Что нужно женщине? или В бане женщины

Если мы перестали делать глупости –

Значит мы состарились.

(С. Фитцжеральд)

Москва встретила привычно – раздраженно-суетно. Тысячи утомленных, чем-то похожих друг на друга людей, организованным потоком куда-то бежали, пытаясь, очевидно, быть первыми. Войдя в гулкое чрево метро, безропотно подчиняешься целенаправленно движущемуся человечьему водовороту. Путешествие в подземке не линейно и многомерно; вряд ли оно доставляет удовольствие даже аборигенам  и поэтому при выходе из мраморных катакомб серое первопрестольное небо уже не кажется таким мрачным. Здание Союза писателей на Поварской густо наполнено разряженным воздухом изящной словесности. Я вхожу, в буквальном смысле, - в ауру большой литературы. В нее надо входить с почтением,   как в церковь, сняв головной убор. На сегодня мне назначена аудиенция у известного российского писателя N, классика российской прозы. Грузный, меланхоличный, сумрачно-серьезный, утомленный солнцем литературной славы, он оказался критиком обстоятельным и несколько пафосным. Некоторые люди рождаются в дурном расположении духа и пребывают в нем всю жизнь.

- Молодой человек, - он словно обертку от съеденного мороженого, не зная куда ее деть, перекладывал из одной руки в другую мою рукопись, - современный писатель обречен: всё гениальное сказано, все формы найдены и вообще, что можно написать после Набокова, Джойса, Сартра или, скажем, Татьяны Толстой, - маститый писатель неожиданно для своей внешности звонко и ехидно рассмеялся. – Ваши … э-э-э …произведения бесспорно талантливы, но следует всегда помнить, что талант - вещь опасная, мстительная и не бесконечная. – Его мрачные эпитеты, - во всяком случае последний, - скорее всего, были обозначены личным опытом. – Русская литература в агонии, она перестала быть великой, мысли о значительном и вечном больше не волнуют современных авторов, их бойкие перья порождают альковную натуралистичность, - он бросил рукопись на стол, - легковесные женские романы, - кто, кстати, додумался разделить литературу по половому признаку, вы не знаете? – N из-под массивных очков пронзил меня колючим взглядом, - да дешевые детективы – шикарное чтение для домохозяек. Я за свою долгую творческую жизнь еще не видел такой схватки с бумагой, такого дерзкого вызова здравому смыслу. Погруженные в мир инстинктов и влечений, модные ныне авторы создают литературу смещенного сознания, пригодную для наркоманов и шизофреников. – Его полная едкой иронии, скепсиса  и жестких формулировок речь была столь нетерпима, будто перед ним стоял, собственной персоной, сочинитель «Голубого сала», и вся оценочная агрессивность предназначалась ему.

Из обличительных сентенций так или иначе складывалась творческая позиция маститого писателя, проза которого, на мой взгляд, скучна и безлика, как вегетарианская котлета. Продираться сквозь унылую велеречивость мастера было сродни однообразной физической работе.

- Думаю, не будет ничего плохого, если традиционные литературные формы будут оживляться некими стилистическими открытиями, - я рискнул придать встрече видимость диалога. И, пожалуй, совершенно напрасно, ибо молчание красноречивее всех слов человеческих. Старшие не любят, когда младший прав. Он посмотрел на рукопись (по взгляду я понял, что в последний раз), чтобы вспомнить мое имя, но, видимо, передумал и ограничился традиционным обращением.

- Молодой человек, превращая литературу в пустое постмодернистское игрище, освобождая сюжет от всякого смысла, вы (я оказывается, олицетворял собой модное течение в изящной словесности) превращаете писательский труд в лицедейство. – N в возмущении великом воздел руки вверх и заорал: - А где духовная вертикаль?

Мэтр многозначительно посмотрел на часы – прием закончен.

