А. Пушкин. Барышня-Крестьянка

Это произведение было написано совместно с автором ДЛИННОШЕИЙ

***

... что ж, замахнемся на Алексан Сергеича?

"ВЕЛИКИЙ РУССКИЙ ПРОКАЗНИК ПУШКИН..." © (сказал какой-то умный дядя).

... «Дома ли по крайней мере Лизавета Григорьевна? » — «Дома-с». И Алексей спрыгнул с лошади, отдал поводья в руки лакею и пошел без доклада.

«Все будет решено, — думал он, подходя к гостиной, — объяснюсь с нею самою». — Он вошел... и остолбенел! Лиза... нет Акулина, милая смуглая Акулина, не в сарафане, а в белом утреннем платьице, сидела перед окном и читала его письмо; она так была занята, что не слыхала, как он и вошел. Алексей не мог удержаться от радостного восклицания. Лиза вздрогнула, подняла голову, закричала и хотела убежать. Он бросился ее удерживать. «Акулина, Акулина!.. » Лиза старалась от него освободиться... «Mais laissez-moi donc, monsieur; mais etes-vous fou? » — повторяла она, отворачиваясь. «Акулина! друг мой, Акулина! » — повторял он, целуя ее руки. Мисс Жаксон, свидетельница этой сцены, не знала, что подумать. В эту минуту дверь отворилась, и Григорий Иванович вошел.

— Ага! — сказал Муромский, — да у вас, кажется, дело совсем уже слажено...

(д а л е е  п у б л и к у е т с я  в а р и а н т  к о н ц о в к и,   и з ъ я т ы й  п о  ц е н з у р н ы м  с о о б р а ж е н и я м - прим. Длинношеего)

Первое время Алексей пребывал в смятенном расположении духа, не зная, как обращатся со своею невестою, и называл ее попеременно то Акулиной, то Лизанькой. Явление ненаглядной его Акулины в новом обличьи совершенно поразило его, и Алексей заново влюбился в Лизаньку Берестову.

При том он вполне понимал одно: Акулина его - юное, хрупкое создание - к узам Гименея вовсе не готова. Алексей был, при своем добром нраве, малым бывалым, в свою пору познавшим многие соблазны юности. Невинная же Лиза ничего не знала о тайной стороне брака - Алексей доподлинно выяснил это в осторожном разговоре с нею - а природою своею была чистым ребенком. В округе постоянно ходили вести о смертях молоденьких жен, почивших на сносях; временить же со свадьбой ни Алексей, ни Лиза были не в силах.

Поэтому за неделю до венчания Алексей простился с Лизой и уехал в город, объявив намерение купить невесте подарок по сердцу. Отец благословил, улыбаясь в усы, Лиза всплакнула, ожидая в то же время подарка с детскою радостию, и Алексей уехал. Намерение купить подарок у него действительно было, но не послужило главною причиною поездки: Алексей намеревался нанести визит своей давней знакомой, товарке и тайной наставнице его любовных похождений.

Звали ее Катрин. Она была странным существом без возраста, курила трубку, была смугла, как черт, и в миру слыла цыганкою, ведьмой и сводней. В туманной науке любви Катрин была настоящим le maitre (м э т р о м - прим. Длинношеего), и Алексей ехал к ней за советом. Его весьма угнетала мысль о неизбежной измене Акулине, однако взамен Алексей намеревался получить бесценные сведения относительно обращения с будущей женой. Впрочем, в безобразии Катрин была непостижимая прелесть...  

Лежа в объятиях смуглой одалиски, бедный Алексей внимал ее наставлениям. Более всего было ему любопытно искусство любви без обременительных последствий. Алексей страстно желал себе наследников, но боязнь за здоровье нежного своего бутона - Лизаньки - привела его к намерению отложить продолженье рода Муромских до полнейшего ее созревания. Катрин поведала ему, как понять, что женщина вполне, без риска готова к бремени. Поведала она, и как избежать его, не лишая себя любовных услад; как посвятить юную красотку Гименею, не принося ей лишних страданий; как подарить ей высшую сладость любви, и многое другое. Все это она заставляла испытать с ней, не сходя с ее ложа:

- Юное тельце твоей красотки наверняка не в пример слаще, душистей моего, и с нею совершить все это будет куда приятнее. Но, не набив... (тут она произнесла слово, нашим читателям неизвестное) ... на мне, рискуешь убить свою зазнобу.

