: рядом дрых Таська. Кровать была одноместная: я лежал на боку и был задвинут к самой стене, Савин же развалился по-хозяйски; зато моя голова располагалась на его плече. Запах, почему меня так сводит с ума его запах? И тепло его не столько мускулистого, сколько жилистого тела? Почему я начинаю умирать от нежности, стоит мне прижаться к нему хоть на секунду?

Не знаю, сколько времени прошло, но в конце концов он пошевелился и вздохнул, просыпаясь.

- Данилыч, спишь? Или прикидываешься?

- Сплю, - нагло соврал я. Стас засмеялся:

- Прикинь, на моей кровати матрас сырой! Надо бы потребовать, чтоб сменили, да сил не было уже… Ну чего, встаем?

Так близко, совсем рядом, уже столько времени – и не вместе, и никогда, НИКОГДА… Я зажмурился и, проглотив внезапно накатившую горечь, отозвался севшим голосом:

- Да, вставай, я тоже сейчас…

Он остался лежать. Медленно согнул руку, на которой я устроился, обхватил меня за плечи и прижал к себе. Мне захотелось уткнуться в него и сдохнуть, тут же, немедленно! Уткнуться получилось, сдохнуть – нет.

- Данька… - негромко позвал он, - Данилка, ну ты чего?

Он сполз немного и попытался повернуть мою физиономию вверх, прижавшись своей щекой к моей. Никогда не забуду этот его жест – для меня теперь это просто символ нежности, доверия и открытости. Пару раз его губы скользнули по моим, заставив обмирать, затем я не выдержал и захватил их своими.

Мы лежали и целовались, поначалу медленно и словно бы нерешительно – для меня и этого какое-то время было слишком много, я плавился от одной мысли, что меня целует Стас, чего вообще-то быть никак не может, но вот оно – упругость его губ, ласковый и длинный во всех смыслах язык… Через некоторое время я все же освоился с этим фактом и постепенно начал сползать – подбородок, шея, плечи – ниже, ниже… Каждый миллиметр его тела, прекрасного тела, совершенно особенного – потому что это ЕГО тело, Таськи, моего Стаса, ангела во плоти. Я гладил его руками и губами, благоговейно и страстно одновременно. Таська балдел и обалдевал. Когда я дополз до его чудного пупочка, он схватил меня за предплечья, подтащил кверху и снова впился мне в губы, навалившись на меня. Я чувствовал, как он возбужден – он довольно откровенно прижимался ко мне своим «джойстиком», и от его твердости меня просто трясло и в голове мутилось. Я снова начал сползать вниз, прямо под ним. Таська ухмыльнулся и опять вернул меня в исходное положение.

- ****ь, Савин…

- Ну вот, сразу и ****ь!

- Какого члена издеваешься-то?!

- Я не издеваюсь, - как же сияют его глаза, как же он невыносимо красив сейчас! Он прошептал мне в самое ухо, - Я не нацеловался еще…

Как по-разному могут звучать слова. «Ты классный», а подразумевается – «развлечься потянешь». «Хочу тебя», а на самом деле – лишь тело, и то ненадолго. «Люблю», а за этим «хочу иметь». А Таська сказал «не нацеловался» - и я вдруг поверил в его ласку, ухнул в нее с головой. Теперь мне больше всего на свете хотелось, чтобы все было так, как он хочет. Потому что он хочет не просто поэкспериментировать, или утолить чисто телесный позыв, он хочет МЕНЯ – я поверил в это всем сердцем.

В тот первый раз в питерской гостинице Стас так и не решился на что-либо «серьезное»: мы просто целовались до одури и ласкали друг друга руками, пока оба не разрядились. Для Таськи и это было потрясением: он молчал, но я видел что ему не по себе. Мне тоже стало не по себе – не хотелось быть для него проблемой. В конце концов я прервал затянувшееся молчание:

- Стас… - но Савин не дал мне договорить: словно очнулся от моего обращения, шутливо тиснул меня за плечи:

- Всё, подъем – и жрать, жрать, жрать!

Для начала все же пришлось залезть в душ, по очереди. Жрать пошли в Макдоналдс, а потом отправились бродить по набережным. Все это время Стас болтал. Но не так, как раньше – непринужденно и откровенно, все что в голову взбредет, а как-то нервно сыпал пустой шелухой словечек, словно отгораживался от меня этой болтовней. Вполне понятная нервозность завзятого бабника после первого гомосексуального опыта, ухмыльнулся я про себя. Огляделся – не смотря на замечательную погоду на набережной в этом месте практически никого не было, - и решился прервать его словесный поток:

- Думаешь о том, что случилось?