За окном мелькали подмосковные березовые пейзажи. «…Я покидаю столицу раненой птицей …». Мне сорок лет, я с трудом вспоминаю имена своих любовниц, по утрам слегка побаливает сердце, и хочется куда-то деться от жизни такой. Чтобы быть свободным художником, необходимо избавиться от мнения окружающих, но иногда от некоторых из них зависит твоя дальнейшая судьба. И как же поступать? Идущий в одну сторону очень быстро утомляется, и ничего не получится, если не понять этого. Впереди, надеюсь,   долгая жизнь, в том числе и творческая, которая будет прекрасна хотя бы потому, что еще предстояла. Мне срочно надо сменить обстановку,   удалиться от гнетущей суеты и оказаться там, где царят чувство меры, мудрый покой, свобода от безудержных порывов и страстей.

Недолго думая, я решил поехать в крошечный поселок, затерявшийся в Кавказском предгорье, где жил друг моего детства. Он за бесценок купил там домик, предварительно продав жилье в городе. Существенная денежная разница была положен на алтарь Вакху. Сергей был отличным малым, но уж слишком глупым для своих сорока лет. Отсутствие сократовского ума было обусловлено не только отсутствием интеллектуальных упражнений и генетической преемственностью, но и регулярными ежедневными возлияниями. Важно понять, что «каждый день» - это в буквальном смысле. (Кому приходилось жить в захолустных городках и поселках, не дадут мне соврать). Беспробудное пьянство истрепало его тело, как ветер ветхую рубашку, забытую на бельевой веревке. Стремительная походка юноши канула в Лету. Годы и образ жизни берут свое – шаг замедляется, горбятся плечи, поникает голова. И мысли. С возрастом каждый приобретает облик, которого заслуживает.

Кроме приятных отроческих воспоминаний, которым мы предавались, в Сергее меня привлекала его необыкновенная манера вести диалог. Он, - когда был не совсем пьян, - слегка наклонял голову и, глазами преданной собаки, смотрел на говорящего, с невероятным вниманием вникая в каждое слово. Соглашаясь с мнением собеседника, Сергей изредка кивал, а когда у него возникала своя версия темы, он, как на уроке тянул руку, желая что-либо сказать. Его гипотезы, щедро сдобренные ненормативной лексикой, были, мягко говоря, несостоятельны, но подкупали искренностью суждений и убежденностью, с которыми он доказывал свою очередную неправоту. Всякая вещь и всякий человек, даже очевидно ничтожные, при внимательном рассмотрении приобретают неповторимые и уникальные черты.

Было ранее утро, когда старенький рейсовый автобус привез меня в поселок. Солнце едва показалось из-за зеленых вершин и первые его лучи серебрили влажную от росы растительность. Проснувшиеся птицы с нежным трепетом исполняли друг другу брачные рулады, наполняя мое сознание радостью бытия. Степень человеческого восхищения прежде всего зависит от умения слушать голос собственной души. Может ли быть несчастливым человек, несмотря на все житейские препятствия и невзгоды, если он выстраивает жизнь в ладу с живым и духовным миром? Легкий бриз, принесший с гор запах цветущего можжевельника, капля росы, упавшая на ладонь с качнувшейся ветки, приносят больше тихой радости, чем любые материальные благости. Изысканная сложность простых вещей, порой не поддающаяся визуальному описанию, поражает божественным совершенством линий, форм, запахов, цвета. Жизнь человеческая слишком коротка, чтобы погрязать в мелочах и зачастую в пустых страстях; однажды стоит лишь поднять голову, чтобы ощутить себя счастливым.

Тропинка, вьющаяся меж густых зарослей крапивы и лопуха, привела меня к ветхому покосившемуся домику. Скрипучая калитка держалась на куске ржавой проволоки. Последний раз я здесь был пару лет назад, и за это время усадьба приобрела совершенно запущенный и неприглядный вид. Было видно, что к хозяйству давно не прикасались мужские руки. Открыв незапертую дощатую дверь и миновав крохотный коридорчик, я оказался в полутемной комнате. Подслеповатые, давно не мытые окна с прикрытыми ставнями давали достаточное количество света, позволившего разглядеть убогую обстановку жилища. Каждый шаг сопровождался грохотом падающих пустых бутылок. В нос ударил затхлый запах окурков, влажного тряпья и прочие оттенки букета пьяного одиночества. Бесспорно, хозяин отсутствовал довольно длительное время, и мною овладело беспокойство.

