Душа за талант

написано в соавторстве с Сергеем Грозовским

Пролог

Комната хорошо освещалась. Дьявол сидел в низком кресле, вытянув ноги и расслабленно откинувшись на спинку. Руки его лежали на подлокотниках, а пальцы время от времени удовлетворённо поглаживали бархатную обивку кремового цвета. Обнаженное существо, покорно сидело у его ног. Наверное, это всё-таки был мужчина – насколько можно было судить со спины – немного необычный мужчина. Он был строен и двигался грациозно и мягко. У него было два странных крыла – не перепончатых, не из перьев, а словно из сизо-чёрного дама, что напоминал дрожащее марево. Русые волосы струились по спине волнистыми прядями – ухоженные, блестящие - они завораживающе сочетались с загорелой кожей. Вся поза мужчины выражала охотную покорность.

- Ты возомнил себе, что можешь вмешиваться, Влад? – Дьявол усмехнулся. Он повернул кисть правой руки, открывая взору слуги ладонь, и тот сразу же припал к ней в нежном поцелуе.

- Господин? - испуганно проговорил он.

Пальцы вопросительно обхватили подбородок, и Дьявол приподнял лицо Владислава, скользя по нему хищным взором.

- Хочешь меня? - он почти рассмеялся.

- Всегда, - выдох, страсть, преданность смешались в одном единственном слове.

Сиэль сделалось дурно, едва она представила себе полный страсти и мольбы взгляд - именно такой взор должен быть у того, кто так жаждет заполучить чью-то любовь, пусть даже на короткое время. Сиэль захотелось кричать и злиться, но было так страшно, что она даже шелохнуться боялась. Если её обнаружат здесь – за шторой, Господин убьет её, не разбираясь. И зачем только она полезла в этот чёртов коридор? Даже маленькая щёлка, которая невольно открыла ей столько тайн, сейчас представляла опасность.

- Расскажи мне, - мягко попросил Дьявол.

Владислав медленно отстранился от его ладони, сложил крылья, лёг на спину у ног Господина, бедром прикрывая свой срам и скрестив руки на груди, подобно покойнику. Его длинные волосы разметались по ковру, словно причудливые змеи. Лицо было теперь другим – совершенные линии, более выразительный подбородок, чувственные губы и никаких усов. Впрочем, некоторые черты оставались узнаваемыми.

- Ты – моя жизнь, - стал шептать он, - моя боль, моя радость. Твои губы – мёд, твои глаза – бездна, твоё сердце – моё проклятие...

- Не то, Влад, - чёрные глаза лукаво заблестели в пламени свечей. – Не то…

Дыхание слуги стало сбивчивым, он немного помолчал, словно решаясь на что-то очень трудное. Теперь его голос умоляюще дрожал.

- Я не хотел этого, - признавался он. – Не хотел… Нет… Зачем ты улыбнулся мне, проходя по акрополю в Фивах? Зачем подошёл? Ты вложил в мою ладонь царский талант * – прикоснулся ко мне. Зачем? Ведь я уже принадлежал тебе. Я полюбил тебя всей душой ещё до нашего первого поцелуя… до нашей первой ночи… Я люблю тебя слишком сильно… Слишком… Так не бывает…

Владислав, похоже, бредил: он всхлипывал и перекатывал голову из стороны в сторону, уже впиваясь руками в ковёр. Его мерцающие жёлтые глаза были стыдливо прикрыты.

- Алкмаон, - позвал Дьявол, беспристрастно взирая на слугу сверху вниз, - мне не нравится, что ты забываешь о том, кто я.

- Я помню! Помню!.. Только не прогоняй меня от себя! Умоляю!

- Так сильно?

- Да! Да!

Владислав на коленях подполз к креслу, и Дьявол почти ласково провёл ладонью по его волосам, наклонился, осторожно поцеловал в губы.

- Хорошо, – отстранившись, Господин обольстительно улыбнулся. – Очень хорошо. Сегодня я тебе помогу усвоить, что мои интересы должны быть превыше всего. Если ты ещё раз позволишь себе разбить что-нибудь не ко времени, то я тебя по седьмому кругу Ада протащу в качестве жертвы, Влад. Ты меня знаешь.

Демон покорно пал к ногам Господина.

- Я буду у тебя через пятнадцать минут, а пока… Пошёл вон, - с презрением бросил Дьявол.

Он зло улыбался, смотря на медленно тающие очертания своего демона, затем встал, взял со стола какую-то бумагу и вышел из комнаты.

(с) Невеста Дьявола.

Две с половиной тысячи лет тому назад.

- Алкмаон! Иди к нам! – трое подвыпивших воина отсалютовали ему кружками из соседней винной, из полумрака которой доносился звонкий юношеский смех. Веселье шло полным ходом, не смотря на то, что был полдень и то жары вяли смоковницы по всей округе.

Мужчина усмехнулся почти презрительно и помотал головой, отказываясь от предложения. Не обращая внимания на разочарованные лица друзей, Алкмаон направился к акрополю. В Фивах он был в первый раз, но с этим городом его связывало одно пророчество. Когда десятилетний юноша впервые попал в Афины и взял в руки меч, старая жрица в храме Артемиды предсказала, что он встретит свою судьбу в Фивах и что Владыка Мира склониться перед его красотой и заклеймит огнём вечности. В Греции над подобными вещами было не принято смеяться и предсказание всерьёз приняли все, пожалуй, кроме самого Алкмаона. Владыка Мира? Юноша ещё бы понял, если бы речь шла о каком-нибудь царе, но кто может править целым миром? Желающих было много, а вот стоящих – ни одного.

Когда Алкмаону исполнилось двадцать два года, он уже познал мужскую любовь в совершенстве, и всё, чего действительно хотел: по-прежнему быть командиром своих распутных нерадивых воинов, что разбрелись веселиться по окрестным увеселительным заведениям, да найти того, с кем хотелось бы прожить рядом остаток дней. Он шёл по улицам, любуясь белокаменными стенами, храмами и алтарями, улыбаясь солнцу и наслаждаясь жизнью. И всё же странное предчувствие не покидало Алкмаона , словно должно было произойти что-то очень важное, судьбоносное.

К тому времени, когда Алкмаон миновал Онкейские ворота, жара стала просто невыносимой. Однако воину нетерпение было не к лицу, и Алкмаон вначале поплёлся к алтарю Афины, чтобы принести скромную жертву.

Край серого дорожного плаща незнакомца хлестнул сидящего на мостовой нищего по лицу - тот вскочил на ноги, выкрикивая вслед странному путнику ругательство и грозя кулаком, но уже через несколько секунд замер с поднятой рукой, не в силах более вымолвить ни слова.

Город привычно шумел, жил своей собственной жизнью, что вызывало в страннике странное чувство сродни ностальгии, он слишком давно не приходил сюда - место, где его сердце начинало жить отдельно от разума, покоряясь самым нелепым желаниям и мимолётным прихотям. Позволив себе постоять несколько секунд под высоким сводом городских ворот, вдыхая неповторимый запах Семивратных Фив, мужчина возобновил свой путь, и толпа вечно спешащих людей расступалась перед ним.

После того, как Алкмаон принёс жертву богине справедливой войны и мудрости, он решил осмотреть акрополь – через три недели он вместе с воинами должен был отбыть в Афины, а потому хотел провести время с пользой. Воин купил себе прохладного вина в мехах, и уже собирался пригубить его, как его взгляд задержался на высоком темноволосом мужчине. Незнакомец был так красив, что впору было завидовать всем богам Олимпа. Алкмаон вдруг поймал себя на том, что замер с открытым ртом, не в силах оторвать от мужчины восхищённого взора.

Верхний город Фив поражал воображение всякого входящего в это благословенное богами место, и восхищённые взоры не были здесь чем-то особенным - тем, на что стоило обращать своё внимание, однако один-единственный взгляд выбивался из толпы, подобно лучу солнца, на миг выглянувшего из-за тяжёлых свинцовых туч. Ещё не повернув головы, странник знал, что он увидит. Он был готов к этому, он ждал того, что однажды шепнула умирающая у дороги нищенка в свой последний час откровения: «Ты отыщешь того, кого так долго ждал». И всё же, мир был слишком непредсказуем даже для его Владыки. Медленно повернув голову, мужчина поймал глазами столь желанный взгляд, беря в плен без цепей, решёток и кандалов. Неподвижный молодой воин среди копошащейся, словно стая насекомых толпы, невольно притягивал к себе внимание, но не только это делало его особенным в глазах того, кто видел сотворение мира. Увидев воина впервые, странник уже знал его имя и историю. «Алкмаон… Алкмаон из Афин». Имя ласкало язык подобно старому вину, и путник не отказал себе в удовольствии произнести его ещё раз. «Не смотря на то, что ты так похож на остальных, ты - другой, Алкмаон, и я дарую тебе величайшую честь на этой земле - познать свою уникальность».

Не сводя пристального взора, мужчина неспешно приблизился к неподвижному афинянину, так и сжимающему в побелевших пальцах сосуд с молодым вином. Сами не замечая того, люди обходили их стороной, словно дикие волны скалистый утёс посреди океана.

Время остановилось, но казалось, что одновременно сменились тысячи лет – пролетели бегущими звёздами по небу, мимолётным солнцем, что вспыхивало над головой слабо – будто свеча. Алкмаон, зачарованный глубиной чёрных больших глаз не мог произнести ни слова. Сам не зная, почему, он несмело протянул руку открытой ладонью вверх, как будто выпрашивая что-то у незнакомца.

Чёрные глаза опустились на распростертую ладонь, и странник улыбнулся кончиками губ, вспоминая предсказание старухи. Достав что-то из мешочка на поясе, мужчина протянул руку - в ладонь Алкмаона упала тяжёлая золотая монета, а затем пальцы брюнета сжали его кисть, вынуждая согнуть пальцы в кулак, центром которого стал царский талант.

Алкмаон очнулся лишь тогда, когда незнакомца уже след простыл. Он подумал, что ему всё привиделось, что с небес к нему спустилось прекрасное божество, но в ладони была самая обыкновенная золотая монетка. Напрасно Алкмаон метался среди толпы, пытаясь отыскать взглядом того, кто играючи и как-то случайно прихватил с собой его сердце, заплатив ему такую смешную цену. Пол дня, воин бродил по улицам, надеясь хоть мельком увидеть прекрасного незнакомца, но тщетно. Алкмаону не оставалось больше ничего, как вернуться в казармы.

- Ты чего такой кислый? – за вечерней трапезой спросил Анаксиман – его давний друг и троюродный брат. – Я наблюдал за тобой… Который час ты не выпускаешь из ладони золотой. Я не видел тебя таким задумчивым с тех пор, как погиб твой ученик.

Алкмаон опустил глаза, без всякого энтузиазма продолжая ковыряться ложкой в ячменной каше.

- Скажи мне, Анаксиман, законно ли отказываться от своих притязаний на другого ученика?

- Ты с ума сошёл? – изумился друг, поправляя белый плащ на плече. - Не хочешь ли ты сказать, что откажешься от Эврипида ради кого-то другого? Мальчик молод, красив, равен тебе по положению. Чего ещё желать? И договор с его родителями уже в силе. Он будет отличным учеником и любовником. Как только мы вернёмся в Афины – он твой.

- Я не вернусь в Афины, Анаксиман.

- Вот тебе раз, - в зелёных глазах друга появилась тревога. – Кто же тот – другой юноша, из-за которого ты готов распять свою репутацию? Ты его здесь встретил?

- Не остри. Он старше меня… Мне так кажется, во всяком случае, - Алкмаон отодвинул тарелку и тяжело вздохнул, понимая, что отказ от юного Эврипида может стать концом его карьеры, но он ничего не мог поделать с собой. Насмешливый холодный взгляд чёрных глаз отравил его душу беспокойством и тяжёлой тоской.

- Кажется? Тебе кажется?! Ты хочешь сказать, что даже не знаешь кто он? Ну, хоть как его зовут-то, ты спросил?

- Нет.

Анаксиман всплеснул руками и схватился за голову.

- О, боги, вразумите его! – взмолился он, а потом сердито впился взглядом в брата. – Алкмаон, ты – сумасшедший. Знал я, как сердцем чувствовал, что сгубит тебя это глупое пророчество. Не надо было тебе в Фивы ехать. Вот что, старый боевой друг, хочешь совет? Хватит дурака валять. Возвращайся в Афины и бери Эврипида, а этого… Как его назвать даже не знаю. Забудь. Забудь, Алкмаон. Не губи свою жизнь неизвестно ради кого.

Алкмаон кивнул, понимая, что друг, по сути, прав. Он не стал спорить с Анаксиманом и даже всерьёз задумался над его предложением – вернуться в Афины, но пряная августовская ночь как назло терзала его сновидения навязчивым образом незнакомца. Это было так сладко – и одновременно слишком горько.

***

Душное покрывало ночи накрыло многолюдный город, и обычная суета сменилась покровом сна вместе с какой-то детской безмятежностью. Странник слишком долго смотрел на звёзды за свою жизнь, чтобы испытывать к ним что-то такое, что невозможно выразить с помощью слов. Он сидел на каменной скамье у одной из полуразвалившихся лачуг на самой окраине города, кутаясь в свой неизменный серый плащ больше по привычке, чем от холода. Ночь была его временем, но он медлил, не спеша исполнить пророчество и оттягивая миг истины лишь по ведомым ему одному причинам.

Слабо сверкнув в последний раз, звезда покатилась по небосклону за его край, но мужчина не загадал желания, как то было принято у людей. Его желания исполнялись сами собой, и у него не было нужды взывать к небесам, чтобы получить желаемое, как и сегодня - было достаточно всего лишь монеты в уплату чести, совести и души любого на этой земле. Цена была оплачена, и странник поднялся со скамьи, чтобы пойти – и забрать приобретённое.

