А. Грин. Бегущая по волнам

ФРАГМЕНТ, НЕ ВОШЕДШИЙ В ОКОНЧАТЕЛЬНУЮ РЕДАКЦИЮ РОМАНА

... Вдруг за бортом я услышал некий особенный плеск – мой слух выделил его из монотонной песни волн. Не думая о нём, но непроизвольно обернувшись, я увидел вдруг над бортом женскую голову.

Невольное восклицание вырвалось у меня; вокруг завертелись фантомы догадок. Голова моментально обернулась на мой голос, мотнув узлом мокрых кудрей, – я узнал Дэзи.

Фантомы отлетели; девушка смущенно улыбнулась, как улыбаются дети, если вы их застаете возле сахарницы. Дэзи держалась за поручень, выходящий из борта "Нырка"; её взгляд обдал меня радужной волной, блеснувшей сквозь капли. Вновь мотнув головой, Дэзи крикнула: – Не подходите ближе! А лучше отвернитесь!

– Но отчего же, Дэзи? – наивно ответил я, радуясь её взъерошенному виду, – вы купались? Не замерзли? Нельзя говорить дядюшке и Тоббогану? – Говоря это, я подошел к ней. Блеснуло несколько неуверенных улыбок, – они пробежали  по лицу, как искры по волне – и Дэзи ответила, вздохнув: – Ну ладно, раз вы здесь, а мне тяжело тут висеть... Дайте-ка мне руку – да не упадите со мной вместе в воду, вот!

Я помог ей выбраться. Когда она приподнялась над бортиком, я разом понял её смущение, а себя выбранил за недогадливость: Дэзи была совсем без одежды.

Я поспешно отвернулся; случайный вид женской наготы действует, как древний рефлекс стыда – нагота раскрывает запреты, смеясь над нашими привычными "нельзя". Нежданно застав женщину обнаженной, человек чувствует себя волей-неволей – источником унижения, и стыд обнаженности переходит в него.

Я продолжал держать Дэзи за руку, глядя в замешательстве в другую сторону. Прыгнув с бортика на палубу, Дэзи окатила меня фонтаном брызг, говоря: – Ну вот. Я предупреждала вас – не подходите!

Голос её звучал виновато-насмешливо. – Теперь мы словно вдвоем искупались.

Краем глаза, а скорее – неким чувством созвучия с моментом – я ощутил, что Дэзи хоть и смущена, однако в её ней совсем нет томительного стыда, который сопровождает подобные моменты обнаружения недозволенного. Моё чувство тут же было подтверждено Больтом, вышедшим на палубу: увидав нас, Больт лениво махнул рукой и произнес:

– Славное утро, сударь! Дэзи, бесстыдница, хоть бы прикрылась! Верите ли, сударь, – обратился Больт ко мне, скорчив Дэзи рожу, – верите ли – разгуливает промеж нас в чем мать родила, и не стыдится нас. А мы – её. Разве можно стыдиться своей сестры? Но перед вами хоть бы марку держала, наказание наше...

– Уж если б у меня был такой братец, как ты – я б точно утопилась! – выпалила ему Дэзи, маскируя смущение бравадой.

Я, – все эти секунды не выпуская руки Дэзи, но добросовестно отворачиваясь от неё, – освободился от минутного замешательства и взглянул на девушку: вначале на лицо, глядевшее комически-насуплено – сквозь мину полустыдливой пикировки светился восторг купания, – затем, помедлив, ниже – на её фигурку, блестевшую в каплях, как оживший и потеплевший мрамор фонтана.  

Дэзи даже не пыталась прикрыться; судя по всему, это существо относилось к своей наготе по-детски, без стыда – как ребенок не стыдится обнажаться перед родными. Её тело, полностью созревшее для любви, манило бы всякого, но в эту минуту нельзя было видеть в ней предмет страсти, как нельзя его видеть в сестре или племяннице. Трогательная грудь её имела форму совершенных плодов, линии бедер были округлы и чисты, внизу вился пух, набухший от влаги, как и шевелюра, – глядя на обнаженное тело девушки, я не испытывал вожделения; во мне отозвался лишь глубокий и чистый тон печали. Дэзи была прекрасна, и в её наготе я чувствовал доверие, возможное лишь в любящей семье.

На палубе стали появляться матросы, а с ними  вышел и сам Проктор. Я, хоть и понял, что нагота купающейся Дэзи – явление, обычное на "Нырке", – испытывал всё же замешательство, понятное в моём положении. Я не знал, что и как говорить этим милым людям. Я отпустил руку Дэзи – она задержалась на мгновение в моей (чтобы не возникло чувства брошенной руки), после чего уперлась в бок с видом заправского чайника. Проктор, махнув нам рукой, взглянул на Дэзи, улыбнулся и укоризненно покачал ей головой:

– Хоть бы гостя постеснялась, русалка-сирена! Сейчас же одевайся и вытирайся, – или захотела простуды? – Говорить всерьез о простуде в такое утро было нелепо, и Дэзи осталась, обхватывая себя руками – будто бы пытаясь одеться. Распустив волосы и собирая их повторно в узел, она заявила:

– Я его не заметила, он появился на палубе, как привидение. И вообще – зачем так рано вставать? Спали бы, – Дэзи взглянула на меня, улыбаясь и трогая рукой себя за грудь. Её руки беспрестанно сновали по телу, смахивая с него воду. Проктор добродушно хмыкнул, сказав мне:

– Простите её. Она ещё совсем дитя и не понимает, что к чему. Мы все здесь, как одна семья и всё в таком духе; но как бы она не выскочила в таком виде на люди...  

