Домик в лесу

Он шел, а лес все не кончался. Вроде и знакомые места, а сегодня он явно заблудился. Он любил собирать грибы в хмурые осенние дни. Но сегодня слишком был задумчив и сбился с привычного маршрута. С тяжелой корзиной много по лесу не набегаешься. Где-то недалеко должна быть деревня. Может там удастся переночевать. Пока бродил и не заметил, как начало темнеть и дождик стал накрапывать все сильнее.

Легко сказать деревня рядом. Поди найди ее. Поискав еще немного, он вышел к старому дому на опушке леса. Вот здесь и заночую, решил он. Какое–никакое, а жилье. Утром поищу деревушку, подумал.

В доме было сыро и зябко. Но на улице дождь усилился и уже походил на ливень.

Грибник стал искать печь в доме, чтобы согреться. Огонь в найденной в углу печи не хотел разгораться. Дров не было, а вся мебель и доски в доме были сырые. Но потихоньку огонек зарделся и нехотя стал разносить вокруг тепло.

Вдруг дверь распахнулась и в дом вбежал немецкий солдат. С него стекала вода. Шинель и брюки были мокрые, он весь был как будто вынырнул из озера.

-Хенде хох- крикнул он.

Он был красивым, он это заметил, поднимая руки. Такую красоту сложно не заметить даже под потоками воды.

-Нихт шиззен битте. Я не партизан... Я заблудился. Пытаюсь переждать ливень.- Как вас зовут ?-спросил мужчина.

-Ты ест руский партизанен,-закричал немец, осматриваясь.

-Найн, найн...- запротестовал мужчина- Я гут, зер гут.

-Яйко, млеко , сало- крикнул немец

-Есть, но только в деревне- закивал я радостно.

- До деревни далеко ?- спросил немец

- сейчас наверно не дойдем- вздохнул мужчина недвусмысленно.

- Дас ист гут- согласился немец, опуская автомат.

Он совсем забыл, болтая с немцем, любуясь его красотой, что он мокрый, а в доме еще было прохладно.

Он стоял, поеживаясь в мокрой шинельке от холода и сырости. Вещей сухих не было. Да и запасных тоже. Мужчина снял с себя гимнастерку и предложил ее немцу одеть. Он немного смутился и попросил помочь ему.. Он встал перед ним на колени и снял с него мокрый сапог, возбуждаться от своих мыслей и звуков снимаемой одежды. Он представлял, как он насилует его , комсомольца, которого послали в тыл за линию фронта. Чтобы немного отвлечься он пошел проверять огонь в печи, а заодно спрятать комсомольский билет и фотографию Сталина.

Поворошив для приличия дрова, он поднял голову. Он сидел на диванчике в одной гимнастерке, и его манящие ножки красиво белели в темноте дома. Как яркий мазок на холсте, как солнечный луч блеклом мире, так он красой своей и дивными формами украшал старый дом. Неловкость молчания спасал треск пламени и дождь за окном. «Нам будет теплее рядом» - набравшись смелости, сказал мужчина.

- Я-я, согласился немец-Ком цу мир.

Обоих колотила дрожь, может от холода, может возбуждение было тому виной. Мужчина подошел и стал массировать фашисту ножки, пытаясь согреть или возбудить оккупанта. Эту тонкую грань между лаской и согреванием он преодолел быстро.

Все откровеннее он гладил и ласкал его ножки, все туманнее становился его взгляд. Он решился и поднес к своим губам его пальчики. Поцелуи медленно стали кружить по атласу его кожи, выписывая круги и не спеша, поднимались вверх. Фашист лежал и получал удовольствие, не останавливая и не призывая мужчину. Он был сильно возбужден, одежда мешала ему. Раздевшись, он начал ласкать его обнаженное тело, задрав гимнастерку. Снял с него армейские трусы и прильнул к его сокровищнице наслаждения. Как восхитительно пробуждается мужской член. как все больше и все сильнее отзывается на ласки. Вот в музыку огня и дождя вплетается новая партия, его голос, постанывания. Легкий шепот. Как быстро нагрелась от ласк комната или жар желания его переполняет. Он плыл теплого дыхания любви волнам, отдавшись русскому весь. Сквозь полуоткрытые глаза он увидела как он приподнял гимнастерку и стал гладить его волосатую грудь и целовать шею, увидел потому что все ощущения были только между ножек, там все пылало и звало. И он сел на его член. Она лежал и кусал губы от страсти его переполнявшей. По животу, по возбужденно торчащим соскам, по рукам и ногам, наслаждение выходило с дрожью из него. Фашист почувствовал как ручейки наслаждения повернули вспять, как стали наполнять его снова. Сладость переполняла его. Мучительная пытка продолжалась. С каждым его движением, с каждым стоном. И вот внутри все взорвалось. Немец закричал и судорога сладости ее стала изгибать. Он металась под ним, под желанным мужчиной, он кричал и прижимал его к себе…. Он лежала на его плече и тихо спал. Русский вспоминал его появление в доме и его смешные очки-велосипеды, танец возбужденных ножек, хрипы страсти. Он был счастлив.

Партизаны заглянули в домик утром и увидели двух любовников, спящих с улыбками на губах.

За полоской леса, в метрах ста от дома их расстреляли, обоих. Немец мог бы наврать им, что он немецкий коммунист, но ему все равно бы никто не поверил. Мог бы еще вечером засрелить того русского, но пропала бы романтика и порыв страсти.

Они лежали под березой, прошитые пулями насквозь, и каждый улыбался своему. Но тепло и уют были общие.