Скрипнувшая в тишине дома дверь и тихие шаги были предвестниками появления человека, но тот, кто вошёл под арку спальни Алкмаона, никогда человеком не был. Взгляд чёрных глаз подобно шёлку лег на обнажённое плечо мужчины, смещаясь вниз по руке, пока не достиг золотой монетки, что человек по-прежнему сжимал в своей ладони.

Чувство опасности выкинуло Алкмаона из его сладких грёз, но едва открыв глаза, он испугано уставился на ночного визитёра, не понимая, как тот вошёл в запертую изнутри комнату на третьем этаже дома. Его мечта сама явилась к нему, и оставаться молчаливым идиотом, упустившим своё счастье утром в акрополе, Алкмаон больше не желал.

- Кто ты? – тихо спросил он, приподнимаясь на локте и до боли сжимая монетку в ладони. – Как ты нашёл меня?

- Я заплатил за тебя. Только плохой хозяин не найдёт купленную им вещь, - гипнотическим тихим голосом отозвался мужчина, решив не мучить воина молчанием.

Сделав несколько медленных шагов, незнакомец остановился прямо перед кроватью, глядя на удивлённого человека сверху вниз и будто решая что-то для себя.

- У меня много имён. Возможно, ты узнаешь их большую часть, а возможно - ни одного.

Алкмаон не знал, что сказать – незнакомец был странным, но тянуло прикоснуться к нему, чтобы почувствовать, что это не бред больного сознания.

- Я твоя… вещь? – мужчина посмотрел на монетку в своей ладони и вдруг отшвырнул её от себя. Кусочек золота ударился об пол, прокатился до ножки кровати – и странным волшебным способом снова оказался в ладони Алкмаона.

Воин, не знавший страха не перед стихией ни перед врагом, почувствовал, как в груди спёрло дыхание от ужаса.

- Забери её, - попросил он, вытягивая ладонь с дрожащими пальцами перед собой. – Забери. Пожалуйста.

- Она твоя, - спокойно констатировал брюнет, с удовольствием наблюдая за душевными метаниями своего нового спутника, - а ты - мой. Попытайся осознать это как можно скорее и не сопротивляться сильнейшему. Ты же хороший воин… и знаешь, что иногда лучше сложить оружие и сдаться на милость победителя.

Бархатный тихий голос успокаивал взбунтовавшийся разум, а взгляд чёрных глубоких глаз заставлял забыть обо всём на свете.

- Согласен ли ты служить мне до смерти и после неё, быть со мной в бою и на спальном ложе, любить меня и быть любимым?

Алкмаон по логике должен был попросить время на раздумья, но глядя в восхитительные проницательные глаза незнакомца, он не мог отказаться. Он тонул в них, пропадая навсегда. Алкмаон был добр к своим ученикам, но никогда он не испытывал любви. Теперь пришло странное чувство – хотелось соглашаться на всё, идти за ним хоть в Царство Мёртвых, ласкать, и нетерпеливо выпрашивать поцелуи.

- Да.

Алкмаон сел в постели и неспешно стянул покрывало с бёдер, пододвинулся, освобождая место для незнакомца. Дыхание воина участилось, и он мысленно ругал себя за то, что нервничает, словно невеста на брачном ложе.

- Ты боишься меня? - тихо спросил мужчина, наклоняясь к избраннику, чтобы самыми кончиками холодных пальцев обжечь кожу на виске афинянина, сбивая дыхание и пульс. - Не бойся, я не сделаю ничего такого, что бы причинило тебе настоящую боль. Я не смогу сделать тебе больно, Алкмаон. Ты веришь мне?

Опираясь коленом на ложе, незнакомец склонился ниже - горячее дыхание коснулось губ воина, словно испытывая его выдержку и контроль.

- Верю, - Алкмаон смотрел в глаза незнакомца и уже не видел ничего вокруг. У него голова шла кругом, все чувства обострились так, как для человека казалось невозможным. И если так происходило лишь от лёгкого касания, то Алкмаон не мог представить что же будет, когда его новоявленный любовник овладеет им. Храбрый афинянин даже вздохнуть не мог от переполнявшего его волнения. Губы приоткрылись, безмолвно умоляя продолжить. Ладони заскользили по плечам, увлекая незнакомца на постель.

- Возьми меня… - прошептал Алкмаон, любуясь ночным гостем. – Я твой.

- Мой, - повторил брюнет, утверждая свою власть поцелуем и забирая душу.

Жаркие губы ласкали воина, не позволяя и тени инициативы - незнакомец пил его дыхание, даря взамен своё, крал его рассудок и отдавал часть своего, владел им целиком, но не давал власти над собой. Вжимая афинянина в жёсткую постель, мужчина вёл своего любовника по острому лезвию удовольствия, что было ближе всего к боли и безумию. Вытягивая мечты и видения, словно жилы из освежеванной туши, он исполнял их все, заставляя человека извиваться под своей тяжестью и кричать. Оглохшему, ослепшему от вожделения Алкмаону в собственных криках и гулких ударах крови в висках слышался странный, почти пугающий шёпот: «Отдаёшь ли ты себя… на веки вечные… признаёшь ли ты меня… своим хозяином и возлюбленным… отдаёшь ли ты себя… на веки вечные… признаёшь ли ты…» - и Алкмаон признавал, отдавал себя, не думая ни о чём. Этим сильным рукам, что срывали с него последние остатки стыда, словно одежды, что касались его тела властно и похотливо, не пропуская ничего и добиваясь громких безумных стонов. Незнакомец брал его – брал, как желанную вещь, так властно и яростно, что у Алкмаона в глазах темнело, а стоны давно стали то ли криками, то ли хрипами. Тело горело в пламени страсти и плавилось в нём.

За окнами наступал рассвет, а у здорового афинского воина остались силы только на то, чтобы сносно удерживаться в коленно-локтевом положении. Мокрые волосы прилипли к вискам, по плечам катились солёные капельки, и постель была влажной от пота и семени мужчин. Алкмаон не помнил, сколько раз излился за эту ночь и сколько раз незнакомец овладел им. Брюнет был неутомим и довёл человека до той точки, где помешательство рассудка превращается в счастье.

Солнечный луч скользнул по серому камню стен, а затем легко проник в окно, развеивая сумрак. Лизнув плечо обнажённого мужчины тёплым светом, он пополз дальше по постели, но уже через несколько пядей преломился, словно наткнувшись на какую-то преграду и оставляя в тени сидящего на ложе брюнета.

Люцифер смотрел на своего любовника, не замечая ничего вокруг, и словно во сне водил кончиками пальцев по его израненным губам. Дыхание Алкмаона было ровным и спокойным, и тёмный знал, что дух его так далеко, что даже ему не под силу достать его сейчас, хотя человек и клялся этой ночью в вечной преданности, раз за разом отдавая себя в руки того, кто когда-то был сброшен с небес на Землю. Падший ангел не владел человеческой душой полностью, и не смотря на всё своё могущество, ничего не мог сделать с этим сейчас. Почти неслышимо вздохнув, брюнет поднялся с ложа и, не взглянув на любовника, исчез из его комнаты за секунду до того, как дверь распахнулась, и в неё вошёл Анаксиман.

- Алкмаон? – друг бросился к постели воина, да так и замер от удивления – та была перевёрнута, что говориться: «вверх дном», а сам хозяин постели лежал не в силах пошевелиться. Местами тело Алкмаона покрывали красные пятна, укусы, на бёдрах отпечатались следы пальцев. Догадаться, что произошло, даже для ребёнка не составило бы труда.

- С тобой всё в порядке? Мне показалось, что ты кричал.

- Он был здесь, Анаксиман, - мужчина мечтательно улыбнулся в потолок и сонными глазами посмотрел на родственника. И всё же Алкмаон соизволил прикрыть свой срам покрывалом от внимательного взгляда зелёных глаз.

- Кто? Тот человек, которого ты встретил в акрополе?

- Нет… Он – не человек, - это откровение далось Алкмаону слишком просто, словно спать с богами в Греции было в порядке вещей и происходило каждый день.

У Анаксимана было такое удивлённое лицо, будто ему показали зелёного слона.

- Он сказал тебе своё имя?

- Нет.

- Алкмаон, такие вещи – очень серьёзное дело. Если ты стал избранником какого-то бога – могу только позавидовать, но если об этом узнают в Афинах… То либо доказывай, либо сложишь голову на плахе за клевету.

- Ммм, - простонал раздражённо Алкмаон, с трудом садясь в постели и осматриваясь в поисках одежды. – Анаксиман, ну почему тебе надо обязательно испортить такое прекрасное утро своими трезвыми взглядами на жизнь? Плевать я хотел на то, что скажут в Афинах.

Анаксиман не мог найти слов от потрясения. Алкмаон был из тех воинов, кого всегда интересовала собственная репутация, и для этого он мог пойти на что угодно.

- Не смотри на меня так. Хочешь доказательств? Я тебе их предоставлю. Только давай вечером, а то я сейчас… не в том состоянии.

- Он так хорош в постели? – друг всё-таки поддался любопытству и несмело присел рядом с Алкмаоном, глядя на него как-то по новому – как на избранного.

- Он божественен, - хитро улыбнулся командир стражников. – Сегодня он даже заставил меня забыть собственное имя. Я счастлив, Анаксиман. Понимаешь? Счастлив.

- Я вижу, - брат улыбнулся, смирившись, наконец, с выбором Алкмаона.

Любовь богов – это палка о двух концах. Одних она делает героями, других – изгнанниками и страдальцами, третьим достаются самые горькие судьбы. Что ожидало Алкмаона, пока не знал даже он сам.

Вечером друзья отправились на рынок, где Анаксиман должен был увидеть доказательства того, что Алкмаон не лжёт.

- Может это Зевс? – это было уже сотым предположением брата, но снова – не верным.

- Нет, - Алкмаон быстро шёл по рядам торговцев, высматривая, где продавали самых дорогих лошадей. – Это не Зевс. У Зевса есть борода. А мой бог стройный как юноша, сильный – как сотня мужей, высокий, волосы у него гладкие, длинные - как у дев, и у него не растёт бороды.

- Может это Афродита ради тебя перевоплотилась? - пошутил Анаксиман, тряхнув золотыми кудрями и заглядевшись на белого молодого жеребца, вокруг которого, как обычно собралась толпа зевак.

- Жаль тебя разочаровывать, друг мой, но у Афродиты нет такого большого… мужского достоинства.

Анаксиман расхохотался:

- Наличие фаллоса у богов – вещь относительная.

- О, я смотрю, ты знаток в этом деле. – Алкмаон рассмеялся, а потом кивнул на жеребца. – Хочешь его?

- Хочу, - Анаксиман подумал, что брат шутит. Сложись они хоть всем воинством, а на такую лошадку денег не хватило бы. Но его смех сразу сошёл на нет, едва он увидел, как Алкмаон направляется к торговцу и договаривается о покупке.

- Ты с ума сошёл, - Анаксиман попытался остановить друга, но тот попросил у торговца мешок под золото, и отсчитал из кармана тому сорок золотых монет. Однако Анаксиман не мог припомнить, чтобы Алкмаон брал с собой деньги, когда они покидали казармы. Всю обратную дорогу он хмуро поглядывал на свой белоснежный дорогой подарок и размышлял, как Алкмаону удалось провернуть такое дельце.

- Откуда у тебя столько золота? – любопытство, в конце концов, добило Анаксимана, и он осторожно поинтересовался.

- Золота? – Алкмаон достал из кармана монетку, которую дал ему незнакомец. – Она у меня всего лишь одна. Это Он мне подарил. Сказал, что это плата за мою душу.

- А разве боги покупают человеческие души за золото?

- Видимо да.

- Это всё странно, Алкмаон. Я такого не слышал никогда.

- Слушай, Анаксиман. Ты слишком много думаешь. Уже полночь скоро, так что я пойду, а ты иди – отметь с ребятами приобретение, - Алкмаон направился в дом, бросив напоследок: - И накорми его.

Войдя в дом, афинянин надёжно запер дверь на засов и поспешил умыться. Перестелив начисто постель, он с нетерпением ждал нового визита, не особо волнуясь о том, что добыл подарок Анаксиману обманом.

- Ты щедрый человек, - раздался голос из тёмного угла комнаты, и хорошо знакомая афинянину фигура отделилась от тени, выходя на свет от единственного факела. - Твоему другу понравился твой подарок. Слишком сильно понравился.

Чёрные глаза смотрели так же внимательно, как и впервые в акрополе, но теперь на их дне притаилась тусклая, словно уголёк в куче золы, усмешка. Мужчина быстро скользнул взглядом по телу любовника и сократил расстояние до минимума, уже привычно касаясь пальцами виска Алкамаона.

- Я извёлся, ожидая тебя, - вкрадчиво укорил человека брюнет. - А ты ждал меня?

- Весь день… Каждый час… Каждый миг, - воин осторожно потянулся губами к губам любовника, но прежде решительный и мужественный Алкмаон робел перед властью своего божества – казалось, что даже в усмешке незнакомца была она – всё поглощающая железная воля, способная сломить кого угодно.

- Если бы я знал, что ты ждёшь, я бы никуда не пошёл…

Ничего не ответив, Люцифер даровал человеку желаемое, тем временем беря что-то и для себя. Поцелуй получился почти нежным и странно знакомым, словно целовались не два вчерашних любовника, а семейная пара, прожившая вместе не один десяток лет. Невидимо нахмурившись, брюнет мягко отстранился и отошёл к стойке с оружием афинянина.

- Твой брат знает, что я прихожу к тебе? - задал он вопрос, ответ на который был ему давно известен. Взяв в руки меч воина, мужчина провёл по лезвию ладонью, и оно не причинило коже никакого вреда. - Или ты скрыл нас от него?

