Мердок. Манекен. Шпингалеты

- Знаешь, что меня в тебе поразило? – Анна играла кистью Сережиной  руки, разглядывая пальцы.

- Что? – Сережа откинулся на спинку дивана, свободной рукой потер нос.

- Глаза. Какая-то сталь. Стальной пиджак, стальные глаза, все стальное. Как волк. Ты волк?

- У волка глаза желтые, - уточнил Сережа. - Янтарные.

- Не знаю. Мне показалось – твои глаза как у волка. Поцелуй меня, волк. – Обняла за шею, прикрыла веки. Губы Анны были жесткие, как резина, но веки трепетали.

- Где научился?

- В детском садике.

- Да ладно. Врешь?

- Вру.

- Ну, так где?

И Сережа вспомнил свою ПЕРВУЮ. Иру Максименко.

После девятого класса, Сережа поступил в муз. училище. Но, что бы получить аттестат, пошел в вечернюю школу. В классе вечерней школы сидели полу дяди и полу тети. Сидели, навалившись грудью на парту. Спали с открытыми глазами. Наверное, во сне они видели домашние тапочки и котлеты на сковороде под крышкой.

- Запишите три первых уравнения, - потребовал математик Иван Семенович. У него была розовая лысина и синий костюм с блестками. Иван Семенович стоял спиной к классу и выстукивал мелом по доске.   Все время стирал часть написанного и обшлаг его рукава был выпачкан мелом. В лысине отсвечивалась лампочка.

- Триппер…вых уравнения, - зевнул Сережа и склонился над тетрадью. Слева прыснула какая-то девчонка.

- Что? – спросил Иван Семенович, развернулся и строго, как сыч, посмотрел поверх очков. Сережа  скосил глаз и увидел насмешливое, чуть вытянутое лицо с темными волосами, расчесанными на пробор.   Лицо переходило в длинную шею и острые плечи, а пониже в аккуратную грудь и чуть выпуклый животик. Потом начиналась парта и не видно уже было ничего. Лицо тоже с интересом  изучало Сережу. Весь урок они натыкались глазами друг на друга. С занятий вышли вдвоем.

- Меня зовут Ира, - представилось лицо. Она шла на высоких каблуках, чуть откинув спину назад. Стройная,   как  девушка  из  кино. - Ира Максименко, - и продела свою руку под Сережину.   – А знаешь сколько у меня талия?   Ну, угадай, сколько, а? Шестьдесят сантиметров! – остановилась, обхватила пояс кистями рук. Самый длинный и самый короткий пальцы почти сошлись. –  А дома никого нет. Все на даче, зайдем?

Долго кружили по переулкам Таганки, наконец уткнулись в  какую-то обшарпанную одноэтажную развалюху.   Ира Максименко взяла Сережу за руку, и как слепого повела  по темному коридору. Привела в комнату, включила свет. Пахло мышами.   Прямо по центру -  непомерных размеров кровать. Можно  лежать вдоль, поперек и по диагонали.

- Тебе сколько лет? – взялась за пуговицу блузки Ира Максименко. – Неужели расстегнет! – испугался Сережа.

- Шестнадцать.

- Мне двадцать пять. – Стащив блузку через голову,   Ира Максименко  задрала юбку. Сережа увидел чулки, туго схваченные  резинками и голубые трусы. Стрельнуло в висок, губы мгновенно пересохли.

- А Иван Семенович смешной, правда?

- Угу.

- Он ко мне приставал, но я не дала. Иди ко мне, дурашка, - и положив Сережины руки себе на плечи, приблизила губы. Склонив голову набок и широко открыв рот, обхватила Сережины,   втолкнула язык. Промычала:

– Руку давай, - и оттянула  трусы. Широко развела красивые ноги.  

– Ну! Ты, что, совсем дикий?

- Совсем, -  признался Сережа и почувствовал нехватку кислорода, как на большой высоте.