Закатив рукава, я принялся за уборку. Найденные за старым, - видимо, прошлого столетия, - комодом бумажные мешки послужили вместилищем для пустых бутылок, рваной одежды и старых газет. Вскоре в огороде запылал костер из вынесенного из дома хлама. Удивительно, но в скудном хозяйском инвентаре оказался веник. Минимум мебели, вымытые полы и окна придали жалкому интерьеру довольно-таки сносный вид, а застеленный куском холстины и украшенный букетом полевых ромашек стол, придал сходство с известной картиной Кончаловского «На веранде».

Несколько уставший я сел на крыльцо и закурил. Где же Сергей? Тревожные мысли не покидали меня. Люди с подобным образом жизни, как правило, не задерживаются на этом свете. Вдруг я почувствовал, что за мной кто-то следит. У забора, притаившись подле куста сирени, стояла женщина лет тридцати и наблюдала за моими действиями.

- Кто вы? – спросила она, заметив, что ее присутствие обнаружено.

Я не торопился с ответом, разглядывая незнакомку. Это был чисто русский тип женщины. Невысокая, круглолицая, но не полная. Пшеничного цвета длинные волосы прихвачены сзади ленточкой. Глаза большие, глубокие, серые смотрели с выражением внимания и настороженности. Мой пристальный взгляд смутил ее, и она повторила вопрос, но уже с меньшей долей робости. Услышав ответ, что я знакомый Сергея, она понимающе и, как мне показалось, с некой жалостью, - тоже алкаш, - закивала головой.

- Нет его, уже третью неделю на лесозаготовках в горах работает, - женщина вздохнула, - может, за ум возьмется.

- Я поживу тут, пока его нет? - сам не зная почему, спросил я. – А вы соседка ему будете?

Она, не удостоив меня ответом, лишь пожала плечами и сказала:

- У вас покушать-то что-нибудь есть?

Русский – это не кровь и даже не язык. Русский – это, прежде всего, тип поведения. Человек, который только что с опаской смотрел на меня и, скорее всего, принял за собутыльника своего непутевого соседа, интересуется, не голоден ли я? Вот и пойми русскую душу - как можно любить человека без прибыли?

Часами я бродил по холмам, испещренным узенькими тропинками. Иногда, потеряв ориентировку, садился на упавшее дерево и прислушивался к говору леса, сдержанному и немногословному. Прошуршав прошлогодней листвой, стремительной серой стрелой промелькнула змейка. Бойкий, пестрый,   до рези в глазах,   дятел разбудил чащу виртуозной многоколенной дробью. Пространство наполнилось густым дребезжащим звуком, и вдруг неожиданно стало тихо; видимо, ударившись о ветку, к ногам моим упал большой жук-олень. Величавый, слаженный механизм природы жил по своим законам, не зависящим ни от законов парламента, ни от субъективных, зачастую, мнений руководителей Союза писателей и редакторов толстых журналов, ни от резолюции чиновника на прописку. Чья-то невидимая рука мудро и грациозно прикасалась к исполинским дубовым кронам, - слегка их покачивая, неспешно направляла с горных вершин к потрескавшейся от зноя земле живительные потоки влаги. Звери лесные и насекомые уверенно и деловито сновали по заранее известной им дороге, не задумываясь о смысле бытия. Движение воздуха, воды, живых существ призывало нас, людей, присоединиться к их, казалось, незамысловатому маршруту, но нам некогда – дела, знаете ли …

Фабула задуманного произведения, наконец, подчинилась и ажурная вязь слов свободно, не опаздывая за мыслью, порхала по бумаге. Игривый лучик солнца, пробившись сквозь густую листву, прыгнул на стенку и оттолкнувшись от нее, скользнул по рукописи. В жизни, наверняка, есть смысл, только, пожалуй, не надо его искать. В определенный момент он сам придет.

Я отложил карандаш и вышел на улицу. Прозрачность воздуха разбавилась сомнительным ароматом сигареты. В калитку вошла соседка, неся в руках  небольшую корзинку, наполненную краснощекими яблоками.

- Угощайтесь, только что сорвала, - она протянула корзинку. Видимо, возможность моей голодной смерти всерьез беспокоила ее. – Как чисто и уютно стало в комнате, - соседка кивнула на дверь, - Сергей вернется и не узнает свое жилище.