- Не сердись, - Алкмаон отчего-то почувствовал себя виноватым, словно кто-то невидимый шепнул на ухо: «Твой возлюбленный сердиться на тебя… Ты не бережёшь то, что тебе даровано». – Анаксиман будет молчать, если я попрошу. Почему тебя это беспокоит?

- Он не из тех, кому можно доверять, - лаконично констатировал мужчина, кладя меч на место. - Зависть - плохое чувство, а у него её слишком много.

Повернувшись к любовнику, Люцифер улыбнулся и медленно зашёл ему за спину, обнимая за талию и прижимая ближе к себе.

- Не бери в голову, - тихо проговорил он, проводя губами по шее человека, - я не хочу, чтобы у тебя из-за меня были проблемы… - Влажный язык коснулся чувствительного места за ухом, и искуситель тихо добавил: - Ты слишком дорог для меня, Алкмаон.

- Что ты со мной делаешь? – воин послушно принимал ласки любовника, уже не контролируя своё возбуждение. Алкмаон инстинктивно поддался бёдрами назад, прижимаясь теснее ягодицами к паху брюнета. – Я с ума схожу от твоих прикосновений… Я твой, даже если меня за это казнят. Мне не нужен никто, кроме тебя… Анаксиман не имеет права судить меня за это… Никто не имеет.

Неожиданно мужчина расцепил руки и разорвал объятие, отходя назад.

- Пойдём, - он протянул руку ладонью вверх, - я хочу кое-что показать тебе.

Алкмаон несмело взглянул на ладонь возлюбленного и подчинился, понимая, что так будет всегда. После прошлой ночи у него всё ныло между ягодиц от боли и желания, и конечно, афинянин бы предпочёл остаться и для начала провести пару часов в постели, но это можно было отложить.

- Скажи мне, хоть зовут тебя как? – лукаво улыбнулся воин, следуя за своим любовником. – Мы с тобой вроде как… вместе, а я даже имени твоего не знаю. Я бы произносил его про себя, всё время и неустанно.

Тёмные грязные улочки сменялись широкими и светлыми дорогами, а они всё шли и шли, почти невидимые - в скопище ночных теней и оттого ещё более счастливые.

- Ты так молод и так… влюблён, - улыбнулся брюнет, сжимая пальцы воина в своей руке мягко, но в то же время сильно, словно боялся, что тот вот-вот очнётся и покинет своего странного любовника. - Ты хочешь знать моё имя? Ну что же, было бы нечестно скрывать его от тебя.

Обернувшись, мужчина остановился и притянул к себе любовника в тёмном переулке, где от повисшей в воздухе тишины каждый вдох звучал подобно крику.

- Моё имя Люцифер. Тебе оно что-нибудь говорит?

- Говорит, что ты не человек, и не один из богов, что живут на Олимпе. Но было предсказано когда-то, что в Фивах повстречаю я Владыку Мира.

Алкмаон с любовью всмотрелся в красивое лицо, пытаясь запомнить каждую деталь, линию, ощущение.

- Так ли это? – тихо спросил воин, осторожно касаясь пальцами бёдер незнакомца.

- А сам ты как думаешь? - продолжал улыбаться темноволосый мужчина, обнимая своего любовника за талию так, что их горячие тела соприкоснулись, выдавая желания. - Я похож на Владыку Мира?

- Нет, - Алкмаон смутился совсем, как мальчишка. – Но ведь я этого не могу знать. Я всего лишь человек – мусор, недостойный пыли из-под твоих ног.

Палец незнакомца лёг на губы мужчины, убивая ненужные слова и мысли.

- Ты - мой возлюбленный, - тихо и вкрадчиво произнёс он, скользя взглядом по лицу человека и останавливаясь на губах. - Ты - всё самое лучшее в этом мире. И не смей думать иначе. Слышишь? Не смей!

Горячие губы Люцифера коснулись человеческих, и тёмный дух тщеславия и гордыни проник внутрь беспомощной души, оскверняя святыню и даря иллюзии. Вовлекая Алкмаона ещё в один грех, тёмный уже не сомневался в пророчестве истекшей кровью нищенки на перекрёстке трёх дорог.

Всё происходило слишком быстро, но что-то заставляло верить словам и взглядам, тесным жарким объятиям, своему обезумевшему от любви сердцу. Мужчины долго целовались, укрытые тенью от посторонних глаз. Ласки стали более откровенными, вздохи – громкими. Алкмаон уже не сдерживал своих порывов и иногда позволял себе целовать любовника в шею по-хозяйски нежно, и открыто, чтобы уж точно дать понять, что ради удовольствия Люцифера, Алкмаон поступится всем.

Прижимая любовника спиной к неровной и шершавой стене дома, мужчина резко и сильно толкался в податливое тело, удерживая ноги на своих плечах и не давая упасть. Казалось, тёмный не чувствовал ни тяжести человека, ни откровенного неудобства позы - беря Алкмаона до конца, заставляя стонать и кричать от наслаждения сквозь стиснутые зубы, он царствовал и в его душе, куда неразумный смертный пустил его неосмотрительно быстро.

И снова таинственный голос в голове воина просил, требовал подчинения и признания, даря в ответ иллюзию настоящего счастья, что возможно лишь в личном раю человека.

- Скажи мне, - шептал Люцифер в ухо Алкмаона, даже не думая снижать сумасшедшего темпа толчков и до боли сжимая пальцы на ягодицах афинянина, - что ты чувствуешь? Тебе нравится то, что я делаю? - усмехался искуситель, прекрасно зная ответы на все свои вопросы.

-Да… очень, - сбивчиво прошептал в ответ воин, изо всех сил вцепившись в одежду Люцифера на плечах, чтобы не упасть. Такая поза вносила в процесс больше боли, но и наслаждения тоже, и Алкмаон, кусая губы, стонал: - Не останавливайся… Прошу… Не останавливайся…

Забываясь от страсти, афинянин целовал Люцифера в висок, иногда прикусывал за ухо, и совсем редко припадал губами к губам, не прекращая поцелуя до тех пор, пока хватало воздуха.

- Никогда, - едва слышно прошептал тёмный, кусая любовника в шею до крови и слизывая солёную жидкость, - ты - мой.

Человек с трудом выравнивал дыхание, и Люциферу приходилось держать его за плечи, чтобы он не упал.

- С тобой всё хорошо? - тихо спросил он, глядя в сумасшедшие затуманенные наслаждением и болью глаза. - Ты кричал.

Алкмаон пытался отдышаться, только сейчас осознав, что его одежда на груди и животе мокрая от семени. Ему казалось, что занимаясь любовью с Люцифером он испытывал не прекращающийся оргазм – от момента проникновения и до кульминации. Мышцы ануса всё ещё сладостно сокращались, заставляя Алкмаона изредка вздрагивать. Он мягко улыбнулся и нежно коснулся губами подбородка любимого.

- От счастья… Мне кажется, что я… Я больше никогда без тебя не смогу…

- Я был бы счастлив этому, Алкмаон, - позволил себе грустную и в то же время хорошо продуманную улыбку Люцифер. - Но иногда наши желания не имеют значения.

Собственноручно поправив одежду любовника, он осторожно повёл его дальше - в восточную часть города. - Ты проживёшь свою жизнь и уйдёшь в царство теней, и мы больше не сможем быть вместе.

- Тогда я хочу, чтобы моя душа рассыпалась в прах, и моя тоска погибла бы вместе с ней. И пусть так и случиться, если нет иного пути.

- Ты хочешь этого? Хочешь исчезнуть? Я хотел предложить тебе другой путь, итогом которого станет вечная жизнь… со мной. Но за него, как и за всё в этом мире, придётся платить.

Алкмаон остановился и нетерпеливо схватился за рукав Люцифера. В глазах человека ожила надежда.

- Я не боюсь… Что я должен сделать?

- Совершить несколько ритуалов, итогом которых станет твоё перевоплощение в одного из тех, кто ближе всего к богам, - мужчина едва сдержался от улыбки, видя поспешность человека. - Ритуалы не будут простыми, но цена за их выполнение тоже не мала. Так ты согласен?

- Да, - Алкмаон ответил твёрдо, словно давно ждал именно этого вопроса, словно жил ради этого мгновения, ради этого дня. Он действительно был готов на всё ради своей взбалмошной любви и чтобы не потерять того, кого ждал всю жизнь. Как мало для бога – и бесконечно много для человека. Как они сошлись – такие разные, такие непонятные друг другу, такие далёкие и одновременно близкие? Этим вопросом можно было задаваться вечно и не найти ответа. Вокруг ходили люди, заканчивая свои повседневные дела, в храмах приносили жертвы, юноши Греции делили ложе со своими наставниками, женщины обнимали своих детей, укладывали их спать, сгнивая в этой порочной стране от одиночества. Кто-то рождался, кто-то умирал, кто-то убивал именем богов, а прохладный ветер перебирал русые пряди Алкмаона, словно лаская его по воле того, в чьих чёрных глазах заплясало пламя.

- Иди за мной.

Люцифер вёл своего любовника по тёмным глухим улочкам большого города, избегая площадей и любых скоплений людей, и при всём своём желании человек не смог бы вспомнить дороги, что они проделали в полном молчании и странной обречённости.

Богатые каменные дома сменились деревянными, затем деревянные уступили соломенным, и наконец, на самой окраине города, где у людей не хватало денег даже на солому, насколько хватало взгляда простирались нищие кварталы. Многие жилища представляли собой просто навесы, ещё больше - горы мусора. Неугасаемая ни днём, ни ночью вонь витала в воздухе душным маревом, но на лице тёмного не отразилось ни одной эмоции. Остановившись в нескольких шагах от грязной дороги, он обернулся к своему спутнику и тихо проговорил:

- Бессмертные не должны чувствовать жалости к смертным. Тебе нужно отнять последнее у тех, кто испытывает непосильную нужду.

Алкмаон некоторое время не решался ничего сказать, словно перебарывая что-то внутри себя. Он долго всматривался в глаза Люцифера: может, ожидая подсказки, может, надеясь на то, что есть путь легче, но так и не дождавшись ничего, кивнул и направился в сторону навесов. К удивлению Алкмаона, люди не замечали его приближения – словно он был для них невидим. Но всё-таки, воин старался не попадаться на глаза тем, кто бодрствовал, не смотря на поздний час.

Взгляд Алкмаона рыскал себе жертву среди, мусорных куч, ящиков, под навесами, и вдруг наткнулся на маленького мальчика, что дремал, устроившись под боком у козы. Его мать – больная язвами женщина крепко спала поодаль.

Постояв минуту в нерешительности, Алкмаон вошёл под навес и стал отвязывать козу. Он старался быть осторожным, но животное заблеяло. Мальчик проснулся. Увидев воина, что в одной руке сжимал верёвку, а в другой – меч, ребёнок испугался, и тогда, Алкмаон наотмашь ударил мальчишку. Ребёнок потерял сознание, а афинянин, прихватив козу, бросился бежать. Уже издали он слышал крики матери и голоса разъярённых людей. Нищие сообразили быстро и организовали погоню. Понимая, что с козой на плечах ему далеко не уйти, Алкмаон остановился на минуту, достал меч и одним ловким движением перерезал животному горло, после чего поспешил туда, где ждал его Люцифер.

Убийство козы - слишком малое преступление для греха, и даже афинский суд, известный своими справедливыми приговорами, не вынес бы более сурового решения, чем штраф потерпевшим, но для человеческой души это было больше, чем преступление. Заложенное изначально сострадание корчилось в муках и любовь торжествовала над ним - безумная, слепая любовь. Люцифер не ошибся, избрав её оковами для человеческой души.

- Ты делаешь меня счастливым, - улыбнулся тёмный, едва Алкмаон подошёл к нему, и жарко поцеловал своего любовника в подрагивающие губы, снимая как муки совести, так и напряжение. - Пойдём, пойдём отсюда…

Взяв афинянина за руку, он неспешно пошёл в сторону богатых кварталов.

- Тебе нужен отдых.

Алкмаон действительно устал, но не физически – у него было чувство, что он потерял частичку себя, и воин не мог понять как и когда это случилось. Он не жалел о том, что сделал, нет, он просто ощущал себя странно – новым и незавершённым.

Они вошли в винную для богатых, и Люцифер заплатил хозяину за отдельную комнату, лучшее вино и еду. Когда же они с Алкмаоном остались наедине, воин спросил:

- Люцифер, я... я всё правильно сделал?

- Разумеется, - улыбнулся искуситель, подходя ближе и проводя ладонью по волосам воина, - только в следующий раз не допускай колебаний - они лишние, поверь мне. Помни о награде и только о ней, договорились?

Не дожидаясь ответа любовника, тёмный отошёл к столу, на котором расторопный мальчишка всего несколько минут назад расставил блюда с всевозможными яствами и кувшины с лучшим вином из погребов хозяина. Откупорив один из сосудов, Люцифер плеснул алой жидкости в бронзовый кубок и осторожно пригубил, будто боясь обжечься.

- Раздевайся, - не оборачиваясь, приказал он. - Тебе нужно расслабиться.

Алкмаон на миг прикрыл глаза, представляя себе дальнейшее развитие событий, и губы подернулись в сдержанной усмешке.

- Хорошо, - прошептал он, предвкушая прикосновения возлюбленного. Сначала на пол полетел плащ, потом испачканный кровью хитон. Обнажившись до конца, Алкмаон подошёл к Люциферу, и осторожно обняв за плечи, поцеловал в плечо. – Тебе обязательно исчезать утром?

- Не обязательно, - невидимо для человека усмехнулся брюнет. - Или тебе мало меня ночью?

Люцифер обернулся и, красноречиво посмотрев в глаза Алкмаона, заметил:

- Ты становишься ненасытным, мальчик мой.

Легко поцеловав любовника в губы, словно раздразнивая, мужчина сел в кресло, что стояло около стола, и похлопал себя по коленям, ясно дав понять человеку, что от него требуется.

- Иди ко мне.