- В смысле? – он заметно напрягся.

- В смысле – между нами, утром.

Стас замолчал, затем вытащил сигареты и начал прикуриваться, отворачиваясь от ветра, дувшего с воды. Что же это было, дорогой мой друг? Легализуешь ты свою нежность ко мне или замаскируешь снисходительной жалостью натурала к недотепе-извращенцу, или что ты там еще придумаешь?

- А что, я об этом должен думать? – неопределенно и как-то сухо поинтересовался Стас, затягиваясь и целеустремленно глядя совершенно мимо меня. Я почувствовал, что меня бьет мелкая дрожь, и обхватил себя за плечи. Дурак, надо было молчать. Любому на его месте потребовалось бы время, чтобы переварить такое. Нет, полез со своими вопросиками провокационными… придурок, однозначно!

- Извини. Считай, я ничего не говорил, - голос сорвался в хрипотцу. Под ногами потрескавшийся асфальт с вкраплениями мелких белых камешков. Стоящий рядом Стас тяжело вздыхает и бормочет:

- Приехали, блин, развеяться…

- Ой да блин! Хорош грузиться! – вскинулся я, - Можно подумать – действительно, чего и было!

Стас хмыкнул:

- Ну, для тебя все это, конечно, фигня на постном масле… - неожиданно ехидно.

- А для тебя? – выпалил я. Мы уставились друг на друга, глаза в глаза.

- Слушай, Данилыч… меня никогда к парням не тянуло… раньше, - последнее слово он добавил после едва заметной паузы, - И вообще, дико это все как-то!

От его открытой, детской какой-то растерянности мне вдруг стало смешно, так что я поторопился отвернуться, оперся на ограждение и стал смотреть в воду. Дико – ну да, не без этого, чего уж там… Савин пристроился рядом, плечо к плечу, теперь мы оба в воду пялились.

- Данька, скажи честно, голубизна передается половым путем?

От неожиданности я расхохотался во все горло. Стас тоже ухмылялся до ушей. Обстановка разрядилась, неловкость пропала: мы снова дурачились и непринужденно трепались.

Жара все усиливалась. Добрались пешком до Заячьего острова: побродили по воде под стенами Петропавловки, а затем долго валялись на камнях, нежась под ласковым солнышком.

Уже вечерело, когда мы, наконец, двинули ближе к дому, то есть к нашей гостинице. Теплый день угасал, от воды уже ощутимо тянуло сырым холодом. На мне была только водолазка, так что вскоре я начал замерзать. Таська отдал мне свою ветровку, после чего стал мерзнуть сам. Некоторое время мы еще пытались передвигаться в обнимку под одной курткой. Заметив, что прохожие на нас косятся, Таська начал валять дурака и строить из себя поддатого. Я, естественно, подыгрывал как мог. Шоу продолжалось, пока ментов по курсу не углядели. Решили завернуть куда-нибудь, погреться.

Зашли в первое попавшееся место, оказалось – арткафе. Та поездка была полна совершенно особенных сюрпризов: в кафе играли джаз. Команда молодых парней, примерно нашего возраста. Ударные, контрабас (самый настоящий, акустический, только что со звукоснимателем), фортепьяно, гитара и саксофон. Живая музыка, настоящая, а не массовый ширпотреб; в тот вечер все было таким живым и настоящим, совершенно уникальным…

Короче, мы надолго там зависли. В гостиницу вернулись уже за полночь. Таська вспомнил, что так и не попросил заменить матрас. Я фыркнул:

- Да нафиг он вообще сдался? Мы и на одной кровати неплохо помещаемся, по-моему.

- А уснем, на одной-то кровати? – ухмыльнулся Тасик и выключил свет.

Я стоял у окна. Он подошел ко мне в серо-голубой акварели летней питерской ночи и медленно, осторожно провел по рукам от локтей до плеч и обратно. Я задохнулся и почувствовал, как меня качнуло назад – затылок уперся в оконное стекло. Стас хихикнул:

- Окно не разбей смотри…

Он стащил с меня водолазку, я тоже в долгу не остался, и через некоторое время мы уже прижимались друг к другу – я терся о его кожу лицом, губами, гладил ее ладонями. Таська начал расстегивать на мне джинсы, затем стащил их с меня прямо вместе с плавками, так что я уперся в него своим «стволом».