И Алексей... но мы, пожалуй, отвернемся в сторонку, оставив их одних.

После такого урока Алексей просидел, запершись в своей комнате, целые сутки в замешательстве и раздумьи. Душа его совершала кульбиты от благодарности - к стыду и обратно. Впрочем, разум (при смятенном сердце) вполне оправдывал измену Акулине бесценным уроком, взятым для ее блага, а также мешочком таинственных орудий и снадобий, полученных от Катрин. В тот же день Алексей затосковал по невесте так крепко, что чуть было не уехал к ней без подарка, однако же одумался и купил ей подвески в две сотни серебром.

Свадьбу сыграли весело и пышно. Акулина-Лизанька была чудо как хороша в кисейном платьи, сшитом по ее мерке у самого charmante Bouchet. Подвески привели ее в неописуемый восторг, о походе Алексея к Катрин не проведала ни одна душа, и Алексей, счастливый близостию с невестой, успокоился.

***

Пришло время брачной ночи. Сердце Алексея трепетало, но он, помня наставления Катрин, старался быть в ясном разуме. Обняв супругу - уже супругу, - он усадил ее против себя, взял за руку, желая сказать ей напутствие, - но счастливые черные глазки ее светились такой прелестью, что наш герой, позабыв наставления, кинулся целовать их...

Очнулся он лишь тогда, когда на пристыженной Лизаньке не осталось ни клочка одежды, а сам он был на волосок от бесславного конца. Опомнясь, Алексей снова взял трепещущую супругу за руки, и обратился к ней со словами: - "Лизанька, душа моя, прошу тебя: не стыдись. Между мужем и женой не дОлжно быть стыду. Доверся мне: я все сделаю сам". - "Что сделаешь?" - Алексей, поразившись невинности вопроса, не нашелся, что ответить, и лишь принялся целовать Лизу с удвоенною силою.

Скоро Лиза, изнемогающая от лобзаний, позабыла стыд, и Алексей взялся за чудное Лизанькино тельце по всем правилам любовной науки. Миг - и Лизанька впервые в жизни изошла восхитительной сладостью любви. Глядя на мужа сквозь слезы счастья, она вопрошала его: "Что это? Что это было?" - и Алексей отвечал жене - "Это лишь начало, друг мой". Он вполне убедился, что теперь она готова к главной атаке и, сбросив пред ее изумленным взглядом одежды, вооружился орудием, подсказанным Катрин - мешочком тончайшего шелка, обмазанным снаружи и внутри гусиным жиром.   - "Душа моя, чуть будет больно, скажи мне" - "Больно? Ах, мне так славно, так сладко, милый мой... Будет так же сладко?" - "Еще слаще", - отвечал он ей, прильнув к заветному уголку, отчего наша неофитка позабыла все на свете, изливаясь влагою любви...  

В ту ночь Алексей выполнил свой супружеский долг на одну треть: Лизаньке стало больно, а ему не достало выдержки. Впрочем, надобно его похвалить: добившись вожделенной минуты, он терпел более часа, забыв себя и даря негу супруге. Наутро повторилось то же: проснувшись друг против друга нагими, наши герои кинулись в объятия, и на сей раз Алексей преуспел несколько больше. Как только Лизаньке становилось больно, он, памятуя наказ Катрин, прекращал атаку, и лобзаниями подводил свою ненаглядную к высшей сладости. В эти минуты она теряла разум от счастия, и домочадцы, переглядываясь со стыдливою усмешкою, внимали пронзительному ее визгу из спальни.    