Алкмаон очень устал, но с желанием выполнил просьбу. Сев на колени любовника, он с лёгкой улыбкой склонился к его лицу и, заглянув в глаза, спросил:

- Скажи, почему ты выбрал меня? Ведь в Фивах множество красивых молодых юношей… Почему я, Люцифер?

- Ты считаешь, красота и молодость – это всё, что мне нужно? – усмехнулся мужчина и заставил афинянина откинуть голову на своё плечо, чтобы уже через секунду поднести к его губам до краёв наполненный вином кубок. – Нет, Алкмаон… мне нужно совсем не это.

- Если бы знать, о чём ты мечтаешь, - не отводя взгляда, воин пригубил вино и, удерживая его, потянулся губами к губам Люцифера.

Вино придало поцелую особую терпкость, и как ни странно – глубину. Хмельного напитка было слишком мало, чтобы свети с ума, но страсть и желание полностью компенсировали количество, и уже от половины глотка сознание человека затуманилось, выпуская наружу желания.

- Разве ты не знаешь? – усмехнулся брюнет, слизывая красную каплю с губ воина, но не позволяя углубить поцелуя. – Я хочу тебя. Целиком. Полностью. Всего.

Хитро взглянув на любовника, тёмный неожиданно дёрнул его за волосы, заставляя откинуться и буквально лечь на коленях, и выплеснул на него оставшееся вино, тут же приникая губами к его коже, чтобы слизать алый виноградный сок.

- Ты вкусный, - прошептал он, покрывая укусами и поцелуями грудь человека, - так бы и съел.

От действий любовника тело Алкмаона пронизывала дрожь. Упираясь лопатками в подлокотник кресла, он прогнулся навстречу жарким губам и тяжело дыша, поинтересовался:

- Ты ешь людей?

- Нет, - солгал Люцифер, выпрямляя спину и насмешливо глядя на любовника, - но тебя съем.

Налив в кубок из кувшина ещё вина, он смочил в нём свои пальцы и дразня провёл ими между ягодиц человека.

- Съем вот так, - шепнул он перед тем, как впиться в рот Алкмаона ещё одним поцелуем, одновременно проталкивая пальцы внутрь и упиваясь стоном любовника.

В этот раз было больно, но уже через полчаса Алкмаон снова извивался от страсти в жарких властных объятиях и забывал обо всём.

***

Анаксиман вошёл в свою комнату, и устало швырнул плащ на скамью у стены. Смуглый юноша лет четырнадцати, что сидел у жаровни и точил меч, проследил этот жест глазами, потом отложил оружие, подошёл к скамье, и ни слова не говоря, бережно перевесил плащ Анаксимана на стул.

- Как провёл день, Тэрон?

- Хорошо, - сухо ответил мальчик.

- Ты на меня сердишься за что-то?

- Нет, - так же сухо ответил он, отчего-то пряча взгляд.

- Лгать не хорошо, - шутливо укорил ученика Анаксиман, но Тэрон так и остался стоять с отпущенной головой. – Когда ты перестанешь ревновать меня к Алкмаону? Ревность воину не к лицу – сам поймёшь, когда вырастешь, и других учить будешь…

- А я не хочу никого учить! – вдруг вскинулся мальчишка, развернувшись, и Анаксиман увидел, как его карие глаза предательски блестят. – Почему я обязан брать себе ученика, если я не хочу?!

- Таковы законы Греции, Тэрон, - строго нахмурился Анаксиман. – И сделай одолжение: не смей повышать на меня голос.

Стиснув зубы от досады, мальчишка метнулся к жаровне и как-то зло вернулся к прежнему занятию, но в запале нечаянно задел ребром ладони острое лезвие. Пряча пораненную руку в складках одежды, Тэрон только обижено шмыгал носом и Алкмаон знал, что ему очень хочется плакать. Хочется, но он не заплачет, а лишь как обычно, будет ходить понурый три дня к ряду, до тех пор, пока у Анаксимана не сдадут нервы и он не поваляет Тэрона в постели как следует.

Усмехнувшись, учитель решил не ждать три дня. Он не одобрял чувств Тэрона к себе, но уже не мог не признать, что в тайне любит мальчика. Нет, не как ученика, а как того единственного, с кем хотел бы провести всю жизнь. Анаксиман уже был женат и у него рос трёхлетний сын, которого он решил отдать в ученики Алкмаону, как только мальчику исполниться двенадцать. Именно поэтому он не мог говорить Тэрону о своих чувствах. Анаксиман хотел, чтобы он добился успехов в карьере, обзавёлся семьёй, устроил свою жизнь. А что ожидало его с неправильно честным и не амбициозным Анаксиманом? Вечное скитание по миру, да должность простого воина.

- Тэрон, я вынужден наказать тебя, - он произнёс это не слишком строго, но твёрдо. – Ты понимаешь, за что?

- Я не сдержан, - дрожащим голосом ответил мальчик.

Анаксиман подошёл к нему, опустившись перед ним на одно колено, освободил раненую руку от тряпок и, удерживая за пальцы, припал губами к ране, зажимая и останавливая кровь. Тэрон стоял неподвижно, и его печальный взгляд был прикован к учителю.

Убедившись, что кровь из раны больше не сочиться, Анаксиман продолжил:

- Спать сегодня будешь на улице. С собой возьмёшь только плащ. Каждый час ты должен будешь вставать, и делать по тридцать упражнений с мечом. Я прослежу.

- Хорошо.

На мальчишку было больно смотреть, но он упрямо сдерживал слёзы обиды и злости на своего учителя за измену. Естественно, ни о какой измене с позиции общества речи не шло - это были личные притязания ученика, и хотя он понимал всю их обречённость, ни злость, ни обида так и не прошли.

- И скоро ты бросишь меня? - задал он тот самый вопрос, что мучил его уже слишком давно. - Когда ты променяешь меня на нового ученика?

Анаксиман тяжело вздохнул.

- Тэрон, твои чувства мне понятны. Многие в твоём возрасте влюблялись в своих учителей, принимая эти чувства за истинную любовь. Ты ещё молод и совсем не знаешь жизни. Мы будем вместе до тех пор, пока сражаемся плечом к плечу, и клянусь, что ради тебя я выстою даже против сотни воинов, но твой отец недавно женился во второй раз на женщине из семьи более знатной, чем моя. Ты должен понимать, что твоё будущее – это командовать другими. В таком положении лет через пять, ты выберешь ученика из высшего сословия. Он станет тебе и братом и другом, а со временем – и любимым. Если бы мы были равны по положению, то, возможно, что смогли бы всегда быть вместе, но… Я этого не хочу, Тэрон. Я не умею губить чужие судьбы ради собственного счастья, и прошу от тебя только благоразумия. Твоя ревность к Алкмаону безосновательна.

- Почему? - голос мальчишки стал не по-детски злым и почти обвиняющим, однако он его больше не повышал. - Вы с ним в одинаковом сословии, давно вместе и прекрасно понимаете друг друга. Что тебе мешает соединить свою судьбу с тем, кого ты любишь?

Лицо Тэрона искривилось от чувств, которые он пока не научился сдерживать, и мальчик выдернул пострадавшую кисть из тёплых рук Анаксимана, отходя от него к двери.

- Моя судьба - моё дело, - горько сказал он. - Я не позволю решать кому-то за себя.

- Если бы в мире всё было так просто, Тэрон, - усмехнулся Анаксиман, сделав несколько шагов к постели и задумчиво глядя на белоснежные простыни. – Боюсь, что твоя судьба уже решена, и я в неё не вписываюсь. И дело даже не в Алкмаоне. Я люблю его, но как брата. У нас никогда ничего не было. Он стал странным, с тех пор как повстречал этого… - Анаксиман оборвал дальнейшие размышления – Тэрону не нужно было знать о боге, что посещал Алкмаона.

Несмотря на юный возраст, ученик Анаксимана прекрасно разбирался в словах и полутонах, а потому не смог не воспользоваться полученной информацией.

- Ему наплевать на тебя - он меняет своих любовников, как хочет, а ты продолжаешь его любить!

Брови мальчишки сошлись на переносице, и он быстро подошёл к учителю, разворачивая его к себе за плечи и с болью вглядываясь в глаза.

- Я люблю тебя, - уже тихо и как-то слишком безнадёжно проговорил он, - неужели ты не понимаешь? Я хочу быть с тобой…

- Ты не должен больше этого говорить, Тэрон. Никогда. Слышишь? Никогда так не говори. Живи одним днём. У нас нет будущего, и нам придётся с этим смириться.

Вопреки жестоким словам Анаксиман слишком ласково погладил мальчика по щеке – это выдало его с головой.

- Не хочу смиряться! - казалось, ещё немного - и мальчишка просто ударит своего учителя, наплевав на всё, но вместо этого он неожиданно быстро приподнялся на цыпочки и, крепко обняв Анаксимана за шею, поцеловал его в губы.

И мужчина ответил ему так ласково и в то же время напористо, что нельзя было даже сомневаться в том, что Анаксиман любит. Любит по-настоящему. Он ненавидел себя за эту слабость, за эту ненормальную тоску по карим глазам, по белоснежной стеснительной улыбке, родинке на шее, что странно напоминала крохотную бабочку. Но Анаксиман жил одним днём – и пока брал то, что в скором будущем должен был потерять. Взяв мальчика на руки, воин уложил его в постель, снял с усталых ног сандалии, начал неторопливо целовать колени, голени, ступни.

Из глаз Тэрона катились слёзы, но он не замечал этого, до конца отдавая себя тому, кому уже давно подарил своё сердце. Не выдержав ласковой пытки ожидания, он поднялся, потянув учителя за плечи, уложил на себя, раздвигая ноги и обхватывая ими бёдра Анаксимана. Хитон задрался, обнажая плоский мальчишеский живот и возбуждённую плоть. Тэрон нетерпеливо всхлипывал, ёрзая под любимым, умоляя его не тянуть.

Анаксиман с горечью подумал, что окончательно развратил мальчишку, но голос справедливости яростно возразил, что так отдаются только тому, кого любят. Анаксиман плотно обхватил член юноши рукой, начиная медленные движения от основания к головке – и обратно, дразня, сводя с ума. Он не торопился, думая только о Тэроне, о том, чтобы ему было хорошо.

- Не плач… Не надо, - воин собирал губами солёные капельки в уголках глаз ученика и любовника, словно пытаясь их высушить. – Не надо, Тэрон…

- Я тебя люблю, - шептал мальчишка, прижимаясь к любовнику плотнее, боясь, что их вот-вот оторвут друг от друга. - Я не смогу без тебя… Пожалуйста, не оставляй меня…

Слёзы были недостойны воина, но Тэрон не мог остановить их. Глядя на своего учителя и возлюбленного, он позволял себе минуты той самой слабости, что прекрасна только с любимым и единственным, что даётся лишь раз в жизни. Не стыдясь собственных слёз и желаний, мальчишка целовал Анаксимана, заглушая собственные стоны его губами и кожей.

- Возьми меня, - не выдержав, прошептал он, крепче сцепляя руки на шее любовника.

- Молчи, - Анаксиман жарко целовал лицо Тэрона и запрещал ему говорить о любви. Запрещал ради него самого. Они редко спали вместе из-за сдержанности Анаксимана, но даже он иногда не выдерживал напора собственных чувств, и в такие ночи маска безразличия слетала прочь, оголяя его любящее сердце. Анаксиман знал, что будет корить себя утром за эту невероятную нежность, с которой он ласкал Тэрона, и которая была намного красноречивее слов.

Отлив в ладонь небольшое количество оливкового масла, Анаксиман осторожно подготовил ученика и, закинув его ноги себе на плечи, любовно овладел им.

- Тэрон… Мальчик мой, - сбивчиво шептал он, наращивая темп и забываясь от жара и тесноты упругих, рвано сжимающихся мышц. – Тэрон…

Судорожно мотая головой из стороны в сторону, мальчишка стонал и хрипел от боли и наслаждения. Чувствуя любовника всем естеством, он плакал от радости единения, запрещая себе думать о том, что последует за этим. Поза была слишком неудобной, но Тэрон пытался подаваться бёдрами навстречу резким движениям мужчины, сжимая его плоть внутри себя до пьяняще острой боли, что заставляла забыть обо всём. Покрывая грудь Анаксимана поцелуями, он прижимался к нему как к самому родному человеку, не думая о последствиях своих чувств. Сейчас его учитель был откровенен с ним, и это откровение заставляло ученика надеяться на лучшее, даже если ему не позволяли говорить о любви. Громко вскрикнув, едва плоть мужчины нашла в его теле горячую точку, мальчик излился себе на живот, по-прежнему обнимая любовника за шею, не давая ему отстраниться.

Анаксиман крепко стиснул зубы и, сделав несколько финальных толчков, молча кончил. Тело его содрогалось, но лицо оставалось спокойным. Немного отдышавшись, мужчина вышел из любовника, ласково поцеловал его в губы.

- Иди – смени одежду и вымойся, - Анаксиман не прогонял его – он просто старался не позволять им больше, чем следовало. Воин делал так всегда, опасаясь, что после их слияния сорвётся – и признается Тэрону, что любит. Одним богам было известно, как он желал этого! В такие моменты ему хотелось просить юношу бежать с ним – бежать куда угодно, но только с ним.

- Я люблю тебя, - тихо прошептал Тэрон, не смотря на все запреты своего учителя, - помни об этом.

Расцепив руки, он позволил Анаксиману подняться и сел на постели, обнимая себя за плечи от внезапно накатившего холода. Было грустно и больно, но воину не пристало бояться, ни того, ни другого, а потому мальчик промолчал, понимая, что его слова ничего не исправят.

- Но я сделаю так, как ты скажешь, - это обещание далось слишком тяжело, как любая неугодная истина, и юноша встал с постели, направляясь в сторону двери. - Спокойной ночи, Анаксиман.