- Сейчас перепачкаю всего, - пробормотал я и под этим благовидным предлогом начал стаскивать с Таськи брюки. Некоторое время мы голышом стояли у окна, сплетаясь в ласках. Путь таськиных ладоней прожигал след в моем мозгу, как кислота травит плату: плечи, лопатки, по позвоночнику вниз едва касаясь, плотно легли на бедра, захватили ягодицы, сжали… Я повис у него на шее – колени ослабли. Таська обхватил меня покрепче и транспортировал на кровать. Там он продолжил мять мою задницу, одновременно прижимаясь к моему прибору своим в полной боевой готовности, и я уплыл окончательно.

Таська мягко развернул меня к себе спиной и шепнул на ухо:

- Так?

- Да!... как хочешь, Тасик, - я закинул голову и прижался к его щеке своей, пылающей.

- Данька, я ж это… не умею! Вдруг тебе больно будет?

- Не будет! – едва сдерживая рвущееся изнутри неуместное ликование; в голове был полный винегрет, неожиданно подвернулась дурацкая фразочка из какого-то американского фильмеца «про лубофф», и я брякнул, - Мама говорила: когда любишь – не больно!

Стасик хихикнул:

- Что, прямо так и говорила? Ну, тогда другое дело! Погоди-ка секунду, - он выскочил из кровати, размахивая своим стояком как саблей, залез в сумку и вытащил оттуда пачку презервативов. Интерееесно! Когда это успел приобрести?

- Ты чего дрожишь весь? Боишься?

- Н-нет…

- Нервничаешь?

- Чутка…

- Сразу или медленно?

- Медленно…

Меня действительно трясло, словно я делал это впервые. Отчасти так и было: все, что я делал раньше, касалось в основном моего тела, а с Тасиком – это переворачивало душу. Да разве я кому-нибудь отдавал себя до него?!

Почему меня охватывает эйфория от одного ощущения, что он втискивается в меня? И это при том, что втискивается довольно болезненно: сам дополнительно смочить не догадался, а мне жутко не хотелось лезть с какими либо ценными указаниями. Почему головокружение и чувство, словно меня пронзили не на сантиметры, а насквозь, через сердце, до горла, вытолкнув застрявший в глотке стон? Немного назад – и снова, снова – нет, это невозможно, это слишком, после такого наслаждения остается только умереть – все остальное меркнет, мельчает и рассыпается в пыль…

- Тише!!! Тише, Данечка, тссс… Охх, ммм…уф. Блин, ты чего так орешь-то?

- Я же в подушку…

- Надеюсь, от кайфа?

- Спрашиваешь…

- Всю дорогу только от кайфа?

- Иди в задницу!

- Да я еще там!

- Тогда вылезай оттуда! – хихикнул я и тут же пожалел: Таська послушался, и я испытал пустоту и потерянность. Оставаться бы едиными вечно…

- А если серьезно: правда больно не было?

- Немного, - пробормотал я.

- Наврала, значит, мама?

- При таком кайфе боль – вроде соли для еды, - усмехнулся я, переворачиваясь на спину.

- Данилыч, да ты мазо! Я давно подозревал…

- Ага, а ты – садюга в таком случае. В процессе не особо чего-то интересовался, больно или как…

- Хм, в процессе как-то не до того было… Вообще-то я нежный и чуткий, - он чмокнул меня в нос, затем отстранился и уставился в лицо, словно первый раз видел:

- Ты весь взмок…

- Сейчас в душ схожу.

Я выбрался из постели и убрел в ванную. Через пару минут в дверях нарисовался Таська:

- Живой?

- Вполне. Иди сюда, - я затащил его в кабинку, благо он был голышом, - Тебе тоже ополоснуться не помешает.

Под струями воды глажу его горделиво развернутые плечи, почти безволосую грудь, крепкую спину – ощупываю его как слепой, пытаясь впитать, запомнить эти ощущения от прикосновения к нему. Ты прекрасен, возлюбленный мой. Пятнышки твоих родинок, горошины твоих сосков, крепость твоих мускулов, жар твоей плоти – сегодня, сейчас это все принадлежит мне, но надолго ли? Пусть мои ладони запомнят это чудо, и губы тоже… Не отстраняйся, неужели мои поцелуи так неприятны?

- Данька, ты что делаешь? – хрипло бормочет Стас, а я опускаюсь перед ним на колени и ласкаю его живот и бедра, чувствуя щекой как его полуопавший было член вновь набирает твердость.

- Ты чокнутый… - потерянно бормочет он, вцепившись мне в волосы, но уже не отталкивает. Конечно, я чокнутый, а ты только сейчас заметил? Погоди, сейчас и ты у меня чокнешься. Прижимаюсь лицом к его паху, к упругому, горячему стояку. Хорош джойстик – палка, приносящая радость.