«Заглядывала, когда меня не было», - подумал я.

Её мягкая манера речи была оторочена сельским просторечием, в которой, - так говорят на Кубани, - наряду с русскими словами соседствовали малороссийские, делая диалект несколько забавным.          

Кто она? Чем занимается, есть ли у нее семья ? Спрашивать, вроде, неудобно.

- Давайте чайку попьем, - предложил я и, вернувшись в комнату, поставил чайник на плиту.

Соседка ушла, видимо, не решившись зайти к незнакомому человеку. Но я ошибся. Через двадцать минут она вернулась. Комнату наполнил запах домашних пирожков. После двухдневной шпротно-консервной трапезы, он показался особенно аппетитным. У соседки изменилась прическа, и на ней было другое платье. Ее золотисто-русые волосы рассыпались по плечам и переливались десятками теплых оттенков. Есть возраст, когда женщина должна быть красивой, чтобы стать любимой, а потом приходит время,   когда надо быть любимой, чтобы оставаться красивой. Без чувства, или хотя бы, без мужского внимания, она чахнет и преждевременно увядает.

За окном щебетали птицы, приторный запах цветущей липы заполнил пространство. Мы пили чай с пирожками, и Аня, - так звали соседку, - рассказывала о себе. Муж ее два года назад утонул в озере. Лодка, в которой он рыбачил, перевернулась, и он, пьяный, не смог доплыть до берега. С тех пор живет с семилетней дочуркой. Служит в лесхозе бухгалтером и  подрабатывает на огороде, выращивая овощи и фрукты. Трудно, конечно; мечтает перебраться в город. Но как? Мужское население поселка либо спилось, либо подалось на заработки в горы, валить лес.

Сдержанные стенания Анны были незатейливы и прямолинейны, как и ее бесхитростное житье-бытье. Личная жизнь, лишенная всякого мужского внимания, кроме пьяного, вызывала только сожаление и горечь. Возможно, впервые за долгое время она несколько дней подряд видела трезвого представителя сильной половины человечества. Тысячи молодых, полных энергии (в том числе и сексуальной), женщин, влачат на задворках земли российской подобное существование.

Она вздохнула и печально, словно оправдываясь за свое меланхолическое настроение, улыбнулась. Грусть иногда является единственным счастьем в нашей жизни.

Я взглянул на соседку. У нее было лицо человека, высвобожденного из длительного плена вынужденного воздержания; глаза на нем были с золотыми искорками. Определенное излучение одушевляло красоту Анны, делая ее живой и чувственной. Желание ее таинственным теплом проникало в мое тело и я был готов откликнуться на незримый призыв. « Каждый, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с ней в сердце своем». Я поднялся со стула и поцеловал ее в губы. Она вскочила и обвила мою шею руками. В глазах у меня потемнело, голова закружилась.

- Пойдем ко мне, дочка в школе, - Анна схватила меня за руку, и через минуту мы оказались в ее доме.

Платье целомудренно сопротивлялось, пользуясь упорством многочисленных пуговиц и путалось в волосах своей хозяйки. Всё остальное подчинилось без ропота. Огненная страсть Анны стремительно взлетала на вершину блаженства, неоднократно повторяя свое восхитительное восхождение. Мир сузился до крохотной вдовьей спаленки, затерянного в горах домика. Ее хозяйка, наконец, почувствовала себя женщиной, вкусив сладость мимолетных бабьих шалостей. Вскоре стоны ее стихли. За окном кудахтали куры и жизнеутверждающе прокукарекал петух.

Я не осуждал Анну за ее внезапное грехопадение. С чего бы это? Без физической близости трудно затронуть глубинные пласты сознания, когда всегда светит солнце и не огорчает даже ежедневное житейское однообразие, а бурный поток банальных нравоучений маститых писателей, едва ли кажется важным. Известный инстинкт, по большому счету, значимее всех премудростей человечьих, ибо, « …плодитесь и размножайтесь. И будет вам радость от этого…».

Покидал я поселок утром. Сергей еще не вернулся с лесозаготовок, а Анна была на работе. На двери ее дома я прикрепил бумажку с номером своего телефона и настоятельной просьбой позвонить. Но ее голос я больше никогда не слышал.