- Тэрон? – воин окликнул его так, словно собирался сказать что-то важное – признаться, но увидев в глазах мальчишки надежду и ожидание, отвернулся и только выдавил: - Возьми мой плащ – он теплее.

- Хорошо, - кивнул ученик и, дойдя до стула, куда некоторое время назад повесил плащ любимого, завернулся в него целиком, унося с собой если не любовь учителя, то хотя бы то, что изредка напоминало ему о нём.

Анаксиман обхватил голову руками, пытаясь хоть как-то проанализировать своё очередное безрассудство, но ничего не получалось. Он едва не бросился вслед за Тэроном, и снова сдержался. Анаксиман всё ещё чувствовал запах юноши, что едва уловимо витал в воздухе, запах их любви, и злился на себя за свою глупую нежность. Возможно, будь он в первый раз с Тэроном грубее, может быть тот и не влюбился бы в него? Но теперь было поздно. Каждый раз, оставаясь наедине с мальчиком, Анаксиман обещал себе быть строгим, резким, и равнодушным к его признаниям, но в результате неизменно становился нежным, ручным, беззащитным. Порою, он сам себя не узнавал. Когда он успел стать таким?

Утром Анаксиман уложил измученного ночной тренировкой Тэрона в постель, а сам отправился на рынок. Он разыскал торговца, у которого Алкмаон купил коня и, сославшись на то, что произошло недоразумение, вернул животное законному владельцу, после чего направился к Алкмаону. Однако в казармах того не оказалось и брату не осталось ничего иного, как покорно ждать его возвращения.

- Слышали, что сегодня ночью приключилось? – спросил кто-то из воинов за обедом, на который Алкмаон тоже не явился. – Говорят, в нищих кварталах какой-то солдат мальчишку приложил. Козу украл, представляете?

Некоторые из воинов засмеялись, некоторые брезгливо поморщились, а Анаксиман нахмурился. Солдатам платили неплохое жалование, и в воровстве коз ни у кого в целых Фивах не было нужды. Он не предполагал, что это мог быть Алкмаон, но снова странное предчувствие начало терзать сердце.

- Украл, а потом эту козу убил.

- А я утром на рынке слыхал, что воин тот в плаще белом был, - похвастался другой воин. – Кому надо из аристократии коз воровать? – возмущённо спросили из-за соседнего стола.

- А я слышал, что у него глаза огнём горели, и что не человек он вовсе.

Анаксиман больше не мог слушать этого – он отшвырнул от себя тарелку и, не обращая внимания на изумлённые лица сослуживцев, быстро вышел из столовой. Он шёл в дом Алкмаона с намерением дождаться его и, наконец, выяснить правду.

Брат явился немного пьяным, зацелованным, и счастливым – его хитон был испачкан кровью.

- Смотрю: неплохо повеселился, - Анаксиман стоял за дверью и ждал друга.

- Ты чего там прячешься, словно вор? – с надменной ухмылкой поинтересовался Алкмаон, умываясь свежей водой из глиняного сосуда. – Я думал, что ты сегодня пьяный будешь… Неужели не отметил покупку с ребятами?

- Я вернул коня его законному владельцу.

- Ну и дурак, - казалось, что новость не произвела на Алкмаона никакого впечатления. Он вытер лицо полотенцем, и как ни в чём не бывало, принялся расшнуровывать наручи.

- Алкмаон, что с тобой происходит?

- Не понимаю, о чём ты.

- Где ты был?

Алкмаон замер и зло посмотрел на брата.

- А это не твоего ума дело. С каких это пор я должен отчитываться перед тобой? Занимался бы ты лучше своим Тэроном, а то заберут мальчика через пару месяцев. Глазом моргнуть не успеешь, как это время пролетит… А он же так тебя любит.

Анаксиман вытаращил в изумлении глаза – у него было ощущение, что мир сошёл с ума и кто-то из них двоих явно не в себе.

- Ты изменился, Алкмаон, - сказал брат, подходя ближе. – Я не узнаю тебя. Ты всегда радел за справедливость, никогда не делал другим зла, а слабых защищал. Ты и меня этому учил, пока мы росли вместе.

- И что с того? Тебе не понравилась лошадь?

- Мне не понравился ты! - вспылил Анаксиман. Он не понимал ни хладнокровия Алкмаона, ни его перемен. Это злило и приносило боль. – Ты мой брат! И мне не плевать на то, что с тобой происходит! Впрочем, тот с кем я сейчас пытаюсь разговаривать, мало чем уже напоминает Алкмаона, которого я знал! Откуда кровь на твоей одежде?! Ты ранен?

Алкмаон презрительно молчал.

- Конечно, можешь не отвечать… Я знаю, откуда она… - Анаксиман принялся нервно мерить шагами комнату. - Это Он тебя заставил? Твой бог? Он заставил тебя украсть эту проклятую козу?!

- Не смей о нём говорить в таком тоне, - тихо предупредил Алкмаон, и распалённый отчаянием Анаксиман не заметил, как ладонь брата осторожно легла на рукоять меча.

- Великий Зевс! А в каком ещё тоне мне говорить?! Вы знакомы всего лишь два дня, а ты уже не ведаешь, что творишь! Ты даже не думаешь, что творишь! Чего он добивается, твой бог? Чтобы тебя повесили как преступника?

Анаксиман говорил много, пытаясь убедить брата одуматься, но Алкмаон ничего не слышал, кроме собственного сердца, и тока крови, что стучал в висках странным напоминанием Его слов: «Твой брат не из тех, кому можно доверять…»

- Опомнись, может быть пока ещё не поздно, - продолжал Анаксиман, но ему казалось, что его не слышат. В глазах Алкмаона навеки застыли ледяные волны моря.

- Ты просто завидуешь, - вдруг сказал он, на что Анаксиман горько рассмеялся:

- Завидую? Я? Да нет, Алкмаон, тебе не позавидуешь. Ваша любовь похожа на рабство. Я предпочту жить в нищете, даже умереть, но судьбе раба я никогда не позавидую.

- Замолчи…

- Тебе не нравится правда, Алкмаон? – Анаксиман умоляюще схватил брата за плечи и встряхнул. – Он погубит тебя, вот увидишь. Я не знаю, что это, но не любовь. Вернёмся в Афины. Поговори с отцом, и всё-таки подумай на счёт Эврипида…

- Я бесконечно должен повторять? Нет, - Алкмаон оттолкнул брата. – Убирайся Анаксиман. Я не желаю твои бредни слушать. Я люблю его, если ты до сих пор не понял.

- Алкмаон, послушай…

- Уходи… Убирайся!

Анаксиман стиснул от досады зубы, а потом сказал:

- Поговорим, когда ты протрезвеешь, - и вышел за дверь.

***

- Ты когда-нибудь бывал здесь раньше? - тихо поинтересовался Люцифер, ведя своего любовника по импровизированным коридорам из шёлка, свисающего прямо с высокого потолка величественного здания. Кричащая, вызывающая роскошь дома удовольствий раскрывала свои объятия каждому, кто мог позволить себе баснословную сумму золотом за несколько часов блаженства в окружении всего того, что только могла дать человеческая фантазия. Многочисленные юноши и девушки всегда были готовы раскрыть свои объятия, обещая все блаженства земли, но помимо обыденных удовольствий, этот рассадник грехов славился ещё и запретными плодами, которых здесь всегда хватало в избытке.

- Власти никогда не признаются в существовании этого заведения, хотя всем прекрасно известно: где оно располагается и что в нём находится, - в бархатном и глубоком голосе прозвучала насмешка как над богатыми горожанами, так и над ведомым ими бедным населением. - Глупо. Ты согласен со мной?

Неожиданно красная прозрачная ткань раздвинулась, и из открывшихся покоев вышла прекрасная женщина в алых одеждах, что могла соперничать своей красотой и распутством с самой Афродитой. Гетера приветственно улыбнулась Люциферу, словно старому знакомому, что порадовал её дом долгожданным визитом, и, не скрывая любопытства, посмотрела на его спутника.

- Вы желаете чего-то особенного? – соблазнительно тихо проговорила она, немного наклоняя голову вправо так, что тяжёлые серьги мелодично зазвенели. - У нас есть всё для того, чтобы исполнить любые ваши желания…

Ненадолго в зале, куда доносился женский смех и стоны, воцарилось молчание, но тёмный быстро прервал его, обращаясь к человеку:

- Алкмаон, нехорошо заставлять такую женщину ждать… Чего ты желаешь, мальчик мой?

Воин смущёно усмехнулся.

- С моей стороны было бы вероломно желать чего-то ещё, чем то, что у меня уже есть. Потому, я оставлю выбор за тобой, Люцифер.

- Ты вынуждаешь меня идти на крайние меры, - усмехнулся мужчина и, обняв любовника позади за талию, невозмутимо сообщил:

- Насколько мне известно, несколько дней назад вам привезли нечто особенное… Оно строптиво и гордо, но думаю, нам будет в самый раз.

- Вы уверены? - с улыбкой поинтересовалась Гетера и, увидев более чем красноречивый взгляд Люцифера, быстро поняла, что к чему. - Прошу вас, следуйте за мной.

В витиеватых коридорах из ткани было слишком легко запутаться, но женщина прожила здесь почти всю свою жизнь, а потому прекрасно знала. куда вести высокочтимых гостей. Отодвинув невидимою постороннему глазу дверь в специальную комнату, почти всё пространство которой занимала огромная кровать.

- Ваше желание будет исполнено через несколько минут, - поклонившись гостям, Гетера исчезла в коридорах, оставляя мужчин наедине.

- Что ты задумал? - хитро прищурившись, поинтересовался Алкмаон, против воли поддаваясь неуёмному любопытству. – Это строптивое и гордое… кто?

- Скоро увидишь, - улыбнулся Люцифер, целуя своего любовника жадно, но недолго, - Это мой тебе подарок.

Отойдя на другой конец комнаты, тёмный бесцеремонно отдёрнул шёлк, позволив себе несколько минут наблюдать за тем, как совсем недалеко двое мужчин насиловали совсем юного мальчика. Из прозрачных голубых глаз градом катились слёзы, но парень упорно насаживался на громадный член ягодицами, одновременно до крови в уголках губ заглатывая плоть второго мужчины.

Падшему ангелу не доставляло никакого удовольствия видеть слёзы и больные глаза ребёнка, что повзрослел слишком быстро, но испытываемые им эмоции были слишком притягательны, чтобы Люцифер мог просто так оставить их. Маленькому продажному человеку нравилось то, что с ним делали, и это только подогревало интерес богатых клиентов.

Размышления тёмного были прерваны самым неделикатным образом, когда двое полуобнажённых мужчин затолкнули долгожданный заказ в комнату и встали на выходе, чтобы предотвратить возможный побег товара. Одетая только в прозрачную белую тунику девушка не удержалась на ногах и упала ничком, даже не пытаясь подняться. Её глаза покраснели от слёз, но она не плакала, упрямо сдерживая влагу, чтобы подарить полный ненависти взгляд своим будущим мучителям.

Алкмаон не мог оторвать глаз от молоденькой брюнетки, и даже её гневный взор мало смущал его. Так это его подарок? Люцифер умел развлекаться – не признать было просто невозможно. Алкмаон был польщён и потрясён одновременно.

- Послушай, - воин подошёл к любовнику и слегка поцеловал в губы, - это то, о чём я думаю? Ты хочешь, чтобы я её взял?

- Да, она девственница и сегодня отдаст своё сокровище тебе, - улыбнулся Люцифер, понимая, что любовника мало беспокоит душевное состояние его игрушки. - Больше того - она дочь одного из царей северной Эллады - безумно ценная добыча морских торговцев живым товаром. Надеюсь, она тебе нравится?

Прекрасно понимая разговор мужчин, девушка сжалась на полу, готовя силы для того, чтобы отбиваться до последнего, понимая, что ей нечего противопоставить двум мужчинам, она всё же решила бороться, желая умереть в схватке, но не быть обесчещенной.

Читая мысли жертвы, брюнет мечтательно улыбался, представляя грядущее действо и целуя любовника в призывно открытые губы, доводя его до того состояния, когда он набросится на девушку словно дикий зверь, не замечая ничего и никого.

- Возьми её, - дразня, шепнул тёмный, отрываясь от сладких губ, - ты прекрасен в постели. Я хочу увидеть это со стороны.

Алкмаон усмехнулся, и уже как-то по-новому посмотрел на девушку, словно на жертву. Пристальный неприятный взгляд заскользил по юному телу.

- Как интересно, - воин снял с пояса меч и, оставив его на столе, подошёл к принцессе. – Ваше Высочество сами разденутся, или помочь? – спросил он вполне серьёзно.

Ничего не ответив, девушка села на полу, глядя на своего мучителя снизу вверх и даже не пытаясь ничего предпринимать. Ей до дрожи хотелось плюнуть в высокомерное лицо мужчины, что посчитал себя достойным лишить её единственной женской драгоценности, но не смотря на все свои мысли, девушка боялась умирать, особенно испытывая муки.

- О чём она думает, Люцифер? – поинтересовался Алкмаон, обходя принцессу кругом и внимательно разглядывая. Обнажённые ягодицы, округлые бедра, узкая талия возбуждали воина, но он не торопился, желая получить от ситуации максимум удовольствия.

- О том, как бы засадить тебе промеж ног то, о чём даже я никогда не думал, - рассмеялся тёмный, и от его смеха сердце девушки сжалось, словно птица в силке.

- Бедняжка, - весёлая ирония в голосе воина ничего хорошего не сулила. Он остановился за спиной принцессы и положил сильную ладонь на затылок. Могло показаться, что мужчина собирается пожалеть юную девушку, но его пальцы немного зарылись в волосы в готовности зажать их в кулаке. – А знаешь, мой господин о тебе знает всё, - Алкмаон склонился к уху своего подарка и усмехнулся. – Так что будь хорошей девочкой – кричи громче. Ему нравиться это.