– Ну, что же мне – купаться в одежде? Когда уж я точно простужусь... а до того утону, меня платье утянет на дно! – решительно произнесла Дэзи, одарив нас волной комически-хмурых улыбок, – все рассмеялись, и разговор свернул в иное русло.

Было очень странно видеть её рядом с собой – в компании взрослых мужчин, которым нагота её словно не заметна. Дэзи, видимо, решила: раз она попалась обнаженной мне на глаза – более не стоит церемониться с одеждой; капельки на её теле высохли, бутончики сосков потемнели, волосы распушились и закрутились в спирали – Дэзи жмурилась и потягивалась, с удовольствием впитывая солнечный свет. Она касалась меня бедром – его прохладу я чувствовал сквозь штаны, – беседовала с Проктором и поминутно спрашивала подтверждения у меня – "Правда ведь?" Я отвечал – "конечно, правда", благодарный за то, что с меня не требуют большего.

Через некоторое время я отошел, чувствуя себя не вправе более находится рядом с Дэзи. Я стоял у борта, думая об этом милом и странном полуребенке; когда позади послышалось вкрадчивое босое шлепание – я обернулся и обнаружил Дэзи, по-прежнему без одежды, но с платьем, перекинутым через руку – она прикрыла им грудь и живот, поддавшись нежданному стыдливому порыву.

Девушка смотрела на меня, склонив голову и улыбаясь, как облачко в лучах восхода. – Сударь, – сказала она и запнулась, осветив меня прозрачным светом из-под ресниц.

– Дэзи?

– Вы – вы не в обиде на меня? Что я разгуливаю перед вами в таком... костюме? – при этих словах Дэзи отняла руку с платьем от груди, показывая мне свой замечательный "костюм", – Тоббогану очень не нравится, но... Вы не думайте, что я не знаю – так нельзя. Вы так неожиданно вышли. Раньше я стеснялась, ждала, когда никто не увидит, ждала пустой палубы, а потом – несколько раз попалась. Ух! – щёки Дэзи засветились пунцовым и розовым, и девушка опять прикрыла грудь. – И вот – привыкла, и они тоже привыкли. Мне вот ни капелечки не стыдно уже. Раньше готова была провалиться в трюм, или ещё глубже – в самую пучину. Когда Больт меня увидел первый раз, – я просто одеревенела. Стала деревянной, как мачта. Потом – убежала, убежала в каюту и зарылась под груду одеял, глубоко-глубоко! Но это так чудесно – когда на тебе ничего нет, кроме воды. И воздуха. Так не хочется одеваться – словно прячешься от всего этого, – Дэзи повела руками вокруг себя, опять открыв тело моему взгляду. – Вот. А перед вами мне чуточку стыдно (рука с платьем дернулась обратно). Даже – не чуточку. Я – пойду одеваться, а вы не сердитесь на меня.

– Дэзи! – Я легонько взял её за локоть и попытался отвести руку с платьем от груди. – Не нужно стыдиться меня. Вы у себя на корабле, и вольны делать все, что хотите; я – ваш гость. Я не сержусь на вас нисколько. Чувствуйте себя свободной. Вы... – я хотел сказать о её красоте, но не смог, и потому повторил – Чувствуйте себя свободной.

Дэзи, нахмурив было лоб, улыбнулась снова – в её глазах появились жемчужные блики – порывисто развернулась, подскочив, как козленок, – и её пушистые волосы, распустившись из узла на макушке, упали на глаза. – Ой! – фыркнула Дэзи, виновато улыбнулась мне и принялась поправлять волосы, повернувшись спиной; на её ягодицах сверкнули непросохшие солнечные капли. Я, секунду помедлив, подошел к ней и потянул к себе платье.

– Позвольте, я подержу.

Дэзи глянула на меня из своей голубой глубины, отдала платье, и я стал, почти не смущаясь, смотреть на упругие бутоны её сосков. Дэзи перехватила мой взгляд, покраснела, и я сказал – ибо нельзя было не сказать: – Дэзи, вы очень красивы. Очень. Наверное, Тоббогану действительно не нравится, когда другие видят ваш купальный «костюм».

Дэзи, не прекращая возиться с волосами, окончательно растворилась в пунцовом и розовом; глянула на меня, отвела взгляд и комически-смущенно стала изучать своё тело, вертя головой. Оправив волосы, она потрогала груди, обхватила их ладонями и сказала мне:

– Когда-нибудь здесь будет молоко. Для маленьких голодных деток.

Улыбнувшись, будто распахнув глубь розы, девушка потёрла краснеющие щеки, быстро взглянула на меня и убежала к себе в каюту. Я смотрел ей вслед, забыв отдать платье.