Настя, вызванная Лизою на три часа позднее обычного, вся извелась от любопытства. Только увидела она раскрасневшуюся хозяйку - кинулась к ней с вопросом:

- Ну как? Как вы, барыня? Намучил вас барин, супруг-то ваш?

- Ой, Настя!.. Я не могу и рассказать, что это было, не умею! - И счастливая Лизанька уткнулась в Настин подол.

- Расскажите! - умоляла нетерпеливая Настя.

- Ах, Настя, милая Настя! Я побывала в раю. Целых четыре раза!

- А я-то как рада! Ну, а барин-то, барин? Как он: был груб, настойчив? Очень ли было больно? Вы-то у нас маленькая, ладненькая, а он!..

- Ах, Настя! Больно не было совсем, ну ни капельки! - молвила Лизанька, искренне веря в то, что так и было. - А муж... Ну что ты: какое груб, настойчив? Он был так нежен, так ласков, так целовал меня, так... - И Лиза, порозовев, умолкла, не зная, как поведать о страстной нежности Алексея, о собственном стыде, восторге и упоеньи, как рассказать о тысячах солнц, которые зажглись в ней в миг высшей сладости...

Вчерашняя резвушка и проказница, Лиза изменилась. Она была полна своим любовным посвященьем; целыми днями ее не покидала тихая, глубокая радость. Каждый день и каждую ночь Алексей, внемля совету Катрин и собственному сердцу, приступал к услаждению супруги; герои наши сутками не выходили из спальни, вызывая стыдливые толки всего поместья.

Прошло три дня, и Лизе уж не было больно; еще день-два - и Алексей мог вполне, без оглядки отдаться своей страсти; еще неделя - и Лиза изливалась высшим блаженством без receptions special (с п е ц и а л ь н ы х  п р и е м о в - прим. Длинношеего); еще столько же - и она превзошла в искусстве любви всех женщин, известных Алексею (включая незабвенную Катрин). Забавы, наряды, прислуга были забыты; только верной Насте поверялись все восторги Лизанькиных услад. Алексей не усталал мысленно благодарить Катрин, ибо жена его не только стала счастливейшим созданием на земле, но и не беременела.

Последнее обстоятельство весьма смущало домочадцев, которые даже возили к ней лекаря-француза. Moncieur Dutoit раздел бедную Лизаньку донага, обсмотрел со всех сторон, как борзую, лобызнул украдкою заветный бутончик - и заявил, что она вполне здорова. Впрочем, он продал им некие капли, которые Лиза по отъезду лекаря немедленно вылила в окно.

Как потеплело, Лиза и Алексей стали пропадать вдали от людей и дома. Они садились на лошадей, и - один Бог знает, что они делали там, в глуши. Возвращались они затемно, растрепанные, счастливые и чумазые, как дворня. Воспитание Лизаньки, дичавшей день ото дня (по мнению родных и мисс Жаксон), грозилось катастрофою; были предприняты беседы, указующие Лизаньке на порочность ее пути. Впрочем, им немедля положил конец Алексей, заявив, что его жена ни в чьем воспитании, кроме его собственного, не нуждается. Сам он, растворившись с головою в своей любви, давно оставил все мысли о военной службе, и втайне решил остаться до конца дней своих здесь, с Лизанькой, на лоне природы. Домочадцы плюнули, сочли обоих неисправимыми чудаками и оставили в покое, сохраняя, впрочем, большую любовь и нежность к ним...

Нашлись свидетели, подкараулившие наших чудаков в глухой лесной чаще. Тугиловские дворовые божились, рассказывая, как мимо них промчались верхом нагие, как Адам и Ева, барин с барыней. Спешившись на поляне, они взялись бегать нагишом друг за дружкой - ни дать ни взять малые детки. Затем барин настиг барыню, повалил на траву, и... (з д е с ь  з а к а н ч и в а е т с я  ф р а г м е н т,    в ы р е з а н н ы й  ц е н з у р о й - прим. Длинношеего). Читатели избавят меня от излишней обязанности описывать развязку.