Сердце несчастной жертвы сорвалось в бешеный ритм, и она отпрянула от насильника, тут же вскрикивая от боли и сжимая удерживаемые воином пряди волос, чтобы её избежать.

- Пусти! - закричала она, пытаясь пнуть Алкмаона и освободиться от его захвата. - Убери свои руки!

- Как невежливо, - это было единственное, что сказал Алкмаон, перед тем, как грубо поволочь свою добычу в постель. Отчаянные сопротивления девушки для сильного бесстрашного воина были не назойливее укуса москита, а брыкание только заводило больше.

Некоторое время Алкмаон потратил на то, чтобы усмирить шипящую от злобы, словно кошка, принцессу, но ему скоро надоело. Он ударил девушку по лицу – не сильно, но для того, чтобы она впала в недолгое беспамятство, хватило.

Пользуясь полуобморочным состоянием своего подарка, Алкмаон ремнями привязал руки девушки к спинке кровати и разорвал тонкую полупрозрачную тунику, обнажая округлые груди и плоский живот. Разместившись между разведённых в стороны ног принцессы, воин припал губами к соску и бесстыдно начал покусывать его, теребить, кусать. Ладони Алкмаона жадно гладили бока и бёдра принцессы.

Очнувшись, девушка заметалась на кровати, пытаясь скинуть с себя насильника, но верёвки и тяжесть мужчины не давали ей сопротивляться в полную силу, и она только выматывала себя без надежды на какой-либо результат. Из её рта посыпались ругательства на родном языке, услышав которые, её отец, вероятно, отказался бы от своей распутной дочери, но северный царь был убит заговорщиками и уже не видел падения своего ребёнка.

Сладкое вино разъедало язык и нёбо, но Люцифер пил не останавливаясь - он пил и смотрел как пленница, словно пестрая, но беспомощная бабочка бьётся под тяжестью паука, который, впрочем, не был хозяином положения. Выполняя чью-то волю, пусть даже близкую тебе, свободы не заслужить… как, впрочем, и любви. Наблюдая за своим любовником, тёмный с удовольствием подмечал те стороны его души, что спали до встречи с таинственным путешественником в акрополе. Страсть, похоть, неспособность сочувствовать и огромное желание повелевать. Падший ангел не ошибся в своём выборе - Алкмаон был именно тем, кого он искал уже много веков.

Выгибаясь на кровати, девушка сопротивлялась отвратительным похотливым прикосновениям всё слабее и через несколько минут затихла, громко дыша и беззвучно глотая солёные слёзы, что словно дождь, лились из глаз. У неё не было шансов на спасение.

Через некоторое время Алкмаону надоело играть со своей жертвой – достигнув апогея возбуждения, он без лишних церемоний взял пленницу и даже её отчаянные рыдания сквозь стоны не смогли разжалобить его сердца. Всё, что хотел Алкмаон – доставить удовольствие своему богу и господину. Вбивая в постель истекающую кровью девушку, Алкмаон уподобился рычащему грубому зверю – увидь его сейчас Анаксиман – не узнал бы.

Выдержке Люцифера могла позавидовать сталь. Он никогда не обременял себя сдержанностью, но ритуал, свершавшийся здесь, не терпел вмешательства, и мужчина ждал окончания соития, что будет стоить несчастной девушке гораздо больше, чем жизнь. Но стоило Алкмаону разрядиться в кровоточащее лоно, как сильная рука оторвала его от женщины, кидая рядом с ней на постель, и Люцифер ворвался в расслабленное после оргазма тело воина, жадно кусая солёные от крови губы и выпивая дыхание до дна.

Любовь, что рождалась между двумя мужчинами после произошедшего, казалась кощунством, но принцессе уже было всё равно – пустой взгляд был устремлён в потолок, ремни впились в кожу на запястьях до кровавых вздувшихся пузырей – она не смотрела на двух мужчин, что жадно целовали друг друга, порою касаясь своими обнажёнными телами её неподвижного тела.

Обнимая Люцифера ногами за бёдра, Алкмаон тонул в волнах счастья – они омывали его, как морские волны песчаный пляж.

- Любовь моя, - воин раз за разом выдыхал это в губы своего бога, и всё сильнее открывался перед ним, словно хотел вобрать целиком.

Сжимая пальцами ягодицы любовника, тёмный всё убыстрял и убыстрял ритм, врываясь в Алкмаона до упора и причиняя острую боль напополам с поистине безумным наслаждением. Человеку могло показаться, что с их последней встречи прошли века, и сейчас Люцифер просто навёрстывает упущенное за одну лишь ночь, грозя разорвать своего любовника на куски. Крепко сжимая афинянина в своих объятиях, брюнет неожиданно перевернул его на живот, не выходя из судорожно сжимающегося тела и продолжил резкие толчки бёдрами, дёргая воина на себя.

Этот странный жгучий танец страсти продолжался около часа, до тех пор, пока Алкмаон не впал в странное состояние – ему грезилось, что они летят среди облаков, он пьёт с губ Люцифера хмельной мёд – и всё мало. Воин со стонами изливался в руку любовника, на простыни, а Люцифер не мог насытиться. Но человеческое тело слабеет и проигрывает в выносливости перед неутомимостью богов. Едва рассветные лучи коснулись штор за окнами, Алкмаон забылся тяжёлым сном – уставший, но счастливый.

***

- Ну, и что собираешься есть? – Анаксиман со скептической улыбкой спешился и осмотрелся. Лес, в который они приехали с Тэроном, чтобы усовершенствовать навыки выживания юноши, был не густым и находился в трех часах езды от Фив. Алкмаон спешился и позволил своему коню напиться их небольшого ручья, что протекал по восточному краю небольшой поляны. – У тебя час, чтобы развести огонь, соорудить навес, придумать, как защитить коней ото львов и приготовить ужин. Время пошло, Тэрон.

Соскочив с лошади, юноша осмотрелся вокруг, составляя план работ, а затем быстро увёл лошадей к ручью, дав им напиться после долгой дороги, а сами первым делом сел разводить костёр, как его и учил Анаксиман. Погода была ветреной, а у Тэрона не было большого опыта выживания вне города, как у спартанцев, и потому огонь на сухих ветках, которых в лесу было достаточно много, затрещал не скоро. Справившись с первым заданием, он вбил в землю несколько клиньев и привязал к ним лошадей, чтобы всегда иметь их в поле своей видимости. Расседлав уставших коней, он достаточно быстро соорудил навес, внешний вид которого, правда, оставлял желать лучшего, и принялся за приготовление пищи, изредка поглядывая на своего учителя, словно пытаясь угадать его настроение по жестам и взглядам.

Всё это время Анаксиман молча следил за действиями ученика, никак не выказывая ни одобрения, ни недовольства. Тэрон был способным мальчиком и старался вовсю – отчасти потому, что хотел произвести впечатление на любимого. Анаксиман мог обучить его ездить верхом, спать на земле, виртуозно владеть мечом, но вот что делать с их любовью, он не знал. Можно подумать этой головной боли было мало в жизни, а тут ещё Алкмаон со своим странным богом. Анаксиман боялся, что влюблённый брат натворит что-нибудь более серьёзное в его отсутствие, чем убийство козы.

- Послушай, Тэрон, - сказал за вечерней трапезой учитель – они сидели у костра и ели луковую похлёбку. Что приготовил юноша, - я знаю, что мы собирались провести здесь три дня, но завтра утром я хочу вернуться в Фифы. Алкмаон такой странный в последнее время. Я беспокоюсь о нём. Что скажешь?

Мальчик замер, и сделал несколько глотков воды из своей фляжки, стараясь не думать об истинных причинах быстрого возвращения.

- Если ты считаешь это важным, то лучше будет вернуться… Мне ехать вместе с тобой?

- Конечно. Разве ты не хочешь поехать со мной? – Анаксиман протянул руку и легко погладил юношу по обнажённому плечу. – Ты говоришь иногда так странно, Тэрон. Мне начинает казаться, что я делаю что-то не так. Словно ты сердишься и чего-то недоговариваешь.

- Прости, - юноша нерешительно улыбнулся, остро и слишком жарко чувствуя прикосновение учителя, - я просто не был уверен в том, что нужен тебе… в Фивах, - спешно добавил он, снова склоняясь к еде.

Тэрон слишком сильно надеялся на то, что они проведут эти дни вместе, и Алкмаон не будет им мешать, но даже здесь он не покидал мыслей Анаксимана. Ученику хотелось рыдать от своей беспомощности, но он лишь улыбался и прятал внутри себя то, о чём хотелось кричать на весь мир.

Анаксиман уловил тревоги Тэрона и испытал странное чувство вины. Находиться рядом с юношей с каждым днём становилось всё сложнее – слишком сильно хотелось быть с ним всегда, любить его, ласкать, и Анаксимана сжигали эти чувства.

- Тэрон, скажи мне, ты бы хотел командовать отрядами в Афинах? Хотел бы жить в роскоши, иметь власть?

Недоумённо подняв глаза на Анаксимана, юноша откровенно растерялся, не зная, что ответить на этот странный вопрос.

- Я никогда не хотел ни роскоши, ни власти, - через некоторое время произнёс он, неловко пожимая плечами, словно извиняясь за своё слишком нетипичный ответ, - зачем это простому воину? Я просто хочу, чтобы у меня была крыша над головой, еда, чтобы утолить голод, и те, кому я буду не безразличен…

- И ты никогда бы не захотел большего? – в голосе Анаксимана слышалось волнение. Мужчина смотрел в огонь и не мог унять бешено бьющееся сердце в груди. Сегодня он решился сказать Тэрону правду. Почему? Он и сам не знал толком. Не знал, откуда в нём рождается этот страх – не успеть сделать самого главного: сказать, как он любит. – Я не смогу простить себя, Тэрон, если испорчу твою жизнь. Месяц назад твой отец прислал письмо… Он хочет, чтобы я вернул тебя в родной дом к сентябрю. Я не сказал тебе этого раньше, потому что думал, что он прав, что так будет лучше для тебя.

В глазах мальчишки появился страх, и он кинулся к Ананксиману, словно его забирали уже сейчас.

- Не надо! – сдавленно шептал он, хотя они были одни, и никто просто не мог его услышать. – Пожалуйста, не надо… Не отдавай меня ему. Я думал, у нас ещё есть время…но осень слишком скоро, я не смогу, - беспомощно лепетал он, обнимая учителя за талию, стоя при этом коленями на земле, - я не смогу отказаться от тебя. Я убегу, слышишь? Я убегу из дома и вернусь к тебе!

- Тэрон, - Анаксиман ласково погладил юношу по волосам, не замечая, как подступили слёзы, - а вдруг ты ошибаешься? Что если я не оправдаю твоих надежд, сгублю твою жизнь, вмешаюсь сейчас, а ты потом упрекнёшь меня за это? Я очень боюсь этого, Тэрон.

- Не смей так говорить! – чувства и эмоции владели юношей, и он забыл о почтении к старшему, упрекая любимого в недоверии. – Я никогда не пожалею о том, что буду рядом с тем, кого люблю! Где бы мы ни были и как бы мы не жили… Я не хочу провести свою жизнь в достатке и одиночестве, неужели ты не понимаешь?

Подняв на Анаксимана мокрые глаза, Тэрон кривил губы, чтобы откровенно не разрыдаться.

- Пожалуйста, не отдавай меня никому, - наконец произнёс он едва слышно. – Я сделаю все, что ты хочешь, только не оставляй…

- Глупенький, - Анаксиман склонился к губам юноши и обхватил пальцами его подбородок, - как же ты до сих пор не заметил, что я… люблю тебя очень сильно, Тэрон. И очень давно. Разлука с тобой убьёт меня, потому что ты – самое дорогое, что было, есть и будет в моей жизни.

Слёзы облегчения потекли по щекам юноши, и он обнял мужчину за шею, приподнимаясь для глубокого поцелуя.

- Я знал, - прошептал он, до сих пор не веря в своё счастье, - я просто не думал, что ты когда-нибудь скажешь это… Я всегда думал, что наша связь в тягость для тебя. Прости.

- Простить? – Анаксиман по-доброму усмехнулся. – Ты меня прости. Я больше не хочу прогонять тебя после того, как мы займёмся любовью. И я никому не отдам тебя, мой Тэрон. Мой мальчик.

Сердце в груди сжималось от столь желанных слов, и юноша потянулся вверх за поцелуем, скрепляя их союз.

- Я так хотел этого, - шептал он в перерывах между прикосновениями, всё крепче и крепче прижимаясь к телу мужчины, - так ждал… Я люблю тебя, Анаксиман. И всегда буду рядом.

Он действительно ждал, потому что сейчас целовал Анаксимана благоговейно и жадно, и в ответ получал любовь без фальши и ненужных масок. Анаксиман впервые в жизни никуда не торопился, покрывая лицо, грудь, шею Тэрона горячими жадными поцелуями, снимая с него одежды почти так же осторожно, как сделал бы с невестой на брачном ложе. Плащи и верблюжьи одеяла стали их постелью, а звёздное небо благословляло любящие сердца. Анаксиман ласкал тело юноши, спускаясь губами к обнажённой плоти, и прежде чем вобрать её в рот, прошептал:

- Сегодня особенная ночь, любимый… Я стану твоим.

Широко распахнув безумные, затуманенные наслаждением глаза, Тэрон выгибался по любовником, кусая губы через которые всё равно пробивались стоны и вскрики.

- Анакси… ааа-ах… я так не могу… я сейчас, - прижимая голову мужчины к своему животу, мальчик бесстыдно стонал, выкрикивая имя любимого, признания и клятвы, - я не смогу, ты мой учитель и… о Зевс!