Однажды он шел в магазин за хлебом и увидел за стеклом витрины  женский манекен из розового пластика. Манекен был абсолютно голый, с бугорком, там, где сходились ноги  и очень похожий на настоящую женщину. Похожий и не похожий. Те же руки-ноги, голова, а что-то не то. Что? Когда Сережа возвращался обратно, манекен уже был одет в изящное платье. В вызывающе красивое длинное платье. Вокруг манекена суетились работницы магазина - наводили последние штрихи. Проходящие мимо женщины останавливались и тоже смотрели в витрину. Смотрели не отрываясь. У большинства были мечтательные лица, некоторые изображали равнодушие, кто-то брезгливо собирал губы. Сережа переводил глаза с манекена на женщин и чувствовал: так не бывает. Не бывает у женщин таких рук и ног. Такой талии. Таких нереальных пропорций. Сейчас, глядя на Иру Максименко, понял - бывает. Бывает, но очень редко.

- Ложись, - приказала Ира Максименко. - Лучше так, - и перевернула Сережу на бок. Легла, прильнула спиной. Когда ложилась, Сережа успел заметить попку: две слегка удлиненные полусферы, как две гладкие фасолины. Выгнув руку, она подсунула платок. – Сделаешь сюда. - Согнула  ногу, поймала рукой, задышала – Вот так. Так. Так хорошо…

Сережа «сделал». Получилось: на платок, на фасолины  и на кровать.

- Так быстро?!

- Не знаю…

Где-то стукнула дверь. – Черт! Вернулись! – в панике заметалась Ира Максименко. Сережа вскочил и лихорадочно стал натягивать брюки. Вбил одну ногу в  башмак, успел схватить рубашку. – Давай в окно! - Стала дергать шпингалеты, Шпингалеты заело, наконец справилась, толкнула створки – давай же, ну! – Сережа прыгнул в темноту. Левая нога  проехала по какому-то крючку, или гвоздю. Распоролась штанина, по голове что-то стукнуло и отлетело на землю. Второй башмак. Перемахнув через забор, Сережа оказался на улице. Вдалеке светил фонарь. Ногу саднило, приличных размеров клок от штанины свисал как поверженный штандарт, в голове звенело. Приближалась женщина с кошелкой. На голове платок, как у баб на сенокосе. – А где тут метро? – вытянулся Сережа, подгребая клок.   Женщина шастнула как коза и подхватив кошелку, не оглядываясь, засеменила прочь. Постояв, Сережа двинулся на свет.

- В школе, - и вернулся из воспоминаний на диван.

- Ясно.

Помолчали.

- «На Таганке» был? – Анна продолжала рассматривать Сережину кисть.

- Нет.

- А что сейчас читаешь?

- Айрис Мердок. «Под сетью» – Сережа смотрел на Анну – безмятежный чистый лоб, прямые волосы Офелии, лучистые глаза. Такая не станет дергать шпингалеты. А что станет? Зачем она вообще к нему привязалась?

- Мама хочет с тобой познакомиться.

- Зачем? – напрягся Сережа.

- Любознательность. Не бойся, она добрая.

- А я и не боюсь.

- Экзистенциализм в литературе. Тебе нравится?

- В каком смысле?

- Ну… Айрис Мердок. Яркий представитель экзистенциализма в литературе. Хотя и не совсем. Все же, одним концом примыкает к  реализму. Философ. Преподавала в Оксфорде. Что-нибудь у нее понимаешь?

- Нет, - честно признался Сережа. - Копаюсь словно в дебрях, мозги трещат, но читаю. Язык, наверное. Нравится как звучит. Необычно.

- На «Таганку» сходим. Я скажу папе, он достанет билеты. Можно на «Двадцать дней», или на «Антимиры». Но сначала к моей подруге. На день рождения. Она пригласила, – и подбросила Сережину кисть.

- Зря.

- Что?

- Зря пошел на ударные.

- Почему?

- По качеству пальцев – ты прирожденный скрипач.

«Жил один скрипач, молод и горяч» - бывало, затягивал Сережин папа и задвигал пустую бутылку из-под «Фраги» между стенкой и диваном. А потом включал телевизор и болел за ЦСК. ЦСК било мимо и папины тапочки летели по комнате, шлепались в противоположную стенку, и падали на пол. За стенкой жила соседка – музыкальный критик. Критик выглядывала из двери и заикаясь спрашивала  «Ч…тто? »

– Подругу зовут Вера. Симпатичная. Приставать не будешь? – Анна закрыла глаза. –  Поцелуй еще…