- Оох… Перестань, Данька, так нельзяаа… - он уже, кажется, сам не понимает, что лепечет. По крайней мере голову мою уже не то что не отталкивает, а наоборот, прижимает. Медленно провожу по его напряженному стволу языком: Стас дернулся, его член размашисто качнулся – словно кивнул, поощряя к более активным действиям. Да пожалуйста, меня долго упрашивать не надо…

Это не отсос – это поцелуй взасос, в средоточие чувственности и интима. Тебя кто-нибудь целовал так? Уж не Файка, думаю… А Наташка, разве она интересовалась особо чувствительными местечками на твоем агрегате? Сомневаюсь, что эта романтическая натура догадалась уделить внимание твоим шарикам – а ведь тебе это жутко нравится, судя по всему. Так нравится, что вскоре ты не выдерживаешь и начинаешь усиленно качать бедрами, пытаясь забить свое далеко не мелкое достоинство мне в пищевод. Давай, жарь – я наслаждаюсь твоим неистовством. Я знаю, что ты чувствуешь.

Да, теперь мне в пору поинтересоваться: «Чего ж ты так орешь? ». Но ерничать не хочется. Стас сползает по стене с закрытыми глазами на корточки, я плюхаюсь рядом с ним, оглушенный терпкостью его спермы и ее количеством – неожиданно много для второго раза. Во рту живой, перечный привкус – миллионы маленьких хвостиков щекочут мою слизистую.  

- Пойдем в комнату? – предлагаю я.

- Угу, - Стас открывает глаза, ошалелые и полные тумана.

Я быстро меняю простынь (благо у нас под рукой неиспользованный Стасом комплект белья), и Таська первым бухается в кровать, утыкается физиономией в подушку.

- Двинься. Или мне на тебя сверху ложиться?

- Э, нет, не надо! – неожиданно ржанул Стас, перекатился на бок и гостеприимно откинул одеяло, - Ныряй.

Тепло его объятий. Вот сейчас, когда мы так близко, кажется – можно все. Тянет спросить – понравилось ли ему? Дурацкий, глупый вопрос. Наслаждение он испытал, это очевидно, но вот как он к этому отнесется, примет или отвергнет? Вдруг скажет: все было в кайф, но больше не надо?   А он вообще молчит, уткнулся мне в плечо – засыпает, похоже.

- Данилыч, спишь? – тихо.

- Нет.

Пауза.

- Ты не обиделся, что я тебе… ну, так же не сделал?

У меня рот растягивается до ушей:

- Тасик, кончай фигню нести! – блин, а я тут парюсь, не обиделся ли он на мою выходку!

- Нет, ну серьезно… - его рука сползла мне на живот. Внутри тут же сладко сжалось – ох, мама дорогая… Стоп, он чего, типа расплатиться решил?

- Савин, ты чего делаешь?

- А чего? Тебе не нравится? – дурачась, Таська приподнимает простыню, визуально проверяет мою реакцию и снова укладывается на подушку с довольной физиономией, вернув свою ладонь на мой пресс.

- А тебе?

- Что – мне?

- Тебе это нравится?

Он молчит, бесконечно долго как мне кажется, затем у него в лице что-то меняется, и он дурашливо интересуется:

- Я что, на обиженного похож? Стал бы я заниматься тем, что мне не нравится!

- А что именно тебе нравится? – я тоже ухмыльнулся.

- Блин, Кирсанов, хватит меня в краску вгонять… Мацать тебя нравится, доволен?! – он бесцеремонно прижимает меня. Кровь прибоем бъет в лицо, но я продолжаю настырничать:

- Хм. А целовать?

- Нравится… - севшим голосом отзывается Стас и утыкается своими губами в мои, очевидно, решив наглядно продемонстрировать все, что ему нравится со мной делать.

В ту ночь мы так и не заснули. Рассвет заливал комнату акварельными красками, а мы все никак не могли оторваться друг от друга, хотя оба были уже измотаны и выжаты. Не остановились, даже когда пачка из-под презервативов опустела. Не помню толком, как отключились, помню только этот восхитительный рассвет нового дня и чувство, что в это мгновение я безумно, невероятно счастлив, потому что сбылось нечто совершенно невозможное, а это значит – возможно все! И хотя наш номер находился всего-то на шестом этаже, мне казалось – мы оба в какой-то невероятной выси… на небесах! Избитое, затасканное выражение вдруг обрело смысл. На небесах – это когда легче пуха и плывешь наравне с облаками, и сам чувствуешь себя таким облаком, в котором и радуга, и свежая молодая зелень; и мир огромен, и весь он – на твоей ладони…