Семя Тэрона было приятным на вкус. Анаксиман не проронил ни капли – и это тоже было своеобразным обучением. Обучением искусству любви. Опытный воин сложил своё неприступное сердце к ногам юнца и в том, чтобы дарить ему величайшее наслаждение обладания, не видел ничего постыдного. Расположившись рядом с юношей, Анаксиман обнял его и, игнорируя собственное возбуждение, нежно поцеловал в волосы.

- Никуда не уходи… Мы скоро продолжим, любовь моя.

Слова наполнили сердце радостью, и ещё дрожащее в экстазе тело прижалось к Анаксиману, вжимаясь в него от кончиков пальцев на ногах до головы, и юноша всхлипнул, осознав, что всё это - не сон. Воздух вырывался из груди со стонами и хрипами, и Тэрон обнимал мужчину, прижимая к себе, словно кроме них в этом мире никого не было. Сердце таяло от любви и близости, и внезапно мальчик понял: он сделает ради своего наставника что угодно, он отдаст и сделает всё, лишь бы быть рядом с ним всегда.

- Я тебя люблю, - шептал мальчишка, вслепую покрывая грудь, плечи и шею воина поцелуями, - ты - моя жизнь, мой храм, мой идол…я не смогу без тебя.

То, что всего несколько минут назад проделывал с ним Анаксиман, казалось невыносимо постыдным и неловким, однако одновременно было настолько прекрасным, что Тэрон не мог удержать себя от того, чтобы доставить возлюбленному то же удовольствие. Постепенно спускаясь поцелуями по груди и животу, он твёрдо решил довести задуманное до конца.

Анаксиман не препятствовал Тэрону в его желании и, приподнявшись на одном локте, лишь одобрительно запустил пальцы в тёмные волосы, направляя, задавая темп. Никогда раньше Анаксиман не позволял ученику касаться его подобным образом, но сегодняшняя ночь стала для них особенной не только в этом. «Я люблю тебя», - голос юноши всё ещё звучал в мыслях, делая наслаждение таким острым, что Анаксиман не смог сдерживать громких стонов. Но финал у этой истории должен был быть иным. В какой-то момент, Анаксиман отстранил от себя юношу, и притянул за плечи, чтобы надолго забыться в страстном глубоком поцелуе. Когда же воздуха стало катастрофически не хватать им обоим, Анаксиман тяжело дыша, прошептал:

- Я твой… Утверди своё законное право, Тэрон. Не как ученик, но как мой возлюбленный.

Тяжело переводя дыхание, юноша не сводил с мужчины напряжённого взгляда, стараясь понять: всё ли верно он подумал.

- Я не смогу, - наконец хрипло прошептал он, опуская взгляд, - я не смогу сделать так, чтобы тебе было хорошо.

- Ты ошибаешься, - Анаксиман ласково поцеловал юношу в щёку. – Ты не думай о том, что сможешь, а что нет, просто доверься желаниям. Не бойся. Уверяю тебя, Тэрон, мне будет очень хорошо. Давай, любимый. Давай же…

Анаксиман неторопливо лёг на спину и одобрительно улыбнувшись, согнул одну ногу в колене. Он хотел Тэрона так, как никогда никого. Даже будучи учеником, Анаксиман был не сторонником побыть снизу, но сейчас он желал этого так сильно, что дрожал от нетерпения, открывал свои объятия для Тэрона, не думая ни о чём, кроме его ласк.

Немного помедлив, юноша потянулся губами к губам мужчины и лёг сверху, едва не застонав от слишком ярких ощущений. Чувство собственной власти над любовником пьянило сильнее самого старого вина, и очень скоро Тэрон внял зову собственного тела, целуя Ананксимана жадно и немного властно. Тёплые ладони скользнули по груди воина, сместились на бока и немного нерешительно опустились на бёдра, сжимая их в порыве страсти и тут же отпуская. Приподнявшись, юноша посмотрел в глаза возлюбленного и, немного сместившись вниз, провёл ладонью между его ног, словно успокаивая, хотя самому Тэрону спокойствие сейчас было необходимо гораздо сильнее. Сердце сильно билось в груди, грозясь вот-вот выскочить, пробив рёбра, но юноша уже не обращал никакого внимания на своё состояние, стараясь не сделать Анаксиману больнее, чем должно быть. Несколько раз глубоко вздохнув, он начал медленное проникновение, не дыша и не чувствуя ничего вокруг.

Анаксиман стиснул зубы, но не издал ни звука, лишь тяжёлые вздохи выдавали его истинное состояние – чувствовать Тэрона в себе было удивительно прекрасно. Анаксиман поддался бёдрами навстречу любовнику, дав знать, что готов к продолжению. Сильные руки мужчины легли на плечи юноши, поглаживая и успокаивая. Мужчина не понимал, почему так жжёт в груди и от чего его терзает странное предчувствие – будто это их последний раз.

- Тэрон…

Приглушённый стон вырвался из губ юноши, и он уткнулся лицом в шею Анаксимана, стараясь удержать себя от резких неконтролируемых движений, помня на собственном опыте - каково это. Немного отстранившись, Тэрон снова толкнулся в горячее тело, на этот раз не сдержав крика, и уже в следующую секунду потерял себя в движениях, слишком далёких от осторожности.

Анаксиман не скрывал откровенных стонов, и напористость юного Тэрона дала свои результаты – его возлюбленный задышал чаще, выгибаясь под ним, кусал губы. Взгляд Анаксимана утратил ясность, ив их зелёной глубине появилось что-то до боли похожее на безумие. Тэрон так сладко тёрся животом о возбуждённый фаллос своего учителя, что тому даже не потребовалось помогать себе рукой, чтобы достичь разрядки.

Анаксиман вскрикнул и впился пальцами в плечи любовника, одновременно сжимая мышцы сфинктера – это добило выдержку юноши.

Сильно вздрогнув, Тэрон забился в судороге, изо всех сил вжимаясь в тело учителя, но уже скоро затих, расслабляясь, но так и не выпуская любимого из своих объятий.

- Я тебя люблю, - уже в который раз за этот вечер повторил мальчик, - и никогда не оставлю…

Через несколько часов, утомлённые ласками любовники спустились к ручью, чтобы омыть свои тела.

- Давай побудем здесь ещё немного, - произнёс ученик, растирая влажной тканью плечи своего учителя, - я уверен, за наше отсутствие ничего не случится…

- Хорошо, Терон, - слишком легко согласился Анаксиман – ему самому не хотелось покидать их маленький благословенный лес, потому, что здесь они были счастливы – они были вдвоём.

***

Люцифер толкнулся в расслабленное тело ещё раз, и отстранился, потянувшись за кувшином с вином, чтобы промочить горло. Сделав несколько глотков, он с улыбкой посмотрел на до сих пор вздрагивающего Алкмаона и пересел ближе к его голове, чтобы напоить утомившегося любовника вином.

- Через сколько вы собираетесь покинуть Фивы и вернуться в Афины? - спросил он, приподнимая голову человека, чтобы тот не подавился. Слабость любовника после их марафонов бесконечно забавляла ко всему привыкшего тёмного, и он не уставал демонстрировать свои заботы о человеке.

- Через восемь дней, - по губам Алкмаона скатилась капля вина. Они лежали в постели – обнажённые и насытившиеся любовью, и как обычно, никто в казармах не видел, как Люцифер пришёл в покои своего избранника. – Если скажешь, я останусь здесь.

- Нет, что ты, - улыбнулся падший ангел, слизнув терпкую каплю с губ человека, - для меня нет никакой разницы: в Фивах ты будешь, или же Афинах. Хоть в Александрии, это не имеет никакого значения, я найду тебя и на краю света. Твои воины впервые в этом городе, ведь так? Я хочу, чтобы ты устроил праздник, весёлый и многолюдный. Твои люди заслужили отдых и хорошую выпивку с лучшими жрецами храма Афродиты.

- Ты серьёзно? – изумился Алкмаон. – Жрецы Афродиты на любом празднике – желанные гости. Это большая честь. Ты скажешь мне, что ты задумал? – Алкмаон провёл ладонью по горячей коже на груди любовника и всмотрелся в его чёрные бездонные глаза.

- Я хочу увидеть тебя в центре той жизни, которой ты достоин, - улыбнулся Люцифер и, нагнувшись, мягко, почти по-женски поцеловал воина в губы. - Ты будешь хозяином, тем, кто дарует удовольствия и радость. Твои воины и все те, кто придут выпить за тебя, надолго запомнят этот день.

- Я не достоин такой чести, Люцифер, но я сделаю всё, о чём ты меня попросишь. – Алкмаон едва касался губ любовника губами, щекоча их горячим дыханием. – Знаешь, я могу ради тебя убить и умереть… Я ненавижу ожидание и мечтаю о ночи… Я одержим тобой, и даже Зевс не сможет мне запретить следовать туда, где будешь ты, делать то, что хочешь ты, жить тобой… Что ты со мной сделал, Люцифер? Я не знал, что можно так слепо и так сильно любить.

- Я показал тебе рай, твои собственные Елисейские поля. Это не дар богов, это не приз за праведную жизнь, это то, чего ты был достоин с самого рождения, с первого вздоха и первого крика.

Тёмный провёл ладонью по волосам любовника и неожиданно поднялся с постели, начиная одеваться.

- Я люблю тебя, Алкмаон, - просто произнёс он, одевшись, и глядя на человека со странным чувством, которому воин не мог найти названия, - и хочу для тебя счастья. Хочу, чтобы ты был со мной вечность и далее. Будь собой, стремись ко мне - и мы будем вместе. Не позволяй никакому препятствию встать между нами, и тогда, возможно, наши желания исполнятся.

- Я буду с тобой в вечности, Люцифер, даже если для этого мне понадобиться уничтожить весь мир, - прошептал Анаксиман, обнимая руками подушку, которой касалось, его божество, чтобы ещё немного удержать тепло его тела. В висках билось признание в любви – в нём не было нежности, робости и волнения, такого свойственного людям, но Анаксиман верил каждому слову, и в груди сладко замирало сердце даже после того, как Люцифер обратился в марево и исчез.

Вечером Алкмаон устроил большой праздник не только для воинов, но и для тех жителей Фив, кто узнал о пиршестве и пожелал придти. Играла музыка, вино лилось через край, танцоры и танцовщицы танцевали среди гостей, а прелестные жрецы храма Афродиты ублажали разгоряченных воинов и покоряли их сердца и взоры бесстыдством. Праздник порока и любовных ласк!

За несколько часов, гуляния стали воистину народными, и желающих выпить просто так стало слишком много. То тут, то там вспыхивали потасовки, драки и самые настоящие сражения, но силой воинов их удавалось сдерживать, пока один из перебравших гостей не залез на стол и стал кричать проклятия в сторону хозяина праздника. В старом нищем Алкмаон узнал одного из бедняков, что стали свидетелями его преступления в бедном квартале города.

Однако он слушал ругань в свой адрес с ледяной невозмутимостью в глазах, и многие из тех воинов, что знали Алкмаона много лет, не узнавали его – таким пронзительным и жестоким был его взгляд. Бедняк по пьяни обвинял Алкмаона во всех тяжких грехах, в том числе и упомянув злосчастную козу. Когда же он высказал всё и умолк, Алкмаон только усмехнулся и коротко приказал воинам:

- Проучите-ка его как следует.

Бедняка выволокли в центр, и от души стали избивать.

Алкмаон чувствовал, как в нём кипит злость – страшная, чистая, абсолютная – без примеси сострадания и голоса совести, и не находит выхода. Она копилась в груди, перед глазами всё темнело, становилось трудно дышать.

Нищий кричал и пытался убежать, но его ловили и продолжали бить до тех пор, пока он не перестал сопротивляться. Музыка давно стихла, подвыпившая толпа с любопытством глазела, чем всё кончится. Когда запыхавшиеся воины отступили от стонущего бедняка, Алкмаон подошёл к нему и плеснул вином из бокала на открытые кровоточащие раны.

- В следующий раз думай, что говоришь, дрянь, - прошипел он, насмехаясь, а потом обернулся к воинам: - Уберите отсюда эту падаль. Праздник продолжается!

На несколько секунд в зале воцарилась абсолютная тишина, смолкли даже пьяные крики и визги девушек, но едва избитое тело вышвырнули на улицу, празднование продолжилось с ещё большим размахом. Не зная умеренности в выпивке и еде, люди превращались в странных существ, для которых главным делом жизни было удовлетворение самых низменных, самых грязных потребностей. Сношаясь прямо на полу между столов, пары уже не удивляли сидящих за ними гостей, добавляя к «хлебу» ещё и зрелища.

Шагнув из темноты угла, Люцифер обвёл взглядом празднество и не сдержал улыбки - как мало нужно человеку для того, чтобы пасть. Отец похоти и лжи даже в самых смелых своих мыслях не мог представить тонкость той грани, шагнув через которую, человек превращался в самое ужасное животное, не знающее жалости и сострадания. Медленно идя вдоль пирующих людей, тёмный бездумно улыбался той зловещей улыбкой, при виде которой у любого смотрящего замирало сердце.

- Прославление тебя превратилось в сборище отбросов, - проговорил он Алкмаону, которого без труда нашёл у главного стола, - тебе это нравится?

Алкмаон вздрогнул от неожиданности и обернулся, а через секунду его взгляд оттаял, а губы скривились в лукавой улыбке.

- Главное, нравится ли это тебе, - ответил он, распрямив плечи. – Люцифер, я, кажется, начинаю понимать твои чувства и улавливать желания. Дай боги, чтобы я не ошибся.

На лице падшего ангела на секунду отразилось удивление, но он скрыл его под маской интереса.

- Ну же, - тёмный наклонился так, чтобы чувствовать дыхание человека кожей и прошептал в мягкие губы, - угадай мои чувства и желания. И выполни их, уверяю - это тебе под силу.

Алкмаон попытался жадно ухватить губами губы любовника, но поймал только пустоту и хитрый взгляд.

- Вон, - кивнул он стоящему неподалёку воину, и тот изумлённо замер, подумав, что ему послышалось. Алкмаон обернулся и прикрикнул: - Чего непонятного?! Хватит жрать за чужой счёт! Идите в свои грязные вонючие дома! Убирайтесь все! Живо!

Толпа нехотя потихоньку стала разбредаться. После избиения нищего от Алкмаона можно было ждать даже виселицы, потому перечить ему никто не рискнул. Только воины бросали в его сторону обиженные взгляды, да о чём-то тихо перешёптывались.

Зал опустел, и наступила такая тишина, что было слышно, как потрескивает костёр в жаровнях и факелах.

Дыхание Алкмаона участилось. Он медленно расстегнул золотую круглую фибулу, что скрепляла его белый плащ на плече – грубая ткань с жалобным шелестом упала к ногам. Воин снял доспехи и тунику, попятился. Упёршись бёдрами в край стола, Алкмаон тихо попросил:

- Люби меня, Люцифер, - и плавно опустившись спиной на стол, широко развёл колени.

- Всегда, - словно сытый хищник, улыбнулся тёмный и, подойдя вплотную, накрыл своим телом любовника.

Алкмаон стремился к нему всей сущностью, это одновременно радовало и настораживало падшего ангела. «Неужели всё так просто? - внутренне недоумевал он, внимательно вглядываясь в искажённое удовольствием лицо человека и раз за разом вспоминая пророчество нищенки. - Не верю…»

Алкмаон стонал и выгибался дугой под ним, хрипел, плотнее обхватывал ногами бёдра своего бога, словно провоцируя того на грубое звериное соитие, с каждым из которых их любовь только крепла и становилась слаще. Его ласки, его слова, его тело и тёмный взгляд стали для Алкмаона жизнью, и теперь он твёрдо знал: дороги назад не будет.

***

Анаксиман с Тэроном вернулись в казармы только под утро – их лица светились умиротворением и счастьем, но едва переступив порог зала, Анаксиман сменился с лица. Здесь царил настоящий хаос: перевёрнутые столы, кровь на полу, пролитое вино. Анаксиман не мог припомнить, чтобы в казармах намечался праздник.

- Тэрон, пойди – расседлай лошадей, - осматриваясь, попросил Анаксиман, отчего-то терзаясь дурными предчувствиями.

- Хорошо, - мальчик удивлённо оглядывался, невольно сторонясь кровавых пятен на полу, и пятился к выходу, - я быстро.

Вылетев из казармы, он судорожно передёрнул плечами и оглянулся на дверь, за которой раздавался голос любимого. Неожиданно ему захотелось вернуться и прижаться к Анаксиману, словно стараясь уберечь от чего-то страшного, но представив, как это будет выглядеть в глазах воинов, Тэрон не двинулся с места, успокаивая себя тем, что всё будет хорошо. Ещё несколько минут постояв около входа, ученик быстро развернулся и пошёл к лошадям, чтобы не искушать себя.

Анаксиман прошёлся по зале дважды, выглянул в коридор в поисках живой души, но вокруг было тихо. Воин вышел на улицу – на глаза ему попался высокий Тилиас – видимо он сегодня был в карауле.

- Тилиас! Тилиас, постой-ка! – окликнул его Анаксиман.

Пожилой темноволосый воин приветствовал его жаркими объятиями и усталым взглядом.

- Я думал, что вы с Тэроном раньше вернётесь, - сказал он, запуская пальцы в седую прядь у левого виска.

- Так получилось, - уклончиво ответил Анаксиман. – Скажи мне лучше, что у вас тут произошло?

- Не знаешь ещё? – удивился Тилиас и зло усмехнулся: - Алкмаон совсем спятил. Ребята на него обижены теперь. Того и гляди, дело бунтом кончится… Доиграется твой братец.

- Да погоди ты с бунтом! – оборвал Анаксиман. – Случилось-то что?!

- А то, что он вчера праздник устроил. Пир на весь мир, а как появился перед ним какой-то странный чужеземец, так Алкмаон и принялся на всех орать, мол, убирайтесь вон, дормоеды… Тфу! Знал бы, и даром что не пошёл бы туда.

Анаксиман сглотнул и попытался поверить во всё услышанное.

- Алкмаон всегда был добр к своим воинам, Тилиас. Я не верю, что он мог…

- Мог. Мог. Люди меняются, Анаксиман. Ты с Тэроном всегда желанный гость в моём доме, а вот Алкмаона я ни видеть, ни слышать более не желаю, - сказав это, Тилиас направился к воротам, всё еще в порыве эмоций отпуская в адрес нерадивого начальника не лестные отзывы.

Анаксиман судорожно соображал, отчего мог перемениться так Алкмаон. Новости о незнакомце не обрадовали. Одно было ясно: брат попал под влияние божества скверного, если не сказать опасного, и Анаксиман не собирался мириться с таким положением вещей.

Он бежал по коридорам, поднялся по лестнице, перепрыгивая через ступеньку, и буквально бесцеремонно ввалился в комнату Алкмаона. Однако происходящее там поразило его. Алкмаон буквально висел в воздухе, словно был легче лебяжьего пера, а красивый темноволосый мужчина лишь слегка придерживал его за бёдра. Они двигались навстречу друг другу в едином ритме и на лице брата застыло выражение абсолютного и какого-то безумного счастья.

Голова тёмного медленно повернулась и в лицо воина впились чёрные, со странным ртутным блеском на самой глубине, глаза. На губах брюнета появилась странная улыбка, и он стал двигаться ещё быстрее, не отрывая взгляда от побледневшего лица Анаксимана. Несколько сильных и резких толчков - и Алкмаон захрипел, изливаясь на свой живот и обмякая в руках своего божества. Мягко потянувшись, Люцифер губами собрал солёные капли в уголках глаз любовника, и тихо прошептал:

- У нас гости, любовь моя.

Анаксиман не мог поверить своим глазам, но злой голос Алкмаона в мгновение ока вернул его в реальность:

- Хм, опять пришёл меня воспитывать.

Что-то оборвалось внутри от этих слов, и Анаксиман сделал шаг ближе, обращаясь к Люциферу:

- Теперь я вижу, что ты – бог и только это удерживает меня от праведного гнева. – Взгляд зелёных глаз был твёрд и решителен, но голос дрожал: - Что ты сделал с моим братом? Отпусти его и возвращайся туда, откуда пришёл. Не тронь его плоти и не смущай ослабший дух.

- Кто ты такой, чтобы приказывать мне? - в обычном бархатном голосе тёмного сверкнула сталь, словно острый жертвенный кинжал вынули из мягких ножен. - Ты бог? Полубог? Ты человек, и глуп, как все люди.

Люцифер поднялся с постели, и ничуть не стесняясь своей наготы, медленно подошёл к Анаксиману.

- Зачем ты здесь?

По спине смелого воина пробежал холодок, и воля предала его.

- Я пришёл просить тебя. Отпусти его…

Алкмаон неожиданно и громко рассмеялся – он валялся в постели, словно ребенок и Анаксиман испугано закричал:

- Ты лишил его разума! Зачем ты уничтожаешь его?! Он был свободен! Зачем? – воин кинулся к брату и попытался ухватить за плечи, но тот злобно улыбался, скаля ровные белые зубы в пугающей хищной улыбке.

- Алкмаон, очнись. Он злой. Он добивается твоей гибели! Алкмаон! Зевсом заклинаю, очнись!

Люцифер смотрел на попытки Анаксимана вразумить брата и щурился в усмешке, понимая, что человек отдал ему свою душу до конца и всё, что отделяет его от окончательного падения - одна смерть.

- Алкмаон, твой брат переходит все границы… Сначала он хочет, чтобы ты жил так, как хочет он, потом, чтобы ты отказался от меня. Я не вправе судить его, но это право есть у тебя. Ты позволишь ему разрушить всё? Разрушить нас?

Анаксиман выпрямился и гневно уставился на Люцифера всего лишь на миг упустив из вида Алкмаона, который потянулся рукой к груде одежд, что валялись в изголовье кровати.

Лезвие меча с тонким сипом покинуло ножны и опасно сверкнуло в лучах восходящего солнца. Анаксиман отшатнулся слишком поздно.

- Алкма…

Меч с хрустом пробил кости – прямо в сердце, и последние слова Анаксимана потонули в глухом хрипе. Он смотрел на брата широко распахнутыми глазами, словно не веря, что уже мертв, что на лице его убийцы не отражается даже жалости, что больше нечем дышать, и земля уходит из-под ног.

- Как же… так? – беззвучно прошептали губы, и Анаксиман замертво повалился навзничь.

Алкмаон снова переменился в лице, как будто пелена упала с его глаз и сидя в постели, он серьёзно смотрел, как по полу растекается бардовая лужа.

- Я убил его, Люцифер, - прошептал он в оцепенении. – Я убил… собственного брата. Я?

- Ты убил предателя и лжеца, - твёрдости и уверенности голоса тёмного мог позавидовать самый искусный оратор Греции. - Перешагнув через свои человеческие привязанности, ты открыл себе путь к вечной жизни со мной. Неужели смерть этого ничтожества не стоит этого, Алкмаон?

Сделав несколько шагов к постели, Люцифер остановился в метре от любовника, но не коснулся его, чувствуя, что сейчас решается всё, и любое воздействие извне может разрушить то, к чему он шёл с момента сотворения мира. Если человек отречётся от всего и добровольно признает его Господином и повелителем, то… исход последней битвы будет предрешён.

- Я… да, наверное.

Алкмаон беззащитно посмотрел на своего бога, словно нашкодивший ребёнок, который не знает: похвалят его или нет. Тяжесть содеянного немного отпустила, но не исчезла. Алкмаон понимал, что за убийство аристократа его закуют в кандалы – как минимум, и повесят – как максимум. Он не боялся смерти – он боялся разлуки с Люцифером. Встав с постели, Алкмаон перешагнул через тело брата и, сделав шаг навстречу любовнику, медленно отпустился на колени.

- Твоя власть надо мной безгранична и велика, Люцифер. Мне больше нечего терять, ведь так? Господин мой…

Тёплые пальцы обхватили подбородок человека, удерживая его от того, чтобы отвести взгляд.

- Ты сомневаешься в нас, Алкмаон?

На лестнице послышались легкие шаги, и мужчины в комнате непроизвольно замерли, понимая, что кто-то приближается к двери. Через несколько секунд раздался стук, но стоявший за порогом не дождался положенного разрешения на вход и сам распахнул дверь. Тэрон ждал Анаксимана в казармах и не собирался подниматься в покои Алкмаона, потому что терпеть не мог их хозяина, по-прежнему ревнуя любимого к брату, но неожиданно ученика словно толкнуло что-то, и он, не помня себя от тревоги, поспешил наверх. Карие глаза мальчишки тут же нашли на деревянном полу уже остывающее тело и кровь под ним, и с лица юноши будто сошла вся краска, обнажая бледную, почти белую кожу без единой кровинки. Он совершенно беззвучно кинулся к любимому, чтобы убедиться в том, что он жив, жив… Просто ранен, но жив! Руки лихорадочно ощупывали любимое тело, чтобы обнаружить хотя бы слабый пульс, хотя бы редкое дыхание, но ничего этого не было - Анаксиман был мёртв, и в его широко раскрытых остекленевших глазах отражались испуганные, полные слёз, глаза мальчишки. Последняя надежда утекала сквозь пальцы подобно песку, и Тэрон не выдержал - уткнувшись в грудь учителя лицом, он взвыл, словно раненный зверь, у которого отняли последнюю надежду на спасение.

Боль юноши можно было почувствовать в самом воздухе, и Люцифер скривился, не желая ловить эти эмоции.

- Заканчивай с воплями, - презрительно бросил он, - его уже не вернёшь. Будь хорошим мальчиком: поднимись на ноги и исчезни отсюда.

Не смотря ни на что, тёмный не желал ненужных жертв в этот переломный период, понимая, что решение Алкмаона слишком хрупко для таких испытаний.

Казалось, до произнесённых слов Тэрон просто не видел находящихся в комнате мужчин. С трудом подняв голову, он долго вглядывался в красивое лицо Люцифера заплаканными глазами, но вместо испуга, его лицо исказила злоба. Звериным чутьём юноша понял: на чьих руках кровь его возлюбленного, и хотя окровавленный меч был в руках Алкмаона, ненависть Тэрона пала на Люцифера.

- Ты… - мальчишка не договорил, и в следующий момент кинулся на тёмного голыми руками, не в попытке убить, а с желанием умереть.

Кулаки человека совсем немного не дотянулись до тела бога, потому, что падший ангел сжал пальцы на хрупкой мальчишечьей шее, поднимая его над полом и хладнокровно наблюдая, как тот задыхается, трепыхаясь в его руках, словно рыба, выброшенная на песок. Глаза Тэрона закатывались, но он до последнего смотрел в бездонные чёрные глаза, проклиная тёмного навсегда. Лишь когда в тишине комнаты раздался хруст раздавленных шейных позвонков, ненависть ушла из его взгляда, сменившись покоем и печалью.

- Глупо, - тихо проговорил Люцифер, разжимая пальцы и отбрасывая безжизненное тело на труп воина. - За то и расплата…

Алкмаон молчал – ему нечего было сказать. Пустота и безразличие наполнили храм его души до краёв, и лишь на дне этого вязкого греха осталось единственное сокровище – любовь к Люциферу. Тело воина горело, а за спиной завихрился дым, принимая очертания крыльев. Пророчество исполнилось, и люди, что сбежались на крики, после ещё долго вспоминали, как два демона с огненными глазами стояли подле мёртвых тел Анаксимана и Тэрона. «Боги покарали их за преступную любовь, которая посмела бросить вызов людским законам», - так говорили люди, стороной обходя одинокий могильный холм у западных стен Семивратных Фив.